Аннотация: У меня родился новый персонаж. Я не рассчитываю расстаться с ним скоро. Буду дополнять по мере возможности.
Homo обыкновенный
Жизнь и неудивительные приключения Модеста Аристарховича
Ещё до своего рождения Модест Аристархович знал, что бог даёт (что именно он даёт, конечно же, не догадывался) тем, кто рано встаёт, а потому решил рождаться рано утром, чем доставил своей матушке очень неприятную предродовую ночь.
За такую решимость и твёрдость намерений мама Модеста Аристарховича на него не только не обиделась, но ещё больше полюбила. Она, вообще, была уверена, что её сын будет гением, ибо отец будущего гения совершенно не обладал никакими талантами и служил фининспектором в "Райторге".
Сразу же после появления на свет Модест Аристархович громогласно принёс всем присутствующим, и своей матушке, в том числе, искренние извинения за причинённые неудобства, но тут же предупредил, что неудобства будут повторяться регулярно и довольно часто. А чтобы предупреждение не выглядело голословно, продемонстрировал одно из неудобств прямо на халат врача-акушера.
Уже в роддоме Модест Аристархович усвоил главную жизненную истину: "Не верь, не бойся, не проси". Не верил, когда с ним сюсюкались: "А кто это у нас такой красавчик?", ибо, ни разу не видев себя в зеркало, подсознательно догадывался, что родители его и предки по обеим линиям красотой не отличались. Не боялся потому, что в роддоме и бояться-то нечего было. И не просил, так как всё равно раньше времени не накормят. Когда младенцы вокруг него орали, чего-то требуя, на что-то жалуясь, он откровенно, но молча, их презирал за непростительную наивность.
В бога Модест Аристархович поверить не успел. Неверующими были и его родители. Но креститься ему всё равно пришлось. Истово верующая бабушка отказывалась водиться с некрещеным внуком. Впрочем, Модест Аристархович не стал безропотно терпеть обряд, проводимый без его собственного одобрения. Для начала он заявил о несогласии истеричным воплем, а когда действия это не возымело, просто взял и нагадил в купель. Батюшка, возмущённый таким неслыханным богохульством, выругался матом прямо в святом храме и убежал блевать. И сие обстоятельство ещё более укрепило Модеста Аристарховича в его безбожии.
Впрочем, детство Модесту Аристарховичу досталось очень даже счастливое, ибо родился он не в нищей африканской стране, не в государстве богатого, но "загнивающего" капитализма, а в "самом прогрессивном" социалистическом сообществе мира. Правда, название несколько смущало - СССР, ну да ладно, не в названии дело. Лишь бы жить было хорошо. А жилось Модесту Аристарховичу и вправду замечательно. Государство бесплатно заботилось о его здоровье и оберегало от морального разложения, ограничивая потребление всяких очень вредных лакомств, включая и продукты зарубежной культуры. Родители его любили и заботились по мере своей скромной зарплаты. Как только подошёл срок, определили в ясли, потом в детский сад. С семи лет перед ним распахнулись гостеприимные двери школы, а впоследствии и института. И всё это, заметьте, практически бесплатно.
В ясельном возрасте Модест Аристархович очень любил мечтать в компании своих приятелей, оседлав горшок в санитарной комнате дошкольного заведения. От затянувшихся мечтаний на горшке часто происходило забавное прилипание к оному. Модест Аристархович быстро сообразил, что можно развлечься сим явлением. Однажды он встал вместе с горшком на заднице и стал пугать своих "коллег", пятясь на них задом. Сначала веселился он, а когда горшок внезапно отлип, испачкав содержимым одежду, ноги и пол, смеялись уже над ним. Все хохотали и кричали: "Фу, фу! Засеря!" Нянечка, ругаясь, вымыла его бледную попу с круглым ярко-розовым следом от горшка, застирала испачканные вещи, и повесила их сушиться. А самого Модеста Аристарховича воспитательница поставила в угол, где он спокойно отстоял двадцать минут, продолжая мечтать уже в одиночестве.
В детсадовском возрасте Модест Аристархович познал ещё одну нелицеприятную сторону жизни. На одном из семейных застолий, когда взрослые уже не могли его контролировать, он по-взрослому "принял на грудь" целую рюмку портвейна. Сначала почти ничего не произошло, просто уснул быстро, а вот уже в садике приключился настоящий "бодун", или по-простому "отходняк". Блевал Модест Аристархович тоже по-взрослому, спрятавшись в зарослях барбариса. Впрочем, запойным алкоголиком он так и не стал, а первый опыт винопития быстро забылся.
В детском саду Модест Аристархович очень любил пряники с молоком. Впрочем, любил он их и потом. Правда, молоко давали кипячёное, и многие дети его не пили из-за противной пенки. Но Модест Аристархович быстро понял, что если пенку выбросить, то молоко вполне даже приятное, а с пряником тем более. Так что за раз он мог осилить до трёх стаканов молока с пряниками своих приятелей, не обладавших таким аппетитом, а потому отдававших ему лакомство добровольно.
Кстати сказать, Модест Аристархович всегда отличался завидным аппетитом, и потому его первым словом было слово "исть", что означало кушать. А тех, кто хорошо кушает, любят нянечки, повара и мамы друзей, которые ставили его в пример другим детям: "Смотри, как Модя хорошо кушает. А ты?" Впоследствии, "исть" за государственный счёт, но уже в более широком смысле, стало самым главным занятием Модеста Аристарховича. Как, впрочем, и многих его сограждан.
Когда Модест Аристархович ходил с мамой в баню, ни один мускул в его теле не напрягался при виде обнажённых женских тел.
Иногда Модесту Аристарховичу доводилось оставаться в детском саду на "круглые сутки", то есть ночевать. Мама его в это время работала в вечернюю смену, а папа уезжал, как часто бывало, куда-нибудь с инспекторской проверкой. Когда всех оставшихся детей, укладывали спать, Модест Аристархович долго не засыпал и "смотрел кино". По улице проезжали машины, и свет их фар, проникая сквозь кустарник и незашторенное окно, создавал причудливые световые пятна на противоположной стене. Это и называлось "смотреть кино".
Вообще, Модест Аристархович любил ночевать в гостях. Иногда папаша его, воротясь из очередной инспекторской поездки в состоянии далёком от трезвого, устраивал дома скандал со сценой ревности. Чтобы избежать эскалации конфликта и избежать физических оскорблений, мама хватала Модеста Аристарховича в охапку и бежала ночевать к подругам. Пробовали ночевать у папиной мамы, но она не очень осуждала действия сына. Однажды осенью даже пришлось ночевать в новой районной библиотеке. Здание уже подключили к отоплению, а сама библиотека туда ещё не переехала. Ну, а как проникнуть внутрь Модест Аристархович со своими друзьями уже разведал заранее.
С беззаботным пребыванием в детском саду Модесту Аристарховичу расставаться было грустно. Что ни говори, а в этих стенах прошла большая часть его жизни. Нянечка, которая когда-то мыла ему попу, даже уронила старческую слезу и поцеловала его в русый чубчик. А воспитательница, которая когда-то ставила его в угол, подарила всем выпускникам старшей группы коричневые портфели с полным набором школьных принадлежностей.
Впереди смутно маячила новая жизнь, полная неожиданностей и непонятных предчувствий.
Первого сентября в новенькой школьной форме серого цвета Модест Аристархович с тревогой и любопытством взирал на происходящее в школьном дворе из-за огромного букета цветов. На крылечке старой деревянной школы стоял директор и, явно фальшиво, радостно приветствовал новых учеников. Другие выступавшие тоже неискренне чему-то радовались. Без мамы, без нянечки, без воспитательницы стоять в ряду, таких же как он, первоклассников, было немного грустно. Но любопытство, всё же, пересиливало все опасения.
Школа несколько огорчила Модеста Аристарховича своей строгостью и дисциплиной. Собственно ничего страшного не произошло, но кое-какие опасения подтвердились. А кроме того, одноклассники мгновенно восприняли его фамилию как готовую кличку. Даже Вера Анатольевна сдержанно улыбнулась, прочитав его фамилию. И лишь теперь он понял, что фамилия Лавандос, действительно, очень похожа на прозвище.
Однако самого Модеста Аристарховича удручало не превращение фамилии в кличку, а то, что нормальной клички ему не досталось. Вот у других детей были нормальные прозвища. Например, Машу звали Муха потому, что Мухина. Серёжу сразу окрестили Серым. Толика назвали Тяпа потому, что растяпа. А Веру Анатольевну все шёпотом называли Совой за большие круглые очки.
Учёба в школе требовала от Модеста Аристарховича беспрецедентного самоотречения, но ломать устоявшиеся привычки он очень не хотел. Сидеть долгое время в одной позе было невыносимо. На переменах было запрещено бегать и кричать. А ещё, и о, ужас, учиться надо было даже дома. Это называлось "домашнее задание", или "домашка". Но Модест Аристархович и здесь нашёл выход. На уроках он тихо мечтал, глядя в окно, а "домашку" старался сделать как можно быстрее, чтобы поскорее убежать гулять. Поэтому в начальной школе Модест Аристархович числился почти самым худшим по успеваемости при удовлетворительном поведении. Пожалуй, единственным предметом, который он полюбил, было пение. Пел он с удовольствием.
Лучшим способом "сачкануть" оказалась болезнь. Модест Аристархович совершенно бессовестно пользовался материнской любовью, притворяясь больным всякий раз, когда ему особенно не хотелось в школу. И, надо признать, этот метод часто приносил свои плоды, тем более что и настоящая ангина посещала его чаще других. Болеть Модесту Аристарховичу нравилось намного больше, чем ходить в школу. Это почти как пряники с молоком.
В больнице он бывал почти по расписанию, ангина приходила два раза в год, так что все врачи и сёстры детского отделения встречали его, как родного. Модест Аристархович не оставался в долгу у добрых докторов и по первой же просьбе забирался на табурет, чтобы исполнить очередную популярную песню, заученную по радиотрансляции. Пел он громко, насколько позволяла ангина, и с выражением. Можно сказать, он даже не пел, он играл роль. За это персонал и больные, приходившие на "концерты" из других отделений, награждали его бурными аплодисментами и... конфеткой.
А ещё одним, вполне законным, способом прогулять уроки были морозы. Когда столбик термометра падал до -37R, занятия в школе отменялись с первого по пятые классы, а при понижении до -42R в школу не ходили уже все остальные. По радио в таких случаях раздавались позывные местного радиоузла, и делалось соответствующее объявление. Это для Модеста Аристарховича была самая лучшая музыка. Можно смело забросить портфель и бежать на улицу к друзьям. Для мальчишеских игр никакой мороз не помеха.
По причине неуспеваемости Модеста Аристарховича даже не хотели принимать в октябрята. Пришлось самоотверженно исправлять все двойки, чтобы октябряцкая звёздочка с детским портретом вождя мирового пролетариата засияла на гордо выпяченной груди. И лишь одно огорчало, что у него, как у большинства, была металлическая звёздочка, и он завидовал тем, кому родители достали звёздочку из красного прозрачного пластика с круглой маленькой фотографией кудрявого мальчика Володи Ульянова.
Однажды двоюродный брат Модеста Аристарховича, по-старшинству решил серьёзно взяться за образование своего младшего брата. Как-никак на четыре года старше!
Чтобы никто не мешал, "домашку" они делали в бабушкиной бане при свете керосиновой лампы. Брат строго следил за правильностью выполнения всех упражнений и решений задач. В заключении всё тщательно проверил и, наконец, отпустил измученного, но "просветлённого" братца.
На следующий день Модест Аристархович схлопотал "двояки" за каждое из домашних заданий, выполненных под бдительным контролем старшего брата.
Но школьная жизнь постепенно вытесняла детсадовские привычки, и Модест Аристархович даже начал ощущать некий вкус к учёбе. К третьему классу наметились несомненные успехи в гуманитарных и прикладных науках, таких как, уже указанное ранее, пение, рисование, природоведение, физкультура и уроки труда, на которых Модест Аристархович лучше всех пришивал пуговицы.
Однажды Модест Аристархович попробовал апельсин. Его тётя из города привезла всем племянникам такой гостинец. Апельсин очень напоминал мандарин, однажды полученный с новогодним подарком в детском саду, но был просто огромный, как детский резиновый мячик. Только цвет гораздо красивее, и пах он намного приятнее, чем мячик.
Модест Аристархович не стал сразу есть свой апельсин, а распираемый гордостью, прошествовал через половину села к себе домой, неся в руках невиданный заморский фрукт. Одна тётенька даже поинтересовалась: "Где это продают?". На что Модест Аристархович гордо ответил: "Это апельсин! Его не продают, его дарят!"
Кстати, о подарках. Самым лучшим праздником Модест Аристархович считал Новый Год. Даже день рождения не приносил столько радости. Ведь день рождения празднуется один раз и только дома, а Новый Год целых четыре раза: в детсаду, или в школе, у мамы на работе, у папы на работе, и ещё в Доме Культуры. Четыре дня - четыре подарка!
Но во втором классе Модест Аристархович неожиданно раскрыл страшную тайну. Оказывается, под шубой сказочного дедушки скрывается обыкновенный дяденька, а Снегурочка - это обычная молодая тётенька. И понял это Модест Аристархович, когда обнаружил на левой руке Деда Мороза обычные часы с кожаным ремешком, а Снегурочка, вообще, курила в коридоре. Это был жестокий удар по мировоззрению Модеста Аристарховича. Однако сам праздник ещё долго оставался самым главным.
С чувством полной ответственности за оказанную ему честь, Модест Аристархович с особым выражением повторял слова пионерской клятвы, прежде чем пионерважатый повязал на его шее красный галстук. Это было уже в третьем классе. Это был уже существенный рост.
А кроме всего прочего в школе оказалось много незнакомых девочек, которые игнорировали знаки внимания щупленького и некрасивого Модеста Аристарховича. Нет, конечно, он никогда не забывал свою прежнюю подружку Анечку, но они теперь учились в разных школах, встречались очень редко, а вот Леночка, из параллельного класса, всё больше овладевала его думами. Леночка, несомненно, была самой красивой девочкой в третьих классах, а потому Модест Аристархович очень долго робел перед ней и ужасно боялся предложить ей свою дружбу. В знак особого расположения он дёргал Леночку за косичку и делал вид, что пытается убежать от возмездия, но портфель избранницы обрушивался на спину "обидчика", отчего воспарившая душа Модеста Аристарховича ликовала.
К окончанию третьего класса Леночка снизошла до Модеста Аристарховича и позволила ему присутствовать при своей особе, ибо она была дочерью директора "Райторга" и главного врача районной больницы. Он же был вне себя от счастья, когда провожал её после школы домой, неся сразу два портфеля. Друзья смеялись над ним, едко обзывались: "Жених, Жених! Таскатель девчачих портфелей! Ага, влюбился, влюбился!" - но Модест Аристархович стойко переносил все моральные трудности ради своей "любви".
Когда в одиннадцать лет Модест Аристархович впервые увидел фотографию обнажённой молодой женщины, в детской душе его что-то сладко затрепетало. И пусть это была потрёпанная и не очень качественно исполненная игральная карта, Модест Аристархович заподозрил, что в этой жизни есть вещи намного приятнее пряников с молоком и даже апельсинов. Хотя... одно другому не мешает.
Когда-то в далёком детстве, посещая с мамой женское отделение сельской бани, Модест Аристархович так не считал. Ах, как же он тогда был молод, наивен и неопытен.
Модест Аристархович прятал эту карту в самом укромном месте на чердаке родительского дома и, тайком любуясь красотой обнажённого женского тела, мысленно подставлял лицо Леночки вместо изображённого на фото.
Увы, ни стать женихом Леночки, ни влюбиться в неё по-настоящему, ему было не суждено. Жизнь, распорядилась Модестом Аристарховичем по-своему. Его грандиозные планы на будущее бесцеремонно разрушила жестокая размолвка родителей. Матушка забрала сына и отправилась к своим родителям в далёкий таинственный город Ленинград. Когда-то, в далёком сопливом детстве Модест Аристархович уже побывал в гостях у маминой мамы и папы, но это было так давно, что подробности того путешествия лишь обрывками всплывали в памяти. Теперь вновь предстояло длительное путешествие на поезде почти через всю огромную страну, и Модест Аристархович решил, что во всём происходящем, кроме неприятностей можно найти множество положительных моментов.
За окном поезда мелькали поля, леса, с грохотом мостов проносились реки. Поезд неожиданно нырял в тёмные тоннели, и так же неожиданно вырывался на свет. Модест Аристархович с нескрываемым любопытством разглядывал незнакомые города и полустанки, на перронах которых бабушки продавали горячую варёную картошку и солёные огурцы.
Всё было интересно и необычно. Кстати, непонятно было, почему мама говорила всем, что ему только десять лет, хотя на самом деле он был гораздо старше - целых двенадцать. Что-то там с билетом связано, но это интересовало Модеста Аристарховича гораздо меньше, чем виды за окном.
Пересадка в Москве ошеломила Модеста Аристарховича. Такого количества народа, как на "площади трёх вокзалов" он не видел никогда. Даже на первое сентября у школы собиралось меньше! Пожалуй, все жители его родного села не смогли бы составить такой толпы. Но во всём этом скоплении людей сильнее всего поразил один человек. "Модя, смотри!" - осторожно сказала мама и направила взгляд сына в нужную сторону. Там стоял огромный негр, чёрный, как уголь, с выпуклыми белыми глазами и толстыми коричневыми губами. На голове этого гиганта мелко кучерявились чёрные проволочные колечки.
Не то чтобы Модест Аристархович не знал о существовании негроидной расы, в школе рассказывали, что в Африке живут другие люди, но вот так рядом увидеть живого негра... Это, знаете ли, не для слабых нервов.
Это событие в очередной раз подтвердило догадку Модеста Аристарховича, что не всё в жизни так просто и понятно, как кажется на первый взгляд.
В ожидании поезда на Ленинград мама Модеста Аристарховича решила скоротать время в кино, тем более что в ближайшем кинотеатре демонстрировался новый фильм "А зори здесь тихие". Сцену в бане тогда ещё не вырезали, и Модест Аристархович получил неизгладимое впечатление от просмотра, гораздо было сильное, чем от изображения на потрепанной игральной карте. Сюжет фильма плохо запечатлелся в его памяти, а вот банная сцена запомнилась навсегда. И ещё... до слёз было жаль Женечку.
После столицы Ленинград совершенно не напугал Модеста Аристарховича своей шумной сутолокой вокзала, пахнущего дёгтем и угольным дымом, но зато восхитил "лесенкой-чудесенкой". А ещё успело броситься в глаза уличное освещение ночного города и его цветные светящиеся вывески. Такого количества фонарей в родном селе невозможно было даже представить. Хотя, всё-таки, "лесенка-чудесенка" - это было нечто неописуемо великолепное и, действительно, чудесное.
Потом ещё много раз Ленинград удивлял Модеста Аристарховича, но эта встреча запомнилась именно светом и эскалатором станции метро.
Модест Аристархович очень любил газировку за три копейки, и потому полной неожиданностью для него оказались ряды стаканов на автоматах. Никто их в Ленинграде не воровал!
А ещё в Ленинграде жили удивительно добрые люди. Модест Аристархович плохо знал город, а потому часто спрашивал дорогу у прохожих, или у милиционеров. И никогда не получал отказа. Всегда ему подробно объясняли путь, а некоторые даже провожали до нужного места.
А Эрмитаж! А "Аврора"! А военно-морской музей! А ТЮЗ! А ЦПКиО им. С.М. Кирова! И везде пирожки с повидлом за пять копеек и газировка. Да таких удовольствий Модест Аристархович и представить себе не мог. А тут, пожалуйста, и сколько угодно!
Но в новой школе отношения налаживались не сразу и с большим трудом. Во-первых, оказалось, что деревенский, по уровню знаний, был выше местных "хорошистов", и тем это сразу не понравилось. Во-вторых, многие смеялись над его сибирским говорком. Язык русский один, а говорили они, оказывается, по-разному. В-третьих, конечно же, фамилия. Кликуху опять не пришлось придумывать. И, в-четвёртых, совершенно невыдающаяся внешность. По этим, и не только по этим причинам, а просто так, местные двоечники, под предводительством хулигана и второгодника из седьмого класса, взяли Модеста Аристарховича "под свою опеку". Нет, не били, но до того мерзко издевались, что лучше бы уж били.
Полтора учебных года в этой школе так и прошли в непрекращающемся противостоянии Модеста Аристарховича с шайкой недоумков. Он не просил пощады, не поддавался их власти и, как только мог, старался не бояться. В отчаянии бросался на обидчиков с кулаками, но ничего не получалось. Их было больше, они были сильнее.
Лишь однажды Модест Аристархович проявил слабость и повёл себя не по-пацански. Стыдно признаться, но он, со слезами на глазах, пошёл жаловаться завучу. Впрочем, эффекта это не произвело, и он опять остался наедине со своей проблемой.
Друзья, вроде как, были, но предпочитали не вмешиваться в локальный конфликт. Наверное, вовсе и не друзья они были.
Надо признать, что, несмотря на моральный прессинг, Модест Аристархович преуспел в освоении наук и прочно обосновался в рядах "хорошистов".
Если в школе отношения со сверстниками складывались не лучшим образом, то, впервые попав в пионерский лагерь, Модест Аристархович мгновенно обзавёлся новыми приятелями и даже стал для многих лидером. Это произошло как-то самопроизвольно благодаря его смелости и находчивости. "Не верь, не бойся, не проси" всё же произвело нужный эффект.
И даже девочка Катя, которая была на голову выше Модеста Аристарховича, первой пригласила его на танец.
Увы, в этом пионерском лагере Модесту Аристарховичу больше побывать не удалось. Приятели быстро потерялись и даже девочка Катя, после короткой переписки тоже пропала из его жизни.
Летом приехал отец. Мама всё простила. И вновь Модест Аристархович любовался видами бескрайних просторов родной страны под размеренный стук вагонных колёс.
В седьмой класс Модест Аристархович пошёл уже в другую школу, и именно в ту, где училась его давняя подружка Анечка. Семья его поселилась не в том доме, где раньше, а в комнате при конторе, где работал отец. Зато совсем рядом с домом Анечки и школой.
Встреча с давней подружкой произошла первого сентября на школьной линейке. Модест Аристархович ожидал чего-то большего, а вышло всё как-то скромно и буднично.
- Привет, Аня.
- Привет. Вернулся?
- Ага.
- Теперь в нашей школе?
- Ну, да.
- А класс у тебя какой?
- 7А.
- Значит в параллельном?
- Ну, да, в параллельном.
- А живёшь ты теперь где?
- А в конторе отцовской, комната там.
- А, понятно. Ну, давай, вон ваш класс уже строится.
- Ага, давай. Пока.
Из школы Модест Аристархович возвращался в одиночестве, а Анечка с подругой шла далеко впереди, иногда украдкой оглядываясь на него. Понятное дело, стеснялась проявить свою заинтересованность, но и он не на высоте оказался.
И опять совершенно неожиданно выяснилось, что Модест Аристархович по уровню знаний до местных "хорошистов" не дотягивает. Его сельские одноклассники значительно опережали ленинградских школьников по уровню образования. Расслабился в Ленинграде, вот и отстал. И этот факт не только сильно расстроил его самого, но и удивил учителей. Пришлось Модесту Аристарховичу поднажать на науку, чтобы выглядеть более достойно.
Естественно, в новом коллективе никакого авторитета Модест Аристархович не имел, всё пришлось начинать сначала. Хорошо хоть не пытались издеваться и бить. Впрочем, до драки ещё дойдёт. Но повод будет благородный.
И что особенно бросилось в глаза, так это категорическое неношение пионерских галстуков пацанской частью класса. Модест Аристархович очень хотел стать своим среди правильных пацанов, а потому тоже спрятал свой галстук в карман, к явному неудовольствию классного руководителя и завуча.
Как ни странно, но уважения Модесту Аристарховичу прибавил скандал. Как-то однажды он, постеснявшись признаться в своей симпатии к Анечке, наговорил глупостей её подружке. Естественно, та сразу же передала всё дословно Анечке. Анечка не на шутку обиделась, и на одной из перемен прилюдно влепила Модесту Аристарховичу пощёчину. Об этом узнала вся школа. Казалось бы, позор! Но в глазах "настоящих" пацанов это происшествие лишь подняло его авторитет. Хотя сам он очень переживал, что обидел Анечку своей глупой нерешительностью и враньём.
Ещё больший авторитет Модест Аристархович приобрёл, получив по морде от "Малька" - местного хулиганского предводителя. Когда одноклассники увидели огромный лиловый синяк под левым глазом Модеста Аристарховича, зауважали его ещё больше.
А когда Модест Аристархович подрался с восьмиклассником Саней Картавым, из-за голубоглазой блондинки Светы, пацаны окончательно стали считать его своим. Сама же Света благосклонно заняла в душе Модеста Аристарховича вакантное место, освобождённое Анечкой.
Модест Аристархович никогда не болтался без дела. Наряду с учёбой он занимался в различных кружках и спортивных секциях. И если кружки особых талантов не выявили, то спорт выдвинул его на первые позиции в классе. Зимой лыжи, летом, лёгкая атлетика, выступления в составе школьной сборной на многочисленных соревнованиях. Выступали хорошо и довыступались... до всесоюзного первенства спортивных классов в Артеке. А всесоюзный пионерский лагерь Артек - предел мечтаний любого советского школьника.
Призового места сельская команда на всесоюзных соревнованиях не завоевала (четырнадцатое место из ста команд), но само путешествие в Крым и месяц в прославленном лагере остались в памяти на всю жизнь. И, не смотря на невыдающийся результат, домой они вернулись героями.
В Артеке с Модестом Аристарховичем произошло кое-что, о чём мало кто знает, и о чём он сам никому не рассказывал.
Как-то однажды вечером в умывальнике для мальчиков друзья делились впечатлениями прошедшего дня. Само собой в выражениях не стеснялись. Для них это было естественно, ведь они были в своём кругу, а никого из взрослых рядом не было. И в тот момент, когда Модест Аристархович бурно высказываясь, складывал трёхэтажные фразы ненормативной лексики, его грубо оборвал на полуслове кто-то из своих, больно ткнув кулаком в спину. Модест Аристархович обернулся, и с его уст готова была слететь смачная тирада в адрес обидчика. Но слова застряли в горле, в проёме двери стоял директор лагеря. Модест Аристархович просто окаменел, готовясь от стыда провалиться сквозь пол, ибо знал, что оскверняет свою речь грязными ругательствами. А за это по головке не погладят. Директор смотрел ему в глаза несколько секунд, повернулся и вышел, поманив за собой. Он не ругал при всех, не ругал и наедине. Человек с тремя высшими гуманитарными образованиями не мог себе позволить орать или просто ругать ребёнка. Он спокойно и серьёзно вёл беседу. И от этого становилось ещё отвратительнее. Позор сжигал Модеста Аристарховича изнутри, он что-то мямлил в ответ на вопросы, а больше пристыжено молчал. Такой гадливости к самому себе он не испытывал ещё никогда. Этот разговор тоже запомнился на всю жизнь.
Нет, не излечился Модест Аристархович от матерщины полностью, слишком глубоки корни, но навсегда "зарубил себе на носу" жёстко контролировать свою речь, особенно в присутственных местах, и в общении с малознакомыми людьми. Волю своему грязноречию давал только наедине с собой, или в компании людей, понимающих в этом толк.
В комсомол Модест Аристархович вступал по разнарядке. Спустили из райкома ВЛКСМ план, вот школьная организация и загнала всех в ряды Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи. С первых же комсомольских собраний Модест Аристархович невзлюбил и подобные мероприятия, и пустые речи, произносимые на них, и к комсомольским поручениям не испытывал никакого рвения. Дело даже дошло до выговора, угрожали совсем исключить из организации..., но не исключили.
В старших классах Модест Аристархович неожиданно осознал, что из ВЛКСМ можно выжать кое-что полезное, и стал бойко продвигаться по комсомольской линии, к великому удивлению и разочарованию "правильных пацанов". Десятый класс он заканчивал уже комсоргом школы, что значительно повысило шансы на поступление в институт.
При поступлении в Новосибирский политех Модест Аристархович набрал необходимые баллы, но пройти огромный конкурс ему едва ли удалось бы без мощной поддержки родного райкома комсомола. Позвонили в приёмную комиссию и декану факультета, вежливо попросили, объяснили, и всё быстро решилось.
В студенческие годы Модест Аристархович не отличался монашеским нравом. В большом городе множество соблазнов, студенток вокруг сколько угодно, родителей рядом нет, и Модест Аристархович пустился во все тяжкие. Да так пустился, что остановить его смог только комсомол. Как-никак, а комсорг группы должен подавать сокурсникам пример в учёбе и поведении. Пришлось Модесту Аристарховичу умерить пыл под угрозой отчисления из университета и исключения из комсомола.
- Можешь делать что угодно, - шепнул ему на ухо секретарь университетского комитета, - но чтоб никто не знал! Или, хотя бы, не видели.
И вновь комсомол помог Модесту Аристарховичу устроить свою жизнь, когда он задумал перебраться в Ленинград.
На третьем курсе комсорг факультета перевёлся в ленинградский Политех.
Жить на одну стипендию в Ленинграде было невозможно, бабушка помогать не могла, переводы от мамы не приходили, а соблазнов в огромном городе становилось всё больше. Поэтому Модест Аристархович работал по ночам грузчиком на Бадаевских складах, а днём отсыпался на лекциях, чтобы вечером красиво потратить скудные сбережения. Но после очередного "развода" с отцом, приехала мама, и жить стало полегче.
Модест Аристрхович не любил уступать место в транспорте, но и сидеть, когда должен был уступить, тоже не мог. Потому никогда не садился.
Когда Модест Аристархович впервые увидел "Чёрный квадрат" Малевича, он чуть не потерял веру в человечество. "Это ж до какой степени безвкусия надо дойти, чтобы обозвать это картиной?!" - недоумевал Модест Аристархович. Надо признать, вера в человечество могла покинуть Модеста Аристарховича не единожды. Были и другие поводы.
Постепенно Модест Аристархович пришёл к выводу, что женское тело даровано мужчине в награду, а женский ум в наказание.
Впервые Модест Аристархович побывал за границей по студенческому обмену. Румыния не произвела на ленинградского студента особого впечатления, а Бухарест и Констанца, вообще, и особенно в новостройках, были похожи на провинциальные города СССР.
Гораздо большее впечатление оставила беседа с одним очень серьёзным человеком в строгом сером костюме, который перед поездкой проводил инструктаж, как со всей группой, так и с каждым её членом. Отказать ему было невозможно и Модест Аристархович пообещал сообщать о всех подозрительных действиях своих товарищей. Как потом выяснилось, такие обязательства взяли на себя все.
Если бы Модест Аристархович знал об этом заранее, то ни за что не осмелился бы нарушить закон, когда с величайшей осторожностью провёз в СССР книги Булгакова "Мастер и Маргарита" и "Окаянные дни" Бунина, которые совершенно случайно увидел в маленьком книжном магазине Бухареста. Тогда он тоже совершенно случайно оказался один. Это были запрещённые книги, но ведь запретный плод слаще.
На вожделенные джинсы иностранных денег уже не хватило. Пришлось в Питере потратить на них полторы месячные зарплаты грузчика, отказавшись от всяческих увеселений на этот же срок. Но зато, с какой гордостью Модест Аристархович щеголял в "Lee Cooper" перед своими институтскими однокашниками.
Отсутствие увеселений в этот период компенсировалось "запретным" чтением. Модест Аристархович с восторгом воспринял "Мастера и Маргариту", как увлекательный фантастический роман с яркими героями и их приключениями. Некая религиозная составляющая даже придавала особый шарм этому произведению. Совсем другое дело "Окаянные дни". Дневниковые записи Бунина сначала даже вызвали негодование комсомольского вожака. Всё в них описывалось совсем не так, как с самого детства представлялось Модесту Аристарховичу. Дочитав до конца, он понял, что так всё и было на самом деле, но верить, всё же, отказывался. "Да не может этого быть!" И лишь с годами пришло прозрение, а пока осталось только подозрение.
Хранить такие книги у себя, а тем более показывать их кому либо, было опасно. Даже близким друзьям Модест Аристархович не решился рассказать о прочитанном. Но куда их девать? Не выбрасывать же на помойку! Слишком дорого было уплачено за это опасное знание. Но выручил как раз тот самый фарцовщик, который "загнал" ему джинсы. За небольшие комиссионные он свёл Модеста Аристарховича с нужным человеком, который довольно щедро заплатил за книги.
"Пиратов ХХ-го века" Модест Аристархович смотрел с затаённым дыханием. Там показывали то, о чём до сих пор говорили только по-секрету и шёпотом - каратэ. В 1979-м году этот фильм просто взорвал советский кинематограф, а множество молодых людей бросились изучать этот вид восточных единоборств.
Модест Аристархович тоже оказался в их числе. Ему повезло в отличие от многих других, он попал к настоящему мастеру. В подвальном помещении полулегальной секции сенсей учил их не только умело противостоять противнику, но, что важнее, приобщил к восточной культуре, её философии, умению владеть своими эмоциями. А драться по-настоящему Модест Аристархович так и не научился.
"Не может быть!" - изумился Модест Аристархович, когда услышал по радио голос Высоцкого. Владимир Семёнович в то время не пользовался благосклонностью властей, а потому услышать его песни можно было только на магнитофонных записях, да и то с таким отвратительным качеством, что и слов порой разобрать было невозможно. Модест Аристархович, конечно же, не раз слышал эти записи, но никак не мог понять, в чём состоит крамола.
Было это олимпийским летом восьмидесятого.
Так как будущая профессия Модеста Аристарховича была связана с оборонной промышленностью, то на военной кафедре института пришлось получать ещё и военную специальность. А звание младшего лейтенанта запаса он получил после прохождения военных сборов в виде принятия воинской присяги и сорока пяти суток бестолкового времяпрепровождения в одной из воинских частей Ленинградского военного округа.
После окончания Политеха Модесту Аристарховичу так и не удалось получить распределение в Ленинграде. Не помог даже комсомол. Взяток Модест Аристархович давать не умел, не хотел, да и денег на это не имел. Пришлось начинать свою трудовую деятельность в одном из киевских НИИ. Хорошо, что не в Магадане.
Через год Модест Аристархович уже держал во внутреннем нагрудном кармане пиджака партийный билет, на красной обложке которого красовался лаконичный профиль Владимира Ильича Ленина. Не по велению сердца Модест Аристархович вступил в ряды КПСС, а лишь по расчёту, ибо был уверен, что именно коммунистическая партия будет гарантом его успешного продвижения по карьерной лестнице.
Молодой коммунист Модест Аристархович, вполне сознательно воспринимая постулаты коммунистического общества, тем не менее, не верил в непогрешимость партийной верхушки, но усиленно изображал из себя идейного коммуниста, мечтая попасть в ряды той самой верхушки. И надо сказать, у него это неплохо получалось, ибо был он человеком весьма неглупым, инициативным и дисциплинированным. Однако стоит отметить, что "Кодекс строителя коммунизма" не совсем соответствовал собственным устремлениям Модеста Аристарховича.
По роду своих служебных обязанностей Модесту Аристарховичу приходилось много ездить по Украине. Он побывал в большинстве крупных городов, на многих предприятиях и обзавёлся массой нужных знакомств. Впрочем, были и просто друзья.
А в Николаеве он встретил свою настоящую любовь.
Обворожительная учительница русского языка и литературы попала в Николаев по распределению филологического факультета киевского университета. Через полгода Екатерина Опанасовна Василько, сменила свою красивую украинскую фамилию на Лавандос.
Модест Аристархович добился перевода в Николаев, а горком партии помог молодой семье молодого коммуниста получить отдельную двухкомнатную квартиру, так как в ближайшей перспективе намечалось увеличение семейства.
Модест Аристархович оказался заботливым семьянином, любящим мужем и отцом, а государство плохо контролировало расходование денежных средств и материальных ресурсов. Не нарушая никаких законов, Модест Аристархович довольно быстро обзавёлся скромной загородной дачей и подержанным "жигулёнком".
Генеральный секретарь ЦК КПСС, "верховный правитель всея СССР", и прочая, и прочая, Леонид Ильич Брежнев, лично Модесту Аристарховичу, был симпатичен. Но "хорошой мужик" - Лёня Брежнев благополучно и вполне закономерно "врезал дуба", завещав всем жить долго и счастливо. По телевизору показывали "Лебединое озеро", а страна погрузилась в траур. После того, как гроб уронили (в прямом смысле) в могилу у кремлёвской стены, началась чехарда генсеков. Андропов запомнился борьбой за трудовую дисциплину, когда специальные патрули в рабочее время вылавливали прогульщиков по кинотеатрам и другим общественным места, а ещё гадкой дешёвой водкой "андроповкой" по 4 рубля 70 копеек. Потом снова "Лебединое озеро". Черненко старой развалиной промелькнул на политическом олимпе государства и тоже лёг под кремлёвской стеной. Снова "Лебединое озеро". Им на смену пришёл сравнительно молодой Михаил Сергеевич Горбачёв, поразив население своей открытостью и способностью красиво говорить не по бумажке, общаться с народом непосредственно на улицах, здороваться за руку с простыми работягами. За это "Миша меченый" позднее получил Нобелевскую премию мира (ну, не совсем за это, а вернее совсем не за это). Начал он свою деятельность битвой с пьянством, которую успешно и проиграл, дав толчок усиленной спекуляции спиртными напитками и всякими алкогольными суррогатами. Даже частушка такая в народе родилась: "Как поедете в Москву, передайте Мише, пили, пьём и будем пить, только чуть потише".
В 1984 году Модест Аристархович впервые отведал модный заграничный деликатес. На осенних каникулах он с молодой женой приехал к маме в Ленинград, а там как раз открылась первая в Союзе пиццерия. Ленинградцы и гости культурной столицы считали посещение пиццерии хорошим тоном и старались хоть раз там побывать. Модест Аристархович считал себя культурным человеком и отчасти ленинградцем, а поэтому никак не мог остаться в стороне. Отправились вчетвером с одноклассником и его девушкой. Но попасть в заведение "итальянского общепита" оказалось не так-то просто; желающих оказалось предостаточно, длиннющая очередь, растянувшаяся на половину улицы, двигалась ужасно медленно. Такое Модест Аристархович видел только на Красной площади у мавзолея Ленина и у сельского гастронома, когда "выкидывали" колбасу. Однако страстное желание отведать загадочную пиццу, прибавляло сил и терпения. Отстояв в очереди под мерзкой питерской моросью почти четыре часа, и продрогнув до самых косточек, их маленькой компании наконец-то посчастливилось занять освободившийся столик.
Пицца с ветчиной и грибами совершенно не восхитила Модеста Аристарховича ни видом, ни вкусом, а если учесть цену "пиршества" и время, потраченное на всё это, сам собой напрашивался вопрос: "А оно того стоило?". Однокласснику с подругой почему-то понравилось, жена неопределённо молчала, а Модест Аристархович с ностальгией вспоминал тёщины украинские пироги.
Но зато теперь Модест Аристархович мог с гордостью рассказывать всем николаевским знакомым, что приобщился к итальянской культуре, и на законном основании ощущать своё превосходство.
А потом грянула ПЕРЕСТРОЙКА...
Модест Аристархович впервые поверил. Поверил завораживающим речам генсека-реформатора, поверил в возможность справедливых реформ, поверил обещаниям всяческих свобод, ибо хотел жить красиво и свободно.
Ритмическую гимнастику с иностранным названием "аэробика" Модест Аристархович смотрел по телевизору, как завораживающее эротическое шоу. Ещё бы, ведь в стране, в которой журнал Playboy считался порнографией, передача, где привлекательные стройные девушки соблазнительно изгибали свои спортивные тела в откровенно облегающих гимнастических костюмах, восприниматься иначе и не могла.
Первый эротический фильм Модест Аристархович увидел в отпуске, путешествуя на теплоходе по Волге. В видеосалоне пассажирам показывали "Греческую смоковницу". Зрелище было столь необычно, что некоторые женщины, стесняясь, закрывали глаза, а один мужчина даже покинул зал, не выдержав напряжения сюжета. Ещё бы, ведь... "Секса у нас нет!", как выразилась одна дама в передаче "Телемост Москва - Вашингтон".
Потом была обоятельная развратница "Эммануэль" и все её похождения. Но до откровенного порно тогда ещё не дошло.
В 1989 году, по возвращении из отпуска, Модест Аристархович отважился открыть свой кооператив "Катюша". Государство весьма нерачительно относилось к материальным ресурсам, а потому Модест Аристархович вполне логично решил воспользоваться отходами производства в целях создания "ништяков" для народа и, в особенности, для себя. Ну, а почему бы заодно не прихватить и то, что плохо лежит? Умные головы, бездельничавшие за мизерную плату в НИИ, только и ждали приглашения к сотрудничеству с новым предпринимателем. У них были лаборатории и весь научный потенциал, а производственные предприятия давали сырьё почти в неограниченных количествах.
Благодаря недурным связям Модеста Аристарховича, кооператив медленно, но верно стал наращивать выпуск всяких полезных дефицитов. В "Катюше" официально числилось всего четыре человека, но на самом деле работало более сотни. И никто не обижался. И в самом деле, чего на рабочем месте дурака валять за копейки? Не лучше ли работать за достойную зарплату на щедрого и предприимчивого кооператора?
Продукция кооператива расходилась "на ура", все затраты вскоре окупились и в карман удачливого предпринимателя посыпалась звонкая монета чистой прибыли. Дела пошли в гору, жизнь казалась прекрасной, а будущее сияющим. Похоже, фамилия оправдывала себя. "Деревянные", "лавэ-лавандосы", или просто "бабки" складывались в толстенькие пачки. Но преуспевающий бизнесмен Модест Аристархович Лавандос ещё оставался коммунистом и добропорядочным гражданином, а потому не хотел нарушать законов. Он хотел сотрудничать с государством, но государство упорно не желало сотрудничать с ним и всячески вынуждало нарушать закон. Поэтому приходилось "отстёгивать" долю малую благодетелям из райкома, руководству заводов, директору НИИ, начальнику милиции. Это и понятно, ведь СССР пребывал в агонии, а каждый, даже самый маленький, чиновник больше заботился о собственном благосостоянии, чем о спасении умирающего государства.
Впервые оказавшись в капиталистической стране, Модест Аристархович был просто ошарашен тем, как красиво "загнивает" капитализм, как он приятно пахнет в многочисленных кафе и ресторанах, как сверкает разноцветными вереницами автомобилей, как притягивает броской рекламой и шикарными витринами супермаркетов.
Молодой энергичный коммунист восторженно размечтался: "Теперь и мы такое себе построим! Даже лучше!"
31 января 1990 года Модест Аристархович не случайно оказался на Пушкинской площади в Москве - там открылся первый в Союзе Макдоналдс. Будучи в столице по делам бизнеса, он никак не мог пропустить такого события, а потому уговорил своего партнёра составить ему компанию. "Вот оно! Сбывается!" - радостно думал Модест Аристархович, стоя в очереди под стилизованной буквой М "американской столовки".
Но по-заграничному это красиво и солидно именовалось "Fast Food".
C 18 по 21 августа 1991 года Модест Аристархович внимательно следил за новостями из Москвы. Загадочная аббревиатура ГКЧП внушала смутные опасения, "Лебединное озеро" по телевидению лишь усиливало подозрения: "Кто же на этот раз помер?" Но оказалось, что никто. Горбачёва заперли в крымском Форосе, Борю тоже прижали в Москве, а восьмёрка заговорщиков выступила с Заявлением. И хоть руки у Янаева мелко тряслись во время выступления, смысл сбивчивой речи не радовал. На улицах Москвы появились танки, кто-то даже сдуру попал под гусеницы. Это было похоже на государственный переворот. Модест Аристархович, только почувствовав вкус жизни, возвращаться в доперестроечный Союз не хотел, хотя, конечно же, понимал, что нарастающий бардак в стране нужно как-то остановить.
Партийная верхушка николаевского обкома затаилась, не предпринимая никаких действий, низовые организации были просто парализованы, но 22-го августа ГКЧПисты сами себя разогнали. Меченый президент (первый и последний) Советского Союза с триумфом вернулся в столицу и всех заговорщиков арестовал. Правда, в 94-м всех выпустили по амнистии. Неуверенная и плохо подготовленная попытка спасти СССР провалилась.
С презрением узнал Модест Аристархович, что комсомольские вожаки трусливо дезертировали, самораспустившись на чрезвычайном XXII съезде ВЛКСМ 27 сентября 1991 года. Хоть и не по велению сердца вступал он в ряды коммунистической молодёжи, но многие годы комсомол был его надеждой и опорой, многим он был ему обязан. Обидно!
6 ноября 1991 президент (первый и последний) РСФСР "закинул обидку". Своим указом Борис Николаевич Ельцин приостановил деятельность КПСС на территории Российской Федерации. Боря отомстил партии за все обиды и притеснения. Теперь уже он главный в этой стране.
Модест Аристархович со смешанными чувствами взирал на гибель опоры советского государства и никак не мог понять, почему же девятнадцать с половиной миллионов коммунистов, и он в том числе, не встали на защиту родной коммунистической партии? Почему четыре миллиона коммунистов в погонах не взялись за оружие, не подняли на защиту армию, МВД, КГБ? В райкоме даже последнее партсобрание не собиралось. Почему так позорно сдались?
Видно, не родная она вовсе была, партия-то! Впрочем, позднее ходили слухи, что какой-то секретарь райкома отказался выполнить указ, вскрыл опечатанный кабинет и засел на своём рабочем месте, готовый к борьбе. Но его никто не трогал, и, в конце концов, он, плюнув на всё, ушёл, в хвост и в гриву матеря власть и своих бывших однопартийцев.
Модест Аристархович даже испытал уважение к этому секретарю райкома и решил, что публично отрекаться от партии и выбрасывать партийный билет не станет. А вдруг пригодится!
А 26-го декабря 1991 года не стало и Советского Союза. Государство, созданное предателями, предателями же и было разрушено.
Какое-то время все жили по инерции, но последствия не заставили себя долго ждать, и одним из первых это ощутил на себе кооператор Лавандос М.А.
Однажды к нему в кооперативную мастерскую ввалились двое крепких парней в кожаных куртках и спортивных костюмах.
- Крыша есть? - без приветствий спросил бритый наголо детина.
- Как видите, - указывая на потолок, ответил председатель кооператива, предчувствуя нехорошее. Что такое "крыша" он уже знал. - А вы, собственно, по какому вопросу, ребята? Крыши чините? - стараясь не терять самообладания, спросил Модест Аристархович.
- Крутой што ли? - навалился на стол второй "посетитель", такой же бритый только со сломанным носом.
- Кто у тебя крыша? - остановив своего "коллегу", вновь задал вопрос первый "посетитель". - Крышует кто?
- Так, парни, - не вставая из-за стола, серьёзно ответил председатель, - никакой крыши мне не требуется, я работаю законно, конкурентов нет, налоги плачу, с милицией у меня договор на охрану помещения.
- Короче, теперь мы твоя крыша. Наедет кто, скажешь, под Новоозёрскими ходишь. Ясно? - сказал всё тот же первый "посетитель" и назвал сумму.
В ответ Модест Аристархович только отрицательно покачал головой, решив, что такие деньги он этим наглецам платить не собирается. За что, в самом деле?!
- Ну, хозяин - барин. Надумаешь, брякни вот по этому телефону, - и на стол лёг обрывок с номером.
"Посетители" гордо удалились, а Модест Аристархович потянулся к трубке телефона.
Власть в городе сменилась стремительно, на всех руководящих постах теперь оказались малознакомые люди, по знакомым телефонам отзывались чужие беспомощные голоса. Заявление в милиции не приняли: "Ничего же не случилось, вот когда против вас будет совершено противоправное действие тогда и приходите". Новый начальник милиции только развёл руками: "Ну, а что я могу сделать?"
На следующий день кто-то разбил все стёкла в окнах мастерской, но Модест Аристархович не испугался. Были в его кооперативе крепкие ребята, готовые за дополнительную зарплату охранять производственные помещения. Сразу после этого раздался телефонный звонок: "А в квартире тоже охрану поставил?" - и дальше только гудки. Ночью стёкла вылетели в его собственной квартире, а когда он выглянул в окно, увидел что его старенький "жигуль", оставленный около подъезда, занялся ярким пламенем. "Слава богу, что опелёк стоит в гараже", - подумал Модест Аристархович, не испугавшись и на этот раз. Милиция приняла заявление, но откровенно не обещала найти хулиганов в ближайшее время. Слишком много было таких заявлений.
Председатель кооператива "Катюша" решил наказать рэкетиров (это новое словечко было уже у многих на слуху) своими силами. Но перед этим навёл кое какие справки и выяснил, что Новоозёрских всего человек десять, что это новая в городе бригада из бывших спортсменов и афганцев, что взяли они под себя район после смены руководства. Даже удалось узнать несколько домашних адресов. Модест Аристархович встретился с другими кооператорами района, надеясь собрать превосходящие силы для решительного отпора бандюкам. Но, к глубокому разочарованию, в союз с ним вступил лишь сапожник Аслан с двумя сыновьями. Остальные трусливо предпочли платить дань.
Модест Аристархович позвонил Новоозёрским по оставленному номеру и "забил стрелку" за городом, чтобы "перетереть" подальше от любопытных глаз. Предвидя возможные неприятные последствия, он отправил жену и детей к тёще в Киев.
Но "братки" сработали на опережение, битвы не получилось, "стрелка" сорвалась. Били Модеста Аристарховича больно, но недолго. Били со знанием дела, совсем убивать не собирались. Он даже не успел испугаться, так быстро потерял сознание. Почти не испугался и в реанимационном отделении, когда пришёл в себя. Не до того ему было. Через две недели он вышел из больницы не совсем целый, не очень здоровый, но вполне живой. И лишь когда "братки" сообщили, что его "поставили на счётчик" за упёртость и "кидалово", Модест Аристархович испугался по-настоящему. За жену и детей было особенно страшно, тем более что киевский адрес тёщи не остался для бандюков тайной.
Милиция, как всегда, упорно, но безуспешно разыскивала преступников, имея на руках их портреты, номера машин и адреса.
Путч октябрь 93 года в Москве (и всё последующее ещё не дописано)
Модест Аристархович много путешествовал по служебным надобностям, как говорится, повидал мир и себя показал. Ещё со школьной скамьи постоянно занимался спортом, начиная с лёгкой атлетики и заканчивая восточными единоборствами. За свою жизнь он страстно любил трёх женщин, одна из которых вот уже тридцать лет являлась его законной супругой. И теперь, на шестом десятке жизнь казалась пресной, однообразной, неинтересной, а в душе ещё не угас некий порыв, направить который уже было некуда. Вот-вот заслуженная досрочная пенсия и унылое прозябание в загородном доме, построенном своими руками. Многие мечтают о такой тихой загородной жизни в окружении природы и голосистых непоседливых внуков. Грядки с клубникой, развесистые яблони, банька, уютный диван у камина, мягкий плед и ласковая кошка. Красота! Предел мечтаний! Но не таков был Модест Аристархович. Молодая душа обитала в немолодом уже теле, и не давала этому телу покоя. А проще говоря, "Седина в бороду, бес в ребро"! И тогда он решился на такое, чего никогда себе не позволял.
Впервые Модест Аристархович нарушил собственное "табу". Всю жизнь он сторонился проституток, даже боялся их, а чаще просто жаль было денег на продажную любовь. В молодые годы ему этого и не требовалось, да и денег лишних никогда не водилось. Не будучи писаным красавцем, тем не менее, Модест Аристархович всегда пользовался симпатиями девушек, и подчас эти симпатии заканчивались бурными бессонными ночами. И стоило это совсем недорого. Своим любимым женщинам он старался не изменять. Потом в его жизни появилась та единственная, изменять которой просто не хотелось. Но с годами всё приелось, притерпелось, перестало удовлетворять, любовь ещё тлела, но уже давно не грела. Вот он и решился. А почему бы и не попробовать?
Модест Аристархович долго сомневался, выбирал в интернете интим-салон, несколько дней не мог решиться на этот шаг, и, наконец, отважился. Решил, что для начала испробует только эротический массаж, а уж всё остальное потом. Как пойдёт.
Волновался ужасно, ведь никогда не бывал в подобных заведениях и не знал, как себя там вести. Волновался и когда звонил по телефону, выбрав приглянувшуюся девушку на сайте.
- Добрый день, - вежливо начал Модест Аристархович.
- Добрый день, - ответил молодой женский голос, - я вас слушаю.
- Мне нужна Вика, - робко сказал потенциальный клиент, - она сегодня работает?
- Вика? - переспросил голос в телефоне, - нет, Вика сегодня не работает.
- Как жаль. Она мне понравилась. Я бы хотел к ней на эротический массаж.