Лагерь для гражданских лиц на территории, оккупированной финнами, под Петрозаводском, 1942 г. лето, ночь.
Мария и Анна сидели на корточках, прижавшись спинами к стене барака. Они напряженно, затаив дыхание всматривались в белесое, даже серое, небо. Нет, скорее не всматривались, а вслушивались. С места, где они затаились, проволоки почти не было видно. Серая летняя ночь скрадывала ее. Лишь изредка, когда луч прожектора с одной из вышек пересекал границу лагеря, на мгновение высвечивался столб или кусок колючей проволоки, протянутой вдоль всего периметра лагеря. Да иногда сверкнет штык на плече солдата, мерно шагавшего вокруг лагеря.
Где-то там под проволокой в это время ползли, а может лежали, их сыновья. Это не был побег. Куда им бежать-то, да и что они там на воле будут делать? Одному, сыну Марии Леше, шесть лет, другой, сын Анны Серега был чуть старше, почти девяти лет.
Это называлось - сходить на охоту или за проволоку, а иначе, достать что-нибудь из еды. Недалеко от лагеря находились две деревушки, туда и направлялись мальчики. В деревнях финнов не было, а староста смотрел на попрошаек сквозь пальцы. Главное, было добраться до какой-нибудь деревни. А там почти в каждой избе всегда помогут. Кто даст хлеба, кто крупы или даже кусок сала, часто давали соленые огурцы и картошку, иногда стакан молока. Как повезет.
Серега ходил на охоту уже два раза, а Лешу Мария отправила в первый раз. Почти всегда ходили дети, им лучше давали. Да и пробраться под проволокой им было легче. Иногда с ребятами ходили женщины, или бездетные, или с совсем маленькими детьми. Еду добывали только для себя. Чужих не кормили, разве что совсем безнадежным, то ли по болезни, то ли еще по какой причине, давали что-нибудь поесть, в основном из жалости к детям.
Картошку и крупу, добытые детьми, варили на одной из двух буржуек, установленных в бараке. Вплоть до самого лета буржуйки топили круглые сутки, но все равно зимой толку от них было мало. Повезло лишь тем, кто еще осенью догадался занять нары около буржуйки. Тех, кто спал вдали от буржуек, сильно мерзли. Уговоры поменяться местами не находили понимания. Почти у всех были дети, и их, конечно, было жальче, чем чужих. В лагере находились жены и семьи красных командиров. Мужчин в лагере не было.
Финны наверняка догадывались о походах за проволоку, иначе откуда же взяться крупе, которую периодически варили в бараках. Но смотрели на это сквозь пальцы, то ли по великодушию, то ли из разгильдяйства, а может и назло немцам. Охрану вели формально, но однажды и такая формальность привела к беде. Часовой с вышки заметил крадущихся под проволокой и дал очередь из пулемета. Обоих мальчишек убило наповал. Правда, особых мер после этого не последовало. Мальчиков похоронили, походы продолжались. Голод не тетка.
Немцев Мария видела только два раза. В первый раз они приезжали в лагерь еще до Нового года. Несколько офицеров вместе с финским руководством лагеря походили вдоль проволоки, что-то все время указывая, заглянули в бараки и уехали. По всему было видно, что немцы были недовольны организацией лагеря и высказали все финской охране. Второй раз немцы приезжали уже ближе к весне, были не долго, забрали одну из женщин с двумя детьми и сразу же уехали.
В лагере Мария с детьми находилась, как и большинство других, с осени сорок первого года. За это время новеньких появилось очень мало, считанные единицы. Все это были разные люди. Были и из городов, и из деревень, из военных городков. Были учительницы, рабочие, колхозницы, домохозяйки. С образованием и без. У Марии был только год обучения в деревенской школе, а у ее подруги Анны было аж семилетнее образование. И Анна до войны работала в конторе в городе. Это считалось на несколько ступеней выше простой колхозницы. Объединяло их только одно. Все они были женами или дочерьми красных командиров. Всем так и объясняли при аресте, задержании или Бог его знает, как это назвать.
Марию вместе с детьми забрали в октябре сорок первого, сразу же после прихода финнов в их деревню. Дети один меньше другого. Старший сын пяти лет, и две дочери, Рая четырех лет и Вера, которой только что исполнилось два годика.
Их отвезли на подводах на станцию, там погрузили в вагон, то ли бывший товарный, то ли для перевозки скота. В вагоне не было ни каких лавок, перегородок, ничего. И уж, конечно не было уборной.
Везли долго, пять суток. Скорее это напоминало маневрирование. После двух часов тряски поезд часов пять стоял на каком-то разъезде, потом почему-то ехал в обратном направлении. И так несколько раз.
В дороге не кормили, но почти у всех был запас из дома. Другая беда заключалась как раз в отсутствии уборной. Наружу не выпускали, даже во время длинных стоянок. В вагоне были и мужчины, и женщины, и дети. Это потом их рассортируют. А пока ехали все вместе.
Проблему туалета решали просто. В обеих боковых стенах вагона было по узкому окну, на их счастье, без решеток. Просто прорези в стенке. Но окна были высоко. Поэтому поход в туалет выглядел примерно так. Один подсаживал другого или другую, тот выставлял задницу в окно и делал свое дело. Матери держали маленьких детей на вытянутых руках и подолгу упрашивали - пись, пись, пись. Потому что к окну всегда была очередь.
На конечной станции их выгрузили, пересчитали, разбили на две группы, небольшая - мужчины, побольше - женщины с детьми. Мужчин куда-то увезли, а женщины своим ходом под охраной нескольких финских солдат направились на новое место жительства - в лагерь, который находился не очень далеко от станции...
Внезапно обстановка изменилась. Сначала два луча прожектора прекратили свое равномерное движение и скрестились в одном месте. Потом к ним присоединился третий луч, который освещал пространство чуть дальше от проволоки. Раздались крики на финском языке, и резко, с гуканьем, прозвучала пулеметная очередь с ближайшей вышки. С другой вышки поддержал тревогу второй пулемет, более длинной очередью, и чувствовалось, по более обширному участку. Наверное, отсекал беглецов.
Мария и Анна, не сговариваясь, схватили друг друга за руки. Обе вжали головы в плечи, как будто стреляли в них, одновременно вытянув лица в направлении скрещения лучей прожекторов. Промелькнуло несколько фигур солдат, крики перешли в спокойный разговор. Выстрелов больше не было. Это могло означать что угодно. Мария тихо, почти беззвучно, завыла - сыночка на смерть послала. Анна резко встряхнула ее. Она была намного спокойнее, по крайней мере внешне, как будто ничего не случилось.
Рядом раздался шепот женщины из их барака. Та звала их в барак, начиналась проверка. Это был хороший знак. Если бы мальчишек подстрелили, с проверкой бы не торопились.
Самой проверки женщины не боялись. Такие проверки случались неоднократно, и во время таких же тревог, и дежурные, на всякий случай. Но финны считали лагерников не пофамильно, а по головам. То есть, для них было главным, чтобы количество людей в бараке совпало со списочным составом. Причем проверка проводилась не во всех трех бараках сразу, а поочередно. То ли потому, что солдат не хватало, то ли из-за наплевательского отношения. И, если в каком-то бараке не хватало ребенка или взрослого, то его тут же заменял кто-то из другого барака. Конечно, это было не так просто, но пока все сходило с рук.
После проверки, когда все улеглись спать, Мария и Анна еще с час просидели в бараке, тихо перешептываясь, немного нервно успокаивая друг друга. Все будет хорошо. Потом крадучись вышли из барака, стараясь не скрипнуть дверью. На территории лагеря ночью финнов не было. Часовые были лишь на вышках, и пара солдат ходили навстречу друг другу по внешней стороне ограждения. Главное было не попасть под луч прожектора, тогда могла последовать очередь из пулемета. Но этому все в лагере уже давно научились.
Женщины опять пристроились на корточках около стены и стали ждать своих сыновей. Те, конечно, могли сами добраться до барака, если уж сумели пробраться под проволокой, дойти до деревни и обратно. Но это были их сыновья и добытчики, поэтому женщины терпеливо ждали детей.
Позже Леша еще много раз ходил за проволоку, и с Серегой, и с другими ребятами, но под выстрелы больше не попадал.
* * *
Однажды всем приказали выйти из бараков и построиться на площади. Перед ними выступил финский комендант на вполне понятном русском языке. Его речь была краткой:
- Завтра здесь будут русские. Вы должны дождаться их в лагере. Никому не расходиться. Кого заметят за территорией лагеря, тот будет расстрелян.
После этого финны погрузили оружие, прожектора и прочее свое имущества в машину и уехали. Все. Женщины с детьми остались одни в лагере. Никто даже не попытался уйти. А на завтра, действительно, пришли советские войска.
* * *
Эту историю моя мать рассказывала несколько раз и всегда плакала и смеялась сквозь слезы. Плакала, когда вспоминала, как стреляли в ее сына, моего старшего брата, смеялась по поводу всяких бытовых неудобств, типа туалета в вагоне. Леша, мой старший брат, никогда не вспоминал про это. Сестры вообще плохо помнили то время.