Детство не отпускает меня. Кроме зрительных образов с далёким прошлым меня связывают запахи. Ароматы только что скошенной травы,конских яблок, теплого и шумного дыхания коровы живут в моей памяти, возвращая меня в то время, когда я был ребенком. И ещё много обонятельных секретов были когда-то забыты, а затем навсегда потеряны в сумеречных коридорах моей души.
Особое место в моих воспоминаниях занимает запах свежеиспеченного хлеба.
Рано утром мать заводила в большой деревянной кадке квашню и перед уходом на работу втолковывала мне, как важно следить за тестом, чтобы оно поднимаясь не перевалило через верх. Я, не раскрывая рта, обещал быть внимательным как доктор Ватсон в засаде. Присутствующая при этом старшая сестра ехидно заметила, что я и сам очень похож на конандойловского персонажа из рассказа "Человек с немытой головой".
Как только мать скрывалась за дверью, я поудобнее усаживался на диван, брал в руки книгу и раскрывал её, как раскрывают дверь в другой мир. Мир который по чьей-то злой воле был разделен на две половины. На одной стороне было племя благородных и смелых делаваров, на другой же были коварные,но не менее отважные ирокезы.
Там, в североамериканских лесах, жили люди и звери, текли реки наполняющие Великие озёра. А в густой чаще одному ему ведомой тропой шёл Чингачгук, за ним, след в след, ступал его бледнолицый друг Натаниэль Бампо, по прозвищу Кожаный чулок.
Вдруг вождь что-то почувствовал и насторожился. Два пера на его головном уборе слегка пошевелились. Зверобой остановил свой шаг, и два раза коснулся указательным пальцем своего носа. Это было знаком для меня и я не слышно втянул воздух в себя. Кислый запах дрожжевого теста распространился по всем комнатам дома а это означало только одно - ирокезы где-то рядом. Я неслышными шагами подошел к кадке с тестом, резко сорвал с нее крышку и коротким копьем, которое заменяла длинная скалка, начал пронзать поднявшееся до самых краёв тесто. Оно испуская пузыри медлено опало на дно квашни и верные друзья вновь могли пустится в своё, полное опасностей, путешествие, которое продолжалось до самого вечера.
С возвращением матери началось другое не менее увлекательной действие.
Я разжигал огонь в большой русской печи заранее наполненной большими поленьями. Сухие дрова быстро разгорались, жар становился нестерпимым и я закрывал устье печи большой железной заслонкой.
Тем времени мать принималась за дело. Она брала из кадки кусок теста нужного размера, бросала его на посыпанный мукой стол и быстрыми и ловкими движениями своих маленьких и натруженных рук превращала бесформенное тесто в буханку - булку бело-серого цвета. Это был будущий хлеб. Получившиеся буханки укладывались в формы из толстой жести, предварительно смазанные маслом. Затем отодвинув заслонку мать, наклоня голову заглядывала в глубь печи. Все поленья уже прогорели, осталась только небольшая кучка углей, но печь уже успела взять в себя весь всё тепло от дров, которые когда-то были деревьями. Чёрной кочергой она выгребала кучку золы из пода печи в загнеток. Формы с уложенными буханками погружались в глубину , и вновь заслонка закрывала собой устье печи. Мать, вытерев ладонью испарину со лба, смотрела на висевшие на стене часы. "Двадцать ноль ноль" - мысленно проговаривал я. "Восемь нуль нуль"- вслух произносил старший брат.
Осеннее солнце катилось на запад и после ужина, приправленного обсуждениями ушедшего дня, наступала ночь. Вся наша большая семья занятая приготовлениями на завтрашний день понемногу готовилась ко сну. Я в своей кровати медленно погружался в ночной мир, заново проживая пережитое днём.
Среди ночи мать просыпалась, чтобы вытащить из печи уже готовый хлеб. Она вытряхивала горячие буханки на заранее разложенное одеяло в углу комнаты, накрывала их другим, и бросала сверху отцовский тулуп и снова ложилась спать.
Весь дом наполнялся запахом горячего хлеба. В этом удивительном аромате чувствовалось многое - сила земли, энергия пшеничных зерен, и тепло материнских рук.
Все крепко спали, и только следопыт был начеку. Вытащив из под подушки заранее приготовленный нож я, как тень совы, незримо крался к сложенным в углу комнаты буханкам хлеба. Отрезал от горячей буханки край и уже через минуту я лежал под одеялом, гордясь своей ловкостью и наслаждаясь неповторимым вкусом только что испеченного хлеба. Сьев последний кусочек я тут же засыпал глубоким, разукрашенным яркими красками, сном. Утром же о ночной вылазке напоминали только крошки хлеба в моей постели.
После завтрака и как всегда отложенной на потом зарядки, я неспеша брел в школу, на ходу болтая головой, перетряхивая и перемешивая в ней реальные события и книжные приключения.
На заре прошел дождь и его капли уже успели собраться в лужи. В них я видел опавшие листья и серое небо, разделенное на две половины уходящим на юг клином журавлей.