Оказия для фортепьяно с креслом а-ля минор 

                                  Н***

 Пыльная комната. Сумерки. Письменный стол, 
 не претендующ на чистую скатерть. 
 Стены в горошек. У дальней "храпит" фортепьян. 
 Кресло и в нём силуэт, S латинскую столь 
 напоминающий. Мало того, что он пьян 
 "в стельку", так нет же - ещё и заперт 

 собственноручно на оба ключных оборот 
 с целью дрянной вопросить себя: "Кто ты, 
 взглядом нетрезвым буравящий тень на полу?". 
 В комнату смотрит окно, а не наоборот. 
 Смотрит на шкаф, где пылятся у Данте в тылу 
 Байрон, Шекспир и премудрый Гёте... 

 Около двух пополуночи. Время срывать 
 маску с лица (в данном случае - фата) 
 бренному телу, которое с горя без Вас 
 или же пьёт, или трёт под собою кровать 
 в происках сна, не надеясь на проф и анфас 
 Ваши. И значит, сие чревато 

 жизнью вне шанса на Вас или Ваше "Je taimе..."*. 
 Где Вы, известно. Под кем - неизвестно. 
 Страшно подумать. Выходит, от мест переме 
 сумма и впрямь не меняется, вместе же с тем - 
 напоминает субъекту, что соль не в зиме. 
 Кресло, в котором до ломки тесно, 

 напоминает одну из кают корабля, 
 в поисках Новых плывущего Индий. 
 Ежели к оному глобус прибавить, стоящ 
 на фортепьяно, а в сквере уснувшую бля 
 отождествить с данаидой, закутанной в плащ 
 серый, облёкшийся в мокрый иней, - 

 сходство тогда очевидно. Ну чем не Колумб 
 или Веспу Америго, на моря 
 синь, ускользающ от суши волна за волной, 
 сделавший ставку? Корабль, полагаясь на румб, 
 вроде плывёт, но куда и зачем подо мной, 
 "градус" попутавшим верный с горя, 

 мне неизвестно. Известно лишь то, что зима 
 там, за окном в перекошенной раме. 
 Слишком уж пыльная комната, ключ и окно 
 спра от фигуры, которая сходит с ума 
 лишь потому, что рукам её Вас не дано 
 в будущем (можно менять местами). 

 Ей бы кота! Ею названный Моцартом, тот 
 всюду ходил бы за ней, "в доску" пьяной: 
 здесь до убор и обратно, а там - весь в снегу, 
 будто бы из-под пера сочинителя од, 
 светлых элегий (нередко во время прогу) 
 и про Онегина Е с Татьяной. 

 Песни б мурлыкал на правое ухо, на лев 
 интерпретируя сны. Был бы верным 
 другом субстанции, на самотёк бытие 
 щедро пустившей. Представьте сплошной комок нерв. 
 Кресло представьте. А также, что истин в питье. 
 Чем оно креп, тем спокойней нервам... 

 Три пополуночи. Двадцать восьмой перекур. 
 Или девятый. Зима не без лая 
 там, за окном, раздвигающим ткань занавес. 
 Пылью пропахшая комната. Кресло. Фигур, 
 в кресле застывшая студнем, склонённому S 
 позу трагично уподобляя. 

 Глядя из кресла на стены в горош, силуэт 
 припомина "Как об стенку горохом!" 
 небезызвестную фразу. К чему бы, на кой 
 чёрт, неизвестно. Известно лишь то, что не лет - 
 целая вечность минула с тех пор, как в запой 
 с воплем об стены: "Субъекту плохо!", - 

 канул субъект, предпочтенье отдавши свече, 
 в ухо трескующей о невозможном. 
 То есть о встрече. Поплакать бы что ли навзрыд! 
 Было бы чем или так - у кого на плече. 
 За неименьем, фигура, неделю не брит, 
 словно безе в заварном пирожном, 

 заперта в комнате, скомкавшей запертый шкаф, 
 не претендующ на шанс быть открытым. 
 Пылью пропахшее кресло и в нём - манекен, 
 позу латинскому S уподобивший, дав 
 мысли тем самым свободу парить в рамках стен, 
 как Средиземное море - с Критом, 

 с креслом обнявшись... Четыре утра. Я один. 
 И ни детей, ни плетей, а Татьяна, 
 бывшая матерью, ныне землёю засып, 
 пары каких-нибудь не дотянув до седин, 
 так и не прожитых ею, чей образ прилип 
 к сердцу прилипшего к креслу стана. 

 Где вы, друзья? Где былых наших встреч снежный ком, 
 роста не чуждый в любую погоду, 
 нами катаемый давеча без передыш? 
 Где вы, сучата?! Как жаль, что из вас ни о ком 
 не вспоминает одна из поехавших "крыш" 
 с гордостью - то есть моя, в угоду 

 рамкам пространства, в котором, как складки в плаще, 
 кресло теряется, к стенке прильнувши, 
 и фортепьяно, окно, штору на две делящ, 
 глобус, полгода некрученый, и вообще - 
 вся эта комната с видом на выцветший плащ, 
 в сквере, засыпанном сне, уснувший. 

 Здесь, в данной комнате, время не знает границ. 
 Что до пространства, оно в ней "не катит", 
 как скажут те, кто коверкает русскую речь. 
 Здесь, как неверному "игреку" верного "икс", 
 в кресле сидящему Ваших залапанных плеч 
 не достаёт. Или как двух катет - 

 гипотенузе. Да что там сидящий без Вас! 
 Гёте вне дела в обнимку пылится 
 с тем, что от Байрона, Данте и автора пьес - 
 тоже поэта, который и в проф, и анфас 
 видел меня в данной комнате, с Вами и без, 
 принцу из Дании корча лица... 

 Пыльно донельзя. И "Фауст", и "Гамлет" в пыли - 
 оба, в обнимку с самим "Дон Жуаном". 
 Рядом "Онегин". Правее - собранье терцин 
 на итальянском, что гения в ад низвели... 
 Зябко. Рассвет. Солнце, как недочищ апельсин, 
 с виду, а именно - в чём-то рваном, 

 как бы исподнем. Вся комната с книгами в ней, 
 письменным стол, фортепьян и особо 
 к креслу прилипшей особою, - весь этот фарш 
 тонет в пыли, за отсутствием Вас. Вам видней. 
 Будьте любимы, мадам! Исключительно Ваш 
 сердцем. Но помните: лишь до гроба... 

 Ноябрь 2009 


 *Je taime (фр.) - Я люблю тебя