-…ответьте, ответьте, прием, ответьте! Вас вызывает корабль Туман-1! Вас вызывает Туман-1! Прием, ответьте…
Крик Костина расходился по всем углам корабля, и, отражаясь от стен, возвращался в виде глухого гула: «…ответьте, ответьте…». Мы столпились вокруг него и ждали. Было понятно, что нам уже никто не ответит, но сдаваться нельзя. Нет, на самом деле, теперь уже нельзя ни сдаться, ни выиграть, но возникала настолько угнетающая обстановка, что терять надежду сейчас было совсем ни к месту, времени и ситуации.
С момента последнего сообщения от центра управления с Земли прошло два дня. За пару дней может родиться человек. За два дня человек может умереть. За два дня может быть совершено открытие, которое изменит жизни всех людей. Событие, которое изменит жизни. Могло ли за два дня исчезнуть все живое, может ли за это время исчезнуть сама Земля?
«…продолжайте экспедицию, скоро вопрос решится…» - может быть именно эти слова давали нам слабый толчок продолжать говорить в приемник, а может негласная сговоренность даже не думать об иных последствиях.
Прорезая непроглядный вакуум мрачного космоса, уже девятьсот двадцать третий день наш, казалось бы, затерянный и совсем одинокий корабль двигался по пути, тщательно просчитанному, заученному и уже предельно знакомому нам. Стороной мелькали тусклые точки и редкие небольшие камни, почти полностью заглатываемые черной смолой.
Внутри постоянно что-то жужжало. Это были двигатели, которые несмотря на значительное расстояние до жилых модулей, все же заставляли корабль дрожать и шуметь. Если закрыть глаза и забыть, где находишься, то можно услышать гудение облака из сотен миллионов мушек, окутавшего тебя с макушки до пяток, почувствовать колебания их пульсирующей массы, а может даже увидеть легкое мерцание света, отскакивающего от прозрачного тончайшего стекла их крыльев.
Серые, белые стены с вкраплениями в них блестящего металла, испещренные огромным множеством разноцветных проводов и кабелей, не давали слабому, но завораживающему свету дальних звезд, никакой, даже малейшей лазейки. Все было построено так, чтобы не было никаких заминок и преград на космическом маршруте корабля, предусмотренных или не предусмотренных инженерами. Оплошности привели бы к страшным потерям, и единственное, несущественное упущение – это отсутствие любых иллюминаторов.
Запах, странный смешанный запах пластмассы, электричества, окисляющегося местами металла и, будто, спирта, поначалу бил в нос, но он не только стал для нас привычным, теперь и не вспомнить, как пахнет свежий воздух, не сжатый и закачанный в огромные металлические баллоны.
В воздухе собралось и стойко держалось все то, что мы испытали за последние дни и чем болеем до сих пор. Жуткая усталость, как сонная тяжелая туча, теснилась и давила, выжимая последние силы, а жесточайшее напряжение и страх кололи электрическими разрядами в голову, грудь и ноги, добивая нас и высасывая остатки. Голова будто сжималась и комкалась изнутри. Руки при попытке что-то поднять, сжать или толкнуть превращались в бесполезные хлопковые жгуты, которые вот-вот порвутся от натяжения и старости, а ноги были способны всего только нести невероятно тяжелое и массивное тело.
Глизе 667 – это место, к которому мы должны прибыть через двенадцать дней, к которому человечество стремилось годами и долгими десятилетиями. Далекая и не до конца изученная экзопланета является открытием для нас. Уже почти два с половиной года корабль идет к этой цели на невероятных для человека когда-то скоростях – мы движемся быстрее любых частиц в космосе, быстрее звука и света.
Земля, родная, светлая голубая планета осталась далеко позади, но сейчас мне как никогда хочется быть именно там, одновременно с этим, меня пугает то, что я, возможно, увижу. Земля сгорела – так и есть. Она сгорела до тла, не оставив ничего на себе: поля, леса, дороги выжжены, дома снесены ураганами, люди погибли, а воды сгнили и стухли, оставив только привычный сине-серый цвет как напоминание, того, что можно было сохранить. Такой я не хочу увидеть планету, но образ постоянно мелькает перед глазами, как навязчивое воспоминание, поглощая изнемогшее от мыслей сознание черным дымом.
Центр управления сообщил нам о начале бомбардировке городов ядерным оружием два дня назад, и это последнее полученное нами сообщение. Если нам не отвечают, значит, все действительно происходит по придуманному мной сценарию, но может быть еще остались люди…
Леня Панков смотрел на меня с каким-то подозрительным прищуром, как жандарм на мятежника, тщательно вглядывался в мое лицо и искал что-то в нем. Я видел его краем глаза, но не поворачивался в его сторону. Я не хотел абстрагироваться от своих раздумий, несмотря на всю их достаточную мрачность. Он придвинулся ближе ко мне и, наконец, начал говорить.
- Думаешь, что там кто-то остался? – он отвел взгляд.
Его стальные серые глаза, над которыми чуть хмурились черные обросшие брови, внимательно и с легким едва заметным любопытством оглядывали окружающее пространство и людей, перескакивая с предмета на предмет, со стены на стену.
Я посмотрел на него, но не ответил ничего. Я не знал, что сказать и даже не думал над ответом. Я ждал его реакции. Пока никто из восьми человек экипажа, может, не думал, а, вероятней, просто не высказывал своего мнения и не проявлял какую-то решимость в действиях. Каждый погружен в свои мысли и в общую проблему настолько глубоко, что, казалось, сейчас совсем не время думать о ее решении, как бы это ни странно звучало. Когда тебя охватывает с ног до головы одно чувство, происходит то же, что, например, при обливании ледяной водой в теплом помещении. Тело на секунды коченеет, и не может понять, что с ним. Оно не думает, как ему согреться и спрятаться от очередной порции студеной жидкости, сейчас оно просто потрясено случившимся. То же происходит и с нами. Сообщение центра управления окатило нас морозным душем, и сейчас необходимо пережить эту травму.
- Мы уже очень близки к Глизе, - выждав время, Леня снова заговорил. – Нас послали на выполнение задания за сотни миллиардов километров, а значит, были уверены в успешности и в действительной необходимости его исполнения. Корабль направлен по точному маршруту, неприятностей быть не должно. Мы обязаны исследовать эту планету.
Грубый голос Лени выдавал слова одно за другим, четко и громко, едва не доходя до командного тона. Восемь пар глаз почти одновременно развернулись в его сторону, ожидая, что будет дальше. Леня продолжал диктовать:
- Судя по молчанию Земли, наша планета разрушена, а все живое истреблено. Мы долетим до Глизе, и будет понятно, что делать дальше.
Я был поражен подобным решением – бросить свою планету, возможно, выживших людей, и стремиться в неизвестное, когда позади есть хорошо знакомое. Я не стал молчать:
- А если там есть выжившие? Мы не сможем обратить произошедшее на Земле, но мы можем вернуться и остаться там. У нас небольшой выбор: либо мы идем по намеченному пути к неисследованной до конца людьми планете, либо возвращаемся домой. Оба варианта как рискованны, так могут быть верными.
- Земля уже непригодна для жизни. Если и есть выжившие, то это не на долгое время…
- Это не решение, просто оставить все, что было и есть на Земле и высадиться на другой планете, - Леню прервал мягкий, но громкий голос Голикова Сергея. – Сейчас у нас есть возможность вернуться, после высадки сделать это мы уже не сможем.
Управление на корабле было автоматическим, но для экстренных случаев инженерами было предусмотрено ручное управление космическим судном. После посадки корабля взлететь можно было бы только с разрешения центра управления, ведь планета было достаточно изучена, чтобы утверждать, что большой опасности для нас там ничто представлять не может. Мы не сможем вернуться, если приземлимся на Глизе.
- Но что, если на новой планете есть жизнь? Мы можем не выживать на Земле, а изучить Глизе лучше. Мы уже знаем, что Земля, скорее всего, разрушена, но что будет, если мы долетим до Глизе, пока неизвестно. Она очень похожа на нашу планету, и если так, вероятно, что там действительно есть жизнь, и если там есть хоть какие-то виды животных, даже простейших, то шанс выжить… - Юлия Фокина была послана в составе экипажа для изучения природы новой планеты.
Мы все понимали, что экипаж разделился на согласных с моей идеей вернуться обратно на Землю и приверженцев высадки на Глизе. Я твердо уверен, что нам нужно возвратиться на родную планету и будь так, принять ее участь. Нельзя винить людей в том, что они потеряли надежду и готовы двигаться в неизвестное, но принять их мнение я не могу.
- Мы должны принять общее решение: двигаться дальше или повернуть назад. Если оно не будет принято единогласно, то будет верным опираться на мнение большинства, - Леня высказал общую мысль.
Было и без того ясно, что принять решение единогласно невозможно: каждый из нас решает при этом вопрос своей дальнейшей жизни. Голосование стало единственным вариантом. Леня на секунду перевел взгляд на меня и продолжил говорить:
- Таким образом, я прошу каждого высказаться.
Пять человек… Пять человек из восьми высказались против возвращения на Землю. Мы летим на Глизе.
Я не мог допустить такого. Это решение прямо влияло на мою жизнь, и даже если большая часть экипажа против возвращения, возвращение стало бы верным путем.
Я, Голиков Сергей, Шувалов Олег – мы были единого мнения. Управление кораблем и всем оборудованием в нем происходило в командном отсеке. Для переключения корабля на ручное управление нужно было голосовое подтверждение половины экипажа в течении пятнадцати секунд.
Лев Костин определенно был подходящим человеком. Он не был слишком уверенным в себе, но часто говорил без умолку, нам нужно было лишь заставить сказать его кодовое слово.
Командный отсек – это место, где собирался весь экипаж на большую часть дня. Здесь было место отдыха, принятия пищи и общения. Отсек напоминал комнату отдыха: по периметру стояли мягкие кресла, обитые прочной водоотталкивающей тканью и простые длинные скамейки, небольшие низкие столики, твердо закрепленные на полу, в толстых стенах спрятаны большие ящики с запасами еды, одежды, минимальных бытовых принадлежностей и с местом для мусора. В стороне от всего этого, в огороженном нетяжелыми створками-перегородками из полупрозрачного пластика, находился бортовой компьютер.
Мы дождались, пока из командного отсека отсеялась большая часть людей. Пока не ушли все, Шувалов и Голиков беседовали с Костиным. Он настолько растворился в беседе, что даже не думал уходить. В отсеке остался только Леня.
По-видимому, Леня не собирался уходить, но он не выглядел настороженным или подозрительным, обратно, его поза была расслабленной, а глаза не фокусировались на чем-то: он то поглядывал на потолок, то опускал голову, изредка его взгляд проскальзывал по оставшимся членам экипажа и скользил дальше, по креслам, столикам и ящикам…
Вдруг, Леня встал со своего места и подошел к беседующей компании. Он что-то хотел сказать им, но перед этим повернул голову на меня. Он хочет, чтобы и я слышал.
- Вы знаете, Витя Кузин сегодня с утра отключил возможность использования ручного управления. Чтобы все было честно.
Мне стало понятно, что Леня, довольно проницательный по натуре и умный человек, то ли предвидел такую ситуацию, то ли сделал это как ознаменование бесповоротного во всех смыслах полета на Глизе. Кузин – инженер бортового оборудования корабля, знающий его как свои пять пальцев, определенно отключил возможность перехода на ручное управление безвозвратно, потому, дальше мой план безнадежно рушился.
Через час нас ожидает высадка на новой планете. Я успел смириться в этим, но нахожусь в яростном волнении. Земля – это все, что я видел до этого в своей жизни. Какой будет Глизе? Только сейчас я понял, что, скорее всего, больше не увижу всего, к чему привык. Здесь не будет городов и людей, здесь не будет зверей и растений, которые окружали меня с детства на родной планете, и в лучшем случае мне надо будет привыкать к новой жизни, совсем другой, а в худшем… я не знаю что меня ждет.
Корабль приземлился. Атмосфера должна быть практически идентичной земной, но в целях безопасности мы надеваем на себя защитные костюмы: громоздкие, тяжелые, неудобные – но все же необходимые нам для начала.
Я увидел планету. Большие кучевые облака, сквозь которые видно прекрасное светло-голубое небо, освещаемое белым светом, под ногами блестящая галька неправильной формы, темный крупный песок, земля влажная, будто бы болотная, настолько, что по поверхности текут сотни крохотных ручейков, которые почва не в силах впитать. Но не видно ни одного дерева, все покрыто примитивными зелеными растениями и кустиками.
Через несколько часов после высадки, исследование воздуха, небольшого куска земли вокруг нас и растительности, показало, что планета действительно имеет невероятное сходство с Землей, но она настолько молода, что на ней еще нет даже самых простейшей животных, всю жизнь на ней составляет только трава и кусты. Мы здесь одни.