Начнем с того, что я бросил курить. Благодаря этому, а может и каким другим обстоятельствам, жизнь моя резко изменила направление. Некоторое люди отвернулись, посчитав мое решение излишним кичем, но большинство, наоборот, отнеслись немного теплее. В общем, произошло нечто такое, что можно с уверенностью назвать только "изменением жизни".
Одним таким изменением я считал небольшую прибавку к зарплате, точнее экономию на табаке. Вторым, качественным улучшением запаха, распространяемого мною. И, наконец, третьим, изрядное прибавление в весе.
Теперь я сижу в небольшом кафе и пью кофе. Кружку за кружкой, пока не зазвенят в голове мелодичные колокольчики, извещающие о переполнении крови кофеином.
За большим, во всю стену окном идет дождь. Не теплый летний ливень и не осенняя изморось, а самая настоящая весенняя гроза, так изощренно описанная самыми известными русскими поэтами. Редкие прохожие, прячась под бесполезными в косых потоках воды зонтами, проскальзывают мимо кафе. Некоторые спешат, поэтому лишь завистливо скользят взглядами по сидящим под крышей, другие заходят и, отряхнув плащи или куртки, направляются к стойке. Угол, около входа, же расцветает все новыми и новыми пестрыми зонтами, оставляемыми для просушки. Вновь пришедшие заказывают кофе или что-нибудь покрепче, а от них веет влагой, от которой по коже пробегают мурашки.
За соседним столиком дремлет пожилой мужчина в дорогом ужасно помятом пиджаке. Газета, которую он читал, покоится на столе, прикрывая от зорких официантов пустую посуду. Чуть дальше молодая парочка шепчется о чем-то жутко секретном, о чем можно говорить только склонившись друг к другу до соприкосновения лбами. Он изредка пытается поцеловать ее, но она отклоняется и широко улыбается.
В самом углу расположилась целая семья. Серьезный папа в очках с толстыми линзами придерживает двумя пальцами кружечку кофе, другой рукой сжав толстый литературный журнал, и изо всех сил старается не замечать окружающей суеты. Его двое ребятишек, как и в большинстве семей - мальчик и девочка, производили наибольший шум, затевая то драку из-за последнего кусочка шоколадки, то состязание по громкости отрыжки. Их, уже изрядно нервничающая мама, безрезультатно пыталась успокоить.
Краем глаза я заметил за окном ярко-желтое пятно. Сердце мое забилось чаще и я, остановив кружечку с горячим кофе на полпути ко рту, внимательно слежу за дверью. Не ошибся. Подобно осеннему листу в своем плаще, она проскользнула в кафе, притянув несколько заинтересованных взглядов, и села напротив меня.
- Как дела, - спросил ее я.
- Отлично, - ответила она и встряхнула волосами, - Рискуешь. Ведь я могу рассказать, как прошел день. Банальный рабочий день.
- Вот и отлично, - я закрыл блокнот, лежащий передо мной, в котором за сегодняшний день не появилось ни одной новой строчки, - мне всегда интересно послушать.
- Ладно, ты, действительно ничего интересного. Лучше закажи мне чаю.
Я махнул официанту и положил руку на стол, ладонью кверху. Посмотрел на нее, как будто приглашал на танец. Она накрыла мою ладонь своей, еще прохладной и влажной после улицы и улыбнулась.
- Написал что-нибудь?
- Нет. Пока нет...
1. Черная зубная паста.
- Стой.
Мой крик запутался в ветре, споткнулся об угол дома, за которым скрылась она. Редкие прохожие удивленно взглянули на чудака кричащего пустоте. В другое время это смутило бы меня, но сейчас было все равно, я уже бежал. Тяжелые армейские ботинки громко хлюпали по подтаявшему снегу, забрасывая колючие, пропитавшиеся водой, льдинки под брюки.
Она не ушла далеко. Как не странно, наверное, услышав мой жалобный крик, она остановилась за углом и, облокотившись на стену, плакала. Так плакать умела только она - без слез и характерных для женщин подергиваний плечами.
- Извини меня, - прохрипел я срывающимся голосом, - извини, так получилось.
- Ничего, - она сухо посмотрела на меня, - Хотя, нет. Не ничего. Я тебя не извиняю. Не заслужил.
- Ты ничего не понимаешь. Это произошло само собой. Я стал как зверь, жаждущий крови - сам собой не руководил. Да, я понимаю, что виноват, но... Прости. Я хотел, - не закончив фразы, я замолчал.
- Ты всегда хотел. До недавнего времени сдерживал себя. Но не устоял, да? Я презираю тебя за это, - она отошла на шаг в сторону, - Я всегда говорила тебе "нет", я знаю. Но это было лишь временно. Я не могла разрешить подойти ближе тому, кому не доверяю полностью. И правильно делала, как оказалось. Ты не сдержался и показал свою сущность, доказав, что тебе доверять нельзя.
- Я сожалею, - у меня постепенно пропадало желание говорить вовсе, тем более, оправдываться.
- Ты не мог ждать? Глупец. Еще немного - неделя, месяц, год, так мало времени, и ты получил бы больше, чем мог подумать или даже представить. Теперь же - прощай.
- Прощай, - я сам не понял, почему с такой беспечной легкостью произнес слова, которых боялся все время, пока ухаживал за ней.
Она повернулась ко мне спиной и пошла в сторону своего дома. Сначала медленно, слегка наклонив голову к земле. Я знал, что она смотрит себе под ноги. Но через какой-то десяток шагов она резко вздернула подбородок, ее волосы при этом расчертили воздух сотнями тоненьких линий. Следующий десяток шагов она прошла уверенней. Потом еще десяток, словно забыв обо всем. Скрываясь за углом следующего дома, она уже летела над землей, едва касаясь ее ногами.
Я как вкопанный стоял на том же месте. По моим ногам леденящими ручейками стекали залетевшие во время бега кусочки острого льда. Она была очень гордой, я был не лучше.
Помнится, она когда-то говорила мне.
- Ты любишь себя больше всех. И можешь не пытаться доказать мне обратное. Я знаю, - я тогда попытался подойти и обнять ее, но она вывернулась и бросила в мою сторону такой испепеляющий взгляд, что я застыл на месте, - Твоя самовлюбленность как половодная река, готова захлестнуть все на своем пути. Она настолько сильна течением, что обволакивает всех, с кем ты общаешься. Я сама даже не понимаю: люблю ли больше тебя и твое эго.
Я тоже не знал, что она любила больше, но не сомневался, что она любила. Самое интересное, что такими тирадами, которые, кстати, бывали весьма редко, она в корне меняла меня. Однажды она укорила меня в том, что я мало пишу, чуть ли не зарываю свой талант в землю, и я начал писать. У меня прорезалось такое вдохновение, что хватило бы на десяток человек. В общем, она была той, в ком я очень нуждался, чтобы акульими зубами вгрызться в мир и откусить от него весомую часть счастья.
Месяцем спустя, затолкав свою гордость подальше на задворки сознанья, я купил самый большой букет роз. Именно таких, каких любила она - розовых, с красными краешками лепестков. Я пришел к ее дому и встал перед окном.
Никогда мне еще не приходилось так долго проводить на одном месте. Уже зажглись фонари, и лепестки цветов съежились, тяжелая штора на ее окне слегка сдвинулась в строну. Я как раз заканчивал выкладывать из роз букву "ю" в довольно известной всем фразе из трех слов.
Обернувшись, я увидел, что сероватая ткань отодвинулась еще больше, но прозрачная тюль скрывала любые силуэты в ее комнате. Где-то слева от окна, как раз там, где штора была немного сдвинута, стоит шкаф, на который она опиралась, когда смотрела из окна. Тут же откуда-то из глубины вскарабкалось мое эго и завопило "ты грязен". Я посмотрел на свои руки, они были испачканы грязью по локоть, а ей никогда не нравилась грязь.
Терять было нечего - я упал на колени. Брюки сразу пропитались влажной грязью, и практически сразу в окне показалось ее лицо. Довольное выражение на нем быстро менялось на противоположное, и я поспешил подняться. Сразу же пошел к ее дверям. Теперь я уже не мог упустить момента и не сказать ей хотя бы пары фраз.
Она уже открыла двери и ждала меня на пороге. Как всегда на ней была домашняя кофта и брюки, которые, как мне казалось, шли ей больше, нежели официальный костюм, одеваемый ей в университет.
- Ты же знаешь, - она двумя пальчиками за галстук втянула меня в дом, - я не люблю показухи.
- Я не знаю, что произошло со мной. Месяц я жил как не свой. Напивался, но не помогало. Уходил гулять и возвращался к следующему утру, оставляя голодным кота. И только сегодня я понял, что не важно как, но я должен придти к тебе и попросить прощенья снова. Без объяснений и сожалений. Пусть та грязь, которая на мне, будет очищающей. Как черная зубная паста. А прошу я только одного - поверить мне. Я люблю тебя, - и уже хотел обнять ее, но она весенним ветерком ускользнула от меня и засмеялась.
- Сначала помойся.
- Ах, да. Позволишь воспользоваться твоей ванной, - я глупо улыбнулся.
- Конечно. Дорогу ты знаешь. Я пока приготовлю тебе кофе. Насколько я понимаю, чтобы сотворить такое как под моим окном требуется чуть больше, чем пара часов времени, - она уже, было, повернулась ко мне спиной и как бы невзначай бросила, - Я соскучилась.
- Я тоже, - снова разбушевавшаяся река страстей впала в свое русло, и я был этим доволен.
Не пройдя и двух шагов, она обернулась.
- Говоришь черная зубная паста. А, к черту, - и повисла у меня на шее, целуя то губы, то щеки, - я люблю тебя.
Через пять минут мы стояли в ее ванной и смеясь отталкивали друг друга от раковины.
2. Малая скорбь
Труба натужно взревела, но, не выдержав напряжения, умолкла. Новый аккорд, зазвучавший практически сразу, подхватили еще несколько духовых инструментов. Не в такт захрипел давно разладившийся аккордеон. Заревели женщины, словно почувствовав в музыке сигнал к проявлению своей печали.
Процессия медленно двигалась по улице, возглавляемая большим открытым катафалком, переделанным из старого автобуса. Из-за его покрытых красной тканью бортов виднелась крышка небольшого гроба, о сидящие вокруг облаченные в черное музыканты.
За процессией, аккуратно ступая между накиданными на горячий асфальт цветами, шла невысокого роста старушка. Ее лицо изрезанное глубокими морщинами лицо было обращено к небу, словно она невидящими глазами пыталась разглядеть солнечный диск, для нее - пятно в кромешной мгле. По ее щекам не текли слезы и даже в ее сгорбленной фигуре не чувствовалось того безграничного горя, как у остальных членов процессии.
Мы сидели под огромным красным зонтом в нескольких десятках метров от теперь уже пустынной дороги, лишь усыпанной сотнями красных гвоздик. Пять не потревоженных кружек пива стояли на пластиковом столике в ожидании прикосновения наших губ, пока двигалась процессия и после, еще немного.
- Мне кажется, она скорбела больше всех по умершему, - сказала после продолжительного молчания девушка с короткой стрижкой. Ее золотой браслет брякнул, в подтверждение ее слов.
Но остальные промолчали. Никто даже не сомневался в том, что девушка говорила о той маленькой старушке, что привлекала наибольшее наше внимание. Сидящий напротив меня парень в ярко-зеленой майке поднес кружку ко рту, но передумал пить и поставил ее обратно на стол.
- Знаешь, - сказал он, - никогда нельзя сказать, что кто-то скорбит больше...
Он замолчал, а остальные ждали продолжения его речи. Крепко обхватив длинными музыкальными пальцами запотевшие бока кружки, он первым прикоснулся губами к пиву. Громко причмокнул от наслаждения и продолжил.
- Те, кто шли раньше, плакали и страдали, не в этом ли заключается истинная скорбь, - он еще немного помолчал, но друзья безмолвствовали, - Нет. Скорбь души, по-моему, лежит намного глубже и никогда не вырывается ТАК, как у всех виденных нами.
- Сомневаюсь, - перебил его вечно краснеющий парень с рыжими вьющимися волосами, - может быть, все люди скорбят по разному и нельзя сказать, что среди них кто-то скорбел больше или меньше, - он кивнул в сторону скрывшейся процессии.
- Может быть, - сказал я, - может быть. Подумайте же сами, что может принести большие страдания: громкий плач, от которого горло словно разрезают ножами? А, может быть то, что плакать же не можешь и вопреки желанию, щеки остаются сухими? Вообразите себе, что старушка уже плачет несколько дней и сейчас рада бы разрыдаться, прижавшись щекой к бездыханному телу. Но не может.
- Согласен, - пробормотал рыжий, - кто-то ведь должен был сидеть с умершим с самого начала и настрадался больше остальных.
- А кто вам сказал, что страдания и скорбь - это одно и то же, - решилась вступить в разговор, молчавшая до этого девушка, - Допустим, что я расчесываю волосы. Они спутанные и каждое движение при расчесывании приносит мне страдания, но я не скорблю. Или сейчас, я немного скорблю по умершему человеку, но не страдаю от этого.
- Получается, по-твоему, есть некая "малая скорбь", - встрял парень в зеленой майке, - при которой страдать абсолютно не нужно. Ведь если умирает кто-то из близких, ты страдаешь оттого, что тебе их недостает или скорбишь об их отсутствии. В данном случае, я считаю, что это синонимы.
- Получается так, - пожала плечами она, - мне жалко умершего. Только не надо привлекать еще слово "жалеть", - добавила она.
- Ладно, - согласились все.
Все почувствовали, как прерванная похоронной процессией радостная встреча заканчивалась. Как-то несуразно и скомкано, все вдруг обнаружили, что засиделись уже слишком долго и давно пора спешить по делам. Как-то слишком быстро было допито оставшееся в кружках пиво. И все разошлись.
Парень в зеленой майке, нежно обняв за талию девушку с золотым браслетом, ушел в сторону ближайшей станции метро. Рыжий с другой девушкой пошли к стоящей неподалеку своей машине и, уже садясь в нее, о чем-то заспорили.
Я остался один. И до самого заката, пока не зажглись фонари, сидел под зонтом, наблюдая, как беззаботные пчелы кружат вокруг пустых кружек. Вечером, по дороге домой, я встретил ту старушку, что шла последней в похоронной процессии. Она одиноко сидела в парке на скамье. Я подошел и присел рядом. Она обратила ко мне свои невидящие глаза ко мне.
- Вы скорбели по умершему, - спросил я, сам не зная почему.
- Нет, - ответила она, - потому что умерла я.
- Понятно, - сказал я и еще долго сидел рядом.
3. А...
Пронзительный звон пробрался сквозь толстое одеяло и забрался в уши, нервно теребил барабанные перепонки. Я подождал немного, но телефон продолжал звонить, наполняя пустую квартиру какой-то нереальной, механической жизнью. Можно было даже представить, как телефонная трубка скачет по аппарату в надежде на то, что ее поднимут, как на другом конце провода кто-то ждет и считает гудки.
С трудом я распахнул глаза. По стене прыгали большие красные цифры "00.31" - кому еще приспичило звонить в такое время, тем более так настойчиво. Еще один вибрирующий стук маленького молоточка о загнутые куполом металлические пластины прокатился по квартире. Я резко встал. Опустив ноги на пол, больше всего в жизни возжелал сейчас либо не вылезать из-под одеяла вовсе, либо идти, не прикасаясь к полу босыми ступнями.
Преодолев в два шага расстояние от кровати до коридора, я сорвал трубку с аппарата.
- Да, - то ли вопрос, то ли утверждение.
- Привет, - в трубке зазвучал вполне мелодичный женский голос, от которого стало еще хуже - невозможно отругать звонившего и, положив трубку, вернуться в кровать, - ты не занят?
- Не особо, - признал я, - хотя уже давно лег спать.
- Ты не мог бы мне помочь, - спросил голос, настолько ненастойчиво и вежливо, что сразу захотелось оказать хоть какое, но содействие, - я уже несколько часов названиваю своим друзьям, но, как и должно быть в такой ситуации, все ужасно заняты.
- Знаешь, если бы я был твоим другом, то мне проще согласится, но мне голос твой что-то не припоминается. Не обижайся.
- Не обижусь, - утвердил меня голос, - Я тебе совершенно случайно позвонила. Просто решила взять и набрать первый пришедший в голову номер. Почему-то сразу я попала на такого человека, который не бросил трубку, едва заслышав мой голос. Так называемые "друзья", так и вообще, больше чем "здрасьте" от меня слышать не хотели. Все-таки, - как будто опомнилась она, - поможешь мне?
- Ладно, говори, что нужно? Если уж ночь и так безнадежно потеряна, то и помочь не составит труда. Тем более, кому-то с таким приятным голосом.
- Можешь приехать сюда, в "Паб 501". Я буду ждать тебя через час.
- А, - из трубки уже раздавались резкие короткие стоны.
Не спеша, я оделся. Зажег свет во всей квартире, но от этого мне не стало легче. Глаза еще немного слипались. Поставив чайник, я забрался под душ и добрую половину свободного до встречи времени провел под струями прохладной воды. Полотенца в ванной не оказалось, пришлось идти за ним в комнату, попутно оставляя за собой небольшие лужицы.
Оставалось меньше пятнадцати минут до встречи, когда я вышел из дому. Можно было немного и опоздать. Если уж звонящая и нуждалась в такой помощи, чтобы позвонить незнакомому человеку среди ночи, может подождать еще немного. Я уже и так оказал много чести, лишь согласившись придти.
Тогда я не придал этому звонку слишком большого значения. Все казалось лишь одним из небольших приключений. Я ошибся.
Она уже ждала меня. Сидя в одиночестве в самом углу бара, настолько сильно распространяла вокруг себя невидимый, но отчетливый дух опасности, что столики рядом оказались свободными. На первый взгляд я не дал бы ей и двадцати. Довольно-таки симпатичная молодая особа, вполне соответствующая своему голоску. Из одежды на ней было легкое обтягивающее платьице ярко-желтого цвета, под которым хорошо просматривались очертания нижнего белья.
Я, перебрав в голове всевозможные неприятности, которые могли бы произойти со столь миловидным созданием, не нашел ничего, что могло бы стоить мне дороже денег. Это меня немного успокоило, тем более что оставшееся до рассвета время предстояло провести с ней.
Немного привстав, она качнула мне головой, от чего ее аккуратно уложенные светлые локоны пришли в движение и зажили собственной жизнью. Каким-то женским чутьем она узнала во мне того, кому она обратилась за помощью.
- Привет, - выпалил я, опередив любое обращение ко мне, - если не возражаешь, я закажу себе кружку пива, а потом уж выслушаю все, что ты хотела сказать мне.
- Ах, да. Конечно, - она снова села, но перед этим придержала подол своего платья, чтобы не образовалось ненужных складок.
- "Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино...", - слова известной песни так и просились быть произнесенными в этой ситуации, - зачем такая спешность, и такие тайные встречи. Насколько я могу судить, ты сидишь здесь недолго. А я мог бы приехать куда угодно, - знаками я попросил официанта принести кружку пива. Опомнившись, вопросительно поглядел на собеседницу, она отрицательно кивнула, - Продолжим наш разговор.
- Ага, - она несколько удивленно смотрела на меня. Наверное, "я - по телефону" не вязался у нее с "я - реальным".
- Итак, что могло такого случится с тобой, чтобы звонить мне среди ночи, - когда мне звонят среди ночи и заставляют покинуть теплую кровать, я имею полное право называть человека на "ты", - Ничего настолько серьезного, чтобы я не мог решить с помощью денег, иначе тебя бы уже не было в живых.
- Нет, - ответила она. Зрачки ее серых глаз слегка расширились.
- И не страшно тебе встречаться с незнакомым человеком в столь позднее время, - пришла мне в голову интересная мысль, - Я вполне могу оказаться и подлецом, которому только и нужно, чтобы затащить тебя в постель.
- Нет, - снова обрезала она.
- Тогда рассказывай в чем твоя проблема. Только сразу предупрежу, что ты мне не будешь должна ничего. Все я сделаю только из чистого альтруизма, будь он неладен.
Официант принес пиво в запотевшем стакане. Девушка, сидящая напротив меня, закурила. Я приложился к стакану и выпил половину, зубы свело от холода. Казавшиеся безжизненными глаза, без выражения смотрели на меня. Сигарета в ее руках тлела абсолютно самостоятельно. Только тогда, когда ее огонек подобрался к ее тонким пальчикам, она улыбнулась.
Мир вокруг меня покачнулся от этой улыбки. Ей, наверное, ничего не стоило соблазнить любого мужчину. Аккуратно-ровные белые зубки сверкнули в приглушенном свете настольных ламп.
- Я, потерялась, - она до белизны в пальцах прижала окурок к пепельнице.
Я молчал, но в голове моей скакали кони. Одна мысль за другой ударяли копытами осознанья того, что в такой ситуации я навряд ли могу быть помощником. "Ей бы стоило обратиться в органы исполнительной власти или в какое-нибудь посольство, если она из другой страны". И только выпив вторую половину кружки пива, я смог выдавить из себя хоть звук.
- Чем же я могу помочь "заблудшей овечке"?
- Нет, ты не понял. Я потерялась не в буквальном смысле. Живу-то я здесь неподалеку. А вот какая-то часть меня, отвечающая за существование меня в этом мире, действительно пропала. И так как мое существование - это и есть я, я могу с уверенностью сказать, что "я" потерялась.
- Подожди, дай мне подумать, - я почесал затылок, - Ты потеряла свое "я", соответственно ты сейчас не существуешь, потому что без "я" человек существовать не может. Но ты сидишь сейчас передо мной, соответственно "ты" существуешь, поскольку я не страдаю галлюцинациями. Из этого можно вывести, что ты потеряла свое "я" внутри себя!?
- Возможно, но как я могу определить, если я его потеряла?
- Сложный вопрос. Только вот не могу понять, в чем здесь моя роль? Это работа, скорее, для опытного психолога. Если хочешь, могу дать пару телефонов. Только не звони им среди ночи.
- Они мне не помогут.
- Ты говоришь так уверенно, как будто обращалась уже ко всем психологам мира. Тем более, чего ты ждешь от владельца небольшой "пи ар" компании?
- Если говорить откровенно, то именно ты можешь мне помочь в поисках. Твой телефон я видела у кого-то из своих друзей, и он запал мне в голову. Мне нужна твоя помощь, я могу заплатить.
- Зачем было звонить ночью, я вот этого не понимаю, - с небольшим сожалением сказал я. Заманчивое приключение так и не состоялось.
- Я хочу сделать все в тайне от своего друга. Он постоянно со мной рядом и другого времени, как ночь я найти не могу.
- А-а, - протянул я и снова махнул официанту, - Тогда завтра за работу...
4. Нога
Шаг, еще один. Еще. Шаг.
Нестерпимая боль вгрызается в ногу на уровне щиколотки. Еще шаг. Потемнело в глазах, и запрыгали цветные пятнышки, как будто издеваясь надо мной. Еще шаг и в голове прояснилось так, что я услышал, как поют снежинки, упавшие под ноги, и увидел, как танцуют в свете фонарей те, что еще в воздухе. Свистел ветер в ушах.
Мимо спешили безучастные люди, лишь изредка бросая на меня сочувствующие взгляды. Я старался идти быстрее, но подвернутая нога мешала. Я ругал себя за неосмотрительность. Это же надо задуматься и не обращать внимания на дорогу, когда вся она покрыта тонким слоем льда, по которому впору было кататься на коньках. И, вот, результат. Именно на том месте, которое так тщательно обходил каждый день по дороге на работу. Именно на том - самом скользком и темном, где постоянно посмеивался про себя над поскальзывающимися людьми, умудрился упасть сам.
Еще шаг.
На электричку, которая увозила меня всегда в одно и тоже время вместе с полусотней других рабочих и студентов, я наверняка опоздал. Домой же возвращаться не было особого желания, и я продолжал идти. Меня обгоняли знакомые, здоровались и участливо интересовались состоянием моей ноги. В ответ они получали вымученную улыбку и по возможности оптимистичный ответ.
Еще шаг.
Перед глазами снова поплыли темные пятна.
- С тобой все в порядке, - спросил я сам себя.
- Да, - последовал мой ответ.
- Тогда не плачься, а иди смелее. Ничего страшного в легком вывихе нет.
Еще шаг и внутренний голос торопит. Еще и он орет на меня в приступе ярости. Еще и он пропадает вместе с болью в ноге. Я иду по пустой улице и полной грудью вдыхаю морозный воздух. Уже не спешу.
5. Мечта
- Останешься со мной?
- Да.
- И всегда будешь рядом?
- Да.
- Я этого не хочу.
- Тогда, прощай, - сказала она и выпорхнула в окно. Пролетела мимо столба обклеенного трепещущими на ветру объявлениями. На секунду зависла перед большой зеркальной витриной, любуясь своим отражением, и пропала.
6. Ссоры
- Я старался никогда не задумываться над тем, что думают обо мне окружающие люди. Я всегда делал только то, что хотел и мне было не важно, сколько пользы принесут мои деяния. Я жил только так, как было лучше для меня. Но иногда видел, что постигшие меня неприятности, задевают окружающих, и я постарался изменить себя.
- Тебя, к сожалению, уже ничего не изменит, - в подтверждение своих слов она кивнула головой, - Никого невозможно изменить.
- Я...
Мимо проехал трамвай, ненадолго заглушив своим лязгом и грохотом мои слова. Когда он исчез за поворотом, я продолжил.
- Я стараюсь, и мне кажется, что немного получается. Ты как думаешь?
- Тебе только кажется. Никогда тебя не изменить.
- Солнышко, вообще, хватит на меня ругаться. Я лично тебе же ничего плохого не сделал, а?
- Не сделал, но мог. И вообще, я намного младше тебя, так почему же я тебя учу, - последний вопрос уже предназначался явно не мне. Я почувствовал по ее голосу.
- За столько лет, сколько я тебя знаю, я не произнес ни слова вопреки тебе, может быть по этому? А может быть ты лучше меня ориентируешься в жизни? Впрочем, мне все это не важно. Я, каким-то извращенным образом, люблю твою критику. Может быть потому, что ты умеешь правильно критиковать. Ты говоришь мне, что тебе во мне не нравится - я, в сою очередь, стараюсь измениться. Скажешь, я нисколько не изменился за последние несколько месяцев, тем более лет?
- Изменился? Нет? Не знаю. Я не обращала на это внимания. Ты всегда оставался для меня таким, какой есть, и я всегда любила тебя именно таким.
- Только любила?
- Не плачься. Ты сейчас похож на маленького мальчика, у которого отобрали конфетку, - она ненадолго задумалась, - Вот я опять тебя третирую.
- Оно того стоит.
- Что - оно?
- То, что я получаю. Еще одни стимул стать лучше. Впрочем, не мне тебе говорить, ты, наверное, и так почувствовала, что за время моего с тобой знакомства, отношение людей ко мне стало несколько лучше, чем раньше.
- И это моя заслуга? Слабо вериться.
- Извините, мадмуазель, но я вынужден признать это, - я пожал плечами.
Она резко остановилась. Взяла меня за руку и повернула к себе. Если бы не новый трамвай я постарался бы ее успокоить. Моя последняя фраза, похоже, разозлила ее еще сильнее - она не любила, когда я разговаривал с ней официально, тем более так.
Я видел, как она открывала рот, но ее слова тонули в грохоте металлических колес. Поняв всю глупость ситуации, я улыбнулся ей. Она удивленно посмотрела мне в глаза. Я улыбнулся еще шире. Она не смогла сдержаться, и уголки ее губ поползли вверх. Похоже, ссора заканчивалась сама собой. Вот если бы мы могли постоять так еще и помолчать глядя друг другу в глаза.
Но трамвай снова уехал.
- Я не мадмуазель, - улыбка ее исчезла также быстро, как и появилась, - Вот ты и показал, что нисколько не изменился. Не можешь сдержать себя и не говорить со мной таким тоном.
Я молчал. Спор мог затянутся надолго, если кто-то не решиться остановиться.
- Что молчишь? Нет слов в оправдание.
- Да.
- Тогда молчи, - она шла рядом и молчала тоже. Я думал о том, как я смог выдержать с ней настолько долго, подвергаясь чуть ли каждый второй день таким вот нападкам. Наверное, я слишком сильно ее любил, иначе... Иначе меня бы просто сейчас не было рядом.
Кончиками пальцев она прикоснулась к моей руке. Осторожно, словно трогает раскаленный утюг.
- Мы, кажется, слишком много ссоримся, тебе не кажется.
- Нет.
- А, сейчас?
- Я не считаю ссорой и половину наших размолвок. Лишь совместным поиском истины, в котором мы иногда заходим слишком далеко и забываем, кем приходимся друг другу. Но, в конце концов, каждая наша размолвка - каждый поиск истины оборачивается тем, что мы вместе.
- Да.
- Мне, как и каждому мужчине нужна постоянная встряска. Некоторые заводят для этого любовниц, рискуя быть раскрытыми своими женами, некоторые занимаются экстремальным спортом, некоторые играют в казино. А же спешу домой, рискуя. Каждый день, после того, как я пришел, я рассказываю тебе о своем рабочем дне. Ты по-разному воспринимаешь мои слова. Иногда можешь вспылить, иногда считаешь мои действия слишком дурными или неправильными, но всегда говоришь мне об этом. Мне, на следующий день удается исправить положение, если оно затруднительно для меня. Благодаря именно твоим словам, твоей критике.
Она ничего не сказала, а ее рука скользнула в мою ладонь.
7. Шапокляк
Изрисованные стены мрачного подъезда пробегали мимо. Старый лифт с решетчатой кабиной, устрашающе скрежеща, медленно полз наверх. Тусклая лампочка на втором этаже освещала обшарпанные деревянные двери. Вверх на самый последний этаж. В маленькую, но уютную двухкомнатную квартирку, из окон которой открывается великолепный вид на город.
Лифт медленно, словно нехотя, остановился. Я отодвинул в сторону сетчатые двери. На площадке горела единственная шестидесяти ваттная лампочка, еле-еле разгоняя мрак на самой середине, но практически не доставая до углов. Где в чувстве безопасности скопились густые тени. Секунду назад блестящий глазок в двери напротив лифта потух. Снова эта старушка наблюдала за моим приходом домой. Она почти никогда не выходила из своей квартиры. В магазин для нее бегали какие-то пионеры. Да и те никогда не заходили дальше ее порога.
Я подошел к своей двери, чувствую на спине сверлящий взгляд. Когда уже открыл двери, заметил в самом темном углу площадки два новеньких чемодана.
- Чьи чемоданы, - спросил я у пустоты. Мой голос эхом пробежался по лестнице и скрылся на нижних этажах.
- Мои, - раздался девический голос. Присмотревшись, я увидел призрачный силуэт сидящего на подоконнике человека.
- Вы к кому, - спросил я, - Не боитесь, что чемоданы утащат?
- Не-а, - протянул голос, - Я к бабушке приехала, а она двери не открывает. А насчет чемоданов, да кто их тут утащит, ведь никто не ходит.
- К бабушке? Это к той, что живет в семьдесят третьей?
- Да, а что?
- Не откроет, - я хотел усмехнуться, но передумал, поняв всю глупость ситуации, - она никогда и никому не открывает в такое время. Может, боится кого? Хотя это не важно. Она и сейчас смотрит в глазок. Я-то уж знаю. Но все равно не откроет, даже если бы знала тебя очень хорошо. А так, когда ты была у нее в последний раз? Я что-то не припомню тебя, хотя живу здесь уже лет десять.
- Последний раз? Уж не помню когда. Лет пять, наверное, тому назад приезжала она к нам в гости. Больше я ее не видела. А тут, приехала учится в институт, - она громко всхлипнула, - и ночевать негде.
- Я бы тебе предложил зайти, но как ты обо мне подумаешь? Вот, мол, воспользовался моей беспомощностью и затащил к себе в квартиру, а потом и приставать начнет. Разве не так?
- Нет, - силуэт пожал плечами, - я вижу, вы человек хороший и голос у вас совсем не бандитский, - а я-то совсем забыл, что стаю перед ней как на ладони в свете засиженной мухами лампочки.
- Тогда милости прошу, - я распахнул двери, - Мой скромный дом в вашем распоряжении. Только, вот, не хочу пускать никого незнакомого, - девушка застыла посреди лестницы, - Так, что сначала - как тебя зовут?
- Это так важно?
- Нисколько, я тогда буду звать тебя "Веснушкой", хорошо, - в свете тусклой лампочки я увидел, что ее лицо было усыпано веснушками, - Заходи. Чемоданы твои я сам занесу, хорошо?
- Ладно, - она быстро сбежала по лестнице, наверное, чтобы избежать новых шуток с моей стороны, а я почувствовал легкое угрызение совести. Девушке и так было не легко.
На пороге нас ждал огромный кот. Огромными серыми глазами он удивленно посмотрел на гостью. Всех моих друзей он знал хорошо, но к чужакам не питал особой любви, из-за чего его прозвали сторожевым котом.
- Ах, какая милашка, - воскликнула девушка. Кот презрительно посмотрел на нее и отвернулся. Нисколько не раздумывая, он направился в сторону кухни.
- Он не любит чужаков, будешь чаю, - я снял с нее тоненькое пальто.
- Не откажусь, я не ела с утра.
- Отлично, - я почувствовал новую возможность блеснуть своими кулинарными способностями, - Ты пока проходи в комнату. Все, что хочешь, можешь посмотреть и потрогать, я не против. Главное, Веснушка, стеснение прочь. У меня в гостях бывает очень много друзей, поэтому все секретное спрятано очень хорошо. Там немного не прибрано, так что уж извини. Я не ждал сегодня никого.
Она мило улыбнувшись зашла в комнату. Я еще немного постоял в коридоре. Посмотрел в зеркало и поправил прическу. Потом показал себе язык и чуть, было, не рассмеялся вслух, но вовремя сдержался. Пора приступить к делу.
Пока я готовил на скорую руку скромный ужин, кот терся у моих ног. Из комнаты не доносилось ни звука. Она не включила ни телевизор, ни магнитофон, значит обнаружила мою библиотеку и сейчас сидит в самом удобном кресле, около стеллажа и перелистывает страницы какого-нибудь развлекательного романчика.
Погрузив две тарелки с закусками и кружки с чаем на большой поднос я пошел в комнату. По дороге чуть не разлил все в тесном коридоре, запнувшись о чемоданы. Кот участливо мяукнул
- Привыкай, котяра, может быть, когда-нибудь, у меня появится жена, и тогда мы уже не будем одиноки. Только, вот, тебе придется привыкать к постоянному присутствию другого человека
Кот не ответил, но слишком внимательно, а, может быть, укоризненно посмотрел на меня.
Веснушка спала. Действительно, разместившись в самом удобном кресле, она держала в руках толстую тетрадь с моими записями. Решив не беспокоить ее, я сходил в спальню и принес одеяло. Осторожно накрыл ее и сел на диван напротив.
Мне нужно было собраться с мыслями и подумать о завтрашних делах. Нужно было лечь спать и выспаться. Завтра предстояло напряженным и тяжелым - во-первых, нужно устроить эту мадмуазель, что сидит передо мной либо к ее бабке в квартиру, либо в приемлемое общежитие, во-вторых, встретится с издателем, и, в-третьих, навестить свою контору и узнать обстановку.
Глоток за глотком я опустошал кружку, а уходить в спальню все не хотелось. Присутствие в комнате спящего молодого и не лишенного привлекательности молодого создания возбуждало воображение. Приятные мечты смешивались с грустными воспоминаниями, а мысли о завтра в голову так и не лезли. Кот удобно устроился у меня на коленях.
- Смотри, кот, я, не отрываясь, уже полчаса смотрю на нее, и мне не надоедает. Как ты думаешь, что это такое, - я не дождался ответа, - Может быть мне действительно стоит жениться. Чтобы кто-нибудь, кроме тебя, мог быть со мною рядом, - кот укоризненно посмотрел на меня, - Ты уж не обижайся, но с тобой не поговоришь и, тем более, никогда не сходишь в ресторан или на прогулку по ночному парку.
Я аккуратно переложил кота на диван и встал. Подошел к Веснушке и поправил локон, настойчиво вырвавшийся из прически. Занеся поднос на кухню, я пошел в спальню и, не раздеваясь, упал на постель.
Теплый запах кофе пробрался в комнату и разбудил меня. Из кухни доносилось звяканье, бурление и еще целая гамма звуков. Я был аккуратно накрыт одеялом.
- Доброе утро, Веснушка, - она, достав, видимо, из чемоданов желтенький фартук, кружилась на кухне.
- Доброе утро. Извини, что распоряжаюсь твоей кухней, но очень хотела есть. Я приготовила завтрак. Умывайся, давай и кушать, - я немного ошарашено постоял в дверях кухни и побрел в ванную.
Оттуда я вернулся немного приободренный прохладным душем.
- Знаешь, Веснушка, ты навела меня на одну мысль, - я сделал небольшую паузу, размышляя, а стоит ли ей говорить, - Мне стоит жениться. Как думаешь?
- Точно подмечено. У тебя такой жуткий холостяцкий порядок, что можно провести вечность, приводя все в норму. Садись есть, а потом попробуем снова проникнуть в квартиру моей бабки. Только вот мне кажется, что жить я у нее не буду.
- Почему, - я сел за стол и надкусил жутко вкусный горячий бутерброд.
- А как ты думаешь, мне хочется жить с бабкой, которая меня домой не пустит, если я в библиотеке задержусь допоздна?
- Думаю, нет.
- Вот и я о чем. Но это не страшно. Сегодня откроется деканат в институте, и я возьму место в общежитии. Если ты не против, мои чемоданы побудут пока здесь.
- Конечно, нет, - пробормотал я с набитым ртом.
- Вот и ладненько, - она села напротив, на единственный свободный стул. На третьем сидел довольный кот. Она, по всей видимости, уже накормила его. И как ей так быстро удалось сойтись с этим дикарем.
Когда завтрак приятно улегся на самое дно желудка, мы вышли на лестничную площадку. За бабкиной дверью висела тяжелая тишина. Мы постучали.
Замок негромко щелкнул и тяжелая дверь немного приоткрылась.
- Кто, - просипел старческий голос.
- Бабушка, ты меня помнишь?
- Конечно же, - из-за двери показалось улыбающееся лицо старушки, - конечно помню милочка. Я так тебя ждала и вот ты приехала, - дверь снова закрылась, но через секунду распахнулась, освобожденная от цепочки, - Я вижу, ты уже познакомилась с моим соседом. Он хороший.
- Я это уже узнала, - сказала Веснушка.
- Ой, что же я держу гостей на пороге. Проходите, проходите.
- Я, пожалуй, пойду, Веснушка, вечером зайдешь за чемоданами?
- Да, - пропела она, но бабушка строго сморщила лоб.
- Никуда ты не пойдешь. Если я приглашаю гостей, то только тех, кого я уважаю, и не смей мне перечить. Сказала, заходи, значит заходи. Не на долго, уж не беспокойся, я тебя не задержу.
- Действительно, я же была у тебя, - вставила Веснушка, - Теперь воспользуйся гостеприимством моей бабушки.
- Точно подмечено, - сказала бабушка. Я сдался. Напор двух женщин, тем более одной достаточно опытной, я уже не мог сдержать.
Квартира старушки оказалась немного уютнее моей. Двери в комнату прикрывала тяжелая бордовая портьера. Из кухни пахло свежими булочками. Старушка словно ждала нашего прихода.
- Проходите гости. Я сейчас чайку согрею, а молодому человеку кофе. Насколько я знаю, он кофе любит поболе, чем чай. Я права, - она испытующе посмотрела на меня. Я в растерянности кивнул.
- Странная у тебя бабушка, - сказал я Веснушке, когда старушка скрылась на кухне.
- Я тоже так думаю. И откуда она знает, что ты любишь?
- Понятия не имею. Что ж, пошли пить чай со свежими булочками. Она ждет.
Бабушка действительно ждала нас на кухне. На столе уже дымились три наполненные кружки и стояло большое блюдо до краев наполненное всевозможнейшей формой плюшками. Мы расселись по стульям, а старушка металась по кухне, доставая неведомо откуда новые баночки с разными сортами варенья.
- Кушайте дорогие.
- Баб, а почему ты меня не пустила вчера вечером?
- Потому, что, Веснушка, - Веснушка удивленно распахнула глаза, - Я хотела тебя познакомить с этим прекрасным человеком, что сидит сейчас с нами. Я знала, что он вернется домой скоро, поэтому не боялась, что ты можешь замерзнуть.
- Но, баб...
- Слушай. Он одинок, правда, подружек у него много, но он остепенится. А ты уже подросла, чтобы стать хорошей женой. Да и зверуша моя так думает, - старушка хитро улыбнулась и погладила лежащую у нее на плечах огромную белую крысу.
8. Нечто обычное
Он пришел ко мне ночью. Не было ни стука в дверь, ни звонка по телефону. Он, просто, прошел сквозь стену и сел на край моей кровати. Я не видел его, только светящиеся белки глаз. Фонари на улице давно потухли, но я не спал, поэтому-то и увидел его приход.
- Помнишь, когда ты летал, - спросил он.
- Да, - ответил я шепотом.
- Незабываемое ощущение? Ветер треплет волосы. Кровь приливает к голове, и дышать становится все труднее и труднее. Потом выдергиваешь кольцо и чувствуешь сильный рывок, далее просто паришь словно птица, - он негромко всхлипнул, - у меня парашют не раскрылся.