Жано поднялся с рассветом. Путь в город неблизкий, а рынок собирается рано, чуть припозднился и хорошего места на площади тебе не видать, загонят в какую-нибудь подворотню, а оттуда дуди не дуди, никто твою дудочку не купит. Жано умылся росой с жасминового куста, не стал утирать лицо рукавом холщовой рубахи - пусть сохнет на только что проглянувшем меж деревьев солнышке. Птички уже приступали к пению; они настраивали горлышко и издавали такие чарующие звуки, что совсем не хотелось, чтобы они пустили в дело язычки и принялись ими щёлкать, но пока приятно было им подражать.
Жано вернулся в дом, в нетерпении схватил свои дудочки и быстро провертел в них ещё по одной маленькой дырочке. Потом он пробрался на кухню и увидел - в полнейшем разочаровании - что баба Иола уже встала, приготовила ему кукурузную кашу с сыром и поставила рядом крынку молока, прикрыв её ржаной ковригой. "Эх, - думал Жано, - не успел убраться из дома до указаний".
- Вот ты где, разбойник (ну почему "разбойник"?), встал ни свет ни заря, а котомку собрать и не подумал (возражать бесполезно; котомка стояла на лесенке, вполне упакованная).
- Пойдёшь через лес, у перекрёстка тропинок не останавливайся, мсье Проппа не нервируй, пусть себе пишет свои сказки о сказках - шмыгай мимо и на переправе не задерживайся, с моста не плюй - один в прошлом году поплевал, теперь в реке рыбы нет, одни лягушата, а сам он уже козёл, даже не козлёнок. Вот что бывает из-за праздных плевков...
- А какие ещё плевки бывают, баба Иола? - Жано сбегал по ступенькам крылечка и уже забросил на плечо котомку с дудочками, слушать, что ещё прокричит баба Иола, он не пожелал.
Долго он шёл или так ему показалось, не знаем, но добрался Жано, наконец, до сторожки мсье Проппа. Он шмыгнул мимо, как и велела баба Иола, но Пропп успел записать в коленкоровую тетрадку: "Мимо меня шмыгнул Жано-дудочник, на этот раз бабку свою послушал, интересно: как же он вляпается в приключения? Его архетип...", - разборка архетипов надолго отвлекла Проппа от наблюдения за дорогой, он так задумался, что упустил двух драконов, четырёх рыцарей и одну спящую красавицу и, если хоть на секунду поднял бы от тетради голову, то заметил ещё десяток ковров самолётов, управляемых джинами; беда с этими исследователями - им больше всего интересно только то, что они сами выдумают.
Рассуждая таким образом, Жано добежал до моста и, конечно, с большим удовольствием плюнул в реку, а затем в тщетной надежде оглянулся по сторонам: "Вдруг меня сейчас увидит господин мушкетёр и наймёт в слуги? Вот была бы удача - в Англию бы сплавал, не говоря уж о взятии Ла-Рашели...". Никаких мушкетёров поблизости не было, но красивая Царевна лягушка Жано улыбнулась и даже заговорила, однако Жано уже бежал дальше...
Рынок шумел и кипел, наливался опаздывающими торговцами и первыми покупателями, а Жано ещё не прошёл в ворота. Он стоял в очереди, крутил в руках монетку, чтобы отдать стражнику, и страшно волновался, вдруг ему не достанется места. Так и вышло. Когда Жано попал на площадь, все лучшие места были заняты, и наполнены чем душе угодно, ведь чего тут не навезли!
Гончарные ряды, казалось, возвысились до самых городских стен; они дотрагивались до самого неба крышками горшочков и носиками кринок, которые взгромоздились на огромные чаны и котлы. Всё это гудело и звенело, потому как продавцы и покупатели непрерывно стучали по горшкам палками; первые, чтобы доказать отсутствие, вторые - выявить скрытые трещины. Овощные и фруктовые повозки, украшенные свежим сеном, наполняли площадь чудесным ароматом, а чуть подальше, у самых стен, расположились торговцы молодым вином - они предлагали покупателю сесть на лавку, раскладывали перед ним закуску и уж не давали ему уйти, пока не попробует вина из разных кувшинов. Иные так и останутся сидеть до самого вечера, пока с них не потребуют платы за всё выпитое и съеденное.
Жано едва умастился рядом с шорниками, заняв небольшой промежуток между хомутами и сёдлами, но покупатели, желавшие осмотреть сбрую, отделанную серебряными гвоздиками и колечками, очень мешали Жано и норовили отхлестать по щекам кожаными концами, только Жано не обижался - торговля дело суетливое. Осмотревшись вокруг, познакомившись с соседями, пожелав им доброй торговли, Жано приступил к собственному делу. Он достал, не выбирая, наощупь дудочку из котомки и принялся наигрывать весёлую мелодию. Так уж получалось, что последняя, совсем новая дырочка в игре не участвовала, а может быть, Жано и не знал толком как её пустить в дело, ведь не приноровился ещё к её звучанию.
- Эй, мальчуган, почём твоя дудка? - Выслушав цену, - очумел что ли от своей музыки! Я таких сам нарежу сто штук до обеда!
Такие речи повёл толстенный цыган в кожаной жилетке, которая давным-давно не могла застегнуться над его животом. Однако, цыган не уходил, видно песенка Жано ему нравилась, да и сомнения в том что он сможет сам нарезать таких сто штук, тоже у цыгана имелись - этот народ в музыке разбирается.
- Точно не уступишь? Ладно, гони свою дудку, на монетку!
Жано очень обрадовался первому покупателю, он поплевал на монетку - на счастье - и сунул за пазуху. Счастье в торговле переменчиво, но уж как попрёт, так попрёт - не успел Жано оглянуться, как дудочки у него взяли: жирная торговка свиным салом; королевский сборщик податей; маленькая девочка, похожая на царевну лягушку; высохший от стояния у печи плавильщик; монастырский послушник и многие, многие другие...
Дудочки и закончились. Лишь одну дудочку никто не купил - отвлёкся на птичек Жано, когда скос на пищике делал, чуть испортил её видом и снабдил чересчур низким звуком, вот и не стал её никто покупать, но расстраиваться не стоило - редкая удача, до полудня распродать весь товар!
Раскланялся Жано с соседями, ещё раз пожелал им удачи, выслушал похвалу в свой адрес, как удачливого торговца, и начал пробираться к городским воротам. Вдруг он услышал какой-то шум - да не тот обычный гул, который стоит над рынком обычно и шумом не считается, а другой - шум бурной ссоры, ничуть непохожей на традиционную перепалку, без которой никакой торг не обходится.
- Убери свою дурацкую дудку! Как ей горшок проверишь? Стучи палкой, как всегда делаем! - Кричал красный как рак продавец горшков.
- Так для себя ж беру, проверить хочу на звук, нечего рукой прижимать горлышко, будто не знаю, как ты торгуешь - тон не слыхать толком. - Так возражал старый сухой как осенний лист плавильщик, недавно купивший у Жано дудку.
- Вот ноту правильную возьму, горшок мне и ответит, а не захочет отвечать - так не куплю его! Не желаю, чтобы мой овечий сыр, который в горшок положу, не дошёл до моего дома в лучшем виде! - Не слушая никаких возражений, плавильщик прижал пальцем последнюю дырочку на дудке, наклонился над горшком и дунул...
- Сеял, сеял глину ты, но не видел черноты, уголёк во мне лежал - получай теперь скандал!
Все зеваки, привлечённые перепалкой, разом ахнули: дудочка пела и пела прямо из горшка, а тот словно взвизгнул и треснул ровно пополам. Тут уж все увидели, что в самой середине трещины чернеет большущий уголёк - он-то и повредил горшок.
- Бракодел! - Воскликнул плавильщик, - я такими горшками свою печь топлю! Получай! - Плавильщик двинул половиной развалившегося горшка в ухо торговцу-гончару, но тот в долгу не остался. Схватил вторую половину горшка и отправил на голову плавильщику. Потасовка захватила кучу народа, всё успокоилось только с приходом стражников, которые забрали всю выручку гончара и дудочку у плавильщика, а их самих вывели за ворота.
"Надо сматываться", - сообразил Жано, но...
Не успел он сделать и пары шагов, как наткнулся на живот цыгана. Обойти эту гору мимо не представлялось возможным. А Цыган и не собирался отходить в сторону, он был страшно занят, ему удалось охмурить какого-то деревенского парня, который теперь торговал у цыгана осла.
- Посмотри какие уши! Такими ушами услышишь папскую проповедь из Ватикана, сидя в Палермо в винограднике! А когда в Париже звонят во все колокола, этого осла невозможно удержать на рыси, так и рвёт галопом, сколько ни нагрузи!
- Ох, и загнул ты, чёрная рожа, небось, и дудочки твоей не услышит, не то что колокола Парижа! Глух как тетерев на току!
- А ну, проверим! - Весело сказал цыган, тряхнув животом, чтобы достать из-за пояса дудку.
Дудочка исчезла в жирных цыганских губах и издала нежнейший свисток - со страхом Жано догадался: опять на маленькую дырочку цыган надавил.
Бедный покупатель даже отшатнулся от ослика, до того момента заботливо угощая животину морковкой и поглаживая между упругих ушей. Ослы вообще склонны к метаморфозам, давно это замечено, но чтобы так! Зрелище было редким. Осёл вышиб сенную пробку из-под хвоста и стал испускать дух в унисон дудочке, на глазах худея и показывая всему миру, что такое неправильное и редкое питание, а главное, старость, правильнее будет сказать - древность.
Цвет его шкуры тоже изменился. Благородный серый цвет, которым могут похвастаться лишь английские доги и туманы Па-де-Кале, срочно изменил глубокое благородное содержание на соломенное, с оттенком зелёного гусиного навоза. Хвалёные ослиные уши всем присутствующим напомнили страду географических открытий, чаще приводившую к порче парусов, чем к несчитанному богатству - уши несчастного животного повисли так низко, как и дрессированный слон не мог бы опустить, встав на колени.
Сцена со стражниками повторилась почти в точности, с той лишь разницей, что цыган, размахивая полным кошельком, успел скрыться в толпе, никакой живот не помеха, если всю жизнь тренируешься в уходе от погони. Меньше повезло деревенщине - его насильно усадили на осла, головой к хвосту и проводили до ворот под свист и улюлюканье зрителей.
В поднявшейся суматохе Жано и не заметил, как оказался в мясных рядах. Тут было чисто и опрятно, по крайней мере с виду - все туши, подвешенные на крюки, продавцы прикрыли белыми полотнищами, а на прилавках разложили аппетитные куски разделки, но никакое мясо по красоте не могло соревноваться с салом. Оно тут было любого сорта - на вкус и размера - на роток: от копчёного на персиковых косточках и веточках, в аккуратных брикетах, до белейшего и нежнейшего или иного, которое уже бекон - с розовыми прожилками мяса, нарезанного крупно, щедро обмазанного чёрным, красным и зелёным перцем или слегка золотистого, какое (но ещё без перца) появляется у хрюшки, когда в зерно добавляют душистых полевых трав. Но на то и торг и возможный выбор, что был такой товар не у всех.
- Кормила исключительно белыми сдобными булками! А в хлеву играла музыка, послушайте...
Жано прикрыл голову руками, он уже боялся всяких музыкальных происшествий, но торговка приладила дудочку в бантик губ и уже подула в неё...
- Была хозяйка у меня, щедра в пинках-затрещинах, гоняла в зад и в пятачок, за что такая сила? Ведь я на смерть обречена, старалась, польза чтоб была детишкам, старичкам и воинам мужам, но что я получила? Картошки пуд и сена клок - теперь пожуй, попробуй! Оставишь зуб-другой во мне, о сытости не думай! - Так пела отрезанная свиная голова, моргая красными глазками без ресничек.
Поднялся страшный визг, и мигом создалось столпотворение. Все спешили покинуть торговку с дудочкой и мёртвую голову свиньи - кто знает, что от их голов ещё можно ожидать, кроме вранья и пения! На землю валились прилавки, нарезанное мясо оказывалось в пыли, с крючьев падали туши, сорванные толпой со своих мест, всё вокруг визжало и вопило, будто бы всех на рынке резали и разделывали на кусочки.
Жано, наконец, выбрался за ворота. Как у него это получилось, он и сам не мог понять. На городском валу собралась огромная толпа, и не разобрать: кто тут лишь час назад был покупатель, а кто продавец. От ворот одна за другой отъезжали, в страшной спешке, повозки, арбы и даже господские экипажи - в городе поднялась паника. Растерянные стражники повисли на стенах и не знали, что им делать - все начальники засели в кабаках и заливали свой страх конфискованным вином.
Паника продолжалась не час и не два, но всё проходит рано или поздно. Наступила тишина. Уходящее солнце позолотило городские башни, тихий ветерок лениво трепал полотнища знамён, спущенные вниз со стен. Стражники готовились разойтись по домам, уступив дежурство ночному дозору. Главный сторож проверял колотушку, чистил её мыльным камнем, добиваясь ясного и длинного звука, а свой голос, которым он станет сообщать горожанам о времени суток, тренировал иным образом. Он прикладывался к большой плетёной фляге, которую постепенно опустошит до восхода солнца, экономя свои силы и заботясь об общественной пользе. Солнечным утром закончится содержимое во фляге - наступит конец смены и сторож отправится спать, окончательно спутав естественный ход своей истории, но сохранив её направление для сограждан.
Жано сидел на пригорке, не решаясь ступить в тёмный лес. Он не боялся великанов и гномов, как раз в это время выходивших из пещер на прогулку, но очень боялся своей бабки Иолы, которая ни за что ему не простит ужасного опоздания. Знатная трёпка ему гарантирована. Однако, сколько ни сиди, земля вращаться и не подумает в нужную тебе сторону, если ей не помочь собственным ходом. Жано встал, проверил, глубоко ли запрятал кошель с выручкой, на месте ли за поясом его последняя подпорченная дудочка и удобно ли повешена пустая котомка на плечо. Бабка Иола будет его ругать ещё и за то, что он не купил себе провизии на ужин, а ей шерстяных ниток на чулки, но куда там что-то покупать при таких-то событиях.
Жано углубился в лес. Дорога ещё светилась отражённым от вершин высоких деревьев солнечным светом, но свет уже угасал, становился тонким и прозрачным, будто готовился принять в себя лунную пищу, взамен солнечной, но и до этого было ещё далеко: попробуй дождись луны, и ещё дождись, когда она достигнет удобной свету высоты. Как ни рассчитывай, впереди час сплошной темени, а потом надо выбраться к заливным лугам и плюнуть с моста в лунную дорожку на счастье.
Чтобы не скучать и не трусить, Жано запел песню, потом другую и спел уже много: о старом солдате, идущем на костылях без ноги домой; о красной девице, не дождавшейся парня с войны; о ней же, но плачущей об уведённом подружкой женихе; опять о ней, но уже бедной сиротке, потерявшей отца и мать и отданной в услужение злой барыне, - потом более весёлые: о хрустальных туфельках (вот привязалась эта девица), о драконе, пожирающем рыцарей, а если после этого бывал ещё голоден, то сжирал и посевы, вообще всё что ему попадалось на земле и в воздухе.
Короче, всех песен, что спел Жано и не перечесть, и дорога отвечала ему благодарностью и убегала назад с проворством травяной змейки. Долго бы ещё пел Жано, уж до луга перед мостом, точно, но вдруг понял, что кто-то жалобно ему вторит. Вторит где-то сзади и чуть в стороне от дороги.
- Стой, кто идёт? - Воскликнул Жано, резко обернувшись и делая вид, что он очень смелый и решительный - с таким лучше не связываться.
В ответ на его оклик от леса отделилась тень и ступила на дорогу. Тень была такая маленькая, даже хрупкая, что Жано с удовольствием отметил - ничуть не страшно.
- Прости меня, мальчик... я шла за тобой, потому как остаться в городе не могла, я сирота, а куда теперь мне идти я не знаю, вот и пошла за тобой.
Жано с удивлением узнал в тени девочку, купившую у него дудочку. Пока что он ничего не понял из её слов.
- Почему же тебе некуда идти, кроме как за мной?
- Мачеха послала меня на рынок, чтобы я купила ей напёрсток, обязательно золотой. Я обошла весь рынок, к каждому продавцу обратилась, даже к тем, кто сроду никакой галантереей не торговал и скобяными мелочами тоже. Даже в лавке "Всё для швей" понятия не имели о золотых напёрстках. Я совсем отчаялась, а тут вдруг увидела тебя, услышала музыку, которая лилась из твоей дудочки и решила: будь что будет, но дудочку я куплю!
- И что же дальше?
- Да ничего... мачеха выгнала меня из дома, а мою-твою дудочку сломала.
- Как это сломала? - Возмутился Жано.
- Вот так. Задрала подол, спустила чулок и сломала. Прямо о голую коленку!
- Какой ужас...
Дети взялись за руки и таким образом легко и без приключений вышли к мостику. На лугу их встретила луна, ради такой встречи она даже немного принарядилась, избрав на выход золотой, прозрачный пеньюар и стала похожа не на луну, а на бледное солнышко. Идти было легко и приятно, но на мосту всё равно пришлось остановиться.
- Надо поплевать на лунную дорожку. - Приказал Жано.
Они долго-долго плевали на дорожку. Когда плевки у них закончились, дорожка стала походить на крапчатый ковёр, по которому ступают короли, когда хотят поразить собою всех поданных.
Время шло незаметно, ножки у ребят были молодые и, хотя немного подгибались, но несли их исправно, останавливаться не было причин, но вдруг одна, да какая! возникла. Из-за кустов выскочил мсье Пропп.
- Ага, попались! Жених с невестой - архетипчики мои!
- Какие же мы жених с невестой? Я дудочник, а она сирота!
- А ты на дудочке ей играл, дурень?
- Нет. Я только на рынке играл - ох, что там было...
- Ты мне сказки не рассказывай, сам могу любую сказку рассказать, даже ещё никем не написанную, а лучше бери свою последнюю дудочку с важным изъяном и сыграй свадебный марш...
- Не знаю я никакого свадебного марша...
- Играй тогда "Сон в летнюю ночь".
- Ах, этот, пожалуйста...
Мсье Пропп сложил ручки на груди, иногда опуская их и потирая кругленький животик (извечный спутник любого настоящего ученого), будто на нём лежала любимая тетрадка, и улыбался, но даже он вынужден был воскликнуть, когда маленькая сиротка превратилась в маленькую фею-невесту, а Жано в прекрасного принца.
- Идите, дети мои, вас ждёт баба Иола - вот ей подарочек-то нагрянет!
Дети шли, держась за руки, а мсье Пропп ещё долго смотрел им вслед, потом вернулся в свою избушку, зажёг потухшую свечу и раскрыл коленкоровую тетрадку - то, что он в ней написал можно и сейчас прочесть в его книге, на странице..., а вот записку, которую он привязал к ноге белого голубя уже не прочитать, но нам это неважно: главное, что баба Иола прочла.