На заброшенной стройплощадке было пусто и тихо - лишь решетчатый силуэт башенного крана чернел на фоне багрового, словно окровавленные шторы, закатного неба. Я неторопливо шагал через свалку. Действуя подло, кран дождался пока я подойду поближе, и тогда пришел в движение. Стрела его с рокотом изогнулась, хищно потянулась ко мне. Хлопья ржавчины, как осенние листья, печально осыпались на голову. Я бежал вперед, мягко перепрыгивая бетонные балки, груды битого кирпича, и трупики кукол "Барби", сваленные штабелями, а за спиной урчало, ревело, и не было спасения - вот тогда я и сорвал с пояса последнюю гранату, и запустил ее в рокочущую темноту за спиной.
Так я стал безоружным.
Стоя на руинах библиотеки, я смотрел на дымящиеся обломки крана и размышлял об этом месте. Мы заключили наш мир в картонные переплеты книг, мы заперли разум в темноте иллюзорных пещер, а в это время в настоящем мире совсем иные существа прибирали к рукам наше жизненное пространство. Теплая и тоскливая нотка зазвенела в моем сердце - столь родная для всякого философа нотка самообличения, направленного на все человечество. Не стоит поспешно осуждать меня: у каждого из нас свой собственный метод заставить подсознание утихомириться.
Зашуршало ржавое железо, и я пригнулся, готовясь к обороне, но то был всего лишь Саламбек. Он выполз из-под груды металла - маленький, черноволосый, монгологлазый, и нерешительно зашагал ко мне.
- Жестокий ты парень, Алексей, - сказал он приветливо, - за что его так? Ассалам алейкум. Сигаретка есть?
- Ты один тут?
- А я давно наблюдал за тем краном. Мощная машина, етить-колотить.
Надо пробираться домой, подумал я. Не ночевать же здесь, за рекой. И нужно найти оружие.
- Саламбек, мне нужно оружие.
- Етить-колотить! Оружия здесь нет, дорогой.
- Тогда идем со мною, веселый Саламбек.
- Как скажешь, Лёха.
Большая Ордынка. Мы идем вымершей улицей к центру города. На покосившейся колокольне висит, покачиваясь, труп человека в хаки. Белеют в сумраке голые ноги - сапоги с человека уже стянули, ага. Я поднимаю руку: тихо! Саламбек перестает дышать. На углу двух улиц уютно светится кафе "Самарканд". Взбираемся на крышу заведения и сквозь дыру в потолке заглядываем внутрь. Несколько человек в зале наворачивают манты и пьют чай.
- Послушай, Кипчи-Баш, - говорит сидящий под нами молодой туркмен своей спутнице, - давай ограбим эту чайхану.
- Но, Курбангельды, дорогой, - сомневается та, - никто никогда не грабил чайхану.
- В этом-то все и дело, женщина! - строго отвечает Курбангельды, - все грабят банки, магазины, дервишей, беков, мечети, детские садики, пекарни, но никто никогда не грабил чайхану, а мы ограбим. Еще и покушаем плов на халяву.
- Ты такой умный! Я люблю тебя, Пампкин, то есть, я хотела сказать, Курбангельды.
- А уж как я люблю тебя, Кипчи-Баш!
Они целуются жирными от плова губами.
Холодный лист металла подо мной пахнет горелой краской. Вдалеке сонно вскрикивает ночная птица. Мы с Саламбеком наблюдаем, как туркмен выхватывает из под стола "Калашников" с подствольником и кричит: "Никому не двигаться, это ограбление!" Его спутница натягивает на голову цветастую паранджу и запрыгивает на стол, размахивая блестящим серебряным револьвером:
- Если хоть одна долбанная тварь сейчас пошевелится, клянусь Аллахом, я вышибу ее сраные бесполезные мозги прямо в безжалостный ледяной космос!!
Сидящий рядом пожилой кавказец недовольно морщится:
- Слушай, дай спокойно человеку покушать шашлык, дарагой. Я уйду - потом кричи, шуми, стреляй, хулигань.
Лицо Курбангельды зеленеет, потом краснеет, и наконец становится серо-коричневым:
- Я сейчас тут все переколочу, вашу мать! Быстро деньги на стол, ублюдки! И принесите плов, бешбармак и пиво!
Под потолком сонно зудит муха. Из кухни доносится приглушенный шум льющейся воды, звон и звяк посуды в раковине. Усталый голос:
- А не пошел бы ты в жопу, ишак паршивый...
Старики в углу недовольно качают головами в тюбетейках: вай-вай, ну и молодежь пошла.
Мы сквозь дыру в потолке прыгаем на спины бандитам и отбираем у них автомат и пистолет. Вот теперь я чувствую себя гораздо лучше. Уверенней! Мужчина рожден носить оружие. Вот, казалось бы, "Калаш" - на вид просто тяжелый кусок стали, обклеенный деревом. А как приятно лежит в руке. Словно я и родился с ним. Воистину: не книгу, но меч вложил Господь своим ангелам, отправляя их на грешную Землю. Саламбек вежливо приподнимает паранджу Кипчи-Баш стволом револьвера, улыбается:
- Слушай, красавица, зачем тебе этот шайтан безрогий? Пойдем с нами, будешь моей любимой женой, етить-колотить! У меня квартира в Кремле, большая черная машина, четыре барана, много халатов... Куда же ты? Убежала, дура.
Курим с Саламбеком на крыше последнего дома на Балчуге. Догорающий закат раскрасил реку в приятный фиолетово-алый цвет. Сладковатый дым плывет в вечернем воздухе, смешивается, диффундирует с ароматами разлитой нефти. Оплавленные, источенные ядерными взрывами кремлевские башни колеблются в наплывающем радиоактивном облаке, их отражения дрожат в фиалковой бензиновой жидкости, скользящей на юг в бетонных берегах.
- Смотри, Саламбек, моста нет. Нет!
- Ай-яй...
- Вестимо, это дело рук мутантов. Дело их подлых шестипалых волосатых ручонок. Им бы только разрушить что-нибудь.
- Слушай, нехорошие люди эти мутанты, - сокрушается мой товарищ. - Совсем плохие.
- Как же мы перекинем кости на ту строну? Так не хочется лезть в метро.
Не хочется, но приходится - топаем назад, к "Третьяковской". В темноте шныряют коты, нервно мяукают нам вслед. Пушистые повелители оставленных человеком улиц, я шлю вам печальный привет. У входа в подземелье станции маячит сутулая фигура в кепарике и круглых очечках, вроде как у Джона Леннона.
- Ты это... если ты мутант, лучше уйди с дороги, - сурово говорит Саламбек, - а то у нас недолго и в глаз получить.
- Подождите, постойте, - восклицает фигура, - я должен вас предупредить - не стоит туда спускаться. Вы рискуете!
- Кто вы такой, черт побери? - говорю.
- Я известный писатель Глушанский.
- Писатель, да ты не боись за нас, етить-колотить, - улыбается Саламбек, - у нас пистолеты, автоматы.
- Бесполезно там коптить, - хмурится повелитель музы, - и томаты вас от голодной смерти не спасут. А перед бледными мутантами глубин не устоит никакая сила!
- У тебя, - говорю, - дорогой мой человек, проблемы со слухом, похоже.
- По роже? - опасливо отодвигается литератор, - вот за что по роже-то? Я хотел вам сказать, что мутанты...
- Да я мутантов твоих всех уже видел давно!
- Ах, говно?! - оскорбляется Глушанский, - хороша благодарность за помощь. А когда подземные мутанты в тоннелях метро на вас напрыгнут, и острыми зубами вопьются...
Я только махнул рукой:
- Идем, Саламбек. Мутанты ждут...
Глушанский еще долго возмущался у входа в метро. В тишине подземелья до наших ушей долетало его ворчанье:
- Подумать только... Безобразно, постыдно, недостойно! Так обращаться к известному литератору, фантасту. Обладателю всевозможных премий, создателю Вселенной подземных мутантов! Это просто плевок в лицо всей русской самобытной культуре. Я от всей души говорю им - подземные мутанты, а они мне - говно...
Никак он не мог успокоиться. Уже мы ушли далеко и не слышали его, а часы на облупившейся Спасской башне показывали три часа ночи, но Глушанский все бормотал, нервно расхаживая перед "Третьяковской", и кулаки его сжимались и разжимались:
- Если бы еще работал суд, я бы этого так не оставил. Я бы дошел до президента! Вселенная подземных мутантов это общее культурное достояние человечества... Захочешь сделать людям добро, расскажешь правду о мутантах в метро, а они...
Откатился в сторону люк канализации, из вонючей темноты подземелья показалась мерцающая зеленым светом голова с пятью глазами:
- Слышь, братан. Дай покемарить хоть часок. Прикрути громкость, блин!
Люк закрылся. Глушанский же до рассвета всё ходил туда-сюда по площади, ругаясь шепотом:
- И эти туда же. Неблагодарные создания! Кто бы о них услышал, кто бы прочел, если б не я. Вот дождутся - ни слова больше не напишу про Вселенную подземных мутантов. И не просите. Придете ко мне, скажете: умоляем, дорогой наш человек, напиши хоть малюсенький рассказик о полюбившихся читателю мутантах... Нет, нет и нет... Не просите... Ну, пожалуйста, хоть страничку! Хоть абзац из двух строк!... Нет! Поздно пресмыкаться... раньше надо было думать... когда оскорбляли русского самобытного автора...
В темном зале станции, на стенах и колоннах грустные голодные тараканы лениво шевелят длинными усами. Где-то журчит подземный поток. На мраморных плитах чернеют похабные надписи, оставленные мутантами. Не буду здесь приводить их, ни к чему это.
- Замолчи, - обрываю его я, и эхо гулко плывет под сводами, - ты не у себя в кишлаке. Московский метрополитен - памятник культуры ЮНЕСКО.
Вскоре находим мутантов. Они сгрудились на рельсах у костерка - семь или восемь сгорбленных теней в неверном мечущемся свете. Кошмарные создания тьмы! Мутация налицо - у всех членов компании носы налившиеся и красные, как кремлевские звезды. Причины мутации тоже очевидны: литровая бутылка с ядреным мутагеном путешествует по кругу, и белесая жидкость с плеском перемещается в алюминиевые кружки.
- Стой, кто идет, - хищно улыбается предводитель отряда, совершенно лысый человек с красной повязкой на руке, - вы вторглись на территорию Революционной Республики Павелецкая-Таганская. Доложите, кто вы такие, и по обстоятельствам будете расстреляны, или угощены водкой.
- Ассалам аллейкум, товарищи! - ломает в ужасе руки Саламбек.
- С революционным приветом, - говорю, - прибыли мы к вам из далекой страны Рабоче-Крестьянская Диктатура Северное Тушино. Имени Ленина. И Сталина.
- Почему "тоннельные", - обижается предводитель. - Мы повсюду тут развернулись, не только в тоннелях.
Разговорились. Предводителя зовут Иван Замков. Обратила на себя внимание пригожая брюнетка в декольтированной телогрейке, по имени Катерина Морошкина.
- Чудесный вечер, товарищ Морошкина, - говорю, - не правда ли, в тоннелях сегодня прекрасная погода.
- Погода дерьмо, - подал голос из угла угрюмый парень, похожий на медведя. И смотрит на меня так, в общем - понятно, как. Волком смотрит на меня этот медведь. - Да еще шляются тут всякие по нашим тоннелям, а потом грибы пропадают. Для вас, что ли, мы их выращиваем?
- Это товарищ Кабанов, - подсказывают. - Лучше его не злите.
- Ваши грибы ешьте сами, - отвечаю, - а вам, товарищ Морошкина, предлагаю выпить на брудершафт.
Улыбается товарищ Морошкина, приятно ей галантное обращение незнакомого темноволосого мужчины, пришедшего из ночи. Глазки замерцали, как боевые лазеры, и ямочки на щеках проступили. Колеблются уютные клочья паутины на стенах тоннеля, где когда-то сияющие стальные звери с воем несли на работу и с работы миллионы дремлющих, хрустящих газетами, уткнувшихся в судоку, обмотавшихся проводами mp3-плееров граждан. Теперь здесь, в уютной сырости, выхаживает грибницу горстка романтичных мутантов-алкоголиков. Да вот еще товарищ Кабанов сидит - чернее безлунной ночи, и небритые скулы дерет лапой.
- А вот я вам сейчас кашки-то с грибочками нашенскими навалю, - потирает мозолистые руки Замков, и срывает крышку с котла, - и не вздумайте отказываться, товарищи; грибочки наши - во всей Вселенной подземных мутантов - наипервейшие!
* * *
Я открыл глаз. Второй глаз открылся не сразу.
Надо мной покачивался зеленый бамбук. В просветах между листьями голубело небо. Я сел на песке. Откуда-то прибежал белый лабрадор, показал мне длинный язык и снова исчез в зарослях.
Что за черт... где я? Что произошло?
Помню, пили самогон, закусывали кашей... Катерина стреляла глазками в темноте... несмотря на темноту, боевые лазеры из ее глазок лупили точно в крыс, и бедные твари с визгом подыхали на рельсах... а что потом??
Ноги выносят меня к океану. Здесь малахитовые с пенкой волны с мерным грохотом обрушиваются на пляж. Пахнет водорослями и разбившимся самолетом. Цепочка следов уходит в лес. Делать нечего, иду по ним. Внезапно: среди тропических джунглей - бункер.
Таинственные бункеры в джунглях всегда вызывали у меня посасывание под ложечкой. Спускаюсь вниз. За столом перед компьютером сидит главный партизан-мутант Иван Замков. Его яично-желтая лысина уютно блестит под лампой, как шар слоновой кости.
- Здравствуй, Джек, - кивает он.
- Здорово, коли не шутишь.
- Мне кажется - ты чем-то расстроен.
- Пять минут назад мы с тобой сидели в метро, - говорю я спокойно, - пили водку, ели кашу...
Иван Замков с интересом поворачивается ко мне. Пару мгновений смотрит на меня с лукавым ленинским прищуром.
- Джек, - он указывает на меня пальцем, будто хочет пригвоздить на месте, - это остров сказал тебе, что мы сидели в метро?
- Кха, кха, - говорю, - кхе, кхе... Как бы сказать... Не уверен, что я... Нет, черт возьми, никакой остров мне ничего не говорил. То есть, если ты имеешь в виду, что некий клочок суши осуществлял вербальную коммуникацию, а не символически обозначаешь людей, как одинокие острова в безбрежном океане жизни, которые...
- То есть, ты уверен, Джек, что остров не внушил тебе, что ничего тебе не говорил?
Вот тут мне стало немного не по себе. За что судьба со мной так обходится? Жил себе, никого не трогал, в рациональном замечательном мире - ну взорвал кран, жег костры в метро с мутантами, и вдруг на тебе...
- А если он побывал в лапах у Других? - голос за спиной.
Я резко оборачиваюсь. У маленькой дверцы в глубине бункера стоит давешний Кабанов. Теперь у него длинные сальные волосы, обтерханные джинсы и рубаха навыпуск, но выражение лица все такое же нетёплое. А рядом с ним - о, рядом с ним товарищ Морошкина, только загорелая и в маечке в обтяжку. Кабанов берет ее за талию своей наглой лапой, но Катерина выскальзывает:
- Убери руки, Сойер.
- Расслабься, веснушка, - нагло щерится этот тип.
Все происходящее ужасно напоминает мне что-то. Но что? У меня волосы встают дыбом. Думай, Джек, думай... Думай, Джек! - кричу я себе. Мы пили самогон, хорошо... потом ели кашу с грибами... палили по крысам... стоп, отмотай назад! Грибы. Ну, конечно!
Вынимаю пистолет, и как бы невзначай размахиваю им, щелкаю предохранителем:
- Товарищ Замков, - говорю лысому, - расскажите-ка мне больше о ваших легендарных грибочках.
Вот тут-то он и меняется в лице, гад! Горячо, лысая башка?
- Но Джек, остров, - начинает он.
- Смелее, колитесь. Вы, товарищи, тоже участвуйте в исповеди. Впустите свет в темные подвалы души.
И лысый предводитель, покачиваясь в ритм, начинает низким голосом:
Пускай я не Кобзон Иосиф,
Но про грибы спою вам громко -
Такая уж моя грибовая судьба.
И пусть потом от них поносит,
И папа тапком лупит звонко -
Ты жуй гриба, приятель, просто жуй гриба!
- Простите, но мне надо срочно ввести в компьютер цифры: 4 8 15 16 23 42! - нервно заявляет лысый и прячется под столом.
Сойер Кабанов, пританцовывая, идет по комнате:
Я персонаж довольно грубый,
Могу и матомвыдать, каюсь,
И вы не стойте жопою ко мне!
Но если гриб попал мне в губы,
Я, словно котик, кувыркаюсь,
И дружелюбен, как студентка по весне!
Из двери в кладовку на цыпочках выбирается Саламбек. Руки у бедняги связаны, на теле какие-то лохмотья. Лицо в синяках и царапинах, глаза выпучены по-рыбьи:
Я собираю списки всяки,
Плету интриги в темноте, - робко начинает он, -
Порой и сам не знаю, что же я хочу,
Но гриб схомячил - и по сраке, - вдруг медведем ревет Саламбек, -
Могу навешать хоть Кличко,
Хоть динозавру, хоть черному дымку!
Дальше все, как в тумане. Помню лишь как обнявшись, поем мы все вместе, и танцуем что-то вроде канкана (по левую руку от меня Кейт Морошкина, по правую - Снежный Человек), поем на музыку из песни Фрэнка Синатры "Нью-Йорк, Нью-Йорк":
А ну, дружок,
Пожуй грибов,
Когда печален ты, иль хмур, или готов
Ложиться в гроб - забей на гроб, отведай гриб.
И мигом радуга зажжется в облаках!
Кусни пирожное с грибами -
И ты болтаешь с островами,
Пожуй грибов, пожуй грибов.
Кусни пирожное с грибами -
И пляшешь в бункере ты с нами,
Пожуй грибов, па-жуй гри-бов! ГРИ-БОООВ!
* * *
Прихожу в себя я оттого, что незнакомый голос мужественно бормочет над головой.
- Звездная дата 13-15-95. Капитанский дневник промок: из каюты сверху, где проживает посол Тубулакса, капают его выделения. Так что дневник еще и воняет.
Осторожно поворачиваю голову. За моим плечом стоит тщедушный человечек в заляпанном кофе джемпере, плешивенький и мятый, со свекольными от похмелья глазами. В руках бормотун держит изжеванную бумажку с текстом.
- Не обращайте внимания, - шепчет человечек, - я тот, кто всегда невидим. Читаю закадровый текст.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, - говорю.
- Благодарю вас.
Я понимаю, что кресло подо мной вибрирует. Долетают встревоженные голоса:
Бункер каким-то образом превратился в рубку космического корабля. На черном экране люто искрят звезды, а наперерез нашему курсу кто-то лупит из разноцветных лазеров.
- Коммандер, Ниблунианцев поддерживает объединенный космический флот Империи Галаперидольцев! - бесстрастно сообщает женский голос. Вот она, Кейт Морошкина, держит вахту за пультом. Кожа ее потемнела до оттенка кофе со сгущенкой, на голове копна черных волос, лицо украшают гладкие негритянские скулы.
- Рвем когти, - твердо повелеваю, - штурман, полный вперед!
- Но капитан, - капризно отвечает штурман из машинного отделения, - я ведь выжимаю все соки!
- Я сказал - полный вперед. Вы что, глухой?
- Слушаюсь, - штурман с неохотой выключает соковыжималку и идет включать двигатели.
- Огонь всеми торпедами левого борта, - зевая, командую я.
- Но коммандер! - говорит остроухий человечек с черными косыми бровями, - параграф 85926/Ю Галактического Устава категорически запрещает применять субмолекулярные торпеды против Галаперидольской расы.
- Ну натравите на них арктурианских слизней.
- Арктурианские слизни занесены в Красную Книгу!
- Тогда просто киньте в них чем-нибудь тяжелым.
Кейт смотрит на меня осуждающе. Я замечаю, что кожа у нее вновь белая, щечки румяные, а прическа превратилась в колбаски, как у Юлии Тимошенко. Ко мне подходит, переваливаясь, Саламбек с черным горшком на голове и говорит застенчиво:
- Лёха, братан, етить-колотить. Тут, вот какое дело. Я твой отец. Ты извини, если что, дорогой...
К счастью, в кают-компанию врываются Галаперидольцы. Саламбек получает дубинкой по горшку. Меня волокут куда-то во тьму, да я и не сопротивляюсь...
...и в третий раз пришел в себя.
Высокий потолок. Приглушенный свет. Я лежал на белой, как сметана, простыне - весь обмотанный ремнями. Все до единой мышцы ныли, словно после долгой работы. В мозге звенела пустота.
Я поднял голову.
Передо мной сидел мужчина средних лет. Волосы темные, с проседью, торчком. Плохо выбритый, хмурый. В руке какая-то клюка. Хотя на мужчине был серый пиджак, я почему-то сразу признал в нем доктора.
- Ну и как вы себя чувствуете? - сказал он внезапно.
- Более-менее, - тихо ответил я.
- Как ваше имя, помните?
- Алексей... Кондратьев...
- Возраст?
- Тридцать один.
- Где работаете? - предельно цинично спросил доктор.
- Программист, - я отчего-то залился краской смущения.
- Помните что-нибудь?
Я закашлялся.
- Ну...
- Смелей, я же врач.
Запинаясь, я пересказал свои приключения в космосе, на острове, в метро и прочих сомнительных местах.
- Потрясающе вторично, - задумчиво пробормотал доктор и надолго замолчал, глядя в стену.
- Развяжите меня, пожалуйста. Я больше не буду.
Циничный тип не ответил. Он пробовал клыком свою клюку.
- Что хоть было-то со мной?
- Так мы вам и рассказали, - строго прозвучал над моей головой приятный женский голос. Откуда-то появилась пожилая нянечка в зеленом халате, - после всех ваших хулиганств и проделок! Так мы и рассказали, что у вас от компьютерных игр и чтения фантастики разыгралась мозговая лихорадка.
- Мозговая... И что я натворил?
- Так мы и рассказали, держи карман шире, так и разболтали - как тебя сняли со шпиля Главного здания МГУ в чем мать родила! - Вошла в раж нянечка.
- Что ж, не такое уж и преступление.
- Будем, молчать, как могила! Ни за что не расскажем, что ты плюнул на лысую голову ректору, а потом требовал Нобелевскую премию в области самогоноварения!
- Признайтесь, - предельно цинично оборвал нянечку доктор и указал на меня своей клюкой, - а вам не кажется, что вы персонаж фантастического рассказа?
- Нет, - соврал я, не моргнув.
- Честно?
- Честнее вареной морковки.
Я шагал по серой октябрьской улице, устало взметая подошвами кроссовок желтые листья. Накрапывал дождь. В кармане шуршала справка об излечении от мозговой лихорадки... завтра на работу, эх.
- Когда-то давно, - вспомнил я слова циничного доктора, - был я обычным меломаном. Собрал большую коллекцию музыки разных направлений и стилей, от классики до рэпа. Вы, конечно, замечали, какое действие порой музыка оказывает на человека? Поистине магнетическое - мы можем искусственно поднять настроение, или уронить его, солдатам на параде мы ставим бравурный марш, на похоронах включаем заунывное нытье. Легкий терапевтический эффект музыки врачи-психотерапевты отмечали еще в девятнадцатом веке... Я пошел дальше. Стал экспериментировать с мелодиями. Я приглашал талантливых молодых музыкантов, у которых нет ни гроша за душой, но есть огромное желание творить. Сам научился играть на фортепьяно, на гитаре, скрипке и флейте. Вскоре я пришел к выводу, что если у пациента не диагностировано органического поражения коры головного мозга, он с вероятностью более 70% излечим - при правильном применении определенных комбинаций нот. Еще через некоторое время я открыл небольшую практику по терапии мозговой лихорадки. Кстати, ваш случай оказался одним из самых запущенных, Алексей. Нельзя так фантастикой увлекаться, интересуйтесь и реалистической литературой и документалистикой... ведь и там тоже все краски жизни! Рад, сердечно рад, что удалось поставить вас на ноги и вернуть обществу. Держите счёт. Счастливо!
У помойки надрывно кашляла ворона. Мимо пронесся грязный рейсовый автобус, взбаламутил лужу. За серым окном покачивались бабки с авоськами, на их лицах застыло непередаваемое выражение презрительного скепсиса. Скоро начнется час пик, и автобусы пойдут битком, как монгольские кибитки Чингисхана в тринадцатом веке.
Вылечили, значит, - вздыхаю... Ладно, пойду домой... Пожарю яичницу. А не перечитать ли мне Хроники Амбера? М-м?