Это было лето 95 года. Только что прошла прохладная весна и все ожидали щедрой жары от нового времени года. Погода и в правду стала лучше на первые две недели. Достаточно, чтобы мы с моим братом успели как следует расстроиться, сидя последние деньки за партами. Но стоило нам отправится на каникулы, как на город тяжелой тушей навалилась туча и начался ливень. Он прерывался иногда часа на четыре-пять, а потом лил снова. По ночам мы слышали, как он звонко щелкает каплями по крыше и как постанывает наш старый дом.
Он был очень старый. Мама говорила, что его построили ещё до войны. И только расположению в тылу он должен своим хорошим видом. Не знаю, что она имела в виду под "хорошим видом", поскольку крыша тут была дырявая, стены тонкие и пропитанные влагой, в подвале жили такие громадные крысы, что, наверное, могли бы съесть меня целиком! Но больше жить нам и нашим троим соседям было негде. Все они были старичками, так что не могли работать. Зато могли приглядывать за нами, пока мама на работе.
Мама очень много работала. Очень-очень. Иногда она приходила домой настолько уставшая, что засыпала прямо в коридоре, присев на табуретку и даже не успев снять туфли. Я и брат старались ей помогать дома, но мы ничего не могли поделать с протекающим потолком, кроме как вовремя подставлять под образующуюся протечь ведерко или кастрюлю. Мы так же не могли починить сломанный чайник и прогнать летучих мышей с чердака. Соседи всегда старались нас поддержать. Например, баба Гутя каждую зиму вязала нам свитера, а баба Лена готовила иногда ужин.
Я никогда не видел своего отца. Брат мой, Сашка, ещё видел, но не любил о нем рассказывать. Он вообще не любил разговаривать. Такой всегда насупленный, мрачный. Я никогда не мог понять, как ему удается постоянно держать брови сведенными! Но он был очень умным. Учился всегда на одни пятерки и умел даже мебель чинить. А иногда перед сном он мне пересказывал то, что прочел в книгах. Это так интересно! Хотя я всё же предпочитал гулять с друзьями.
Но этим летом мне нельзя было гулять. Мама боялась, что я заболею. И при этом сама заболела, вот глупая! Она постоянно кашляет и возвращается домой бледнее обычного. Но моя мама сильная, она быстро поправится. Если бы только у неё был зонтик. Но нам не хватает на него денег. Брат говорит, что вся мамина зарплата уходит на еду и нас. Если бы я мог, я бы хотел отдать часть денег, которые уходят на меня, на мамин зонтик.
Лето 95 года. Холодное, мерзкое и жестокое. Мы с братом проводили целые дни у подоконника - единственное место, куда меньше всего капало с потолка. От воды на чердаке наш когда-то белый потолок стал желтым и покрылся разводами. Мы освободили весь посудный шкафчик, пытаясь поставить хоть что-нибудь под каждую капающую точку. И теперь весь дом полнился какой-то своей особенной музыкой дождя. На улице она играла сыро, ударяясь об землю и крыши, а у нас в квартире она была особенно звонкая и веселая. Капнет об железную кастрюлю, о пластмассовый тазик, об глиняную чашку. Разные звуки перемешивались в единую мелодию, которую мы с братом слушали все эти дни. Сашка говорил, что его угнетает эта музыка. Мне же она нравилась. Первое время, по крайней мере.
А потом маме стало хуже. Сашка первый заметил, что она не может встать с кровати, и позвал соседку. Маму бил сильный озноб и она стонала от ломоты во всем теле. Баба Гутя сказала, что она серьёзно больна и должна остаться дома. А мы должны за ней ухаживать. Пока баба Лена пошла за врачом (у нас не было телефона, чтобы его вызвать), мы с братом стаскали все одеяла в доме и закутали маму с головы до ног, проверив, чтобы ни одну щелочку не попал холод. Потом мы вскипятили воду в чайничке и поили маму чаем. Она ничего нам не говорила, лишь слабо улыбалась и гладила нас по лицу.
Врач прописал лекарства и наказал ни в коем случае не вставать с постели. Он ещё полчаса посидел с бабой Гутей и Леной на кухне, ворча на холод у нас в доме, и отправился восвояси. Не понравился мне этот доктор. Высокий, с острым носом и круглыми очками, выглядел как какая-то сгорбленная птица. Я надеялся, что он никогда не вернется.
На следующий день брат разбудил меня рано утром. Он выглядел обеспокоенным, так что я поспешил вскочить. Оказалось, что над маминой комнатой накопилось столько воды, что заливало уже всё. Постель вся промокла, и мама дрожала во сне, сжавшись в комок. Мы сразу схватили кровать и попытались утащить из комнаты, но проход оказался слишком узкий. Кроме этой кровати уложить маму было негде. Наши с братом были слишком маленькие для неё. Я помню, когда нам их принесли, она завалилась на неё и, смеясь, болтала торчащими ногами. Сашка и я лежали рядом и повторяли её движения, соревнуясь, кто из нас двоих будет махать быстрее.
Мы нашли место в комнате, где меньше всего капало. Пока я держал два ковшика над мамой, Сашка быстро поменял постельное белье на сухое. После мы поставили их сверху на одеяло. Мама не просыпалась. Сашка сказал мне сидеть дома и следить за мамочкой, а сам надел свою старую серую куртку и побежал к ней на работу. "Её наругают, если никто не предупредит, что она заболела" - так объяснил он.
Часы тянулись долго и скучно. Раньше любимые мной игрушки неожиданно стали мне противны, когда я брал их в руки, у меня появлялось чувство, что я бросаю маму ради них. Поэтому я притащил в комнату стул и сел у кровати. Один раз к нам зашла баба Лена, принесла покушать и справиться о здоровье. Она предупредила меня, что все в доме отправились на "очень важное собрание" в ДК, так что если что-то случится, я должен сам вызвать врача или пожарных.
Лоб мамы пылал. Она тяжело и хрипло дышала, порой измученно поворачивая голову, словно хотела от чего-то избавиться. Я сидел, обняв коленки руками, и неотрывно смотрел на неё. Ещё позавчера её волосы были такими красивыми и блестящими, щеки румяными, глаза ясными. Теперь же она словно вся высохла, побледнела, потускнела. Я слышал, что есть такие чудовища, которые высасывают из людей все силы. Может мама стала жертвой такого монстра, а не болезни? Может тот доктор и был им? Он был такой страшный.
Мама внезапно судорожно вздохнула. Я сразу подскочил, подумав, что случилось что-то ужасное, пока я представлял мрачного доктора-птицу. Но ничего не изменилось. И тут снова вдруг: кап! Ах! Я вскинул голову. Прямо над головой мамы образовалась новая протечь, вода из которой падала на мамин лоб. Я попытался сдвинуть кровать, но она была слишком тяжелой. Трогать маму я побоялся, как и расставленные вокруг кастрюльки и горшки. Пол и так пропитался водой, как губка, Сашка сказал, что если оставить хоть одну течь, то мы зальем соседку - ту сварливую старую тетку, которая целыми днями только и выжидает, кто из мальчишек сделает чего плохого, чтобы потом на них накричать.
Я встал, сложил ладони чашечкой и выставил их над лбом мамы. Кап! Вода была ледяная, словно туча, поливавшая нас сегодня, прибыла из самой Арктики. Кап! Вот уже две соединились в моих ладошках, став едиными. Мама затихла, её дыхание успокоилось. Я сжал губы и продолжил стоять.
Когда мне было 5, мы с семьей ездили на море. Мама держала меня на руках и указывала на волны, увенчанные белыми коронами, которые стремительно подбегали к берегу и, лизнув песок, тут же спешили обратно в объятия моря. Лишь Сашка и его друзья, играющие в догонялки, нарушали это меланхоличное действо. Потом мама стала заходить со мной в воду. Я заскулил, испугавшись, но она лишь улыбнулась и стала приговаривать "По кочкам, по кочкам... В ямку - Ух!". И тут мы с ней резко опустились в воду по самую макушку. Те несколько секунд под водой, когда исчезло всяческое притяжение к земле, я воспринял как волшебство и сразу перестал бояться. Мы с мамой плескались, плавали, звали Сашку, а потом, когда он подбежал к нам, набрали полные ладони и...
- Плюх... - сказал я в тишину, опрокинув накапавшую воду в банку рядом. Она с тихим плеском упала и слилась с остальной жидкостью.
Я снова подставил ладони. На момент близость моря казалась мне настолько реальной, что я чуть не опрокинул воду на маму. Но мы были не на море. Мама не смеялась, а лишь медленно вздыхала, брат бегал не с друзьями, а под дождем. Часы тянулись долго и тяжело, вскоре у меня начали болеть руки. Словно какая-то косточка не туда зашла и что-то натянула. Когда я попытался согнуть руки, у меня это получилось не сразу. Коснувшись маминого лба, я понял, что температура растет. Но я не мог побежать к врачу. Не мог бросить маму, чтобы она одна тут вздыхала и чувствовала, как ледяные капельки воды из самой Арктики капают на её лоб. Я сжал губы и продолжил стоять, защищая её хотя бы от этой, малюсенькой, опасности. Я пропустил несколько капелек, и они быстро скатились по её щекам, как слезки.
Я помню, как мама плакала. Тихо, глухо, сжимая в руке письмо и закрыв глаза рукой. Слезы были большие, гораздо больше, чем у меня, когда я поранил ногу. Сашка мне говорил, что количество и размер слез всегда соответствует горю. Я не знал, чем я мог помочь, поэтому просто подошел к ней. Она посадила меня на коленки и прижала к груди, залившись сильными глухими рыданиями. Я тоже тогда плакал. И Сашка тогда плакал, обняв нас и громко шмыгая носом.
Как же тихо. И мама всё тише. Она словно угасает, как уголек. Я заметил, как медленно охватила её лицо бледность, как уходили её силы. Неужели мама тоже может уйти? Неужели мама... умирает? Прямо сейчас, когда вокруг совсем никого нет, кроме него? Когда он не может никак помочь? Нет, мама не может! Так не бывает, чтобы мама умирала. Она просто не может умереть, у неё же есть он, у неё есть Сашка! Ни одна мама не умирает до детей. Ни одна! Может это просто всё злой сон, который наслал на него доктор-ворон, на самом деле мама уже поправилась и готовит на кухне завтрак.
Я выплеснул воду себе в лицо. Кожу обожгло холодом, я вздрогнул и резко распахнул глаза, надеясь увидеть утро. Но его не было. Я был всё в той же серой затопленной комнате со старыми обоями и серым небом за окном. Мама так же слабо дышала, вода так же капала в мои ладони. Не в силах стерпеть своих мыслей, я заплакал. Сразу, без всхлипываний и кома в горле, просто запрокинул голову и громко застонал, заливаясь слезами. Мне было так страшно, так горько, так обидно. Я ничего не мог сделать, а кто-то забирал у меня мою маму просто так, без причины, и всё, что я мог сделать по этому поводу - не опускать руки, преграждая Арктике путь к маме. По моим щекам катились крупные слезы, скользящие по щекам и шее, внутренние уголки бровей были вскинуты настолько, что мне даже было больно. Внутри было так пусто, словно всё выели, ни оставив ничего.
- Денис..
Я опустил голову. Мама смотрела на меня чуть замутненными глазами. После она коснулась моей щеки бледной рукой и стерла пальцем слезу, тепло улыбнувшись. Я закусил нижнюю губу, чтобы казаться сильным, чтобы она знала, что у неё есть защитник, который спасет её от всего. От злых докторов, от жестоких писем, от ледяных слез Арктики, падающих на лицо.
- Я знаю... - шепнула она и снова закрыла глаза.
***
Через час пришли Сашка, баба Гутя и доктор. Увидев, что происходил, доктор сразу побежал к маминой постели и раскрыл сумку, а баба Гутя отвела меня в сторонку и крепко обняла, сказав, что больше не надо терпеть. Сашка не отходил от мамы.
Доктор сказал, что они пришли вовремя, и если мама продолжит пить лекарства, то вскоре она поправится. Теперь я смог присмотреться к нему получше. Он скорее был похож на дятла, чем ворона. Как только он отошел от мамы, я прибежал обратно к кровати, схватил маму за руку и замер, не зная, что теперь чувствовать. По щекам у меня всё ещё бежали слезы от страха и счастья. Сашка сел на кровать и взял другую мамину руку. Он тоже плакал: молча, не меняя выражения лица, будто не знал о своих слезах вообще.