Отслужившие год назывались черпаками, и они нам объясняли что почем, вводили в курс дела. Водили к мирным "духам", знакомили, а потом посылали к ним за "планом". Старый Шинданд был огромной древней, но особо в глубь забредать нужды не было, планом можно было разжиться и в близлежащих к окраине домах. В Шинданте частенько появлялись "духи", и ходить туда было небезопасно. Могли упаковать в горы. Но приходилось.
Саня Волк из города Саки сводил нас с Пашкой однажды ночью к одному "духу", и показал, как и где обходить посты, афганские и советские, и как разговаривать с часовыми. Его уже все знали, и он кому давал пачку Примы, кому банку тушенки, с кем даже обнимался. Всего надо было миновать пять постов. Но самый строгий был крайний от артиллерийского полка, там только ползком и очень осторожно.
Пройдя последний рубеж, мы, пригнувшись, перебежали через бетонку (дорога из бетонных плит). Шли минут пятнадцать вдоль дороги, потом, дойдя до невысокого дувала (глиняный забор), перелезли и посидели пару минут на корточках. Волк зашептал:
-Хозяина зовут Нурсула, у него два сына в горах, один в народной армии служит. Две дочери, сопливые совсем, лет по пятнадцать. Но это ладно, главное слушайте и смотрите. И никакой отсебятины. Будет чай оставлять попить - на хер! Взяли, ушли! Все ясно?
-А почему чаю попить нельзя? - спросил я.
-А если пошлет кого за бородатыми? - вопросом ответил он.
-А он может?
-Все они суки. Никому веры нет.
Потом он встал, достал из кармана гранату, посмотрел на меня, на Пашку, сказал.
-Ходить будете только с "Эфкой". (Граната Ф1)
Потом протянул её Пашке.
-На, встанешь спиной к стене, руки из карманов не вынимай. Если что - выдергивай кольцо, чеку держи и подними гранату, чтоб они её видели.
-Сань! Может ну его? Очко что-то заиграло, - сказал я, и тут же получил подзатыльник.
-Спокуха, это я так, перестраховка. Вообще-то он повода не давал к такой предосторожности, но если расслабишься, повода не будет. Будет жопа!
Мы прошли вдоль дувала и свернули в деревца, запах стоял сумасшедший, цвели сады, был март. Айва, абрикосы, яблоньки - всё дышало неповторимой чистотой и ароматом. Звезды на небе были большими и яркими, таких звезд я больше не видел нигде. Такие есть только над Афганом. Точно вам говорю.
Дошли до дома, глиняный с плоской крышей и маленькими окошками. Боковые стекла из автомобильных дверей вмазаны в отверстия в стене. Вот и все. Волк постучал в первое от угла. Там был виден свет. Кто-то приблизился к окну, Санек снял панаму, показался и, сразу одев её, махнул нам рукой, зовя следовать за ним. Обогнули дом, перелезли через перегородку из жердей, оказались у крыльца. Вышел человек, окинул нас взглядом. Сказал хорошо по-русски:
-ХАТ был. Карима ищут. Наверное, еще где-то рядом. Быстро зайдите.
Волк оглянулся и, мотнув головой, шмыгнул в дом. Мы за ним. Сана тихо пояснил.
-ХАТ - это типа нашей разведки и КГБ сразу. Карим его сын, из тех, что с бородатыми. Всё, ша!
Зашёл хозяин дома, запер дверь на какую-то палку, положив её как засов. Две керосиновые лампы представили нам небольшого, но довольно крепкого старика. В каком-то чепце вроде тюбетейки только белой. Черная с сильной проседью борода была не слишком густой и средних размеров. Брови были густыми, а глаза умные и колючие. Он был в халате, наброшенном на что-то вроде пижамы, штаны заправлены в носки, и в галошах. Посмотрев на нас, он двумя ладонями плавно показал - садитесь. Я оглянулся, но ни стульев, ни скамейки не было. Мы стояли на толстой кошме, вдоль стены от двери к окну лежала стопка каких-то одеял и подушек. На стене напротив входа висело что-то цветастое, вроде ковра. Хозяин приоткрыл край, что-то крикнул в дверной проем, находящийся за ковром. Потом повернулся к нам, объяснил.
-Сейчас дочки чай принесут.
-Нурсула, не надо почестей - сказал Волк напряженным голосом, - у бетонки пацаны ждут. Долго не будут, адрес знают.
-Саша, ты один ходил почти год. Кто-то обидел тебя в моем доме? - спокойно проговорил Нурсула.
-Нет. - смутился Волк.
-Тогда зачем обижаешь своими словами?
-Не сердись старик, нервы.
-Оставь нервы слабому, а меня перед гостями не позорь.
Он посмотрел на нас, улыбнулся.
-На пол садитесь, ребята. У нас так.
Я не выдержал, спросил.
-Откуда так хорошо русский знаете?
-Был у вас в России, три года жил, и вы у нас уже десять лет живете. Учимся, - улыбнулся он снова.
Он крикнул что-то ещё, и в комнату вошла девушка. Худенькая, чуть заметно кивнула головой, и, пряча лицо, начала от стены таскать в середину одеяла. Выложила квадрат из сложенных вдвое в длину, и так же сутулясь и пряча глаза ушла. Нурсула пригласил присесть на одеяла. Мы присели. Он сказал что-то ещё, обернувшись к двери, и, повернув голову к Волку, спросил:
-Через кальян покурим или папиросой?
-Да некогда с кальяном возиться, давай так пыхнем. Нурсула крикнул еще одно слово и повернулся к нам. Достал из халата платок, развернул, там небольшой бумажный сверточек протянул Волку. Тот быстро раскрошил ногтями на ладони, добавил табаку из папиросы, остальное высыпал мне не ладонь. Быстро забил косяк, протянул Нурсуле.
-Взрывай.
-Нет, ты гость.
-Ну ладушки.
Волк хлопнул себя ладонями по груди, по ляжкам, посмотрел на меня, на Пашку, на Нурсулу. Старик показал ему пальцем на керосиновую лампу. Мне с первой затяжки стало все ясно. Это не "план", это бомба-план! Пашка курил впервые, кашлял и задыхался. Нурсула смотрел на нас с лукавым прищуром, а мы делали серьезные умные морды, стараясь казаться взрослее. План накрыл быстро, да почти сразу. Я почувствовал сушняк. Во рту пересохло еще до того, как добили "пяточку", и я запаниковал. Посмотрел на Пашу, он пытался смотреть в одну точку, но смотрел сразу на все на свете. Глаза смотрящие везде. Они у него были такими прикольными, а морда тупая. Я начал гыкать. Волк дал мне подзатыльник, загыкал Пашка. Волк врезал и ему.
-Хорош, Сань. Не срами перед человеком, - попросил я.
-Это вы, ослы, не срамите.
Нурсула улыбался, облокотившись на подушку.
Та же девочка принесла чайник и пиалушки. Чайник накрыла куском ткани и тихо ушла.
-Сейчас чай зеленый попьем, Гузель пока посмотрит, чтоб на улице все тихо было. И пойдете. Сколько чарза возьмете? - Посмотрел хозяин на Волка.
-На тысячу "афошек". (Афганий)
-Хорошо. - Умиротворенно закрыл глаза старик. Хотя он уже не казался мне таким уж старым.
Девушка, накинув на себя что-то длинное, но легкое, вышла на улицу, поставив палку-засов рядом с дверью. Она так ловко и легко прятала лицо, что я даже толком не рассмотрел её. Ещё полумрак.
-Мне в рот кто-то залез, - тихо сказал Паша, скосив глаза на нос. - Да, двое.
Мы все переглянулись, Нурсула приложил палец к губам, и с интересом уставился на Пашку. А тот, поводив языком по полости рта, оттопыривая то щеку, то губы, продолжал.
-Маленькие, не найду.
-Паш, тебя кроет, это от "плана". - Успокоил я товарища.
-Погоди, Вадик. Я их вычислил. Они меленькие их двое, они живут где-то в гландах, когда мы курим план, они просыпаются под воздействием специальных частиц, присутствующих в наркотике.
Глаза его стали большими и безумными, даже его кучерявый чуб, похоже, приподнялся. Он начал говорить шепотом, но постепенно возбуждался, и звуку прибывало. И скорости.
-Они в белых халатиках, и в шапочках с красными крестами. Нет, с зелеными! У них большие ватные тампоны, они их подмышками несут. Сперва один садится на коренные зубы. И ногами упирается в щеку, оттягивает её, а второй засовывает тампон.
Пашка встал и начал показывать, как они это делают. Наконец-то стало смешно. Он показывал и объяснял, что тот, который сбросил за щёку тампон, увидел, что тот залег не плотно, перелез через зубы, и, держась за них как за забор, стал ногами, прыгая, утрамбовывать его. Потом, тот, что сидел на коренных и держал щеку ногами, крикнул помощнику, мол, вылазь быстрее, ноги устали, а то брошу, тебя щекой к десне насмерть придавит. Затем подает тому руку, и они вместе идут по языку в перевалку к другой стороне рта.
Он показывал все так классно, я поразился. Какой талант актера скрывался в Пашухе! Пашка занял уже полкомнаты, показывая, как работают те два санитара. Показывал, как они затаптывают слюнявые железы, а потом берут тампоны и насухо вытирают весь рот. Тщательно и старательно. Нёбо они у него вытирали какой-то здоровенной шваброй с тампоном вместо тряпки. Потом один держал другого за халат, что бы первый ни свалился в горло, куда и выжимал намокшие тампоны.
Люди! Это было что-то! Мы так смеялись, просто ползали по полу. Нурсула вытирал слезы, а Пашка не унимался, его понесло. Он объяснял, как один из сушнячков (он так их называл) выглядывает через приоткрытые губы, не видать ли там воды или чаю...
Нурсула сидел спиной к окну, и я, не переставая смеяться, стал всматриваться в силуэт за стеклом. И увидел красивую девочку. Она смеялась. Керосинка стояла недалеко от окна, и её было видно. Перестроив зрение, я хорошо рассмотрел её. Большие глаза восторженно смотрели на Пашку. Окно было закопченным и заляпанным, но её было видно. Она смеялась, старалась сдерживаться. Она была уверена, что её не видят, и строила такие гримасы! Удивленно поднимала брови, округляла ротик, улыбалась, обнажая зубы, и пугливо закрывала рот ладошкой, когда один из Пашкиных сушняков довыглядывался, и сорвался, повиснув на губе одной рукой, а второй пытаясь дотянуться до руки товарища.
Вряд ли она слышала его голос, или понимала, но зрелище, наверное, было еще то. Она как завороженная смотрела на Пашку, а я на неё. Нурсула, поймав мой взгляд, резко обернулся. Но та, как испуганная лань, в миг исчезла. Нурсула посмотрел на пустое окно, в котором увидел только ночь. Обернулся ко мне, спросил:
-Что увидел?
-Да ничего, задумался.
Он посмотрел на Пашу.
-Садись Паша, надо сушнякам работу дать. Чай совсем остыл.
Пашка упал на колени, подполз к нам, уставший и смеющийся. Попили чаю, еще посмеялись и хозяин, достав откуда-то из угла здоровенный кусок чарса, примерно с кулак, протянул Волку. Тот ему деньги. Нурсула достал из своего платка кусочек той бомбы, что мы курили, и протянул Пашке.
-Это тебе артист.
-Не, спасибо, я больше никогда это курить не буду. Ну её, - оказался Пашка.
-На, возьми, совсем грустно станет, может, захочется.
Пашка взял. Нурсула проводил нас до сарая, похлопал по спинам и сказал, чтоб приходили если что. Просил быть поосторожней. Мы пошли. Я шёл и все время оглядывался. Мне казалось, что вслед нам кто-то смотрит. А может, мне всё это почудилось. Да нет, нет, я точно её видел! Точно. Видел. Но ничего никому не сказал.
Вскоре нам опять пришлось туда идти. На этот раз без Волка. Дошли не очень спокойно, на двух постах нас ложили лицом вниз, и приходилось ссылаться на Волка, объясняя, что он послал за планом. Его и впрямь видать все знали. Это срабатывало сразу.
Дойдя до сада, я опять задержался, вдыхая запахи цветения, я опять смотрел на небо, луна была полной, а звезды так же прекрасны и огромны. Впрочем, как и всегда.
Нурсула в этот раз встретил нас радостно, провел в дом, усадил и сразу принес кальян.
-Спасибо - сказал я, - но нам нельзя долго задерживаться. Вот деньги, Саня сказал, Вы знаете сколько дать. Не обижайтесь, нам лучше уйти.
Нурсула мудро усмехнулся.
-Саша напугал?
Мы молчали. Нурсула со вздохом тихо и спокойно заговорил.
-В горах два моих сына. Они не последние там люди. Из моего дома Вас никто не похитит. И даже если кто-то вас потревожит по дороге ко мне, вы просто скажите, к кому идете. У меня со всеми властями хорошие отношения. Только ХАТ немного капризничает.
Я в очередной раз удивился как он чисто и не скупо говорит по-русски. Подумал даже, что он возможно какой-нибудь разведчик, и план это его ширма, или так он из нашего брата потихоньку тянет информацию. Может, он крутился и нашим и вашим, кто знает? Но долго я над этим тогда не задумывался. Да и что бы это изменило? Хотя...
Гузель опять стелила одеяла и раскладывала подушки. Лицо отворачивала и в глаза не смотрела. Потом принесла чайник, и закопченный кумган, пару лепешек и плов на небольшой плоской тарелке. Когда она поставила на пол пиалушки, выпрямляясь, незаметно глянула на Пашку, губы дернулись в улыбке, и в глазах вспыхнули искорки. Это произошло мгновенно, но я успел заметить, может потому, что чего-то подобного ждал.
После недолгих манипуляций кальян забурлил от вдыхания через шланг обтянутый тканью и оборудованный деревянным мундштуком на конце. Нурсула, затянувшись как следует, передал шланг Паше. Тот, было, начал протестовать, но я толкнул его локтем, и он взял. Пашка затянулся, и кучка гашиша засветилась яркими углями на вершине кальяна. На этот раз он не закашлялся, позывы были, но справился. Я затянулся, не сильно, хотел, было, передать хозяину, но тот с укором покачал головой. Я припал к мундштуку еще раз, и более добросовестно. Нурсула смотрел на заигравшие рубиновыми бликами угольки чарза и удовлетворенно кивал. Сам он тоже не филонил, затянулся прилично. Сделав еще по тяге, мы больше не рискнули, да и хозяин не настаивал. Он дунул в гнездо с планом, несильно лишь выдуть пепел, и затушил все какой-то пробочкой. Мы все трое переглянулись, морды у всех повело в улыбках.
-Ну что, Паша. Расскажешь что-нибудь? - Спросил Нурсула, поудобнее устраиваясь локтем на подушке, и, взяв в одну руку четки. Прямо-таки разоренный падишах из сказки. Беден, но с манерами.
-Да я вообще-то не такой, - засмущался Паша. - Это меня в тот раз понесло, я аж сам испугался. А так я тихий. Стал.
-Я понимаю, дедовщина у вас.
Гузель вышла из-за ковра. Что-то сказала отцу и шмыгнула за дверь. Я усмехнулся.
Паша тем временем размораживался. В это раз его посетила фантазия на тему довольно таки серьезную. Он почему-то вспомнил про журавлей, и вот он говорит.
-А знаете кто самые несчастные на земле? Не знаете. Это журавли. Они все видят. Они летят с севера на юг и все видят. Пролетая над Россией, они видят, как плачут наши матери, как они ждут, и как переживают. Потом они летят над Афганистаном и видят нас, видят, как мы умираем и как убиваем. Потом они летят дальше, видят, как одни сидят в засаде, что бы убить, другие, тоже чьи-то дети, не знают и идут, что бы умереть. Идут на встречу своей смерти, думая о своей жизни. Журавли летят дальше, видят, как тонут корабли и кричат матросы, как вода смыкается над последним из них. (Он, глядя в пустоту перед собой, свел прямые ладони, медленно и жутко.) И вскоре видят берег и ждущих на берегу их жён и любимых девушек. Одинокие и грустные они смотрят в море, а ветер треплет их волосы. Птицы не могут им сказать, что время ждать прошло. Настало время слез, и время горя. Потом прилетают туда, куда летели, и, не успев остыть от пережитого, возвращаются обратно. Они летят и снова видят горе. Видят, как любимые расстаются, как кто-то хоронит близкого и родного человека. Любимый хоронит любимую. Любимая хоронит любимого.
Он замолчал и опустил руки. Последние слова он произнес как-то особенно проникновенно и грустно. Стало паршиво, и захотелось курить. Я полез за сигаретами, глянул вскользь на Нурсулу, он гладил бороду и смотрел задумчиво на Пашку. Я не сознательно глянул на окно. И снова увидел девочку. Она просто прилипла к окну, даже ладошки на стекло положила. Боль и тоска застыли в её глазах. "Неужели слышит, понимает?" - удивился я. Такие большие и встревоженные глаза, столько отчаяния было на её лице, что я оторопел. Она просто ушла в Пашку.
Нурсула не смотрел на меня. Просто спросил:
-Она опять в окно смотрит?
-Нет, - вздрогнул я от неожиданности.
-Смотрит, смотрит. Я чувствую. Гузель особенная, я её чувствую. Она чем-то обладает, часто удивляет нас. Она знает, о чем мы говорим, хоть и не слышит. Ей не надо слышать, она знает.
Я опять посмотрел на окно. Там никого не было. В ту ночь мы засиделись, еще раз раскуривали кальян, жевали лепешки, смеясь и что-то рассказывая, совсем позабыли о времени. Нурсуле с нами нравилось. Он слушал и смотрел на нас, как на родных. А мы, в свою очередь, прониклись доверием и теплом к нему.
Когда он пошёл нас провожать, было уже светло. И до подъема оставалось минут тридцать. Но это было не страшно, в казарме все было под контролем дедов, а мы отсутствовали по их поручению. Самый вредный пост у артполка утром снимался. Другой вопрос, что с дедами придется объясняться, но мы не думали об этом. Что-нибудь соврем.
Мы с Пашей шли через сад, когда я вспомнил, что плану для дедов не взял, повернулся и побежал обратно к дому. Забежал на крыльцо, но стукнуть в дверь не успел, она открылась.
-А я вижу ты под окнами пробежал, - заговорил появившийся хозяин дома. - Наверное, Гузель с другой стороны побежала. Я ведь сам в дом зашёл и вспомнил про чарс, послал её догнать вас отдать.
Мы вышли к огороду и увидели у самого дувала, рядом с цветущим, просыпающимся абрикосом стоят друг напротив друга Пашка и она. Гузель. Они смотрели на небо. Мы с Нурсулой тоже подняли головы и там.... Да, там высоко в небе, проплывал журавлиный клин.
На миг я подумал, что всё это сон. Не знаю, о чем подумал Нурсула, но мне стало немного не по себе. Ночью Паша говорил о журавлях, и вот утром они летят. Совпадение? Кто знает.
Паша опустил голову и посмотрел на протянутую ладошку Гузель. Взял сверток, посмотрел ей в лицо. Она его не прятала, и так и стояла с протянутой ладонью, как будто отдавая сердце...
-Гузель!!!- Взревел Нурсула. Та вздрогнула, и, словно проснулась, бросилась к дому как ветер.
Через неделю мы снова пришли. Нурсула был сух и угрюм. В дом не звал, отдали деньги на улице, и там же получив "план", откланялись. По пути назад Паша вздохнул.
-Даже не увидел её.
-Паш, я же тебе говорил, забудь. Ты с этим тут не шути.
Пашка остановился, посмотрел на меня, тыкнул себя в грудь, пальцем указывая на сердце.
-А с этим, думаешь, шутить получиться?!
-Да хорош, Паш! Так не бывает. Ты думаешь это любовь?!
-Да откуда я знаю! Думаю все время о ней. Так тянет.
-Вот чудак, ты же её видел то раз.
-Видел я её не раз. Просто не замечал, когда первый раз были. А тут посмотрел в глаза, аж голова закружилась. Не знаю Вадик, видать хана мне. Не могу без неё.
-Блажь. - Усмехнулся я.
-Дурак. - Усмехнулся он.
По одному и вместе мы еще месяца два ходили к Нурсуле. И бывало, что Пашке с Гузелью удавалось обжечься взглядами, а бывало, что и нет. Чаще стали видеть её сестру, какого-то деда и тетку в парандже. Но бывало, что Нурсула даже не показывался, вопрос решали с дедом. Мы относились с почтением и уважением, им это нравилось.
Однажды я был в карауле, и Пашка ходил за планом один. Сменяясь через сутки, и придя вечером в роту, я увидел Пашку. Он был романтично задумчив.
-Паша, ты где? - спросил я протягивая ему руку.
-Здесь я друг, здесь! - Улыбаясь, почти крикнул он. - Пойдем, я тебе что-то расскажу.
-Сейчас, Паш, дай в казарму зайти, броник сниму, каску хоть брошу, - пытался вырваться я из его рук. А он ничего не слышал и тащил меня к блиндажу. Мы сели на ящики с песком. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул носом, и, на миг замерев, выдохнул:
-Она меня тоже любит.
-Не тяни, Паша! - взмолился я.
-Прихожу ночью, крадусь к окну, слышу от сарая голосок нежный такой, как колокольца: "Паша, Паша". У меня аж мурашки по коже. Смотрю, она подбегает, прикладывает палец ко рту, хватает за руку и за сарай тянет. Забегаем, она показывает, мол, присядь, я присел у стены на корточки, она напротив. Сидим, молчим, смотрим друг на друга. Луна светит, видно каждую ресничку. Тут слышу, дверь открывается, тихонько выглянул - жуть. Бородатые со стволами входят, человека четыре. Гуля меня ладошкой за щёку развернула, чтобы не смотрел туда, да и не светился. Мама ты моя, ладошка такая шершавая, бедняжка, работает там, как батрачка, видать. Но так мне всё нутро всколыхнуло, я и про "духов" забыл. Так и сидели всю ночь рядышком, а "духи" там, у Нурсулы, какое-то собрание устроили. Часовых выставили, нам в конце пришлось в сарай забраться. На клевер сушёный забились в угол.
-Целовались?! - не выдержал я.
-Да не, ты что! - встрепенулся Паша, но тут же сделал глаза блаженными и сказал:
-Я её в ладошки поцеловал, а она их в кулачки сжала и к груди поднесла.
-А с чего ты взял, что она тебя любит? Вы что, разговаривали?
-Не-ет, она только одно слово знает, - и он блаженно улыбнулся, - "Паша".
Так у них завязалась любовь, и так она у них продолжалась. Пашка стал чаще пропадать ночами, уже без поручений и поводов. Он ходил к дому Нурсулы, и ждал её, спрятавшись где-нибудь. Она не всегда могла встречаться с ним, но иногда у них это получалось. Так тайно, украдкой они воровали счастье у судьбы. Целовались и нежились под открытым небом. Паша много чего видел и узнавал нового о Нурсуле и его доме. Но ни разу не донес и не доложил о ночных посетителях никому. Паша не мог предать свою любовь, хотя сам того не зная, тем предавал нас. А может, и знал.
Один раз Нурсула с сыном, который служил в народной армии, поймали Пашку и Гульку. Их страшно избили, Гузель закрыли в подвал, а Пашку бросили через дувал. Пашка очухался, выполз на дорогу и его подобрал дежурный БТР. За самовольную отлучку, после того, как отвалялся неделю в госпитале, Паша 10 суток отсидел на губе.
В первую ночь, вернувшись в роту, Пашка пропал. Утром он появился и отозвал меня поговорить.
-Вадик, мы с тобой с учебки вместе, скоро год как. - Он задумался. - Год, всего и уже. Мне нужна твоя помощь, брат. Я не могу её здесь оставить, и сам остаться не могу. Её нужно забрать. Я все продумал. Я украду, её проведу в часть, до вывода пару месяцев мы её сможем прятать. На складах, в каптерках, в автопарке, ну короче продержимся. А потом я её спрячу в кузове и вывезу. На границе она соскочит, и потеряется в толпе встречающих. Ну, или там, на месте ориентироваться будем, может, и таможня так пропустит, без обыска. Колон то много будет, все разве досмотришь? Нужно тебе идти к Нурсуле. Попробуй миром решить, может он продаст Гульку. Эти обезьяны продают своих дочерей.
Я смотрел на Пашку и не мог его узнать. За те несколько месяцев после нашего первого визита к Нурсуле, он здорово повзрослел и посерьезнел. Я смотрел на него и поражался его смелости и уверенности.
-Паш, это абсурд, - вздохнул я.
-Нет, не абсурд. Я все продумал. - Сощурил глаза он, и, приблизившись к моему лицу, сказал тихо. - У меня есть деньги.
-Откуда? - удивился я, поняв, что речь идет о нормальной сумме.
-Оттуда. Скоро узнаешь. Только ни звука.
К вечеру по гарнизону прошёл слух, что в Старом Шинданте ограбили дуканщика. За госпиталем стоял дукан, магазинчик, сделанный из контейнера. Красный такой. Дуканщика нашли зарезанным. Он видимо услышал, что кто-то ковыряется с замком, дом стоял рядом. Выскочил, да ничего не успел. Карабин валялся рядом.
Прапорщик, от которого я услышал это, утверждал, что пропало сто тысяч афганий, а это более, чем годовой заработок афганского боевика. Не считая премиальных.
Я кинулся искать Пашку. Его нигде не было. Вечером он появился перед заступлением в наряд. Он заступал в караул.
-Паша, - начал я негромко, - ты спятил?
Он посмотрел на меня, помолчал, нагнулся и стал дальше чистить сапоги.
-Говорят там сто штук "афошек" было.
Пашка выпрямился, жутко усмехнулся.
-Больше. Гораздо больше. - И снова стал чистить сапоги.
Закончив, положил щетку на крыльцо, взял стоявший у стены автомат, закинул за спину, спросил.
-Сходишь к Нурсуле?
-А я вернусь от него?
-Возьми с собой Грома и Ерёму. Только особо глубоко в курс не вводи. Хотя смотри сам. Вадим, помоги мне, помоги нам. Я одни не справлюсь. - Он смотрел мне в глаза. И я сам не зная почему согласился. Но так, как он, уверен не был.
-Пашка, я с тобой. А у нас получится, Брат?
-Получится! - Он улыбнулся широко и радостно, и глаза его снова зажглись. Мы крепко пожали друг другу руки.
Я побежал к Лепшему Вовке. Его вагончик был открыт, я поднял край маскировочной сетки, зашёл во дворик. Вовка вышел на крылечко с картонной коробкой мусора.
-О! Здорово, земляк! А я вот порядок навожу. Вчера ребята с разведбата приходили, звезду Левину обмывали. Проходи я сейчас.
Вовка был самым родным моим человеком, и пусть не самым близким, но родным. Он тоже с Липецка, но он вольнонаемный, водила. Гражданский, но вояка будь здоров. В передрягах бывал в тех ещё, и его все знали и уважали. Даже любили. Он часто говорил "Лепший кореш, лепший друг". И к нему потихоньку прилипла кличка Лепший. Он не был против.
Я сидел на кровати и думал, как и что сказать. Врать не хотелось, а правду сказать было страшно. Но я понимал, что одни мы этот воз не вытянем.
Вова зашёл в вагончик, захлопнул дверь, включил кондиционер.
-Пить будешь?
-Нет.
-Ну, тогда рассказывай. Вижу по лицу, что-то серьезное. Так, нет?
-Не знаю. Я бежал к тебе, думал ты поможешь. А теперь думаю, что не станешь.
-Вот так даже? - удивленно поднял он брови.
-Да. Так Вован. Что бы помочь нам, надо быть таким же молодым и безрассудным. Даже безголовым. И обязательно надо любить. Или хотя бы знать, что это такое.
-Ух, ты! - Воскликнул Вован. - Какой у вас строгий кодекс в секте. Это общество какое-то? А я, значит, старый козёл, которому скоро стукнет тридцать, который отягощен моралью и совершенно не ведает, что такое любовь.
Он, кажется, обиделся. Но пытался скрыть это сарказмом.
-Вован. Я знаю, что ты знаешь всех и вся в Шинданде, да и за его пределами многих. К тебе начальник особого отдела бухать ходит, да и он один что ли? Короче, Вовка, если ты втянешься в это, назад дороги может не быть. Но при любом исходе тебя не подставим.
-Интересно становится. - Он уселся поудобней, и я рассказал ему все, кроме ограбления и убийства дуканщика.
Лепший задумался, потер виски пальцами, облокотясь локтями на колени смотрел в пол.
-Вот оно что. - Тихо сказал он, и еще замолчал на несколько минут.
-А на какие шиши он её у Нурсулы выкупать собирается?
Он опять уставился в пол. Потом выпрямился, встал, толкнул дверь ногой.
-Пошёл отсюда!
-Вован, погоди...
-Вон отсюда!!! - заорал Вовка, и у меня во рту все пересохло. Не ожидал я от него такого. Я встал, одернул куртку, поправил ремень, сказал.
-Если помочь не хочешь, то хоть не мешай. Ты и правда старый трусливый козел, который никогда не любил. Бывай земеля.
Я вышел, вслед вылетела панама, обогнав меня и упав под ноги. Хлопнула дверь.
Придя в казарму, я нашёл Грома и Ерёму. Со зла на Вовку немного резко начал с ними.
-Короче, пацаны, есть дело, нужны герои. Орденов не будет, но трибунал возможен. Могут и пришить не за Родину. Паша Беляев нуждается в помощи. Если не поможем, на хер тогда друзья и разговоры об этом.
-Ну, ты, командир полка - обосрал волка, может, сменишь свою истерику на нормальный тон. - Заявил Гром.
-Сань, я как представлю, что вы откажетесь, заранее обоих ненавижу.
-Ладно, Вадик, не пыли, говори толком, ну что ты как бедный родственник? - Вставил рассудительный Ерёма.
-Ох, пацаны, сейчас крыша поедет, сам еще не соберу мозгов в кучу. Короче, дело такое. Пашка ханумку одну полюбил. Она его тоже. В общем кино и немцы. Надо сегодня ночью идти калым за неё предлагать. Выкупим, будем пробовать в Союз вывезти. Через два месяца уже уходим. В колонне спрячем. Может, ещё как, но Пашка говорит, надо забирать, и сейчас. У него от неё крыша поехала. Какие будут мнения, пацаны?
-Это шутка такая? - Спросил ошалевший Ерёма.
-Нет, Вовик, он, похоже, не шутит. - Задумчиво сказал Саня.
-Да, Санек, я не шучу. Тут всё серьезно закрутилось. Они любят друг друга, как в книжках, а может ещё сильней. Он говорит, без неё не поедет, и здесь им не жизнь будет. Это даже и не обсуждается. Его выпотрошат, как утку, и всех делов. А Нурсула убьет Гульку. Пацаны, да, в принципе, ничего не возможного. Точно вам говорю.
-Ты понимаешь, её где-то прятать надо, кормить, дерьмо за ней убирать. А потом на таможне автомат не всем удается спрятать. А ты хочешь живого человека провезти. - Высказался Ерема.
-Но зато, если мы вывезем за границу её, то, значит, и он выедет. Понимаешь? Даже если её вернут, он в Союзе останется, - пытался с этой стороны убедить я друзей. И, кажется, они задумались.
-А, представьте, если всё получится?! - добавил я оптимизма в конце.
-Да, уж, будет о чем вспомнить. - Усмехнулся Гром. - Но мне даже не верится, что Паша так серьезно вляпался. Неужели всё так? - Покачал он головой.
-Короче, сегодня часов в одиннадцать я вас разбужу, и попрем. Говорить буду я, вы, если что, поддержите. Или всё может оказаться серьёзней. У Нурсулы сыновья духи. Ну, это ладно, думаю, пронесет.
Перед отбоем в казарму зашёл Лепший, нашёл меня глазами, мотнул головой к выходу. Я вышел вслед за ним. Он шёл вдоль казармы, не останавливаясь, я шёл сзади. Завернули за угол, он повернулся.
-Вадик, ты меня сильно обидел, назвав старым трусливым козлом. Я подумал и решил. Я с вами, черти вы полосатые. - Он усмехнулся и сунул руки в карманы, встал на носки.
-Всё равно попретесь, но без меня не вытянете. Уроды, сопляки. - Ругался он, глядя на меня без зла. - Я тоже человек, если что, пошлю всё к едрени-фени. Дело-то доброе, не гадость, ведь, какую замышляем. Только скажи мне, что дуканщика завалили не вы, и я утрачу колебания.
-Не скажу. Но он сам виноват, изначально кровь не планировалась.
-Ладно, - вздохнул Лепший.
-Мы вообще сегодня собрались идти.
-Во сколько?
- В одиннадцать.
-Где пойдете?
-Через второй пост, водокачку и через сарбосов (Афганская воинская часть, их солдат мы называли сарбосами). Выходим через артполк, за советско-афганским постом.
-Я вас, тогда за продскладом подожду. Сам с Нурсулой поговорю. Что вы, зеленые, можете ему сказать!
Он "легонько" ткнул меня кулаком в живот, я согнулся пополам. Пытаясь начать дышать, я чуть присел, Вовка нагнулся к уху, сказал негромко.
-За козла ответил. Всё, расходимся, не проспи.
Идти вчетвером, да двое с автоматами, было несколько сложней, но ничего серьезного. Дошли без приключений. Оказалось, что Нурсула знает Лепшего и тот, увидев его, припомнил. Где-то пересекались по бензиново-керосиновым делишкам.
Гром с Ерёмой остались на улице, мы с Вовкой зашли в дом. Нурсула был холоден и угрюм. Да это и понятно. Вовка начал без предисловий.
-Нурсула, мы к тебе вроде как свататься.
-Ну, давай, попробуй, - подняв бороду и вперив гневный взгляд на Лепшего, сказал хозяин.
-Не стоит так в штыки, - вздохнул Вовка и продолжил. - Ты же сам знаешь, твоя дочка с нашим парнем любят друг друга, похоже, серьезно.
-Похоже? - усмехнулся Нурсула.
-Да погоди ты. Ты же был в Союзе, знаешь, как там, не то, что здесь. Павел заберет её с собой, там ей будет хорошо, они поженятся. Ну что ей здесь светит? Такая же глиняная лачуга, бараны, арыки, непосильный труд, куча детей, постоянные страхи, вечные ваши войны, всю жизнь в парандже и с грязными ногами. Неужели ты не хочешь своей дочери счастья? Она там будет жить в цивилизованном мире, в квартире со всеми удобствами, будет обласкана любовью Пашкиных родителей, родит, будет мамой. Живут они в Волгограде, машина у них есть, дача. Ну, сам подумай, ты же отец.
Нурсула немного согрелся взором, и голову опустил пониже. Сидели на полу, треугольником, я хозяин, Вовка. Нурсула заговорил.
-А теперь послушай, что вижу я за всем этим. Он наиграется ею, и бросит. И бросит еще здесь. Но даже если захочет взять её с собой, не сможет. Никто не даст. Я хорошо знаю советские порядки, вас за связь с местным населением особый отдел преследует, а солдат вообще не имеет никаких прав. Его и слушать никто не будет.
-Мы вывезем её тайно. Я лично этим займусь, спрячем и переправим в колонне. - Вставил Володя.
-Хорошо. Пусть у вас все получится. А если нет? Назад у нее дороги не будет. После того, как она будет принадлежать ему, жить с ним, она уже домой вернуться не сможет. Мне этот позор будет не нужен. И сыновья не поймут.
-Но... - начал я, но Нурсула оборвал меня.
-А если он вывезет её, а там потом ему разонравится, куда она пойдет? Где будет жить? Здесь её родина, здесь родные, я братья, здесь она дома. Там станут дразнить, что она нерусская, её народ убивал ваших солдат, кто-то захочет её обидеть. Или хуже, - он замолчал. Потом продолжил.
-Женщина быстро перестает быть молодой и красивой.
-Это у вас так. Вы на них пашете! - вставил я, - А Пашка Гузель на руках носить будет. Он никогда её не бросит!
Нурсула совсем запечалился. Долго молчал, потом сказал.
-А документы он сможет ей сделать?
-Сможет. Поможем, - уверенно сказал Лепший.
-Не знаю даже. Есть смысл и хорошая сторона в предложении, но чувствует сердце, не кончится всё это добром. То, что она вашего Пашу любит, я знаю. Чахнет дочка без него. И бил, и к тетке в Фарахруд отправлял, сбежала. Вернулась, упала к ногам, плачет. Его убить хотел, да тоже не выход. Не переживет она. Мой отец не стал бы долго думать, убил бы обоих и забыл. Выкинул бы из сердца сразу. Мой народ очень религиозен, сами знаете, о том, о чем вы говорите я даже не слышал. Хотя много чего за десять лет вашего присутствия случалось. - Он тяжело вздохнул. - Я даже не узнаю, как он там.
-Нурсула, мы заплатим хороший калым, сколько надо? - спросил я, и Вовка, зыркнув на меня, шикнул.
-Не надо, Володя, - устало сказал хозяин дома и положения. - Он правильно говорит. Без калыма нельзя. Что я сыновьям скажу, подарил? Триста тысяч афганий принесете. Но я еще раз должен поговорить с ними обоими. Пусть завтра Паша придет. И принесет деньги. Не будет денег завтра, после завтра будет поздно. Я так решил. Значит не судьба. Потом миллиона не надо.
-Нурсула! - Взмолился Вовка, да ты что?! Дай хоть неделю, где же мы столько возьмем за сутки?
-Тем лучше. Значит, я не сказал нет, и не взял греха на душу. Пусть Аллах будет свидетелем, все в его руки отдаю. Но ты, Володя, по-моему, не очень беден. Если хочешь помочь не только словами, поможешь. Ваш друг. И вы ко мне пришли, не я к вам. Всё. Уходите. И делайте всё тихо. Не болтайте об это мой вам совет.
Утром я пошёл в караулку, вызвал Пашку.
-Паша, вроде, получается, красть её не придется, хотя это самый глупый вариант, церандой (афганская милиция) сразу бы к нам заявился. Но Нурсула хочет триста тысяч.
Пашка обнял меня, начал колотить кулаками по спине, кричать что-то радостное в ухо. Потом, отпрянув, держа за плечи, заявил.
-Двести штук с копейками имеется. Остальное за неделю достану. Даже если придется снова...
-Паша, тут такое дело, - замялся я, не желая его огорчать, но пришлось все-таки всё выложить. Он угас на глазах
-Что делать, Вадюх?
-Тащи службу, воин. Побегу в роту, будем думать. В шесть сменишься, беги в автопарк, мы там будем. Где у тебя деньги?
-Там же, в парке. Я их у пожарного щита в ящик с песком зарыл. В вещмешке они.
-Понятно. Но ты нос то особо не вешай, Вовка Лепший с нами. Он то что-нибудь придумает. Я пошёл. Давай тут не умирай.
Прибежал к Вовке, он спал. Разбудил, сразу к делу.
-Вован, есть двести, еще сто надо.
Он спросонья не мог быстро вникнуть в тему, но особо не тупил. Заговорил, зевая.
-У меня штук тридцать есть. Вы там, в роте сможете собрать что-нибудь?
-Соберем столько, сколько сможем. Только ведь не скажешь зачем, правильно?
-Неправильно. Собери самых надежных, самых, самых. Все равно без помощников не обойтись. Дело хлопотное. И расскажи аккуратно. Только не ошибись в выборе. Самых близких и лучших друзей выбери.
Лучших и близких друзей я застал девять человек, кроме Грома и Ерёмы. Это были проверенные братки, огнем и железом, горем и радостью. С ними мы много ходили в колонне, на Герат, Туругунди, Фарахруд и Кандагар. И в передряги попадали не слабые. Всякое бывало, но сейчас не об этом.
Я объяснил ситуацию, приложив всю душу и всё красноречие, на какое был способен. Так же, стараясь никого не обидеть, сказал об опасности разглашения того, о чём они теперь знали. Закончил я так.
-Пацаны, я не сомневаюсь ни в одном из вас., иначе бы не позвал. Я не прошу совета, я прошу помощи. Не хотели мы никого впутывать, но сам не справляемся. Если кто-то не хочет в этом участвовать никаких обид. Просто ушёл и забыл всё, о чем слышал. Нам будет помогать один человек, но назвать его я пока не имею права.
Мы расположились кругом, кто на корточках, кто на крыле УРАЛа, кто на запаске, кто стоял, облокотившись на машину. Первым нарушил тишину Игорь Борисов.
-Да нет, я помогу, но не верю, что такое возможно провернуть. Чёрте, что.
Игорь Смирнов по прозвищу Толстый, огромный двухметровый костромич, бросил окурок под ноги, наступил сапогом. Высказался, сильно ударяя на "О".
-Понятно. Херня, конечно, какая то, но мне нравиться, - улыбнулся он добро. - И денег найдем, и братке поможем. Я то, смотрю, что-то Пашуха, то какой-то странный стал. - Потом окинул всех взглядом и окончил. - Ребзо, если у нас в штанах то, чего и положено, мы сделаем. Да?!
В общем, все согласились. Высказывались, спорили, но пришли к единому - делать надо.
Из своих заначек и тайничков доставали афгани, чеки, рубли и доллары. Убегали и прибегали, ходили по другим частям, занимали у земляков. Движение закрутилось, будь здоров. Продали четыре бушлата из своих, что поновей, десять шапок, три канистры бензина, целый вещмешок консервов, сорбосы всё скупали, вопрос в цене. Кто что имел - отдал, занял и продал. К вечеру на руках у нас было тридцать тысяч, и еще ждали Погуляя, он поехал на своем КАМАЗе, продать запаску, и обменять чеки и доллары. Пришёл с наряда Пашка. Встревоженный и беспокойный. По нему было видно, как ему давались последние часы ожидания. Не дойдя до меня, он издалека крикнул, ускоряя шаг.