Аннотация: Небольшая зарисовка в стиле магического реализма. Исключительно экспериментальная и, можно сказать, дебютная...)
Когда я впервые услышал о нём?
Это было в день, когда шёл дождь...
Я помню, как наш серый Опель прорывал пелену ливня в паре миль от клиники Брэксхолл. Лин сидела на заднем сиденье и задумчиво выводила на запотевшем стекле причудливые цветы.
По радио пела Долли Партон. Её мелодично-грустный голос вторил мерному стуку капель и тихому скрипу дворников.
Это была среда. Да. Именно по средам мы посещали Брэксхолл. А ещё в две первые субботы месяца, когда необходимо было делать дополнительные анализы.
Нет, Лин не любила дождь... Я это точно знаю.
В ненастье она казалась будто взрослей, чем есть на самом деле. Серьёзней и отрешённей, чем обычно, с каплей необъяснимой печали на дне карих глаз.
Чаще всего она часами рисовала в своей комнате, либо лепила из пластилина.
Обязательно зелёного...
Память - странная штука, такие мелочи застревают в ней навсегда.
Тогда, в тот день, на той дождливой дороге всё началось с лисы...
Резким движением я вывернул руль так, что свело костяшки пальцев. Свист тормозов на мгновение стал единственным звуком на земле.
Пару минут спустя, выезжая из зарослей вереска на трассу я не заметил, куда подевалось животное, неведомо откуда нырнувшее под колёса.
Линси словно и не испугалась вовсе. Она сидела, прижавшись к стеклу - тонкая и хрупкая словно палый листок...
Я остановил машину.
- Всё в порядке, папочка, - угадала она мои мысли, - Мы ведь почти приехали.
В глазах зарябило и я отвернулся. В своём белом платье и блестящих туфельках на фоне переливов бродяг-туч она походила на героиню сказок. Добрых и безустанно правдивых.
И... Холод смерти на миг сковал волю.
Я старался прятать глаза от зеркала.
Слёзы тихо скользили вниз и им аккомпанировал дождь.
- Папочка, - она была так спокойна...! Я прикусил рукав и понял, что рушатся бастионы спасавшие меня все эти месяцы, - Папочка, не плачь, пожалуйста.
Её лёгкая ручка легла мне на волосы.
- Я знаю, это был он... - в какофонию ненастья влились дальние раскаты грома.
- Кто он, Лин? - голос предательски дрожал. Ключ зажигания скрипел и отказывался действовать.
- Это он... Я вижу его давно, но только сейчас он стал сопровождать нас...
Крупные капли разбивались о ветровое стекло на миллионы ледяных осколков.
В тот день всё прошло, как и было запланировано.
Всю часть химиотерапии я был с ней. А когда Лин заснула под капельницей, выскочил за дверь и, неуклюже сбив проходящую медсестру, помчался в конец коридора.
Меня вырвало при входе в туалет. Я сел на холодный пол не в силах ни встать, ни даже пошевелиться. Взгляд скользнул по сумраку сине-белых стен.
В паре футов, на одной из раковин, сидела небольшая серо-чёрная птица и смотрела, кажется, прямо на меня. Изучающе и невозмутимо.
Тишина звенела вокруг. Холод плиточного пола под ладонями был единственным напоминанием, что я не сплю.
Той осенью мы перестали ездить к врачам.
Мы часто гуляли по центральному парку и кормили белок в скверах. Пили горячий шоколад в турецком кафе и по-пятницам слушали концерты молодых скрипачей на набережной.
Каждый вечер Лин читала вслух в гостиной. Шотландские легенды и повести о рыцарях круглого стола.
Наряжаясь в разноцветные платья и заплетая в волосы пёстрые ленты, она спускалась вниз всегда к половине седьмого. Изящная и легкая в тёплых отблесках огня нашего камина.
- Сегодня я Гвиневера! - объявляла она, кружась так, что пурпурные ленты на голове сливались в одно неистовое кольцо.
Я говорил, что ровно в десять мы гасим камин и отправляемся спать, и последние несколько минут перед назначенным временем маленькая Гвиневера читала быстро и взахлёб, а её бледные щёки розовели.
Порой Лин рассказывала мне свои истории.
О том, что видит во сне духов дождя, парящих на сновидениях и лишь на краткое время способных пробираться в наш мир.
И что один из них однажды даже открыл своё имя. Ортвин.
- Почему Ортвин? - смеялся я, вдыхая её, такой живой, запах.
- Потому-что это - его имя, - терпеливо объясняла она, - Так его называли родные. Давным - давно... До того как он заблудился во снах.
- Живи всегда! - думал я, прижимая её к себе и чувствуя, как отчаянно бьётся её сердце.
Так по ковру из палых листьев прошла наша осень, и в воздухе задрожала зима...
Сроки, отпущенные врачами, давно истекли, но, вопреки всему, мы с Лин всё так же каждый день гуляли в парке.
Ей становилось всё тяжелее выглядеть беспечной.
Мы всё раньше возвращались домой.
И всё чаще я слышал про духа дождя из её снов...
Однажды вечером, когда выпал первый снег, Лин поведала мне странную историю.
Самую необычную из всех, что я когда-либо слышал.
Она говорила о прекрасных, сияющих замках на лесистых холмах, озарённых светом тысяч радуг. О небесных пламенеющих башнях в перламутровых облаках. Об исполинах-деревьях, возносящих свои кроны далеко ввысь и тонущих в радужном свете. Об изумрудном ковре из цветов и трав, что устилает их подножия. Эта - забвенный край, куда попадают мечтатели, и где у фонтана в королевском дворце их встречает мудрый правитель той страны. Его руки увиты плющом, а голос спокоен и чист.
Там в дворцовых залах день и ночь поют менестрели, а художники без устали пишут полотна. Там лютня вторит скрипке, а поэт арлекину. Там мечтатели вновь обретают забытые детские грёзы...
Она рассказывала про то, как каждую ночь дух дождя переносил её ненадолго в эту страну тысячи радуг и оставлял там одну, гулять по мощёным площадям и узким улочкам игрушечных городов.
Я спросил в тот вечер: почему он не оставался с ней? Почему уходил? И Лин отвечала, спустившись до шёпота, что ему нельзя быть там. Он - изгой, и обречён обитать лишь на краю дождя и во снах.
- Но почему это произошло? В чём он виновен?
Ответ последовал не сразу. В её глазах отражались снежинки за окном, кружащие свой древний хоровод.
- Он сам выбрал это. Выбрал жизнь на краю ливня, чтобы тайком прокрадываться в сны. За это его изгнали. Потому что в краю мечтателей тоже есть свои законы. И они запрещают говорить с людьми...
- Но почему он пренебрёг запретом? - я тоже невольно перешёл на шёпот.
- Не знаю, папа, - пожимала плечами Лин, - Он лишь улыбался в ответ...
Я долго не мог заснуть в ту ночь, наблюдая как первая стужа плетёт замысловатые узоры на стёклах. Мир слушал тишину.
В то утро она не проснулась.
Память - странная штука, сущие мелочи застывают в ней навсегда.
Далеко за полночь лёгкий шум потревожил снег на ветвях возле дома. То ли ветер, то ли птичье крыло...