Никуда нас с тобой сегодня не пустят. Точно не пустят. Нечего было лягушек в умывальник сажать. Не сажал бы, да в бочке очень тесно стало. Надо было выпустить. Зачем ловить, а потом выпускать. У тебя надо спросить, зачем столько ловить, чтобы в бочку не влезало. Да, плохо. Слушай, давай напишем тёте Соне письмо.
Какое ещё письмо, тебе упражнений по русскому не хватает, что ли, на которых ты шершней окном ловишь. Я не виноват, что у них там гнездо. Гнездо, всех уже выловил. Куча целая на окне. Шершениное кладбище, Девичий монастырь там устроил. Я не устроил, я хочу посчитать, сколько их в одном гнезде живёт. Почём ты знаешь, что там одно только гнездо, может два, а может три, а может сто. Сто, жди, - шершень довольно редкое животное. Как укусит тебя это редкое животное, так и запишут в красную книгу. Кого. Ясно, кого.
Пошли письмо писать, может, поверит, что это не мы в умывальник посадили лягушек. Не мы, а ты. Ладно, пусть, я, но пиши. Что писать. Не думай ничего, я сам продиктую. Уважаемая Софья Николаевна. Что ты пишешь, дурак. Сам дурак, что я пишу. Запятые, кто будет ставить. Зачем. Обращение, дурак. Ой, больно. Сейчас не так больно будет, из-за тебя никуда не пускают. Не из-за меня, ты лягушек сажал. А, ты не ловил, что ли. Ловил, а ты сажал. Вот тебе. Ах, так, получи. Хлоп. Бам. Трахххх.
Ну, что всё, получил. Получил. Садись, пиши. Уважаемая...опять гад, опять. Да, ставлю, я, ставлю. Уважаемая, Софья Николаевна, сим письмом сообщаем вам, что... Издевается надо мной, гад. Какой, гад, ты чего. Что такое "сим", надо в "сём", понял в сём письме, сообщаем вам. Скотина, ты. Сам скотина, ...что вы со слепу ошиблись, ведь у вас чашечная катаракта.
Со слепу, как писать отдельно или вместе. Ой, блин, вопросы у тебя. А "со слепу" выделять запятыми, ... не наааадо. Выделяй на всякий случай всё, что попадётся, хуже уже не будет. А... Молчи лучше. Один вопрос только, последний. Последний, давай. Со слепу, через черточку. Урод, это дефис называется. Сам урод, чёрточка и есть чёрточка. Это ты, Софе Николаевне скажешь, она тебе даст чёрточку. До конца каникул с участка не выйдешь. Ты, тоже. Что, тоже. Тоже не выйдешь. Пиши давай. Пиши.
Естественный отбор или Моська (LIVE)
В приюте св. Пантелеймона рыжая сучка по прозвищу Софи, благополучно опростилась пятью щенками. Были все щенки один лучше другого и могли бы составить счастие не одной собачьей пары, кроме одного самого пархатого, тщедушного и бестолкового. Одно скажем даже материнскую Софкину титьку самостоятельно найти он не мог. Когда сторож приюта Ксенофонт понёс щенков топить - время было голодное - то один щенок выпал из рваного мешка. Ксенофонт был мужиком добрым, всякого в жизни повидал. Пнул недоноска валенком, да оставил жить. Назвали этого щенка Моськой, за его хитрую морду.
Прошёл год.
Моська осерчал на Ксенофонта и укусил его за палец.
Прошёл ещё год.
Моська научился гавкать.
Прошёл ещё один год.
"... Слон, тебя ведь завтра водить будут. Слушай-ка, я тебя облаю для смеха, а ты для смеха - испугайся. Навсегда тебя запомнят. Ну и ладненько, договорились..."
"...Слона за бестолковостью нахождения в бездействии со всякого вида довольствиев снять..."
Прошёл ещё год.
"...за вредность суждений, издаваемых хоботом слоновьим мещанина Слона сослать в Камбоджийскую губернию, под надзор к приставу Полпотову до личного его..."
Прошёл ещё год.
Орден.
Прошёл ещё год.
Почётное гражданство, орден.
Прошёл ещё год.
Апоплексический удар от неумеренного грызения сахарных костей.
В баснях есть мораль. А в жизни её нет.
Записал сторож приюта св. Пантелеймона р.б. Ксенофонт.
Мормышка
Господа, вы знаете, что у нас скоро будет новый мэр. Для того, чтобы обеспечить преемственность городской политики, мы должны начинать работать уже сейчас на новое руководство; кто будет мэром - неважно - ясно, что это будет лицо, приближённое к нынешнему. Единственное место в городе, которое ещё слабо обхвачено это река Болотка.
Безобразие продолжает твориться, господа, и так год от года. Пора брать это в свои руки. Начинаем наше наступление на неприбранный бизнес с дебаркадера "Мормышка". Указанный плавучий причал, служивший благородному делу швартовки и обслуживанию пассажиров и грузов, теперь представляет собой притон, я не оговорился, господа, натуральнейший притон, кто господа из вас этого не знает? ведь мест в нашем небольшом городе для отдыха не так много, вижу, это знают все.
Вот видите, вы мне, кстати, напомнили, пятилетний юбилей после очередного переименования, мы именно в этом, хм, при... не совсем приличном заведении юбилей и отмечали, не плохо, надо сказать, отмечали, но речь сейчас не об этом. Все знают, какова земельная аренда в нашем городе - не подступиться, а водная? - гроши. С этим пора кончать, господа. Правительство пошло нам на встречу и изменило Водный кодекс, это прекрасно, наше дело теперь из крох, которые поступали в федеральный бюджет набрать коврижки для себя... для своего района. Понятно, что таких умников много, особенно в департаменте бассейнов, теперь всё изменится и болотниковцы себя покажут и тут.
Начнём с технической стороны, к которой всегда легче всего придраться, вопроса: при компоновке металлоконструкций дебаркадера был использован углеродистый прокат дореволюционного дюймового сортамента, соединения элементов были выполнены с помощью точечных заклепок с полукруглой головкой, а вот балансиры опорных частей - чугунные и стальные - непорядок, исправность всех заклепочных соединений была проверена, в том числе, путем простукивания, а коррозионное повреждение всех элементов оценено ультразвуковым прибором, - это кошмар, - ведь местами железо стало тоньше бумажного листа... В чём дело, что там за шум за столом? Как вокзал? Написано дебаркадер, а мы о чём?
Не путайте меня господа, вокзал не может быть с дебаркадером, и, причём на вокзале канализация, зачем она там? Чётко прописаны в отчётном документе по результатам проверки, который сейчас у меня перед вами в работе, результаты обследования нашей природоозорной инспекции: вода для технических нужд берётся арендаторами из реки Болотка и выливается в реку Болотка, куда же ещё им её девать? канализации и вовсе нет, а вот электричество к ресторану проведено от единственного столба, да и тот, господа, расположен на дачном участке начальника милиции, а, следовательно, никакому учёту не подлежит, куда это годится? Разве нет рядом, пусть даже и не рядом, другого столба?
Все данные проверки сверены с "Уложением 1923 года" и ни одно уложение по нормативам не проходит. Хочу также обратить ваше заинтересованное внимание на то, что деревянный, я подчёркиваю это, господа, - деревянный, - для тех, кто ещё путает этот дебаркадер с железнодорожным вокзалом, дебаркадер фактически уже не может уплыть по реке, разве что вниз и по частям. До чего надо было довести стоечное несамоходное судно, господа, чтобы оно уже не могло плавать? Какие замки должны были бы быть возведены на нём в качестве дополнительных надстроек, и действительно на нём возведены, для этого. Ужасно.
Прошу всех вспомнить о том, какими котлетами по-киевски нас на этом притоне... простите, дебаркадере угощали, разве "это" было похоже на настоящие котлеты по-киевски; господа, даю свою основную берущую руку на отсечение, что нет - не похожи. Вспомните, уважаемые инспекторы, с каким цинизмом директор ресторана показывал нам все сорок четыре документа, необходимые для оформления водопользования, которые к тому же оказались в совершеннейшем порядке, это цинизм, настоящий цинизм, господа. Зачем существует наша природозорная инспекция, если мы не можем найти нарушения? Вот и я говорю, зачем?
Вспомним, наконец, об эстетике - внешний вид города уродуется этим стоечным несамоходным рестораном - когда он будет нашим, мы заменим входную дверь, я вам обещаю это твёрдо, заменим. Мы уже вспоминали о канализации, а вот автомобили? Ясно, что в ресторан люди не пешком приходят. Перед рестораном владельцами организована стоянка, она удобна, помните мою лезгинку на ней, и оборудована всем необходимым, но никто с ней кроме наших доблестных сотрудников ГАИ, установивших знак при въезде "Парковка запрещена" для посильного сбора дополнительных средств, о ней не думает, но ведь это нас должно волновать, товарищи... простите, господа, а не ливневые стоки, которые ни с чем не считаются и текут себе, куда им вздумается.
Есть предложение: пусть автолюбители, приезжающие отдохнуть в притоне, встают на сто метров вниз по течению прямо на травке, если им не жалко своих автомобилей, и стоят под ливнями, сколько им влезет, но не портят политику городских властей по изъятию дебаркадера. Сейчас прорабатывается вопрос о создании ГУП "Берега Болотки", директором которого будет мой сын, вот тогда и оставим этот дебаркадер "Мормышка" или какой иной в покое. Вот, тогда всё будет в уже наших руках, вся природа без исключения, включая воду, то есть в руках государства, а кому ещё надо доказывать, кроме какого-то там Людовика, что "государство это мы", думаю, что уже никому.
Речь главы Природоозорной инспекции г. Болото на его дне рождения.
Клеймо
Что делать-то будем? Да, что и обычно - отмывать и клеймить. Конец года, это тебе не шуточки - без штанов останемся. Без тебя знаю - но клейма-то нет. На, смотри. Что бы ты без меня делал. Ух, ты какое, что-то я такого и не видел никогда. У старшего контролёра спёр - девка дура, не заметила. Сквозим сегодня в ночь? Нет завтра. С субботы на воскресенье, меньше вони будет.
Говорите, что клеймо потеряли. Вы, понимаете, что вы наделали. Вижу, вы и старшим-то совсем недавно, придётся пересматривать ваше назначение. Ладно, ладно не плачь. Иди лучше перепиши все оставшиеся ящики на складе, опечатай их с росписью и порядок. Реветь, тут у меня ещё будет - ох, беда с этими девками сопливыми.
Тишина в цехе полная. Грохот стоит только на спецучастке. Там две тени, похожие на чертей в преисподней, все потные и грязные грузят в кроватки тяжеленные полуоси - почти десяток кроваток уже нагружены. Эй, Светка, отвозить-то собираешься сегодня, давай заводи свой аппарат.
Нагрелась? По-моему нагрелась, давай опять грузить. Теперь две тени по очереди валили полуоси на широченную цепь, которая со скрипом и визгом исчезала в моечной машине. Надо было отмыть от краски, которой обильно была смазана резьбовая часть детали контролёрами. Так метили окончательный брак, чтобы и помыслить не могли ушлые мастера отправить на переделку. После часов двух парки в моечной машине можно было с большим трудом отодрать краску с помощью железных щёток.
Руки разбиты в кровь, глубокие царапины от щёток, даже на ногах. Перчатки не спасают, дрянь эти перчатки. Закончили. Давай грузить. Где там Светка дрыхнет? Масла побольше лей, не так заметно будет и бумагой, бумагой укрой.
Не мужики, нет, и не просите. Да не могу я принять с этим клеймом. Распоряжение вышло, от самого корпусного контролёра. Какое там ещё распоряжение. Всегда с нашего участка принимали. Нет, ничего не знаю.
Понурые тени шли за Светкой. Тогда как обычно. Придётся как обычно. Тени пробрались в самый дальний угол цеха и начали вскрывать железный пол. Дело было не такое уж трудное, главное привычку иметь. Под полом был песок. Ну, что роем? Роем. Теперь разгрузить не принятый как хорошие детали брак и зарыть. Если сдавать в литейку, официально на переплавку, то надо его браком и оформить, а это неминуемое наказание.
Эй, мужики! Везде вас обыскался. Покажи клеймо-то. О, повезло вам братцы - тут две звёздочки, а у меня указание с одной не принимать. Везите быстрее свои детали, а то поспать чуток, ещё надо успеть. Где эта бестолочь, Светка?
Пол снять. Грузить. Светка. Грузить. Мойка. Грузить. Светка. Склад.
Котлетная-железка и пиво, пиво, пиво...
Две стороны одной витрины
Гусеница ползла по стеклу и думала.
Вот проползу ещё немного, и лист станет мягким.
Ещё совсем немного и сладкая зелёная мякоть будет мне наградой.
Гусеница шевелила изгибами тела, и они устойчиво толкали её вперёд
Иногда приходилось задерживаться и смачивать присосочки ароматной густой жижицей. От этого гусеница меньше скользила и двигалась вперёд ещё быстрее.
Она была природно прекрасна и вполне это осознавала, ей даже не нужно было оглядывать себя. Она отлично знала, что цвета она розового, а по спинке пролегла темная полоска, вдоль полоски по краям тёмные точечки, которые бывают у человеческих девочек-гусеничек в весну. Ближе к плечикам гусеница была слегка лохматая, но не выглядела при этом растрёпанной. Не оглядывала гусеница себя ещё и потому, что ползла по стеклу. Чуть наклони головку и любуйся, радуйся, вот оно твоё счастье под ногами, самоличное и родное. Стекло было большое, даже для гусеницы огромное, но она этого не знала, просто думала, что путь такой долгий выпал. Да и что думать - надо ползти.
Она не вспоминала, как попала на это стекло. Просто всё получилось удачно. Могла ведь и погибнуть. Она сидела на яблоне, как обычно, переночевав в её развилке, и утро не обещало её ничего нового. Но пролетел порыв ветра, не склонный обращать внимание на гусениц и она вынужденно подпрыгнула высоко, высоко. Да и что оставалось делать. Яблоню посадили недавно, и она не была старой и высокой. Это и спасло гусеницу. Только шлёпнулась она здорово, хорошо, что только с утра привела себя в порядок и приготовила свои ножки в путь.
Стекло, по которому двигалась гусеница, на самом деле, было витриной магазина. Если бы гусеница не была бы так занята, то она наверняка бы посмотрела глубже, чем под свои ножки. Там она бы и увидела молодую женщину, которая мерила длинные замшевые сапоги. Сапоги и женщина были красивы. Женщина стояла около наклонного зеркала, которое располагалось вблизи пола, под наклоном и рассматривала себя в мягком, приятном сапожке. Его было приятно надевать - словно по чулку можно было провести по нему ладонью, будто расправляя складки, и в бреду не предусматриваемые миланским мастером. Но женщина смотрела на сапожок лишь между делом, главным для неё была её нога в этом сапоге. Она отмечала, как соблазнительно останавливается мягкая ткань сапога под круглой коленкой, как прекрасно смотрится её изящная икра со сбежистым силуэтом, удлиненным высоким каблучком. Она проверяла сапожок и на удобство в нём стопы, прихлопывая о резиновый коврик, и даже приподнималась на нём, перенося весь вес, чтобы проверить устойчивость. Волновала её и цена - она, слегка щурясь, приподнимала привязанный к сапогу ярлычок и долго его рассматривала, правда блуждающий ёё взгляд легко переходил с цены на название фирмы, и она его старательно запоминала, так как не видела ещё в любимом глянцевом журнале. Она вспоминала: нет ли таких у кого-нибудь из её подруг и тогда, взгляд её уплывал в сумасшедшую даль - подруг, наверное, было много.
Женщина не заметила, как шустрый воробей быстро пронесся вдоль витрины, да и чтобы она подумала. Вот ещё один залетел полюбоваться ею.
Со слов Сытого Воробья записал ЛёЖа
Гибель шедевра
Кафе "Уточка" собирало интересных персонажей постоянно. Практически дня не было, чтобы кто-то не отчебучил в нём какую-нибудь чуму. Рядом был литературный клуб, а в него захаживали артисты, художники и подозрительные личности, называвшие себя то дизайнерами, то архитекторами, а то и просто преподавателями русского языка и литературы. Официанты и бармен привыкли к ним как к родным, оценка их поведения вполне соответствовала этой фамильярной привычке. Они ещё иногда бывали объективны. Тётя Шура, уборщица, всегда была в оппозиции революционерам от пера и кисти. Её отсталость и косность взглядов в полную силу проявились как раз позавчера.
Подумайте, какое дело, гиганты пошалили. Это не основание для оправдания вандализма. Два бородатых монстра нарисовали замечательную картину на зеркале в туалете. Весь персонал кафе ходил ею любоваться.
Начнём с того, что тётя Шура вообще не оценила, несомненно, высокую художественную ценность сего произведения. Всё её внимание непрофессионально сосредоточилось на материале и, частично, технике исполнения. Будто профи какая. Ребята использовали собственные экскременты предусмотрительно ими не смытые и не потерянные навеки для искусства. Большого новаторства в этом не было, тётя Шура могла и не знать, многие так уже делали, даже в баночки запечатывали. Сила искусства проявила себя со всей силой, уж извините за тавтологию, именно в использовании старинной рембрантовской методики. Использованы были кисти и пальцы собственных рук и даже тётя Шура, не обратила бы на это внимание, если бы приятели не нанесли необходимой прозрачности и глубины фон с помощью её швабры.
Как же влияет случай и простое стечение обстоятельств в создании шедевра! Не забудь тётя Шура свою швабру на видном месте, не было бы такого фона. Не выпей приятели по рюмашке ликёра Шартрез после трёх бутылок водки и двух чашечек кофе по восточному и всё. Всё - шедевра нет. Понятно, что, когда речь идёт о шедевре важна каждая деталь. Сюжет мы никогда не забудем. Это просто фантастика. Что может быть оригинальнее ню. Да уж ничто. Для этого, то есть для снятия натуры, за сходную плату была куплена известная всему кафе девочка по имени Незнакомка.
Потрясает, нет, разумеется, не факт снятия девицы, а сам момент её приложения. Приложения не в переносном смысле, а в самом прямом. Приятели взяли девочку в состоянии ню, аккуратно её обмазали материалом и, раскачав на руках, вмазали её прекрасное молдавское тело в панорамное зеркало. Как не выскользнуло и как удалось, учитывая настрой, перебросить через раковины, не знаю. Но самое страшное не это. Погиб шедевр. Констатирую печальный исторический факт. Тётя Шура, произнося массу нехороших, некультурных слов, смыла всё, используя вульгарный шнур Эсмарха. Надет шнур был на носик водопроводного крана. Всё - нет больше шедевра.
Валик
Маляр ремонтной бригады СУ-155 Борька Балагурин находился в ужасном настроении. Накануне он поссорился с сестрой, и та обещала, вложив в обещание всю силу слепого женского раздражения, лишить его всей части отцовского наследства. Ссора произошла из-за сущей ерунды. Будучи в подпитии, Боря попросил сестрицу выделить ему в управление долю в месторождении бокситов на островах Новой Гвинеи. С его точки зрения, это было вполне законным требованием. Сестрица Ленка вволю поплясала на отцовской могиле с пакетом наследственных бумаг и, благодаря женской изворотливости и природной склонности к крючкотворству, ей досталось совершенно всё то, что должно было достаться Борьке.
Она даже проявила милосердие. В насмешку, считал Борька, назначила ему пожизненную пенсию, начисляемую с доходов ВИА "Молчащие". Ему-то пожизненную, а вот кто знал, что не пройдёт и двух лет, как "Молчащие" замолчат навсегда. Хорошо хоть, - а это ещё надо доказать, - самая сексапильная поп-дива из "Молчащих" успела достаться бывшему паевому владельцу ансам-бля Борьке. Солистка замолчавших "Молчащих" совсем не молчала, а требовала от Борьки денег, причём желательно каждый день, а то и по два раза, от иных же встречных требований Борьки, поступавших не чаще раза в неделю, она упорно и коварно отказывалась. Куда это годится? Вот и пришлось Борьке нажать на сестрицу, хотя чувствовал, что это бесполезно, но выпил элитного коньяка Кенигсбергского разлива и решился.
Результат был не только ожидаемым, но и печальным, то есть именно таким, каким он и был сегодня. Лохматый засохший малярный валик, который держал Борька в руках, очистке не поддавался. Это простое действие по его отмывке стимулировало мозговую деятельность в принципе и анализ ситуации в частности. Сестрица не только не выделила ему часть Новой Гвинеи, богатую бокситами, не только обещала, что его выгонят с работы из СУ-155, но ещё и послала его на малое, но очень обидное количество букв. При этом уже вдогонку бросила, что если ещё раз поступит подобное требование, то её муж - мэр - сотрёт его, Борьку в порошок. Однако если он будет вести себя тихо, откроет свою маленькую, никому не известную фирму, то всю жизнь будет получать выгодные подряды и красить всё что попадётся в городе наилучшим образом и по наилучшим расценкам.
Когда валик был уже почти очищен и начал даже принимать в себя растворитель, а не отрыгивать им капризно, в подсобное помещение вошёл бригадир. Он бесстрастным голосом объявил Борьке о том, что он уволен, а расчёт ему не полагается, так как все начисления на отпуск и оставшиеся по нарядам деньги ушли на оплату испорченного инвентаря рабочим пятого разряда Борисом Балагуриным, т.е. именно им самим, просто названным вполне официально. Боря так же бесстрастно выматерил бригадира и пошёл забирать испорченный им инвентарь, который, по сути, он насильственным методом теперь приобрёл.
Когда он уже чистенький и отмытый от капелек краски на лбу, помещенных туда упрямым, брызгающим валиком, и держащий в руках узелок с личным имуществом, стоял у выхода жилого комплекса "Аврора", к нему неожиданно подошёл тот самый бригадир и заговорщическим голосом произнёс: ты должен понять меня, Боря, звоночек был. С самого верха звоночек, а за валик отдельно попрошу прощения, ведь не простой он, свойство полезное имеет. Не могу так тебе его отдать, списать надо было его обязательно за малые деньги. Поэтому и отдал его тебе вчера в работу, предварительно испортив алебастром. Так слушай, этот валик при покраске каждого квадратного метра потолка слегка уменьшается, зато красит потолок сам и со страшенной скоростью. Учти, только потолок.... А, когда он уменьшится до высоты ворсинок в твой мизинец, с тобой произойдёт самая страшная вещь на свете, если не избавишься вовремя от этого чёртового валика.... Ты, не сомневайся, его ещё на годик хватит, передаю только потому, что жена просила стену в кухне покрасить, а я сдуру валик на неё запустил, уж больно неохота было бесплатно трудиться. Теперь моя жена это большой тюбик с краской, а я если ещё раз так сделаю, то сам валиком стану... Короче алгоритм такой: кто просит тот краска, кто делает тот валик, понял, а впрочем, тут и понимать нечего - сплошная магия.
Прошёл год. Миллионы квадратных метров потолков были выкрашены. Борька вышагивал по своему собственному роскошному кабинету и диктовал рыжей секретарше письмо. Письмо было следующего содержания: уважаемый господин мэр, вынужден отказаться от вашего предложения по осуществлению всего комплекса малярных работ в принадлежащем вашей жене дебаркадере Речного вокзала. Стены, полы и другие покрасочные объекты наша фирма не покрывает.... При этом он задумался и оглядел с ног до головы секретаршу. Покрытие... осуществляется.... Ласточка, не пора ли нам слегка отдохнуть, улетев на Мальдивы? Пора. Я так и думал. Продолжим, дорогая, письмо: ... в качестве компенсации за вынужденный отказ от контракта, предлагаю вам на выгоднейших условиях главный инструмент извлечения прибыли нашей фирмой....
Самолёт набирал высоту, в салоне первого класса удобно расположились Борька и его рыжая Ласточка. Борька в задумчивости протянул руку и погладил круглую коленку Ласточки. Он с большим удовлетворением думал, теребя ажурный чулочек, но, рассматривая при этом только свой мизинец: даю этот пальчик на отсечение, никогда они не откажутся от такого валика, надо будет через недельку начать отслеживать новости из России, а пока....
... Мэр-валик истошным скрипом вещал своей жене Ленке-тюбику: говорил тебе пожиже бы надо, так нет опять нагустила...
Важные дела
Куда она меня тащит. Было так хорошо. Одели, накормили, всё обычно и потому хорошо. Вдруг сказала, мы идём сегодня по важному делу. Не понимаю, почему их так мама любит, эти важные дела. Почему надо второй раз причёсывать меня, при этом так впиться в шею и скоблить щёткой, что она, вот-вот протрётся.
Голова протрётся, а, что ещё. Как я буду. Куда я буду ходить с протёртой головой. Она же сама говорила, эти штаны ты протёр до дыр. Мне они так нравились, штаны, в них так было удобно, они были с такими замечательными, большими карманами. Главное в них было то, что если они рвались ещё раз, то за это больше никто не ругал.
Один даже был с застёжкой. Карман с застёжкой это мечта, туда и шарики можно положить и что угодно, сыпучее и катучее и секретное, то, что прятать надо ото всех. Мама сказала, по этим штанам помойка давно плачет. Как плачут помойки, я не знаю. Не знаю, я очень много, а мне не говорят. Спрашиваю, мама, мамулечка, как помойки плачут, а она отвечает. Бомжом, сыночек, станешь, если меня не будешь слушать, тогда узнаешь. Очень всё хорошо узнаешь.
Вот, наконец, мы идём. Нет, оказывается, ещё не идём. Сижу одетый в прихожей, а мама опять убежала, она забыла перекрасить глаз. Один раз уже покрасила, но видно, что-то попалось ей не то, приходится перекрашивать. Ну, не знаю, краска там плохая была, а может быть, рука у мамы дрожала. Как ткнула в него, он стал красный, распух и улетел на небо. Небо с маминым глазом. Голубое небо и голубой мамин глаз, они такие похожие, не видно теперь стало, где глаз, а где небо.
Что ты расселся, я не расселся, я сижу, нет, расселся. Их, взрослых не переспорить. Пока на ботинок посмотрю, вот-вот развяжется, ага развязался, как раз там, где я хотел, для этого и смотрел, смотрел на шнурок. Он развязался, я как бабах, так и думал, шнурок развяжется, я на него наступлю, разобью себе лоб, как давно уже было, и мы никуда не пойдём, а мама скажет, опять провалили важное дело. Из-за тебя скажет, провалили. Я так долго этого ждала, так об этом мечтала. Провалили.
Как можно мечтать о такой ерунде как важное дело. Вот велосипед, дело важное, cкэйт, ух ты, очень хорошее, важное дело. Ещё хорошее дело мобильник, мама свой не даёт, он постоянно при ней, а сама показывала, там такие есть игрушки классные, но... мама не играет в игрушки, у неё столько важных дел, мама играет в важные дела. Она без конца одевается и говорит у меня сегодня важная встреча, от неё многое зависит, для нас с тобой. Для меня ни одно важное дело ничего не значит, ничего от него не зависит и, никогда у меня ни от какого важного дела ничего не менялось.
Пришла к ней тётя Катя, она куклы делает и продаёт, очень даже дорого продаёт. Мама говорит молодец тётя Катя, умеет жить. Играть в куклы это жить. Я хотел спросить, в куклы это жизнь. Нет, мама бы ответила, - продавать куклы, - вот это жизнь. Только, если дорого продавать, в тёплом красивом магазине, где не надо мёрзнуть, где нет мокрого липучего снега, но там нет и скэйтов классных. Дрянь эти магазины, там тебя куда-то всё время ставят или сажают, потом говорят, подожди, потом, когда уже ждать не можешь, говорят, не мешай, потом говорят, опять, сколько можно мы уже с тобой ходили, а я снова хочу, нечего меня было чаем поить, хочу доктора пейпера, а не чай.
Такси, вот здорово, мама взяла такси, почему она ругается, такси это здорово, а мама говорит, что просто опаздываем, ей ещё к тёте Кате надо успеть, а что успевать к ней она всегда почти у нас, или мы у неё, или мама к ней бежит со всех ног, а потом сидит и сидит, курит и курит, пойдем, мама домой. Нет, подожди, и опять подожди, мне тетя Катя важное, что-то должна сказать. Главный враг мой это важное, вот вырасту и не буду ничего важного делать.
Приехали. Вот мой папа. Вот мой бывший любимый папа. Он тоже сейчас скажет, посиди, поиграй, мне надо с мамой поговорить. Потом отведёт меня в кино, смотреть детский и от того очень скучный фильм, накормит всякой вкусной дрянью, которую я так люблю и от которой потом так болит живот. Потом скажет, ну, всё, пошли с мамой встречаться. И опять мы будем долго, очень долго встречаться с мамой, потом мы поедем с мамой домой, может даже на такси, если папа даст денег. Дома меня опять будут заставлять мыть руки и не мешать, никому не мешать.
Мамы и Папы, когда вы со мной, со мной поговорите, когда вы бросите свои телефоны, свои компьютеры, автомобили, квартиры и дачи, когда бросите играть в свои важные куклы, эти важные куклы-дела, вы просто должны, нет, вы обязаны со мной поговорить.
Бутлегеры
В тот год по всей стране вырубали виноградники. Мы легко врубились в ситуацию. Счастье не выдают по талонам, его покупают за звонкую монету. Спиртовые заводы взять было трудно, там работали ребята из другой мафии. Красный цвет слишком тенденциозен. Мы предпочитали зелёный. Зелёные директора при социализме оставались только в потребительской кооперации. Это был очень верный ход. Помощник секретаря Октябрьского райкома комсомола взялся обзвонить зелёных директоров. Кто-то из них ему не понравился, а мы спорить не стали. На первое время и десятка должно хватить.
После тщательного отбора, на почве личного знакомства директоров осталось трое. Сошлись в цене и начали работать. Подмосковный городишко, допустим это Михнево. Задворки страшенные. Подъезд к заводу пролегает по трём железнодорожным путям. Вся машина забита канистрами. Время года лето, а здесь поздняя осень. Грязные корпуса машиностроительных соседей. Чёрные остовы разрушенных механизмов, но не пейзаж интересен. Охранник стоит за своей крашенной в голубой цвет вертушкой, засунув руки в бесформенную форменную спецовку. Напротив фигуры охранника висит тяжёлый чёрный телефон. Антонину Витальевну, попросите, пожалуйста. Мы приехали, Антонина Витальевна.
Весёлая толстая тётка с бегающими по лицу клопами-глазками проводит нас в грязное подсобное помещение, тут оно гордо именуется складом. Сколько будете брать? Двести сорок литров. У нас двадцать две канистры. Что же так мало, ребята? Договаривались минимум на пятьсот. Ничего, через неделю ещё приедем. Хорошо, как будете грузить? Подгоните машину к окну склада. Это окно? За бочками на высоте почти двух метров узенькое продольное окошко. Встанете на ящики, а там примете. Рассчитывайтесь по семь рублей за литр. Вот вам накладная, на всякий случай, сами заполните. А это что тут у вас такое? Соломка. Ого, солёная соломка, сейчас дефицит. Сейчас всё дефицит. Ну, возьмите себе по упаковке, пригодится.
Чёрный негибкий шланг вставлен в чёрную промасленную бочку. Кто будет отсасывать? Я не могу, я за рулём. Чёрт, а я не пью, что делать? Хорошо, трезвенник, рискну. Мандариновая семидесятиградусная настойка обжигает нёбо. Грузим канистры, что сделать совсем непросто. Волга тяжёло проседает. Весь салон заставлен канистрами, все в багажник не влезли. Хочется пить. Сходи в цех, возьми несколько бутылок лимонада. До Москвы едем без приключений. На въезде, уже миновав основной пункт ГАИ, нарвались на экологический контроль. Это модно сейчас. Проверка выхлопа ни к чему хорошему не приводит.
Вы, по-моему, выпили, гражданин. Нет, я просто прополоскал рот настойкой. Что за настойка? Мандариновая. Крепкая? Семьдесят, могу отлить вместо штрафа, подойдёт? Погоди, схожу на пост, возьму тару. Тару не нашёл. Пей быстрее лимонад. Давимся лимонадом. Жуткая, тёплая, пенная дрянь. Воронки нет. Дербаним пачку Явы, из серебряной бумажки делаем воронку. Запах стоит потрясающий. От поста ГАИ движется заинтересованная фигура. Что здесь происходит? Вы пили! Пьём вторую бутылку лимонада. Конфликт исчерпан. До центра Москвы добираемся без приключений. Лубянка. Чёрные ворота в небесно голубом здании министерства. Заезжаем во двор. Нас встречают ребята из типографии. Привезли? Да. Помощников тут много. Выгрузка происходит быстро. Погрузка идёт гораздо тяжелее. Обмен состоялся. Волга просела до земли.
Настойка обратилась в учебники скоростного освоения Иврита. Теперь на Фрунзенскую набережную в подпольный еврейский иммиграционный центр. Тут с нами рассчитываются наличными. Делим бабки пополам. Откладываем сумму на двести шестьдесят литров. Полный идиот этот Маркс - прибыль всего сто двадцать процентов. Жуём солёную соломку, запиваем сладким лимонадом. Может успеем сегодня ещё раз к Антонине сгонять, она ведь просила забрать пятьсот. Звони. Где тут автомат? У тебя две копейки есть?
Алхимик
Привезли. Вижу, что привезли. Я прикажу слугам отнести клетку в башню, там всё приготовлено для работы. Месье Ригран, пройдите в дом, там вас ожидает скромный ужин. Я спущусь к вам позднее, когда освобожусь от неотложных домашних дел. Да, крестьяне опять не поделили выпас, куда им без меня решить всё по-человечески, одна скотина на уме. До встречи. Де Дибол, а именно он, был хозяином поместья, скрылся из глаз.
Месье Ригран прошёл в дом. Для кого-то это дом, подумал Ригран, а по мне так замок или дворец, уж не знаю. Он шёл по направлению к дому, а впереди бежал слуга, он постоянно оборачивался, улыбался, кланялся и взглядом проверял, уютно ли двигаться позади него Риграну. Это раздражало, но ясно, что привыкнуть можно. Проходя мимо розовых кустов, которые буквально опутывали дорожку, ведущую к дому, Ригран увидел кучки, оставленные неутомимыми кротами и рассмеялся, слуга немедленно обернулся. Ничего, ничего продолжайте следовать, всё в порядке.
Больше он не смеялся, чтобы не пугать слуг, а сам продолжил приятное воспоминание. Он вспоминал сейчас Фому Аквинского, какое у того было лицо, когда садовник принёс им настоящего крота. Эта смесь брезгливости, расстройства от утраченного спора и ещё многое другое, что обычно свойственно гению, когда он на минуту сам себя поставил в тупик. Не улыбаться было невозможно. Он так и сделал, но уже додумал до конца приятное воспоминание. В садике Сорбонны, они тогда с Фомой увидели такую же кротовую кучку. Фома тут же бросился в бой, он заявил, что у крота не может быть глаз. Ригран ответил, что у крота глаза есть.
Два часа они непрерывно выдвигали друг другу аргументы каждый в пользу своей теории. Случайно их услышал садовник и принёс живого крота, видно пожалев двух учёных мужей. Каково же было удивление садовника, когда его не только не похвалили, но и отругали. Опомнившись от шока, при виде маленьких, но явственно проступавших на мордочке глазёнок, Фома заявил, мы спорим о принципиальном кроте, о существовании у него принципиальных глаз, в принципе, ты понял исчадие сада и Гоморры.
Ригран поужинал с большим аппетитом. Невероятного вкуса мягкий сыр, который он просто втирал в булку, произвёл на него неизгладимое впечатление. Никогда ещё, никогда я не ел ничего подобного, думал он. Когда к нему присоединился хозяин, то есть месье де Дебол, первое, что он у него спросил, это был сыр. Ах, сыр, сказал месье де Дебол, ерунда, вы не пробовали ещё его с различными добавками, с Пармской ветчиной, с луком, из него, кстати, получается прекраснейший суп, с грибами, особенно с белыми, просто отлично, я велю принести немедленно.
Нет, нет, сегодня я сыт до полного изнеможения, лучше распорядитесь принести ещё того сидра, который я пробовал у вас в прошлом году. Де Дебол, щелкнул пальцами и отдал распоряжение слуге. Пока у нас не очень серьёзный разговор, я всё-таки хотел бы уточнить, каким образом такой сыр получен, я вижу, что обычным способом он быть получен, не мог. Да, раз вы так приятно любопытны, я буду краток, но точен. Вы, конечно, знаете, что можно сухой сыр натереть на мелкой тёрке, разумеется, это не новость, но я пошёл в своих изысканиях дальше, я измельчил сыр после сушки до каменного состояния в пыль.
В пыль, воскликнул месье Ригран. Именно в пыль, затем разложил пыль по формам, внес туда некоторые добавки, известные и вам и мне как соли плавления, ещё кое-что даже не помню точно пропорции, потом вам передам записи, и нагрел в печи, очень плавно повышая температуру, вот результат, он перед вами. Позвольте уточнить, а какова была температура в печи. Почти точно вам скажу, судя по скорости отдёрнутой слугой руки и последующих исследований его ожогов, что-то около температуры двух кипящих вод.
Вы, просто гениальны, это великое изобретение нашего века, я считаю, что за таким сыром будущее, через какие-то три, пусть четыре столетия его будут есть, буквально все, это революция, а позвольте вас, месье, спросить, какой у него срок хранения. А вот, извольте, вот на фольге я выбил дату, до которой его можно потреблять, так, этот сыр, который вы ели, можно употреблять ещё почти шесть месяцев. Шесть, вы не оговорились месье, целых шесть месяцев, невероятно, это фантастика, я просто поражен вашим успехом, при такой свежести и вкусе, да, не могу ничего добавить, революция в сырах.
С вашего позволения, месье Ригран, вернёмся к нашим делам, я уже был в башне и тот, которого вы привезли из Мелиссоты, приступил к работе. Конечно, я следовал всем, абсолютно всем вашим указаниям, всё было приготовлено заранее, даже жабий помёт в необходимом количестве добыт и многое другое, пришлось также отловить не менее тридцати падших женщин в Сан Тропе, но мы справились, теперь они обриты в нужном месте, и материала должно хватить. Сера, селитра, уголь, нитроглицерин и так далее, всё по списку, приготовлено. Я думаю, ваш гений скоро справится, и мы его отправим месье де Бертолетто, в срок.
Тут раздаётся страшный взрыв, из окон сыплется стекло, рассыпаются все китайские вазы, которые стояли на камине, падает два портрета предков. В обеденный зал вбегает слуга и говорит дрожащим голосом, месье, Южной Башни больше нет. Месье де Дебол, поправляет на голове причёску и произносит, да печально, но лучше, чем в прошлый раз, придётся вернуться к нашему разговору, как всё сложно всегда и не вовремя после хорошего обеда, месье Ригран, вы готовы, надеюсь, ехать снова в Мелиссоту.
Яичница
Бредёшь себе по жизни, что ещё делать, коли живёшь. Делаешь иногда быстро, иногда медленно, всё то, что так не любят сейчас в рассказах, а всё равно это делаешь. Выходишь, входишь, умываешься, едешь, приезжаешь, ешь, но - стоп. Еда это святое, как давно не паразитирует литература на этом интересном занятии, никогда это не надоедает. Всем это понятно и интересно. Думаете, издеваюсь - ничуть. Мне тоже это интересно, например, сегодня приготовил себе гадючью яичницу. Дело в том, что в нашем серпентарии, нет-нет, да яйцо и перепадает не опоздавшему голодному, любителей-то много теперь.
Не успеешь что-то оригинальное для себя придумать или выбрать, и хвост позади выстроился. Это полбеды, хуже, когда думаешь, ну вот, соригинальничаю сейчас во всём вкусе, ан нет, только оглянёшься по сторонам, а в пору уже самому в хвост становиться. Кому как, можно и в хвост, но почему-то хвосты не люблю. Гораздо лучше середина, не золотая, так посеребренная слегка, но всё-таки середина. Жаль, что далеко не все змеи яйца откладывают, большинство этих тварей предпочитает таскать их в животе, там, в определённый момент мамочка их давит, выпускает на волю живых змеёнышей и прощай яичница. Кто любит, может поймать выводок.
Мне не нравится мясо змей, сырыми ещё ничего, протеин и всё такое полезное, но вот не заставишь же себя есть всё время полезное, вкусного тоже хочется. Жареные, загорелые и худые, они никуда не годятся, - хрустят позвонками, плохо жуются, вкус явно недостаточный, сока мало. Можно бы и запечь, но кто же не знает, любое запеченное приобретает вкус того, в чём запекали. Так мы договоримся и до модельного платья коктейль, брильянтового колье, благоухающего парфюма и до опилок. Некоторые уже до них и договаривались, но это однолюбы. Однолюб говорит так - лучше соуса нет ничего на свете. Вот нет и всё тут.
Ему начинаешь рассказывать, о том, какие тайки бывают, негритянки, какие распрекрасные кудесницы в любви монголки с коническими своими нежно-тормозящими сосудами, молчит, дуется. О чём это я, ах, да, о соусах и опилках, так вот один замечательный француз говорил, дайте мне опилки, я приготовлю к ним соус и попробуйте мне потом сказать, что ели не цыплёнка, - вот какие бывают однолюбы. Слизняки гораздо приятнее, они не такие жесткие, но это не главное, - проскальзывают они, вот что ценно. На язык положишь, чуть тебя передёрнет и готово дело, слизняк уже там.
Процесс не очень интересный, казалось бы, интересен сам объект потребления, так и нет. Послевкусие замечательное остаётся. Вся прелесть в его отсутствии, никогда после слизняка не скажешь, ел ты его или не ел. Наслушался всего на свете, понял, что полный дурак и успокоился. Получается абсолютная чистота помыслов, хрустальная любовь к девушке, пище, к жизни, у кого, на что фантазии хватает, тот то и думает по поводу съеденного слизняка. Вернёмся к яичнице, гадючьей, конечно, какой же ещё.