Аннотация: Глава о том, как с пользой столкнуться с привидением
Около университетской столовки полно народу. Очередь - как вереница молочных сосисок - растянулась от стенки до стенки. Голодные студенты - существа опасные, если ты, конечно, сам не такой же студент.
Лизка пропала где-то в гуще битвы. Искать ее там бесполезно. Она маленькая - метр с кепкой. Точнее, полтора метра, и она всегда носит забавные кепки. Иногда думаю, что мы смешно смотримся с Лизкой: я - метр семьдесят пять, и она - со своей кепкой.
Только вот таким дылдам как я вход в столовку заказан - это Лизка как мышка носится у всех под ногами. Видно лишь, как мелькает серенький хвостик.
В такие моменты понимаешь, что настоящая жизнь начинается именно здесь - в общественной столовке. Только здесь математики и гуманитарии смешиваются в один большой винегрет. Или щи какие-нибудь. Или суп гороховый. Вообще я ненавижу гороховый суп. Меня им бабушка в детстве перекормила - может, от этого такая и выросла. Жирафиха, ей-богу! Но не подумайте - я не комплексую. Просто я очень люблю животных.
- Юлька, лови меня! - раздается вопль откуда-то из толпы, и я сразу - пунцовая как помидор. На меня тут же устремляются десятки пар разъяренных глаз. Так и хочется скромно улыбнуться и сказать, что это не меня так зовут, а какую-то другую Юльку. Вот тогда Лизке придется самой выкручиваться.
Но она знает, чем меня задобрить. О да, обед в университетской столовке после трех бесконечных пар! Эти горячие бульоны и капустная солянка с черным хлебом! Я бы душу за них продала.
Мы усаживаемся в самом углу столовой - подальше от гудящей толпы. У акробатки-Лизки в руках четыре тарелки с дымящимся содержимым и два стакана с компотом. Лицо ее раскраснелось, и кажется, что она совсем не дышит - боится спугнуть свой обед.
- Ты просто чудо, Лиза, - улыбаюсь я и без лишних разговоров выхватываю у нее из рук половину ноши. Тут же начинаю есть и даже не обращаю внимания на то, что горячая жидкость обжигает рот и язык. Зато желудок моментально согревается - я уже чувствую, как теплый бульон бежит по пищеводу!
- Как ты можешь быть такой прожорливой? - хмурится Лизка, а я только пожимаю плечами. За такую фигуру как у меня любая супермодель на костер пойдет или заречется никогда больше не есть молочного шоколада. А я вот ем сколько душе угодно - и ничего! Бабушка говорит, это у меня хороший метаболизм. Что это точно значит, я не спрашивала, но я с детства боялась крови и врачей, так что все, что затрагивает медицина, для меня чисто фантастика.
- Это ты меня еще по вечерам не видишь. - Рот набит под завязку - ну и что? - Уж от маминой стряпни меня танком не оттащишь.
Лизка не отвечает и вяло ковыряется в своем овощном салате. Она из тех людей, кто университетскую столовку воспринимает как суровую необходимость, а не как мгновения настоящего блаженства. Нет, Лиза вовсе не толстая и очень даже ничего, если присмотреться. Тускло-рыжие волосы, стрижка под мальчика, огромные глаза и маленький аккуратный ротик. Она совсем не похожа на тех крокодилиц с километровыми пастями, которые поддерживают свою внешнюю привлекательность только за счет косметики. А вот я, честно признаться, всю эту ерунду просто ненавижу! Мама говорит, что придет время, и даже мне придется взяться за помаду. Надеюсь, что такие времена не настанут никогда.
Мама у меня что надо. С бабушкой они, правда, совершенно разные люди и часто ссорятся по пустякам, но готовят они обе - ну просто пальчики оближешь! Еще бы они не спорили за место у плиты (недаром говорят, что двух хозяек на одной кухне быть не может), так вообще цены бы им не было.
Мы живем втроем в трехкомнатной квартирке, и среди всего этого малинника всего один мужчина - пес Марс. Он - настоящая породистая лайка с голубыми как небо глазами, и я назвала его так не потому, что очень люблю одноименные батончики. И если мне предложить шоколадный батончик и тарелку борща, то я, безусловно, выберу последнее, но не назовешь ведь собаку борщом!
- Ты компот будешь? - Я Лизку знаю: она местные колдовские варева, как она их в шутку называет, на дух не переносит. При словосочетании "компот из сухофруктов" у нее начинают подрагивать коленки.
Лиза качает головой и отодвигает от себя граненый стакан с подозрительным содержимым насыщенного персикового цвета.
- Когда мы в последний раз на солнце нежились? Я уже и не помню, Юль, - бормочет она, и от удивления я в одночасье перестаю жевать.
За окном февраль - та еще холодина, но весна настанет буквально через несколько дней, так что Лиза снова киснет по пустякам. Мама говорит, что Лиза - ранимая душевная натура, и что я должна поддерживать ее. Но Лизе все время что-нибудь не так. Знойным летом ей хочется зимы и покататься на санках, а в такие дни, как этот - она тоскует по солнцу и пикникам. И где, спрашивается, тут логика?
- Оглянуться не успеешь, как на летнюю сессию попадешь, - успокаиваю я подругу. - Мы с тобой еще по магазинам прошвырнуться успеем и купим себе по очередной паре дурацких очков.
- Правда? - Лизка прищуривается. А я знаю, когда она так прищуривается - это недобрый знак.
- Правда-правда, - обещаю я и скрещиваю в воздухе два пальца - указательный и средний - это у нас такой своеобразный знак обещания. Дедушке Ленину с его броневиком и не снилось. - Ты только это, Лиз, салат жуй.
Подруга кривится, но вслух возражать не решается. Кажется, она уже давно поняла, что жилетка из меня никакая - розовощекий Павлик с бизнес-факультета и то выразит больше сочувствия. Но уж такая я есть! Единственный ребенок в семье - избалованная, эгоистичная. Нет, не подумайте, я не стерва какая-нибудь бесчувственная - все дело в том, что я привыкла относиться к жизни просто. Я не жду волшебника в голубом вертолете, хотя не прочь помечтать. Это жизнь такая: сначала рождаешься, родные тебя холят и лелеют, потом идешь в садик, в школу. Школу заканчиваешь как все - не идеально, но мозгов, чтобы поступить в институт, хватает. В общем, все как у всех: первый прыщ, первый парень... А теперь сидишь и ждешь, пока тебе выдадут диплом (бумажка, которой почему-то радуются все работодатели) и ты не пойдешь работать куда-нибудь в душный офис. На журфак меня мама затащила. Не то чтобы я очень сильно сопротивлялась, но за всю свою недолгую жизнь других талантов, кроме как бумагомарательства и сочинительства, почему я домой заявилась в час ночи (пижамная вечеринка у подруги - да-да, а вы что подумали?), я не нашла. Нет, я конечно не Шекспир да и стихи сочинять не умею, но податься было больше некуда. Не проектировать же мне ракетные установки!
С Лизой мы подружились сразу. Мы вместе заблудились с ней в первый же день и торжественно прогуляли вводную лекцию, на которой профессора обычно рушат надежды студенцев-новобранцев. Нам, как видите, повезло. За прогул в итоге не влетело, но наболтаться о не знакомых нам прелестях студенческой жизни мы с Лизкой успели сполна. Сидели на широком подоконнике в пролете между третьим и четвертым этажами и рассказывали друг другу о себе. Уж поверьте, заставить прекратить болтать двух девчонок с журфака практически невозможно. Это, между прочим, научно доказано.
Лизка тогда рассказала мне, что приехала в Москву из Тулы и что у нее там вся семья осталась. Отпустили они дочку благословясь и даже денег обещали временами присылать. Я ей, в свою очередь, рассказала о себе все, что вспомнила. И как я Гришке во втором классе клеем дневник перемезала, потому что учительница ему двойку поставила, а я решила однокласснику помочь, потому что в Гришку была до безумия влюблена. И как я ногу сломала на физкультуре, и как родители на четырнадцатый День рождения подарили мне наикрутейший черно-белый мобильник. Может, Лизке про все это слушать было и неинтересно, но зато мы подружились, и, как говорит Лизка, у нее теперь в Москве связи есть. "Связи" из меня, конечно, никакие, но зато как солидно звучит.
Только надеюсь, что подруга из меня не такая уж никудышная. Недостатка у меня только два: я болтаю без умолку, если не ем, и набиваю себе щеки как хомяк, если не болтаю. Редко, но бывает, что два эти недостатка превращаются в один большой. Это я про университетскую столовку - вкусная еда и приятные слушатели - два в одном.
Обычно к нам еще подсаживается тот самый Павлик с бизнес-факультета. Временами, его девушка Ира - с туристического. Если заскучали, еще появляются сестрички Щегловы. Вера и Валя выглядят на одно лицо, хотя у них разница в два года. Одна учится на третьем курсе, а вторая на первом. И обе будущие программистки с железными мозгами и встроенными материнскими платами вместо сердец. Но, несмотря на всю кажущуюся жесткость, они довольно-таки веселые и болтают, бывает, даже больше меня. Кто бы сомневался в том, что меня это немного раздражает.
Но сегодня нет никого. Ни Павлика, ни Иры с туристического, ни даже балаболок-программисток не предвидится. Все они затерялись где-то в очереди за компотом или вовсе вышли на ступеньки покурить, а заодно и подышать свежим воздухом.
Может, оно и к лучшему.
- Сегодня пятница, Лизка. Может, сходим куда, - предлагаю я. - На Воробьевы горы или в кафешке посидим.
- Давай в кафе, - говорит Лиза. - На улице и так холодрыга, что мозги мерзнут, к тому же, ты у меня, Юлька, вечно голодная. Все равно придется идти тебя кормить.
У Лизы, в отличие от меня, всего один недостаток, но зато какой! Она - альтруистка. То есть моя полная противоположность. Даже если у нее в кармане лежат последние двести рублей, она все равно предложит заплатить за все самой. Стоит ли говорить, что я при этом чувствую себя жутко неудобно, а она не при каких обстоятельствах потом денег с меня не возьмет. А чувствовать себя виноватой - это гораздо хуже, чем платить за чужой кофе. Муки совести - штука приставучая. Так и замучают тебя потом во сне, что не проснешься.
Чтобы не отвечать (уж больно пюре картофельное сегодня вкусное!), пожимаю плечами. С этой маленькой рыжей бестией спорить все равно бесполезно - тут остается только смириться.
В университетской столовке со своими мыслями наедине не останешься. Тут так шумно и столько запахов, что варианта два - либо ешь, либо проваливай. Не знаю, как тетя Галя продает тут пирожки уже Бог знает сколько лет. Я бы на ее месте оглохла или ослепла. Причем, специально. Но она непробиваемая и неуязвимая, наша тетя Галя. Иногда мне кажется, что она дублировала Терминатора в одноименном фильме. По крайней мере, на лицо они уж очень похожи.
- Юль, конспекты давай. Все равно есть не хочется. - Лиза отодвигает в сторону тарелочку с недоеденным салатом и подпирает голову кулачками.
У нас с ней договор, выгодный обеим сторонам. Я пишу конспекты по понедельникам, средам и пятницам, а она - по вторникам и четвергам, потому что медленно пишет. В соответствующие дни, когда, например, конспекты составляет Лизка, я на лекциях официально занимаюсь ничегонеделанием. Что мне там Грибоедов и его критики? Чтобы расслабиться, лучше всего включить плеер на минимальную громкость и тихо себе музицировать на последнем ряду. Главное - не забыться и не начать подпевать вслух. Это чревато последствиями.
Не отрываясь от пюре, я достаю из сумочки тетрадь на кольцах с Микки-Маусом на обложке и протягиваю ее Лизе. Что и говорить, даже поступив в институт, я так и не выросла в каком-то смысле этого слова. Нет, сантиметров как раз хватает, а вот серьезности как раз не помешало бы. Это я признаю и сдаюсь на милость победителя.
- Писала бы ты без этих закорючек и завитушек, цены бы тебе не было, - вздыхает Лиза. Но ей не на что обижаться - строчу я как пулемет, так что даже завитушки качеству текста не помеха. А если так, то что придираться?
На ее ворчание я обычно не отвечаю. Друзья - это всегда самопожертвование. Так меня мама учила. Она говорила, что нельзя иметь друзей и думать только о себе. "Когда хочешь сказать что-то, просто посчитай про себя до десяти. Если в душе все еще кипит - говори".
До такой точки кипения мы с Лизой еще никогда не доходили, хотя и знаем друг друга уже почти два года. Но если вдруг придется, я сумею ее уломать и мы пойдем есть мороженое и пить горячий шоколад.
Это в фильмах все сложно. В жизни по-другому. Если у тебя добрые помыслы, все будет хорошо. Но важнее всего не искать приключений на свою пятую точку, не мечтать о голубоглазых принцах и не зачитываться пробуждающими подобные фантазии книгами. Не нужно искать неприятностей, и они не будут искать тебя. Вот такая вот простая жизненная философия, и уже вот как девятнадцать лет этот механизм работает как швейцарские часы. Все шестеренки на месте и движутся в синхронном темпе, отсчитывая отведенное мне время. Может, кто-то сочтет такой подход к жизни пессимистичным, но я ничего не могу с собой поделать. Не все девушки, что учатся на журфаке, законченные романтики.
У каждого есть своя правда - в это я верю. Своя правда у Лизы, у тети Гали, которая продает пирожки, у мамы, у бабушки. И даже у Марса - пусть собачья, но тоже есть правда. Мне нравится жизнь, которая у меня есть. Нравится приходить каждый день в университетскую столовку и нюхать отдаленно знакомые запахи. Нравится думать, что через несколько лет, возможно, у меня будет своя семья. Но даже тогда, что бы ни говорила мне мама, я не возьмусь за помаду. Это моя правда.
И чтобы разубедить меня в моих представлениях об окружающем меня мире, надо взорвать его. Иного способа нет.
- Ты все?
Я поднимаю голову и ловлю на себе внимательный взгляд Лизкиных карих глаз. За то время, что я уделила трем блюдам и компоту, она на одной коленке уже успела переписать весь конспект.
Из-за февральских морозов по пятницам нам сделали укороченный день, так что на сегодня уже не было необходимости забивать себе голову композицией и онегинскими строфами. Но если руководство подумало, что, воспользовавшись таким подарком, мы сразу кинемся домой, то они жестоко ошибаются. Свободный студент - опасный студент. Такой же опасный, как и голодный студент.
- Кофе? - напоминаю я, и Лиза снова вздыхает.
- Кофе, Юля, кофе, - кивает она. И добавляет: - с булочками.
Со счастливым выражением лица (я знаю, что счастливым), я складываю тарелки аккуратной стопочкой и, торопливо пробираясь сквозь еще не рассосавшуюся толпу, отношу грязную посуду. Это какие-нибудь первокурсники оставляют тарелки там же, где едят, а я вот работников столовой уважаю за их бескорыстный труд. Университетская столовка - она как храм, а повара и посудомойки - словно таинственные жрецы, которые каждый день колдуют над рагу и превращают жирные тарелки в кристально сияющие блюда. Хоть на королевский стол подавай!
Мы с Лизой выбираемся из столовой, забираем из раздевалки свои пуховики и выползаем на улицу.
Я холод люблю. Бабушка говорит, что мой дедушка был настоящий финн и любовь к морозам у меня от него. Я эта... как его... хладнокровная, во. Нет, я и солнышко, конечно, люблю, но к минусовой температуре у меня любовь особая. Ловить ртом падающие снежинки или поваляться в сугробе, совсем как в детстве, когда на ногах не капроновые колготки были, а шерстяные подштанники. Вот это я понимаю! К тому же, когда холодно, то стоит одеться потеплее, шарф затянуть потуже и натянуть шапку на уши, и уже тепло! А летом - как ни крути, от жары спастись не так-то просто.
И все же склонностей к мазохизму у меня пока что не наблюдалось. В прорубь не прыгаю, санки языком не лижу, в нижнем белье на балконе не прохлаждаюсь.
Вот Лизка - еще та неженка! Ей сколько свитеров не натягивай, сколько шерстяных носков не прячь под меховыми сапожками, все равно она мерзнет буквально за несколько секунд. Щеки красные, как свеклой напомаженные, губы дрожат, ручки прячутся в варежках. И без того бледная, в мгновение ока Лиза прекращается в живого мертвеца. Если бы не румянец на щеках, то можно было бы именно так и подумать.
- Дав-вай в метро, - стучит зубами Лиза и прикладывает пропускную карточку к автомату. Охранник, имени которого я за два года учебы так и не запомнила, с подозрением смотрит нам вслед. Казалось, он совсем не замерз - на нем даже шапки нет. Но что нам до безымянных охранников, когда на дворе минус двадцать.
Обычно мы огибаем территорию института, где по лавочкам разбросаны разные университетские компашки. Пять минут посидим здесь, три минуты там... Такой обход помогает узнать все последние новости и узнать, как дела у старых знакомых. Плюс, везде, даже в противоборствующих группировках, тебя считают своей.
Сегодня, по-видимому, одинокие промерзшие лавочки пустуют. В такой мороз и хозяин собаку из дома не выгонит - не то что мы будем отмораживать себе почки и стучать зубами. Лучше - в метро. В метро гораздо теплее.
С сожалением я оглядываю трех студенток-первокурсниц, покидающих здание института следом за нами. Только первокурсницы могли догадаться по такой гололедице прокатиться на шпильках. Им бы стоило поучиться у Павлика с бизнес-факультета - он даже свою девушку Иру с туристического заставляет одевать свои сапоги, больше напоминающие два огромных танка. Ира не жалуется, впрочем, стала бы она жаловаться на такого заботливого парня.
Эти три красотки сейчас думают, что для них главное - не разрушить сложившийся имидж, не потерять несколько пунктов в шкале своей популярности. Но как их убедить, что в такой мороз все парни, которых они пытаются завлечь своими павлиньими хвостами, либо сидят дома, либо уже водят своих девушек по Арбату в армейских сапогах. Тепло и практично, а главное - оба довольны.
Вообще всех девушек в институте я подразделяю на несколько категорий. Первая, выпендрежницы обыкновенные. Одинокие. Ищут свою вторую половинку с бизнес-факультета. На худой конец, с налогового или с юридического. Косметики на таких порой больше, чем кожи. Они любят одеваться по последней моде, но в недорогих магазинах. Как правило, принцы с налогового рано или поздно появляются, но долго не задерживаются, и вся кутерьма начинается сначала. С выпендрежницами знакомств лучше не заводить - их репутация имеет две стороны. К тому же, рядом с ними чувствуешь себя настоящей замарашкой.
Вторая категория, это белые крысы. Они обыкновенно тусуются около выпендрежниц, и их легко отличить по преданному взгляду и восторженным улыбкам. Мечтают стать такими же, как их кумиры, но чаще всего остаются лишь тупыми пародиями на шик и манеры последних.
Третья категория - серые мышки. Думаю, тут комментарии не особо нужны. Они носят очки и растянутые свитера. В школе учились только на отлично, и в компаниях выживают лишь за счет своей начитанности. Порой забавно послушать про то, сколько весит новорожденный китенок или сколько же на самом деле звезд на американском флаге. Мышки - забавные, но не более того. У них свои высшие цели. Они мечтают сделать себе карьеру и выбиться к люди. Думают, что со временем могут стать круче, чем выпендрежницы, и когда-нибудь покажут им язык.
Вы спросите, а кто же тогда я?
Таких, как я, меньше всего. Мы не вымирающий вид - такие всегда есть в определенном количестве на каждый коллектив. Мы - редкость. Мы - пофигистки.
Если и есть такие, кому все равно, к какой группе принадлежать, как краситься и как выглядеть в чьих-то глазах, так это мы. Есть вариант, что мы произошли от белых крыс, которые осознали свое "я", но всю физиологию - это, пожалуйста, к Дарвину. Я могу сказать только одно - не относиться ни к какой компании - это круче всего. В итоге - никакой ответственности, никаких обязательств. Все, что нас связывает с остальными девушками, это пятиминутные разговоры в уборной. Мы не испытываем ни к кому неприязни, даже к выпендрежницам. Мы - нейтральная сторона. Мы не одеваемся как серые мышки, но и не зацикливаемся на том, что носим.
Нас не сразу видно в толпе. Мы такие обычные, что сливаемся с ней. И получается, что серых мышей видно сразу, а нас нет. Мы - как кошки - у себя на уме. Мы не загоняем себя в жесткие рамки, но и не прогуливаем все лекции подряд под кадкой с пальмой в рекреации.
Одно время Лиза чуть было не присоединилась к белым крысам. Тогда мы с ней еще не так близко общались, и бедная девочка не знала, куда приткнуться. О существовании пофигисток она тогда еще даже не задумывалась и с отчаянием глядела на выпендрежниц. Не знаю, что бы с ней было, если бы я не объяснила ей, что ей не обязательно становиться такой же. Это великий дар - быть собой.
В вестибюле метрополитена я стягиваю перчатки и позволяю холоду колоть бесчувственные ладони. Рядом жмется Лизка, но руки из карманов высунуть не решается. У нее покраснел и распух нос, а ноги выбивают чечетку замерзших аборигенов.
- Давай, - подбадриваю ее я. - Подумаешь, холодно. Сейчас через пару остановок отогреемся горячим шоколадом.
Обещание призрачное, но Лиза поддается и нехотя вынимает руки из карманов. На лице у нее такое мучение, какое не вызывает у нее даже компот из сухофруктов. В такие моменты она напоминает маленького промокшего котенка, которого оставили мокнуть под дождем. Или, как в нашем случае, мерзнуть в московской подземке.
Изо рта у нее одно за другим вырываются облачка белого пара.
- Лизка, не играй умирающего лебедя. - Я толкаю подругу через пропускные ворота, опасаясь как бы она не примерзла к полу прямо в вестибюле метро. Тут, конечно, красиво, недаром ведь говорят, что наше метро - самое великолепное метро в мире. Но Лизу я тут пока оставлять не собираюсь. Кто-то ведь еще должен писать конспекты по вторникам и четвергам.
Несколько станций вверх по ветке - и мы уже на месте. Люди в вагоне, как замороженная рыба, молчат и поднимают повыше воротники. Право слово, селедка под шубой. Глядя на таких, сам начинаешь мерзнуть до костей. Вот что значит сила внушения!
На нашей станции мы торопливо, не говоря друг другу ни слова, семеним короткими шажками к любимой кофейне, стараясь не поскользнуться. На небе горит замершее солнце и греет нас иллюзорными лучами. Но даже иллюзия солнца - это уже что-то. Лучик света в темном царстве, как говаривал один умный человек. Кажется, что-то такое я слышала на лекциях.
Оставив Лизку отогревать попу стулом, я заказываю горячий шоколад (Лизке), латте (себе) и два пирожных с заварным кремом (за калории Лизка меня убьет, подуется, а потом обязательно оставит свое пирожное мне).
Скажу сразу, в совпадения я не верю. Как не верю в инопланетян и переселение душ.
И я не верю в то, что парень, на которого я проливаю свой кофе, оказывается на моем пути абсолютно случайно. Я могу поверить в то, что Марс понимает то, о чем я говорю. Что всех нас ждет глобальное похолодание и скоро мы все замерзнем, но только не в это.
На это моей слабенькой веры не хватает.
- Ой, извините, - пищу я от неожиданности. Стою как дура на рельсах и жду следующего поезда.
У него подозрительный взгляд. Как будто это не кофе на него вылилось, а я какими-то магическими ухищрениями заставила горячую жижу вылиться прямо на него.
Как назло, у него белая рубашка. Парень будто нарочно расстегнул черную куртку из грубой кожи и с меховой подкладкой, чтобы пятно расплылось именно на его белоснежной рубашке.
Так повезти могло только мне.
Он смотрит на меня, потом переводит взгляд на рубашку. В его глазах не злость, не страх. Я читаю там... недоумение? Как будто он совсем не ожидал, что помимо него в кофейне еще есть живые люди.
- Неплохо было бы вернуть все назад, а? - спрашивает он. Голос у него грубый, как наждачная бумага, но не хриплый. Он не улыбается, не сглаживает ситуацию, а только наоборот - стремится ткнуть меня носом в то, я натворила.
Подобные снобы просто выводят меня из себя.
Как и учила мама, мысленно я считаю до десяти. Медленно, смачно. Наверное, со стороны выгляжу полной дурой.
Что в таких случаях принято говорить?
"Я оплачу вам химчистку"? Нет, не то. Моей стипендии не хватит на такого мерзкого типа. Да у него же на лбу написано: "я всегда прав". К несчастью, такие, как он, обычно и оказываются правы. Сейчас, например.
Как будто я специально облила его этим чертовым кофе! Хорошо, что я пью без сахара, иначе буря была бы неминуема.
Хотя, куда уж хуже?
- Да, - наконец соглашаюсь я, - было бы неплохо.
Есть один простой способ выйти из воды ну если не сухим, то хотя бы с намокшими ногами, - это признать свое поражение. Этому меня тоже научила мама. По профессии она технолог на кондитерской фабрике, но ее душа всегда лежала к психологии. Она умеет разбираться в людях.
Еще она говорила мне, что с психами надо разговаривать спокойно и вежливо, а то они особы легковозбудимые - как набросятся и голову откусят - секунды не пройдет.
Парень снова щурится, и меня просто бесит этот взгляд. Будь я выпендрежницей, я бы подумала, что он разглядывает какую-нибудь блестящую бирюльку у меня на шее, но нет. Сомневаюсь, что такого как он сможет заинтересовать гроздь самодельных фенечек, болтающихся у меня на шее и руках.
Как же неловко!
- Мне так жаль, - бормочу я себе под нос и поступаю единственно разумным путем - делаю ноги. Некультурно, но все же. Я не железная и даже не кирпичная, так что быть виноватой перед подобного рода людьми не люблю.
Я сажусь за наш с Лизой столик (на самом деле он не наш с Лизой, но мы сидим за ним каждый раз, как приходим в это место) и ставлю ей кружку с дымящимся горячим шоколадом, а перед собой - злополучную кружку, без моего ведома опустевшую наполовину.
- Ты с кем разговаривала? - интересуется Лизка. В ее глазах мелькают разноцветные огоньки - совсем как на новогодней гирлянде.
- Возомнил о себе черт знает что, - ворчу я. - Нет, Лизка, больше в это место я ни ногой.
- Странно. - Подруга принимается греть руки о теплую чашку. Куртку она так и не расстегнула, несмотря на то, что в помещении было отнюдь не так холодно, как за окном. - Мне показалось...
- Ну, что? - допытываюсь я.
- Ничего.
Лизка склоняется над своей чашкой, словно пытается что-то в ней отыскать. Выбившаяся из-под шапки прядь рыжих волос, будто маятник, едва заметно покачивается в воздухе. Из Лизы выходит плохая лгунья, это я поняла уже давно.
- Лизка, колись, - требую я, - что тебе показалось?
Она качает головой, словно пытается вытряхнуть навязчивую мысль из головы.
- Там никого не было, Юль. Ты остановилась посередине зала, словно тебя кирпичом по голове шандарахнули. У тебя такое лицо было... ошеломленное.
- Конечно, я ведь пролила кофе на того черноволосого парня, - подсказываю я.
- Как знаешь, - смиряется Лиза, но лицо у нее все равно задумчивое. - Значит, показалось.
Любопытство берет надо мной верх, и я поворачиваюсь, чтобы отыскать наглеца. Ну не могла же я его выдумать! Фантазия у меня, не спорю, развита хорошо, но не до такой же степени!
Мое лицо на мгновение озаряется торжеством победы. Вот он! За столиком у стены в противоположном конце зала. Всего на какую-то долю секунды наши взгляды встречаются, и я уже жалею, что поддалась на провокацию любопытства.
А затем - парень подмигивает мне и растворяется в воздухе.