Аннотация: Под названием "Ковчег смерти" опубликован в журнале "Реальность фантастики" апрель 2007
Заглянувший за край. Ковчег смерти
Я открыл глаза и увидел звезды.
Они были необыкновенно яркие: холодно-белые и пронзительно-голубые, как глаза северных богов древности; огненно-алые мерцающие светлячки и золотые крупицы янтаря. Словно россыпь бриллиантов на черном бархате. Я на минуту зажмурил веки и снова открыл. Тысячи, миллионы звезд. Весь этот искристый разнокалиберный рой мерцал, двигался, жил своей многоцветной жизнью - и в тот миг я понял смысл слов "дыхание космоса". Прямо передо мной переливался жемчужной радугой Млечный Путь; опустив глаза чуть ниже, я узнал ледяную горошину Сириуса, слева от нее тепло подмигивало далекое крошечное Солнце.
Сознание возвращалось медленно. Бесконечно долгое время я просто смотрел на звезды и с отстраненным удивлением думал о том, какие они большие и яркие. Затем мое внимание привлекли ощущение странной легкости во всем теле, и необыкновенная, неправдоподобная тишина. Я мог слышать только собственное редкое дыхание. Попытавшись поднять руку, я смог лишь немного пошевелить ею: нечто жестко сковывало мои движения. Даже шея лишь частично повиновалась мне - я с усилием нагнул голову, чтобы взглянуть вниз... и крик замер на моих губах.
У меня не было ног! На их месте - холодные и далекие - сияли звезды.
Звезды были повсюду, куда достигал взгляд.
В ужасе я рванулся, но смог едва пошевелиться, и при этом ощутимо ударился затылком обо что-то твердое, отозвавшееся глухим звуком. Боль пронзила голову и я застонал, но одновременно почувствовал, что могу двигать ногами, и даже чуть свободнее, чем руками и головой. Значит, ноги целы... тогда почему я не вижу их? Усилием воли я заставил себя успокоиться и оглядеться. Вскоре я пришел к выводу, что тело мое по пояс заключено в некую прозрачную емкость конической формы, а ниже к ней примыкает металлическая обшивка. То, что я увидел вместо нижней части моего тела, было только отражением звезд на ее блестящей поверхности.
События вчерашнего дня вдруг вспыхнули в памяти с ужасающей четкостью: военный переворот на Кулхусе, мой ночной арест, нелепое обвинение в шпионаже (я грустно смеялся - чем же еще может заниматься единственный дипломат с Камея, круглосуточно запертый в своей резиденции, если не шпионажем?), молниеносное судилище, смертный приговор и инъекция неизвестного препарата прямо в зале суда, после которой я немедленно погрузился в сон, казавшийся мне последним. Но ведь я все еще жив? Где я? Я снова сделал попытку повернуть голову и вновь потерпел неудачу. Ослепительный, навеки заледеневший звездный водоворот в непредставимой дали надо мной... неописуемо прекрасный, сказочно многоцветный... Внезапно я заметил, что все это сияющее великолепие медленно, едва заметно движется. От участившегося дыхания стекло перед лицом слегка запотело и очертания знакомых созвездий затуманились, но я все же разглядел, что Сириус, еще несколько минут назад сиявший так низко, что мне приходилось нагибать голову, чтобы его разглядеть, теперь переместился высоко наверх, почти уйдя из поля зрения.
Страшная догадка мелькнула в мозгу; я с нервным смехом погнал её прочь - ибо она была так ужасна, что разум отказывался принимать её - но другого объяснения просто не было. Я припомнил все слухи о жестокостях кулхусцев в годы последней войны между нашими планетами: рассказывали, что немногочисленных пленных они укладывали в бронзовые капсулы с прозрачным верхом, заряжали ими орбитальную пушку Бертье и выстреливали в сторону Камея. Мне приходилось видеть снимки этой пушки - многометрового стального чудовища с десятком мощных двигателей (с их помощью гасили отдачу при выстреле). Пушку собирали прямо на орбите четыре года, отбиваясь от атак наших истребителей. Предполагалось, что обстреливать Камей гигантскими снарядами ужасающей разрушительной силы дешевле и эффективнее, чем посылать на смерть одну за другой эскадрильи планетолетов, но когда орудие было введено в бой, выяснилось, что едва ли половина снарядов попадает в цель (неудивительно, учитывая, что расстояние между планетами в разное время года колеблется от 55 до 102 миллионов километров). Более того, ни один из разорвавшихся на Камее снарядов не причинил хоть какого-нибудь ощутимого ущерба - на моей планете за тысячу лет колонизации сформировалось всего несколько больших городов, и уж выцелить точно в них было выше скромных способностей кулхусских артиллеристов. Говорят, конструктор пушки инженер Бертье застрелился, узнав об этом.
Тем не менее, кулхусцы нашли другое, более изощренное применение его творению.
Я гнал прочь мысли о пушке Бертье, я говорил себе, что за десятилетия мира между Кулхусом и Камеем она должна была пострадать от метеоритов и прийти в негодность, что наши давние враги стали гуманнее - и почти верил в это, разум цеплялся за опровергающие очевидное доводы, как утопающий хватается за соломинку. Я тешил себя безумными надеждами: быть может, это какая-то странная тюремная камера под звездным небом, какой-то чудовищный вид психологической пытки. В конце концов, это все могло быть всего-навсего невероятно правдоподобным сном! Зачем потребовалось после оглашения приговора вводить мне снотворное, спрашивал я? Загнанный в угол рассудок предположил, что таким образом мои палачи предохранили меня от ослепления в момент выстрела пушки, но сознание отказывалось принять такой ответ. Внезапно я заметил разгорающееся бледное сияние внизу. Оно нарастало, заставляя мириады звезд меркнуть, растворяться в вечной ночи.
Белая и беспощадно яркая, Кассандра выскользнула из-за края обшивки, ударила в глаза лучами. Под ней - изумрудно-лазурный, окутанный сизой облачной дымкой - висел в кромешной черноте Кулхус.
Я был в открытом космосе!
В глазах потемнело, я почувствовал, как сознание покидает меня. Рванувшись, я вновь сильно ударился, на этот раз подбородком - боль была адская, но я почти не обратил на нее внимания. К горлу подкатила дурнота, и я с огромным трудом боролся с ней, заставляя себя дышать ровнее. Сердце бешено колотилось, кипящая кровь прилила к вискам, мне казалось, что голова раскалывается на части. Клаустрофобия костлявой лапой вцепилась в горло; я выкрикивал какие-то проклятья и бессмысленные угрозы... Затем наступила темнота.
Из забытья меня вывел странный булькающий звук, исходивший откуда-то снизу. Обессиленный и разбитый, я скосил глаза, и заметил неясное движение перед лицом. В тот же миг что-то холодное заструилось по груди. Вода! Теперь я разглядел, что на уровне подбородка находятся две прозрачные трубки, уходящие куда-то вниз - о них я и ударился подбородком перед тем как потерять сознание. Из одной трубки тоненькой струйкой сочилась вода. Я жадно прильнул губами к этому импровизированному крану (жажда уже успела измучить меня), но сделал всего несколько глотков, когда вода прекратила бежать.
У воды оказался неприятный железистый привкус, но я пил ее с наслаждением путника, набредшего на колодец в пустыне. Вода была почти ледяной, и это немного привело меня в чувство. Итак, мои мучители не желали, чтобы я умер от жажды, подумал я, значит, им что-то от меня еще нужно: нужно выяснить что. Нельзя отчаиваться; пока я жив, остаются - пусть и мизерные - шансы на спасение. Я последовал известной с древних времен мудрости - "чтобы успокоиться, делай что-нибудь", и занялся единственным доступным делом, а именно исследованием места своего заточения.
Стеклянная капсула, абсолютно прозрачная, имела коническую форму. Снаружи гладкая и ровная, как наконечник снаряда, внутри она довольно плотно охватывала тело, почти не оставляя возможности двигаться. Как кулхусские садисты умудрились поместить меня в такую тесную кабину - до сих пор остается для меня загадкой - по крайней мере, я не могу припомнить, чтобы видел на стекле какие-либо швы или соединительные линии. Более-менее свободно я мог двигать только головой и пальцами рук. Стекло было теплым - чуть холоднее температуры тела. Когда медленно вращающаяся капсула вновь развернула меня лицом к ослепительно-яркой Кассандре, сквозь прищуренные веки я разглядел внутри стекла тончайшие нити с металлическим отблеском. Позже, в долгие часы бессонных размышлений в своей жуткой тюрьме я сопоставил эти нити и температуру внутри капсулы и предположил, что нити были частью некоего сложного обогревающего устройства - в противном случае я замерз бы насмерть в несколько минут. На уровне пояса, как я уже упоминал, стекло соединялось с металлической обшивкой, наклонно уходящей вниз. Мне была видна лишь малая часть обшивки - ниже она исчезала из поля зрения. Думаю, со стороны капсула выглядела действительно как снаряд с конической прозрачной головкой. Где-то внизу, у ног, находилось вентиляционное отверстие - коленями я чувствовал слабый поток прохладного воздуха. Мое тело плотно облегал незнакомый черный комбинезон с оранжевыми вставками на груди и рукавах - совсем новый, я чувствовал запах свежей синтетической ткани. И самое неприятное - я ощутил между ног целую путаницу проводов и трубок. Я быстро понял их назначение, и почувствовал иррациональную благодарность к моим мучителям: сама мысль о смерти среди вони и нечистот казалось отвратительной.
Впрочем, одно обстоятельство не давало мне сосредоточиться на мыслях о смерти: я не понимал, почему она еще не наступила. Зачем меня поместили в капсулу, формой похожую на средневековый пыточный агрегат, выбросили в космос, и при этом позаботились о том, чтобы я не умер от холода и жажды? Как возможно соединять в себе утонченный садизм и заботу о человеке? Казнь, примененная ко мне, сама по себе была жестокой, разве не удовлетворились бы палачи тем, что я умер, превратившись в кусок льда - да еще и тем, что устроили это представление с символическим выстрелом в сторону Камея? Я похолодел, вспомнив легенды о моджахедах древних времен, что отрезали головы пленным и бросали их в окопы противника. Новое соображение насторожило меня еще больше: я был арестован ночью, утром меня судили, и сразу же состоялась казнь. Когда же успели приготовить капсулу и пушку? Предположим, казнили меня не сразу - хотя я не мог поверить, что провел без сознания несколько дней - да ведь не было необходимости усыплять меня задолго до казни!
А им не надо было ничего готовить, вдруг понял я, и холодный пот заструился по моему лицу. У них все было готово для тебя. Может быть, не только для тебя, в конце концов, ты невеликой важности птица... просто пушкой Бертье продолжали пользоваться все эти годы. Отправляли в последний звездный вояж преступников, диссидентов, неудобных людей. И стеклянная капсула явно не кустарной сборки - ведь помимо холода, она защищала тебя от других смертельных опасностей космоса, таких как солнечная радиация, например. Впрочем, я не сомневался, что даже этот твердый прозрачный материал не выдержит столкновения с самым маленьким метеоритом.
От размышлений меня отвлек уже знакомый булькающий звук. Я прильнул к кранам, не желая упустить ни капли, но то была не вода. Снизу по пластиковой трубке толчками поднималось густая белая жидкость, видом напомнившая соус. Я не без усилий заставил себя проглотить её всю до капли - мне совершенно не хотелось есть, но не хотелось и измазаться. Субстанция оказалась совершенно безвкусной, комковатой, и очень холодной; я предположил, что это какой-то белковый концентрат - из тех, что составляют единственную пищу заключенных на кулхусских урановых рудниках.
Для чего меня кормят?
Я устало смотрел на бриллиантовую звездную пыль, вихрем разлетевшуюся в необъятном угольно-черном вакууме, словно надеясь получить от неё ответ. Капсула неуловимо медленно поворачивалась, подставляя моё лицо колючим лучам Кассандры, и я увидел, что Кулхус теперь находился гораздо левее и ниже её.
Кроме того, Кулхус заметно уменьшился в размерах.
Я удалялся от него. Это открытие странным образом шокировало меня, я даже не сразу смог осмыслить свое положение. Дело в том, что ощущение почти полного покоя и необыкновенной легкости рождало иллюзию неподвижности в пространстве. Только сейчас я вспомнил, что моя капсула несется в космосе, и не встречает сопротивления никакой материи, более того - ей не пришлось бороться с гравитацией планеты. Я попытался представить эту чудовищную скорость, но быстро капитулировал. Десятки, сотни километров в секунду? После долгих вычислений в уме, я пришел к выводу, что при скорости сто километров в секунду преодолею расстояние до Камея за несколько суток. Вычисления были, конечно, весьма условными и приблизительными, но хотя бы ненадолго развлекли меня. Я стал искать глазами Камей и вскоре увидел его - крошечный, не больше булавочной головки, лиловый огонек, затерявшийся среди звезд.
Кулхус и Камей - планеты-братья. Обе были заселены почти десять столетий назад, когда гигантский земной звездолет "Оправдывающий надежды", преодолев сотни световых лет пути, вошел в систему Кассандры, высадил челноки с колонистами на две из семнадцати её планет (остальные непригодны для жизни), и после короткого отдыха и ремонта отправился к новым звездам. Архивные видеозаписи той поры знакомы каждому школьнику: иссиня-стальная, вытянувшаяся на много километров махина "Оправдывающего" на высокой орбите над Камеем, точеные башенки радаров, черные жерла тепловых аннигиляторов вдоль бортов. И - растерянные, неохотно покидающие корабль колонисты. Для этих людей жизнь на межзвездном ковчеге с его замкнутым биологическим циклом, электрическим солнцем и строгим регламентом потребления была единственно понятной и комфортной. Такую жизнь вели поколения их предков, начиная с тех, кто в незапамятные времена поднялся на борт "Оправдывающего надежды" на родине человечества.
Может быть, эта привычка жить изолированно и стала спустя века причиной охлаждения отношений между соседями? Или богатый ресурсами Камей вызывал зависть у кулхусцев? Сейчас уже и не вспомнить, с чего началась вражда, погубившая столько людей с обеих сторон. Несколько последних десятилетий длился шаткий мир, но как выяснилось, высшие чины кулхусской армии такое положение дел не устраивает - и я стал первой жертвой нового витка конфликта.
Вращение капсулы разворачивало меня лицом то к одной планете, то к другой, и в размышлениях об их судьбах я незаметно соскользнул в сон. Проснулся я только при звуках поднимающейся по трубке воды, с жадностью напился, и затем снова погрузился в черное забытье без сновидений, измотанный нервной горячкой.
Следующие дни стали настоящим испытанием для моего рассудка. Я говорю: дни - ибо не знаю, как именовать то мрачное существование вне времени без малейшей возможности измерить его ход. Я пробовал считать в уме секунды, складывая их в минуты и часы, но неизменно сбивался, кроме того, я не мог фиксировать отсчитанное. Полный оборот капсулы вокруг своей оси мог бы стать неким эталоном для этого, но после трех попыток подсчитать время оборота у меня получились слишком разные результаты: 1 час 57 минут, 2 часа 22 минуты и 3 часа 12 минут. Не думаю, что капсула совершала полный оборот за разное количество времени, просто сложно выдержать одинаковую скорость при счете в уме. Отчаявшись зафиксировать точный промежуток времени, за который Кассандра появлялась точно перед глазами, я решил, что единственным выходом будет взять за эталон среднее арифметическое, то есть около двух с половиной часов, но тут сообразил, что не могу следить за вращением капсулы во сне, и махнул на эту затею рукой. Мысленно я стал называть периоды бодрствования днями, а периоды сна - ночами, хотя и понимал, что это неверно. Здесь всё время была ночь, холодная, равнодушная, мертвая - словно тьма в глазницах черепа. Звезды были живыми, но такими далекими и недоступными, что казались только прекрасным, но лишенным смысла рисунком безумного художника на необъятном черном холсте. Чтобы подбодрить себя, я попытался петь, но звук собственного голоса в этом космическом склепе показался мне хриплым и необъяснимо пугающим, и я замолчал. Система снабжения работала без сбоев, но студенистая полужидкая субстанция, служившая мне пищей, быстро переваривалась, и постоянное чувство легкого голода не оставляло меня. Дважды я улавливал краем глаза какое-то быстрое движение во мраке снаружи, но не успевал ничего рассмотреть. Возможно, то были метеориты или астероиды, или другие космические тела, а может быть - только галлюцинации, видения, порожденные усталостью от бесконечного созерцания бездны. Страх перед этой бездной, перед чудовищным ледяным водоворотом над головой становился временами таким сильным, что я не мог сдержать дрожь, я без устали посылал проклятия своим палачам, выбравшим такой жестокий вид казни. Не смерть страшила меня - о, нет - но эта загадочная холодная пустота, небытие, вечно мертвый покой, которого никогда не касалась рука Создателя. Я хладнокровно обдумывал способы покончить с собой, но единственный доступный вариант - голодовку - отверг: если б я отказался есть, мне пришлось бы терпеть в моей крошечной камере смрад разлагающейся пищи. Я завидовал приговоренным к расстрелу или к смерти на электрическом стуле - такая казнь казалась мне даже гуманной, счастливчиков, удостоенных её, ждал краткий миг мучений, а после - упокоение, мне же выпала почти вечность в ледяном безумии, одиночество и неподвижность в жутком стеклянном плену.
В один из долгих унылых периодов бодрствования я сделал открытие, давшее ответ на терзавший меня вопрос - почему кулхусские мятежники позаботились о том, чтобы я не сразу погиб в космосе. Открытие наполнило меня еще большим презрением и ненавистью к этим негодяям, этим гиенам в человеческом обличье. Почему во все времена так любит человек причинять ближнему боль и страдания? Откуда в людях столько изобретательности в желании насладиться муками себе подобных?
Дело было так: выискивая от скуки знакомые созвездия, я откинул голову назад, чтобы взглянуть наверх, и почувствовал затылком нечто странное, какую-то легкую неровность на стекле. Я поводил по стеклу головой, и утвердился во мнении, что на нём что-то есть. Битый час я с колотящимся сердцем пытался определить, что же это такое, но только терялся в догадках. Наконец невероятным усилием я вывернул шею - так что в темноте раздался хруст сдвигаемых позвонков - и краем глаза разглядел в самой верхней точке стеклянного конуса маленькую черную бляшку; от неё, приклеенная к стеклу, тянулась мне за спину пара тонких цветных проводков (их-то я и коснулся затылком). Как раз в этот момент Кассандра залила мое узилище ядовито-белым сиянием, и крошечный глазок объектива сверкнул её отраженным светом.
Всё это время они наблюдали за мной! Я вспомнил свои метания, безумные возгласы и попытки спеть, и почувствовал, как краска стыда и ярости заливает щеки. Я снова рванулся - в попытке высвободить руку и отколоть ею камеру - но только разбил локоть, при этом я отдавал себе отчет, что мои палачи на Кулхусе наверняка видят происходящее, и сейчас посмеиваются над моими отчаянными действиями. Все эти дни они следили! Возможно, их невозмутимые ученые делали в блокнотах какие-то пометки о поведении очередного подопытного, а может быть просто компания военных собиралась у экрана, и посасывая пиво, гогоча, делилась впечатлениями! У меня побелело в глазах от ярости. Я поклялся больше до самой смерти - как бы долго не пришлось ее ждать - ни звуком, ни жестом не давать им повода.
В девятый период бодрствования мне показалось, что Камей светится немного ярче. К тому времени Кулхус стал маленькой голубой точкой во тьме - приходилось напрягать зрение, чтобы его увидеть, так как по соседству с ним полыхал огненный шар Кассандры. Близился, как мне думалось, конец пути, а с ним и всей жизни. Проснувшись на следующий "день", я смог разглядеть мою родную планету уже без всяких усилий - Камей вырос до размеров винной ягоды. Рядом с его лиловым мерцанием угадывалось темно-серое пятнышко единственного спутника - Лютеции.
С той минуты необычайное беспокойство овладело мною. Душу переполняли смутные, отчаянные, безумные надежды. Быть может, кто-то на Камее случайно заметит в телескоп несущееся на бешеной скорости к планете небесное тело, быть может, сумеет разглядеть меня внутри капсулы, выслать спасательный корабль? А может статься, это прочное стекло выдержит полёт сквозь атмосферу, я упаду в океан, каким-нибудь чудесным способом сумею освободиться и выплыть на поверхность? С трепетом ждал я любого исхода, даже смерть не страшила меня: пусть я погибну от жара в атмосфере, сгорю подобно метеору, но погибну над родным миром, и мучениям придет конец.
От волнения у меня пропали остатки аппетита, и мне стоило большого труда заставлять себя глотать мою омерзительную пищу; я совершенно перестал спать, боясь пропустить тот страшный и одновременно прекрасный момент, когда Камей надвинется на меня, и заполнит собой всё небо - чем бы ни кончилось мое жуткое приключение, я желал только одного: чтобы это скорее произошло.
Я приближался к Камею по какой-то замысловатой дуге. Сперва казалось, что я далеко разминусь с ним, и это меня немало тревожило, но затем я вспомнил, что планета тоже движется - по орбите вокруг звезды, поэтому и возникла такая иллюзия. Я молился только о том, чтобы расчеты кулхусских мятежников оказались верными и траектории движения совпали в нужной точке.
Лиловая планета медленно увеличивалась в размерах - вот она стала с теннисный мяч, вот с бильярдный шар; её подернутая дымкой поверхность обрела оттенки - я уже мог рассмотреть сизые облака, густо-фиолетовые пятна океанов под ними... нижняя часть Камея оставалась тёмной - Кассандра в тот момент была над планетой. Внезапно я заметил - нечто громадное, черное движется высоко надо мной, закрывая звёзды. То была Лютеция. Капсулу накрыла её тень, и некоторое время я летел с ощущением, что в небо над головой вылили склянку чернил. Зато Камей стал виден совершенно ясно и четко, как на картинках в учебнике астрономии. Ощущение неподвижности исчезло, напротив - созерцая проплывающую мимо темную сторону луны, я впервые почувствовал, с какой страшной скоростью несется в пространстве капсула, и невольно вжал голову в плечи.
Довольно скоро Лютеция уплыла куда-то назад и вверх. Когда оборот капсулы вновь повернул меня лицом к ней, спутница Камея медленно уменьшалась, причем видел я только узкую освещенную полосу сверху планетки - как тоненький серп молодой луны в ночном небе. От всей этой круговерти я ощутил дурноту, и долго летел с закрытыми глазами, чтобы прийти в себя. По щекам струился липкий пот, а я даже не мог поднять руку, чтобы его утереть. Мне казалось, что Камей уже рядом, что еще немного - и я погиб или спасен.
Я ошибался. До Камея оставался ещё долгий путь; прошло много часов, может быть даже несколько дней (я окончательно забросил попытки считать), прежде чем я подлетел действительно близко к нему. Истощенный бессонницей и недоеданием, распаленный напрасными надеждами - сквозь слезы смотрел я на плывущие далеко внизу облака, на знакомые очертания материков, на подернутый розоватой дымкой горизонт.
Удар был страшным. Камей проплывал мимо!
Проклятые кулхусские пушкари всё-таки промахнулись. Капсула прошла всего на несколько тысяч километров выше. Так близко, о Боже - и так далеко! Мне казалось - всего-то протяни руку и вот он, Камей! Мне чудились в разрывах облаков города и космодромы, извивы рек и леса. В хрустально-прозрачной, звенящей высоте над снежной поляной полюса мне мерещились серебристые точки: эскадрильи боевых планетолетов, идущих штурмовать Кулхус. Позабыв про клятву не двигаться и молчать, я колотил по стеклу руками, я кричал, срывая голос - призывал помощь, ругался, требовал, грозил кому-то. На время рассудок мой словно помрачился, тело сотрясали конвульсии: думаю, я был на волосок от безумия. Последнее, что я запомнил, соскальзывая во мрак - гигантскую черную тень Лютеции, медленно ползущую по залитой лучами Кассандры поверхности планеты. Там, внизу - солнечное затмение, успел подумать я и потерял сознание.
Когда я пришел в себя, Камей был уже далеко. Остановившимся взглядом я смотрел на то, как подергиваются дымкой очертания материков, как загустевают над океанами облачные покровы, да и сама планета постепенно сжимается, ускользает прочь... Долгое время во мне не было ни единой эмоции: нервная система пребывала в оглушенном, подавленном состоянии сродни каталепсии. Больше мне не на что было надеяться, я только ждал смерти.
Таково свойство человеческой души: в самом тяжелом положении, в самой глубокой пропасти отчаяния находит она что-то светлое и возвышенное, дающее смысл существованию. Глухонемой паралитик черпает волю к жизни в последнем мостике к миру людей - в зрении, и порой он даже счастлив, но отберите у него возможность видеть, и он умрет от горя. Заточенный в подземелье радуется крошечному лучу света, проникающему в зарешеченное окно на потолке, и на сердце у него теплеет - но лишите его этого лучика, и он будет проклинать весь мир и с рычанием биться головой о мокрые стены. Когда я летел к Камею и все мои помыслы сосредоточились на нем, жизнь была полна смысла и моментами даже прекрасна - у меня была цель, и была надежда, пусть даже безумная. Теперь не стало ничего. Со стыдом вспоминаю - меня покинули последние остатки воли. Я больше не обдумывал способов покончить с жизнью, я равнодушно и молча ел, спал, смотрел на звезды, и разум мой был погружен в прошлое. Я неторопливо перебирал воспоминания всей жизни, сортировал и складывал, словно кусочки головоломки. Мне вспоминались давно забытые картины и образы, и временами это даже увлекало меня, но потом вновь накатывало черное безразличие и уныние. Пустым взором я смотрел в пустоту. Дух мой был сломлен.
У меня нет слов, чтобы описать то мрачное безвременье, ту бесконечную череду периодов сна и бодрствования во мраке. Порой я не мог отличить сон и реальность - от беспрестанного вращения звездной сферы даже перед закрытыми глазами все время стоял убегающий вниз рисунок созвездий, и головокружение становилось настоящей пыткой. Алмазно-ледяное многоцветье Млечного Пути не радовало меня - мне думалось, если я вдруг каким-нибудь чудом снова попаду на Камей, я не смогу без содрогания смотреть ночью на небо. Но странное дело - даже к такой невыносимой жизни я смог привыкнуть. Я содрогался, думая о том, что запасы пищи и воды в капсуле когда-нибудь подойдут к концу. Я со страхом представлял себе столкновение с метеоритом, и тесные стеклянные объятья моей тюрьмы начинали казаться уютными и комфортными. В довершение я вновь начал тешить себя безумными надеждами: я вообразил, что кто-то на Камее мог наблюдать затмение, увидеть в телескоп мою капсулу, и теперь меня ищут. Эта идея на несколько "дней" вывела меня из ступора, но вскоре я почти забыл о ней, и лишь временами, когда случались наиболее сильные приступы клаустрофобии, я говорил себе (в глубине души не веря в это), что меня ищут и скоро спасут, и это ненадолго успокаивало. Надеяться на то, что меня подберет случайный корабль, тоже было глупо. Если между Камеем и Кулхусом существовало регулярное сообщение, то сюда, по другую сторону, ни один корабль не заглядывал уже много десятков лет. Ближайшая к Камею планета, Юсуф, представляла собой огромный светящийся шар из сжатых чудовищным давлением газов, и была никому неинтересна. Я поискал Юсуф глазами, но не нашел - по-видимому, он в это время ушел за Кассандру. Скрылся в бесконечной черной пустоте и лиловый огонек Камея. Я остался наедине со звездами.
В созерцании их холодного блеска минула вечность.
Как-то раз я очнулся от смутной полубезумной грезы о своем детстве; я услышал идущие снизу знакомые булькающие звуки и приготовился есть. Но из трубочки, бывшей когда-то прозрачной, а теперь густо покрытой изнутри засохшим белковым концентратом, ничего не появилось. Вскоре прекратились и звуки. Я мигом пришел в себя, и короткая нервная дрожь сотрясла тело. Запасы пищи подошли к концу!
Эта новость неожиданно принесла облегчение, и я даже тихонько рассмеялся в темноте. Слава Богу, все заканчивается, подумал я, и приготовился наблюдать за медленным приходом смерти.
То было интересное ощущение. После первого же "дня" голодовки все до единой мышцы сковала невероятная слабость. Даже при попытке повернуть голову, чтобы жесткие лучи Кассандры не жгли глаза, я чувствовал дрожь и какое-то вселенское опустошение в каждой клетке тела. Желудок отозвался на нежданную диету тупой болью - но она не раздражала, напротив, приносила облегчение: все идет так, как и должно идти. На следующий "день" я уже был так слаб, что с трудом открыл глаза - несомненно, в нормальных условиях я мог бы держаться гораздо дольше - но после всего, что я пережил, голод пожирал меня очень быстро. Дотянуться губами до крана и попить воды - вот все, на что хватало сил. Вскоре я поник в своем узилище, закрыв глаза; мне казалось, что теплые черные волны несут меня вдаль, предчувствие скорого упокоения и отдыха обволакивало мое сознание, гасило все прочие мысли.
Внезапно сквозь веки я ощутил какое-то мерцание. Сперва я принял его за пульсацию крови в такт ударам сердца, но потом особенно сильная вспышка заставила меня открыть глаза... и вскрикнуть от изумления!
Черная пустота отступила в стороны. Моему взору открылось нечто неописуемое: в космосе сверкали багровые изломанные молнии, вспухали гигантские пунцовые тюльпаны с золотисто-синими, словно язычки горящего газа, сердцевинами. Вдруг высоко над ними полыхнуло ядовито-зеленым, и поток изумрудного огня обрушился на цветы, сминая их, расплющивая, раздирая на части - и все это предстало передо мной в абсолютной тишине. Фиолетовые, золотые, серебряные молнии ветвились во всех направлениях, сталкиваясь и рассыпаясь каскадами разноцветных искр. Огромные области пространства передо мной словно взбесились, они закружились багряно-зелеными водоворотами, замерцали частыми режущими глаз вспышками. И моя капсула летела в самый центр этого безумия!
Через несколько минут беззвучная вакханалия цвета прекратилась - после еще одной, особенно сильной вспышки изумрудного пламени - и наступила кромешная тьма. Я лежал во мраке, лишенный дара речи, оцепеневший в благоговейном ужасе, ибо зрелище было самым страшным и величественным из всего, что мне приходилось когда-либо видеть. Долгое время глаза не различали ничего, кроме эфемерных отблесков этих невероятных космических огней, и лишь спустя несколько часов зрение начало понемногу возвращаться - но за стеклом не было ничего необычного: все те же звезды, что и месяцем раньше... У меня не осталось сил долго удивляться этому происшествию, и я не заметил, как погрузился в тягучий обволакивающий сон.
Проснулся я с четким ощущением, что новый "день" станет для меня последним. Я открыл глаза и сразу зажмурился - Кассандра стояла прямо над головой. За время моего полета звезда заметно уменьшилась, но оставалась такой же яркой и злой.
Во тьме за стеклом что-то было.
Капсула стремительно скользила вдоль покатой ребристой поверхности какого-то гигантского объекта - он казался почти белым под ослепительными лучами звезды. Поверхность выглядела как бесконечное шахматное поле из серых и матовых клеток, кое-где перемежаемое обширными гладкими участками. Объект был сильно вытянутой овальной формы. Внезапно поверхность "поля" выгнулась, плавная кривая взметнулась вверх и промелькнула - я могу поклясться - в каких-то метрах от моего лица! Затем объект исчез из поля зрения.
Космический корабль! Но такой огромный? Ведь я летел мимо него не меньше минуты, и если скорость капсулы осталась прежней, значит его длина - тысячи километров!
Потрясенный, не в силах пошевелиться, ждал я нового оборота капсулы, желая еще раз хоть издали взглянуть на инопланетный корабль. Внезапно я понял, что пространство вокруг меня впервые за долгое время изменилось, и почувствовал, как каждый волос на голове встает дыбом.
Корабли были повсюду. Сотни, тысячи исполинских свинцово поблескивающих объектов замерли в черноте, неправдоподобно четкие в белых лучах Кассандры, словно при фотовспышке. Большинство из них были овальной формы, с небольшими утолщениями по краям, сзади же у каждого торчали вытянутые острые... крылья? Орудия? Антенны? Я не знал. Были там и другие корабли - я определил их как флагманы - более крупные, массивные, с путаницей непонятных тонких конструкций вдоль бортов. Один из таких флагманов неспешно, словно во сне, проплыл довольно близко подо мной, и я разглядел в его борту глубокую почерневшую борозду. В верхней части корабля тускло горели синим светом несколько окон, но остальные лишь слепо поблескивали отраженным светом звезды. Здесь был бой, догадался я. Так вот что за сияние я видел вчера! Все эти корабли слетелись сюда для грандиозной битвы!
А видят ли меня они?
Похолодев, я представил, как моя капсула выглядит со стороны - крошечная сверкающая льдинка, беззвучно скользящая в угольно-черной бездне среди жутких неподвижных громадин.
Я бросил взгляд вперед и вдруг понял, что вижу границу области, занятой космическим флотом. Мне предстояло миновать еще несколько кораблей и вновь оказаться в полном одиночестве и пустоте.
Нет!!
Я закричал, заколотил ногами в борт, что было сил! Моя стеклянная кабина, еще несколько минут назад казавшаяся такой уютной, вдруг вновь стала омерзительной удушающей тюрьмой. Организм вбросил в кровь последние резервы адреналина, и я, надрываясь, взывал к неведомым существам, укрывшимся за стенами этих циклопических ковчегов. Все было тщетно. "Напрасная трата сил, - сказал вдруг некий внутренний голос, печальный и рассудительный - возможно я уже был так близок к сумасшествию, что сознание мое начинало раздваиваться, - никто тебя не услышит. Звук не распространяется в вакууме".
В отчаянии я попытался высвободить левую руку - и это неожиданно удалось! За время пути я так похудел, что моя истончившаяся рука, хоть и не без труда выскользнула из полости в стекле. "Сделать хоть что-то, - лихорадочно думал я, - подать знак, показать им, что я живой, что это не просто осколок метеорита, здесь разумное существо!" Я вытянул руку вдоль тела и с силой принялся отбивать о прозрачную гулкую поверхность сигнал SOS: три удара с короткими паузами, три - с более долгими, снова три с короткими. Единственный известный мне сигнал азбуки Морзе, я помню его еще с юношеских лет. Я стучал без остановки: три точки, три тире, три точки - стучал, уже отчаявшись, ведь корабли проплывали мимо один за другим, а черная стена мрака за ними приближалась неумолимо, и в этой тьме я видел свою могилу.
У самой границы тьмы один из кораблей, матово-белый флагман с целой сотней сияющих голубым иллюминаторов, медленно поплыл вниз, накрывая мою капсулу сверху, словно гигантский пресс. Внезапно я ощутил легкое покалывание в кончиках пальцев и мочках ушей, одновременно ребристое темно-серое днище корабля перестало ускользать назад, на мгновение замерло и резко придвинулось, закрыв все пространство над головой. Флагман остановил мой полет с помощью какого-то поля!
Судорога свела плечо, но не взирая на это я продолжал отбивать SOS; мне казалось, если я остановлюсь, корабль немедленно улетит прочь. Мысль о том, что через минуту я буду освобожден, наполняла меня таким возбуждением и нетерпением, что я снова был близок к обмороку. Сейчас я думаю, знай что ждет меня там, возможно постарался бы пролететь мимо, не привлекая внимания.
Тонкий металлически сверкнувший язык отделился от корабля и с легким стуком обхватил капсулу. Вечной ночи вокруг больше не было. Меня поднимали на борт.
Рано или поздно любой человек выходит за некий психологический порог, позволяющий забыть о страхе. Это случается в экстремальных, смертельных ситуациях, в условиях длительного нервного перенапряжения - человек либо сходит с ума, либо привыкает. Между тем, страх - наш естественный союзник, он обостряет чувствительность, активизирует механизмы самозащиты, впрочем, порой его воздействие так сильно, что мы теряем волю и возможность мыслить.
Лежа лицом в пол в своей капсуле в грузовом отсеке инопланетного боевого корабля, я не испытывал страха. Реальность в последний месяц жизни стала настолько кошмарной, что все происходящее я начал воспринимать вне призмы эмоций, и страх мне чаще внушали собственные мысли и грезы. Ужас, как инструмент мобилизации защитных рефлексов, если можно так выразиться, атрофировался - именно потому, что я был беззащитен, как никогда. Позже страх вернется, выморозит ледяным дыханием сердце, но тогда я лежал и думал только о том, чтобы с меня поскорее сняли оковы.
Однако время шло, но никто не появлялся.
Мое ухо не улавливало ни приглушенных стеклянной оболочкой шагов, ни рокота машин - ни эха, ни отзвука; я не ощущал ни малейшей вибрации пола. В помещении царил влажный полумрак погреба, лишь откуда-то сверху пробивался неяркий луч искусственного голубоватого света; я видел только очень неровную, покрытую какими-то канавками поверхность пола. Прямо перед лицом расположилась лужица воды, на ее поверхности то и дело возникали круги от падающих капель. Я провел сухим языком по спекшимся губам.
Почему никто не идет за мной?
В отчаянии я крикнул, застучал по стеклу - ответом мне была все та же тишина.
Тогда я попытался раскачать капсулу, но понял, что сил у меня не осталось. Совсем. Последние я отдал за несколько минут до того, подавая сигнал кораблям. Черное забытье вновь окутывало меня, мягко подбрасывало на своих мягких теплых волнах, и мир в глазах начал стремительно тускнеть. Мысль о смерти показалась такой приятной и разумной, что я удивился, почему раньше не прекратил бороться. Вернувшаяся гравитация вдавила мой пылающий лоб в холодное стекло, но я не ощущал ни холода, ни боли, только неизъяснимое спокойствие и легкость.
Внезапно произошло нечто совершенно невероятное. Я почувствовал, как все мышцы наливаются энергией. Слабость исчезла в секунду. Нечто словно тянуло меня наверх из сужающейся воронки небытия: мир сфокусировался и обрел четкость. В то же время все тело пронзила жгучая боль - словно то была расплата за возвращение к жизни. Я вновь принялся раскачивать капсулу из стороны в сторону, и на этот раз мне удалось. Помогло то обстоятельство, что в нижней, металлической части моей тюрьмы оставалось еще довольно много воды, при раскачивании жидкость надавила на стенки и капсула, подпрыгивая, с грохотом покатилась по неровной поверхности. Вот тут мне по-настоящему повезло: капсула сорвалась с небольшой высоты и с силой ударилась о металлический выступ. Стекло зазмеилось трещинами. Будь удар немного сильнее, осколки вонзились бы в грудь; будь он, напротив, слабее - прочное стекло выдержало бы, и неизвестно, удалось бы снова раскачать мою прозрачную тюрьму?
Выбирался я с величайшей осторожностью, буквально заставляя себя не торопиться, чтобы не пораниться и не истечь кровью. Я по кусочку отламывал стекла, обрывал соединявшие их десятки крошечных металлических нитей, и отбрасывал прочь. В гулкой тишине звон осколков казался оглушительно громким, надо мной заухало эхо. Наконец отверстие стало достаточно широким. Я аккуратно выкарабкался наружу, и рухнул на холодный влажный пол. Я был свободен!
Отвыкшее от гравитации тело повиновалось плохо, голова кружилась, но я торжествовал. С губ срывались какие-то безумные восклицания, хотелось смеяться и плакать одновременно!
Я взял себя в руки через несколько минут. Нужно было осмотреться и поискать моих спасителей. Почему они скрываются? Я предположил, что инопланетные космонавты просто-напросто осторожничают, и наблюдают издалека через камеры.
Первым делом я бросил взгляд на разбитую капсулу. Она действительно по виду напоминала сглаженную гильзу гигантского - шести-семи метров длиной - снаряда, на ее боках остались даже отметины копоти. Следов нарезки я не заметил - по-видимому, пушка Бертье была гладкоствольной (или, что более вероятно, ее специально приспособили для такой "стрельбы" - сомневаюсь, что во время войны кулхусцы выпускали по Камею всего-навсего семиметровые заряды). Под стальной оболочкой все еще гудел тихонько мотор вентилирующего устройства. Сколько несчастных погибли в этих летающих гробах? И скольким удалось спастись? Думаю, я был и навсегда останусь единственным.
С гримасой ужаса и отвращения на лице я отпрянул в сторону и начал осторожно взбираться вверх по наклонной стене. Это не составило большого труда - влажная, но шершавая поверхность стены была покрыта округлыми выступами и ямками. Капсула упала с высоты метров пять, с тонкого, выпирающего уступа - упала на дно чего-то похожего на неглубокий искусственный овраг. Вода скапливалась на его дне и убегала по едва заметному наклону бесшумным ручейком.
Я вскарабкался наверх, поднял голову и невольно присвистнул. Помещение было поистине безразмерным! Редкие цепочки ярких, но очень далеких бледно-голубых ламп тянулись в высоте параллельно "оврагу" - из бесконечности в бесконечность. Стен не было. Никаких следов устройства, с помощью которого мою капсулу подняли на борт, я тоже не заметил. Пол под ногами оказался словно нарочито неровным, неудобным для человеческих ног - будто по металлической поверхности прошлись мелкой алмазной бороной. Осторожно ступая, я побрел вдоль "оврага". Шелест шагов растворялся в окружающем беззвучии; здесь, наверху, не было эха - тишину нарушал лишь вкрадчивый шорох падающих из непредставимой выси капель.
Думаю, я шел около часа. Спина и ноги онемели, я чувствовал, что меня по-прежнему словно подпитывает некая внешняя сила, иначе я давно уже потерял бы сознание или даже погиб от истощения. Остановившись на привал в круге голубого света, я невзначай взглянул на свои ладони и вскрикнул. Плоть под кожей словно пришла в движение - она подрагивала, пульсировала, неуловимо изменялась. Нет, меня не подпитывают, понял я с испугом, - скорее заставляют тело переваривать самое себя! Я вскочил и быстро зашагал дальше, стараясь больше не смотреть на руки.
Почти сразу я заметил: впереди что-то есть. Нечто гигантское, бесформенное замерло над "оврагом" подобно причудливому изваянию. Невольно замедлив шаг, я осторожно продвигался вперед.
Из темноты выступили длинные изломанные щупальца. Именно щупальца - десяток неподвижных исполинских конструкций с мощными захватами на конце. Все они крепились к неясно темнеющему в глубине пирамидальному корпусу высотой с многоэтажный дом. Я заметил еще кое-что: весь механизм покоился на неком подобии платформы, утопающей в "овраге". Похоже, "овраг" был каким-то аналогом транспортного пути, вроде утопленного рельса. Я прошел сотню шагов и увидел еще несколько исполинских агрегатов, утыканных щупальцами. Белые решетчатые клешни, мокрые от стекающей влаги, непропорционально массивные, повисли над головой, словно ветви странного уродливого дерева, и казалось - вот-вот тонкие крепления не выдержат и тысячетонные обломки со скрежетом полетят вниз. У основания агрегатов в беспорядочном нагромождении лежали какие-то бесформенные черные предметы. "Здесь кто-нибудь есть?" - как можно громче крикнул я. Ответа не было, звук моего голоса словно впитался в ватно-глухое сумрачное пространство. Погрузочный док, понял я. Все верно - в нижней части корабля должны быть грузовые палубы. Неожиданно меня обрадовала эта мысль - значит, пришельцы обладают логикой, схожей с человеческой! Радость длилась недолго - вид этой остановленной, покинутой техники заронил в мое сердце неясное тоскливое предчувствие.
Я чуть было не прошел мимо лифта, приняв его за часть всего этого беспорядка. Лифт выглядел как абсолютно гладкая черная сфера метров шести высотой, лежащая в углублении рядом с "оврагом". Едва я прикоснулся к его поверхности, оказавшейся неожиданно теплой и словно бы жирной на ощупь, как обращенная ко мне стена сферы исчезла, и в глаза ударил ослепительный голубой свет. Подумав мгновение, и решив, что терять нечего, я ступил внутрь сферы. Стена тут же вернулась на место, и я оказался полностью заключен в это ядовитое сапфировое сияние, исходящее прямо из стен. Звук капающей воды не проникал сюда, было так тихо, что я мог слышать удары своего сердца. В первый момент глаза мои, отвыкшие от яркого света, не видели ничего кроме каких-то пятен, затем я разглядел на стене нечто вроде дугообразной шкалы, на одном из ее концов мерцал крохотный огонек. Именно эта шкала со светящейся меткой навела меня на мысль, что я нахожусь в неком подъемном устройстве. Я попытался отыскать какие-нибудь кнопки, но тщетно. Кроме упомянутой шкалы в сфере было пусто - голые сияющие стены. Как же работает лифт? От решения этой проблемы зависела моя жизнь - я чувствовал, как ускорившийся обмен веществ истончает каждую клетку тела, не трогая лишь мозг. Попробуй отдать мысленный приказ, посоветовал я сам себе, если нет кнопок, значит, это наиболее вероятный способ... Я зачем-то закрыл глаза и внятно сказал про себя "вверх". Ничего не изменилось. А если нужно отдать голосовую команду на языке хозяев? Я ощутил зарождающуюся дрожь отчаяния.
Решение вдруг всплыло откуда-то, словно всегда пряталось в глубине подсознания, и ждало только нужной минуты. Я снова закрыл глаза, и просто представил, что сфера медленно поднимается вверх. В тот же миг голубое свечение стало слабее, а огонек на шкале сместился чуть выше. Лифт пришел в движение! Я не ощущал никакого колебания кабины, при старте не было толчка, тем не менее, я каким-то образом сразу понял, что сфера двигается. Неосознанно я захотел увидеть, что находиться за стенами, и не успел подумать об этом, как голубое сияние стало блекнуть, стены сферы стремительно чернели... нет, не чернели - вся сфера становилась прозрачной! Я успел увидеть мелькнувшие далеко внизу стрелы погрузочных агрегатов, затем кабина скользнула мимо голубых светильников, оказавшихся на деле очень яркими - просто потолок грузового отсека, как я его называл, находился на невероятной высоте - возможно в несколько километров! - и тут лифт скользнул во тьму.
Кабина летела вверх с огромной скоростью, и все же подъем занял много времени. Ноги подгибались от усталости, я осторожно сел прямо на прозрачное дно сферы, с удивлением и трепетом глядя по сторонам. Первые минуты лифт летел через скупо освещенные, почти пустые пространства, взгляд выхватывал из мрака только неясные очертания каких-то зданий, невероятных решетчатых сооружений, быстро ускользавших во тьму. На одном из уровней я увидел сидящего в круге белого света металлического гиганта, высотой со стоэтажный дом. Его массивное блестящее тело было совершенно неподвижно, и я счел его очередным мертвым механизмом, когда он вдруг повернул голову и пристально посмотрел на меня. Я похолодел. На вытянутом бесформенном лице гиганта отразилось что-то похожее на удивление. Внезапно он рывком поднялся на ноги, и потянулся рукой к летящему вверх лифту, но - слава Богу! - кабина уже была слишком высоко. Обращенное вверх страшное, словно искромсанное лицо гиганта скрыла тьма, при этом оно оставалось все таким же удивленным.
На следующем уровне полыхал огонь. Я невольно вскочил на ноги, но жар оказался нипочем стенам кабины - он пылал снаружи, не причиняя мне никакого вреда; не изменились ни скорость движения, ни температура внутри сферы. Длинные алые языки пламени бесшумно расцветали в пустоте, взметаясь на страшную высоту. Я искал глазами источник огня, но не находил - выглядело это так, словно горел сам воздух. Почему-то именно здесь, над горящей пустыней, мое тягостное предчувствие усилилось и окрепло, и сердце словно сжали тисками. Сложив на груди руки, с грустным изумлением взирал я на странные картины, открывавшиеся одна за одной, пока сфера стремительно неслась сквозь тысячи километров напластованных друг на друга пространств. Я видел уровни, где синели на горизонте горы, искрились водопады, зеленели леса, и сразу несколько пылающих солнц заливали светом прекрасные хрустальные города... пустые. Я видел изумрудные спокойные моря, над которыми не белели паруса и не вились чайки. Медленно двигались под порывами ветра высокие барханы красного песка, вздымались к небу черные, отполированные веками скалы, холодно поблескивали на равнинах зеркальца озер... Всё было великолепно и мертво - словно творец, создавший эти миры в последний момент отвлекся и забыл добавить в них самую важную деталь: живых существ. Сияющие миры чередовались с черными провалами, заполненными беснующимся огнем, огромными кавернами, на дне которых, как мне чудилось, корчились в муках призрачные голубоватые силуэты. В этом царстве гигантизма я ощущал себя пылинкой, насекомым, Джеком, пробравшимся в замок сказочного великана.
И когда лифт, мягко качнувшись, замер на верхнем уровне, и я ступил в длинный и пустой зеркальный коридор, предчувствие превратилось в уверенность. На минуту я замер у двери в конце коридора, глядя на свои бесчисленные отражения в подсвеченных серебряных стеклах: темноволосый, очень худой человек, с высоким лбом, бледным испуганным лицом и отросшей за время полета клочковатой бородой. Я толкнул дверь и шагнул в залитую густым голубым светом рубку, уже зная, что там увижу.
Создатели этого корабля - раса, недостижимо далеко обогнавшая нас в техническом развитии, так далеко, что очутившийся волею судеб на его борту человек с привычными ему мерками мог бы сойти с ума, пытаясь разобраться с механизмами управления. Моей целью было только найти пищу и воду, и я растратил последние силы на эти бесплодные поиски. Спасение пришло когда я, шепотом проклиная все на свете, рухнул без сил на пол в каком-то коридоре, и закрыв глаза жадно мечтал о стакане ледяной воды. Странное дело, я даже не удивился, когда хрустальный стакан с прозрачной водой возник на полу под рукой, я лишь устало рассмеялся собственной недогадливости. Ну конечно - здесь не нужно было заказывать, ходить в столовую или на склад - достаточно было лишь внятно и осмысленно пожелать, и корабль давал тебе все, что нужно. Теперь я задумался о еде.
Вскоре я сидел на полу в рубке и медленно жевал яблоко. Сомневаюсь, что кому-нибудь хоть раз выпадало съесть такое сладкое яблоко. Я подождал немного, убедился, что желудок принял пищу, и принялся за следующее. Я был уверен, что могу съесть тысячу яблок.
Конечно же, то было не яблоко. Порой мне казалось, что это истекающий жиром горячий кусок говядины, а потом - что ломоть поджаренного хлеба. Кисло-сладкий фруктовый вкус на мгновение сменялся целым калейдоскопом ощущений - жареная рыба, заварной крем, плавленый сыр, вареный камейский этаг с перцем - и снова на зубах сочно хрустело яблоко. Нет, не яблоко. Возможно, это вообще была не органика - но корабль накормил меня.
Я ел и смотрел на лежащее в кресле у пульта тело. Инопланетянин был почти в два раза выше человека ростом. Его мощные нижние конечности напоминали паучьи лапы - черные, вытянутые, с жутковатыми шипами по бокам (я сразу понял, почему все полы на корабле выщербленные: с такими ногами проще ходить, цепляясь за что-нибудь). Верхняя пара конечностей была более короткой, но и более развитой - каждая "рука" существа заканчивалась тремя мощными пальцами. В левой руке пришелец все еще сжимал какой-то черный продолговатый предмет. Непропорционально большая голова криво сидела на маленьком округлом туловище, и я вновь подумал о сходстве с пауками. А вот лицо... лицо отдаленно походило на человеческое. Я вспомнил стального гиганта на нижних этажах корабля, и подумал, что его жуткое изломанное лицо пытались сделать похожим на образ этого существа. Изжелта-белая масса, бесформенная как кожица чернослива, в глубине которой угадывались черные точки глаз; корявый застывший рот; два ряда беспорядочно торчащих акульих клыков...
Неужели это ты спас меня, подобрав капсулу перед тем как погибнуть?
Я шел по кораблю, заглядывал в круглые, раскрытые нараспашку двери кают, и смотрел на скорченные в гнездах тела - кошмарно огромные взрослые и кое-где рядом с ними - крошечные, со щенка размером, детеныши. Они все умерли в один момент. Не знаю, что за оружие поразило их - на телах не осталось ни малейших следов. По-видимому, все их жизненные функции мгновенно прервались, и это было болезненно - на каждом лице застыло выражение злобы, муки и ужаса. Вряд ли то был вирус - ни одна болезнь не убивает так быстро. Преодолевая отвращение, я наклонился над распростертым посреди коридора трупом маленького инопланетянина, и осторожно коснулся ботинком его лица. Посиневшая от удушья уродливая головка едва заметно качнулась и вернулась в прежнее положение.
Боясь заблудиться, я не стал заходить далеко. Я добрел до высокой овальной двери в конце коридора, и осторожно приоткрыл ее.
Смерть. Настоящее царство смерти.
Похоже, они почти все собрались здесь перед тем, как это произошло. Стены необъятного, тускло подсвеченного голубыми светильниками зала терялись вдали. В зале бесконечными ровными рядами лежали тела. Тысячи... десятки тысяч... Разум отказывался принимать увиденное. Я, почему-то стараясь ступать беззвучно, спустился в зал по широкой лестнице и медленно пошел между рядами. Мною двигало какое-то странное, болезненное любопытство, словно кто-то внутри, остекленевший и бесстрастный, направлял меня. Здесь не гудели машины, не капала вода. Здесь было так тихо, что шорох моих шагов казался оглушительным. Нет, понял я, не десятки тысяч... миллионы тел! Они лежали в глубоких черных креслах, пристегнутые белыми перекрестными ремнями, их искаженные лица были устремлены вверх. Мощные передние лапы сжимали что-то, напоминающее видом огромные автоматы. Десант, догадался я. Так вот почему города на нижних ярусах выглядели пустыми. Все, или почти все их обитатели поднялись сюда, приготовились к битве... и погибли. Остались ли где-то живые? - спросил я себя. И покачал головой. Вряд ли. И знаешь... почему-то я рад, что никто из них не уцелел, добавил я.
Где-то вдалеке, за рядами неподвижных тел раздался звук. Я замер, чувствуя ползущий за шиворот ледяной палец страха. Звук не повторялся. Что это было? Похоже на стук падения чего-то тяжелого... кто-то выпустил оружие из мертвых рук? Или здесь не все умерли?
Ужас, копившийся во мне весь день, словно прорвал какую-то плотину. Я вдруг осознал, что стою в колоссальном морге, заполненном телами чудовищ, и весь этот корабль-призрак - не более чем гигантский склеп. Спотыкаясь и поминутно оглядываясь, я бросился прочь из зала. Мертвецы провожали меня злобными остановившимися взглядами.
Корабль умирает. Сегодня мне показалось, что свет в рубке и коридорах стал более тусклым. Впрочем, это не сильно пугает меня - ведь я сам уже умирал несколько раз.
Все время я провожу в рубке, где капитан давал бой неведомым врагам. Интересно, как это было - гигантские пунцовые тюльпаны? Серебристые молнии? Или то ядовито-зеленое пламя, затопившее космос под конец? Несколько дней назад я собрался с силами и оттащил тело капитана в одну из ближайших кают. Это было нелегко - как я уже упоминал, пришельцы довольно крупные существа. Признаков разложения на их телах по-прежнему нет.
Теперь на верхнем уровне корабля появилась хотя бы одна комната, где я могу находиться, не оставаясь под пристальным взглядом мертвых глаз.
Страх, изумление, печаль и любопытство: вот чувства, что поочередно - а порой и все одновременно - наполняют мое сердце здесь.
Если все здесь погибли, кто же спас меня? Неужели кто-то все же прячется внизу?
Еще в первый день я внимательно осмотрел рубку, но не обнаружил никаких кнопок, рычагов - словом, всего того, что служит средствами управления нашими космическими кораблями. Тогда я вспомнил о черном вытянутом цилиндре в руке мертвого капитана. То был жезл двадцати пяти - тридцати сантиметров длиной, из почти черного неизвестного материала - на ощупь металл, а по весу легкий, как дерево. Я долго вертел в ладонях этот предмет, гадая как им пользоваться, но так ничего и не понял. Я закрывал глаза, пытался представить полет корабля, с силой сжимал жезл руками, шептал команды и ругательства - ничего не происходило. Несколько часов этого неистового барахтанья привели меня в бешенство - ведь в душе моей уже жила надежда на возвращение домой, и сейчас она умирала, разбившись о невидимую стену. Каждый день я снова пытался включить управление кораблем, но уже все менее настойчиво. В конце концов, этот черный жезл мог оказаться чем угодно - каким-нибудь амулетом, или средством связи - кто знает, может быть даже личным оружием капитана, с помощью которого он в последний момент пытался свести счеты с жизнью.
Сегодня я узнал, как это сделать. То, что случилось, можно вновь отнести только на счет моего необыкновенного везения, впрочем, никакой радости открытие не принесло.
Обессиленный очередной изматывающей попыткой понять принцип управления кораблем и собственными тяжелыми размышлениями, я задремал в громадном капитанском кресле. Голова моя клонилась все ниже, и в какой-то момент непроизвольно соприкоснулась с жезлом, который я сжимал в ладони. В тот же миг произошло две вещи: во-первых, сквозь все мое тело прошел легкий разряд энергии, словно бы электрического тока - я почувствовал, как крошечные волоски на запястьях встают дыбом, во-вторых, где-то в глубинах корабля раздалось тихое гудение - оно длилось минуты две и затем смолкло.
Сон как рукой сняло. Я в очередной раз проклял свою недогадливость, и осторожно поднес жезл к правому виску.
Больше ударов током не было.
Не знаю, как описать то невероятное ощущение, что я испытал. Мой разум словно отделился от меня, он воспарил свободно и легко, как птица, взмахнувшая крылами. Он будто бы слился с чем-то громадным, мягким и податливым, и в следующее мгновение я понял что это. У корабля был свой разум. Не интеллект в нашем обыденном понимании, а скорее гигантская операционная система, таким мог бы быть оживший компьютер - только лишенный всякой самостоятельности и даже зачатков стремления к самостоятельности, впрочем, имеющий признаки... души? Возможно ли создать мыслящий, одухотворенный механизм? Мой разум не просто втекал в него, он как бы оплодотворял его существование - дремавшее огромное существо шевельнулось, недовольно вздохнуло и замерло в ожидании приказаний. Позднее я подумал, что для выполнения моих предыдущих простеньких запросов разум корабля, наверное, даже не выходил из дремы.
Я захотел увидеть, что происходит вокруг, и вскрикнул - потому что желание было выполнено мгновенно. Голубое сияние стен погасло, громадный экран передо мной потемнел, заискрился звездами. Открывшаяся картина заворожила меня: сотни звездных кораблей висели в черной пустоте, облитые белым яростным светом Кассандры. Я уже видел их раньше из своей капсулы, но по понятным причинам не мог оценить всего этого великолепия. Сейчас я созерцал их все! Громадные флагманы, похожие на планеты с кольцами, юркие овальные штурмовики с вытянутыми крыльями, какие-то непонятные маленькие суда, похожие на соединенные вместе пары кубов. Господи, еще никогда в жизни я не видел так четко и ясно. Это было не просто зрение. Сконцентрировавшись на своих ощущениях, я понял, что слышу легкий металлический стук и поскрипывание. Это казалось невероятным, но я слышал звуки соприкасавшихся бортами кораблей! Создатели корабля владели технологией, позволявшей слышать в вакууме звуки.
Зрелище из рубки было и захватывающим, и пронзительно-грустным: у меня не осталось сомнений, что все эти корабли несут только мертвые тела. Приглядевшись, я заметил почти на каждом судне следы ударов неведомого оружия - почерневшие трещины, разбитые окна, гнутые изломанные крылья. Чудесное зрение позволяло приблизить и рассмотреть в подробностях любой корабль. Ни в одном не было заметно признаков жизни.
Никто не прятался в глубине моего флагмана, никто не слышал мой SOS и не отдавал приказа кораблю захватить капсулу. Это сделал сам корабль, автоматически - дремлющий бесхозный разум, сквозь прикрытые веки заметивший перед собой признаки живого существа.
Убирайся отсюда. Лети домой. Скорей.
Мой разум заметался, он вытягивался, растекался внутри разума корабля - такого чужеродного и такого покорного - я искал способ привести флагман в движение. Все новые и новые глубины открывались мне - я обрел возможность зажигать солнца и проливать дожди над пустыми хрустальными городами; я послал приказ - и вспыхнул свет, и бессмысленно завертелись решетчатые башни кранов в грузовых отсеках; и белый металлический гигант, карауливший у шахты лифта на одном из нижних ярусов, вскочил на ноги, ожидая моих распоряжений. Корабль мелко задрожал, качнулся - раз, другой, третий... кажется, я закричал - ощущение собственного мозга, расплывшегося на тысячи километров в пространстве было мучительно прекрасным и жутким. В следующий миг все померкло.
Я снова сидел у экрана, глядя на мертвые корабли.
У меня не вышло. Не только потому, что корабль был слишком велик для меня: его нутро было выжжено и разбито. Теперь я понял, что за пламя бушевало в нижних и центральных отсеках: врагу, кем бы он ни был, удалось не только уничтожить весь экипаж, но и вывести из строя большую часть механизмов.
Что ж, сказал я себе, сжимая жезл едва заметно дрожащей рукой, по крайней мере, я видел все это. Единственный из людей, я был здесь, в самом центре чужой цивилизации.
Где-то далеко впереди, на полпути к пылающей Кассандре, остались Камей и Кулхус - планеты-близнецы, смертельно ненавидящие друг друга. Взгляд мой скользнул во мрак за экраном и вдруг я четко, словно с орбиты, увидел родной Камей. Корабль, уловив мое желание, выполнил его! Я вскрикнул - Камей выглядел в точности так, как и вечность назад, когда я пролетал над ним в своей страшной капсуле. Но картина менялась на глазах - взгляд уже плыл над Кулхусом, и я почувствовал, как ярость заклокотала в горле. Ненависть ослепила и оглушила меня, и я не сразу услышал обращенный ко мне голос.
"Уничтожить? Уничтожить?"
Корабль понял мои эмоции и незамедлительно, даже с какой-то радостью предложил стереть Кулхус с лица галактики. "Ты можешь это сделать?" - обратился к нему я, словно к живому существу. "О да, о да, - ответил призрачный голос в сознании, - я с удовольствием уничтожу эту планету. Начнем же скорей!"
Не знаю, что остановило меня. Не жалость же к кулхусцам, обрекшим меня на мучительную смерть? Или все-таки жалость? Я представил, что было бы, если б после казни изображение с камеры из моей капсулы транслировали по телевидению Кулхуса. У меня даже сомнения нет - ликовала бы вся планета, не исключая маленьких детей. Так сильна наша взаимная ненависть. Я уже видел, как голубой шарик разваливается на части от первого же удара. Как кипят океаны, низвергаясь в открывшиеся пропасти, заполненные кипящей лавой, как в одно мгновение исчезают их серые однообразные города, как в секунду успевают исказиться страхом лица моих палачей, всех этих помешанных на войне бездельников с ядом в сердце и пустотой в душе. Будь они на моем месте - не колебались бы и секунды. Почему же я сказал "стоп"?!
Возможно, меня остановило отвращение к идее воспользоваться инопланетным оружием для убийства людей? Трудно сказать. Как бы то ни было, в последний момент я осипшим голосом приказал кораблю уничтожить только пушку Бертье.
А перед глазами стояла флотилия мертвых кораблей-миров.
Тонкий, как нитка фиолетовый луч вырвался откуда-то снизу, на полмгновения соединил флагман с пушкой, и тут же бесследно исчез. В следующую секунду я видел только плывущие по орбите Кулхуса оплавленные обломки. Но я не испытывал ни радости, ни удовлетворения этой местью, напротив - гнетущее предчувствие отчего-то овладело мною. Своим обострившимся взором я пронзал всю систему Кассандры, все бессчетные миллионы километров пустых пространств, редкие пояса астероидов, облака метеоритной пыли, планеты: пять земного типа и девять газовых гигантов, три кометы, отсюда казавшиеся неподвижными на эллиптических орбитах... а между ними... да, вот они... один рядом с Юсуфом... еще двое с другой стороны Кассандры, но я их вижу... еще четверо - совсем далеко - на границе системы. Пятеро мужчин и две женщины. Все - давно и безнадежно мертвы в заледеневших, покрытых трещинами капсулах.
Уронив голову на руки, отбросив черный жезл, я рыдал, словно маленький ребенок, и не мог остановиться.
Агония корабля заканчивается. Этим утром я заглянул в его разум и понял, что осталось уже недолго. Пожары внизу отгорели и угасли. Хрустальные города лежали в руинах.
Днем, когда я по своему обыкновению, дремал в кресле напротив экрана, произошло нечто странное. С тихим гулом потолок над головой вдруг начал прогибаться, образуя округлую выпуклость, которая внезапно замерцала изнутри и вдруг вспыхнула ровным зеленоватым светом. Я приоткрыл глаза, но не пошевелился, скованный страхом. Увиденное мною можно сравнить с неким подобием экрана очень странной выгнутой наружу формы. С минуту по нему метались бесформенные тени, затем сквозь тонкую зеленую рябь помех на экране проступило лицо некоего существа. Я не возьмусь описать его - это бессмысленно, все равно что пытаться описать само время. Я помню только жуткий, всепроникающий взгляд больших черных глаз, и ощущение невероятной древности. Кем бы ни было то существо - оно было таким старым, что даже звезды казались по сравнению с ним юными, зажженными минуту назад. Я вдруг понял, что оно дотянулось взглядом сюда из страшного, чудовищного далека, из каких-то иных галактик, может быть, случайно наткнувшись на мертвый флот. Мимолетно, равнодушно мазнуло оно взглядом по мне, но я чувствовал себя так, будто каждая клеточка, каждый атом моего тела в эту долю секунды постигнут им. Может, то был повелитель этих кораблей, звездный маршал - мне неведомо. Может, то был Бог. Я оцепенел, пребывая в уверенности - если оно заговорит со мной, я умру на месте, однако оно не обратило на меня ни малейшего внимания. Это длилось минуту или вечность. Взгляд существа скользил по рубке, и в то же время я каким-то образом понимал - оно видит весь корабль насквозь, да что там корабль - всю несчастную флотилию уничтоживших друг друга инопланетян. Раздался глубочайший вздох - словно вздохнула сама Вселенная - и лицо, медленно повернувшись, исчезло так же внезапно, как и появилось.
Сегодня я понял, что корабль больше не стоит на месте. Я догадался об этом по изменившемуся рисунку звезд на экране. Более того, другие корабли тоже пришли в движение. Они хаотично перемещаются, покачиваются в пустоте, как пустые жестянки, брошенные мальчишкой в черные воды весеннего ручья. Из динамиков доносится их позвякивание в мертвой тишине ледяной бездны.
Корабль мертв. Функционируют только некоторые простейшие системы в капитанской рубке. Работает экран - мне кажется, не случайно, словно кто-то хочет, чтобы я продолжал наблюдать. Эта мысль пугает меня (заставляя вспомнить о тех черных древних глазах), но и вселяет странную надежду - нет, не на спасение, но на какое-то новое ошеломляющее открытие. Я сижу в полной темноте в кресле перед экраном и без устали смотрю по сторонам, пока у меня не начинают болеть глаза; тогда я ненадолго засыпаю, а проснувшись, вновь смотрю и размышляю. Корабль больше не дает воды и пищи, но я заблаговременно запасся всем необходимым. Сейчас коридор за рубкой, и все каюты по его сторонам завалены ящиками консервов и бутылок с водой. Тела инопланетян - они высохли и стали совсем легкими - я предварительно стащил в главный зал. Аналогия этого корабля с кулхусской капсулой вчера пришла мне на ум, и я долго думал над ней: я все так же заключен в тюрьму, а тюрьма по-прежнему мчится с сумасшедшей скоростью сквозь пустое пространство; да, размером новое узилище в миллионы раз превосходит прежнее, но что значат эти сопоставления для бесконечности, что начинается прямо за бортом?
Перед самой смертью корабля я спустился на лифте в грузовой отсек, нашел капсулу и снял с нее видеокамеру. Её передатчик все еще работает, хотя я не сомневаюсь - сквозь обшивку корабля не проникают никакие радиоволны. Я немного модифицировал его, наладил записывающее устройство, и надиктовал эту историю. Я буду записывать наблюдения и дальше, а перед тем как всё закончится, я попытаюсь выбросить передатчик в открытый космос, батареи должно хватить на то, чтобы отправить во все направления закодированный радиосигнал. Невелик шанс, что кто-то поймает его, но попробовать стоит, верно? Если вы читаете или слушаете это - я не зря пытался.
Ощущение времени совсем оставило меня. Иногда я задумываюсь и пытаюсь представить - сколько уже дней или лет я здесь, в этой рубке? Тогда мне становится страшно - я вспоминаю, как пытался заняться подобными подсчетами, запертый в капсуле, и я последними словами браню себя за то, что не попросил у корабля, когда было еще можно, обыкновенные наручные часы. И порой кажется, что все случившееся со мной с момента встречи с инопланетным флотом - только последняя галлюцинация моего истощенного мозга, умирающего в прозрачной тюрьме капсулы.
Подгоняемый невидимым, но необычайно мощным потоком, корабль несётся сквозь тьму с невероятной скоростью. Выше я сравнивал это стремительное движение с весенним ручьем, теперь оно - полноводная река. В её берегах плывут, кувыркаясь, сталкиваясь бортами, сотни и тысячи мертвых кораблей, каких-то платформ и конструкций, похожих на космические станции, обломки астероидов и погибших планет со всей Вселенной.
Далеко впереди медленно разгорается многоцветное зарево. Сперва оно казалось мне обычным скоплением звезд, пока я не увидел, как оно постепенно расширяется длинной полосой слева направо. Оно становится ярче с каждым днем. Его края, похожие на огненную бахрому, едва заметно двигаются, извиваются - боюсь даже представить себе, какая у них должна быть скорость. Похоже, поток устремляется прямо к нему.
Зарево растет с каждым днем, постепенно занимая собой всё обозримое пространство. Оно мерцает и переливается всеми цветами радуги, но чаще преобладают мягкие оттенки апельсинового-желтого и карминового. В динамиках понемногу нарастает пока ещё отдаленный, но мощный гул, словно рёв приближающегося водопада.
Очень странно - я совсем не боюсь того, что меня ожидает за этой полыхающей завесой. Очевидно я уже утратил всякую способность ощущать страх. Мысли о жизни и смерти отступают, когда я вспоминаю о том, что мне, возможно, выпало увидеть то, что ещё не видели глаза ни одного человека.
Стена пламени придвигается вплотную, я уже вижу на ее поверхности голубые и изумрудно-зеленые вкрапления, отсюда они кажутся маленькими, но в каждом из них легко могла бы поместиться целая планета. Неверно будет назвать это сияние огнем - передо мной какая-то совершенно неизвестная субстанция... поверхность её подрагивает и движется, словно принадлежит живому существу.
Неожиданно мое внимание привлекает крошечный вытянутый кораблик, медленно кувыркающийся чуть впереди в этом стремительном потоке. Рядом с другими гигантскими судами он кажется детской игрушкой. Вот он приближается, проплывает перед иллюминаторами, и я внезапно понимаю, что уже видел эти точеные башенки радаров, эти гроздья пушек-аннигиляторов. Мелькает иссиня-стальная, посеченная метеоритами обшивка, и я скорее не читаю, а угадываю на ней полустертые временем буквы: ОПРАВДЫВАЮЩИЙ НАДЕЖДЫ. В бортах кораблика зияют многочисленные пробоины с почерневшими краями.
Флагман вдруг резко встряхивает. Вцепившись в подлокотники, я с трудом удерживаюсь в кресле. Из носа течет кровь. Дрожь нарастает, гул в динамиках становится оглушительным.
Я вижу, как изображение на экране поворачивается на девяносто градусов, на мгновение замирает, и - ослепительный звездный водоворот обрушивается на меня.