Срываюсь, срочно мчу к иудину жилью; 
С порога, матом крепким иуду потрошу. 
Посланец зашатался от дерзости такой... 
Кричал, что невиновен во всей этой игре, 
Напрасно опозорен в России атташе... 
Но я ушёл уже, по двери пнув ногой. 
И тем же вечером явился в дом повеса, 
Раскланялся слегка, письмо представил: 
"Ваш вызов принят от имени Дантеса. 
Он выстрел первый за собой оставил". 
 
Уж полночь близится, а нет ответа, нет! 
Зачем барону поворот такой? 
Кто дал ему столь каверзный в себе совет? - 
Дуэль, конец карьеры, ты - изгой... 
А что с Дантесом, коль в дуэли повезёт, 
Прославится ли, понесёт позор? 
С Катюшей убежит иль ужем уползёт, 
А, может, должностью украсит двор?! 
Не верю в это, где-то третий есть, но кто? 
Кто знает мой характер с первых уст 

И шепчет звонко в стиле "дед-пихто", 
Того спасёт от мрази только дуст. 
 
За что были ссылки, всем слухам не верь, 
Там с чьей-то подачи случалась дуэль. 
С цензурой проблемы, так были всегда: 
Различные темы, цензура строга. 
Ну, независим я в поведении, 
Ну, вольнодумец, есть своё мнение. 
Но не придворный поэт я, простите, 
Там званье моё камергер, коль хотите.  
 
Монархабсолютизмы есть и у других, 
Но нет погони там на их поэтов. 
У нас же мы привыкли "бить своих", 
За что всё это, в прессе нет ответов. 
Поэт никогда не разрушит систему, 
Но должен, обязан о ней говорить. 
У нас он глашатает лбом об стену 
И ищет пути, как ему с этим жить. 
 
Я будто теряюсь и речь изменил, 
Неужто с собою заговорил? : 

- Послушай, друг, запьём торжественность момента, 
Я может, вдруг, услышу пару комплиментов. 
- Ты выше стал Александрийского столпа, 
Я видел, знал и верил в то всегда. 
- Зачем зашёл? Всей мыслью поддержать! 
Слушок прошёл, не смог иначе. 
Ты лучше знаешь, как курок нажать 
И понимаешь... жду тебя на даче. 
- Так разопьем торжественность момента, 
Нам хватит памяти служить свободе, 
И занесём, не требуя патента, 
Слова на паперти - в Лицее были в моде. 
 
Сухое перо. А что это было? 
Вздремнул на минуту, который там час? 
Смотри-ка, чутьё: ровно полночь пробило. 
Есть время ещё, от зари - про запас. 
И тут потянулись пальцы к перу, 
А что до бумаги - лежит на виду; 
Энергия прёт, закончу к утру, 
Из сонма событий лишь суть извлеку. 

Событий яркие явления кружат 
На множестве сидений карусели. 
Из круга пару вытащишь, опять сидят, 
Места все заняты - когда успели? 
Из двух, по памяти, вернулось лишь одно: 
Далёкое, родное на Псковщине село. 
 
Мелькнуло детство, там, в поместье дедушки, 
В именьи родовом - просторы, красота; 
И няня вечная, казалось мне тогда. 
С ней вечера, покой и сказы древности... 
В именьи - три села: Михайловка, Тригорка, 
А место там, где монастырь - то Святогорка, 
Так исстари селяне говорят, ну как обычно. 
По правилам - все окончания на "-ское". 
Что для простых крестьян - громоздко, непривычно, 
Им светскость тяжела и легче всё мирское. 
 
Два года в нём я ссылку отбывал 
Среди дубрав шумливых, нив златых, 
Холмов, озёр... Под пенье птиц мечтал, 
Гулял задумчиво среди кустов младых... 
 
Менялись дважды там зима и лето, 
И пролетели эти годы незаметно. 
 
Встречает меня няня у главной из дорожек, 
Завидев, спрыгнул наземь с трусцой бегущих дрожек. 
Я подошёл к ней и, нежно обнимая, 
Утёр слезу с морщинистых ланит... 
И медленно пошли, беззвучно вспоминая 
Ту комнату, что тайны многих лет хранит. 
Немного слов про тайны, что в комнате хранились, 
Потом - к воспоминаньям, где мы остановились. 
 
/Боюсь, что не с меня там тайны зарождались, 
А раньше, с маменьки, на малой родине. 
Вручить её в опеку няне не стеснялись - 
Младой ещё Ирине Родионовне. 
(Устами детскими, весельями и стонами 
Незримо ставшей Ариной Родионовной), 
Годков семнадцать ей, возможно, было -  
Пришла по зову, про метрики забыла. 
Работы исполняла тихо, споро, славно; 
Души не чаяли в ней пра- и предки...

И годы пронеслись так скоро и так плавно, 
Что с ней взрослели уже мы - от мамы детки. 
Два поколенья с нею, роднее нет души... 
Дела земные сделав, покоится в тиши!/
 
Ворота домика опального скрипели, 
Как будто много лет никто не открывал; 
На первый взгляд, все вещи оскудели 
И здесь сто лет никто не проживал. 
Вошли в ту комнату. Заправлены постели, 
А в центре, скатертью прикрытый, стол стоял. 
Откуда взялся грохот с коридора? 
Дверь нараспах, врывается Алёшка, 
Тот самый, что с похмелья домашних доставал. 
Я вечно помогал ему немножко, 
А в грозные минуты "выгнать" - выручал: 
Средь челяди - один мужского пола. 
 
И тут же мчится эпизод из первой пары, 
Что с карусели снял, - второй октавы: 
Кто б мог поверить: Бенкендорф, Москва, дела... 
Ведь это он меня по просьбе Николая, 
 
Прервав арест, увозит из села; 
Сначала в Псков, и почтой в кабинет царя 
Пришли, с постели взяли, не предупреждая. 
Глубокой ночью. В начале сентября. 
Да! Беседы той вовек я не забуду! 
В итоге мы с царём - почти друзья: 
С моих трудов убрал цензуру 
И все Решения взял лично на себя.

Продолжение следует