Давно история эта приключилась. Когда ещё рыбы в воде не тонули, а птицы умели летать. И много что утекло с тех пор, а история всё жива: передается, понимаешь, из уст в уста и далее...
Жили-были в одном царстве-государстве монархическом два брата-царевича - Юрко да Лёшко. Жили они время от времени нектар волшебный попиваючи, без царя в голове. Порою ходили на соседние государства с войною, но в пути чудотворное воздействие напитка прекращалось, и ворачивали они обратно.
Чаще же сидели царевичи в палатах белокаменных, предаваясь царским игрищам да забавам с местной детворою: то - в пряталки, а то - в догонючки.
Между собою были царевичи дружны - друзья не разлей вино, даром, что братья, а потому из-за трона не ссорились и однажды хотели даже спилить его безжалостно и выбросить к чёртовой матери, но опосля передумали: пущай себе стоит - оплот империализма - глаза мозолит. Бранными словами друг друга не крыли, не то, что прочие царевичи, которые ради столь пустой забавы соберутся, бывало, всем скопом в чистом поле и такую брань развяжут, что даже птица какая, над ними курс прокладывающая, едва заслышав их, краснеет в единую секунду от самого хвоста до самого клюва и рухается камнем на землю.
Нет!
Энти царевичи не из тех, кто пустозвонству досуг отдаёт, да и к тому же, как это отмечалось ранее, жили царевичи мирно, и лишь иногда, и то исключительно после нектару, перепуливались ребятишки солёными огурцами. Но делали они это по-доброму, и, ежли, скажем, у Юрца на лбу шишка выскакивала или пухлина объёмная под правым глазом наклёвывалась, он ничуть не обижался, а выбирал огурца покрупнее и от чистого сердца пулял солёного в Алексея, целясь последнему прям промеж его счастливых глаз. После чего, побитые, но довольные, уходили царевичи в опочевальни, где сообща соблазняли приглянувшихся им девиц, коих, кстати сказать, при дворе состоял чуть ли не цельный полк. Да какой там полк - дивизия цельна!
Короче говоря, прозябали царевичи во славе и любви.
И однажды по утру, ещё невстамши и на расписной потолок с утренней тоскою глядючи, сказал Алексей царевич своему брату:
- Вот, братец, люди говорят, что шрамы украшают мужчину - у меня этих побрякушек с избытком, хоть в аренду сдавай, но мир по-прежнему спасаю не я!
- Так то - мужчину, - пошутил я. - Да и не шрамы у вас, Алёша! Царапины. Шрам есть, конечно, но один. Вы им кушаете и глупости всякие говорите. Мир же спасти ума большого не надо. Вспомните, сколько раз на этой неделе мы с вами хотели войну великую развязать? Около ста... А развязали только свитер ваш старый и никому, кроме Вас, ненужный. А Вы попробуйте кроссворд целиком угадать. Даже мне это не всегда под силу.
- Так вы, что же, с утра пораньше всё "Царску правду" глазами мусолите?
- Угадали сударь. Если желание на то имеете, и вас позабавлю.
- Имеем-с, ну те-с, забавьте...
- Так... Объявления... Ковры-самолеты гуртом и в розницу у купцов-спекулянтов. Скидки ночью, утром и днём. Скидки детям и царям...
- О-о! - обрадовался Алексей. - Нам скидки! Даже тройные.
- Вам, братиша, скидки только со скалы грозят, - кинул я в него подушкой, дабы этикет блюл и не перебивал меня, речь говорящего:
- Обменяю скатерть-самобранку х/б, б/у, но без дыр и отверстий на шапку-невидимку... Не судьба, а то б позабавились... Живая вода в розлив на Лысой горе. Спросить людолопа Васю... Утеряна палочка - фингалочка. Вернувшего не трону, остальным - хана. Злой волшебник. Уголовная хроника: разыскивается лягушка-квакушка, которая у Иванушки-кулачка золотую стрелу стибрила1. Особые приметы: на вид - маленькая, зелёная; на щупь - склизкая, холодная, взгляд фурлатильный2; в губах стрелу прячет. Вознаграждение обещается.
- Ах! Уж и пернатые воровством промышляют! - воскликнул озабоченно Лёшка. - Нам в царстве только пернатов и не хватало.
- А лягушки вовсе не пернатые, а сумчатые, - сказал я. - Это вы с крокодилами путаете... Если бы учили географию, как я, то в таких мелочах, для вашего возраста позорных, не ошибались!
- Зато вы под описание подходите, - заметил брат. - Взглядом особенно! Будете дерзить, заверну вас в зелёную простынь и сдам вместо лягушки - отличие между вами одно: лягушки симпатичней и квакают режее.
Алексей, выскользнув из-под одеяла, метнулся к окну, на ходу натягивая белые красивые панталоны.
- Батюшки! Гляньте-ка! Утро-то какое! Чего это вдруг? Вроде праздника сегодня нет. И нектаром ещё не тешились! А что, братец, пойдемте после завтраку коз пасти. В такое утро грех не попасти. Пойдёмте, право, что вам - ломка?
- Отчего же не пойти, пойдём, - согласился я. - Но сначала откушаем. Наше благородие за ночь оголодало. Да и ваше, видимо, тоже!
- От нашего - только скелет в живых и остался, - кивнул Лёшка и хлопнул негромко в ладоши пару раз.
И ожило наше превеликое королевство! Голосистый золотой петушок объявил всему свету, что новый день настал, такой же прекрасный, как и восемь тысячев предыдущих. Весело закудахтали, захлопотали наши придворные няньки. Глазом моргнуть не успели, а завтрак уже весёлым шкварчаньем яичницы манил нас за стол, но недолго щекотался он душистым ароматом. Миг, другой и от яичницы осталось лишь воспоминание. Пожалуй, даже его не осталось. Поднесли молоко, прямо из коровы на наших глазах сдоенное, напоились мы и, не желая время терять драгоценное, тут же на коней лихих воскочили и поскакали двумя красивыми стрелами навстречу тёплому солнечному всходу и приключениям необычайным...
О, Русь! Россия! Величаво всплывало Солнце из-за гор и тёплым взором накрывало полей распаханных простор. За тот простор, что жизнями сражались, и мчали мы. Туда, где предки восхищались чудесной свежестью земли.
В середине пути был я подвергнут атаке войска комариного. От нежданности сего даже вскрикнул и отмашкой уложил сотню другую.
- Что это вы, Юрий, уже и комаров пугаетесь? - улыбнулся Алексей. - О вашей пугости пора легенды слагать!
- А вы в детстве великанов боялись, - вспомнил я.
- Всё вы врете, - вздрогнул Алексей, обрызгивая меня крупными холодными каплями пота. - Я их и сейчас боюсь. Но не из-за того, что я - трус. Нет! Просто боюсь и все... Что-то пить мне хочется. Терпеть до реки желанья нет. Напою-ка я тело молодецкое прямо из лужицы. Вода там дождевая, небом фильтрованная.
Не успел я и слова молвить, был Алексей уж с коня таков и из лужицы обеими ладонями воду уж греб.
- Аляксей! - только и успел я с коня спрыгнуть. - Забыли наказ маменькин: воду стоячую и лежачую с земли не пить, дабы беды не случилось?
Не слушал меня Алексей, продолжая жадко воду пивать и причмокивать при том:
- Ай студена! Ай и вкусна воденция!
Тут из чистого неба молния грянула и в дым погрузила брата. Когда же дым рассеялся, а рассеялся он нескоро - оттуда искры сыпали и слова нехорошие, увидел я вместо брата тощую животинку на четырех лапах и с хвостом. И сперва непонятно было: то ли собакой он сделался, то ли волком обернулся. Кони наши, однако, быстро уразумели реалию и, как лошади ржа, исчезли от нас, куда ноги глядят.
В печали я стоял, разглядывая скулящую фауну, не зная, что и предпринять.
- Хоть и не ветеринар я, но сдаётся мне, что одной касторкой тут не обойдёшься. Пойдём же, брат, на Лысую гору. Cпробуем тебя живой водой вылечить.
Кивнул братан безмолвной головою, и тронулись мы в дорогу дальнюю, неведомую, опасностями насыщенную.
Шли мы ни долго, ни коротко. Дорога постепенно обратилась в тропку, тропка - в тропочку. Лес густел, росла тревога, сердце билось всё сильней.
И вдруг...
Сначала послышался тонкий девичий голосок, от которого задрожала листва на деревьях. Через полчаса показалась сама певунья. Нас с Лёшенькой она не замечала и с прежнею силой орала во все горло песенку про любовь. Не талантом брала - децибелом.
- Здравствуй, девчушка, - согласился я и решил полюбопытствовать:
- А вы кто?
- А Бледная Тапочка мы, - отвечала она, приветливо треся головой. - Иду к своей бабушке. Несу ей пирожки с мясом. Пятнадцать штук... А! Нет... Вру... Двенадцать... Три я уже сожрала. Ведь я такая прожористая. Жру все подряд. К тому же с невообразимой скоростью.
И в свою очередь поинтересовалась:
- А кто вы будете? И что это за чудо страшномордое подле вас вокруг да около ходит?
- А я, дорогая Бледная Тапочка, младой да пригожий царевич или словами другими - заморскими - говоря - прынц! А подле меня на четверых вертится, так то и не чудо вовсе, а братан мой родный, за оплошность свою час тому назад околдованный!
- Ой! Да что вы! - всколыхнулась Тапочка. - Это же фэномен самый, что ни на есть. Парадокс, так сказать...
- Какой там парадокс, - махнул я рукой. - Пара доск и опилки вместо мозгов - пожалуй, это всё, что я могу рассказать вам о брате.
Бледная Тапочка немного улыбнулась и покраснела. Мило так... Почти незаметно. А я продолжал:
- Сейчас за живой водой путь-дорогу держим, дабы брата в прежнее обличие вернуть. Скромно замечу и не буду... Вот так - я показал как. - Бить себя кулаком в грудь: исключительно по моей инициативе.
- Благородство вам к лицу, - комплиментировала Тапочка. - Кстати, могу посодействовать. У бабульки моей запас кой-какой сего напитка имеется. Так что за мной, братаны!
Шли мы, шли, и скоро лес пред нами расступился, и очутились мы на полянке, посередь которой покоилась на курьих ножках избушка. Неплохая такая избушка. Деревянная!
- А ну-ка, избушка на курых ножках, давай-ка к нам передом, а к лесу... - заголосила Тапочка.
- Задом, чё-ли, - сдавлено прошептала избушка.
- Вот именно, - подхватила Тапочка. - Местом противоположным, озорным и тревожным.
И тут я все понял:
- Это что же такое получается, милая Бледная Тапочка? Ты меня с братом, с моим рОдным братом! к бабе Яге на съедение заманила?
- Бабок не выбирают, - смутилась Бледная. - Да вы, царевич, не пужайтесь. Я её убедю, чтобы она вас не ела - зря вы так спужились! Вот, честное девчачечье, убедю.
И в доказательство ноготочком по шейке провела, как приговорила!
"Зря я все пирожки съел, - подумалось мне. - Пирожки хоть и были размякши, но в рот просились с дикой яростию, не смотря на то, что мясо у них было только в названии, вот жадость3 Юрия и сгубила. В расцветьи самом. Яга-то с голодухи и на меня позариться может. Хотя, милый Господи, не в обиду себе будет сказано: на что зариться-то, один мозг и только, да и тот слабый, недоразвитый, похабщиной набитый - такой и есть-то противно. Ладно, придумаем что-нибудь. Буду, как Шехерезада, лапшей уши украшать. Назову себя Шухер из ада, то-то перетрухает старая... Три дня продержусь, а там, глядишь, плесенью покроюсь, паутиной; прочерствею, она меня сама и выбросит..."
А Яга уже на крылечко выпрыгнула. Эдакая, знаете ли, хрычовка: носик - гробиком, щёчки - попочкой, губы - щёлочкой, в глазах черти нагие танец живота вытанцовывают; одним словом, очень распутной женщиной показалась мне эта Яга. И коварной.
- Внученька, милая, - заворковала она. - Шо? Гостинчик привела! Ну, молодец! Ну, добытчица! А я как раз гадала, с кем щи варить. Скорее в дом, ребяты, вода ужо кипит.
Тапочка прошла первой, я - за нею, и дверь была тут же захлопнута бабой Ягой.
- Бабуль, на пару слов, - отозвала её Тапочка.
Пока девчонки шептались, я огляделся.
Шумел огонь в печи, в углу лампадка тлела. Воколо печи стояла ступа с табличкой "Ступа Русь. Реактивная". Тут до меня донеслось:
- Он невкусный, бауль, невкусный. В семечках сала и то больше, чем в нём... А уж витаминов...
- Я невкусный, - подтвердил я. - И жесткий. В витаминах сам нуждаюсь. Подайте, Христа ради. Тапочка, вон, пожирнистей смотрится, аж глазами икрится, салом прыщится. Её и кушайте...
- Первоначально все убеждены, что были они не для щей рождены, - откликнулась Яга и бросила в мою сторону двусмысленную улыбку, которую я понял однозначно: пирушке быть, а я в пирушке главным блюдом, и вторым - тоже я, и лишь на третье - кисель, куда меня добавлять не будут.
- Ну, подожди, бауль. Не гони лошадёв!.. Тпру, я сказала! - остановила-таки Ягу Тапочка.
И вновь они шептанью предались.
- Что ж ты сразу-то не сказала, что он тебя замуж берёт! - услышал я. - Свершилось чудо! Сынок! Подь, поцелуемся, чай, тяперь не чужие! - и Яга хлынула ко мне, вытращив навстречу свои жадные до поцелуев губъя.
Я от неожиданности на пол осел и замычал невесело и не по-русски, но большие и сильные руки Яги меня тут же и с полу то подняли, и пыльку отряхнули, и волосики, от испуга щёткой оттопыренные, мгновенно подутюжили, и за стол усадили, младога да красивага, щаи хлябать.
- Оглодал, поди? - спросила Яга, в очередной раз пытаясь к моей щеке пригубствовать. - Поешь, вот, щипцов из крапивки, крошечка ты моя ненаглядная. И черпачок, вот, возьми самый загребущий... - и по ладошке меня стукнула, когда потянулся я было за самым загребущим. - После меня только...
И вот я счи умял, Тапочка тоже умяла, распузилась вся, буквально, как шарик, стала. Колобком назойливым вокруг меня круги навиват, всё норовит касаньем ласковым смутить, но я от неё отпихиваюсь всеми силами да кулаками и спрашиваю у бабы Яги на чистом французском, к коему с детства приучен:
- А что, baban, живой воды у вас случаем не будет?
Поводила Яга рассеянным взором из угла в угол, будто веником пол подмела и тоже блеснула французским:
- Имелась litre, конечно, но давеча Кощей, приятель мой антикварный, в гости заскакивал, да был с бодунов! Жа-а-аждал... Ой! Как жа-а-аждал!... Но, увы, не меня... Отказать я ему не посмела... А ты, значица, юноша прелестный, за живой водой охотишься?
- Есть такое стремление, - ответствовал я, хмурея от досады.
- Дак, я тебе способлю. Клубка наводящего дать не могу - то ли моль сожрала, то ли внучка...
- Это моль! Моль! Баушка! - закричала одним мигом вспотевшая Тапочка. - Вон её тут сколько!.. Кишь! Кишь! Проклятая! Дышать нечем. Даже в носоглотку забралась!
Тапочка вдруг страшно захрипела и пустым мешком рухнула под стол.
- Воды, - угасая, прошептала она. - Хотя бы мёртвой... - ещё раз надрывно хрипнула, содрогнулась всем телом и угасла окончательно.
- Одним словом, сожрал кто-то, - продолжала Яга. - А вот Тапочку с тобой, так и быть, отпущу.
- Ура! Ура! - весело запрыгала вокруг стола внезапно, но совершенно напрасно ожившая Тапочка, тут же забыв о моли в носоглотке.
- Она даже сподручней клубка будет. И потрепаться есть с кем - она у меня говорушка всеми признанная, да и похлебу каку в случае вострой нужды состряпать может, но лучше, конечно, не рисковать. Ты её особо-то не жалей... Характер у неё простой, деревенский, к ласке не привыкший, а потому, ежли чего, где-то прикрикни, чем-то пристукни. Топорик я дам. Хотя вижу, царевич, не врёт внучка! Ты на неё и в самом деле глаз положил.
- Если честно, баб Ёж, то - все два, - схитрил я и показал куда. - Вот тут, - говорю. - И вот тут! Ну, и немножечко сюда! Да я, маманя, живота своего царского за вашу внучу не пожалею, до того я к ней расположен... И спины с шеею! Баб Ёж, а баб Ёж.
- Чего ещё?
- Дай на ступе полетать по такому случаю.
- Вот вернетесь с походу, до усрачки налетаешься. Я её вам свадебным подарком оформлю. А теперь в путь, ребяты!
Сказала Яга так, запрыгнула на печку и захрапела сладким послеобеденным сном, ротными пузырями сиё дело сопровождая, ну и прочими конфузами тоже.
И пошли мы торопливо в края далекие, сказочные и чудесные...
- А там, за холмами, - рассказывала Тапочка. - Кощеево царство кроется. Кощей - это изверг крупномасштабный, сволота беспредельная, размах его мне вряд ли по плечу.
- Да ладно, Тап, не горюй, - сказал я. - Лучше в небо глянь. Что это за птица мне весь пейзаж небесный осрамляет?
- И вовсе это не птица, а Змей Горыныч - шестёрка Кощеевская. С комарами в догонялки режется. Двадцать лет пацану, а всё дитя дитей.
- Эх, - вздохнул я мечтательно. - Эту бы рептилию ко мне в планетарий. Большой Медведицей запустить.
- Вонючий он, да и пожароопасный, - заметила практичная Тапочка. - Но до меня ему, конечно, далеко... В плане пожароопасности, естественно. Ведь степные просторы здесь лишь недавно разлеглись. А все благодаря кто? Благодаря - я! Когда маленькая была, с ноготок буквально, ойгоритом мечтала стать. Формулу воды даже выучила. Всю! Наизусть! Потому что любовь у мне к точным наукам, а к физике тем более. Не верите? А зря!
Она плюхнулась на корточки и стала что-то быстро писать.
- Вода равно аж то ли три, то ли пять, но точно меньше десяти! Отвечаю! Плюс на конце вроде ноль?.. Или - "Э"? Да... неважно...
На земле появилось: "ВАДА=АЖ мельче 10 атвичаю + НАЛ или Э" и триумфирующая Тапочка зашагала дале, горделиво расправляя на ходу плечи, грудь и смятую юбчонку.
- Сложнейшая формулёшка, скажу я вам. А что вы хотели? Высшая физика! Человечество девятнадцать веков над этой формулой билось, а я - два дня и готово! Потому что люблю я точные науки. Больше, чем картошку, люблю, правда меньше, чем сало. Ну и вот... - Тапочка глубоко взохнула, и взгляд её туманом заклубился: - Теорией оковавшись, решила я плановые учения провести. Погода располагала - жара несусветная! Лесок тот быстро занялся, я даже чирикнуть не успела. А у мне из пожарных принадлежностей только ведро дырявое да почётная грамота, которую я тут же сама себе торжественно вручила за успешное освоение методов пожаротушения. Короче говоря, ученья удались - лишь лесничий и уцелел, о чем я сожалею по сей пору, ибо организовал он на меня облаву столь многочисленную, что опосля её завершения я где-то с месяц в постельке жила безвылазно, еле обратно срослась. А ещё говорят, что знание - сила, знание - сила... Тем дубинкам супротив не нашла в себе актив. Стычка долгою была, пострадала я одна. А куда мне грамоту засунули, я вообще говорить отказываюсь. Показывать - тем более! Не получился из меня ойгорит, хоть и тяга была, и способность. Вот! Ой! Да что это я всё о себе, да о себе! А вы кем в недалёком будущем хотите стать?
- Царём, конечно, - признался я скромно. - Самым главным царём! Пока всё к этому идёт. Вглядитесь в брата мово. Он и раньше-то не все буквы знал, а на текущий момент в своём текущем состоянии только одной и владеет.
- Эт какой ещё такой буквой? - широко распахнула глаза Тапочка. - Я думала, он немой!
- Лё-ошк, нуткать, покажь нам свою любимую буковку, - оглянулся я на брата.
Подбежал он ко мне, куснул несильно за каждую из ног и завыл обиженно на весь лес:
- У-у-у!!!
- Что я говорил? - улыбнулся я. - До меня ему еще расти и расти. С такими темпами нескоро он даже первую сотню букв выучит. Кстати, Бледная Тапочка - это имя или фантазия?
- Стиль жизни, - призналась Тапочка и снова глубоко вздохнула, и взгляд её туманом заклубился...
- Понятно, - остановил я девчушку. - А мы вроде уже пришли?
Тапочка покрутила головой по сторонам.
- Теоретически - да. Вот и гора. Осталось, царевич, только на вершину забраться, а там меж скал источник живой воды бъёт. Поговаривают, что его в последнее время какой-то неместный людолоп узурпирует. Я с вами не пойду, не к лицу мне по камням шастать. Еще грудь поцарапаю.
В гордом одиночестве полез я на самую верхотуру.
- Эй, орёл, - окликнули вдруг меня. - Куда летишь?
- Путь мой долог и далёк, курс держу я на восток, - ответил я и оглянулся на голос.
Почти рядом на каменной площадке стоял полуголый мужик с дубиной в правой руке.
- Порхай сюда.
- Хоть бы вывеску какую повесили, - возмутился я. - Уже два года здесь парю и только щас на вас вылетел.
- Ой, ну расчирикался-то, расчирикался... Всё брошу - жену, детей, буду ему вывеску строить. Может еще неоновые огоньки зажечь... А? Да строку бегущую пустить? Что умолк, сокол? Ладно, побунчали и будет. Заходи в вертеп. С жаною познакомься. Она хоть с виду неказиста, зато игрива и мясиста.
- Людолопка Даша, - представилась та. - А вы - ничего, симпатичный, а в некоторых местах просто очаровательный.
- Мерси, - поблагодарил я. - В вас тоже что-то где-то есть.
- Вот, видишь, Вась. Совершенно посторонний человек и тот во мне изюминку углядел!
Я-то, по правде говоря, углядел в ней аж две изюминки, так как обе были не прикрыты и раскачивались передо мной из стороны в сторону, маня к себе доступной наготой.
- Иди прочь, милая, - приказал Василий. - Я с тебя потом весь изюм выкосю.
- Ха-ха-ха, - рассмеялась она ему в лицо. - Накося, выкоси... Тоже мне косильщик изюма.
И посмотрела на меня.
- А вы мне понравились, мандой4 человек! - легкой блудинкой сверкнули её глаза. - Хотела бы я вас...
"Стоит мне улыбкой нежной душу женскую согреть, чувством страстным и безбрежным будет долго сердце петь" - молнией сверкнула в голове моей пресладкая догада.
- ... на шашлычек да с перчиком, - она еще раз поела меня глазами, рыгнула и растаяла в пещерной глубине.
Моих фантазий фейерверк растаял вслед за нею.
- Ты, эта... Путник-распутник! На жану мою не очень-то того-этого! Давай, згадку сказывай мне быстро. Но брегись, ежли я её раскушу, - а я её раскушу - сегодня же, слышь? Сегодня же, буквально час спустя - не доле, будешь у меня за щеками хрумстеть и стонать несладко! Тебе как приятнее стонать: жареным или варёным?
- Ты меня не робь, зловредный людолоп, - сказал я, оставаясь в прежнем спокойствии и невозмутимости. - Не из робливых я. От бабы Яги ушёл и от тебя уйду... А згадка моя такова: на горе стоит мужик, смотрит в небо далеко, сам дурак, но не видно его.... Вишь, загада какая ладная вышла. Местами даже с рифмою.
Задумался Василий, начал тревожно по пещере то кругами, то овалами ходить и дышать часто и неприветливо.
- Ай, штуковата загада, - говорил Василий, смущённо улыбался и искал подсказку в моих глазах.
Чрез час признался:
- Все думы безнадежны. Сдаюся. Торжествуй. Только негромко - дети спят.
- Эх, ты, людолоп бестолковый, - сказал я, вкушая от победы радость. - Это же Иванушка-дурачок шапку-невидимку надел и стоит ворон считает.
- А почему на горе? - сурово осведомился Василий.
- А вот пойми их дураков. Где хотят, там и считают!
- Ладно, путник. Уел ты меня, - людолоп печально кивнул и крикнул в темноту: - Дашка!
- Чего ещё? - раздалось оттолева.
- Неси баул с водой!
- Опять проигрался, что ли? Когда ж прок-то от тебя будет?
Дашка выскользнула из темноты, кинула в меня баул и, очередью расстреляв Василия взглядом, снова в ней исчезла, плюнув сначала на него... Постояла чуть и в меня тоже плюнула.
- Так и живём, - вздохнул людолоп, утираясь. - А может останешься? На ужин? Или, если хочешь, на завтрак? На обед, а? Вторую неделю одними змеями питаемся! Жена ужо ядом харкается и шипит по ночам. Сжалься, путник! Не дай окончательно соскотиниться!
- Нет уж, увольте, - сказал я, подхватил баул и умчался прочь от голодной семейки.
Запрыгал Алёшка при виде меня выше Тапочки, которая вдруг размякла и, тёплым мякишем облепив меня со всех сторон, уронила кудрявую головку ко мне на плечо и тихо заплакала.
- Мы же тебя уже похоронили, - бормотала Тапочка. - Лёшка ямку вырыл, я - гробик сколотила, за крестик принялась.
Я еще крепче вжимал её в себя и нашёптывал благодарно:
- Хлопотушка моя Бледная.
А она ныла:
- Лёшка вырыл, я сколотила... А ты живой вернулся. Что же, за зря всё: ямка, гробик? Да чёрт с ней - ямкой - Лёшка рыл, но гробик, гробик-то я своими, вот, руками...
И грациозной ланью ускакала к своему гробику и уже в нём заревела во всю мощь:
- Четыре мозоли, семнадцать заноз! Плюс небывалый моральный износ!
Испил Алексей живой воды, головой о землю больно стукнулся и встал передо мною добрым молодцем.
- Ах, братец, от спасибо-то вам, - дрожащим от радости голосом шепнул он и рухнул во мои счастливые объятия.
А между тем смеркнулось уж, и звёзды яркою гурьбою рассыпались по небу, взошла прелестница Луна, и окружающее нас поле в единый миг укрылось серебром.
- Нет ни сил, ни вдохновенья, мне бы сна одно мгновенье, - сказал Алешка и зевнул всем телом.
- Что ж. Давайте спать, - кивнул я. - Утро вечера мутнее...
- Мудрее, - поправила меня образованная Тапочка.
- Пусть так, - согласился я.
Баул под голову и тёплую ладошку. Но Тапочке, увы, и в гробу не спалось.
- Лёш! А! Лёш! - загадочно вскрикивала она в сторону брата и уже шёпотом: - А меня Юрец любе?
- Скажу прямо тебе в лицо, - отвечал братец, не задумываясь. - Любе! С первого взгляда, вздоха и вскрика, с первого щупа и первого мига! Любе каждой своей клеткой, каждой молекулой, каждым атомом своим и даже ядром, не говоря уже о нейтронах с протонами.
- О-ё-ёй, - задыхалась Тапочка. - Что ж моя баса5 с человеком делает! По самое ядро, говоришь, засосало?
- Все мысли их тобой поглощены, - подтвердил Алексей.
Тапочка, ошалевшая от услышанного, под скрип измученного ею гробика опрокидывалась на спину и шептала:
- Звёзды, звёзды... Час ночной! Я не сплю, лежу с тобой. Вот бы ты ещё не спал, ощутив любви накал.
Наступала моя очередь.
- Юр, а Юр, - ожигая дыханием ухо, шептала Тапочка.
- Ну, - ворчал я спросонок.
- Скажи мне - любишь? - и утихла, замерла, глазами сверкая, как звёздами.
- Спи, а то овладею, - нежно пригрозил я.
Победный вопль взорвал ночную тишь, прогнал весь сон и тучку мошкары над нами.
- А я ведь знала... Знала я! Зачем же вы, догадками томя, скрывали то, что утаить нельзя.
И ночное спокойствие снова подрывалось её радостным криком. Две минуты торопливой бормоты, внезапное признание: "Люблю и баста!" и счастливый пронзительный клич, развивающий тему любви до апогея. Звенящей тишины приятное мгновение, и вновь в ночи звучал восторженный крик длиною в пять секунд.
Тапочка, охваченная ураганом любви, балдела...
Утро наступило внезапно.
К этому времени Тапочка охрипла и теперь не визжала, как раньше, а лишь жалко всхлипывала. Но глаза её лучезарили по-прежнему; улыбаясь, белозубил милый её ротик; курносый носишка дышал трепетно и живо.
- Принц, - прохрипела она. - Я вами грезила всю ночь!
- Очарованье ваших грёз осточертело нам до слёз, - ответил за меня Алексей. - Умные люди ночью спят, а грёзам предаются в свободное от работы время, но, вижу я, вы к нам не относитесь.
Но Тапочка его не слушала и в ожидании продолжала смотреть на меня.
- Очень хорошо, Тапочка, - приободрил я девчушку. - А рот можно уже закрыть. Это хоть и красиво, но негигиенично.
- Сама ты - труба, - обиделся Алексей и зажмурился на всякий случай.
- Что - труба? - не понял я, оглядевшись.
- Зовёт!
И в самом деле, где-то вдалеке зазвучала труба. Она и звала, и манила, и вздохом просила прийти.
Алешка схватил баул, Тапочка - свой гробик, я хотел схватить Тапочку, но не успел - шестьдесят килограммов любви и безудержного счастья уже улетели далеко вперёд, правда совсем скоро отстали - вспотевшие! злые! матершинные! - и догнали нас без гробика. На мой вопрос:
- Где же, Тапочка, твой гробик? - ответили, беззаботно махнув рукой:
- А я и без гробика симпатичная, - и стали шептать мне что-то, то пощипывая меня, то поглаживая, то похлопывая дружелюбно по спине между лопаток...
На вторые сутки стало ясно, что труба звала кого угодно, но только не нас.
- Труба трубе, - разозлилась Тапочка, зверея на глазах. - Трубадува увижу - убью... Не смотрите так на меня, - а то и вас за одно!
Лексей, как шёл, так и рухнул.
- Воды...
И без раздумий упичкал из баула с пол-литра где-то и крякнул весело:
- Кряк, - и добавил: - Весьма неадекватно себя ощущаю. Благотворные последствия производит сия эмульсия.
- Лепота-а, - простонала Тапочка, отваливаясь от баула в сторону. - Право же, бесценное сокровище хранит невзрачный с виду сей сосуд. И пусть ассортимент его ничтожно мал, он божеством пред нам предстал. Ой! У мне же стихи родились! - обрадовалась Тапочка. - Разрешилась-таки рифмою! Корявенькая, зато моя - родная и на меня похожая!
И вот, былую силу обретя, отправились мы вновь на поиски родного царства.
Тропа вывела нас к камню, на котором начертано было: "Налево пойдёшь - жизнь потеряешь. Прямо - морду намоют. Налево пойдешь -жену обретёшь".
- Из трех зол выбираю меньшее, - сказал Алешка. -Я - этой каши повар, мне и поварёшку в руки. Айда прямо и пусчай мне лицо моют.
Не прошли и часу, впереди лес завиднелся дремучий-дремучий; дремнее не куда.
- Ой, страшно мне! - всё чаще вскрикивала Тапочка и жалась то ко мне, то к Лёшке. Ко мне - со страстью и надолго, к Алёше - секунд на десять и из жалости. Словно прощаясь...
- Тебя-то не тронут, - успокаивал её брат. - А вот меня точно замочат.
Таинственным и мрачным молчанием встретил нас лес, и мы, чувствуя нависшую над нами беду, тоже затихли и робким неуверенным шагом продолжили свой путь. Лишь Тапочка, как чокнутая, металась от одного мухомора к другому и протыкала их пальцем.
- Дорогу мечу, - пояснила она. - Вдруг заплутаем.
- Молодец, Тапочка, - согрел я её благодарностью. - Вот и ты нам пригодилась.
Неожиданно раздались улюлюканье и свист, и с деревьев, как снег на голову, посыпало неотёсанное, чем попало вооруженное мужичьё. Скоро стало его больше мухоморов. Окружило нас оно стайкой комариной и, злобно усмехаясь, начало над нами куражиться да потешаться, кулачёнками предвкушающе помахивая и на длительную бойню намекая.
- Стоп, стоп, стоп! - громче мужичья вскричал Алексей. - Молчать, раз-два! Насмешек беспричинных над братом не потерплю. Или морду ему бейте, или отпускайте с миром.
- Не мне бейте, а, вон, ему, - указал я на Лёшку. - Он эту кашку заварил.
- Каку кашку? - заинтересовалось мужичье, видимо голодное от самого рождения, и сладко облизнулось. - Гречневую или овсовую?
- А вот каку, - и Лёшка поведал всю историю без утайки.
- Ну и ну, - бурно восхитилось мужичьё. - Романтика нага, не то, что у меня, у мужичья, серость вокруг, даже в ушах! Однообразие... Не жизнь - влачьё! Или лицо случайному путнику бью, или мухоморку до общего опьянения лакаю. Как бы дело до утопии не дошло, до того всё опротивело. А тянет меня на дела великие, ратные. И даже грешную мысль по ночам смакую: мне бы ига в чистом поле, дабы игу супротив в раз громадою подняться, всю Европу поразив... И чтоб втюхаться, как Тапочка, от пупка до макушки по самую шею...
- Скажете тоже, но мерси, - умлела счастливая Тапочка, а мужичьё, взволнованно дыхнув перегаром, добавило:
- И чтоб мухоморка рекою лилась. Люблю я её все-таки - мухоморку эту... Привык.
- А морду бить будешь? - не выдержал Алексей, устав разминать лицо.
- Ну, тебя... Cтупай с миром, - разрешило мужичьё. - Мы, бандиты, тоже люди, пусть и не бритые. Чем кулаками махать, мы лучше в розовых облаках своей мечты повитаем.
Только вышли мы из леса, как тропа вновь разделилась, и заросший мохом валун сказал нам о том, что налево - смерть, направо - жена.
- Из двух - меньшее, - улыбнулся Алёшка. - Двум смертям не бывать, одной не миновать.
А нас уже ждали, да не кто-нибудь, а сам воробей-разбойник.
- Папка! Папка! - пронзительно громко закричала вдруг Тапочка и птицей метнулась к нему. - Сколько вёсен, сколько осен!
- Тапочка-лапочка, дочурка моя! - вскричал разбойник, выпрыгивая из дупла, что во древе столетнего дуба, и принимая девицу во свои объятия. - Птичка моя беспризорная! Пичужка!
- Папаня, - журчала Тапочка и ласково и нежно теребила его за бородку.
Воробей хвастался:
- А я вчера хотел Илью Муромца словить да учинить над ним злодеяние наиподлейшее, но он, сорванюга, оврагами ушёл.
- А я, бать, по уши в одного царевича втюрилась! А он в меня - и того глубже!
- Ай да, дочурка! Ай да, молодец! - расцвел разбойник-воробей. - Не по годам расчётлива, смекалиста не по-девичьи. Видно в мамку. Зато носюлька у тебя моя, - он жарко стиснул дивчинку в своих лапищах и лишь скупая мужицкая рассказала нам о его родительском волнении.
Но тут вспомнил он про нас и отстранил Тапчонку прочь, и слезу втянул обратно в глаз.
- Извини, дочур. Клиент подошёл. Посвистать надо бы.
- Ой, пап! То ж, возлюбленный мой! - воскликнула испуганно Тапочка.
- Эт который? - вопросил воробей, играя пальцами у самого рта предсмертную увертюру Баха. - Или оба?