Услыхав впервые, я думал, что всё это фейк. Но нет, сообщает "Новая газета": планируется в Петербурге воздвигнуть монумент Жанне д`Арк. Смерть англосаксам, одним словом!.. Организаторами художественной акции названы французский политик и бизнесмен Филипп де Вилье и российский миллиардер Константин Малофеев. ...Нет, я чту Марину Ивановну Ле Пен, приятельницу нашего президента, спортсменку, и вообще, председательницу Национального фронта Франции, на чьих знаменах реет лик святой воительницы, роялистки и патриотки века ХV (хотя, полагаю, цели НФФ с филомигрантской и укропобойческой политикой царя россиянии, воплотившего идеи к\ф "Цирк", совместимы слабо). Но где Российская Федерация, и где Жанна д`Арк? Это ж не Жорик Депардье...
Оказывается, в безбожном Советском переулке, между 3-й и 4-й Красноармейскими улицами, где намечается этот архитектурный перформанс, и где естественней видеть монумент подполковнику КГБ СССР.
Выдвинула идею в 2015 г. французская ассоциация "Друзья Жанны д`Арк", воплотили ее "граждане русского мира": дети советских эмигрантов III волны ("евмигрантов") Леонид Беркович и Борис Лежен. Центральный район города -его уютный край к Обводному каналу между Московским и Измайловским проспектами должна "украсить" поставленная на 3-метровом основании инфантильная девушка в ночной рубашке(sic!), со знаменем роялистской атрибутики и пропорций республиканского флага, осваивающая позу "ласточка" (хатха-йога), и с мечом на боку (хотя знамя в деснице):
Фото Интерпресс
(Настоящая Жанна: бастардесса на крестьянском воспитании, была 180-см роста и атлетического сложения и свободно носила доспехи...) Отвертеться, как и в случае с масонской "Башней мира" (на б.\Пл.Мира: после того, как ей вернули законное, историческое имя Сенной) - теперь, по словам "Новой газеты", невозможно: французский бизнесмен содействовал идеологу РФ Малафееву в оборудовании (псевдо-)"исторических парков" в "освобожденном от укропов" Крыму и в Москве. Отдариваться власти РФ - даже не гОрода, а страны - вновь намеренны обликом С-Петербурга.
14-го февраля на Градостроительном совете проект обсуждался. Странный вид памятника, скорей уместный для Свободы Баррикадной, вопросов не вызвал. По слову докладчика - Берковича, статуя есть "мостик дружбы от российской эмиграции во Франции к России в условиях санкций". И хотя тождественный памятник, и тем же Беней Леженом, поставлен в парижском пригороде ("предпроект" - по Берковичу), Гл.архитектор Петербурга Владимир Григорьев его поддержал. Возразил рецензент проекта, председатель правления Союза художников Александр Сайков: "Если ты хочешь человеку что-то подарить, ты учитываешь его вкусы. Французская сторона не учла стилистику Петербурга. Я не уверен, что эта вещь укрепит российско-французские отношения..." И пока, Градсовет предпочел уклониться от выражения определенного мнения, предложив авторам подготовить цельную модель с постаментом, и лучше обдумать место установки.
Мода на воительниц, воплощаемых искусством, вообще нова. В прошлом, когда мужчины правящих сословий (создающих культурные запросы) с детства тренировались на гимнастических снарядах, готовясь для рыцарской службы, и имели естественную своему полу физическую форму, такого запроса не возникало. И про эльзасскую девушку - немку, говорившую по-французски с акцентом, после эпохи централизации при Людовиках ХI\ХIII (разрушавшей региональные предания), банально позабыли. Ватикан о ней вспомнил лишь при Льве ХIII (1878 - 1903)!.. Плебейский и вульгарно-социалистический (в идеях) ХIХ век породил во Франции легенду о крестьянском происхождении "народной героини", подобную советской легенде о "крестьянстве" образованной казачки-староверки Алены Арзамасской (мастерицы стрельбы из тяж.лука: дворянского оружия на Руси). Постмодернистский и извращенный ХХ век - востребовал легенду о сексапильной фехтовальщице, крошащей мазохистов-мужчин в капусту, воплощенную Милой Йовович. Хотя подлинная Жанна, выполняя монархическую "божественную миссию" исполненная полководческого достоинства, вопреки поэме Шиллера, опере Чайковского и фильму бульварного режиссера Л.Бессона, даже оказываясь в гуще боя, оружия подчеркнуто не обнажала...
Сейчас гейропейские мухи из голов "французских патриотов" переместились в головы идеологов нашей "православной" Олигархии. И, за неимением познаний в истории Руси, они телепортируют в Петербург, в 1854-1856 гг. оборонявшийся от французов, персонаж мифологии "союзной" (бизнесу пригожиных и малофеевых) страны. Хотя Россия знала и собственных воительниц - требующих увековечивания, более заслуженно, нежели жертва холокоста Роза Люксембург или первая крымнашистка Роза Залкинд (Землячка). Подвиги их достойны памяти, куда прежде, нежели монстранток февральского (Ст.ст.) петроградского Пурима 1917 года, низвергавших Русское царство!
Деяния русских поляниц (это звание общего корня со словами исполин: древнее звание богатырей, поле: синоним всаднического поединка...), запомнились былинному эпосу. Но, увы, ввиду половой принадлежности они являлись "источником греха" и не вызывали интереса "нашей" византийской церкви, до ХVII в. владевшей престижными жанрами книжности (писавшимися уставными почерками на хорошей бумаге). Если кто не знает: в средневековых священнических Епитимниках тягчайшим сексуальным прегрешением называется не любодейство, не гомосексуализм, и даже не скотоложство. О, нет, страшнейшим православным интимным грехом является соитие с подругой, с предоставлением ей "верхнего" положения... Это не "невзоровский" анекдот [Е.Мороз "Веселая Эрата", 2011 (см. лит-ру)]! Корни православной нравственности объективные: "...Культ Аттиса не случайно просуществовал весьма долго и впоследствии распространился на запад вплоть до Рима. Бытовой его основой явилось наличие тысяч евнухов во всех древневосточных государственных хозяйствах. Они составляли численно немаловажную группу населения, и из них охотно вербовали высших чиновников, писцов, нередко военачальников. Т.обр., мальчик-раб, оскопленный в детстве, имел лучший шанс, чем его сверстники, "выйти в люди" и занять значительное положение в обществе, обучиться грамоте и книжной мудрости. Эта группа людей нуждалась в идеологическом оправдании своего положения как отнюдь не позорного, а в чем-то даже почетного. Такое оправдание они находили в том, что их состояние дарует освобождение от страстей, влияние которых приписывались бедствия рода человеческого. Тем самым культ Аттиса включался в число тех мистических течений конца эпохи развитой Древности и начала поздней Древности, которые от чисто ритуалистических религий, оправдывавших традиционные порядки и лишенных этического содержания, или к поискам высших нравственных основ человеческого существования" ["История Древнего мира", кн. 2-я (3-е изд.), 1989, с.63]. Наследие его, наравне с иудаизмом, оказалось христианским, прежде всего восточно-христианским. Не случайно, что в русском языке - единственном среди славянских языков, подвергавшемся тысячелетнему византийскому "окультуриванию", мужской эквивалент понятия незамужней женщины указывает не на лишенного жены (неженатого), а на холостого (оскопленного: выхолощенного)...
Общерусские летописи, дошедшие в исполнении лиц духовного звания либо книжников, находившихся под влиянием их этикета, сообщений о подвигах русских воительниц практически не сохранили. Не осталось упоминаний о них и в наиболее тиражных - церковных жанрах. Неподобно "источнику зла" являть мужескую доблесть (сделать и ее осуждаемым деянием греко-христианским церковникам на Руси не удалось)! Исключение сделано было лишь для Ульяны Максимовны Вяземской, изрубленной, в борьбе поразив ножом князя Юрия Смоленского: в пьяном бесчинстве на пиру в Торжке под Рождество 21 декабря 1406 г. зарубившего Семена Вяземского, приказав слугам тащить супругу вассала на ложе. Но и здесь исключение возникло не сразу (новеллы нет в летописях Академической, Рогожской, Тверской, Новгородской 1-й, она вымарана из Никоновской и Владимирской летописей 1520-х уже гг., хотя чудеса от тела княгини явились уже с ледоходом), и лишь ввиду одобряемого действия Ульяны: отказа ее от "не узаконенного" (венчанием) секса. А сам князь Юрий - холуй московских государей, погибший от последствий ранения, нанесенного насиловавшейся дамой, был причислен к лику святых еще прежде неё, с примитивным поводом: дарением от него Москве иконы Богоматери Смоленской. Это прочувственное отношение, именно к Юрию, видно из его церковного некролога, современного событиям, стоящего в Троицкой летописи [ПСРЛ, т. 18, с.282]...
Традиция этикетных умолчаний благополучно дожила до Нов.Времени, когда, для примера, добросовестный ученый Экземплярский, в биографиях князей указывая полное происхождение, специально оговаривая случаи, где о происхождении по женской линии неизвестно ничего, рассказывает о детях кн.Ивана Александровича Ростовского и, тем не менее, о знаменитой матери оных скромно "забывает" [А.В.Экземплярский "Вел. И удел.князья...", т. 2, 1891, с.61]. Характером ученого с семинарской фамилией склонность к данному умолчанию, увы, была вполне предсказуема: видя противоречия летописных новелл и житий, он отдает предпочтение источникам церковным [см. там же, с.365]...
Разумеется, благоверных воительниц не канонизировали (потому не осталось их, хотя бы иконописных, изображений). Но скупые известия о них остаются.
1."Столп православия Александр Ярославич" и княгиня Тверская
В 1250 г. вел.князь Владимирский Андрей вступил в династический брак с Устиньей: дочерью Даниила Галицкого, последнего борца за независимость Руси, оклеветанного советской - евроненавистнической цветной историопропагандой. Вскоре Владимирский государь - Гуюк-ханом, представителем "византийской партии" Каракорумского царства поставленный вел.князем Суздальщины [см. Л.Н.Гумилев "Поиски вымышленного царства", гл. 8-я], и его вассал Ярослав Ярославич Тверской - млад.братья Александра Невского, признавшего вассальную зависимость от татар-несториан (злейших врагов православных) [см.: там же, прим.76], - отвоевали у него столицу рода Ярославичей: Переславль Залесский [Экземплярский, с.с. 448-449]. После смерти Гуюк-хана - Русь, князей, поставленных Каракорумским ханом, ожидала карательная экспедиция его преемника Мунке-хана, ставленника центрально-азиатских несториан. ...Рассказываемое здесь - будет непривычным для читателей, воспитанных в парадигме примитивной дикости ("шаманизма") кочевников-монголов и культуры, цивилизации, благородства христиан - европейцев, нелепости идей о христианской религии в Монгольском Улусе. Ложность этой парадигмы многокнижно доказывалась представителями т.наз. "евразийства", правда, старательно умалчивавшими об идейных отцах своих построений об азиопстве России: польском идеологе Духиньском и британском геополитике Маккиндере. Не помогут здесь и труды Л.Н.Гумилева: познававшего в детстве историю по дореволюционным книгам, но, будучи историком Центр.Азии, а не Руси, зависимого от советской историографии: инорасовой и нацелено разжигавшей ненависть к Белому миру (хотя уже в предреволюционной историографии была видна поставленная задача: раздувание германофобии, заказанное англо-французской Антантой). Я тоже далек от сей парадигмы. Но не столько в первой, сколько во второй ее половине. О том, насколько далеки были от благородства и культуры - христиане (европейцы) вообще, а греко-христиане в особенности, в наше время достаточно известно, благодаря трудам к.филол.н.Юлии Латыниной и выпускника филфака ЛГУ Александра Невзорова.
В преддверье карательной экспедиции монголов-несториан - Ярослав Ярославич Тверской, по-видимому, отправился за помощью (видимо, к Даниилу Галицкому). В отвоеванной крепости, стольном граде клана Ярославичей-ортодоксофилов, с воеводой Жидиславом села Ярославова княгиня. Это - обычная европейская практика Средневековья, для Руси она лишь выглядит странной, ввиду многовековой евроненавистнической пропаганды Православной церкви и сформированного ею этикета формулирования летописных известий, а также ее ближневосточных гинофобских предрассудков. Благодаря оным, в частности, православных княгинь, против относимой к язычницам Ольги, обычно не зовут по личным именам, а лишь по отцу либо по мужу. Но на самом деле, в русских княжествах названная практика была столь же обыденной.
О дальнейшем источники расходятся. Рассказ о битве, данной монголам и проигранной Андреем Ярославичем, бежавшим с Руси, повествуют летописи, неизвестные в древних списках. Московский Свод кон. ХV века: "...Того же лета прииде Неврюй, и Котья<г>, и Олабуга Храбрый на Землю Суздальскую со многими вои на вел.кн.Андрея Ярославича. Бысть же в канун Боришу дни, безбожныи татарове под Володимерем перебродишася Клязьму и поидоша ко граду к Переславлю, тающееся. На утрей же на Бориш день срете их князь великий Андрей с своими полки. И сразишася обои полци, и бысть сеча велика. Гневом же божиим за умножение грехов наших, погаными хрестьяне побежени быша, а князь велики Андрей едва убежа. И приеха в Великий Новъгород, новогородци же его не прияша. Он же еха ко Пъскову, и тамо бысть немного, ожидал бо бе свое княгини; и он оттоле со княгинею идее в неметцкий град Коливанъ, и остави ту княгиню, а сам ступи за море во Свейскую землю. Местер же Свейскы срете его и прия его со честью. Он же посла по княгиню в Колыван, и бысть ту неколико время, и со княгинею во Свейской земли. Пребыв же паки ту, и по том, приде во свою отчину. А тогда безбожнии татарове плениша град Переславль и княгиню Ярославлю яша, и дети изымаша, и убиша ту воеводу Жидослава, и княгиню убиша, а дети Ярославли в полон поведоша, и людей много полониша, и, много зла створи, отыдоша" [ПСРЛ, т. 25, с.с. 141-142]. Как будто, новелла прежде уже компилировалась: чужое название Колывань пишется двояко: Коливанъ\Колыван. А так эта новелла изложена в 1-й (по 1256-й год) части Тверского Сборника, извлеченной его компилятором, а также редактором Львовской летописи, из Свода 1518 г.: "Того же лета прииде Неврюй, <и Евирил. - Львовск.список> и Котьяк, и Олабуга Храбрый на вел.князя Андрея Ярославича и на всю землю Суздальскую, идоша к Переяславлю, таящееся. И срете их князь великий Андрей с полки своими, и победиша их татарове. И беже князь Андрей в Новгород Великий, та же и к Пьскову, ту же дождася княгыни, идее въ Колывань. Оттуду паки идее в Свейскую землю, и тако местер Свейский срете его, и пра его с честию, он же посла по княгыню в Колывань, и тамо за морем князь Андрей в Свейской земле убиен быша. А татарове Неврюевы взяша Переяславль, и яша княгыню Ярославлю и 3 детми, и паки убиша ю, а дети в полон поведоша, и Жидислава воеводу убиша" [там же, т. 15\2, с.396 (там же, т. 20, с.163)]. Ермолинская летопись 1480-х гг. приводит эту же новеллу, лишь слегка сокращенную (т.е. редактировавшуюся и до 1518 г.) [там же, т. 23, с.83].
Известие о гибели князя за морем, оказавшееся недостоверным, пришло в Новгород, где в летописях и застряло, выправляясь за его пределами. Новгородцы ценили Александра Ярославича - в жизни противника византийцев (что умудрилась "развернуть" на 180 градусов российская историография, а заодно и русофобская историография немецкая). Потому новгородцы заранее порадовались известию о смерти его брата-соперника, ставленника православных. Т.е., эта редакция достаточно ранняя. Однако, Новгородская 1-я летопись Старшего извода (список 1330-х годов), наряду с волынской Ипатьевской летописью, даже не упоминают об этих событиях, не полагая имевшее место (в реальности) значимым!
В суздальской летописи по Лаврентьевскому и Симеоновскому спискам мы видим иное изображение событий. Здесь нет ни слова о битве, будто бы, данной монголам бежавшим c Руси, проиграв ее, вел.кн.Андреем: "В то же лето здума Андрей князь Ярославич с своими бояры бегати, нежели цесарем служити, и побеже на неведому землю, со княгынею своею, и с бояры своими. И погнаша татарове в след его, и постигоша (настигнув) у города Переяславля. Бог же схрани и (его), и молитва его Отца. Татарове же россунушася по земли, и княгыню Ярославлю яша, и дети изымаша. И воеводу Жидослава ту убиша, и княгыню убиша, и дети Ярославли в полон послаша, и люди бес числа поведоша, да конь и скота, и много зла створше" [там же, т. 1, с.470]. Это говорит древнейшая рукопись (Лаврентьевский харатейный список 1377 г., по-видимому, в редакции еп.Дионисия Суздальского). Летописец разделяет обстоятельства пленения княгини (глагол яша применялся к взятым в бою - пойманным на аркан), и ее малолетних детей (изъiмаша). Видимо, так же было и в сожженном в 1812 г. харатейном Троицком списке: в примечаниях Карамзина какие-либо разночтения харатейных списков не отмечены от 1235, и вплоть до 1264 года (где, как раз, речь об Андрее) [там же, т. 18, с.с. 54, 72, прим.].
Статья исключительно интересная и, главное, архаичная по этикету: засвидетельствовавшая свою древность. В ней сохранились следы упоминания летописным первоисточником ("выправленным" духовною цензурою) дохристианской молитвы за князя его покойного, но не канонизированного отца: "Бог же схрани и, и молитва его отца" [см. В.Л.Комарович "Культ рода и земли...", ТОДРЛ, т. 16]. Цензор постарался представить дело так, словно речь идет о молитве Бога-Отца, Саваофа, не учтя, что Саваоф это Вседержитель (Ему некому уже адресовать молитвы: выше никого нет!). Церковник-цензор также забыл, что местоимение "его", писанное без титла, подразумевает не Бога-Сына, а князя Ярослава Всеволодовича (+ 1246 г.), отца вел.кн.Андрея. Это означает, что статья древняя: это ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ упоминание в летописях о загробных родительских молитвах за здравствующего князя (последнее осталось только под 1293 годом, за Ярослава Тверского, и ТОЛЬКО в Лаврентьевском списке 1377 г. с Тверской летописи 1305 года). Критический тон хрониста, осудившего Андрея за нежелание "служить" несторианской Орде, позволяет думать, что статья писалась прежде поражения несториан в Монгольском Улусе, до 1290 г. [см. Гумилев, гл.9-я].
Но нам здесь важней иное: хронистом ни словом не упомянут бой, данный Андреем монголам - несторианам, пришедшим громить нечестивых греко-христиан. Эта версия находит подтверждение во Владимирском Летописце: "...того же лета князь Андрей Ярославич не хотя итти в Орду, служити им (татарам) и выходу давать. И прииде на него Неврюй с половцы, и согна Андрея с Суздаля. И бежа князь Андрей Ярославич с княгинею своею и с бояры своими. И татары погна по нем, и дошед Переяславля, и княгиню Ярославлю яша, и дети ее. И воеводу Жидислава убиша, и княгиню Ярославлю убиша, а детей в полон взяша, и много зла створиша. А князь Андрей Ярославич идее за море в Свеи, и тамо его у чуди убиша" [ПСРЛ, т. 30, с.с. 91-92]. Новгородские летописи 1-я Младшего извода (1440-е годы) и Карамзинская 2-я, а также Рогожская и Московская Академическая приводят конспект именно этой версии событий. В оппонирующей новелле, как будто, летописец проговорился: сообщив о битве с Андреем, он, тем не менее, добавил, что татары, переправившись через Клязьму под Владимиром, шли к Переславлю тайно: еще не раскрытые.
Как видно, вел.князь Владимирский Андрей, обратившись в бегство, и не думал о сопротивлении нашествию (Никоновская летопись так и говорит, хотя и повторяет новеллу о проигранной битве) [там же, т. 10, с.138]. Отчасти оправдывает его то, что несториане поддерживали его ст.брата Александра, попытка обороны разоренного, вырезанного и опустошенного в 1238 г. Владимира Залесского, ничего не решала, а бегство лишь очищало престол брату: уже вел.князю Киевскому и Новгородскому.
Но воины хана Мункэ не собирались миловать вражеского вассала. Однако на их пути оказалась супруга Ярослава Тверского: возглавившая оборону столицы Ярославичей. Мы не знаем ее подробностей, хотя об этом, об утраченных известиях говорит оставшийся эпитет одного из нойонов, неуместный в отсутствие боев: "Храбрый". Жаркий бой за Переславль засвидетельствовала археология: толстый слой пепла, оставленный полностью сожженным городом. Но даже имя Тверской княгини - этой единственной героини войны Ярославичей в 1252 году против "русского мира": войны, тогда, как и сейчас, неугодной антирусскому православному духовенству, осталось нам неизвестным.
2."Святой благоверный князь Дмитрий"... Бегство кацапов и подвиги Ростовской княжны
Вся скупая информация о княжне Дарье Андреевне, участнице Куликовской битвы 1380 г., присутствующая в И-нет, черпается с единственной странички современной научно-популярной брошюры: "В 17 верстах от Ростова в селе Пашине, которое существует с Х в. и помнит еще приезжавшую сюда княгиню Ольгу, по Хлебниковскому Летописцу, жил герой Куликовского сражения князь Андрей Федорович, который был известен как участник нескольких совместных походов с Дмитрием Донским еще до 1380 году. Накануне выступления ростовского войска из дома князя пропала его дочь Дарья. Позднее отцу и родным стало известно, что переодетая в мужское платье Дарья убежала из дому вместе со своим возлюбленным, за которого впоследствии вышла замуж - ростовским князем Иваном Александровичем" [С.Н.Кайдаш "Сильнее бедствия земного", 1983, с.38]. М.б. это вымысел, пересказанный романтичной любительницей сказаний А.Я.Артынова, пользователя сгоревшей в 1856 г. Хлебниковской рукописи? В вымыслах - РАН и масонерия охотно винят его и его читателей: "...Ныне только Ю.К.Бегунов в своих представлениях и комментариях к изданным им сочинениям Артынова без каких-либо доказательств склонен видеть в них "источник истории". Научная оценка такой интерпретации творчества писателя дана в статье В.А.Кошелева: Народный академик на ниве народознания \\ Новое Литературное Обозрение. 2002. Љ56, с.с. 351-357" [И.Лобакова "Принципы создания..."\ ТОДРЛ, т. 58, прим.3]? Но нет, любительница Артынова здесь была грамотная, она знает, например, что летописную повесть о Донском побоище нужно смотреть не по Софийской летописи - как ее издает литературоедство СССР\РФ, - а по списку Дубровского [Кайдаш, с.31]. Знает она и про единственное, видимо не слишком достоверное, упоминание об Андрее Федоровиче после 1380 г. (суздальская летопись по Московско-Академическому списку): "Князь Андрей Федорович умер спустя почти двадцать лет после Куликовской битвы" [там же].
Процитировал я академическую ахинею, со ссылкою на издание - редактируемое сестрою олигарха Прохорова-Куршавельского, преимущественно ради самой этой ссылки, говорящей за себя. Но это воззрение стандартно для АН СССР\РАН (А.А.Горелов, Г.Н.Моисеева, Ю.В.Стенник, Ф.Я.Прийма, Ю.К.Герасимов, А.М.Панченко, А.В.Архинова, В.Е.Ветловская и мн.др...) [см.: Ю.К.Бегунов "Сказания Ростова Великого, записанные Александром Артыновым", 2000, с.344].
Но вымысла нет, если для проверки посмотреть в генеалогии русских аристократов. Князь Иван Александрович - это внук Константина Васильевича (Борисоглебского-Ростовского) и сын будущего епископа Арсения (кн.Александра Константиновича) Ростовского; он же отец Ив.Ив.ДолгОго, о коем в след.главе. Он и внучка Федора Васильевича (Устретенского) - княжна Дарья Андреевна относились к враждебным ветвям Ростовского княжеского дома. Они владели разными половинами Ростова, жестоко враждовали между собой, и когда князь Андрей участвовал в походах Дмитрия Московского, Константин, изгнанный московскими полками со своего княжения, скрывался в далеком Устюге [см. Экземплярский, с.40 и дал.(также: ПСРЛ, т. 37, сс. 32, 73)].
Сохранившиеся хроники, отражая интересы иных княжеских домов (Московского, Тверского, Суздальско-Нижегородского, Смоленско-Ярославского...), о них не пишут, и вообще этого не детализируют: Иван Александрович принадлежал к семейству врагов князя Сретенской стороны. Потому летописи о нём, известном из родословных перечней, как и его жене, не рассказывали [там же, с.61].
"Разоблачаемые" рассказы связываются с выкупленным и сбереженным А.А.Титовым (отцом заочно приговоренного к расстрелу "контрреволюционного белоэмигранта") рукописным наследием Александра Артынова, попутно обвиненного "советскими учеными" в фальсификации. Но каким лядом ярославский мужик Артынов - любитель беллетристики времен сентиментализма, с специальной лит-рой незнакомый [Н.Воронин "Из истории литературных подделок"\ "Археографический ежегодник. 1974", с.179], мог выдумать сей шекспировский сюжет? (Шекспир, к слову, недоступен в полноте понимания даже и начитанным русскоязычным любителям, не сведущим в том, что род Монтекки относится к гибеллинам, а Капуллети к гвельфам...). А ненависть к научному наследию А.А.Титова, даже просто упоминаемого - исключительно редко, среди "ученой" братии огромна.
...Княжеские ростовские летописи, способные рассказать нам об этом, после погромов Ростова московскими боярами, к сожалению, тоже не сохранились. Потому вся история Донского побоища стала клерикальным московским мифом. (В Львовской летописи 1560 г. сохранились, внесенные ее редактором, копии тех "исчезнувших" из архивов и из истории ярлыков, что получали русские церковники и "государственники" от татарских ханов...)
Творцы мифа не знали даже крещеного имени любутского боярина Осляби: Родиона, инока Симонова монастыря, умершего позже 1398 г., когда он ездил в Царьград [см. ПСРЛ, т. 18, с.280], чья московская могила была разрушена лишь в 1920-х. Послание, писанное "литовским митрополитом" - как прозвали цареградского назначенца Киприана, адресованное Федору и Сергию, снабженное датой 23.06.1378, ставит игуменов в известность, что Вел.князь Дмитрий Московский со т-щи были, "от мене, Киприана, митрополита всея Руси, прокляты по правилом святых отець" [Г.М.Прохоров "Повесть о Митяе", СПб., 2000, с.409]. И в удельном Троицком монастыре, стоявшем в лесной глуши, как свидетельствуют дневниковые ремарки на полях Стихираря, заведенного в 1380 году уставщиком Епифаном Премудрым (биограф св.Сергия), о НАЧАЛЕ войны с Мамаем и Ягайлой узнали лишь 26 сентября [А.Н.Никитин "Основания русской истории", 2001, с.504]... 21-го числа в монастырь прибыл гонец из столицы, из Симонова монастыря, но племянник Сергия - Федор Симоновский, великокняжеский духовник, от вассалов Русского митрополита известие о выступлении встречь татарскому темнику русских полков скрыл [там же]. Это свидетельства документов!.. Победа 08 сентября в мифе о Куликовской битве оказалась приписана политическим сюзеренам далекого будущего - московским князьям (Дмитрию Ивановичу и его двоюродному брату Владимиру Храброму) [Р.Г.Скрынников "Святители и власти", 1990, с.69]. А ведь Владимир лишь нанес удар по выполнявшему СТАНДАРТНЫЙ маневр захождения (боком, не прикрывавшимся щитом) ударному правому крылу Мамая.
Родиной мифа является Троицкий монастырь Серпуховского уд.княжества, где в 1420-х гг. регентом был боярин Ив.Дм.Всеволожский. "Сказанием о Мамаевом побоище" боярам Всеволожским, нигде не числящимся заметными воеводами, вменено командование передовым полком и княжеский титул. После 1433 г. этот опальный род выпадает из истории [см. там же, с.70]. Когда местная ктиторская легенда воплотилась в литературные памятники? Очень поздно! Знакомый нам текст "Сказания...", в полноте выражающий этот миф, уже в старшей дошедшей - Основной редакции (списки от 1540-х годов) содержит странные сбои датировки, в частности, когда субботнее утро дня Рождества Богородицы 08 сентября 1380 г. числится пятницей. Историки-"монголокацапы" помалкивают об источнике этой ошибки: ассоциациях Повести об Оршанской битве [ПСРЛ, т. 35, с.с. 125-127], состоявшейся в Рождество Богородицы 08-го сентября 1514 года, бывшее пятницей. Эта повесть уцелела в единственном списке Киевской Сокращенной летописи, сведенной в ктиторском монастыре князей Острожских - Супрасльском около 1517 г. Как самиздат она скоро дошла до Великороссии: в ней с поганым татарским темником отождествлен "евразиец" ВасилийIII, сын ИванаIII Московского, а с благоверным Дмитрием Донским - гетман Литвы волынский князь Константин Острожский. Списки ее три века старательно уничтожались, и потому уцелел лишь Супрасльский (ибо монастырем в ХVIII веке владели униаты), но великорусские цитаты из ее повести известны (в Псковской летописи, в "Казанской истории"...).
В ХV в. в Троицкой Лавре - родине московской мифологии представляли себе Куликовскую битву вполне адекватно. Тогда монахами делаются копии двух летописей, современных Донскому побоищу: харатейный список Троицкий летописи 1409 г., сводившейся Епифанием (видимо по нижегородскому первоисточнику, захваченному москвичами в 1390), и бумажный Рогожский список летописи 1412 г. (сводившейся в Лисицком Новгородском монастыре). Кодекс с Рогожским Летописцем продолжал пополняться на протяжении всей середины века: его разделы писаны на бумаге от 1430-х по 1480-е годы. Листы 348 об. - 349 (1392 - 1396 гг.), облитые чернилами, были заклеены чистыми листами и переписаны по списку-протографу, по-прежнему доступному в Лавре, уже в начале ХVI века. Кодексы с новеллой, чуждой прославлений основателя монастыря - Сергия Радонежского и его политического сюзерена - Владимира Храброго, продолжали хранить и цитировать!
Вот самый ранний летописный (редакции 1409 г.) рассказ о Куликовской битве по Рогожскому, а также по Симеоновскому и утраченному Троицкому спискам: "Въ лето 6888. ...О ВОЙНЕ И О ПОБОИЩЕ, ИЖЕ НА ВОЖЕ [киноварь]. Того же лета безбожный нечестивый Ординскый князь Мамай поганый, собравъ рати многы и всю землю Половечьскую и Татарьскую, и рати понаймовавъ: Фрязы и Черкасы и Ясы, - и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю Русскую. И бысть месяца августа, придоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать Татарьскаа на христианы, поганый родъ Измаилтескый, и Мамай нечестивый, лютее гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побиени бысть на реце на Воже <1378 г.>, подвижася силою многою, хотя пленити землю Русскую. Се же слышавъ князь великий Дмитрей Ивановичь, собрав воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианскую и за всю Русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягайла на помощь, рати Литовскые. Князь же великий поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погани Половци, Татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои и устремишася на бой, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчисленно отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы плъци погани побегоша, а наши после, биющи, секуще поганыхъ безъ жалости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падога, а друзии в реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи, и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими сущее. И убежа Мамай въ мале дружине въ свою землю Татарьскую. Се бысть побоище месяца септября въ 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту убиении быша на суйме князь Феодоръ Романовичб Белозерскый, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михайловичь, Микула Василиевичь, Михайло Ивановичь Окинфовичь, Андрей Серкизовъ, Тимофей Волуй, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великий Дмитрей Ивановичь съ прочими князт Русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки Русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко дишася съ иноплеменникы и твердо за нь брашася, и мужескы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую. И возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающее корысть многу, погна бо собою многа стада коний, вельблуды и волы, ниже несть числа, и доспкхъ, и порты, и товаръ" [ПСРЛ, т. 15\1, с.с. 139-140]. Рассказ краток, конкретен и лишен всех тех легенд (о благословлении Сергия и т.п.), что разрекламированы в пропагандистских "исторических парках" радонежской Россиянии нашего времени. Нет здесь и культа Владимира Храброго - политического сюзерена Троицкого монастыря, чья роль будет непомерно раздута в позднейшей клерикальной легенде.
Едва ли не первый источник, начинающий прославлять имя Серпуховского князя, это Новгородская 1-я летопись Младшего извода (1450-е гг.). Но и здесь ни слова не уделяется удару из засады. Зато сообщается неожиданное: о бегстве москвичей, большого полка русского войска, о прорыве татар через центр, парированном контратакой эшелона Владимира Андреевича: "...Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьской, устрашишася, и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася, не помянувше реченаго пророкомъ, како единъ пожнеть 1000, а два двигнета тму (10000), аще не Богъ предасть ихь. Князь же великый Дмитрий с братомъ своимъ с Володимеромъ, изрядивъ полкы противу поганых Половець, и възревъ на небо умилныма очима, въздохнувъ из глубины сердца, рекоста слово псаломъское: Братие, Богъ намъ прибежище и сила! И абие съступишася полкы обои, и бысть брань на долгъ час зело, и устрашитъ богъ невидемою силою сыны Агаряны, и обратиша плещи на язвы, и погнаны быша от крестиянъ, и ови же от оружиа падоша, а инии в реце истопошася бещисленое их множество" [там же, т. 3, с.377].
Многое мы можем понять из косвенного свидетельства: росписи полков. Она сохранилась в "Сказании о Мамаевом побоище" и, более достоверно, в Никоновской летописи [там же, т. 11, с.c. 54-59] и пространной летописной повести о Куликовской битве в Новгородской летописи 1539 г. (список Дубровского) [там же, т. 43, с.154]. Покидая Москву, Дмитрий Иванович собирался атаковать врага первым. Из росписи это ясно видно. Сильнейшими были сделаны передовой и правофланговый полки. Полк правой руки: по 1-му значению - прЯмой, ударный. Его образовывали контингенты Ростовского, Ярославского и Стародуб-Залесского княжеств, и здесь же был и соправитель вел.князя Владимир Андреевич с серпуховским, белецким, муромским, мещерским полками (их ведут князья-воеводы). В авангарде стояли коломенские, костромские, переславльские, владимирские, юрьевские части: больш.часть сил Владимирского княжества. Москвичи, самые многочисленные, стали позади них в Большом полку, вместе с белозерцами и (?) смоленцами. На левом крыле находились только брянцы, их мог поддержать сторожевой полк оболенцев. Прибытие в разгар похода братьев-Ольгердовичей с дружинами и полоцким полком не изменило логики диспозиции: Ольгердовичи были поставлены в авангард, откуда расступились на фланги коломничи и костромичи.
Совсем иначе войска построились для боя - после того, как Дмитрий допросил татарского языка, во время форсирования Дона приведенного разведчиками Петром Горским и Карпом Александровым, узнав о силах Мамая. В засадный полк - далеко на отшиб (вне видимости татар), за левым крылом, были отведены брянские, а также кашинские и новосильские полки (видимо, из авангарда, куда, на опустевшее место, были выдвинуты белозерцы). Сюда же перешел с правого крыла Владимир Храбрый со всеми [см. там же, с.135] своими силами, а на пополнение полка левой руки, ослабленного перед этим, также покинули правое крыло ярославцы. В полку правой руки остались только ростовские и стародубские полки. Командовать этими небольшими силами - было вверено князю Андрею Федоровичу Ростовскому.
Огромная часть сил, с Владимиром Храбрым создававшая не столько засаду, сколько 3-й эшелон, большую часть боя просидела в засаде и, судя по названным погибшим, в решающей атаке понесла минимальные потери. Сообразно этому, в повестях о Куликовской битве, стоящих в суздальских летописях (в отличие от "Сказания..."), о Владимире Храбром практически не упоминается. Но о подвиге ростовцев: с обнаженными (бежавшими москвичами) левым флангом отразивших ордынский натиск, смяв венецианских(из Таны) арбалетчиков и обратив в бегство кавказскую и татарскую конницу, вообще нет повествований! Хотя, кроме передового полка, лишь в полку правой руки известны князья, погибшие в бою...
Ростовских воинов вдохновляла, бившаяся в их рядах, княжна Дарья. Однако для героинь т.наз. "православной цивилизации", обязанных отличаться лишь холуйством пред родителями, мужьями и "отцами духовными" (а ныне также и работодателями), такого не полагается. И Дарья Андреевна - не удостаивается ни почестей исторических, ни звания благоверной святой, будучи гораздо более достойной оного, нежели Дмитрий Иванович Московский, как рисуют его летописи: подобранный в стороне от места боя, под сеченым деревом, без сознания, но без единой раны [там же, с.136]...
3.Федора Пужбольская
В веке ХV известна княгиня Настасья Слуцкая (урожденная Острожская), по смерти мужа отстаивавшая Слуцк от крымских татар, а также и от знаменитого Михаила Глинского, даже сватавшегося, пытаясь получить ее княжество (в фильме "Анастасия Слуцкая" это превращено в "лав стори"). С ее меценатскими трудами связано создание Слуцкой летописи (младшая редакция Белорусской летописи). Но известна она в литовских латиноязычных хрониках. В православные летописи, по крайней мере - введенные в научный оборот, подвиги этой православной княгини не включались!
Всё, чем мы располагаем, это выписки из бумажной полуустАвной (т.е. ХVI - ХVII века) летописной рукописи купца В.П.Хлебникова, сгоревшей в 1856 г., делавшиеся Александром Артыновым. Александр Титов пишет, что использует "...уцелевший список с этой рукописи". В нем рассказывалось о княжне Федоре, дочери Ивана Ивановича Пужбольского-Верши. Вменялись "...этой княжне все доблести амазонки, упоминая вместе с тем о ее пламенной любви к князю Василию Дмитриевичу Бычкову. Любовь эта была так сильна, что когда князь Василий отправился в числе вождей дружины Дмитрия Донского на смертный бой с татарами, то княжна Феодора последовала за ним. Князь Василий пал на Куликовом поле у Красного холма смертию героя, а княжна Феодора, сильно раненная, была привезена на свою родину участвовавшим в той же битве князем Василием Васильевичем Ласткой (Ласточкой)" [А.А.Титов "Предания о ростовских князьях", 1885]. Обилие имен собственных, проверяемых по родословным источникам, позволяет нам - работать с сей новеллой.
Советская наука - израильский фейк-ньюс, унаследованный россиянией, объявляет записи Артынова: не археографа, а рассказчика, - вымыслами автора (подобно записям "фашиста и белогвардейца" Ю.П.Миролюбова). Отрицается и сам Хлебниковский манускрипт [Лобакова, сс. 656-657], вопреки дореволюционным историографам, не оспаривавшим его существования [Экземплярский, с.71, прим.232, с.93, прим.295]. Так что впору здесь процитировать классика: "Суди, дружок, не выше сапога!"...
Цитировавшийся выше рассказ внешне действительно недостоверен: Красный холм был в центре монгольских позиций, здесь была ставка Мамая [Скрынников, с.67]. Ростовские же дружины слагали полк правой руки, которым командовал князь Андрей Федорович, павший в битве [И.Головин "Родословная роспись вел.кн.Рюрика", Љ496; П.Петров "История родов Русского дворянства", табл.16] (единственная рукопись, хоронящая его позже, это Московско-Академическая летопись в списке 1490-х гг.) [ПСРЛ, т. 1, с.539], владетель Сретенской стороны Ростова, - вместе с муромскими и стародубскими дружинами. А ростовские княжата В.А.Ластка, С.И.Верша, В.Д.Бычков (Бритый) жили не в ХIV, но в ХV веке.
Но говорит это лишь о том, что ситуация века ХV была родовой новеллою перенесена в предыдущий век, увязываясь именно с Куликовской битвой (где прославились, павшие в передовом полку, Белозерские князья Ростовского дома), - сделавшейся центром народного эпоса Русской Реконкисты, подобно Ронсевальской битве для эпоса Европы.
Названные, хотя местами с ошибками, новеллою лица реальны, исчисленные в родословиях ростовских князей и дворян, и они современники [см.: Петров, ч. 1-я, отд. 2-й]. Иван Иванович ДолгОй - правнук Константина Васильевича, владетеля Борисоглебской стороны, где похозяйничали в 1334 г. московские бояре (что известно из жития Сергия Радонежского) [см. ПСРЛ, т. 11, с.128]: сын Ивана Александровича и Дарьи Андреевны. Зимой 1474 г. Иван с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и детьми продают остававшуюся за Ростовскими князьями часть города Вел.князю Московскому Ивану III, отдавшему удел своей матери, вдовствующей вел.княгине Марье. Этим известием счел необходимым дополнить (по Воскресенской летописи) статьи летописи Никоновской Иван IV Васильевич в Лицевом Своде, причем царь назвал одного только Ивана Долгого, в его глазах значимого сугубо. ...Ныне Герман Стерлигов, обвинявшийся в подлоге и подчистке текстов изданного по его инициативе факсимиле Лицевой летописи, закрыл сайт с их изображением, однако текст в разночтениях иллюстрированных томов к обычным спискам Никоновской летописи, изданный в прошлом веке, благополучно сохранился [ср.: там же, т. 8, с.180; т. 12, с.157].
И.И.Долгой оставался владетелем волости Пужбола и оставил четырех сыновей, князей Пужбольских, нарекаемых Пужбольскими по ее названию: (1) Владимира Волоха (т.е. богатыря), (2) Ивана Брюхо, (3) Семена Вершу (всадника) и (4) Михаила Шендана. Волох и Верша погибли, не оставив наследников-сыновей, а Иван и Михаил имели наследников: воевод при юности Ивана Грозного (1540-е гг.). На них, по известным родословиям, род Пужбольских прерывается: прямых передатчиков предания не оставалось. Сторонний рассказчик, полагаю, некогда спутал по именам Ивана и Семена Ивановичей, сыновей И.И.Долгого. Скорей всего, он доверился тому родословию ростовских князей, что изложено Родословцем, внесенным в Степенную Книгу [там же, т. 21, с.2]. Здесь ветвь потомков Федора Ростовского-Сретенского и его сына Андрея - вассала московских князей и отца амазонки Дарьи, павшего на Куликовом поле, спутывается с потомством Константина Ростовского-Борисоглебско, к которому принадлежал Иван Долгой. Эта ошибка гуляет по литературе доныне [http://www.stihi.ru/2013/12/18/3103]. Данное родословие Ростовского дома появляется и вносится в источники в кон. ХVI - нач. ХVII века [Сиренов, гл. 2,5]. Несовершенство родословий Ростовского княжества прежде было известно всем, сложилась даже поговорка: в Ростовской земле в каждом селе князь. Но источник предания, нижней границей которого оказывается рубеж веков, знал реальные прозвища реальных князей, называвшиеся лишь в родословцах частных: "штучной", отнюдь не публичной литературе (использование которой вменяется Артынову) [Воронин, с.179].
Княжич Василий, павший на Куликовом поле в 1380 г., тоже видимо не изобретался. Это в действительности Василий Константинович [Петров, табл.16] - брат Александра Константиновича, деда Ивана Ивановича Долгого и Владимира Андреевича. Видимо, племянник Иван Александрович последовал за дядей Василием. Впрочем, сведения родословной литературы о нем спорны [Экземплярский, с.с. 50-52]. Важно, что в родовых перечнях (составлявшихся без дат), полагаемых нами как источник, присутствовало это имя. Другой брат Александра - Владимир Константинович (в некоторых трудах Василий и Владимир отождествляются). Он был дедом Дмитрия Ивановича Бритого: родоначальника князей Бычковых.
У князя Дмитрия Бритого числятся сыновья: (1) Владимир, (2) Юрий (погиб при одном из взятий Казани) и (3) Василий, не оставивший потомков. Это и был в конце ХV века любовник княжны Федоры. Род Бычковых, по П.Н.Петрову, продолжается от Юрия Дмитриевича, а по Титову - от Владимира Дмитриевича [А.А.Титов "Ростовский уезд", 1885, т. 1, Приложение]. За его сына - князя Ивана Владимировича Бычкова, по родословию А.Титова, выходила замуж княжна Вера [там же], другая дочь Андрея Федоровича (видимо, не того, что пал в 1380 г., а одного из следующих): некие ветви потомков Константина Борисоглебского действительно были дружественны Ростовским-Сретенским, стремясь породниться.
Брат же Дмитрия Бритого - Александр Иванович был отцом Василия Александровича Ластки, воеводы (в конце жизни) в 1520 г. в Новгороде-Северском, родоначальника князей Ласткиных (дед Василия Юрьева Васильевича Ласткина). Василий Александрович Ластка (дед Василия Ласткина) и Василий Дмитриевич Бритов (Бычков) - двоюродные братья. Именно Василию Ластке было естественно везти на родину раненую подругу павшего в конце ХV века, в одном из многочисленных сражений того времени с татарами, сродника!
Всё это родовые предания эпохи ХV - ХVII, но отнюдь не ХVIII - ХIХ века! Когда они "разгерметезировались"? Интерес к "православным амазонкам" в преданиях заметен с II\4 ХVI века. Тогда извлекается из небытия, став необыкновенно популярной, написанная еще в Древ.Руси (ранее 1-й части Тверского Сборника, судя по поговорке в его новелле 1170 г.), но забытая в эпоху ордынского ига, "Повесть о царице Динаре". В ХVII веке - веке диктатуры патриархов московских, невежественном и фарисейском, этот интерес снова пропадает.
Как видим, герои рассказа, хотя местами спутанные, реальны. Княжна Федора Пужбольская, сражавшаяся с бусурманами в том же веке, когда сражалась с англичанами и бургундцами Жанна д`Арк, - но проигнорированная православными церковными деятелями и помнящаяся лишь мирскими преданиями (во времена удешевления бумаги ушедшими в простой народ) - заслужила увековечивания в Петербурге, с бОльшим правом, нежели деятельница истории французской. Родственником ее друга княжича Василия - потомком князя Дмитрия Ивановича Бритого является известный петербуржец: крупный ученый и государственный деятель академик Афанасий Федорович Бычков (1818-1899), член Государственного Совета (с 07.10.1890), с 1882 г. директор Императорской Публичной библиотеки. Здесь, на пл.Островского - у входа в здание, либо возле здания на Московском пр., и может стоять памятник ей.