Шли два мудреца по одной дороге навстречу друг другу. Один всё время спотыкался, останавливался и вынимал торчащий в дороге камень. Ямку он засыпал щебнем и пылью. Спотыкался мудрец часто. По этой причине он усеял вывернутыми и отброшенными в сторону камнями весь свой пройденный путь. Другой почти бежал - шаг его был очень быстрый и лёгкий. Мудрецы встретились. Тот, который шёл лёгким шагом, низко поклонился в знак приветствия и уважения к встречному старику.
- О, мудрейший, многие лета тебе и здоровья, спасай тебя Аллах! Салам алейкум!
- Он надо мной издевается, - подумал пыльный мудрец.
- Видит, что я грязный и усталый, вот и кланяется. Возьму и не буду ему отвечать на приветствие, - так продолжил он свои мысли.
Только захотел мудрец отвернуться, будто не заметил встречного, как опять споткнулся, не сдержался и потащил виноватый в этом камень к обочине.
- Спасибо, тебе, мудрый человек, - сказал лёгкий на ногу, и вновь поклонился до земли.
- Прохожий. Вижу я, что ты человек приличный и вежливый, но скажи мне: зачем смеёшься над старым и больным человеком, который только и делает, что спотыкается и удаляет со своей дороги препятствия? В чём соль твоей шутки? Давай посмеёмся надо мной вместе.
- Прости, мудрый человек, что я вызвал такие недостойные мысли о себе в твоём уме, но я не хотел над тобой смеяться. Даю честное слово лёгкого на ногу человека.
- Коли так, скажи мне: зачем кланяешься незнакомому человеку, ведь достаточно вежливо поздороваться как ты и сделал. Любой останется довольным.
- О, это очень просто. Позволь тебе объяснить моё поведение, которое лишь тебе и кажется странным, поскольку ты не уважаешь самого себя. Как же тебе подумать о том, что первый встречный может оказать уважение просто так? Но не буду тебя разочаровывать - я не такой уж и хороший. Дело в том, что ты расчищаешь не столько свой путь, сколько мой, а я ещё собираюсь вернуться домой, после того, как решу свои дела в городе. Как мне не пожелать тебе долгих лет жизни и благоденствия, если я прошёл уже больше половины? Ведь твой пройденный путь это моя чистая и приятная дорога, а весь пройденный мной - тяжкая и трудная работа для тебя.
- В этом ты прав, лёгкий на ногу мудрец, но и я не такой уж хороший, как ты думаешь. Признаюсь: я бы не дотронулся ни до одного камня, хоть бы он и торчал из дороги до самого колена, если бы наш повелитель не должен был проехать позади меня и догнать в твоём родном селении, в которое я держу путь. Если хоть один камень подбросит его арбу, я останусь без головы. Поэтому я специально волочу ноги, чтобы каждый торчащий камень помог мне сохранить голову, испортив лишь сандалии.
- Позволь спросить тебя, о ещё более мудрый, чем я предполагал, мудрейший человек, а что ты должен сделать в моём селении? Не верю я, чтобы, такого как ты мудреца, наш повелитель - кладезь мудрости - послал только для того, чтобы вытащить камни из дороги, чтобы его арба на пути не подскакивала, а осёл не останавливался и не упрямился. Должна быть более важная причина. Скажи, если не откроешь государственной тайны, которую я, конечно, никогда бы у тебя не стал выспрашивать.
- Никакой тайны в этом нет, о, лёгчайший на ноги и пятки, мудрый человек. Я должен найти в селении самого лёгкого на ногу человека, которому наш повелитель и даёт важное поручение, которое я должен непременно передать ему. Кстати, ты очень на него похож.
- Неудивительно. Нет в нашем селении человека более лёгкого на ногу, чем я. Говори быстрее, о, мудрейший, повеление нашего мудрейшего повелителя, чтобы я мог немедленно приступить к исполнению его высочайшего поручения. Я весь внимание.
- Я всё тебе подробно разъясню, о, мудрейший, лёгкий на ногу человек, не торопись, ведь скорость теперь тебе очень понадобится для других дел, а не для языка и слуха. Ты немедленно должен собрать все камни, которые я выбросил с дороги и сложить из них высокую башню в середине пути, чтобы наш мудрейший, но волей Аллаха слепой повелитель мог увидеть её из города и понять, что ему уже можно выехать по своим делам в твоё селение. Торопись, ты должен успеть, до полудня перенести все камни в кучу и потом уложить в башню, потому как наш повелитель - кладезь страданий - хочет тронуться в путь по вечерней прохладе. Слава Аллаху, что я встретил тебя по дороге, возможно одной головой будет больше на земле до самого вечера.
Лёгкий на ногу мудрец очень опечалился, но приготовился бежать. Малая надежда всегда остаётся у тех, кто пока жив, благодаря отсутствию о себе воспоминания у повелителя.
- Не печалься, лёгкий на ногу мудрейший человек. Из уважения к тебе, я буду бросать камни не так далеко как делал это раньше, ведь гораздо приятнее, пусть лишь до вечера, иметь дело со знакомым мудрецом. Рад буду тебе угодить, о, несчастный, - так сказал усталый мудрец и низко поклонился лёгкому на ногу человеку.
Никакой уверенности в том, что тот увидел поклон и услышал мудрые слова, не было. Лёгкий на ногу мудрец уже был довольно далеко, и дорожная пыль клубилась над его уменьшавшейся в размерах фигуркой. Мудрец отвернулся, посмотрел вперёд и низко опустил голову - он не хотел пропускать ни одного камня, пусть даже немного способного задеть его волочащиеся по дороге сандалии, но всё же произнёс себе под нос:
- Алейкум салам!
Эмир Шей Халат
Эмир Шей Халат ханства Порты Долой выехал из своей столицы Ухишарф поздно вечером. В жарких странах вершить путешествие после захода солнца самое время. В этом убедился эмир, когда увидел на закате дня через западные ворота, что башня, указующая ему путь стоит чёрной точкой на горизонте, а прохладный ветерок из арыка овевает его мокрую спину так жадно, будто это суховей набрасывается на горбы истощённого переходом верблюда. Спросил бы кто-нибудь эмира сейчас: зачем о, эмир, свет очей наших, повелел ты возвести башню посреди дороги? Так не ответил бы эмир ничего. Брови бы свёл вместе, как обычно делал, когда хотел показать, что недоволен вопросом и промолчал бы эмир. Грозно промолчал, а грозное молчание не требует ни вопросов, ни ответов - чистое оно золото. Но кто спросит эмира хоть бы и о чем-то, а не о столь существенном деле как постройка башни посреди дороги. Никто ничего не спросит. Оттого и скучал великий эмир Шей Халат мирза Хвала Кармана, оттого и придумал себе поездку в дальнее селение за красивой девушкой. А была ли там красивая девушка? А не важно. Эмиру даже в маленьком селении всегда найдётся такая девушка, которую можно назвать красавицей, пусть и на одну ночь. А зачем эмиру больше одной ночи проводить с красивой девушкой, если и завтра будет день, а там и новая девушка в другом селении, которую опять можно назвать красавицей на одну ночь?
Так думал эмир Шей Халат, а сам уже трясся на ослике, лишённом по случаю выезда эмира даже мягкого седла и яркой красной попоны. Чудеса, скажет любой мудрец, но не мудрец ханства Порты Долой. Каждый мудрец, самой наименьшей мудрости в ханстве знал: наш повелитель эмир Шей Халат одержим идеей. Не беда это, если правителю идейка втемяшится, сходная с желанием красивой девушки на одну ночь. Да пусть и не одна идейка, а сонм целый различных идеек, которые так и следуют одна за другой, словно это и не идеи, а караван верблюдов в пустыне, на который напал суховей во время дальнего перехода. Вот и сейчас, словно живительный ветерок от арыка, а не суховей идеи напал на спину эмира, заодно волнуя бедную его голову мечтой о всеобщем счастье без равенства. В раба превратился великий повелитель. В раба собственной неурочной мысли. Решил эмир, однажды после обеда, ничем от своих подданных не отличаться. Сел на осла и поехал искать себе в селении девушку на одну ночь, будто едет это простой путник, простой караванщик, без каравана, чтобы насладиться первой попавшейся на ночь красивой девушкой, которую он сумеет найти себе на одну ночь. Но и простые вещи, при всём желании и благоволении Аллаха не получаются так просто у эмиров как у караванщиков. Негоже эмиру, похожему на свой народ, вести себя совершенно так же как тот себе позволяет. Едет эмир, как простой человек на осле, но путь должен быть перед ним свободен как перед правителем. Трясётся он и страдает от жёсткости ослиной спины, но чувствовать себя должен в полной безопасности. Подумайте мудрецы: кому нужен простой караванщик без каравана? Вы правильно подумали, а вот эмир, даже пеший, голый, спящий, а быть может и не такой уж здоровый, всё равно нужен очень и очень многим. Эмир отлично об этом знал, ведь был он эмиром не простым, а мирзой, мирзы, мирзы.... и далее уже надо было спрашивать у собственных историков: были ли тот первый мирза действительно мирзой, а не самим Ксерксом или Артаксерксом на худой случай.
Такие исторические мелочи не волновали правителя, у него были совершенно другие задачи. Он внимательно смотрел на своих воинов, которые стояли на расстоянии вытянутого копья вдоль всей дороги, чтобы эмир мог ехать спокойно и ни о чём не думать. Шей Халат сейчас проверял: как сшиты халаты его воинов, как они ими надеты, как остры их копья и не нарушили ли они его распоряжения стоять на расстоянии вытянутого копья друг от друга. Один раз, подвергаясь немалому риску не заставить больше тронуться ишака, который даже эмирам не склонен подчиняться по своему неразумному характеру, эмир остановился. Он слез с этого животного, родственником которого наверняка был шайтан и проверил: достаёт ли копьё до следующего воина, от того, у которого он копьё отобрал. На дороге было очень темно, потому как луна ещё не вошла в полную силу, но эмир обладал отличным слухом, который он постоянно развивал, услаждая его игрой карнай-сурнай и других благостных инструментов, искусно используемых его музыкально учёными люди на его радость. Эмир тут же услышал ответ на свой вопрос, заданный им с ловкостью и проворством настоящего эмира-воина. Ответ положительный.
- Да, достаёт копьё воина, отстоящего от предстоящего на расстояние вытянутого копья.
Шей Халат обрадовался, что его поручения выполняются в точности, опять сел на ишака и, слава Аллаху, он позволил ехать дальше. Время шло, копыта ишака цокали по ровной дороге, но слух эмира был обращён на звуки иные. В ночной тиши долго услаждали его стоны раненого воина, которые продолжали радовать эмира: он не забыл, как управляться с копьём тяжелее того упругого и мягкого, которое он пускал в дело каждую ночь, а иногда и после обеда во время отдыха в саду, глубоко вставляя в стонущую от счастья жертву.
Стоны раненого воина затихли, и эмиру ничего другого не оставалось делать, как только задуматься. Это очень опасное занятие, не для правителей, конечно, а для тех о ком они могут случайно подумать. На этот раз не повезло учёному мужу, который был так скор на ногу, что уже забросил свои лёгкие ноги на кучу камней, которая осталась после стройки посреди придорожной площадки. Бедняга так торопился завершить начатое дело, что едва успел зажечь огонь на башне, а сам упал подле ступеней почти бездыханный. В слабом свете, мерцающем в оконных стрельчатых проёмах, где в специальных лоханках мудрец зажёг белое земляное масло, эмир рассмотрел несчастного мудреца, который был так скор на ногу, что успел выполнить все распоряжения своего любимого правителя. Эмир стоял над лежащим почти бездыханно мудрецом и не переставал себя нахваливать. Будь я не таким мудрым правителем, мне бы ни за что не пришло в голову послать за этим мудрецом другого мудреца, чтобы выполнить такую простую задачу. Будь я чуточку менее мудр, я бы послал всего лишь какого-нибудь глупого воина, и пришлось бы мне сейчас не ехать в своё удовольствие в селение за девушкой на одну ночь, а участвовать в скучной процедуре отделения от тела его головы. Зато теперь я еду, а этот скорый на ногу мудрец лежит сейчас на тёплом песке и почти жив. Как же нам обоим хорошо от моей мудрости. Эмир остановил свои мысли и проверил песок. Песок был уже холодный. Эмир нахмурился, но виду не показал даже самому себе, что недоволен - этого никогда нельзя делать. Нет такого мудрого эмира, который показал бы, что он ошибся, а если и покажет кому-нибудь свою ошибку, то только для того, чтобы ею воспользоваться и отрубить голову тому, кто первый о ней узнал. Очень важно для эмира выбрать правильно того, кому можно показать свою слабость. Справедливость всегда должна торжествовать.
Эмир так подумал и решил наградить лёгкого на ногу мудреца. Он пнул его острой золотой тапочкой в бок и прокричал прямо в небо:
- Эй, бездельник, как ты можешь спать, когда мимо едет великий правитель ханства Порты Долой мимо своей башни, стоящей по его приказу ровно посередине его великого пути. А ну живо падай ниц, мудрец!
Лёгкий на ногу мудрец ещё не совсем проснулся, но сумел быстро перекатиться из лежачего положения в положение нижайшего почтения своему повелителю. Эта быстрота понравилась эмиру. Он почесал там, где у него почесалось, и повелел:
- Недостойный лентяй, я награждаю тебя за свою работу, которую выполнил безупречным приказом. Пусть моя башня посреди этой дороги в селение, где я буду находиться только одну ночь, теперь светит огнём каждую ночь, а ты будешь огонь каждую ночь зажигать, но этого мало. Слушай ещё одну мою милость: ты должен водрузить на вершину башни острый шпиль и увенчать его полумесяцем из чистого серебра. Я разрешаю тебе использовать всё жалование, которое ты должен был получать в течение всей службы у меня, на этот полумесяц и смотри, я проверю, если истратишь на что-нибудь не относящееся к полумесяцу хоть полденьги, то я сам велю украсить свою башню ещё и твоей головой. Хотя....
Тут эмир глубоко задумался. Он считал себя знатоком архитектуры и число "пи" было не совсем чужим для него, поэтому он добавил к своим словам следующее:
- Милость моя не знает пределов - я передумал. Твоя голова слишком некрасива, угловата и грушевидна. Она нарушит весь архитектурный ансамбль. Придётся закопать её вместе с тобой. Да. Так и сделаем. Подумай об этом мудрец, а то твоим ногам нечем будет хвастаться перед односельчанами.
Эмир гордо подошёл к ослу и взгромоздился на него, бережно поддерживая свой сползающий с простого седла живот. Он ударил пятками в бока ишака, но.... Как ни старались мудрец и эмир стронуть осла с места, ничего у них не получалось. Наконец, мудрец припал к уху ишака, и что-то прошептал ему. Весело цокая по ровной дороге своими копытцами, ишак бодро поспешил прочь. Всю оставшуюся дорогу до селения эмир думал: что же мог сказать ишаку этот ничтожный человек, чтобы сын шайтана его послушался? Эх, если бы я мог спросить об этом у одного из этих дармоедов. Нехорошо обращаться по такому ничтожному вопросу эмиру к какому-то простому мудрецу или ханскому ослу. Нет. Нехорошо. Придётся обо всём этом забыть или отрубить голову этому ишаку.
Как только эмир скрылся из вида, лёгкий на ногу мудрец бросился на кучу камней и мгновенно заснул. Он знал, что до утра его голова останется на плечах, а о новом поручении эмира он подумает завтра утром. Он заснул, но губы его сами продолжали шептать последние слова, которые он произнёс вслух:
- Алейкум Салам, ишак, да продлит Аллах твои дни на этой земле....
Караван-сарай
Шей Халат добрался в селение под утро. Любой был бы смущён, кто целью путешествия имел девушку на одну ночь, а добрался до неё лишь утром, но только не эмир. Он был воспитан в лучших философских традициях Востока, поэтому такие мелочи как заход и восход солнца его интересовали не более математической задачи, которую его мудрецы давным-давно решили. Да и решали, в сущности, зря - Аллах всё уже предусмотрел. Каждое возвращение солнца, эмир теперь воспринимал как его - светила - личное дело, потребное лишь для указания времени намаза и погребения правоверных. Не ленись благодарить Аллаха за мудрое устройство земной и небесной жизни и действуй так, как тебе велит твое положение на земле. Хорошо работать наместником Бога! Эмир имел право и возможность самому распоряжаться сутками, как ему заблагорассудится, и собирался сейчас своим правом воспользоваться.
Огромные проездные ворота Караван-сарая пропустили эмира во двор. Не такими уж они были большими, однако на фоне жалкого, низкого сооружения для гостей ворота были полны величия. Эмиру это понравилось. Он вспомнил, какой он великий в сравнении со своим ничтожным ханством и его народом, и улыбка умастилась на его плоском лице так, как сырая лепёшка прилипает к горячей стенке тандыра. К тому же, приятно ехать, когда не надо лишний раз регулировать движение осла пятками, а уже сам ишак сквозь широкий проём отлично видит место привязи. Это сейчас для него не столько очередная человеческая ловушка, сколько конец ожидания корма и появление приятного чувства свободной от груза спины.
Около привязи несколько довольных верблюдов, сонно шевелили толстыми губами, занимаясь важнейшим делом пополнения опустившихся горбов. Эмир любил смотреть на верблюдов с пустыми горбами - это всегда означало, что караван идет по направлению к его столице, где горбы пополнить можно, а вот кошельки на обратной её стороне окажутся у караванщиков совершенно пустыми. Об этом были все заботы его ханства, жившего проездом через него неуёмных в жажде наживы и странствий торговцев. Эмир прекрасно знал, что грабёж дело государственное и никаких разбойников к нему допускать нельзя - не справятся и налоги не заплатят, поэтому в ханстве, благодаря сильному войску и бесчисленному числу чиновников, было тихо и спокойно. Все, кроме проезжих, давно были ограблены.
Шей Халат легко спрыгнул с осла и перекинул поводья через жердину, чтобы найти лопоухого упрямца на том же месте, где его и покинул, после того, как свершит своё важное дело. Хозяин заведения увидел, как с низкого седла ишака тяжело сполз толстый человек и спешно направился к нему, чтобы встретить и обобрать достойно.
- Да прилипнут все звёзды к твоим рукам, большой человек. Будь как дома и не забудь внести три деньги за постой осла и свой ночлег.
- Проводи меня, хам правоверный, в мои палаты, да позаботься хорошенько о моей драгоценной поклаже и осле. Поклажа не любит воров, а осел любит свежую подстилку из соломы, брошенную под его усталые ноги и морковку, втиснутую прямо в зубы. Овёс тоже не помешает. А я люблю....
Утомит любого путешественника, у которого слипаются глаза и подкашиваются ноги от долгого пути, перечисление всего того, что заказал эмир к своему столу и ложу, но только не хозяина караван-сарая. Он догадался, что мошна у проезжего тугая и требует облегчения. Он разбудил всех своих слуг и каждому поручил важное дело. Пока шли приготовления, Шей Халат присел на ступени и задумался. Как исполнить своё желание? Никого из кандидаток на осчастливливание он вокруг не видел. Низкое солнце вдруг ударило ему прямо в глаз, перепрыгнув через глинобитную стену, и эмир тут же понял, что ему необходим советчик. Что такое мысль эмира? Это немедленное исполнение. Не успел эмир выкурить и половину кальяна, лёжа на приготовленном ему ложе, как в ноги ему упал пыльный мудрец, успевший отмыться и стать просто лысым и бородатым, а не пыльным и усталым. Долгая служба при дворе его закалила, и он умел восстанавливать свои силы, хотя бы и за час, проведённый вдали от повелителя. Он был готов свеженьким и бодрым взяться за новое поручение, но не просто так, а соблюдая и всячески демонстрируя внешне довольный и даже счастливый вид.
- Я не спрашиваю тебя, о, чистый, бородатый мудрец, как ты справился с моим простым поручением - мой зад благодарен тебе за труд, в отличие от меня. Что толку передвигаться всю ночь в одном направлении, если оно выбрано с целью, не связанной с передвижением?
- О, эмир, премудрый Шей Халат, вопросы твои требуют всемерного размышления и, не обладая тою мудростью, что ты, о, мудрейший, на них так сразу не ответить. Разреши мне подумать?
- Какое разрешение тебе требуется, о, источник чесотки в голове? Думать и размышлять твоя работа, а не развлечение, которыми я тебя милостиво оделяю вопросами и пожеланиями. Отвечай немедленно.
- О, несчастный я мудрец, который не может сравниться с мудростью постановки вопросов своего повелителя, но слушай мою речь со спокойствием, чтобы червячки не забегали у тебя перед глазами, и давление живота на грудь не сравнялось с давлением головы на плечи. Обещай мне своё спокойствие, и я немедленно дам тебе ответ.
- Какое спокойствие может быть у ишака, когда его кормят одними обещаниями? Ничего я тебе не обещаю, чтобы не попасть в твою же компанию вечно ждущих вопроса, а не требующих ответа. Отвечай или я прикажу дежурному палачу затупить саблю перед твоей казнью.
- Слушаюсь и повинуюсь, о, мудрейший и терпеливейший падишах. В словах твоих я слышу разочарование и упрёк - это разрывает мне сердце, но я уже отдал распоряжение хозяину, чтобы он привёл тебе несколько девушек, из которых ты сможешь сам выбрать себе утешительницу души для восторга тела на одну ночь, не утруждая себя дальними походами и бесплодными поисками.
- Ничему ты не учишься, чистый мудрец. Разочарование моё тобою не изгладят даже девушки в бесчисленное число ночей, а не только за одну. Но, так и быть, - саблю оставим острой, как для почётных преступников. Ты доволен? Не отвечай, твои ответы только утомляют, а не приносят приятного чувства лёгкой и гибкой спины. Ответь мне, где ты так успел отмыться от дорожной пыли, и как твоя борода приняла такой благообразный вид. Прекрасные бороды - дело государственной важности.
- Никакого секрета, в отличие от секрета твоей, о, прозорливый, непревзойдённой даже орлами наблюдательности, в этом нет. Через дорогу от караван-сарая есть замечательное сооружение для мытья и купания, если соизволите, мой падишах, то я провожу вас в баню с превеликим удовольствием.
- Немедленно веди меня и не забудь привести туда девушек. Ничто так не раскрывает достоинства женщины, как хорошо промытая ручками и промятая их ножками спина.
Не прошло и нескольких часов, как эмир, тяжело отдуваясь и громко фыркая, взгромоздился на одну из выбранных им девушек, но остальных не отпустил, а велел им почёсывать и похлопывать его спину, умащая благовониями и бальзамом, во всё время тяжких трудов повелителя, затеянных с целью исторгнуть из себя возможного незаконного наследника. В самый разгар угодных Аллаху упражнений эмира неожиданно посетила странная мысль, и он решил её немедленно проверить. Бросив бесплодное во всех отношениях занятие, Шей Халат побежал к небольшой купальне, в которой его час назад отмывали от пота ишака и дорожной пыли. Эмир повелел срочно наполнить мраморную ёмкость до самых краёв. Когда это было сделано, Шей Халат бросился в бассейн и вытеснил из него почти всю воду своим жирным телом. Он уже захотел громко и победно вскрикнуть, чтобы все вокруг начали "дуть в горн", что в переводе с арабского означало бы победу, как понял, что потеряет своё лицо, если его догадка вдруг окажется не верна. Не вылезая из мраморной лохани, посредством одной из прислужниц, эмир приказал срочно прибыть в баню мудрецу и предстать перед его очами.
Свой опыт эмир повторил в присутствии мудреца, у которого глаза полезли на лоб, когда вес бочки с собранной с пола водой в точности оказался равен весу эмира, сидевшего напротив, в такой же бочке, но на другом конце доски, уложенной на круглое бревно. Опыт повторили, но, уже погружая в воду мудреца и сажая его в бочку, чтобы взвесить. Мудрец точно также уравновесил бочку с собранной водой, которую сам же и вытеснил. Было небольшое расхождение в весе, но мудрец быстро сообразил, что мокрую бороду надо выжать, тогда всё пришло в строгое соответствие условиям опыта.
Весь остаток дня и весь следующий день мудрец и эмир провели за расчётами и опытами. Все присутствующие в караван-сарае под страхом смерти были пропущены через бассейн и измерены вдоль и поперёк. Наконец, ближе к вечеру обнаружилось совершенно случайно, что найденный вновь закон природы уже был злонамеренно открыт в давние времена, каким-то хитроумным греком. Гонцу, прибывшему с этой вестью из ближайшей библиотеки, с горяча, чуть не отрубили голову, но одно происшествие, к закону не относящееся, повергло всех, а особенно эмира, в ещё больший траур. Обнаружилась пропажа всех драгоценностей эмира и богатых одежд, которые он вёз с собой, чтобы не чувствовать себя обделённым судьбой простолюдином, даже играя его роль в путешествии по собственной воле.
Эмир немедленно, как узнал о несанкционированном им грабеже, приказал согнать всех присутствующих и мимо проходящих во двор и запереть ворота. Началось дознание. Когда очередь дошла до порки кнутами и плётками девушек, то один молодой и красивый юноша-разбойник вышел на середину двора и крикнул:
- Делайте со мной что хотите, но это я украл все драгоценности нашего повелителя и его бесценные одежды. Не трогайте этих невинных существ. Я спрятал всё награбленное в колодце.
Эмир сдержал свой гнев, который был сильно усугублен разочарованием в учёных и всех без исключения науках, от которых одни неприятности у правоверных, и приказал опустить юношу в колодец, чтобы тот вернул имущество, а потом уже со спокойной совестью потерял свою буйную голову. Юношу опустили в колодец, привязав к толстой верёвке. По прошествии часа, устав ждать результата, из колодца выдернули обрезанную разбойником верёвку, а его самого и след простыл.
- Уверен - на него подействовала выталкивающая сила справедливого возмездия, и он сейчас в подземном зиндане даёт отчёт в своих каверзных поступках перед шайтаном с огненной плёткой в руке. Да свершится воля Аллаха! - Эмир уже не жалел о потерянном времени и драгоценностях с царскими одеждами. Главное, что он присутствовал при свершении чуда и не потерял своего лица. Он так устал, что немедленно отправился в отведённые ему покои, а толпа постепенно разошлась. Никто не рискнул спуститься в колодец, чтобы поймать разбойника или даже просто выяснить, что с ним случилось и можно ли теперь пить из колодца воду.
Бородатый мудрец, тяжело вздыхая, поплёлся на задний двор, где ему была выделена солома и холщовая подстилка. "Не так уж плохо провели время", - думал он, - "Открыли старый, давно известный закон, хорошо помылись, дали пищу для ума, оба теперь довольны. Эмир тем, что увидел расправу Аллаха над вором, а я тем, что хожу до сей поры с головой на плечах, что ещё надо человеку?". Перед сном мудрец решил попить воды и остановился у злосчастного колодца, в котором исчез юноша-разбойник. Он привязал к огрызку веревки бадью и вытащил её полную воды. Он умыл лицо. Это оказалось так приятно, что немедленно вызвало у мудреца подозрение. Он зачерпнул пригоршню и отправил её содержимое в рот на дегустацию. Он долго полоскал воду во рту, сплёвывал, не глотая, наконец, определил точно: в воде полно ароматных масел и она отчётливо пахнет травяным бальзамом. Он уже хотел окончательно растеряться, но тут услышал голос, очень ему знакомый.
- Почтенный человек, прояви благородство, помоги мне выбраться из этого колодца. Я отдам тебе половину награбленного. Ничего не пожалею....
- А ты не боишься, что я тебя сдам властям, милый юноша?
- Нет, ты мудрый человек. Если ты сделаешь так, как я тебя попрошу, то я не только передам тебе половину сокровищ, но и открою тебе очень важный закон природы, не сомневайся.
- Хорошо. Если ты откроешь мне закон, и я его не вспомню, то есть признаю для себя незнакомым, то я тебе помогу. Говори, что я должен сделать?
- Пожалуйста, сделай милость, открой затычку в мраморной лоханке, которую вы оставили наполненной, когда вместе с эмиром вы открывали закон Архимеда, а то у меня там заканчивается прорытый мною подземный ход, и я не могу выбраться через него и удрать на верблюде, который привязан за баней.
- Хорошо, я так и сделаю, но сначала раскрой мне содержание мне неизвестного закона.
- Нет, ещё рано открыть тайну, но я клянусь Аллахом, что открою, как только ты вытащишь затычку. Я буду ждать тебя здесь и обещаю, что никуда не убегу.
Мудрец привык верить людям. Он вытащил затычку, а затем вернулся к колодцу. Над колодцем витал мощный запах благовоний.
- Слушай меня внимательно, мудрец, вот как звучит этот закон....
Мудрец уже сладко спал, когда неожиданная мысль пришла ему в голову во сне. Всё-таки обманул меня юноша. Я и сам догадался, когда подходил к колодцу о том, какой закон он мне откроет, следовательно, я уже его знал ещё до того, как он мне его поведал. Мудрец погладил свою бороду во сне и улыбнулся. Он забыл о юноше, который сейчас скакал по пустыне на своём верблюде. Ему приснилась прекрасная девушка, которая переливает воду из одного сосуда в другой, из одного в другой....
Полумесяц
Шей Халат понятия не имел чем себя занять в караван-сарае. По его мудрому и бесконечно дальновидному приказу никто на постоялом дворе не замечал его присутствия - все занимались своими обычными делами. Невольно приходила в голову эмира мысль: надо начать войну с кем-нибудь не очень слабым, но и не очень сильным, чтобы не было скучно, но....
Эмир подумал: как много неприятностей несёт с собой война. Прежде всего, это плохое снабжение. От многого придётся отказаться. Ввозимые в ханство фрукты, которые невозможно нарвать в местных садах будут наверняка несвежи, икра и мясо белых рыб тоже, да и многое, многое другое потеряет свои лучшие свойства во время войны. А заменить всё это нечем, только миром можно заменить. Взять ананасы - волосатые яблоки - сколько их ни пытались вырастить в глиняных горшках, упорно уснащая ослиной мочой и навозом сусликов, так ничего и не получилось. Даже в тенёк под платаны пытались их выставлять, нет - ни одного лохматого плода не выросло, даже усики свои не успевали эти нечестивцы выпустить, усыхали все на корню. А как и чем заменить ананасы? А как от ананасов отказаться? Нет - это невозможно, уж лучше скучный мир, но с ананасами. Давно подумывал Шей Халат выписать из-за гор приличного садовника. Через горы все отлично знали как ходить, но на пути ещё и море было. Не очень в это верил эмир, да пришлось сделать вид, что верит. Не хотелось рубить столько голов у самых упорных своих слуг, а как в этой слабости признаешься? Никак. Вот и пришлось сделать вид, что верит эмир в какие-то мифические пространства, залитые водой и укрытые волнами похожими на круглые и упругие бугорки его наложниц или барханы в пустыне. Он, когда хорошенько раскинул мозгами, так решил, что это и неплохо вовсе, что там какое-то море существует на краю земли его соседей - меньше будут ходить к нему в ханство за талой водой с гор. Какой с воды доход? Немалый, но все же меньший, чем от провоза через ханство зерна, дорогих мехов, ковров, золочёного оружия и всякой утвари. Не стоит даже сравнивать доход от воды с доходом от перца и корицы. Ни в какое сравнение он не идёт....
Куда бы пойти? С четырёх сторон стена, за стеной с трёх сторон пустыня, а на юг - горы. Чем бы заняться умному и не очень старому человеку, если уже ни одной неиспробованной девушки на одну ночь в селении не осталось. Можно, конечно, попробовать иное, к примеру, перенести свою столицу в караван-сарай и назвать как-нибудь более благозвучно, чем старую Ух-и-Шарф. Но не любил эмир строителей и грязь, которую они неизменно вокруг себя разводят. Прямо хлебом не корми, позволь только всё кругом вымазать глиной, а сверху присыпать белой извёсткой, а плитка? Да с ума сойдёшь с этими художниками, пока выберешь цвет. Так умеют заморочить голову, что даже крепкая голова эмира начнёт кружиться и давление живота на грудь обязательно превысит давление головы на плечи. А чего стоит рассуждение, этих прирождённых головотёсов, о стрельчатых и шпоровидных окнах и контрфорсах? Откуда только понабрались таких слов архитекторы - не иначе как от греков. Македонцев знаю, проходили мимо разочек, а эти кто такие, кстати? Послать, что ли в библиотеку кого-нибудь?
Эмир подтянул живот обеими руками, крепко зажал его в замок ладоней и пошёл во двор. Жизнь тут кипела как в чайнике на решётке тандыра. Бесчисленное количество по отдельности неразличимых запахов слилось в густой аромат, украшавший горячий воздух двора так, будто это звёзды начали пахнуть. Эмир понюхал воздух, выделил из него манящий дорогой запах своего ишака и решил: никуда сегодня не поеду. А лучше прикажу позвать музыкантов и плясуний, потом хорошо пообедаю и послушаю старые сказки, которые так здорово рассказывает одна девушка с широким задом, который можно и не трогать, и так она замечательно подражает крику рыси, напавшей на горного козла и голосу соловья, присевшего на ветку жасмина. Но остаётся одно важное дело. Нельзя, чтобы ближайшие подданные о нём - повелителе - забывали, надо всех держать в напряжении. Надо послать гонца, и лучше, если это будет мудрец с чистой бородой, и узнать, как там поживает мой серебряный полумесяц на моей срединной башне, который должен был установить другой мудрец с лёгкими крыльями за спиной. Ха-ха. Так и сделаю.
Мудрец с лёгкими ногами был доволен своей работой. Оставалось совсем немного, просто чуть-чуть не хватало ему времени, чтобы закончить приготовления к проверке своего изобретения. Да, ещё одного важнейшего элемента - приманки - пока нет, но тут он уже ничего не мог поделать, приходилось надеяться на случай. Мудрец спустился в подвал своей башни и ещё раз кунжутным маслом пролил все мелкие детали механизма, крупные он смазывал дёгтем, замешанным на верблюжьем навозе и курдючном жире. Он проверил, как раздуваются меха, пока вручную, прикрепил воздуховод к анализатору, сделанному из огромного казана с герметичной крышкой и занялся силовой машиной, приводившей весь механизм в движение. Убедившись, что всё работает так, как ему того желалось, мудрец подсоединил медную жилу в оплётке из сухожилий всяких крупных животных, которыми он запасся на городской бойне, и вышел на солнышко, чтобы немедленно скрыться от него в густой тени башенного козырька. Надо бы было проверить керамическую глазурь на шпиле и то, как она родит искры при соединении жилы со свинцовым чаном в подвале наполненным кислой водой, но для этого нужно подниматься на самую верхотуру, а мудрец не хотел разогревать свою голову до такой степени, чтобы она перестала соображать. Гораздо лучше просто сосредоточиться, сидя в теньке, и проверять всё задуманное и исполненное с помощью головы, которая с большим удовольствием будет при этом прихлёбывать зелёный горячий чай и закусывать ароматной лепёшкой.
Так и сделал мудрец. Он с большим удобством расположился на маленьком коврике, поджал под себя ноги и принялся дуть на голубую пиалу, из которой понёсся чудесный запах, казалось, способный достичь самого далёкого моря и слиться с его йодистым испарением....
Кто там идёт? На ишака эмира он не похож.
- Салам Алейкум, уважаемый мудрец, придавивший своим телом лёгкие ноги. Как ты поживаешь в башне эмира, которую ты так высоко задрал в небо, явно перестаравшись.
- Алейкум Салам. Старания мои не только для сохранения своей головы и радости эмира, а и для будущих поколений мудрецов, которым будут рубить головы уже не так интенсивно, если они не поленятся с моими мыслями и делами ознакомиться.
- А как же народ? Ты не думаешь о народе, он-то как сможет оценить твои старания? Ты же не мечеть выстроил тут в пустыне, а какую-то непонятную серединную башню. Только и дел твоих, что спасти свою голову до суда Аллаха.
- Думай, как тебе того желается, мудрейший банный грек, а я буду делать лишь то, что уже делаю: пить чай, которым и тебя могу угостить, если ты не принёс никаких других вестей, кроме той, что любая наука пропадает зря, если делалась не для своего удовольствия.
- Как? И ты уже знаешь, что случилось со мною, и какую подлость подложили эти греки, равную подлости изобретения греческого огня. Горе мне и моей чистой бороде.
- Новости в пустыне подобны суховею - их скорость и жар неподражаемы. Не томи ни себя, ни меня, о, мудрейший старец. Ведь не с этой целью ты проделал свой путь по жаре.
- Цель моя слишком скорбна для тебя, чтобы я, перед тем как выпью с тобой пиалу чая и съем твою лепёшку, о ней говорил.
Некоторое время мудрецы жевали лепёшки, макая их в чай, и слушали, как кипит следующая его порция на огне, где рядышком в казане на треножнике накрытый влажной тряпкой томился замечательный плов, испуская аромат будущей сытости и краткого последующего счастья. Когда тени удлинились настолько, что добежали до дороги, мудрецы приступили к обсуждению дела.
- Скучает наш повелитель, а скука страшней праведного гнева. Это знают все, кто хотя бы раз выполнял поручение, данное от скуки, а не от потребности. Итак, приступаю я к твоему огорчению: едет эмир сюда на своём ишаке, чтобы проверить, как ты создал полумесяц на небе, будто доверенное лицо Аллаха на земле, распорядившееся и в небе. Вижу, что ты подготовился, но глаза мои, несмотря на явную слепоту, более вызванную угасающим умом, а не ослаблением зрения, позволили разглядеть, что страшно тонок твой полумесяц. Не толще, чем сусальное золото на фамильном склепе нашего эмира. Что будешь делать, когда эмир это увидит?
- Эмир получит то, что хотел: он увидит моё жалование, которое должен был бы выдать ранее, на мои нужды, а не заставлять меня служить ему только за чай и лепёшки. А ты знаешь, о, мудрейший товарищ по получению милостей от эмира, какие они весом и объёмом - тонкие как китайская рисовая бумага. Из таких милостей, не построить полумесяца даже на чайнике для заварки, а не то, что на башне.
- Но я вижу, что огромен полумесяц у тебя и смотрится просто замечательно, если встать у башни прямо напротив него, но когда ехал по дороге, я даже не подозревал, что ты вообще его успел водрузить - так он тонок, когда смотришь на него сбоку.
- Нет более надежды у меня на земле, как только на свою голову и благосклонность к ней Аллаха, поэтому, надеюсь, что эмир увидит только то, что ему положено - огромный серебряный полумесяц. Но для этого мне нужна твоя помощь, о, мудрейший мой товарищ.
В тот день и вечер эмир никуда не поехал. Девушка завернула и положила ему в уши, после утомительного обеда и других утомляющих мужчин, но не женщин, радостей, такую замечательную сказку о хитрой старухе, спасшей сына от смерти с помощью белой верблюдицы с крыльями, что до утра он даже не мог заснуть, а не то чтобы ехать смотреть на какой-то серебряный полумесяц. Ему вполне хватило созерцания настоящего, когда они в обнимку с белолицей девушкой лежали на коврах на плоской крыше и слушали, как поёт звёздное небо, а девушка белизной своего тела спорит и со звёздами и с настоящим полумесяцем, который только-только народился. Эмир даже позавидовал простым людям, у которых никаких забот нет, кроме пропитания, - а врачи ему всё время говорили о необходимости голодания, - да осмотра ночного неба, если нет даже плоской крыши над головой, чтобы от него избавиться, хотя бы видом, а не постоянными напоминаниями муллы о необходимости праведной жизни. Но всё хорошее, включая сказки и знойные объятия ночи, всегда заканчиваются, и опять надо думать о мирских делах, и счастлив тот, кто ещё вчера придумал себе занятие на сегодня.
Эмир старался не смотреть на башню раньше того, как к ней подъедет, чтобы поберечь удовольствие. Но не мог сдержаться. Как только он выехал из ворот караван-сарая, как только миновал четверть пути, так башня, словно чёрное пятно на глазу, которое так и прыгало у эмира во взоре последние десять лет, начала маячить на пустынном горизонте. В отличие от чёрного пятна, такого докучливого и не управляемого, башня вела себя смирно и не только никуда не прыгала, возрастая в небе с каждым шагом ишака, но и радовала эмира своей красотой и величием. Бирюзовая сфера её крыши была увенчана высоким шпилем, блестящим на солнце керамической плиткой, напоминавшей под лучами светила слюду, а на самой вершине гранёного шпиля сиял серебряный полумесяц. Его эмир пока не мог хорошо рассмотреть. Он то исчезал, то появлялся, но сейчас это было не важно, главное, что он есть. А какая башня, да ещё такая замечательная могла бы обойтись без серебряного полумесяца. Похвалил себя эмир ещё и ещё раз, за отданное им распоряжение.
Какой же он всё-таки мудрый, какое это благо для народа иметь такого правителя, прекрасного, стройного, умного, но самое важное, что народом любимого. В любви народа сомневаться не приходится. Попробуй, расскажи нелюбимому эмиру такую замечательную сказку о белой верблюдице с крыльями. Ничего не получится, как ни старайся - расстараешься только до печального конца сказки и своей головы покатившейся по крыше. Почему по крыше? Подумал эмир и тут же отвёл от себя видение прекрасной головы девушки, облитой кровью и прыгающей по коврам, улыбаясь жемчужными зубами сквозь коралловую улыбку серебряным звёздам. Фу, как нехорошо рубить головы девушкам с таким широким задом. Нехорошо. Рассуждая таким образом, эмир сам не заметил, как подъехал к башне.
Оба мудреца пали ниц перед ним. Один из них и попытался помочь эмиру спуститься с ишака, но был остановлен жестом и уложен на землю, как и положено почтительному подданному, неважно, мудрец он или нет. Эмир только похвалил себя за сообразительность, когда велел упасть недостойному прямо под ноги ишаку. Теперь, как по ступеньке, можно легко спустился по спине мудреца на землю. Иногда важно и незначительные знаки уважения милостиво разрешать оказывать своим подданным.
- Рассказывайте, умелые лентяи, чем вы тут занимались в моё отсутствие. Показывай, мудрец на лёгкой ноге, где мой полумесяц?
- Разреши, о великий, эмир, показать тебе сначала башню, а потом, когда твой взор насытится и любопытство, величайшего любопытного на земле, будет удовлетворено, я покажу тебе самое главное: сладчайшую изюмину твоего мудрейшего повеления - серебряный полумесяц.
- Соглашусь с тобой, о, велеречивый слуга, лёгкий не только на ноги, но и на длинный язык. Но с условием, что язык твой будет точен и краток, когда ты не будешь меня хвалить, а лишь рассказывать о своём нетяжком труде, который так хорошо, благодаря моей к тебе щедрости пахнет пловом и чаем с лепёшками.
Эмир и лёгкий на ногу мудрец удалились в башню, а мудрец с чистой бородой сорвал с ишака попону и не побежал, а прямо-таки полетел вниз по ступеням в подвал. Он сделал всё так, как показал ему мудрец лёгкий на ногу. Он тщательно закрепил попону рядом с герметично закрытым казаном, но так, чтобы попона закрыла длинную трубу, отходящую от мехов и похожую на нос слона. Потом проследовал к щиту недалеко от чана с кислой водой и свинцовыми пластинами и повис на медном рубильнике, чтобы опустить его до соприкосновения с мёдной клёпкой на кожаной подстилке. Когда он всё это проделал, то сильнейший удар отбросил его на пол. К счастью, кроме обгоревшего рукава халата и поредения задымившейся бороды, ничего страшного не произошло, зато мысли мудреца совершенно очистились от всяких посторонних знаний и приобрели несказанную ясность. Он сразу же вспомнил, что позабыл наставление мудреца лёгкого на ногу, к тому же повторенное несколько раз, о том, чтобы обязательно надеть каучуковые чоботы поверх своих туфлей с загнутыми носами. Вот и поплатился, а ведь не верил, что может здорово тряхнуть. Тряхнуло. Жалеть себя было некогда, надо было бежать наверх, чтобы эмир не заметил его отсутствия, да закрыть поплотней дверь в подвал, чтобы он и не услышал шума начавших работать механизмов.
Эмир был доволен. Он спустился с башни, прошёлся вокруг неё, опираясь на руку мудреца лёгкого на ногу под тенью опахала, которое держал мудрец с чистой бородой и насладился в полной мере видом великолепного серебряного полумесяца, сопровождавшего его движение вокруг башни. Наконец, недовольный лишь одной не очень важной мыслью эмир задумал проследовать далее в свою столицу. Он решил её посетить заодно с осмотром башни и полумесяца, желая насладиться видом испуганных визирей, которых никто о его неожиданном приезде не предупреждал. Упомянутая свербящая висок эмира мысль была столь незначительна, что перестала мучить уже тогда, когда повелитель взгромоздился на ишака и отъехал ещё на четверть оставшегося пути. Там она окончательно испарилась, вытесненная и полностью заменённая думами об испуганных визирях и секретарях дивана. Но перед тем как исчезнуть она всё-таки навязчиво в голове мелькнула, словно хвост ишака, отмахнувшегося от надоевшего слепня. Надо срочно сократить жалование мудрецам - уж слишком хорошие вещи они способны на него построить, если очень захотят или дождутся приказа мудрого повелителя. Гораздо выгоднее сократить потребление ананасов, заменив их в рационе усиленным потреблением персиков и кураги, а на высвободившиеся средства самому решать, что делать. Строить башни или укреплять народное самоуправление рождаемостью и другими подобными вещами, или даже провести реформу в армии, заменив солдат офицерами или наоборот - ещё есть время над этим подумать, не стоит слишком напрягаться. Лучше посмотреть на мир, пока ещё свободными от государственных дел глазами и порадоваться, как ровно бежит ишак, оставляя за собой шлейф пыли, который, как удачно предусмотрел Аллах, будет чесать носы и уши только тем, кто едет позади эмира, а не ему самому.
Два мудреца, обняв друг друга за плечи, смотрели вслед удалявшемуся от них эмиру. Оба были страшно рады тому, что эмир и не подумал о том, чтобы их наградить за труды. Это так бывает обременительно - получать награды. Когда небольшой страх того, что эмир ещё может повернуть назад, их покинул, старый мудрец промолвил:
- Скажи мне, о, непревзойдённый механик всего Востока, имею ли я право задать тебе три вопроса? Не будет ли это невежливо с моей стороны?
- Твоя невежливость стоит десяти вежливостей любого правителя, поэтому спрашивай, что хочешь, забывчивый друг мой, мудрец с шёлковой, но пожелтевшей от солнечной силы бородой.
- Первый вопрос очень сложный, но как ни странно он и меньше всего требует ответа. Почему наш эмир не расставил вдоль всего пути солдат, как делает это обычно? Неужели в нём проснулось то, что у простых людей называется совестью?
- Это очень простой вопрос, но я воспользуюсь данным тобою правом не давать на него полного ответа, а лишь выскажу вернейшее предположение, которое верней многих утвердительных научных постулатов. Не может проснуться то, что исчезло ещё у твоих родителей, но отсутствие той спящей особы, ещё не лишает правителя такого верного друга как хитрость. Уверен - наш эмир задумал какую-то пакость. Слава Аллаху, она не коснулась сегодня нас. Да, пожалей этих людей, небесный властитель и помоги вместе пророком Мухаммедом им в грядущих бедах.
- Скорблю вместе с тобою об этих несчастных, сохрани всё живое, о, Аллах, на земле нашего ханства. Перейду ко второму вопросу. Зачем тебе этот чан, так дурно и кисло пахнущий, от которого идут медные жгуты к тем, которые ведут на крышу. По всем признакам вижу, что они лишние. Так зачем же было громоздить этот чан внутри такой замечательной и красивой конструкции, воссозданной твоим богатым воображением и построенной твоими мудрыми руками с помощью всесильного Аллаха?
- Этот вопрос проще первого, ибо касается всего лишь той части природы, которая борется с хитростью её же средствами. Пришлось взять на службу друга своего врага. Никто не мог, и я не мог предположить, что эмир приедет смотреть на серебряный полумесяц именно днём, когда лучи солнца, светят в полную силу и нагревают кремниевые пластины на шпиле в достаточной степени, чтобы зашевелились все механические части моей машины. Наш повелитель своих дурных прихотей мог явиться и ночью, с него станет. Поэтому пришлось придумать солнечный колодец для хранения силы небесных лучей, наполненный той кислотой, которая тебе так не нравится и свинцовыми пластинами. Его силы хватает ненадолго, но я надеялся, что эмир уедет раньше, чем сила свинцового солнечного колодца иссякнет. Аллах распорядился иначе, он не стал подвергать нас страшному испытанию и прислал эмира среди дня. Слава Аллаху!
- Аллаху всесильному, Слава. Наконец, а я слышу звон крышки, возвещающей, что чайник кипит и, подозревая, что плов надо есть ещё тёплым, задаю последний вопрос. Почему для твоего искусственного, рукодельного, солнцем движимого носа требуется попона ишака, а не халат эмира, чтобы следовать за его шагами и поворачивать самой широкой частью серебряный полумесяц в сторону взгляда эмира. Не требовался ли тебе, к примеру, его халат? А вдруг бы ишак вздумал пойти в другую сторону, чтобы ты тогда стал делать?
- Ты поставил столько вопросов, что я отвечу лишь на один единственный. Замечу только перед ответом, что история не знает сослагательного наклонения в отличие от нас, придворных мудрецов, которые только им и пользуются, следуя по грани возможного в природе, вслед за своим повелителем. Как получилось, так и произошло, не будем гадать, мы не индийские женщины с серьгами. Сам же ответ проще, чем ты себе представляешь, о, чистейшая и нежнейшая, прореженная солнечной силой мудрая борода. Дело в том, что хотел бы того эмир или не хотел, но пахнет он после половины дня проведённого в седле только ишаком, чего не буду утверждать обо всех днях нашего эмира, особенно банных, поэтому тут я ничем не рисковал. Что же касается поведения ишака, то помолимся за его благополучие, ведь это мудрое животное, не став упрямиться и стоя смирно безо всякой привязи на жаре, сегодня спасло нам жизнь. Да будут во всю жизнь дни его светлы, и торба у морды всегда набита овсом, и колодцы на его пути будут водою сладки, а не кислы и мутны....
- Да свершится всё это по воле и во имя Аллаха всемогущего.
Диван-сарай
В раздумьях Шей Халат остановился неподалёку от ворот в свою столицу Ухишарф. Забавная идея просочилась из утреннего воздуха промеж ослиных ушей под пыльную чалму эмира со скромной рубиновой заколкой, крепившей изумрудное петушиное перо, и надёжно поместилась в темени её носившего. Эмир слез с осла, покопался в седельной сумке и вытащил застиранный стёганый халат синего цвета с малиновой и сиреневой огуречной набивкой. Очень удивился эмир, когда, переодеваясь, заметил, что под седлом ишака нет любимой им красной попоны, но не тому что её нет, - мог и забыть её набросить какой-то нерасторопный слуга, всегда беда, с этими ишаками-слугами, - а тому, что осёл прекрасно довёз до стен города без неё. Вот это было необычно, эмир даже подумал, что у его осла меняется характер. Стареет бродяга. Не пора ли его поменять на мула. Совершенно зря так подумал эмир. У ишака осуждающе шевельнулись уши, и тронуться с места эмиру в седле в этот день больше не довелось. После целого ряда бесплодных попыток сдвинуть ишака с места, эмир обошёл ишака со всех сторон и внимательно осмотрел. Ишак прекрасно выглядел в лучах восходящего солнца, отбрасывая величественную тень на дорогу. Жаль только, что он выглядел не благородным скакуном, а как обыкновенная статуя в честь всех упрямых ишаков Востока.
- О, величайший повелитель и корабль, дорог равнинных, пустынных и горных! Не стал бы ты капризничать в самом конце пути, когда тебя ждёт прекрасное царское стойло, полный мешок отборного овса и чан со свежей водой. Какое доставил бы ты этим удовольствие повелителю ишаков своего ханства скромному Шей Халату. Поверти хвостом в знак согласия, и я одарю тебя новой красной попоной, на которой будет вышито твоё имя золотыми буквами, а рядом будет вышита царская чалма с прорезью для твоих прекраснейших ушей. Ты согласен, о, несчастный шайтан, друг шайтана, сын шайтана?
О чём подумал ишак в ответ на эти замечательные слова эмира, не знает даже Аллах, но он вдруг сорвался с места, будто услышал крики заскучавшей в одиночестве ослицы и припустил к городским воротам. Так они вместе и достигли ворот - ишак впереди, эмир позади. Ишак ворвался в створ, а эмир немного замешкался и был остановлен сомкнутыми копьями стражников. Весёлые часовые не просто обошлись с эмиром непочтительно, но и надсмеялись над его потерей средства передвижения.
- Эй, дехканин, плати за въезд. Ишь, разбежался! - Стражники, утомлённые долгим ночным дежурством, с удовольствием одаривали эмира подзатыльниками и тумаками, а один уже шарил в карманах ветхого голубого халата, которые были пусты как утреннее небо.
Дальнейшие события в изложении придворных историографов представлялись так:
"... ... ... и достойнейший из достойных, величайший из великих, эмир Шей Халат, мирза, мирза, мирза, мирзы... после проверки караула у городских ворот, наградил верных своих слуг-воинов, всегда стоявших неприступной стеной на защите столицы в любое время суток, золотой заколкой с рубином и изумрудным петушиным пером, которая была лично повелителем снята с чалмы, украшавшей его драгоценную и мудрую голову".
На деле всё выглядело не так или совсем не так. Впрочем, со многими историческими записями так бывает, удивляться не приходится. Возвращённую благородному владельцу заколку, как несчастливую, эмир немедленно отправил на хранение в казну. Стражников он срочно переслал на самую дальнюю границу своего ханства, чтобы они в бесконечной борьбе с наглым племенем люли, ворующим овец и баранов у настоящих дехкан и провозивших за пазухами запрещённый гашиш, утратили свои жизни с пользой для отечества, а не в праздной болтовне у въездных столичных ворот. Однако мудрость эмира не знала границ и преград, в отличие от его ханства, маленького и незаметного в огромном мире песка и неба. За бдительность он наградил своего визиря, отвечавшего за внутреннюю безопасность ханства двумя баранами с усохшими от старости курдюками и огромной связкой инжира, которую заставил всю съесть в своём присутствии, не запивая водой. Эмир так расстроился, что не мог даже отдать приказ о казни виновных в унижении его достоинства. Пришлось опять проявить государственный подход и сделать вид, что было вообще-то нетрудно, учитывая застывшую на лице улыбку от подзатыльников, что он доволен рвением стражников, которые так неосторожно исполнили службу, невзирая на лица.
Эта маленькая неприятность и путешествие, пусть и краткосрочное, не во дворец, а в тюрьму, выбила эмира из намеченной колеи. Однако всё могло бы закончиться много хуже, если бы тюремщики не узнали ишака эмира, прискакавшего к решётке и громко потребовавшего от своего хозяина то ли морковки, то ли свежей воды с овсом. Как только ишак был наверно узнан, эмира немедленно выпустили ишаку на поруки. Итак, настроение эмира несколько подпортилось, но не настолько, чтобы придаваться унынию и забыть о важных государственных делах. Хорошенько умывшись после сложного пути, Шёй Халат совершил дневной намаз, отдал все положенные правоверному почести Аллаху и его пророкам, наслушался заунывной речи муллы, сопровождавшейся восторженными криками с минарета его помощника, и занялся опросом доверенных лиц о неотложных делах ханства.
Первым держал ответ визирь-казначей. Он долго и нудно рассказывал эмиру, в каком удивительном темпе идет опустошение государственных средств и каким образом с этим опустошением можно будет когда-нибудь начать бороться. Особенно злили эмира рассуждения казначея, что деньга предпочтительнее для их экономики, чем таньга, о чём знал в ханстве каждый ребёнок и рекомендовал держать капитал в золоте и рубинах, частично переводя в серебро. Доклад едва не закончился для визиря-казначея отставкой в сторону своей головы, но эмир вовремя рассудил, что найти ещё одного такого ослабившего расчетами свою голову человека на такую важную должность будет крайне трудно. Все в ханстве знали, что казначей не ворует. Важнее же было то, что на его обучение в Самарканде были потрачены большие деньги и время, которые ещё надо окупить, до его казни. Утирая пачкой просроченных векселей пот, лившийся с лица от умственного напряжения, эмир в сердцах запустил тяжёлой печатью в лоб своему казначею, что тот правильно расценил как необычайную милость и поспешил удалиться.
Следующим докладывал визирь по делам ремесленничества и водоотведения. Утешительного ничего в его докладе эмир не услышал. Чеканщики, оружейники, гончары, мастера по обработке древесины и кож опять протестовали на прошлой неделе и требовали улучшить их положение на рынке. Мастеровые желали выдвинуть их лавки из-под стен крепости на середину базарной площади и не пускать туда ни под каким видом торговцев дынями и виноградом, а так же другими фруктами и овощами, которые своим гниением и страшным видом отпугивают знатных проезжих от изделий хранящихся вечность и обладающих несравнимой с пищей ценностью. Соглашение с большим трудом было достигнуто только с пекарями и арбузниками, которые обещали правительству всяческую поддержку в переговорах с цеховиками и бесплатно поставили во дворец немалое количество муки и спелых арбузов. Муке эмир обрадовался, её можно отправить в казну вместо серебра, но арбуз, выкаченный к его ногам в качестве образчика, привёл его в бешенство и немедленно полетел в голову докладчику, не успевшему дочитать свой свиток до конца, в котором содержались важнейшие, но печальные сведения о состоянии дворцовой канализации.
Долго ещё мучился эмир со своими визирями и приходил к убеждению, что все труды напрасны. Как всё шло всегда, так и идёт ныне. Собрав всю свою волю в бархатный кулачок, он решил действовать сам, чтобы хоть как-то повлиять на происходящее в его ханстве безобразие. Он немедленно вызвал к своим светлым очам придворного мудреца одеяний и украшений и повелел ему изготовить красную попону для своего ишака на замену исчезнувшей. Кроме того, он послал письменное, чтобы больше не видеть зрением адресата, распоряжение казначею, в котором повелел списать как безвозвратно утраченную старую ослиную попону. Даже не передохнув, Шей Халат продиктовал писарю указ визирю водоотведения срочно брать в руки лопату и разгребать все нечистоты, которые ему попадутся на глаза. Вот как полезно бывает умение смотреть в корень проблемы, не выслушивая до конца бесполезные доклады ответственных лиц.
Здесь эмир сделал паузу и не зря. Пауза позволила ему отдышаться. Как с неба упали его слова и были вписаны в тот же указ следующей строкой: "А в перерывах в своём лёгком на благо нашего ханства труде, будешь собирать тою же лопатой в специальные мешки навоз от лошадей, волов, коров, ослов и другой живности, который зря пропадает на дороге и свозить его в мешках на поля честных дехкан, чтобы был второй в этом году урожай более богат, чем первый, не менее, чем на треть, а за каждый привезённый мешок будешь брать....". Эмир впал в глубокую задумчивость и чуть не свалился с трона от неожиданного умственного усилия. Что же с них брать: деньгу или таньгу? Но выход был счастливо найден писарем, он подсказал, как лучше написать: "... а за каждый мешок возьмёшь с дехканина медную монету низшего достоинства и отнесёшь всю огромную сумму к менялам и совершишь обменную операцию, заплатив не более одной монетки за сто сданных этим мошенникам, и внесёшь всю сумму уже серебром в казну".
Эмир ещё многое задумал сегодня свершить, но опять ему помешали, только не те слуги, которые прибежали с вестями о готовом обеде и о прибытии ансамбля карнай-сурнай, а бестолковый мудрец одеяний, который посмел задержать эмира никчёмнейшим вопросом: как зовут осла? Ведь он - эмир - повелел вышить его имя на новой красной попоне золотом. Кроме того, мудрец одеяний просил спилить один коготь с орла, который украшал трон эмира, потому как визирь-казначей на вышивание имени осла золото давать отказался на отрез. Он предлагал вместо золотого слитка свою честную голову, которая для вышивки никак не подходила ввиду отсутствия всякой пригодной на нити растительности. Тут уже схватился за голову эмир. Он вызвал весь диван в тронный зал и пригласил придворного палача для демонстрации в воспитательных целях заточки своих инструментов. Точить он велел все инструменты до тех пор, пока каждый визирь и секретарь лично не убедится в том, что они полностью готовы к работе. Несмотря на эту досадную задержку, дело с вышиванием каким-то волшебным образом утряслось благодаря тому, что имени у осла не оказалось вовсе - вышивать его стало необязательно. Остальные малозначимые дела, как только все налюбовались палачом, пошли своим чередом.
И так они шли до самого окончания обеда, когда совершенно для себя неожиданно эмир заскучал и начал вспоминать ненужные сейчас на сытый желудок подробности своих ночей на крыше с девушкой из караван-сарая с великолепным широким задом. Особенно он нуждался в её сказках. Эмир хотел срочно выслать за девушкой разгонную дворцовую арбу и уже сообщил об этом старшему визирю-конюху, но сообразил, что она всё равно прибудет обратно во дворец не ранее середины следующего дня. Решения своего он не отменил, но заскучал в полную силу. Так бы он и скучал до самой встречи с девушкой, которая так хорошо рассказывает сказки и занимает так много места на подушках, если бы, наконец, не пришло одно радостное известие. Во дворец доставили с оказией старую красную попону ишака от мудрецов из башни, которые со всем почтением сообщали в сопроводительной грамоте, что эмиру угодно было её обронить во время его любования полумесяцем. Эмир радовался и думал: как же это хорошо, когда казна прирастает, а не убывает, хоть бы и найденным старым богатством. Ведь экономия - эта та же прибыль, как учил его визирь-казначей.
Слава Аллаху!
Опахало
Всю неделю в ханстве было спокойно. Возможно, не совсем спокойно, но это дело обычное, важно, чтобы во дворце было спокойно, думал Шей Халат, когда спускался по мраморной лестнице в сад. Приятно было осознавать и то, что сам лично приложил свою мудрую голову и руки к созданию этого спокойствия, а не пользуешься как обычно лишь милостями Аллаха, которому, разумеется, огромное спасибо, но и самому необходимо что-то предпринимать, будучи его наместником на земле. Шей Халат вышел в сад и чуть не упал от набросившихся на него лучей солнца и проникшего в его тело жара. Дышать стало трудно. Не спасали ни арыки бегущие между свернувшими свои листочки деревьями, ни слабый ветерок, едва колеблющий перо на чалме эмира. Эмир немедленно вернулся под своды дворца и крепко задумался.
Жизнь и судьба под руку с роком не желают успокаиваться. Никак не желают. Не успеешь подавить бунт в гареме, перестав выдавать вышивание и материал для плетения маленьких корзинок для цветов, и исключив халву из рациона наложниц и жён, как грядут иные проблемы, которые так просто как женские не решить. Наихудший характер имеют в этом смысле докучливые противоречия, возникающие постоянно и в непрерывной цепи событий, а так же регулирующих их распоряжений, с упорством ишака. Стоило привезти к себе девушку из селения, которая так хорошо укрывает часть ложа, что этой белой горой и не налюбуешься и замечательно рассказывает сказки, как моментально объявляются недовольные жёны. И это стерпеть ещё можно, когда припугнёшь хорошенько старшую запрещением сурьмить брови и румянить щёки, а она уже сама припугнёт всех остальных тем, чем ей удобнее. Но, что делать с жарой, которая не собирается никого слушать, даже самого Аллаха, которого не один и не два раза уже просили прекратить засуху. Просили всевышнего отпустить грехи неповинному населению и продажным чиновникам и перестав, наконец, истязать ни в чём не повинный урожай, который не спасает уже никакой полив.
Хорошо, допустим, народ, скотина, растения в чём-то провинились. Нельзя этот факт полностью исключить из размышлений, но я-то эмир, мирза, мирзы.... и так далее, в чём виноват? Я не щажу своего драгоценного здоровья, и всю неделю трачу его не на девушку своей воплощённой мечты. Я умаляю его введением четырёх новых налогов и снижением одного старого, увеличением проездных и подушных сборов, таможенных пошлин на товары, определяющие роскошества существования. Я не забочусь о нём, когда реформирую армию - ввожу новую форму, меняю флажки на копьях, темляки сабель, даже состав военачальников сократил почти на одного человека. И вдруг оказывается, что всего этого мало. Требуется ещё поджарить солнцем и задушить тяжким воздухом своего эмира.
Что толку держать четырёх негров, усиливая мощь их опахал ещё двумя визирями, которые ничего не умеют толком ни придумать, ни осуществить, кроме как постоянно требовать воды, опуская каждый раз руки с этими мётлами из перьев, когда негры убегают за питьём. Воистину - любое усилие вызывает такое противодействие, что невольно начинаешь умным грекам противоречить и говорить: нет, не равное действию, а сильней и много сильней будет усилие в противоположном направлении. Одному никак не справиться, с учётом такого непреодолимого явления как лень, поэтому пошлю-ка я за мудрецами из башни и повелю очистить дворцовый воздух, внести в него прохладу и успокоение. Но придётся терпеть до вечера, а то те, кого пошлю, умрут по дороге и завтра гонцов придётся посылать вновь.
Почти ползком, едва передвигая ноги, к вечеру следующего дня прибыли во дворец мудрецы. Молодой лёгкий на ногу мудрец потерял всё своё преимущество перед старым, а старый так приблизился к своим праотцам, что пришлось по прибытию опускать его в тёплый арык и стучать в военный барабан прямо у него над ухом, чтобы он не потерял своего драгоценного сознания. На стук барабана явился эмир, благо жара немного спала, но от этого дышать в присутствии повелителя легче не стало.
- Мудрые мои бездельники, пришло время вам поработать по-настоящему. Срочно, как только возможно, клянитесь на Коране, что выполните моё поручение. Клянитесь и слушайте одновременно, нечего терять драгоценное время правителя. Представите свои соображения к завтрашнему утру, а исполнять придуманное начнёте уже в следующую ночь. За день вам доставят всё необходимое, о чём вы должны попросить уже утром. - Так закончил свою путанную от жары речь эмир и удалился исполнять вечерний намаз и слушать потом сказку своей девушки.
Мудрец лёгкий на ногу, уложил бородатого мудреца на циновку, накрыл его мокрой тряпкой, чтобы он не отдал до утра свою душу Аллаху. Как только утихло эхо шагов повелителя, лёгкий на ногу мудрец сел думать, велев принести зелёный чай тройной крепостью заварки. Мечты, мечты, какими разными вы бываете. Есть мечты бесплотные, лёгкие как вечерний полёт быстрокрылой птицы, а есть такие тяжёлые, что и тысяча булыжников с ними по весу ни в какое сравнение не идут. Вот такими тягостными мечтами и принялся ворочать лёгкий на ногу мудрец, стремясь облегчить пути одоления загадок не только в замыслах, но и в их всемерном воплощении. К утру план был полностью разработан.
Лёгкий на ногу мудрец, шатаясь и смачивая воспалённые веки марлей пропитанной спитой заваркой, докладывал, стоя на коленях и держа письменный план в руке, о своих намерениях, измышленных во исполнение поручения Шей Халата самому Шей Халату. Эмир слушал не очень внимательно. Он так намучился бессонной жаркой ночью, что выглядел злым и подавленным, несмотря на три весёлые и поучительные сказки, прослушанные им за ночь, и одну робкую попытку сделать незаконного наследника.
- О, эмир, повелитель правоверных ханства Порты Долой. Позволь отвлечь тебя от жары и неотложных государственных дел, своей жалкой речью, вся суть которой в том, что ты можешь после её завершения со спокойной совестью вызвать палача, а я со спокойной совестью умереть. Чтобы быть как можно более кратким, начну с самого конца. Нам необходимо пробиться к центру земли - там ледяной вечный холод и выпустить небольшую его порцию на землю. Мы заключим холод в трубы и пустим его во дворец и даже в сад. Вечная прохлада, тебе, о, наш великий герой времени и пространства, обеспечена. Чудесное опахало будет без помощи негров и отвлечённых от государственных дел визирей вечно служить тебе, пока Аллах не прикажет сделать иначе. Вот самая краткая речь в моей жизни во славу моего повелителя.
- Это приятная новость. Да верится в неё с большим трудом. Хотя, если хорошенько подумать.... Так не вижу в этом деле ничего особенного. В глубоком колодце всегда вода прохладнее, чем в мелком. Вполне естественно предположить, что очень-очень глубокий колодец может закончиться льдом. Для такой мысли не нужно быть мудрецом. Правильно я сделал, что заставил тебя истратить жалование на благое и полезное дело, а не на укрепление твоего и так слишком крепкого здоровья.
- Но мой, повелитель, должен тебя предупредить. Воплощение грандиозного замысла может занять очень много времени и закончиться позже того момента, как все мы покинем этот мир. Зато с уверенностью могу сказать, что автор идеи - вы мой эмир, будет прославлен в веках и имя его останется бессмертным до тех пор, пока живёт хоть один человек на свете.
- Надо бы наказать тебя, за такой длинный путь к вечной жизни, но что он такое по сравнению с бессмертным именем - суета. Самая обычная суета. Давай свою бумагу, которую ты держишь в руках, я подпишу её и государственная машина придёт в действие, а ты получишь сегодня самый хороший обед, какой тебе доставался во всю твою жалкую жизнь. Как раз вчера, из-за жары от моего стола осталось очень много постного плова. Я блюду свою фигуру с некоторых пор. Можешь попросить моего повара принести плова столько, сколько душа твоя пожелает, да заодно накорми своего товарища, который так непочтительно спит в присутствии своего хозяина.
- О, мой повелитель, не могу выполнить твоего пожелания. Пощади меня или казни, но поделиться со своим товарищем я не смогу.
Эмир покраснел, а потом позеленел от такой наглости - впервые в жизни в исполнении его прихоти было так нагло отказано. Он уже хотел топнуть ногой, и только Аллах знает, что бы он приказал сделать непокорному, но не успел. Один из его охранников, которые всегда сопровождали эмира во дворце, ведь дворцовые закоулки опаснее любой большой дороги, бросился к непочтительному бородатому мудрецу, спящему на жёлтой циновке. Стаж хотел поставить старца на колени, но отпрянул от подстилки и застыл, потеряв дар речи или, не смея говорить, пока не прикажет его повелитель.
- Именно в этом причина моей непочтительности, о, славнейший из славных. Да, наш друг покинул этот мир сегодня с рассветом. Сердце не выдержало. Оно остановилось от счастья получить такое великое задание от величайшего ума современности, от тебя мой повелитель....
- Смерть - она всегда на пути великих правителей. Как же я не люблю мертвецов, особенно мудрых. Немедленно убрать. Выдать две деньги, нет, две таньги на похороны этого бородатого и маленький казан со вчерашним пловом для поминовения, - следующие слова эмира были обращены уже к слуге:
- Немедленно беги на хозяйственный двор и проверь: жив ли мой ишак. Как ему бедняге удалось пережить эту ужасную душную ночь. Если он будет кричать и мотать головой во все стороны, то дай ему морковку и корыто с водой, только непременно со свежей и из самого глубокого колодца.
Эмир удалился. Удалился лишь для того, чтобы появляться вновь и вновь.
Молодой мудрец ещё долго прощался со старым мудрецом и поправлял его бороду. Борода не должна была мешать душе человека окончательно перейти на небо. Из воспалённых глаз мудреца катились крупные слёзы. Он плакал и думал о том, что жизнь человека такая трудная, такая короткая, и такая же тёмная, как самый глубокий колодец. Но она так прекрасна и удивительна, что даже раскалённое ядро земли может подарить прохладу, если эта прохлада и есть сама жизнь.