Что угодно, но только не причуда. Это во-первых. Потому что какие причуды? Пятнадцать суток нам корячатся, плюс штраф.
Рассказа этого на самом деле не должно было быть. Это во-вторых. Потому что какой смысл рассказывать, если никто не верит?
Но всегда хочется узнать, чем все кончилось.
И это в-третьих -- и самое главное.
Вот только чем все кончилось, я боюсь, мы никогда не узнаем. Потому что мы сидим на крыше и не хотим оттуда спускаться. Ведь если мы спустимся, то всё станет ясно.
Попросту говоря -- нам страшно.
Друг другу мы в этом не признаёмся. Отчасти оттого, что бояться, формально, нечего, отчасти оттого, что мы пьяны. Но в основном потому, что признавать это глупо. И так всё понятно. Поэтому Тоха говорит хриплым голосом, слегка растягивая гласные:
-- Ну что-а па-ашли?
-- Канэшна-а! -- отвечаю я. И мы снова никуда не идем. Пялимся на звезды и потихоньку трезвеем.
***
Началось это несколько месяцев назад. С простого вопроса.
-- Ты Свана когда видел?
Сван -- это не национальность. Сван -- это Славка Ванкеев. Красный диплом, внешность ботаника. Гений безо всяких натяжек, с этим соглашались все: деканат, профильная кафедра, одногруппники, одногруппницы, даже у нас на физмате он был достаточно знаменит. И это при том, что ко всем биолого-философическо-филологическим дисциплинам мы относились с известной долей презрения. "Физмат -- это я, физмат -- это мы, физмат -- это лучшие люди страны". Я привез из Москвы и адаптировал эту нехитрую спартачёвскую кричалочку и гордился этим страшно.
Прометей, фактически!
Ну и потом -- кто выигрывал университетский чемпионат по КВНу четыре года подряд? Правильно -- физмат. Ну то есть мы были умные и веселые, и как следствие, остальные факультеты в наших глазах были не совсем полноценны.
Но Свана мы знали.
Тоха даже говорил мне о том, какое открытие Сван успел совершить на третьем курсе, он всегда отслеживал такие вещи ревниво -- до тех пор, пока не осознал, что математиком не будет. Да только я не запомнил, что это за открытие. Капитану университетской сборной КВН нафиг такое знать: мы потому что сами с усами и звезды балета в натуральную величину.
Так вот, не помню, что я ответил на этот простой вопрос. Хотя нет, вру. А хрен его знает, ответил я, пасу я его, что ли. А что? Просто спросил, ответил Тоха. А мне тогда и в самом деле было не до кого-либо. Я только-только устроился на госслужбу, расстался с Мариной, сборная вышла в Первую лигу КВН; в общем, я круто менял жизненные установки, во всяком случае, мне так казалось.
До Свана ли мне было?
***
А потом мы узнали, что Сван преподает генетику в БНЦ.
-- Не, -- возражает Тоха хриплым голосом. Хриплым, потому что нефиг было песни орать под гитару и холодную водку. -- Сначала был Тонхоноич.
-- Только мы доперли не сразу, -- говорю я.
-- Мы, -- язвительно говорит Тоха, и его начинает рвать.
Глядя на него, я тоже начинаю ощущать позывы.
Крыша, ночь, блюем.
Романтика!
***
Была весна, был март. Если быть точными, то в наших краях март -- это не совсем весна. Это зима с лежащим повсюду снегом и чувствительными морозцами. Но вот пахнет вдруг талым снегом и становится ясно -- весна. И небо синее-синее. И солнце, и воздух, и свет, и глаза слезятся.
Я не умру в марте, потому что в марте умереть невозможно
***
Мы с Тохой только что вернулись из Казани, где наша команда разорвала одну восьмую Первой лиги в одну калитку. И встретили Андрюху Тонхоноева. Тоже физматовец. Тонхоноич в ту пору был следаком в Октябрьском райотделе. Если вдуматься, где только нашего брата не встретишь. Опера, торгпреды, начальники, начальнички, госслужашие, ИП-шники, гаишники. Мы всюду. Всемирный заговор физматовцев.
-- Чина!
Я обернулся.
-- Тонхоноич! Блин!
И мы пошли пить пиво. Такая наша карма. Пиво мы не очень, но напиваемся им регулярно. Потому что никто не сидит просто так и не разговаривает. Хотя бы под пиво...
-- ... Ты-то как?
-- Да так... Знал бы, какой хренью я щас занимаюсь.
Так у Андрюхи было всегда. Хрень, муйня, козлы и уроды. Но слушать его было интересно, и мы его слушали.
-- Работаю по жалобе бомжей, прикинь. В демократию играют, козлы. Дескать, тоже люди.
-- А они не люди? -- спросил Тоха.
-- Нет, -- сказал Андрюха. -- Какие они люди? Что в них есть человеческого?
-- Душа, -- сказал я. Мы заржали.
-- А на что они жалуются? -- сказал я, внимательно глядя, как Тоха строит башенку из кириешек. Несмотря на то, что этот строитель планировал затратить на это сооружение всего две кириешки, получалось у него плохо. Сильно хотелось отобрать у него стройматериалы и попытаться самому.
-- ...какой-то, понимаешь, мудак. Поить и кормить буду, говорит. Да тока этим бомжам же нихрена не надо.
-- Нищета развращает не хуже богатства, -- сказал Тоха. Скорчил рожу -- у него опять упала башня. Андрей некоторое время внимательно смотрел за его потугами, а потом сказал:
-- Да! Точно! Боятся они его. А мне что -- в засаде сидеть? Ждать, когда он к ним подойдет? И что я ему предъявлю?
***
"У каждого настоящего ученого должна быть мечта..." -- цитирует Тоха. Я смотрю в светящиеся окна дома напротив и чувствую, что начинаю мерзнуть. Как следствие, начинаю трезветь.
-- А вот не дождется Рома сегодня коньяка, -- неожиданно говорит Тоха и вынимает из сумки бутылку.
И мы продолжаем беседу при звездах.
***
-- У каждого настоящего ученого должна быть мечта. Есть такая мечта и у меня. (Смеётся, журналист улыбается).
-- А Сван ничего, телегеничный, -- сказал Тоха. Мы сидели у меня и смотрели телевизор. "Восточный экспресс" -- есть в нашем городе такая новостийная телепрограмма. На экране аккуратный и чистенький Сван аккуратно и чистенько рассказывал о том, чем он занимается.
-- Ох, красавелла, -- с сарказмом, за которым плохо пряталась глубокая зависть, сказал Тоха. Так Сван всплыл для нас в третий раз.
***
-- Это было как сужающиеся круги, -- говорит Тоха и отпивает с горла.
-- В смысле, спираль, -- говорю я.
-- Круги, -- говорит Тоха. -- Как акула вокруг пловца.
-- Ну это ж спираль, -- говорю я.
-- Акулы не могут плавать по спирали, -- наставительно говорит Тоха.
-- Па-ачему? -- говорю я.
-- Акулы не знают, что такое спираль, -- говорит Тоха.
Мне это кажется сильным аргументом, и я молча отбираю у него бутылку.
***
-- Кстати, вот в этом доме живет Сван, -- сказал Тоха.
Был месяц май, и мы шли к Роме. Шли не просто так, а по поводу. У него родился сын, и мы, пока жена в роддоме, шли поздравить молодого отца. Несли ему коньяк -- до сих пор теряюсь в догадках: реально он ему нравится, или это так... затянувшееся понтерство.
Ему и кальян нравилось курить.
Представляете? Кальян.
Ромка вид имел измученный, будто сам рожал, но нам всё же обрадовался. Быстренько накрыл на кухне, и понеслось.
-- ... и район главное хороший, -- возбужденно говорил Ромка.
-- Ага, -- сказал Тоха. -- Знаменит тем, что здесь живет сам Роман.
-- О-о! А-а! Ы-ы! -- вскричал я. -- Роман! Сам Роман! Кто такой?! Почему не знаю?!
-- Дебилы, -- ласково сказал Роман. -- Бомжей здесь нет, вот что. Редко-редко забредет кто. А так уж года три я их тут не вижу.
И вот тут Тоха напрягся.
***
-- Да как-то сразу в голове моей связалось. Бомжи и Сван. Сван и бомжи.
Я допиваю бутылку и ставлю её на крышу. Плоская крыша с мягкой кровлей. Сейчас таких в городе практически не осталось. Все пятиэтажки перекрывают шифером, а то и вовсе сооружают мансарды.
Тоха тут же пинает бутылку. Не сильно, но вполне достаточно для того, чтобы она упала и покатилась. Так мы стоим и смотрим, как она катится к краю. Бутылка докатывается до края и исчезает.
-- А если кому-нить на голову? -- спрашиваю я.
-- Если единственное, что человеку мешает жить, так это бутылка из-под коньяка, упавшая на голову... -- говорит было Тоха.
И тут снизу начинают орать.
***
Когда мы вышли от Ромки, Тоха сразу потащил меня к Тонхоноичу.
-- Да ты охренел.
Как видите, я пытался возражать. Краешком сознания я понимал, что двум пьяным очкарикам заявляться в Октябрьский ОВД в первом часу ночи -- не лучшая идея. Но Тоха был неумолим как паровой каток.
-- Счас или никогда, -- пыхтел он и тащил меня за руку вперед по синусоиде. -- Куй железо, пока молод. Вини, види, пух!
Это для вас бред, а для квнщика -- нормальная практически речь. В общем, он меня убедил, что идти к Андрюхе надо. Потом я его убедил, что мы идем не в ту сторону. Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и пошли в отделение; самое смешное, что никому из нас не пришла в голову мысль идти к Андрюхе домой. Мы были уверены, что он в ОВД. С усталым и добрым лицом сторожит наш порядок и с нетерпением ждёт наших смутных подозрений касательно Свана.
Оперативный дежурный не сразу понял, чего хотят от него два очкарика. Как-то не вязались у него в голове наше игривое "Тонхоноич" и образ старшего лейтенанта милиции А.Тонхоноева. В конце концов, он попытался нас оштрафовать на пятьсот рублей.
Почему именно на пятьсот? Этого я не знаю до сих пор.
-- Без проблем, -- бодро сказал Тоха. -- Ща всё решим. Деньги есть?
-- Нету, -- сказал я искренне.
-- А у тебя? -- обратился Тоха к сержанту, сидевшему в дежурке за пультом.
***
Тонхоноич забрал нас через два часа и увел домой, благо жил неподалеку.
-- Скажите пожалуйста, -- бурчал он, пока мы шли по ночному городу. -- Забаву нашли. Делать мне нечего, как в три часа ночи с каталажки вас вытаскивать.
Мы помалкивали, чувствуя себя не совсем правыми.
И лишь полчаса спустя, когда мы сидели и пили чай, Тоха не выдержал.
-- И чего там с бомжами?
-- Какими бомжами? -- Андрей вопроса не понял.
-- Ну мудак там ходил.
В тот момент мне действительно казалось, что после моей реплики всё станет предельно ясно. Андрей посмотрел на меня и решил сделать вид, что не услышал.
-- С бомжами как обычно, подняли три трупа.
-- Да не про трупы. Мы про живых. Которые жаловались, -- Тоха, когда пьяный, бывает очень настойчив.
-- А-а. Да фигня эти бомжи. Ну, походили опера по району, поспрашивали. Это ж народ такой, толком сказать ничего не могут. Перестал он к ним ходить, в общем.
-- Разлюбил, значит, -- сказал я.
-- А вот трупы интересные, -- сказал Тонхоноич, игнорируя мой тонкий юмор. И замолчал.
-- И чего в них интересного? -- спросил Тоха.
-- У них раны, -- сказал Тонхоноич.
-- У трупов раны, -- мечтательно сказал Тоха. -- Как необычно.
-- Короче. Идите спать! -- Похоже, мы всерьёз его достали.
Мы пошли спать.
***
У кого-то может сложиться впечатление, что в этот год мы только и делали, что бухали и отслеживали Свана. Это не совсем так. Вернее, это совсем не так. Я в тот период активно ухаживал за Ольгой, ныне любимой женой, Тоха вовсю зарабатывал репутацию бешеного копирайтера, а команда наша пёрла победным маршем по казанским полям Первой лиги. Просто, как позже выяснилось, это было не главное.
Совсем не главное.
***
Трупы действительно оказались интересные; это нам Тонхоноич на утро рассказал, когда подобрел. Настолько интересные, что мы с Тохой, дружненько отзвонившись на свои работы, пошли к нему, в Октябрьский ОВД. Я уже не помню, как точно звучали эти формулировки, хотя потратил часа три, прилежно переписывая избранные места из различных заключений.
Если коротко, то раны эти выглядели... Понятнее всех нам объяснил это наш друг и сокомандник по прозвищу Шах, фельдшер скорой и добродушный циник. Если бы у них из спины росла лишняя пара рук, сказал он, и её бы отрезали, это бы выглядело точно так же. Вот.
Ушли мы от Тонхоноича в обед. Чувствовал я себя препаршиво. Но не из-за этих трупных подробностей.
Я с похмелья жрать хочу до дрожи, а не могу. Вдобавок я был невыспавшийся.
Поганое состояние.
***
-- Слышь, -- говорит Тоха. -- Они, по ходу, милицию вызвали.
-- Кто они? -- спрашиваю я.
-- Не знаю, -- отвечает Тоха.
-- Наш враг безлик, наш враг незнаем, могуч, велик, неосязаем, -- бормочу я.
-- А с другой стороны, -- говорит Тоха. -- Что в этом было плохого?
***
В самом деле, что в этом было плохого? Но тогда мы об этом не думали.
***
-- Это Сван, -- сказал Тоха. -- Больше некому. Сван.
Разговор этот происходил уже в июле. Жара стояла такая, что асфальт под ногами плыл и продавливался. Люди изнемогали от жары. Выпитый квас тут же выступал потом. По вечерам и на выходные весь город срывался к воде.
Слишком много света, слишком много тепла.
Мы сидели в летнем кафе. Пили кока-колу. Это в подтверждение тезиса, что мы не только бухали.
-- Давай попробуем по-другому, -- сказал я. -- Такой чисто маркетинговый подход. Зачем -- ему -- это -- надо?
-- Откуда я знаю, -- сказал Тоха. -- Не я же гений.
-- Значит, штурмуем, -- сказал я. -- Принимаются все идеи. Даже самые бредовые.
Тоха замолчал минут на пять. А потом сказал: ангелы. И я как-то сразу его понял. Cван, сказал Тоха, это тот, кто строит рай на земле, и нечего корчить такую рожу. Да, сказал я, а тот, кто умеет летать -- это ж ведь практически ангел, а что? Ну в общем да, отвечали мне, ведь способность летать -- она, возможно, дает новое измерение не только твоим движениям, но и чувствам, и даже, возможно, мыслям. Ну а если, спросил я, предположить, что он тупо хочет нобелевку? А? Да ладно тебе, ответил Тоха, ангелы всяко круче нобелевки! И вообще, раз ангелов нет, (а их, по-видимому, таки нет, вставил я) то их надо создать! А как же бомжи, сказал я потише, они же тоже люди. Какие люди, окстись, сказал Тоха, что в них есть человеческого? Душа, сказал я. Слышал уже, ответил Тоха. Сами выбрали, сами умерли, добавил он.
-- Это не штурм, -- сказал я.
-- А что?
-- Это узконаправленный бред двух фашиствующих недоинтеллигентов.
-- С левитальной фиксацией, -- добавил Тоха. -- С левитальной и суицидальной.
-- Но выяснить надо, -- сказал я.
-- Выясним, -- заверил Тоха.
И мы начали разрабатывать План.
Вот к чему приводит избыток света и тепла. Люди начинают строить Планы.
Тьфу.
***
Наладить слежку и систематический сбор информации. Завязать знакомства в БНЦ. Мониторить сплетни. Четкое взаимодействие, четко разделенные обязанности, четко определенные этапы. В общем, план был блестящий, и, подобно множеству других блестящих планов, реализовываться не спешил.
***
-- Это и правда был хороший план, -- говорит Тоха.
-- Кто ж спорит, -- говорю я.
***
А потом наступил сентябрь. Студенты, студентки, желтые листья, прохладный прозрачный воздух и добродушно-огромный Шах, сообщающий нам самую удивительную новость в нашей жизни.
-- ... крылья, как у бабочки, только обломанные, торчат из спины. Самое интересное, что вид у него вполне такой... довольный. Человек-мотылек, -- Шах засмеялся. -- И, кроме крыльев, еще непонятная железа вживлена.
-- А отчего он умер? -- спросил Тоха.
-- Непонятно. Похоже, что от истощения. Но ухоженный.
-- Что значит ухоженный? -- спросил я.
-- Ну чистый он, -- сказал Шах. -- Кожа без угрей, шрамов, болячек. Волосы аккуратно подстрижены. Нормальный такой, в общем, человек. Если не считать этой железы.
-- И крыльев, -- сказал Тоха.
-- Ну да, -- сказал Шах. -- И крыльев.
Такой вот штрих: сам Шах ничего такого особенного в этом не видел. Фершал скорой помощи, видали мы всякое. И покровавее, и подраматичнее. Крылья да крылья.
Хотя фантастику читает, натурально, килограммами.
-- Вот потому они и не жалуются, и не сбегают от него, -- сказал Тоха, наблюдая, как Шах лезет в карету скорой помощи, весь такой большой, в белом халате, с засученными рукавами, похожий на врача-садиста.
-- Потому что он большой и страшный? -- сказал я, глядя на отъезжающую неотложку.
-- Нет. Это алкогольная железа. Она вырабатывает алкоголь, а они бомжи. Что им еще надо? -- сказал Тоха. Без особой горячности сказал.
-- То есть...
-- Конечно. Сван. Кто же ещё.
-- Доктор Зло, -- сказал я.
Тоха повернулся на каблуках и уставился на меня. Так смотрел он на меня с минуту, а потом сказал:
-- Не знаю. Не уверен.
Мы начали собирать информацию.
***
-- А вот интересно, -- говорит Тоха. -- Они там в Европе думают, что мы тут зимой загибаемся. Скажешь "минус тридцать", так они сразу глаза выкатывают на лоб. А вот то, что влажность у нас низкая и мороз легко переносится...
-- Ты это вообще к чему мне рассказываешь? -- спрашиваю я.
-- Да замёрз я чего-то, -- говорит Тоха.
***
-- Ох, -- сказал Салават. -- Неужели минус сорок? И как вы там живёте?
-- Нормально живём, -- ответил за нас всех Колька. -- Ты лучше у якутов спроси, как они в минус пятьдесят в своем Якутске собак выгуливают.
-- Нормально мы их выгуливаем, -- сказал Малыга. -- Собака скулить начинает еще в подъезде, потом скачками делает свои дела и обратно... Вся прогулка -- секунд двадцать.
Мы стояли на вокзале славного города Казань. Это уже был ноябрь, первые числа. Мы с якутами уезжали с полуфинала, а татары нас соответственно провожали. Все слегка под газом, якуты на радостях, мы с горя, татары на правах провожающих хозяев.
В поезде не спалось. И мы с Тохой всю ночь разговаривали.
-- Ладно, -- говорил Тоха. -- Мы вылетели в полуфинале. Хреново. Зато теперь мы с тобой можем взяться за Свана.
Разговор с самого начала принял некий трагический оттенок. Пролёт в полуфинале все же давил на нас. Помнится, мне все мнилось, что всё рухнуло. Мысли в голове бродили такие, вот, мол, шесть лет уже по лигам долбимся, и все насмарку. Так что мне было пофиг. Сван так Сван. Поспать все равно не удастся. На верхней полке храпел Шах. Я пишу просто -- "храпел", но это слово здесь не совсем подходит, ибо для настолько чудовищных звуков человечество название еще не придумало. На другой верхней полке спал Колька, но его храп, по сравнению с шаховским, был нежен и даже казался мелодичным.
И мы начали разговаривать о Сване. Про него мы уже и впрямь знали очень много.
***
-- Да только это было всё не то, -- говорит Тоха. Из-за какого-то сооружения на крыше выглядывает кошка. Недовольно смотрит на нас и уходит.
-- Ну да, -- соглашаюсь я. Должность, семья, сколько получает, на что тратит, дети. Детей, впрочем, не было. Банк, номер счета, зарплатный проект. Футбол по субботам, сауна после футбола, участие в кассе взаимопомощи. Семнадцать статей, кандидатская.
До хрена всякой информации.
Единственное, на что не было ответа -- откуда трупы?
-- Коробан подъехал, -- говорит Тоха.
***
Дальше события понеслись вприпрыжку. В первый же вечер по приезду мы пошли посмотреть на Свана. С противоположной крыши в выцыганенный у знакомых бинокль, хороший бинокль, шестнадцатикратный. Сван ходил по квартире в халате, спокойный, уверенный.
-- Всего-то десять дней его не видели, -- сказал Тоха. -- А как поправился.
На следующий день мы узнали, что Сван взял отпуск. Об этом нам поведал за кружкой пива коллега Свана, с которым мы специально знакомились на турбазе "Щучье озеро". Сван сказал на работе, что едет в Сочи. Через три дня мы поняли, что ни в какие Сочи Сван не поехал. Он вообще, судя по всему, не выходил из квартиры. Даже в магазин. Разносчики таскали ему два раза в день из "Пепино" пиццу, а он все так и ходил по квартире в халате, спокойный и уверенный.
На четвертый день он вышел из дома. В черном демисезонном пальто до пят.
Было шесть часов вечера, почти темно.
Он что-то чувствовал, потому что пару раз выкидывал трюк с отходящим трамваем. И оба раза мы Свана находили. Мы не профессионалы, но иногда удача весит больше, чем выучка. Так мы петляли за ним по родному городу часа два, пока не вернулись обратно к дому Свана. И тут мне пришла в голову мысль. Я не хвастаюсь -- со мной действительно иногда такое случается.
-- А может, есть путь попроще? -- сказал я Тохе. Тоха в это время, как в плохом фильме, украдкой заглядывал за угол. Всё происходящее ему нравилось.
-- Ты о чем? -- спросил Тоха и передернул воображаемый затвор воображаемого пистолета.
-- Мы хотели узнать правду, -- сказал я.
-- Так, -- сказал Тоха хладнокровно.
-- Та-ак, -- сказал я. -- Может, просто спросим?
-- Свана?
-- Свана.
-- Бесперспективняк, -- аккуратно выговаривая слога, сказал Тоха. -- Не признается. Я бы не признался. Это ж трупы.
Тоха снова выглянул за угол, высунулся до пояса: "Куда он делся? А-а! Домой зашел". И всунулся обратно.
А мы пошли в бар согреться. Через час мы были уже вполне горячие восточные мужчины. И решили перед сном еще раз глянуть на Свана. Как он там в своей квартире.
***
И сразу же наткнулись на него. Десяти шагов пройти не успели.
-- А-а, -- сказал Тоха. -- Привет, Слава.
-- Здравствуйте, Вячеслав, -- сказал я. -- Вам не холодно? В такую-то погоду в таком-то пальто.
И фраза эта подействовала странным образом. Сван неожиданно ударил меня в лицо, пнул Тоху и побежал.
-- Ты как?
Я был в порядке. Это просто особенность моего организма. Если мне попадают в нос, то у меня обязательно течет кровь. Сколько раз я из-за этого казался пострадавшей в драке стороной -- и не сосчитать. В общем, Тоха мне сунул свой платок, чем, помнится, сильно меня поразил (платок?! у него?!), и мы побежали за Сваном.
Сван бежал ботанически неловко, но целенаправленно. Мы бежали следом, испытывая значительные трудности. Совет: когда затеете погоню за кем-либо, делайте это трезвыми. Нетрезвое состояние сильно увеличивает пройденный путь. Неожиданно Сван прибавил ходу и кинулся к дому, на мой взгляд, точно такому же, как и остальные.
***
-- А я понял, -- говорит Тоха.
-- Ну объясни, -- говорю я.
-- А вокруг этого дома деревьев почти нет.
Я молчу, переваривая полученную информацию.
-- А чьи это там шаги на лестнице? -- говорит Тоха, прислушиваясь.
-- А это нас арестовывать идут, -- отвечаю я механически.
***
По подъездной лестнице летели вверх, хватаясь судорожно за перила, собирая извёстку со стен и спотыкаясь о ступеньки.
-- Счас, -- хрипел я. -- Припрём его на пятом этаже.
Фигушки. На пятом этаже нас ждал распахнутый люк, и мы полезли туда. Я лез первым, даже не думая, что могу получить каблуком по башке. Храбрый, глупый, юморной -- это всё я.
***
Залязгали подкованые каблуки по лестнице, ведущей на крышу.
-- Как удобно, -- говорю я. -- Счас нам помогут спуститься.
-- И даже куда-нибудь отвезут, -- откликается Тоха.
***
Когда мы вылезли на крышу, то сразу увидели Свана. Он стоял на самом краю. Неторопливо скинул пальто и бросил его под ноги. Крылья. Огромные, нелепые, страшные. Сван тряхнул ими раз, другой.
-- Сван! -- крикнул Тоха.
Сван, не оборачиваясь, шагнул вперед.
И исчез.
***
А мы остались на крыше.
Попивая коньяк, трепясь и глядя на звезды, которые почему-то стали чуть ближе, чем ранее.
Утро, наверное.
***
Из протокола задержания.
"... задержаны на крыше здания по ул.Тобольской, 17. Будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, громко кричали и кидали вниз бутылки, что и послужило причиной вызова наряда. При задержании сопротивления не оказали...
...Также на крыше было обнаружено пальто черного цвета, 50-го размера, не принадлежащее никому из задержанных...
...нарядом была осмотрена территория вокруг дома N17 по ул. Тобольской. Трупов и следов падения не обнаружено".