Все, кто перечислен выше, — друзья Мирона. Одноклассники и однокурсники. Благополучные молодые люди с бывшим высшим образованием. Все вовремя начали трудиться и вот теперь...
У Лары — бензоколонка.
У Коли — клуб.
У Бори— бар.
У Мартына — магазин.
У Зои — земля.
У Фимы— фирма.
У Гены — газ.
У Тони — темперамент.
У Хуана — хрен.
У Мирона Кашлева — ни хрена.
Но это не все.
Есть еще Архип, у которого автозапчасти.
Есть Пахом, у которого пароход.
Есть Нона, у которой нотариальная контора.
И Терентий, у которого, вообще, есть все, что пожелает.
А у Кашлева только перо и чернильница.
Хорошо устроился!
Со временем приобрел компьютер. Но и тот состарился. У всех пентиумы, у Мирона лексикон. Все работают, Мирон — пишет.
Время от времени позвонит кто-нибудь и спросит: “Что, Мирон, пишешь?” “Пишу”, — ответит Мирон, и дальше...
А почитать никто не спрашивает.
Зачем?
Скучно.
Течет время. Меняется с хмурого на улыбчивое. Мирон растет как писатель, но понимает, что этого мало. Хочется получить оценку, хочется напечататься.
Он берет свои рукописи и несет куда следует.
Через два месяца ими аккуратно подтираются и дают отрицательный ответ по телефону.
Мирон ищет другое место. Несет туда. Потом находит еще два — и направляет рукописи... но результат тот же.
Обижаться не на кого. Бога нет, а мир так устроен, и его не расшатать.
Опять течет время. Мирон примелькался в редакциях. Проявлял настырность. Объяснял позицию. Спорил. Брал за грудки. Отнимал время. Привлекал внимание.
Неожиданно получилось. Напечатали кусочек текста величиной с грецкий орех. Мирон ликовал. Но тихо: в утробе.
Потом получилось в другом месте. Потом в другом. Вяло заработал механизм инерции. Молодые журналы покорились, старые — скалили зубы и надували животы.
Несколько лет Мирон извивался в творческих судорогах. Измерял, выгадывал, прицеливался. Писал помногу или не писал ничего. Набивал руку и наполнял мозг. В заключении поднатужился и выдал повесть. Легкую, как дюралевая трубка, и непонятную, как пчела. Сбалансировал текст. Скомкал сюжет. Посолил реализмом. Смочил в абстракции. Удобрил модерном. Загнал в рамки. Подточил острые углы. Пропустил через мясорубку... пропитал... промыл...
Повесть попала в жирный журнал.
Долог и ступенчат путь к славе. Но, добежав до середины дистанции, понимаешь, что впереди еще столько же.
Ежегодная литературная премия приближалась из-за горы неторопливой походкой быка из Куальнге. Подобно тридцати юношам, на ее спине сидела комиссия, искавшая героя. Проверялись списки достойных очередников. Первыми в очереди оказались двое. За каждым стояли творческие силы с кастетами в обеих руках. Никто не хотел уступать и мириться. Никто не хотел ждать еще один год. Комиссия возмущалась, но очередники настаивали. В конце концов, вышел казус. За неспортивное поведение Јдвоих" удалили с дистанции. Остальным участникам тоже было отказано. Впервые за последние пятнадцать лет комиссия решила сыграть по честному. Собрала из журналов малоизвестный сор и начала вчитываться.
Повесть Мирона протолкалась сначала в первый десяток, потом заняла место в призовой тройке. Каждый из трех счастливцев был литературным лопухом без имени и регалий. Но комиссия вошла в раж и решила идти до конца. Навела справки и выяснила, что из общей могилы — Кашлев самый неизвестный солдат. Ему и досталось.
Далее, все, как по компасу. Позвонили утром, ошарашили спящего, сообщили о дне вручения. Поздравили, вручили, прописали во всех газетах, взяли литературный процент величиной с конскую голову.
Мирон ходил, пошатываясь от похлопываний по плечу. Правая кисть болела. Лицо устало от мимики. Чаще всего произносил слова “не знал”, “не ожидал”, “не думал”. Жизнь казалась закончившейся.
Но это все предыстория.
Постепенно слухи о премии дошли до друзей Кашлева. Факт премии сильно потряс их воображение, и они стали поочередно задумываться, как такое могло получиться. Потом они задумались вместе и заподозрили, что здесь что-то не так. Решили собрать банкет, на котором писатель должен будет правдиво высказать, какими путями он пришел к литературной известности и хорошим бабкам. Виновнику позвонили и согласовали день. “Зачем?” — спросил Кашлев. “Мы хотим поздравить и хотим знать”, — ответила за всех Лара, у которой бензоколонка.
Мирон как-то сразу все понял. Будут выспрашивать. Выяснять. Интересоваться, как это вообще возможно. Говорить слово “колись”. Говорить, “кто у тебя там есть?”. Напоминать, что “за все надо платить”.
Кашлеву стало дурно. Он обтирал платком лоб, шевелил руками, делал гимнастику. Радость от премии растворялась, как банальный сахар. Он угловато спрятал деньги в шифоньер, недоумевая, что с ними сделать в ближайшие сто лет, дождался назначенного дня, надел костюм, рубашку, галстук и отправился на банкет.
Торжество назначили в огромной квартире Терентия (у которого есть всё). Кашлев вошел, когда все уже выпили по стаканчику. Его заметили, зашевелились, кое-кто даже забегал. Указали на кресло, дали в руку фужер, поинтересовались — не хочет ли снять пиджак? Стол был сервирован и богат. Друзья милы и хорошо одеты.
— Здравствуйте, — сказал Кашлев и задумался о своем.
— Ну-у, брат, так не годится, — встрепенул его Фима (у которого фирма). — Давай-ка выпей, развеселись. А ты что же один, без девушки?
— Надоели.
— А-а-а, понимаю. Смена состава. Это, пожалуйста. Лишь бы сочинять помогало. Вон у нас и Лара сегодня без хлопца. Поухаживает за тобой. Только вот бензином от нее попахивает...
— Молчи, морда! — крикнула Лара, но правое бедро все же выдвинула чуть вперед.
Компания зашумела. Полилось что-то алкогольное. Захрустел салат. Затряслась заливная рыба. Кашлев решил поесть. С разных сторон стола посыпались обращения и приговорки. Заскрипели деловые беседы. Гена интересовался у Бори, а Тоня спрашивала у Ноны. Архип с Пахомом говорили о грязных деньгах и об их очистке. Хуан врал Зое. Зоя кивала. Мартын ругал своего бухгалтера, Коля соглашался.
Кашлев растворился мыслями в черной икре, намазанной на тонкие ломтики. Потом его привлекла рыба. Потом, рыба другого цвета. Чуть позже, рыба другого запаха. Маслины оказались с косточками, а оленина с черешней. Бараньи мозги в армянском лаваше, а омар в пиве. Чуть позже он дошел до паштета из семги и устриц в капустных листах. Говяжьи мозговые кости ему не понравились, а суп-пюре из артишоков показался пресным. К нескольким блюдам он так и не притронулся, не сумев определить их происхождение.
Неожиданно для Кашлева все прервалось. Ему задали тот самый вопрос.
— А что сегодня необходимо, Мирон, чтобы получить премию?
Мирон заерзал на стуле, оторвал руки от еды, но не поднял взгляда. Короткая пауза наполнилась снисходительными улыбками.
— Да, собственно, как всегда, — неожиданно бодро начал он. — Деньги.
— Де-е-еньги-и! — выдохнуло несколько глоток и оглушительный ропот повис над столом.
— Но у тебя не было денег! — громче всех крикнул Мартын.
— Не было, — уверенно подтвердил Кашлев.
— И что же? — подхватил Пахом.
— Но если нет денег, должны быть связи. Это второе условие, — все так же бодро заявил Мирон. — Вот эти связи у меня и завелись. Правда, сначала я все-таки написал повестушку, но это... сами понимаете... Повестушек пишут уйму, а премии дают только назначенным. Меня в определенный момент и назначили.
Ропот сменился молчанием. Компания задумалась.
— Пришлось, конечно, посуетиться, — продолжал Кашлев. — Связи связями, а дополнительно подмахнуть никогда нелишне. Оказывал всякие услуги. Держался нужной стороны. Статейки заказные строчил: кого надо ругал, кого надо миловал. Конкурентов притапливал. Не спорил, когда был не согласен. Зачем я спорить буду, когда такие бабки в руки лезут.
Друзья зашевелились. По их лицам не возможно было понять, довольны они или еще не нет. Мирон не стал ждать очередных вопросов, а впал в подробности. Рассказал как, зачем, когда и по-какому поводу делал нечто отвратительное и неискреннее. Компания заулыбалась и начала проявлять любопытство. Посыпались вопросы. Полетели замечания. Кашлев отвечал подробно и обстоятельно. Как, подчиняясь цензуре, вычеркивал из диалогов матерок, менял имена, расставлял акценты, дописывал абзацы, упоминая о том, о чем просили. И все это говорил он с каким-то неведомым огоньком и задором, так, чтобы всем стало приятно.
И всем действительно стало приятно.
— Везде так, — обратился Гена к Хуану. — Подмазывать надо как следует. Чтобы человека не обидеть.
Друзья начали вспоминать и делиться.
— А сколько я потел с арендой земли...
— Я башлять устала...
— Ко мне из Јналогов" придут, им отслюнявишь, а они через месяц снова... и как в первый раз...
— И все это у них там медленно-медленно...
— Они в префектуре, понимаешь в чем штука, просто не умеют посчитать и понять... Вот это меня бесит...
— Нет, ты чудак, а на какие шиши он будет себе дачу достраивать... Он с тебя и поимел...
— Да я сначала давал, давал, а потом вижу — в лицо бить надо... и, ты знаешь, сразу всё на места повставало...
Кашлев с облегчением прислушивался к разговорам, выбирая черешни из оленьего жира. ЈКажется всё. Удовлетворились". Он неуверенно привстал и медленно пошел по комнате. Никто не обернулся...
Через какое-то время отсутствие писателя заметили, но было поздно...
Еще через полчаса Архип (у которого автозапчасти), обращаясь к Терентию (у которого всё), с полной убежденностью заметил:
— И все-таки наш человек Мироша, хоть и размазня с виду. Сумел обскакать. Вырвать. Я думал, он та-а-ак, ботаник, а он нашего поля... нашего...