Жирков Леонид Сергеевич : другие произведения.

1855-16-08

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.44*121  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Полк предназначенный для развития Брусиловского прорыва, в результате катаклизма оказывается под стенами осажденного Севастополя времен первой обороны. Роман окончен, осталось его причесать.
  
  
   1855-16-08
  
   Необязательное предисловие (С).
   Из отчета комиссии по проверке происшествия в 6 альфа секторе Большой Лаборатории Времени (перевод с Вейского, 25637 год Вегранской эры):
   ... В результате выхода из строя по вышеуказанным причинам сингулярного фазового синхронизатора триангуляционная диссипация по В-параметру привела к созданию локального пробоя пв континуума с переносом около 6 млн. стоунгов материи из хронокластера 34а657пр-О в хронокластер 34а897рн-Е. Сохранение работоспособности субблока Эйч привело к синхронинформацитринизации переброшенной материи и материи кластера...
   Приложение 1. В связи с происшедшим возможны переносы меньших количеств материи в близлежащих хронокластерах. Однако, в связи с авральной работой по ликвидации последствий большого переноса, отследить все перемещения не представляется возможным. Для снижения возможного психологического шока аборигенов в случае местного переноса предлагается предоставить информацию о большом переносе в местной сети как научно-фантастическое произведение в жанре альтернативной истории"
   Приложенте 2. Как показало дальнейшее исследование, при затухании возмущения, как остаточное явление произошел перенос весьма небольшого количества материи из хронокластера 34а489пр-О в хронокластер 34а362вв -Е со смещением ...
   Примечание на полях:
   "А дальше, как всегда, идет наказание невиновных и награждение непричастных".
  
   Пролог. Завещание императора.
   - Саша! В плохое время передаю тебе Империю. Долго над этим думал, отстали мы Саша от Европы. Только с турками и смогли на первых порах справиться ...
   - Батюшка, зачем Вы так, говорите, Господь милостив ...
   - Молчи и слушай отца! Бомбические пушки оказались хороши только против турок. Пароходофрегаты союзников правят бал на Черном море. Парусные корабли доживают последние годы.
   - Батюшка! Зачем Вы напрягаетесь? Доктор Арендт сказал, что Вам покой надобен!
   - Сашка, молчи и слушай! Запомни, когда в сорок восьмом году Паскевич уничтожил венгерских бунтовщиков, тогда произошла самая моя большая ошибка. Поклянись, что ты уничтожишь Австрию как страну.
   - Клянусь!
   - Развали ее на несколько независимых стран, за предательство. Можешь знамена повстанцев передать их преемникам. Польшу освободи, не нужно нам Царство Польское, отбери у австрийцев Краков и все польские области. А Польшу натрави на Пруссию. Тоже хороши союзники! Пусть поляки против пруссаков бунтуют. Понял ли?
   - Понял батюшка.
   Лежавшего на совершенно простой кровати императора Николая Павловича, накрытого солдатской шинелью, скрутила судорога.
   Цесаревич торопливо промокнул выступившей на лбу у отца пот. Через несколько минут приступ прошел. Но голос повелителя одной шестой части суши земного шара стал заметно слабее.
   - Саша!
   - Да батюшка, я здесь!
   - Англичанам, не верь никогда, и внукам своим заповедай, чтобы не верили! Самый гнусный народец, и Империя их гнусная. Предадут всегда. В союз с Англией как при брате моем покойном, чтобы никогда не вступала Россия. Используют всех они только к своей выгоде, сами же ничего для союзников делать не хотят. Все чужими руками жар загребать привыкли. Понял?
   - Да батюшка!
   Цесаревич встал на колени у постели Императора.
   - Саша!
   - Да отец!
   - Отмени крепостное право, чем раньше, тем лучше. Я хотел, но не успел. Ты сделай это! Привлеки Киселева, у него есть здравые мысли. Англичане вешают работорговцев-капитанов везущих негров-язычников в Америку. У нас, у каждого помещика белые рабы одной веры с помещиками. Стыдно сие!
   Взгляд Императора стал напряженный, глядя в глаза сына, он сказал:
   - Не знаю, как ты сможешь, но рабства в России более не должно быть, и чем быстрее, тем лучше! Обещаешь?
   - Обещаю!
   - Все Саша!
   - Батюшка!
   - Все, во что я верил, 'Священный Союз', завещанный мне братом, вера в то, что монархи должны поддерживать и помогать друг другу, неизменность государственного устройства в России, все пошло прахом. Русской кровью поддерживал я равновесие в Европе, помог и султану и Цесарю Австрийскому в свое время. Видно по всему совершенно напрасно. Лучше бы врагам их помог!
   Спасли наши воины государство Австрийское, да вот как оно нам отплатило в годину испытаний. Императора Австрийского Франца-Иосифа Первого, сделай пожалуйста последним Австрийским Императором. Уничтожь Австрию, этот гнойный нарыв на теле Европы, сделай на границах России дружественные государства: Польшу, Чехию, Венгрию, Валахию. Обещаешь?
   - Обещаю!
   - Прости меня сын. Постарайся быть лучшим Государем, чем я. Австрию, уничтожь!
   - Клянусь отец! Я выполню все, что ты мне сказал!
   - Сейчас оставь меня. Позови духовника ...
  
   Глава 1. Не суди по одежке.
   Переформированный в августе шестнадцатого года 485-ый Еланский пехотный полк, первый полк 122 - ой пехотной дивизии направленной, в распоряжение генерала от кавалерии Брусилова на Юго-Западный фронт, прибыл к последней железнодорожной станции по нашу сторону фронта. Эшелоны полка выгружались в городке Тарнополе. Тут же одновременно с пехотой, разгружались эшелоны 122 -ой артиллерийской бригады и 47-го тяжелого артдивизиона.
   Полк следовал в авангарде дивизии, растянувшейся своими эшелонами на сотни километров. Согласно полученному ранее уведомлению, у станционного коменданта должен был дожидаться приказ командира корпуса о дальнейших действиях полка.
   На станции творилась нечто невообразимое: снующие по разным важным и не очень делам солдаты разных родов войск; иные бегущие за кипятком, другие возвращающиеся с питательного пункта. Встречались и бегущие к своим вагонам, что-то прячущие под полой и воровато оглядывающиеся. Повсеместно сновали торговки из местного населения, чуть в стороне видно было степенных хохлов на возах запряженных волами, мобилизованных для военных перевозок и терпеливо дожидающихся распоряжений. В нескольких играли гармошки, и толпился народ вокруг плясунов. Все это напоминало о вавилонском столпотворении.
   В окрестностях станции, разливался сильный запах нечистот, смешивающийся с запахом дыма полевых кухонь питательного пункта и хлорной извести использовавшейся для дезинфекции.
   Командир прибывшего полка, генерального штаба полковник Ларионов Андрей Васильевич, высокий, почти саженного роста (без двух вершков), тридцати шестилетний офицер с 'Владимиром' четвертой степени с мечами и бантом, в сопровождении адъютанта полка капитана Гребнева, вошел в помещение комендатуры. Ранее в мирные годы здесь сидел начальник станции, и все блистало чистотой, сейчас, деревянные полы с облезшей краской были затоптаны и загажены настолько, что невозможно было рассмотреть цвет их первоначальной окраски. На стене, среди прочих плакатов призывающих подписываться на военный заем, жертвовать в пользу раненным, Ларионов увидел плакат начала войны, уже пожелтевший и местами ободранный. Громадный русский солдат в бескозырке, держал за ус императора Вильгельма, изображенного художником в виде маленького человечка, собираясь дать ему щелчок по носу. Союзник германского императора, император австрийский был столь же мал размером.
   Были на плакате и стишки:
   Чтож, теперь узнаешь вкус.
   Потяну тебя за ус,
   Чтоб не думал о Руси,
   На, щелчком ты закуси.
   А союзник твой, австриец,
   Этот жадный кровопиец,
   На колени встал от страха
   И пополз как черепаха.
   - Смотрите Сергей Аполлонович, старый знакомый.
   - Простите?
   - Я про плакат говорю, с четырнадцатого года не видел, а здесь сохранился.
   - А-а! Вы про этого монстра с выпученным правым глазом. Лучше Андрей Васильевич, посмотрите сюда, - капитан указал на скромный лист бумаги с напечатанными пишущей машинкой строками:
   'По распоряжению начальника штаба 14-го армейского корпуса разыскиваются:
   1) Еврей по имени Генцель, извозчик, житель города Сосновиц.
   2) Еврей Сымха Мошкевиц, житель города Бендина.
   В случае появления в районе расположения войск вышеназванных лиц, таковых обязательно задержать и препроводить в штаб армии для подробного опроса.
   Обер-офицер для поручений Бородин'.
   - Шпионы?
   - Черт его знает! Давайте определимся, где тут размещается комендант.
   - Согласен.
   Ларионов поймал за пуговицу тужурки проходившего мимо железнодорожника и задал ему вопрос:
   - Скажи, любезный, где тут комендант помещается?
   - Это, Ваше благородие, в энтом здании, как войдете, по коридору пройдите и направо третья дверь. Там их кабинет.
   - Спасибо братец. Идемте Сергей Аполлонович.
   В коридоре постоянно ходили, какие-то люди. Напоминало это 'броуновское движение' растревоженный муравейник. Протолкнувшись сквозь поток, офицеры, предварительно постучав в дверь, вошли к коменданту.
   Военный комендант, капитан интендантского ведомства, вынужденный одновременно отвечать на бесконечные вопросы, отдавать распоряжения о перевозке мясных туш ближе к позициям, об организации питания прибывших частей, об исправлении запасного насоса на водонапорной башне, и еще множества неотложных вещей, судя по его виду, был совершенно затуркан и замотан.
   Он поднял покрасневшие от бессонницы глаза с набрякшими веками, увидел полевые погоны вошедших офицеров, встал из-за стола.
   - С кем имею честь?
   - Командир четыреста восемьдесят пятого полка, и соответственно начальник эшелона сто двадцать два сорок восемь, полковник Ларионов.
   - Адъютант полка, капитан Гребнев.
   - Военный комендант станции Тарнополь, капитан Батицкий. Присаживайтесь господа. Прошу меня извинить я вынужден закончить.
   Кроме коменданта в кабинете находился еще инженер-железнодорожник. Обращаясь к нему, комендант заканчивал видимо важный и неотложный разговор:
   - Павел Матвеевич, я прошу Вас, восстановите Вы этот проклятый насос! Я знаю, что у Вас нет какого-то там станка. Но насос непременно надо сегодня, крайний срок -завтра, починить. Иначе придется паровозные тендеры из ведер заливать.
   - Я, Викентий Васильевич не отказываюсь, по поводу станка, я бы с несколькими рабочими добрался бы до Злочева и посмотрел в тамошних мастерских.
   - Сколько потребуется времени, Вам на сей 'анабасис'?
   - Сегодня соберемся, завтра доберемся, за половину дня выточим этот проклятый поршень, демонтируем станок, через день вернемся, подгоним, соберем и испытаем насос.
   - Когда? Когда насос заработает?
   - Как вернемся, насос к вечеру заработает. На третий день. Раньше никак. А станок уж потом соберем.
   На лице капитана появилось страдальческое выражение, словно инженер сделал при нем гадкий поступок. Видя его реакцию, на изложенную программу, сорокалетний на вид инженер, с аккуратной щеточкой усов, сочувственно сказал:
   - Да не переживайте Вы так, резервный насос спокойно это время отработает.
   Капитан обреченно кивнул головой.
   - Давайте, давайте. Только поскорее.
   - Я заберу с собой токаря Ляпина и механика Гузенко. И еще несколько рабочих.
   - Да берите с собой хоть все мастерские! В добрый путь! Лишь бы толк был.
   - Тогда до послезавтра, Викентий Васильевич!
   - Я надеюсь на Вас!
   Железнодорожник поднялся и вышел. Комендант, простившись с инженером, перевел взгляд на офицеров.
   - Простите господа.
   - Ничего, ничего. Господин капитан, мы собственно зашли узнать, нет ли каких сообщений для нас... Нам было обещано.
   - Да, да, безусловно. Есть, есть у меня пакет для Вас. Сейчас один момент, - говоря это, комендант открыл стоявший в углу сейф, достал оттуда конверт из плотной коричневого цвета бумаги с сургучными печатями, и журнал в котором командир полка после предоставления коменданту своего офицерского удостоверения и предписания штаба дивизии расписался в получении секретных бумаг.
   Вскрыв конверт, наскоро пробежав глазами полученные распоряжения, помрачневший полковник передал бумаги полковому адъютанту.
   - Ваше мнение Сергей Апполонович?
   - Столь любимый нашим любезным Куропаткиным, отряд трех родов оружия.
   - Согласен. Впрочем, вспоминая историю, сию любовь надергать кусков из разных частей завел еще Ванновский.
   - Не к ночи будет помянут!
   - Ну не надо так строго, Сергей Аполлонович. Займитесь розыском подчиненных мне частей, командиров я жду у себя через полчаса.
   - Слушаюсь господин полковник!
   Полковой адъютант вышел.
   К Ларионову обратился комендант.
   - Господин полковник! Я имею к Вам просьбу!
   - К вашим услугам!
   - Я прошу Вас, Вы ведь на Злочев будете двигаться? Возьмите в обоз повозку с моим инженером и его рабочими.
   - Всенепременно господин комендант, - в голосе Ларионова послышалась скрытая ирония, - позвольте откланяться. Честь имею!
   Видимо почувствовав эту иронию, капитал тыловой службы встал из-за стола, одернул китель, гордо вскинув голову, произнес:
   - Всего Вам доброго господин полковник и удачи на фронте! Вы не думайте, что я интендантского ведомства по складу характера. Я по случаю застрял здесь комендантом, до ранения был строевым офицером.
   Комендант вытянулся еще больше и быстро проговорил:
   - Ротный командир 41-го Сибирского Стрелкового. Под Праснышем получил огнестрельный перелом левого бедра, к службе в строю не годен и вот застрял в тылу. Не сочтите трусом. Честь имею!
   Короткий кивок головы и Ларионов увидел плескавшуюся в глазах обиду.
   - Простите меня капитан, невольно обидел Вас. До недавнего времени батальонный командир, лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка. Под Праснышем были соседями.
   Офицеры обменялись рукопожатием и распрощались. Дорога одному лежала на фронт, другому к множеству совершенно неотложных тыловых дел.
  
   Глава 2. Марш.
  
   Выйдя на перрон полковник, подумал, что попал в неудобное положение из-за своего свойства характера делать скоропалительные выводы и умозаключения. Сам себя, убедив, что перед ним 'тыловая крыса', повел себя недостойно, как оказалось зря. Как многие офицеры фронтовики, он не любил тех, кто 'окопался' в тылу. Неудобно получилось. Хорошо хоть догадался извиниться.
   Размышляя о том, что будь даже капитан не боевым офицером, хоть и не получившим наград, но получившим память о фронте в виде простреленной бедренной кости, а действительно той самой 'тыловой крысой', без него ведь все равно было бы, не обойтись.
  
   - Нет гвоздя в подкове, подкова пропала,
   Подкова пропала, лошадь захромала,
   Лошадь захромала, командир убит,
   Конница разбита, армия бежит,
   Враг ворвался в город, пленных не щадя,
   Потому что в кузнице, не было гвоздя!
  
   Бормоча себе под нос детскую английскую песенку, Ларионов думал о полученном приказе, в котором было сказано: выдвинуться в район Злочева, к исходу дня 16 октября.
   На время следования он являлся также начальником для трех батарей 122 артбригады, батареи 47 мортирного дивизиона, и 122 артиллерийского парка. Совершить марш, произвести рекогносцировку на местности, приготовив артиллерийские позиции для артобстрела укреплений австрийцев. С утра семнадцатого октября произведя артподготовку перейти в атаку на австрийские позиции приковав к месту прорыва резервы противника. Основной удар по врагу должны были произвести остальные полки сто двадцать второй дивизии, который должны были выгрузиться на станции Тарнополь через двенадцать часов. Его полк, был предназначен в жертву. Полковник мрачно подумал о том, что для успеха вех, кто-то должен погибнуть. Не отделяя себя от своих подчиненных, Ларионов начал считать и себя мертвым. Оставаться в тылу, когда батальоны пойдут в атаку, он считал для себя невозможным.
   Отдельно была поставлена задача об организации управления корпусом недалеко от места прорыва полка. Командир корпуса видимо нисколько не сомневался в том, что линия фронта отодвинется от села Горево на двадцать верст. Видимо поэтому, Ларионову на время марша, подчинялись командиры корпусных: искровой и саперных рот.
   'Судьба на всех одна, повезет, не останусь на австрийской проволоке, не повезет, так не я первый, не я последний'.
  
   * * *
  
   Думая про себя о последних судорогах 'Брусиловского прорыва' Ларионов не ждал от предполагаемого наступления дивизии ничего хорошего. Раньше надо было господа Ставка! Сейчас наступательный порыв войск уже иссяк. Подкрепили бы вовремя Юго-Западный, глядишь, и Австро-Венгрия стала бы отдельно Австрией, отдельно Венгрией и отдельно Чехией. Сейчас поздно. Потери в войсках во время 'прорыва' были очень большие, об этом Ларионов знал из письма младшего брата, воевавшего в 101-ой дивизии генерала Гильчевского, командиром роты 404-го Камышинского полка. Полк брата, в статской жизни помощника присяжного поверенного, формировался из ополченческих дружин, как и его 485-ой полк, только угодил под раздачу раньше. Потуги высшего командования продолжить наступление у Ларионова не вызывали энтузиазма. А задача поставленная полку командиром корпуса, оставляла очень мало шансов выжить. И полку и его командиру. Ларионов, несмотря на недолгий стаж командования полком, уже не отделял себя от своих людей.
   Подходя к штабному вагону, полковник увидел выстроенных, чуть в стороне от железнодорожный путей своих солдат. Даже не маленький полковой обоз, из девяноста четырех повозок был выстроен за четкими квадратами рот.
   'Ну, прямо тебе Императорский смотр на 'Царицыном лугу'!
   Около собравшихся чинов составлявших штаб полка, стояли несколько незнакомых офицеров.
   'Попутчики прибыли, пойдем знакомиться'.
  
   * * *
   - Господа офицеры!
   - Господа офицеры!
   - Здравствуйте господа!
   - Здравствуйте, господин полковник!
   Офицеры по очереди представились.
   - Командир первого дивизиона, сто двадцать второй артбригады, подполковник фон Шведе!
   - Командир первой батареи, сорок седьмого тяжелого артдивизиона, подполковник Марков-второй!
   - Начальник сто двадцать второго летучего артиллерийского парка, полковник Лямин!
   - Командир двадцать четвертой, отдельной саперной роты капитан Коростылев!
   - Командир тридцать первой, корпусной, искровой роты капитан Фатеев!
   - Командир полусотни тринадцатого донского полка хорунжий Корнеев! - звякнув тремя солдатскими "Георгиями" и двумя медалями хорунжий.
   - Очень приятно господа! Командир четыреста восемьдесят пятого Еланского пехотного полка, полковник Ларионов. На ближайшие двое суток ваш прямой и непосредственный начальник, согласно приказу командира корпуса. Если ваши люди готовы к движению, то надо выступать.
   Рядом с полковником встал полковой адъютант.
   - Господа офицеры! Извольте получить приказ на марш!
   Гребнев раздал офицерам неведомо, когда написанные, размноженные и подписанные им 'С подлинным, верно, капитан г.ш. Гребнев' приказы на построение и движение.
   - Когда успел, Сергей Аполлонович?
   - Мне, штабной крысе, полагается в первую очередь о бумажках думать, пока шел к штабному вагону в уме все составил, дошел на бумаге набросал, писаря размножили, я потом и подписал. Оригинал в штабном вагоне, ждет вашей подписи Андрей Васильевич.
   - Спасибо!
   - В первый раз получаю приказ на марш до его начала! - Сказал полковник - начальник артпарка.
   - Похвально! Похвально! - произнес командир батареи тяжелых орудий, невысокий сухощавый подполковник Марков-второй, - Мне тоже очень приятно, получить приказ до начала движения.
   Хорунжий откозыряв, хотел удалиться к своим казакам, выступавшим, согласно приказу, в голове колонны. Но Ларионов сказал ему, чтобы тот задержался. Отойдя чуть в сторону от офицеров, командир полка, глядя на грудь хорунжего, где наличествовали все знаки его солдатской доблести, которые после производства в офицеры, должны были представлены ограниченным количеством наград, из высших степеней, сухо задал вопрос:
   - Почему нарушаете статут?
   Лицо хорунжего покраснело, но ответил он твердо, с сознанием своей правоты:
   - Господин полковник, я не на базу нашел награды, вот и ношу. Что ж в кармане, что ли носить? Потеряются, не дай Бог, где потом испрашивать дубель?
   Хорунжий немного помедлил и добавил с вызовом:
   - Войсковой старшина Голубев, командир полка, ничего против не имел.
   - Если неумышленно потеряете, я сам испрошу для Вас дубликат. Сейчас Вы прикомандированы к моему полку, и я для Вас Царь, Бог и воинский начальник. Приведите себя в порядок, оставив награды положенные для ношения.
   Хорунжий сделал лицо, как будто съел что-то кислое и ответил согласно уставным нормам:
   - Слушаюсь господин полковник!
   Пока хорунжий, недовольно бурча себе под нос, откреплял крест и медаль четвертой степени, командир полка, обращаясь к офицерам, сказал:
   - С Богом господа!
   Все сняли фуражки и перекрестились. Офицеры разошлись к своим ротам и батареям. Марш начался. Ларионов прикинув с началом движения, на какое расстояние вытянется колонна, поморщился про себя. Выходило никак не меньше пяти верст. Один его полк займет три версты, а еще корпусные роты, артиллерийский парк, батареи, так все пять. Учитывая неизбежное растягивание колонны, выходило, что никак не меньше шести. 'Пять пишем, шесть в уме'!
   Инженер железнодорожник со своим куцым обозом из трех повозок, пристроился к артиллерийскому парку. Полковник Лямин не возражал. В инженере Павле Матвеевиче Колмогорове он нашел благодарного слушателя, а местами и интересного собеседника.
  
   * * *
   В четырнадцатой роте полка, как, наверное, и в остальных ротах, с началом марша начались разговоры солдат. Не бывавшие еще в бою солдаты из ополченцев и только что призванные, пытались угадать свою судьбу, вылавливая крохи информации от бывших уже на фронте однополчан.
   - Дядька Тарас, а какая она война, - спрашивал бывалого солдата молодой парень последнего призыва.
   - Ну вот, счас дойдем до позиций, там тебе Трегубов и будет война! Сам все увидишь. Дай только дойти.
   - Дядька Тарас, а как там, на позициях будет?
   - А это все как Господь предопределит и начальство прикажет.
   - А Вы как предполагаете? - не унимался парень.
   - Мнится мне, что в наступление нас бросят. - Авторитетно проговорил рядовой Митрохин, побывавший уже и под артиллерийским обстрелом, и ходивший в атаки на 'австрийца'. Многие прислушивались к его рассуждениям.
   - Почему?
   - Да что ты пристал ровно короста? Сам не видишь? Антилерия с нами идет? Идет. Запас снарядов везут? Везут. Для чего нашу дивизию сюды направили? Пироги кушать? Тут и без нас солдатов хватат для обороны. Значится, в наступление пойдем.
   - Да-а-а.
   - Вот тебе и да-а-а. - передразнил собеседника Митрохин.
   - Страшно, поди, в атаку идтить?
   - Все Васятка увидишь.
   - Ты Митрохин не пугай парня, сам небось в атаке не из первых был, - вступил в разговор ефрейтор Курышев, имевший на груди георгиевскую медаль.
   - Да я что, господин ефлейтор?
   - Ефрейтор!
   - Виноват! Господин ефрейтор, Васятка спрашиват, я отвечат!
   - Смотри у меня! А, ты Трегубов не боись! Дойдем, там увидим, что нам предстоит. Или грудь в крестах ...
   - ...или голова на проволоке. - Закончил мысль ефрейтора рядовой Митрохин.
   Разговоры в строю прекратил повелительный крик унтера командовавшего взводом:
   - Кто хайло в строю раскрыл? Вот я вас!
  
   * * *
   Во время движения, Ларионов периодически давал команду 'Подтянуться!'. Расстояние до Злочева от Тернополя согласно имеющейся карте Генерального штаба составляло пятьдесят восемь верст. Солдаты пробегали некоторое расстояние, чем ближе к концу колонны, тем большее. Такое движение очень утомляло. Вместо ровного походного шага, периодические пробежки весьма влияли на усталость.
   За время движения, предусматривалось два малых привала и один большой. Весь марш надо было осуществить за двадцать восемь часов. Но человек предполагает, а Господь располагает, как, ни гонял свой полк Ларионов в окрестностях Саратова, роты все равно растягивались во время движения как каучук. Два раза приходилось останавливать голову колонны, для того чтобы все подтянулись. Больше всех по поводу задержек, проявлял недовольство инженер Лушин. На 'карте' стояло его слово, данное коменданту станции.
   Высказанное им недовольство темпом продвижения к цели, Ларионов парировал предложением не ехать на повозках среди артиллерийского парка, а двигаться своим ордером, выражаясь по-морскому. И тогда никто не станет задерживать господина инженера. Инженер не стал обострять отношения и умолк. Хотя иногда что-то и бурчал себе под нос.
  
   * * *
  
   После большого привала, когда усталые солдаты запрягали усталых лошадей в повозки и орудийные запряжки, когда усталые шофера искровой роты садились на сидения своих автомобилей - радиостанций, на горизонте по направлению движения многие видели необычное явление на небе. Солдаты описывали потом это словами 'Большие ворота, прямо светлые на краю земли. Офицеры сошлись во мнении, о том, что это весьма напоминало северное сияние в виде Золотых ворот города Владимира. А те, кто не видел таковых, согласились с теми, кто таковые видел. Только масштаб их превосходил все мыслимые размеры. Одновременно со световыми явлениями в небе, практически у всех создалось впечатление, что земля под ногами дрогнула.
   Дорога до того пролегавшая параллельно исковерканному железнодорожному полотну ведущему к взорванным мостам, стала круто забирать влево, впереди были переправы через две реки, потом начинался лес.
   Солдаты глотали пыль. Несмотря на то, что в октябре должны были быть дожди, а уж на праздник Покрова и снег должен был выпасть, было не по-осеннему тепло. Полк совершал марш, имея шинели в скатках. Несмотря на осень, пыль стояла как в июле, Многие из молодых солдат, прикладывались на ходу к фляжкам, по лицам людей из под фуражек струился пот, прочерчивая дорожки.
   Ехавшие верхом командир полка и полковой адъютант, наблюдая за движением рот, пустились в воспоминания.
   - Сергей Аполлонович, Вам ничего не напоминает наш марш?
   - Четырнадцатый год. Все стремятся войти в соприкосновение с противником, впереди кавалерия, которая изображает завесу, а пехотные полки, маршируют в таком же облаке пыли. Наша четвертая стрелковая дивизия, наглоталась пыли по самое немогу. Прежде чем схватились с германцами, дорогу к ним проклинали все, от офицеров до последнего рядового.
   - У нас в третьей гвардейской дивизии, было очень похоже. Тоже глотали пыль.
   - Слава Богу, впереди лес, там наверняка будет прохладнее, да и то, что сейчас осень, позволит избежать тепловых потерь. Скажу Вам, что в нашем полку, когда выдвигались к линии фронта, было много тепловых ударов. Представьте, идее солдат и вдруг падает. Не из-за того, что он несет на себе, а из-за жары. Сейчас должно быть легче.
   Густой смешанный лес, в котором не было слышно птичьего гама - видимо 'певцы' уже отправились в теплые края, выглядел сумрачно и неприветливо. Лиственные деревья стояли одетые вместо зеленого убора, в желтый и багряный наряд. Сосны, изредка встречающиеся среди осин и берез, гордо несли короны своих иголок. Въезжая под сень деревьев, Ларионов подумал о том, что совсем не прочь последовать за птицами. Было бы хорошо, отправиться, к теплому морю. Выкинуть из головы Великую войну и бездумно поваляться на песочке слушая ласковое шуршание прибоя. Ощущение морского прилива было настолько осязаемо, что командир передового отряда дивизии вздрогнул, 'Привидится же такое!'.
   Колонна втянулась в лес. Разговоры в ротных колоннах даже без окриков унтер-офицеров постепенно стихли. Слышен был только мерный хруст шагов, шуршание опавших листьев, позвякивание амуниции, стук копыт обозных и артиллерийских лошадей, скрип колес. Вверху, в кронах деревьев зашумел ветер. Погода была не по октябрьски теплой, шинели были в скатках, воротники суконных гимнастерок у многих солдат были расстегнуты. Перед отправкой на позиции, полк обмундировали во все новое и не обмятые воротники многим натирали шеи. Пыль, так донимавшая до входа полка на поле, на лесной дороге отсутствовала. Ротные и батальонные командиры, как и предписывалось уставом, были верхом, при взгляде на многих из них, у Ларионова вставала в памяти характеристика данная Денисовым из 'Войны и Мира', пехотинцам, влезшим на лошадь*.
   Привычный ход полка, сопровождаемый звуками движения батарей, ласкали слух полковника. Неожиданно к Ларионову подъехали адъютант и казначей полка.
   - Господин полковник!
   - Слушаю вас господа!
   - Вы обратили внимание, что лес сей довольно большой, мы движемся по нему уже час, а он все не кончается?
   - Да действительно идем уже около часа.
   - А между тем, на карте у меня показана ширина леса не более двух верст. Я вот с Иваном Артуровичем, попытался определиться, и по солнцу, и по компасу идем мы совершенно верно, на юг. Но лес ведь почему, то не кончается!
   - Сейчас я по своей карте посмотрю. Чудес не бывает!
   - А я господин полковник, скажу, что у меня ощущение, что полк, обоз, артиллерия, мы все идем по какому-то туннелю! Смотрите! Деревья над дорогой смыкаются! Точно какой-то туннель! Да и вообще какой-то могильный холод в этом лесу! - казначей зябко передернул плечами.
   - Будет Вам Иван Артурович! Тьфу, тьфу, тьфу! Для многих фронт, конечно, может обратиться в могилу, но нельзя, же так! Солдаты могут услышать! - говоря это, Ларионов расстегнул полевую сумку, достал карту и внимательно смотрел на стрелку компаса.
   Командир полка озадаченно поскреб пятерней коротко стриженые волосы на макушке, надел фуражку и спросил:
   - Сергей Аполлонович, кто у нас лучше всех в седле держится?
   - Батальонный адъютант второго батальона поручик Нежинцев и ротный командир четвертой капитан Готье.
   - Давайте команду нашим 'гусарам', проскакать сии дебри, и доложить когда они закончатся.
   - Слушаюсь!
   Про себя Ларионов подумал, что действительно странно, лес судя по карте должен был бы уже закончиться, и судя по компасу, направление движения было верным. Вперед проскакали два офицера названные полковым адъютантом.
   'Непорядок, надо было бы не всю полусотню казаков отправлять, а хоть десяток при себе оставить, подумал Ларионов.
   - Знойко как то стало, - сказал ехавший рядом казначей.
   Действительно в лесу стало прохладно, сырой, холодный воздух, стал забираться под
   гимнастерки.
   - Октябрь месяц, тем более, что Покров уже был, что же вы хотите Иван Артурович?
   * - 'Собака на заборе'.
   Погода осенью меняется очень быстро.
   - Мне кажется, что всем нам немного прохладно Андрей Васильевич. Может, дадите команду 'Шинель в рукава'? - спросил подъехавший к командиру полка подполковник Ремезов, командир первого батальона.
   - А потом всем опять станет жарко, и опять прикажете останавливаться, чтобы скатки скатать?
   - Не знаю, но холодно в лесу.
   - Сейчас, по всей видимости, выйдем из леса. Наши посланцы возвращаются и пара казаков с ними.
  
   Глава 3. 'Отпечаток каблука'.
  
   Поручик Нежинцев, подъехав легкой рысью, обратился к полковнику:
   - Господин полковник, только послушайте, что говорит сей 'чичероне'!
   Казак с нашивками приказного, приложив руку к фуражке, доложил:
   - Вашевыскородие! Их благородие господин хорунжий приказали передать, что от опушки море справа по ходу в полуверсте.
   - Какое море? Он что, пьян?!
   - Никак нет Ваше Высоблагородие. Как можно? Трезвые мы все, и господин хорунжий и казаки. В сумлении только, где мы оказались.
   - Черт знает что! На карте ни озер, ни рек не наблюдается. Тем более таких полноводных. Что думаете по этому поводу, Сергей Аполлонович?
   - А далеко-ли до опушки? - Спросил полковой адъютант у казака.
   - Никак нет, Вашевыскородие! Тут поворот и рядом.
   - Андрей Васильевич, давайте сами посмотрим, благо недалеко.
   - Давайте, Сергей Аполлонович.
   Ларионов повернув голову, скомандовал казаку который ошарашил его таким известием:
   - Показывай дорогу, 'Сусанин'!
   - Никак нет, Карповы мы. - Буркнул казак и тронул коня вперед.
   Офицеры двинулись следом.
   - Да что Вы, Андрей Васильевич, над казаком подтруниваете. Он 'Жизнь за царя' не слушал, откуда ему знать?
   - Мне тоже хотелось бы знать, где мы оказались. - Невпопад ответил Ларионов, - только полк принял, месяца не прошло, и так оскандалиться! Завел полк, да ладно полк, всех завел к черту на рога.
   - Не расстраивайтесь так, господин полковник, сейчас уже из леса выберемся, там будет и видно, что к чему. - Успокаивал своего командира Гребнев.
   Лес и вправду кончился через десять минут легкой рыси, и офицеры увидели не далее полуверсты стоявших спешенных казаков. Группа, возглавляемая командиром полка направилась к ним. Среди казаков стоял хорунжий, тупо разглядывавший карту. Справа от дороги, примерно в полутора верстах, действительно виднелось море. Сизая дымка над огромной массой голубеющей воды без конца и края до самого горизонта.
   Ларионов расчехлил трофейный 'Цейс', вскинул бинокль к глазам и стал рассматривать открывшуюся картину. Полковой адъютант тоже достал свой бинокль и присоединился к осмотру окрестностей. Пытавшегося что-то доложить есаула Ларионов прервал взмахом руки.
   Тем временем появилась головная рота первого батальона. Командиры батальона и роты, шедшие обочь дороги и разговаривавшие, сели на коней которых ранее вели в поводу и верхом поспешили присоединиться к группе.
   'Может быть, звук прибоя мне не померещился, а я его действительно слышал?', мельком подумал Ларионов.
   - Действительно море, да и воздух такой какой бывает только на побережье.- Сказал капитан Гребнев. - Фантасмагория какая-то! Может, мы все спим? И нам все это снится?
   - Одновременно видеть один и тот же сон невозможно, - сказал подъехавший командир первого батальона подполковник Ремезов, - произошло непонятное вмешательство Вышних сил. Не знаю только, к добру или к худу.
   - Каких Вышних? - Встрял казначей полка.
   - А, таких! Сидят они на высотах Горних, уже не здешних и смотрят на нас оттуда.- подполковник почесал нос, и добавил, - Смотрят и думают, как мы тут на грешной земле дальше жить будем.
   - Мистика!
   - Никакой мистики господа! Наука стремительно движется в своем развитии, и все это безусловно найдет свое объяснение ...
   - Бросьте поручик! Лучше туда посмотрите!
   - Господа, море! - С ошеломленным видом произнес командир первой роты, штабс-капитан Агеев.
   Пока поражённые офицеры осматривали открывшуюся панораму, полк продолжал движение, и первая рота первого батальона уже подошла к стоящим.
   Из группы оживлённо обменивавшихся мнениями офицеров отделился полковой адъютант и, строго по уставу приложив руку к козырьку, спросил полкового командира:
   - Какие будут приказания господин полковник?
   - Пока только одно. Ввиду неясности обстановки, разбить лагерь, предусмотрев наличие места в расположении для всех, включая артиллеристов, саперов и прочих. - Ответил Ларионов, немного подумав, добавил, - Сергей Аполлонович, прошу Вас, распорядитесь, чтобы ко мне прибыли командиры команд разведчиков и хорунжий.
   - Слушаюсь. Приказать готовить горячую пищу?
   - Да, распорядитесь, пожалуйста. Кашеварам дайте команду ввиду неясности обстановки, пусть закладывают в котлы половинный рацион.
   Адъютант полка отошел отдать распоряжения, а Ларионов въехав на небольшой пригорок, не слезая с коня, стал в бинокль осматривать окрестности.
   Полк стал устраиваться на бивуак. Неподалеку был обнаружен ручей и сейчас кашевары торопливо набирали воду в полевые кухни. Кухонные рабочие подтаскивали дрова, строгали лучинки для мясных порций. Специально назначенные люди несли от полкового обоза, где распоряжался заведующий хозяйством, крупу, мясо и овощи.
   Нижние чины, обрадованные неожиданным перерывом в марше, были заняты растягиванием палаток, ровные ряды которых стали появляться как грибы после дождя. Уже была обозначена передняя линейка, места для часовых, натягивались офицерские палатки и большая палатка офицерского собрания. Озабоченный командир нестроевой роты, пожилой капитан Нестерович, размечал с помощью своего младшего офицера места для отхожих мест и помойных ям. Кое-где уже слышался рык фельдфебелей.
   К Ларионову постепенно стали стягиваться не только вызванные им офицеры, но и вообще весь офицерский состав колонны. К офицерам присоединился полковой священник, отец Зосима, старший врач - титулярный советник, Михаил Павлович Иванов, призванный на службу из земских врачей. Инженер со станции. Все оживленно обсуждали произошедшее. Последним к группе присоединился офицер догнавший колонну перед входом в лес и ехавший в сопровождении двух конных унтер офицеров.
   - Господа, господа! Я сам пока знаю не больше вашего. - В ответ на многочисленные вопросы собравшихся отвечал Ларионов. - Вот сейчас вышлем разведку, и надеюсь, ей удастся прояснить обстановку, где мы оказались и как это произошло. Пока прошу всех разойтись к своим людям. Прошу остаться командиров батальонов, рот и батарей. Вас полковник, тоже прошу остаться.
   Начальник летучего парка, откозырял и встал с самым независимым видом рядом с полковым командиром.
   К Ларионову подошли командиры разведчиков и хорунжий.
   - Господин полковник, ..., - начал было докладывать поручик, у которого в подчинении были команды конных и пеших разведчиков, за его спиной стояли вытянувшись подпрапорщик и старший унтер-офицер. Рядом с поручиком встал, хорунжий.
   Ларионов прервал доклад поручика и стал ставить задачу.
   - Вам господа, отдыхать не придется. Сейчас, после ужина, разобьете свои команды на дозоры по десять, пятнадцать человек, и чтобы к утру я знал, что твориться на ближайшие двадцать верст вокруг. Хорунжий Корнеев!
   - Я, господин полковник.
   - Сейчас, же пошлите толкового взводного с пятью казаками вернуться той дорогой, по которой мы сюда пришли. До входа в лес и далее. Как проедут, пусть вернутся ко мне, сюда.
   - Слушаюсь.
   - Поручик, из состава команды пеших разведчиков выставить полевые караулы. Конная команда поступает в распоряжение хорунжего Корнеева. Можете идти распорядиться.
   - Слушаюсь.
   - Еще Корнеев, Ваши люди, лично с вами во главе, должны проехать как можно далее вперед, - показывая рукой на Юг продолжил Ларионов: - попытайтесь узнать, какие поселения есть на расстоянии верст двадцать, тридцать. И еще, если разъездам встретится что-либо необычное, пусть присылают пару человек с докладом. Вопросы?
   - Если проехать надобно как можно далее, да в ночь, так кони подобьются. Им роздых нужен. Они ведь не люди, им не объяснишь, что надо.
   - Три часа отдыха и вперед.
   - Разрешите господин полковник? - опять задал вопрос настырный казак.
   - Что еще не понятно, хорунжий?
   - Разрешите в разведку о двуконь выехать?
   'Хитрый казачина, половине своих людей даст выспаться, а потом и для второй даст возможность подремать в седлах, - подумал Ларионов. - С другой стороны дело говорит'.
   - Хорошо, согласен с Вами. Конных разведчиков пошлите на восток верст на двадцать, тоже с заводными лошадями. Выполняйте.
   - Слушаюсь.
   Когда офицеры ушли, к полковнику подошел Гребнев.
   - Пойдемте Андрей Васильевич, там уже палатку для Собрания поставили, подождем ужина, да и обсудим наше положение.
   - Положение у меня - хуже губернаторского. Вместо позиций полк пришел неизвестно куда! Вот тебе и принял полк! Что-то будет в штабе и дивизии и корпуса? Даже думать не хочется!
   - Ничего, думаю, все разъяснится.
   - Очень хочется на это надеяться. Но как такое могло произойти совершенно не пойму. Расскажи, кто ни будь другой про такое, не поверил, но ведь вот оно, море.
   - Ничего, вернется хорунжий, скажет название какого-либо местечка, а там уже как в академии учили, все города и реки на пути предполагаемого маршрута сами в памяти всплывут.
   - Ваши слова Сергей Аполлонович, да Богу в уши.
   - Идемте, идемте.
  
   * * *
   Ожидание посланных в пройденном направлении казаков не продолжалось очень долго.
   В палатке офицерского собрания, общество офицеров полка, и получившие разрешение на вход в собрания офицеры артиллеристы, саперы и связисты собрались практически в полном составе. Командир нестроевой роты расстарался, и его подчиненные изготовили дополнительные столы и скамьи, чтобы места хватило всем.
   Горячую пищу с офицерской кухни подали не раньше чем солдаты выстроились в очереди к ротным 'пищеметам'. Ларионов раз и навсегда приказал об этом, когда прибыл в полк после госпиталя. На возражения прежнего заведующего хозяйством полка, по совместительству являвшегося заведующим Собранием, Ларионов прочитал ему краткую лекцию о том, что разница в положении между солдатами и офицерами должна происходить исключительно в сфере службы. Оторванность офицерского состава от солдатской массы и так слишком велика, не надо ее усугублять тем, что господа офицеры уже кушают, а солдаты еще слюни глотают.
   Заведующий хозяйством, полковник Отто Августович Беккер, хотевший после того, как прежний командир полка так и не оправился от болезни, занять вакансию командира полка, принял назначение Ларионова без всякой радости.
   Саратовский помещик, он деятельно готовился к распродаже полкового имущества после демобилизации, слухи о которой упорно ходили в полку, составленном из ополченческих дружин. Отобрал лошадей для покупки, привез из имения сельскохозяйственный инвентарь, который ремонтировали солдаты из механиков и кузнецов, и вообще развил бурную деятельность с целью обогащения.
   Надеждам на скорую демобилизацию не суждено было сбыться, вместо роспуска ополченцев по домам, полк оказался на фронте, попав в самую мясорубку Горлицкого прорыва.
   Махинации полковника с продуктами, начавшиеся на фронте, он решил продолжить и в тылу, когда остатки полка были выведены на переформирование и пополнение. То, что, не смотря на несколько неприятных случаев с офицерами, приходившими с позиций с вопросами о плохом довольствии своих солдат, началось на фронте, полковник решил продолжить и в тылу.
   Дело пошло, доход полковника и примкнувшего к нему казначея, увеличивался пропорционально тому, насколько уменьшался рацион солдат. Все кончилось очень неприятно, неожиданно проверив несколько раз закладку продуктов в полевые кухни, Ларионов вызвав к себе казначея полка, капитана Стейница, вытряс из него всю подноготную. Вытряс в буквальном смысле этого слова.
   Результатом стал рапорты о болезни полковника Беккера и казначея. Бывший при разговоре с ними Ларионова в соседней комнате прапорщик Юрасов, потом по секрету рассказал кое-кому из офицеров, о том, что голос у Ларионова очень громкий, язык образный, а в места, в которые он грозил отправить обоих офицеров, лучше не соваться. Ни с анатомической, ни с познавательной целью.
  
   * * *
   Через три часа назначенные в разведку люди оседлали коней и ведя в поводу заводных коней отправились в разные направления. Дозор, высланный по дороге в лес, уже успел вернуться. В палатку офицерского собрания с совершенно несуразным докладом явился урядник. Послушав о том, что протянувшись пару верст по лесу, дорога совершенно неожиданно исчезла, то есть совсем, как отрезало, Ларионов был очень удивлен. Урядник божился, что вместо накатанного грунта, резко началась трава, причем явно нет осенняя пожухлая как в лесу, а яркая и молодая. И росло несколько сосен. Да еще вид сосен резко отличался от тех, что встречались в лесу. Сосны по выражению урядника, командовавшего разъездом, выглядели как зонтики у барышень.
   - Да ты где зонтики-то видел, станишник? - спросил делопроизводитель полкового суда, прапорщик Юрасов.
   - Как же, Вашбродь, в Новочеркасске и в Ростове видел, и на действительной в Варшаве бывать доводилось. Також видел.
   Словно в подтверждение своих слов урядник протянул Ларионову обломанную сосновую ветку.
   Подошедший старший врач взял ее из руки казака, - спросив полковника, - Вы позволите господин полковник?
   Тот кивнул. Врач повертел ветку в руке и выдал свое резюме:
   - Pinus pallasiana иначе Сосна Палласа. Еще называют сосна крымская. Обычные места произрастания Крым, Кавказ, Малая Азия.
   - Н-д-а-а. Что еще урядник? Куда дорога пропала?
   - Ваше Высокоблагородие, там поперёк дороги ровно ступенька высотой вершков пять. Да и дальше в лес тоже.
   - Поручик Нежинцев!
   - Я, господин полковник.
   - Поезжайте с казаками проверьте.
   - Слушаюсь!
   Вернувшийся Нежинцев и прибывшие к тому времени посыльные от других разъездов подтвердили, что бивуак полка находится в какой-то странной впадине. Общее мнение выразил заведующий хозяйством полка, полковник Мезенцев:
   - Мы находимся в низине, оттиснутой каким гигантским каблуком. Господи Боже! В какую дыру мы провалились?
  
   Глава 4. Приказ, отданный завтра.
   Утром следующего дня полковника Ларионова разбудил денщик, рядовой Трофим Иванович Власов. В отношениях командира полка и его денщика проскальзывало, что-то от отношений Петруши Гринёва и Савельича. Иваныч был так же заботлив, блюл интересы своего командира и был по стариковски ворчлив, хотя имел средний возраст, сорок три года. Ларионов иногда так его и звал, 'Савельич'. Власов не обижался.
   - Вставайте, Вашевысокородие, вставайте!
   - А? Что? Что такое?
   - Там Вас с пяти утра хорунжий с казаками и пленным дожидаются, да дежурный по полку уже подошёл.
   - Что-же ты меня сразу не разбудил? Старая перечница! Который час?
   - Вот еще! Нешто Вам отдохнуть не требуется? Всего-то, час и подождать пришлось, теперь шесть часов, - с важностью сказал 'Савельич', убирая карманные часы, подаренные ему Ларионовым.
   - Умываться, одеваться. Да скажи там, дежурному, доклада не надо, и чтобы он капитана Гребнева, полковника Лямина из летучего парка, командиров саперной и искровой рот пригласил ко мне.
   - Артиллеристов звать, Ваше высокородие?
   - Да и их конечно тоже. Да пусть пленного ведут.
   - Слушаюсь!
   Власов пользовался расположением полковника и не всегда придерживался наедине с ним уставных требований. Сейчас он степенно и совсем не по-строевому повернулся и отправился выполнять приказ.
   Выйдя из палатки и наскоро совершив утренний туалет, надев гимнастерку и уже застегивая ремни Ларионов, вдруг осознал, что слышит гул, напоминавший фронтовую канонаду. Звук, которого ему подсознательно не хватало, во время лечения ранения в Петрограде и позже когда он прибыл в переформируемую из ополченческих дружин по кадровым штатам дивизию. Сейчас он чувствовал себя вновь уверенно. Впереди фронт. И он выполнит приказ командира корпуса, атаковать противника на узком участке, чтобы содействовать наступлению ударной 101 пехотной дивизии генерал-лейтенанта Гильчевского, а там брат, который ждет его помощи.
   Думал он про непонятно как появившееся море, которое отнюдь никуда не исчезло за ночь, о том сколько людей останется в полку после демонстративных, самоубийственных атак позиций Австро-Германцев. Уже смывая с лица остатки мыла после бритья и смотрясь в зеркало, которое держал денщик, Ларионов увидел подходивших офицеров и странного человека, которого вели два казака. Полковник чуть набекрень, по гвардейски надел фуражку, машинально проверил, чтобы кокарда была посередине и ответил на приветствие офицеров. Общее внимание привлекал стоявший между казаками затравленно озирающийся человек. Одет он был в синий мундир с красными эполетами с красной же нитяной бахромой, с надорванным стоячим воротником и шаровары крапового цвета.
   - Корнеев, кто это? Мне денщик сказал, что Вы с казаками захватили пленного?
   - Так точно, господин полковник! Разрешите доложить?
   - Докладывайте.
   - Выполняя Ваш приказ, ночью произведен был поиск. В двух с половиной часах езды рысью, переправившись через две реки мной был замечен костер. Никого рядом. Подъехали поближе. Тут нас и обстреляли из темноты. Да странно так, по выстрелу сделали и ну за сумки свои хвататься.
   - Потери есть?
   - Двоих казаков ранили.
   - Дальше.
   - Мы их в шашки. Кроме этого всех порубили. Из пятерых, десятерых наполосовали.
   - Без подробностей, хорунжий. Как же вы в темноте то?
   - Почему в темноте, светало уже, развиднелось. Я казакам крикнул чтобы одного оставили. Этот отмахивался ловко, ну Егор Туркин его и приложил разок.
   - Как же ты раз развиднелось не увидел засады?
   - Виноват Ваш... - вытянулся хорунжий глотая окончание и снова звякнув крестами, - господин полковник! Мой грех! Мне и за Карпова перед евонной вдовой ответ держать.
   - Как вдовой? Ты же сказал раненные...
   - Приказной Карпов дорогой отдал Богу душу, царство ему небесное...
   Все присутствующие сняли фуражки и осенили себя крестным знаменем. Есаул продолжил:
   - Карпова, отец Зосима отпевает уже. А про второго раненого, Михаил Павлович обнадежил. Бок ему промыл, зашил, сказал, что жить будет. Я господин полковник по французски гутарить не умею, понять могу что француз, а так...
   - Понятно. Что там у тебя?
   - Да вот штуцер евонный, у станичника соседа такой же.
   Хорунжий протянул Ларионову ружье. Стоявший рядом Марков-второй сказал уверенным голосом, едва взглянув на оружие:
   - Штуцер Тувинена. Дед мой после Крымской компании привез в имение такой-же. Штуцер пошел по рукам.
   - Ладно, спасибо Корнеев. Но докладывать учись, тянуть из тебя все надо клещами.
   Хорунжий вдруг покраснел, и смущенно пробормотал:
   - Виноват господин полковник, меньше месяца как произведен.
   Ларионов подошел к пленному. Перед ним стоял молодой человек, лет двадцати двух, двадцати четырех лет. Под левым глазом у него наливался синяк под, руки за спиной были связаны.
   - Qui vous et pourquoi sont habillés ainsi ?
   - Moi du soldat. C'est la forme de l'armée française.
   - Le nom, le titre ? Que vous faisiez dans cette place où vous ont pris ?
   - Florian Djussopt, ordinaire. J'étais dans la garde champêtre.*
   - Сергей Апполонович! Каково?
   - Странный случай! Позвольте мне господин полковник?
   - Quelle date avons-nous, le mois, l'année?
   - Le cinq juin mille huit cents cinquante cinquième. Mais pourquoi cela vous intéresse?
   - C'est exact ?
   - Oui. Aujourd'hui le cinq juin un mille huit cents cinquante cinquième**.
   - Не может быть! Андрей Васильевич! Этого не может быть!
   Ларионов потрясенно молчал. Не понимавшие французского офицеры жадно выпытывали у своих более образованных коллег, о чем речь. За время короткого допроса, вокруг собралось не менее десяти человек, которых Ларионов не приглашал, но которые привлеченные слухом о поимке пленного и его допроса, под разными предлогами собрались у палатки командира полка.
   - Подождите Сергей Аполлонович, дайте я спрошу про детали. Сейчас, сейчас...
   - Dans quel au régiment vous servez ?
   - Cinquantième linéaire, la première équipe de la deuxième division d'infanterie.
   - Qui commande votre division ?
   - Le général Kamu.
   - Qui commande les troupes françaises ?
   - Le général Pelis'e. Vous pourriez ordonner de me dénouer ? Les mains ont cessé de sentir4.
   - Хорунжий, дайте команду развязать его, жалуется, руки затекли.
   - Слушаюсь господин полковник! Митрохин, развяжи его.
   Казак, зайдя за спину пленному, достал нож и разрезал веревки. Француз во время этого закрыл глаза, поднял плечи, потом опустил, напряженное выражение его лица приняло нормальное состояние. Он стал с любопытством оглядываться вокруг, разглядывая окруживших его людей.
   Пленный с наслаждением стал растирать посиневшие кисти рук. Потом вдруг сморщился.
   - Небось, рукам больно стало. - Прокомментировал гримасу на лице француза Митрохин.
   - Что же Вы Корнеев так стянули то его?
   _________________________________________________________________________
   * - Кто Вы и почему так одеты?.
   - Я солдат. Это форма французской армии.
   - Имя, фамилия, звание? Что вы делали в том месте, где вас захватили?
   - Флориан Дюссо, рядовой. Я был в полевом карауле.
   ** - Какое сегодня число, месяц, год?
   - Пятое июня тысяча восемьсот пятьдесят пятого года. Но почему вас это интересует?
   - Это точно?
   - Да. Сегодня пятое июня одна тысяча восемьсот пятьдесят пятого года.
   ***- В каком полку Вы служите?
   - Пятидесятый линейный, первая бригада второй пехотной дивизии.
   - Кто командует вашей дивизией?
   - Генерал Каму.
   - Кто командует французскими войсками?
   - Генерал Пелисье. Вы могли бы приказать развязать меня? Очень затекли руки.
  
   - Злые были господин полковник. Из-за Карпова да Рыкова.
   Ларионов опять обратился к французу:
   - Quelles actions entreprendront demain les troupes françaises ?
   - Selon ce que sur les batteries transportait hier beaucoup de poudre, il y aura un fort bombardement des renforcements russes.
   - Que sera ensuite ?
   - Je ne connais pas, mais probablement l'assaut du gauche flanc de la défense russe*.
   - Уведите пленного. Господа офицеры! Если кто еще не понял, то волей судеб мы оказались в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Мы недалеко от Севастополя. А канонада доносящаяся с Юга, это бомбардировка предваряющая штурм Селенгинского и Волынского редутов, и Камчатского люнета. Как мы оказались здесь и сейчас, ведомо одному Господу. ВСЕХ офицеров прошу, для дальнейшего обсуждения, через час собраться у палатки офицерского собрания.
   - Сергей Аполлонович, заменили людей в полевых караулах?
   - Да господин полковник, в караул заступила первая рота.
   - Спасибо.
  
   * * *
   После того, как импровизированное собрание разошлось по ротам и батареям, к Ларионову подошел незнакомый капитан. Два унтера маячили в стороне.
   - Господин полковник, разрешите представиться капитан Степанов Леонид Михайлович, уполномоченный особого отдела штаба дивизии. Получил назначение в Ваш полк. Первоначально дернувшаяся для рукопожатия рука полковника осталась на месте.
   - Полковник Ларионов Андрей Васильевич. Давно перевелись из корпуса?**
   В глазах капитана появилась понимающая усмешка. Его рука, даже не дернулась для рукопожатия.
   - Месяц как. Но и при службе в корпусе занимался не сыском, а вопросами контрразведки, правда, на Дальнем Востоке. Но я не об этом. Господин полковник, то, что Вы сказали, это действительно так?
   - Parlez-vous français?
   - Нет, я не знаю языка. Я учился в провинциальном училище, где преподавание французского, в отличии от немецкого, было поставлено из рук вон. Потом проходил курс в Ковельской офицерской железнодорожной школе, а преподавание иностранных языков не было там приоритетным. Так, что я не понял о чем говорили Вы и адъютант полка с этим французом.
   'Быстро соображает, сколько же лет он пробыл в корпусе? На вид ему лет тридцать пять, мы с ним почти одногодки'.
   - В ОКЖ я служил пять лет. - ответил на невысказанный Ларионовым вопрос бывший жандарм.
   - Для вас мое лицо открытая книга капитан.
   - Нет просто я неплохой аналитик. Этим и занимался в корпусе. Но Вы не ответили на мой вопрос, господин полковник.
   __________________________________________________________________________
   * - Какие действия предпримут завтра французские войска?
   - Судя по тому, что на батареи вчера везли много пороха, будет сильный обстрел русских укреплений.
   - Что будет потом?
   - Не знаю, но скорее всего штурм левого фланга русской обороны.
   ** - Офицеры Армии и Гвардии, не подавали руки жандармам.
   'Да хватка у тебя железная'.
   - Да я был вполне серьезен.
   Ларионов пересказал бывшему жандарму допрос Флорина Дюссо.
   - Понятно. Я собственно, почему стал задавать Вам вопросы, господин полковник. Если все так и обстоит, а скорее всего именно так и обстоит, то позвольте узнать Ваши дальнейшие планы?
   - Вмешаться самым грубым и непосредственным образом в текущие события.
   - Вы понимаете, что вмешавшись в исторический процесс, Вы так измените будущее, что возможно, что и сами потом не родитесь. То есть, возможно, произойдет следующее: в один прекрасный день вы просто растаете как мираж.
   - Такой вариант не исключен. - После краткого обдумывания ответил Ларионов. - Но, давайте пока не думать о неприятном. Пока я, как командир полка находящегося в отделе, пользуюсь правами командира на одну ступень выше, то есть правами командира бригады. И я в полной мере воспользуюсь ими для обретения даже призрачной возможности изменить столь неблагоприятный, известный сценарий. Что касается миражей, Бог не выдаст, свинья не съест.
   Мы говорили в дни Батыя,
   Как на полях Бородина:
   Да возвеличится Россия,
   Да сгинут наши имена!
   Неожиданно процитировал жандарм.
   - Немного не верно, последняя строчка ...
   - Я знаю, но мне так нравится больше.
   'А он упрям, не глуп. Учитывая наши с ним знания о событиях первого марта*, такой человек вовсе не будет лишним колесом в телеге. К тому же он железнодорожник, что тоже говорит в его пользу'.
   - Мы, кажется, поняли друг друга, Леонид Михайлович? Задача защиты Отечества не меняется независимо от того, когда оно в ней нуждается.
   - Да, господин полковник. Я тоже до конца буду исполнять приказ. Приказ, отданный завтра.
  
   Глава 5. Военный совет. Главный список.
  
   К рассевшимся прямо на земле около палатки Собрания офицерам, Ларионов подошел, слыша гул голосов собравшихся. Оживлённое обсуждение по мере того, как полковник подходил постепенно утихало.
   Старший по званию из всех присутствующих, полковник Лямин, скомандовал:
   - Господа офицеры!
   - Господа офицеры! - В свою очередь произнес Ларионов.
   - Господа офицеры!
   Присутствующие стали вновь рассаживаться на траве. Запасливые, принесшие с собой шинели, выделяли полы, чтобы непредусмотрительные, чувствовали себя удобнее. Ларионов остался стоять на ногах и все взгляды скрестились на нем.
   - Господа! Сегодняшний наш 'совет в Филях' мы построим следующим образом. В первой части предлагаю выслушать вопросы и неизбежные эмоции собравшихся. Далее обсудим наши возможности в открывшихся обстоятельствах. В конце вы выслушаете мой приказ. Итак, начнем! Кто первый?
   _________________________________________________________________________
   *-1 марта 1881 г. Император Александр II Освободитель, погиб в результате террористического акта, организованного партией 'Народная воля'.
   Первым вскочил прапорщик, как помнил Ларионов, субалтерн третьей роты.
   - Позвольте, господин полковник? Прапорщик Силуянов.
   - Слушаю Вас, прапорщик.
   - Я не присутствовал во время допроса француза, но мне сказали, что Вы утверждаете, будто мы перенеслись в прошлое, и оказались около Севастополя во временах Крымской войны? На чем основано Ваше убеждение? Не может ли быть ...
   - Я понял вопрос. Объясняю. Для тех, кто не присутствовал и, кто по тем или иным причинам не знает французского языка: во-первых, то, что мы перенеслись в пространстве, уже ни вызывает сомнений. Все могли заметить главный фактор. - Ларионов протянул руку и указал на море.
   - Во-вторых, взятый пленный рассказал какие генералы стоят во главе французских войск. Я смог убедиться в правдивости его показаний по следующим причинам: в бытность мою слушателем Академии Генерального штаба я готовил работу по курсу истории военного искусства, как раз по материалам Крымской кампании. Прекрасно помню имена французских генералов. Названные пленным французом, они полностью совпали с теми, что были мне известны ранее. Далее, все вы слышите гул канонады, союзники обстреливают именно Севастополь, потому как обстреливать около моря более никому не надобно.
   Гул голосов офицеров обсуждавших между собой послужил фоном для следующего высказывания Ларионова.
   - В-третьих, форма самого француза. Вольтижер пятидесятого линейного, о чем говорят цвет эполет и номер на воротнике.
   - Но может быть это какой-то ряженый? Простите господин полковник, подпоручик Розов!
   - Никаких ряженых! Слышите? Это, в-четвертых, гул непрерывной канонады слышимый всеми. И наконец, в-пятых, подъехавших к костру казаков после оклика на русском языке немедленно обстреляли. На этом основании я и сделал свои выводы.
   - Господин полковник! Прапорщик Колобков!
   - Спрашивайте!
   - А если француз сказал неправильное число?
   - А какой смысл ему врать? Ведь он не знал, что мы не знаем где и когда оказались.
   - Позвольте мне, господин полковник? - С земли поднялся командир третьего батальона капитан Михайлов. Призванный из отставки, отягощенный изрядным животом и мучимый постоянным насморком.
   - Слушаю Вас Алексей Дмитриевич.
   - Какова перспектива нашего возвращения обратно? В тысяча девятьсот шестнадцатый год?
   - Скажу честно, не знаю. Опять же скажу честно, даже рад произошедшему.
   - Почему??!! - Буквально выдохнули многие из собравшихся.
   - Сейчас мы имеем уникальную возможность способствовать тому, чтобы Россия заняла подобающее ей место ведущей державы. Победа в Крымской компании надолго отвадит врагов империи от попыток победить нас военной силой. У на есть знание и я бы так выразился, послезнание, как будет развиваться наука и техника в дальнейшем. Все это, должно быть обращено к пользе Отечества. Не только военные знания о тактике и об оружии. Тот же телефон Белла. Вернее уже не Белла. Не будет братьев Райт, не будет 'Дредноута'. Изобретение радио, в конце концов, будет неоспоримым российским.
   То, что сказал полковник, вызвало различную реакцию у офицеров, от мрачного неприятия, до бурных выкликов молодых офицеров. Считая случай отнюдь неординарным, Ларионов дал высказаться на местах всем желающим, затем вскинул руку вверх и властно забрал внимание всех:
   - Господа! Сейчас, каждый из Вас переживает за близких. Я прекрасно понимаю вас. Есть выбор - сидеть ли нам здесь, в лагере, ожидая, не приоткроется ли та дверь, сквозь которую мы вошли сюда, или воспользоваться представившейся возможностью поменять течение истории. Я выбираю последнее.
   - Господин полковник! Подпоручик Галкин.
   - Говорите поручик.
   - Может быть, имеет смысл подождать некоторое время здесь, а уж потом ...
   - Время не ждет. Не вмешайся мы сегодня, завтра редуты и люнет падут. А там и до Малахова кургана недалеко.
   Неожиданно точку в спорах и высказываниях об оставленных детях, женах, родителях, невестах, планов на будущее поставил отец Зосима. Встал и, дождавшись пока умолкнут все, в полной тишине произнес:
   - Не диавольскими кознями, но Промыслом Божьим перенесены мы сюда! Господь возложил на нас крест, изменил жизнь не только нашу, но и ближних наших. Но он и явил Волю свою, дал возможность многострадальному Отечеству нашему избежать многих и многих потерь и жертв. Мы теперь орудье Промысла Божьего. Пусть малая жертва от потери нами близких наших пойдет во благо Государству Российскому, Государю и народу русскому. Несть лучшей доли, чем положить жизнь свою за други своя! Помните, дело наше свято, и с нами Бог! Помолимся братие! Отче наш ...
  
   * * *
   После общей молитвы настал черёд подсчётов. В тяжелой батарее, оказалось, по сто фугасных гранат сталистого чугуна и по сорок шесть шрапнелей на орудие. В батареях дивизиона трехдюймовок, в передках и зарядных ящиках было общим числом три тысячи восемьсот шестнадцать снарядов. Из них по 70 шрапнелей на орудие, остальные фугасные снаряды французского производства.
   - Французские хуже наших. - Авторитетно заявил фон Шведе. У них иногда патронная гильза лопается, вызывая перерыв в стрельбе. Да и перезарядить гильзу будет проблематично.
   Помрачневший Марков-второй сказал, что дареному коню в зубы не смотрят.
   Немного порадовал начальник летучего парка. Снарядов он вез из расчета на полную бригаду полевых трехдюймовок, десять тысяч сто семьдесят шесть снарядов и шрапнелей. После доклада о своих запасах, полковник Ляпин поглядел на мрачного Маркова и сострадательно сказал:
   - Вам, подполковник, тоже кое-что припасено.
   - Сколько? - просветлев лицом, потянулся к владельцу закромов артиллерист.
   - Общим счетом тысяча семьсот пятьдесят два снаряда. Восемьсот фугасных, восемьсот шрапнелей, остальные зажигательные.
   - Химических нет?
   - Вот чего нет, того нет.
   - И не надо. - Легко сказал повеселевший подполковник, быстренько прикинувший, что запас возимых снарядов в парке был из расчета на весь дивизион, и теперь чувствовавший себя более-менее уверенно.
   Неожиданно большой проблемой стали патроны для трехлинеек. Восемь парных патронных двуколок и двадцать четыре одноконных составляли всего семьсот тысяч патронов, еще по сто патронов бойцы имели при себе. Примерно еще пятьсот пятьдесят тысяч.
   - Патроны беречь всеми силами. Стрелять придется только залпами - высказал мнение командир первого батальона.
   - Свести всех лучших стрелков в отдельную роту и пусть стреляют только они? - предположил командир девятой роты, поручик Ян Белькович.
   - Да знаем, знаем, вы со своей ротой сами и пожжёте все патроны. - Практически одновременно раздалось несколько голосов командиров других рот.
   - А вы бы господа своих солдат получше учили, - огрызнулся, сверкнув белыми зубами Белькович. - Тогда бы и Вам пострелять дали.
   - Вы поручик предлагаете, раз уж здесь оказались, и тактические приемы здешние использовать?
   - Я господин капитан исхожу из наличного запаса боеприпасов. Стараюсь так сказать ...
   - Ладно, ладно. Я вас понял. Лучших стрелков по десять на роту обеспечим повышенным патронным 'содержанием', патроны у всех нестроевых изъять. Как скажете господин полковник?
   - Нет, Сергей Аполлонович. Всех нестроевых поставим в строй, всех денщиков, всех повозочных и обозных. А, также часть орудийных номеров. А вот 'патронный паек' для всех, кроме лучших стрелков, сделаем 'голодным'.
   - Как можно уменьшать расчеты? - В один голос возмутились артиллерийские офицеры.
   - Поясните свою мысль, господин полковник! - потребовал Марков-второй.
   - Очень просто, ящичных у вас оставим по одному опытному, остальных в пехоту. Вместо тех, которых заберём, я думаю, получим не обученных стрельбе из винтовки из Севастопольского гарнизона. Да и по мере того, как будут кончаться снаряды в парке, людям там будет делать нечего. Не с пустыми же повозками кататься?
   - Ну, если так, то попробовать можно.
   - Далее, штабс- капитан, сколько у нас пулеметов?
   - Вы же знаете господин полковник, двадцать 'Максимов' и восемь 'Льюисов'.
   - А сколько при них людей?
   Начальник пулеметной команды, штабс-капитан Циплаков, недоуменно посмотрел на командира полка и ответил:
   - Три офицера, сто семьдесят два строевых и пятнадцать не строевых.
   - Значит, оставите в расчетах 'Максимов' по четыре человека, в расчетах 'Льюсов' по двое. Из нестроевых кашевара и оружейного мастера, остальных в строй.
   - А кузнеца?- Смирившись с участью обкраденного, спросил начальник пулеметной команды.
   - Если лошадь подковать придется, или по слесарной части, то к артиллеристам, я у них тоже нестроевых почищу, но кузнецов оставлю. Нужны люди, полк придется разворачивать в бригаду. Господа офицеры, всех нестроевых из рот изыму, да и нестроевую роту обижу. Всем понятно?
   Вопросы?
   Обсуждение стало напоминать торг, каждый пытался отбить своего денщика, рабочего по кухне или писаря. Ларионов пресекал эти попытки самым жестким образом.
   Вдруг неожиданно слово взял присутствовавший здесь же инженер.
   - Господин полковник! И вы господа офицеры, смею заметить за всеми этими подсчетами, вы забыли произвести еще один.
   - Какой-же? - иронично спросил Ларионов.
   Офицеры заулыбались, радуясь, что полковник отвлекся и может быть забудет про тех, кого еще не 'резал по живому'.
   - Господа! Вы все военные, и мыслите, конечно, как военные. Позвольте спросить, Вы знаете, как сделать этот простой предмет? - Инженер поднял вверх двумя пальцами правой руки патрон трехлинейной винтовки.
   - Ну, представление общее имеем, - озадаченно ответил Гребнев. - А что?
   - Сделать сможете?
   - Здесь и сейчас, нет, конечно. Но к чему ведете?
   - К тому, что война рано или поздно кончится, и во время боевых действий, могут погибнуть люди, которые умеют то, что здесь никто, не только в Российской империи, но и вообще НИКТО в мире не умеет и не знает. Таких людей надо беречь.
   - Действительно! Вы правы, простите как Вас ...
   - Павел Матвеевич.
   - Вы правы, Павел Матвеевич! Сергей Аполлонович, господа батальонные адъютанты, господа командиры батарей и рот, Прошу Вас через час после окончания 'совета в Филях', представить списки. Включить туда же господ офицеров из студентов, инженеров. Это, наверное, будет главный список.
  
   * * *
  
   Дальнейшее обсуждение свелось к тому, что из состава полка должны быть выделены нижние чины, имеющие фронтовой опыт и умеющие обращаться с ручными гранатами Рдултовского обр. четырнадцатого года. Их предполагалось свести в два взвода гренадер.
   Секретный приказ о создании таких команд был отдан по армии еще в пятнадцатом году, и вызван он был 'наличием отсутствия' или 'отсутствием наличия', как выразился ядовитый на язык командир четвертого батальона, штабс-капитан Логинов, винтовок во фронтовых частях.
   Призванный из запаса, еще тот, старый прапорщик из вольноопределяющихся*, штабс-капитан, выдержал экзамен на офицерский чин в девятисотом году и сразу ушел в запас. Он единственный из офицеров полка имел 'Георгия' уже за эту войну, и пользовался уважением, несмотря на свой острый язык.
   После того, как Ларионов закончил выявлять нестроевых в ротах и командах плавно перешли к постановке приказа. Гребнев, пристроив бумажный лист на полевой сумке, чиркал карандашом черновик приказа.
   - Пункт первый, - начал Ларионов, - довести до нижних чинов обстановку и принятое решение. Пункт второй - привести весь полк к присяге Государю Императору Александру Николаевичу. Пункт третий - похоронить за Веру, Царя и Отечество живот свой положившего приказного Карпова. Далее приготовиться к маршу на Севастополь. Времени на все это два часа. Господа офицеры!
   - Господа офицеры!
  
   Глава 6. Семь копеек.
  
   - Вы знаете, Андрей Васильевич, когда вы упомянули недавно о том каким образом мы 'построим совет в Филях' я сразу вспомнил академию и Баскакова. Как он всегда начинал свои лекции о Наполеоновских походах.
   - А-а! Да, действительно, похоже, получилось. Я все как то не успевал Вас спросить, Сергей Аполлонович, как получилось, что Вы, генштабист, и вдруг на должности адъютанта полка?
   - Я ведь 'штрафованный', - грустно усмехнулся Гребнев.
   - Что за история с Вами приключилась? Впрочем, если ...
   - Нет, нет. Ничего роняющего мою честь и я считаю, честь русского офицерства я не
   совершил. Но история для меня кончилась полковым адъютантством. Хотите, расскажу.
   - Конечно, хочу. Потому и спросил.
   _____________________________________________________________________
   * - Согласно закону 'О всесословной воинской повинности', лица, с высшим образованием отслужив полгода вольноопределяющимся, потом могли держать экзамен на первый офицерский чин.
   - Ну, слушайте. Мой отец, полковник корпуса корабельных инженеров, очень хотел,
   чтобы я стал моряком. Ну а куда на море без английского языка?
   - Ну да, 'мастерская мира', 'владычица морей'...
   - Вот, вот. Когда в пятнадцатом начался 'снарядный голод', меня как знающего английский язык, выдернули из оперативного отдела второй стрелковой, и отправили в Париж, к графу Игнатьеву в помощники.
   - Почему именно Вас послали?
   - Я ведь Михайловское артиллерийское окончил. Вот, про меня и вспомнили.
   - А я думал, Вы из пажей, видел у Вас на портмоне мальтийский крестик*. Еще удивился, почему не на кителе.
   - Это мы с начальником штаба дивизии поменялись значками. На память об одной атаке.
   - А я, уже приготовился Вам, юнкерскую спеть, я ведь Павловское кончал:
   - С тех пор как юнкерские шпоры
   Надели жалкие пажи,
   Пропала лихость нашей школы...-(с)
  
   - Да, смешно. Но я про павловцев, тоже знаю один стишок. Правда, Морского корпуса. Когда был в отпуске, у отца, к нам как раз приходил гардемарин, за сестрой ухаживал. Дословно не помню его рассказ, примерно так: их новый директор заметил, что установился некий порядок. Женщины рожают, павлоны, занимаются шагистикой, а гардемарины изучают науки и пьют водку. Такой порядок его не устроил, и он решил:
  
   Порядок правильный, толковый,
   Немедля в мире учредить,
   Чтобы всем дамам водку пить,
   Павлонам, средь мучений,
   Детей производить,
   А в корпусе Морском,
   Во вред морским наукам,
   Ввести пехотный строй,
   Учить павлонским штукам. (с)
  
   - Тоже смешно.
   - Я продолжу?
   - Конечно.
   - Мы тогда только из боев под Варшавой на пополнение вышли. В полках, где по четыреста штыков, где около тысячи. Шестой стрелковый еще на позициях оставался. Только очухиваться стали, как случай произошёл. Немцы применили удушающие газы. Я был свидетелем как с позиций пришел наш солдат-татарин, отравленный. Принес замок с 'Максима' и надульник. Последнее, что сказал: 'Все по присяге, Коран целовал...'**. И представляете, во Франции, во время приемки снарядов, которые мы буквально на коленях выпросили у французов, мне их офицер вдруг говорит: 'Вам не надо было давать этих снарядов, нам не хватает самим, ведь наши потери больше'. Говорю ему про то, как наши солдаты буквально засыпаются германскими 'чемоданами', цифры потерь называю, но чувствую, он мои слова не воспринимает и уже закипаю. Он мне в ответ: 'По культурности и развитию, русские и близко не стоят рядом с уровнем французов. Россия, понесла бОльшие людские потери, но это невежественная бессознательная масса, а у французов бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, науке, люди талантливые и утончённые. Сливки и цвет человечества, - и с этой точки зрения наши потери неизмеримо выше русских'*. Тут у меня солдат-татарин перед глазами встал...
   - И ...?
   ________________________________________________________________________
   * - Нагрудный знак выпускника Пажеского корпуса.
   ** - Подлинный случай.
   - Дал пощечину. Когда нас растащили и разобрались, французы извинились, а меня быстренько отправили в Россию, от греха подальше, и чтобы глаза союзникам не мозолил. 'Мариновали' при артиллерийском управлении, надоело страшно, и я ухватился за
   первую же вакансию, чему теперь очень рад.
   - Я бы тоже дал. А может и не пощечину. Сергей Аполлонович, а давайте на 'Ты' перейдем?
   - На сухую как то не принято...
   - А мы выпьем понарошку, знаете, как дети говорят?
   - Знаю.
   Они скрестили руки и 'выпили'. А потом троекратно расцеловались.
  
   * * *
   Построение и принятие присяги, полком и приданными ему подразделениями, хоть и производились, по военному времени, без выноса знамени, но все равно были торжественно-красивыми. Отец Зосима, сиял праздничным облачением, звуки оркестра сыгравшего марш 'Под двуглавым орлом' и Государственный гимн, раздавались совсем как в мирное время.
   Ларионов вышел в середину каре и произнес несколько слов, призывая солдат несмотря ни на что исполнить свой долг.
   - Враг топчет Русскую землю! Сейчас каждый да исполнит свой долг. Не посрамим имени Русского! Да будет оно так же грозно, как и в былые годы, да не остановят нас ни преграды, ни труды и лишения!
   Отец Зосима отслужил молебен о даровании победы. Над стоящими рядами вознеслась молитва исстари сопровождавшая русское войско на битву:
   'Спаси Господи, люди Твоя
   И благослови достояние Твое,
   Победы Благоверному императору Александру
   И христолюбивому воинству нашему на супротивные даруя,
   И Твое сохраняя крестом Твоим жительство'.
   Последовала молитва при нападении врагов,
   'Скоро предвари, прежде даже не поработимся врагом,
   Хулящим Тя и претящим нам, Христе Боже наш,
   Погуби Крестом Твоим борющия нас,
   Да разумеют, како может православных вера,
   Молитвами Богородицы, Едине Человеколюбче'.
   Потом полковой священник торжественно произнес тропарь Богородице:
   - Богородица Дева, радуйся, Благодатная Мария, Господь с Тобою. Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего, ибо родила Спасителя душ наших. Святая Мария, Матерь Божия, моли о нас, грешных, ныне и до самого смертного часа. Аминь.
   Торжественное прохождение было под 'Марш Преображенского полка'.
  
   * * *
   Карпова хоронили под высокой сосной в версте от берега. Казаки на полотенцах опустили простой гроб в могилу, и под щелчки спускаемых курков стали забрасывать
   _______________________________________________________________________
   *- Подлинное высказывание посла Франции в России М.Палеолога.
  
   землей. Отец Зосима переодетый в скорбный, для похорон, наряд, торжественно говорил слова чина погребения:
   - Господь, упокой душу скончавшегося раба твоего Матвея в месте света, блаженства, мира, где нет никаких мук, скорбей и душевных страданий. Как благий и человеколюбивый Бог, прости ему всякое согрешение, совершенное им или словом, или делом, или мыслью, потому что нет человека, который провел бы земную жизнь без греха.
   Присутствующие крестясь, пели хором:
   - Святый Боже, святый крепкий помилуй нас!
   - К какой жизненной радости не примешивается скорбь? Какая слава держится непоколебимо? Одно мгновение - и все уничтожается смертью! Но Христе человеколюбивый, упокой того ты воззвал от нас...
   ... Все человеческое - суета, что нейдет дальше смерти; богатство, слава - только до могилы...
   ... О, поистине все - суета и пустота. И исчезнем, все мы умрем: цари и холопы, судьи и притеснители, богатые и нищие. Будем молиться, чтобы Господь успокоил всех.
   Наконец отец Зосима вместе с несколькими солдатами, спели 'Отче наш'.
   При похоронах любого военнослужащего, независимо от чина, полагалось надевать парадную форму, но из-за того, что ее просто не было, офицеры, у кого были, надели все ордена.
   Стоявшие рядом прапорщики третьей роты Колобков и Парамонов вполуха слушающие службу чтобы не пропустить места где нужно было со всеми крестится, тихо шептались:
   - Ты понимаешь Колобок, я, почему не хочу, у меня там Таня, невеста осталась.
   - Хоти не хоти, а все равно ничего не получится. Будешь сидеть в этом лесу? Сколько?
   - Сколько нужно!
   - Тс-с-с! Тихо ты!
   - Сколько нужно, столько и просижу.
   - Дурак ты!
   - Сам дурак, я не хочу, чтобы так было: я глубокий старик, а она только родилась.
   - Ты сам подумай, тебя на фронте могли убить?
   - Ну, могли.
   - Вот и считай, что убили. И вообще, сам только что сказал, она еще не родилась. Так к кому ты побежишь? А если вздумаешь дезертировать, я первый ротному доложу.
   - Подлец!
   - Я-то не подлец, а вот тот, кто хочет накануне боя сбежать, тот трус и подлец. Сам посуди, какие возможности, Аляску еще не продали! Вот победим, и за золотом поедем! Или в южную Африку, за алмазами. Ведь еще даже телефон не изобрели! Вот и изобретай!
   - Но ведь полковник говорил, что может быть эта дыра во времени откроется.
   - Толи откроется, толи нет. А тут еще и турецкой войны не было! Теперь она наверняка раньше начнется. Сам же говорил, что в детстве представлял себя на Шипке рядом со Скобелевым.
   - Ну, говорил.
   - Вот! Братьев болгар пойдем освобождать, в Болгарии ты такую себе невесту найдешь, еще лучше Таньки. Да и подло это бежать от боя. Ну?
   - Лучше Тани не найдешь,- с тоской проговорил несчастный прапор, помялся и добавил: - Ладно ... . Уговорил.
  
   * * *
   После того как была дана команда готовиться к маршу на Севастополь, строй был распущен.
   Господа офицеры, уже без присутствия командира полка, попытались определиться, что же именно произошло. Версии выстраивались самые фантастические. Прапорщик Петров, субалтерн тринадцатой роты, вспоминал сочинение английского писателя Велса.
   - Господа! Кто-то, с неведомой нам целью, построил машину времени, а полк случайно оказался в ненужном месте, в ненужное время.
   Услышав рассуждения прапорщика, командир батареи трехдюймовок капитан Астафьев, нахлестывая себя по сапогу прутиком, авторитетно заявил:
   - Бред! Вы прапорщик физику не изучали, если изучали, то закон сохранения не поняли, если поняли, то поняли неправильно. Вы представьте себе, сколько энергии потребовалось для того, чтобы перенести такое количество материи! Это Вам не фунт изюма!
   - А как еще объяснить, Раз и ...
   - Да что вы господа спорите! Лучше подумайте, что с нашими семьями теперь будет?
   - Полковник и батюшка уже все объяснили!
   - Полковник-то как быстро сориентировался и принял решение!
   - Как будто только и ждал! Интересно у него, у самого семья есть? Уж больно спокоен.
   - Вы, поручик, у командира первого батальона спросите, они в полк вместе прибыли. А по поводу, того, что спокоен, так он кадровый, для него все равно с каким врагом воевать.
   - А Вы, Михаил Алексеевич, разве не спокойны? Вы ведь, как и я, из отставки.
   - Я же не кисейная барышня, есть враг, рядом однополчане, выгоним господ иностранцев, будем думать.
   - Не знаю как по поводу семьи, Павел Кононович, но если сейчас тысяча восемьсот пятьдесят пятый год, как могут существовать наши семьи, если никто еще не родился? Как это может быть с точки зрения науки?
   - А я думаю, господа, отец Зосима прав. Промысел Божий, вот и все объяснения. В дебри науки лезть, так и голову сломать можно. Мы с вами тут стоим, обсуждаем, а приказ, какой был? Давайте господа к ротам! Солдаты, наверное, тоже от такого фортеля в себя прийти не могут.
   Расходясь группами к ротам и батареям, часть офицеров молчали, часть, в основном молодые прапорщики, продолжали обсуждать перенос во времени и то, что теперь будет.
   - Солдатам проще, что прикажут, то и сделают.
   - Вы, прапорщик, не правы. Солдаты такие же люди как мы, просто менее образованы и информированы. Вся разница. Плохо, если вы о нижних чинах думаете, как о 'серой скотинке', ни о чем не думающей и только слепо исполняющей приказы.
   - Да нет, господин подполковник, я так не думаю. Просто к слову пришлось. Дисциплина она конечно ...
   - Будет вам. Итак, заболтались. Идемте быстрее, а то батальон последним соберётся.
  
   * * *
   Увязывая полотнища палаток на скатки, закрепляя колышки, укладывая вещевые мешки, подгоняемые криками унтеров и фельдфебелей, солдаты, тем не менее, обсуждали свалившуюся на них, как снег на голову, новость.
   Усевшись на землю и перематывая портянку, ефрейтор Круглов, веселый, разбитной парень из саратовских мастеровых, подтрунивал над сорокалетним, обстоятельно собирающимся, рядовым Старых.
   - Вот ты мне скажи, Михалыч, как же ты таперича будешь. При крепОстном праве-та? Землицы твОй, нетути боле?
   - Земля она никуда не денется. Как была, так и есть. - Спокойно отвечал Иван Михалыч, прилаживая колья.
   - А вот барин тебя на кОнюшню пОшлет?
   - Дурья у тебя башка, хоть ты и ефрейтор, - вмешался отделенный унтер-офицер, - когда в Сибири баре были? Как только тебе Круглов, ефрейтора дали?
   - А так и дали, за храбрость. Медаль еще поОбещали, да только она - мимо прОплыла.
   - Тьфу, на тебя, балаболка!
   - А, скажи, госпОдин младший унтер-офицер, вот я слышал, что счас сОлдаты, аж по двадцать два года служат, а с нами как быть?
   - Да я бы тебя все тридцать служить заставил. Портянку перемотал?
   - Перемотал.
   - Вот и кончай тарахтеть.
   - Я то закончу. А, что скажешь то, Отделенный?
   Увидев, что остальные солдаты, прекратив сборы с интересом прислушиваются, унтер-офицер Пахомов понял, что надо сказать что-то такое, чтобы заткнуть, чёртова балабона.
   - Полковник решит. Не допустит несправедливости. Надо только в войне победить.
   - Ну да, ну да. Полковник-то он кОнечно, решит, ему то что! А, я вот думаю не пОлковник решать будет, а кое-кто повыше.
   - А вот и решит, - увидевший такой бардак, как прекращения сборов, к группе подошел фельдфебель Рогулин, - едучий ты, как короста Круглов, мало тебя видать, под винтовку ставили. Ну да это я тебе мигом устрою.
   - Виноват, господин фельдфебель!
   - Конечно, виноват! Так я запомню, исправляться будешь!
   - Слушаюсь!
   Посмотрев на отделение с высоты своего фельдфебельского величия, прикрикнул:
   - Кончай базар! Бегом строиться!
  
   * * *
   После похорон, когда все готовились к маршу, к Ларионову подошел капитан Степанов.
   - Господин полковник, разрешите осведомиться о дальнейших планах?
   - Марш к Севастополю. Учитывая, возможность нежелательных встреч, с передовыми патрулями пойдет первая рота. Патрули на флангах от второй. В арьергарде выступит шестнадцатая. Записали Сергей Аполлонович?
   - Да, господин полковник. Разрешите идти писать приказ?
   - Идите.
   - Господин полковник, благодарю за возможность поговорить наедине.
   - Я слушаю Вас Леонид Михайлович.
   - Несмотря на то, что я горячо поддерживаю Вас в Вашем решении, я надеюсь, Вы осознаете какие проблемы, создает нахождение сейчас в России большого количества крестьян, в меньшей степени рабочих одетых в военную форму и знающих о крепостном праве только по рассказам. Это такой взрывной материал! Ведь этого не утаишь при общении с 'аборигенами'. Земельный вопрос, не решенный до конца даже и в наше время, все это ...
   - Прекрасно Вас понимаю, думал об этом и даже кое-что припас для Государя. - С этими словами Ларионов достал из полевой сумки брошюру озаглавленную 'Справочная книжка ходока переселенца' с указанной ценой семь копеек.
   - Насколько я вас понял, господин полковник, ...
   - Леонид Михайлович, в приватной обстановке, давайте без чинов.
   - Спасибо Андрей Васильевич, но я продолжу свою мысль, или вернее Вашу. Намереваясь добиться отмены крепостного права, по результатам войны или с другим обоснованием, это сейчас не суть важно, вы одновременно хотите сделать то, что не удалось до конца Петру Аркадьевичу?
   - Леонид Михайлович, с Вашими способностями угадывать мысли собеседника, Вы далеко за флагом оставляете девицу Ленорман. Развивая дальше эту мысль, могу сказать, что помещики основной капитал при реформе, ....
   - ... получили не за выкуп крестьян, а за выкуп земель крестьянами. Но ведь есть, ... вернее будет, нет, совсем запутался, Было такое понятие - временно-обязанные.
   - А вот об этом, должны позаботиться мы.
   - Но как?
   - Во-первых, на полях сражений. Во-вторых, убедив Государя в необходимости реформ, мы ведь знаем какие и когда они будут. Так зачем же время терять? Делать надо сразу, а не растягивать с земельной реформой на шестьдесят лет. Мы знаем, а Хомяков еще только напишет:
   И верим мы, и верить будем,
   Что даст он дар - венец дарам -
   Дар братолюбья к братьям-людям,
   Любовь отца к своим сынам.
  
   - Вы даже Хомякова помните?
   - Помню, но к стихам нужна еще вполне обоснованная программа. Денег в стране на выкуп крестьян из зависимости нет, вот, мы и должны приготовить Государю возможность расплатится за реформу английским и французским золотом.
   - Контрибуция? Но Англия никогда не платила контрибуции!
   - И не будет. Она заплатит за содержание пленных, и за разорение русских городов: Керчи, Ялты, Таганрога, Мариуполя, Петропавловска-Камчатского, и прочих.
   - А если не заплатит?
   - Значит подданные Ее Величества королевы Виктории, будут из прибавочного продукта, согласно учению английского эконома Адама Смита, зарабатывать себе на дорогу. Заодно и нам железные дороги построят!
   - Все это хорошо звучит, но тут целый клубок проблем. Это такая махина!
   - Леонид Михайлович, я прошу Вас подумать и записать Ваши предложения. Это конечно решается не все так легко и просто как я поначалу высказал. Еще, подумайте, пожалуйста, о встрече с Государем. Лучше Вас, кажется, никто не справится.
   - Хорошо Андрей Васильевич, я подумаю. Надеюсь это не завтра?
   - Шутите? Нет, конечно. Я рад, что мы с Вами единомышленники и в этом.
   - Я тоже. Разрешите идти, господин полковник?
   - Да. Не сочтите за труд позовите ко мне подполковника Маркова-второго, штабс-капитана Логинова и командира роты связистов капитана ...
   - Фатеева.
   - Да его. Совсем из головы выскочило.
   - Слушаюсь.
  
   Глава 7. Окоп-крепость солдата.
  
   - Господин полковник! Капитан ...
   - Присаживайтесь, господа, - сказал Ларионов, прерывая доклады пришедших по вызову. - Время дорого. Скажите капитан, на какую дальность действия Ваших радиостанций можно рассчитывать?
   - В зависимости от высоты поднятой антенны передатчика, от шестидесяти до ста верст. Но сто верст это уже предел. У нас все-таки возимый вариант, а не стационар в тысячу киловатт, что на Ходынке в Москве стоит.
   - Спасибо. Значит на пятнадцать верст, вы будете иметь устойчивую связь?
   - Безусловно.
   - Хорошо. Теперь общий вопрос, из вас кто-нибудь ранее бывал в Севастополе?
   Из ответов явствовало, что в Севастополе никто не бывал, но в телеграфной роте, есть младший унтер-офицер, обслуживающий электрогенератор, родом из Инкермана.
   - Прекрасно! Прекрасно. Господа, слушайте свою задачу. Батарея ваших шестидюймовок полковник, должна встать здесь.
   Ларионов быстрыми, уверенными штрихами набросал примерный план ближайших окрестностей Севастополя. На листе появились очертания бухт, береговых батарей, укреплений. Карандаш в руке командира уперся в точку рядом со значком обозначавшим Инкерман.
   - Здесь находится гора Сахарная головка, на ней Вы развернете наблюдательный пункт. Батарею естественно разместите за обратными скатами. Чтобы никто ее и не видел. Ваша цель на первом этапе, подавление вот этих французских батарей. Постарайтесь сделать это с минимальной пристрелкой.
   Карандаш вновь заскользил по наброску, показывая места батарей.
   - Шрапнель на удар, будет похоже на разорвавшуюся бомбу. Цвет разрыва не тот конечно, но выбирать не из чего. - Пожав плечами, сказал артиллерист.
   - Далее. Вам, полковник предстоит играть в этой партии первую скрипку. Дирижером буду я, а вот в роли палочки выступит часть роты капитана Фатеева. Для связи со мной в Севастополе, он Вам выделит одну радиостанцию. Вместе с этим унтер-офицером в качестве проводника. Теперь, Ваша задача капитан.
   Лицо Логинова было сосредоточенно и серьезно, он внимательно слушал полковника. - --- Вы со своим батальоном должны обеспечить пехотное прикрытие батареи и наблюдательного пункта. Так, чтобы мышь не проскочила. Вопросы?
   - Мне туда идти со всем боезапасом? - Спросил подполковник.
   - Нет. Тот, что в летучем парке, я надеюсь пристроить в Северном укреплении. И не на глазах у всех и рядом. Единственно что, возможно использовать вам придется не только гранаты но и зажигательные снаряды.
   - Сколько их надо?
   - Чуть позже, решите сами в зависимости от поставленной цели. Чуть позже скажу.
   Ларионов снял фуражку, протер рукой коротко стриженную голову и обратился к Логинову:
   - У Вас, капитан, есть вопросы?
   - Так точно, господин полковник. Будут ли пулеметы?
   - Да, с вами пойдут два расчета 'Максимов'. Остальные мне будут нужны в другом месте.
   - Как быть с питанием?
   - Сухой паек, и все что выскребем в обозе. Мало конечно, порции будут урезанные, но выхода нет. Снабжение по нормам будет обеспечено чуть позже. Дайте натурализоваться в Севастополе. Тоже забота еще та!
   - Да нас в Севастополе с распростертыми объятиями примут. Не было ни гроша, да вдруг алтын. - Подал голос Марков-второй.
   - Легко сказать, полковник. Как это выглядеть будет, пока не очень представляю. Но разберемся. Еще вопросы капитан?
   - Моя шестнадцатая рота, назначена в арьергард. Как быть с ней?
   - Возьмете с собой. Мы на Северную сторону, вы на Инкерман. Дорога там все равно через Северную сторону проходит.
   - Ясно.
   - У Вас, есть вопросы, капитан? - Обратился Ларионов к командиру искровой роты.
   Капитан Фатеев задумчиво потер ладонью подбородок, потом сказал:
   - Радиотелеграфные станции у меня новейшего образца, смонтированы на автомобилях. Электропитание получаем от диномо. И автомобили, и генераторы вращающие динамо, работают на бензине. Горючее у нас есть, есть и изрядный запас. Один из грузовых автомобилей загружен бочками с бензином. Но я так понимаю, что сейчас это все, на что мы можем рассчитывать?
   - Да, Вы правильно понимаете. Мы оказались в том времени, когда бензина еще не существует, керосин есть, а бензина пока нет.
   - Держать постоянно станцию включенной мы не сможем, я имею в виду передатчик. Быстро выработаем горючее.
   - А на приеме?
   - А на приеме сколько угодно, приемнику энергия не нужна.
   - Вот и прекрасно! Передатчик, будете включать в определенное, заранее условленное время. Со временем сейчас определимся.
   - Слушаюсь!
   - Первую атаку французы начнут в три часа утра. Их отобьют с большим уроном. Потом Пелисье закусит удила и будет вторая атака с участием Императорской гвардии. В нашей истории она увенчается успехом. Ну а сейчас,- Ларионов хищно улыбнулся, и в его худощавом лице проявилось, что-то волчье: - посмотрим! Вот если после этой второй атаки, вдруг их батареи снова заработают, подавить, не дожидаясь команды. Значит время работы радио, определим с трех утра до окончания атаки.
   - Слушаюсь господин полковник.
   - А если не начнут? - с подковыркой спросил подполковник артиллерист.
   - Тогда дождитесь когда начнут. Важно уничтожить не просто пушки, но и артиллеристов.
   - Ясно.
   - Теперь перейдем ко второму этапу. Ближе к ночи, когда господа союзники угомонятся и уползут зализывать раны в лагерь, Вы полковник, их побеспокоите. Три залпа гранатами с шагом по сто саженей, разбудить болезных, - карандаш Ларионова стал вырисовывать размещение в лагере союзников французских дивизий второго корпуса, - ну а минуты через три-четыре, когда они полезут из своих палаток и домиков свежим воздухом подышать: три-четыре очереди шрапнелью. Тоже с таким же шагом. Пусть повеселятся! Дальнейшие задачи получите или с нарочным, или по радио. В экстренных случаях для включения радио, три красные ракеты. Поставьте наблюдателя, пусть смотрит непрерывно, не отвлекаясь.
   - Разрешите вопрос, господин полковник? - Спросил Марков-второй.
   - Слушаю Вас.
   - Почему Вы не хотите просто перемешать весь их лагерь с землей использовав все наличные снаряды? Потом пройти цепью и забрать всех выживших в плен?
   - Из человеколюбия.
   - ?!
   - Если серьезно, будь у нас в запасе миллиона три снарядов и десяток артбригад, наверное, я бы склонился к такому варианту. Но лагерь их протянулся полукругом от Черной речки до Казачьей бухты. Это добрых пятнадцать-двадцать верст. И соответственно, очень большая площадь. А тылы англичан и вовсе в Балаклаве. Туда закинуть снаряды, даже у Ваших 'носорогов' сил не хватит.
   - У них сил может быть и хватит, но у носорогов плохое зрение. - Вступил в шутливый разговор Логинов, показывая на плане расстояние от наблюдательного пункта до Балаклавы.
   - Дайте мне снаряды, и не моими проблемами будет плохое зрение - буркнул Марков.
   - Еще вопросы есть, господа?
   - Нет.
   - Тогда последнее. Помните, что снаряды как и бензин, пока брать неоткуда. Вы, капитан, тоже с патронами поаккуратней.
   Офицеры согласно кивнули.
  
   * * *
   Во время марша адъютант полка подъехал к Ларионову.
   - Андрей Васильевич, а ты подумал, что мы скажем, когда въедем в Севастополь?
   - Правду и скажем.
   - Так и будем всем, кто спросит, правду говорить? Объяснять, оружие и документы в доказательство показывать? В таком случае, до Нахимова будем добираться не меньше месяца.
   - Я месяц добираться не буду, я через час буду у Нахимова. За меня все форма скажет.
   Сергей Аполлонович, окинул взглядом ладную, крепко сбитую фигуру командира полка в полевой, перетянутой ремнями, форме. Усмехнулся своим мыслям и продолжил.
   - Нисколько не сомневаюсь в твоей решительности, и того фактора, что одежда наша весьма отличается от общепринятой здесь. Ну, подумай сам, вот сейчас, через пару часов мы войдем в Севастополь, какое впечатление это произведет? Наши винтовки, орудия, да и форма, наконец? - полковой адъютант лукаво улыбнулся.
   - А ты что предлагаешь, Сергей Аполлонович? - подозрительно вглядываясь в лицо Гребнева, спросил полковник.
   - Я предлагаю, остановиться, перед входом в город на бахчисарайской дороге. Нам с тобой взять казаков в качестве конвоя и найти Нахимова. Объясниться с ним, с ним одним, а потом уже входить в город полку.
   - Только что, Сергей, ты говорил о том, что мы будем добиваться встречи с Павлом Степановичем месяц. Неувязочка-с.
   - Я и об этом подумал. Чтобы ты без меня делал?
   Капитан открыл полевую сумку, достал конверт из плотной коричневой бумаги с пятью сургучными печатями и подал его Ларионову. Перевернув конверт лицевой стороной, полковник прочитал 'Его Высокопревосходительству П.С. Нахимову в собственные руки. Срочно. Секретно'.
   - Какая-то 'Филькина грамота'. Что это?
   - Это наш билет на встречу с адмиралом. Что, по-твоему, сделает любой офицер, прочитав тоже, что и ты?
   - Покажет дорогу для скорейшей встречи с Нахимовым.
   - Правильно! Будет он обращать внимание на форму и прочее?
   - Может и обратит, но будет отвлечен самим фактом наличия срочного пакета. Кстати, а где ты его взял?
   - Склеил, накапал сургуч и пятак на него наискось приложил, чтобы орел нечетко пропечатался.
   Ларионов повернул конверт и внимательно рассмотрел печати. На одной обнаружил кусочек надписи отпечатавшейся наоборот.
   - Умелец. А что внутри? Какое ты послание туда вложил?
   - Ничего. Этим самым посланием и будем мы.
   - Теперь понял. Ты мог бы сразу объяснить.
   Конь Гребнева прянул в сторону от взлетевшей из под копыт птицы.
   - Я хотел, чтобы ты сам до этого дошёл, - сказал, возвращая коня на место, капитан.
   - Уговорил.
   - Корнеев!
   Хорунжий подскакал к Ларионову и, придержав в первый момент фуражку, по-уставному произнес:
   - Я, господин полковник.
   - Отбери десяток казаков, поедете с нами.
   - Слушаюсь.
   - А сейчас, командира первого батальона ко мне.
   - Слушаюсь!
  
   * * *
   По мере движения вперед, гул канонады, превращался из мерного рокота уже в отдельно слышимые громовые удары. Среди рядов пехоты слышались разговоры солдат:
   - Вот также в пятнадцатом под Горлицей ...
   - А ты разве с пятнадцатого воюешь?
   - Нешто вы ополченцы? Знамо дело ...
   К командиру подъехал подполковник Ремезов.
   - Господин полковник, ...
   - Вот что, Юрий Николаевич, мы сейчас с полковым адъютантом и казаками поедем в город, а Вы через час устройте незапланированный привал, пусть люди передохнут, почистятся, приведут себя в порядок. Дайте команду фельдфебелям, пусть каждого проверят. Чтобы все выглядели как на параде. В город входить будете только после того как приедет казак с приказом. Входить будете бодро. Можно с песней.
   - Слушаюсь, Андрей Васильевич.
   Канонада, буквально висевшая в воздухе, делала атмосферу тревожной и, в тоже время возбуждающе действовала на людей. Казалось, что все чувствовали, вот ОНО, все ближе и ближе, и какая разница в каком году все это проявилось! Роты подтягивались, густая щетина штыков уплотнялась, разговоры постепенно стихали. Каждый думал о том, что его ждет. Тревожное ожидание!
  
   * * *
   Возглавляемые хорунжим, подъехали казаки конвоя. Полковник Ларионов снял фуражку и перекрестился.
   - С Богом!
   Маленький отряд устремился на звуки орудийных выстрелов. Через час ускоренной рыси с левой стороны появилась дорога, по которой на северо-восток двигался обоз. Сопровождавшие обоз мужики, самого простонародного вида, ломали шапки перед проезжавшими людьми в незнакомой, но явно военной форме.
   - Куда идете? С чем обоз? - приостановившись, спросил Ларионов.
   В ответ послышались голоса возчиков, шедших рядом с повозками:
   - Раненых барин ...
   - В Бахчисарай и далее, Ваше Благородие, на Симперополь ...
   - Эх! Необразованность наша! - помотав головой от огорчения, сказал Гребнев и, обращаясь к 'собеседнику', иронично спросил: - Симперополь, откуда же ты такой, борода?
   - Курской губернии ополчение, а сами из города Льгова. Барина Великанова дворовые люди. Я да вон Мишка.
   Крестьяне, призванные в государственное ополчение, прижимали к груди свои шапки, на которых были нашиты ополченческие кресты. Единственная деталь их одежды, говорившая о том, что они находятся на военной службе.
   - Поехали, Сергей Аполлонович! Успеете еще насладиться общением с предками!
   - Уже еду! Прощайте молодцы.
   - И Вам до свидания Ваше благородие.
   Буквально через десять минут показались первые оборонительные сооружения Северной стороны. Честно говоря, смотреть особенно было не на что. Ларионов помнил, конечно, что на Северной стороне самым мощным сооружением было Северное укрепление. Сейчас, глядя на два невысоких земляных редута с видневшимися на них полевыми орудиями, и возвышавшуюся чуть дальше ветхую каменную стену с пристроенными по углам земляными бастионами, он неожиданно рассмеялся.
   - Над чем смеешься, Андрей Васильевич? Над серостью нашей или над этой 'цитаделью'?
   - А ты знаешь, Сергей Аполлонович, почему союзники убоялись штурмовать Севастополь с Северной стороны?
   - Общеизвестно. Они побоялись оставить как базу снабжения Евпаторию. Очень далеко. И второе - побоялись мощи укреплений Северной стороны.
   - Понятно. Так вот, у меня, когда я готовил работу по Крымской кампании, был один неофициальный источник. В работу его слова не вошли, так как это было просто невозможно. Блаженной памяти Государь Николай Павлович, который и сам был не чужд фортификации, отпустил в свое время большие деньги на реконструкцию вон того сооружения. - Ларионов показал плетью на ветхую стену.
   - И что?
   - Деньги благополучно разворовали, подрядчики из украденных материалов выстроили себе дачи. А планы укреплений кто-то догадался продать французам. Даже, говорят за большие деньги. Вот они, посмотрев на эти планы, и совершили так всех удививший марш-маневр на Южную сторону.
   Гребнев сквозь слезы от смеха только и сумел выдавить из себя:
   - Наверное, первый раз казнокрадство и предательство послужили во благо. Признайся это анекдот?
   - Если и анекдот, то слишком похожий на правду.
  
   * * *
   Встречать непонятную группу всадников вышел целый капитан первого ранга в сопровождении двух десятков матросов. На правах хозяина, он, подозрительно глядя на офицеров в незнакомой форме, спросил:
   - С кем имею честь?
   Спешившиеся офицеры по очереди представились:
   - Полковник Ларионов.
   - Капитан Гребнев.
   После чего капитан достал 'билет на встречу', издали показал и добавил:
   - К Его Высокопревосходительству адмиралу Нахимову с пакетом от Его Высокопревосходительства генерал-адъютанта Горчакова.
   - Только пакеты и шлют, лучше бы бомб или стрелков в помощь прислали, - недовольно проговорил хозяин и, отдав честь, в свою очередь представился, - Капитан первого ранга Бартеньев Федор Дмитриевич, комендант этой 'фортеции'.
   - Будут господин капитан первого ранга и бомбы, будут и стрелки. Я - командир Отдельной Сибирской стрелковой бригады, которая подойдет часа через три-четыре. С нами и артиллерия, - помедлив, добавил: - новейшая, опытные образцы.
   Лицо каперанга из равнодушно-казенного моментально приобрело самое радушное выражение, он торопливо сказал.
   - Очень, очень рад такому известию, Вы, конечно очень торопитесь к Павлу Степановичу? Не смею задерживать, но все, же позвольте полюбопытствовать, что за форма на Вас?
   - Тоже, опытная, дабы в полевых сражениях противник лишен был возможности точного прицеливания, - вступил в разговор Гребнев: - простите господин капитан первого ранга, мы действительно спешим. Когда увидите бригаду, постарайтесь не высказывать удивления.
   - Будет чему удивляться?
   - Еще как!
   Каперанг снял фуражку и, крестясь, начал благодарить Бога всемогущего и небесную заступницу земли русской Божью матерь.
  
   * * *
   Из дневника капитана Гребнева.
   На Северной стороне довольно много жителей. Они ютятся во временных жилищах, так как жить на южной стороне практически невозможно. Много раненых, покорно дожидающихся своей очереди на операцию. Стоны и кровь. Постоянно подносят новых искалеченных людей.
   Мельком видел Пирогова. Он в окровавленном переднике, шел между рядами раненых и распределял, кого нести в операционную в первую очередь. С ним были еще один врач и молодая девушка, почти ребенок. Обстановка, по своему духу, да и по запаху, напомнила мне дивизионный лазарет под Варшавой.
   На Южную сторону перешли по наплавному мосту около Михайловской батареи, в которой расположен один из многочисленных госпиталей. Казаки, кроме двух пошедших с нами, остались помогать раненым.
   Город сильно разрушен, но не горит. Видимо то, что могло сгореть, сгорело. Поминутно слышен свист ядер с чмокающим звуком впивающихся в землю или с грохотом делающих пролом в очередной стене. Вообще можно было закрыть глаза и полное впечатление, что никуда ты с фронта не уезжал.
   Наш 'билет на встречу', больше показывать не пришлось. Все буквально, узнав, что мы из бригады, идущей на подкрепление, советовали или просто показывали дорогу.
   Нахимова нашли в морском собрании. Выглядел он совсем таким как на портретах, под глазами набрякли складки и залегли тени. После доклада о прибытии, что вызвало большое оживление у всех присутствующих, Ларионов попросил личной аудиенции. Нас пригласили в отдельный зал.
   Сказать, что Павел Степанович был поражен, это ничего не сказать. Выложенные на стол в качестве доказательств казачья винтовка, наши 'Наган' и 'Браунинг ?2', россыпь патронов, документы, 'Наставление для действия пехоты в бою' шестнадцатого года издания, полевые офицерские книжки, Уставы, наконец, наши офицерские удостоверения с фотографиями и деньги, убедили его, что он не спит, а мы не сумасшедшие. На вопрос, как такое могло произойти, удовлетворительного ответа мы дать не смогли и предложили Павлу Степановичу, считать это вмешательством Божьим.
   Обговорив первоочередные меры по отражению неприятеля в завтрашнем штурме, я с казаками отправился назад на Северную сторону к бригаде. С легкой руки Андрея, оставшегося с Нахимовым, наш статус был повышен до бригадных размеров.
  
   * * *
   После того, как ушел Гребнев, отправленный к бригаде, Нахимов подверг Ларионова самому форменному допросу. Его интересовало все: чем кончилась Крымская кампания, как будет протекать кампания на Кавказе, скоро ли будут замирены горцы, судьба черноморского флота, какие будут корабли, и еще множество вопросов. Далее Павел Степанович, сказав 'Без чинов', стал интересоваться о дальнейшем ходе мировой истории, истории войн, в каком порядке шло престолонаследование, почему произошло именно так, а не иначе. Особенно его интересовал любимый флот, тенденции в кораблестроении, новые типы судов. Ларионов в конце разговора, чувствовал себя, как выжатый лимон. На конкретные вопросы адмирала, следовало давать такие же конкретные ответы, а по многим вопросам полковник мог дать только свои оценки.
   Узнав, что Гребнев был из семьи инженера-кораблестроителя, то есть знал по этой специальности гораздо больше, чем собеседник, Павел Степанович искренне расстроился.
   - Ах, зачем Вы-с его отпустили Андрей Васильевич! Ведь столько интересного, ... Ну, ладно, хорошо-с. Обязательно, обязательно поговорим еще, ведь и половины чувствую, не узнал-с. Давайте с Вами еще раз уточним-с, наши действия на завтра. Я соберу начальников отделений, и начальников войск Корабельной и Городской сторон-с.
   Старомодная привычка Нахимова добавлять 'с', стала забавлять Ларионова при всем его уважении к адмиралу.
   - Павел Степанович, я попросил бы Вас, вызвать не всех начальников дистанций, а только пятой и четвертой, также начальствующих в первом, втором, третьем и 'Корниловском' бастионах. Ну и командиров полков левого фланга означенных в диспозиции.
   Нахимов задумался на мгновение и принял решение.
   - Вызову еще Эдуарда Ивановича, а командующих на бастионах, пожалуй, звать не будем-с. Нам лучше будет пройти самим по бастионам. На месте и поговорим-с.
   Водилась за Павлом Степановичем привычка, тащить нового знакомца на банкет бастиона и там под пулями посмотреть, что собой представляет собеседник. Ларионов отнюдь не был трусом, лично водил в атаку и роту и батальон на немецкие пулеметы, но как человек другой эпохи не видел смысла в глупом бравировании личной храбростью под пулями. 'Другой век, другие люди, другие представления о храбрости, с этим тоже надо будет, что-то делать'.
   - Дело в том, что командирам надо будет представить себе общую картину предстоящего дела, а общаясь с ними поодиночке, они так и будут представлять себе только свой участок, без взаимосвязи с другими обстоятельствами. На бастионы, мы Павел Степанович, сегодня обязательно попадем, моим артиллеристам, надо будет определиться, с наблюдательными пунктами. Генерала Жабокрицкого, прошу Вас не вызывайте.
   - Чем же Вам-с не угодил Иосиф Петрович?
   - Если бы мы не появились здесь, то он завтра сказался бы больным, его срочно пришлось бы менять на генерала Хрулева. Да и диспозицию он составил такую, что оставил 'Трех отроков'* в безлюдном состоянии, что и предопределило успех союзников.
   Только после еще получасового разговора, в котором Ларионов сначала рассказывал о судьбе защитников, о тех про кого, что-то знал, потом объяснял принцип стрельбы с закрытых огневых позиций с помощью корректировки, адмирал, узнавший столь много для себя нового, крикнул адъютанта, лейтенанта Шкота Павла Яковлевича.
   - Павлуша!
   - Слушаю, Ваше Высокопревосходительство!
   Адъютант видимо не хотел показывать перед незнакомым полковником, одетым в такую странную, невзрачную форму, что его и Павла Степановича связывали теплые и сердечные отношения. Лейтенант, как все офицеры и матросы боготворил своего адмирала.
   - Павлуша, вызови ко мне сюда, генералов Хрулева, Урусова, Юферова, Тимофеева, полковника Тотлебена, начальников бастионов с первого по третий включительно-с.
   - Слушаюсь, Ваше Высокопревосходительство.
   Пока Нахимов распоряжался, Ларионов, наконец, смог оглядеться. Большая зала, с высоким потолком, на стенах несколько картин на морскую тематику, по стенам удобные кожаные диваны и кресла. На одной из стен висит барометр. Шкафы темного дерева. За стеклами видны корешки книг и журналов. Большой стол, на котором разложены карты бумаги с изложение диспозиции на завтрашний день, доклады о потерях, наличных запасах. Несколько чернильниц с гусиными перьями, песочница. Четыре окна, шторы спокойного зеленого цвета с гладким тканым рисунком.
   Отдав распоряжения, Нахимов, немного смущаясь, спросил о своей, личной судьбе.
   ________________________________________________________________________
   * - 'Три отрока в пещи' - Так в Севастополе называли Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет.
   'Очень удобный случай поговорить о храбрости и её проявлениях', - подумал Ларионов
   и начал говорить, перейдя на официальный тон.
   - Ваше Высокопревосходительство!
   Нахимов поморщился, он не любил официальности и подчёркнутой субординации. Недаром в Петербурге хлыщи из флигель-адъютантов высказывались о нем:
   - Разве это адмирал? Это просто переодетый в адмирала матрос!
   Но Ларионов продолжил:
   - Ваше Высокопревосходительство, 28 июня Вы были смертельно ранены пулей в висок на Корниловском бастионе. Обстоятельства Вашего ранения, дают основание полагать, что Вы намеренно позволили себя убить, умерли Вы ...
   Нахимов замахал руками, срывающимся голосом, сказал:
   - Что вы несете, полковник!?
   - Я, Ваше Высокопревосходительство, лишь озвучиваю те разговоры, которые ходили в обществе после Вашей смерти в госпитале при батарее ?4, 30 июня.
   - У Николая Ивановича?
   - У Пирогова, не приходя в сознание, - 'надо ковать железо, пока горячо' подумал Ларионов, и упрямо преодолевая безмолвный протест Нахимова, продолжил: - Ваша смерть, повлекла за собой упадок настроения в гарнизоне Севастополя, и в конечном итоге, привела к оставлению южной стороны бухты.
   Нахимов, как и любой другой человек, узнавший, когда и как он умрет, был в состоянии шока. Последующие слова Ларионова о том, что теперь есть возможность, выполнить последнюю волю адмирала Корнилова - Отстаивайте же Севастополь! Павел Степанович, встретил с надеждой и пониманием.
  
   Глава 8. Шанель, шинель, шрапнель.
  
   Вызванные Нахимовым пришли, едва адмирал и Ларионов успели обсудить как преподнести появление столь необходимого севастопольцам и столь необычного подкрепления.
   По молчаливому уговору, когда приглашенные лица расселись за столом, первым слово взял Нахимов.
   - Господа! Вы все знаете, что я отнюдь не горел-с желанием возглавить оборону города. Не обладая достаточными знаниями-с для ведения сухопутных боев, не чувствовал-с и не чувствую-с себя в роли военного губернатора и начальника обороны уверенно. Господь внял моим молитвам и послал нам помощь. Пусть то, что вами сейчас будет-с узнано, не вызывает у вас сомнения в душевном здоровье присутствующих.
   Все переглянулись, поминутно оглядывая незнакомого офицера в непонятной одежде.
   - Представляю Вам, полковника Ларионова Андрея Васильевича. Дальнейшее он объяснит-с вам сам.
   Ларионов встал, одернул гимнастерку, провел ладонью по коротко стриженой голове и начал:
   - Господа, я родился в тысяча восемьсот восьмидесятом году. В службу вступил ...
   Его прервал генерал-лейтенант Хрулев:
   - Вы здоровы сударь?
   - Степан Александрович! Я же просил! Дайте полковнику договорить, потом-с зададите вопросы.
   - Виноват! Простите Павел Степанович.
   - Господа!- продолжил Ларионов, - никто над вами не издевается, и не вводит в заблуждение. Я начал так, чтобы сразу дать понять, что я человек из другого времени. Но дело не только во мне. Я оказался здесь не один. Со мной подчиненный мне полк, несколько батарей артиллерии, саперная и телеграфные роты. Все мы оказались у вас здесь прямиком из тысяча девятьсот шестнадцатого года.
   - Получается, из времени на пятьдесят девять лет вперед?
   - Вы совершенно правы Ваше Превосходительство. - Ответил Ларионов, пытаясь вспомнить, кто это мог быть, портретов Тимофеева и Юферова он никогда не видел.
   Поняв его затруднение, на помощь пришел Нахимов.
   - Это генерал-майор Тимофеев Николай Дмитриевич, начальник пятого отделения.
   - А скажите, в таком случае как сложится судьба ...
   - Господа! Полковник может сообщить нам более важные вещи, чем то, как и где мы с вами окончим свои дни. Время дорого-с! - прервал начавшиеся вопросы Нахимов.
   Рассказ Ларионова о событиях завтрашнего дня, о том, как и чем попавший в Крым полк будет полезен при обороне города, первоначальные наметки планов по изгнанию 'иностранных путешественников' из пределов Империи, вылился еще в один допрос, но на этот раз вопрошающих было больше. Вопросы и замечания сыпались градом и от пехотных генералов, и от артиллериста и от Тотлебена. Последний, конечно же, захотел переподчинения всех саперов себе. Артиллерист князь Урусов, тянул к себе артиллерию. Пехотные генералы хотели пополнить свои поредевшие полки и стрелковые батальоны, людьми владеющими таким чудесным оружием. Начавшийся торг прекратил Нахимов.
   - Если мы раздергаем бригаду по частям, проку не будет. В подавлении вражеских батарей, нам завтра, а может быть уже сегодня, помогут. Завтрашний штурм мы тоже с Божьей помощью и с помощью, ... м-м потомков отобьем-с. Остальное решим позже. Заодно, Андрей Васильевич даст пояснения по всем вопросам мироустройства и частным вопросам. На сегодняшний день, решим так-с. В Севастополь пришла на подмогу Отдельная Образцовая Сибирская стрелковая бригада, усиленная артиллерией. Обмундированная и вооруженная по-новому образцу. Скажем войска нового строя.
   - Но Павел Степанович, ведь все и так, в конце концов, узнают правду! Ведь шила в мешке не утаишь!
   - Пока это все, что нужно знать остальным-с. Далее посмотрим.
   На фоне звуков канонады, к которым все привыкли, неожиданно с Северной стороны раздался пушечный залп.
   - Идемте-с встречать, пришла бригада. - С волнением в голосе сказал адмирал.
  
   * * *
   По дороге на Северную сторону к группе присоединилось несколько офицеров, чуть в отдалении виднелись и несколько раненых солдат. Уже на месте собралась большая толпа обывателей, солдат и матросов с укреплений Северной стороны. Раненые, которые могли передвигаться самостоятельно и те, кого сопровождали мужики из Дружины Курского ополчения. Формировался очередной транспорт на Симферополь.
   Звуки музыки, перемежающиеся с походной песней, привлекали всеобщее внимание. Повсюду царило радостное возбуждение, помощь идет!
   - Идут! Идут! - неугомонные севастопольские мальчишки, всё знающие, везде поспевающие первыми бежали с радостным кличем.
   Нахимов остановился недалеко от Михайловской батареи. Даже раненые, которые ожидали своей очереди на перевязки и операции, казалось, перестали стонать.
   Песня, раздававшаяся с дороги, была незнакомая, пелась на незнакомый красивый мотив, но была специально сочинена для севастопольцев. Это было ясно сразу. В толпе жадно ловили слова.
  
   Ревет и грохочет мортира вдали,
   Снаряд оглушительно рвется,
   И братья костями на землю легли,
   И стон над полями несется...
  
   Появилась первая рота. Солдаты шли в колонне по четыре, четко делая отмашку, штыки винтовок смотрели в небо.
  
   Но молча живые пред смертью стоят
   И знамя их поднято гордо;
   Не дрогнет наш русский великий солдат
   И натиск врага встретит твердо!
  
   Четкие прямоугольники рот появлялись один за другими. Возглавляемые офицерами, певшими вместе с солдатами, они постепенно заполняли все пространство перед батареей.
  
   Кровь льется потоком и рвутся тела,
   На мелкие части снарядом,
   Смерть косит и косит людей без числа -
   Земля словно сделалась адом.
  
   Незнакомая форма, непривычного вида оружие, но лица свои, такие родные, русские, и так много их. Отечество не оставит Севастополь в беде, Государь прислал помощь! Теперь-то мы врагам 'покажем, где зимуют раки'!
  
   Но слышна команда солдатам "вперед!",
   И двинулось стройно рядами
   Русское войско в тяжелый поход,
   И в бой беспощадный с врагами!
  
   Солдаты одетые в странную форму все шли и шли, потом появились пушки, тоже непривычного вида. Немаленький обоз - значит, ядер и пороха привезли много! Многоголосое: 'Ура!', перекрыло даже звуки канонады артиллерии союзников. В толпе восторженно говорили о том, что помощь пришла вовремя, теперь есть, кому встретить супостата, явно собирающегося после бомбардировки идти на приступ. Замершие роты с опущенными к ноге ружьями, производили такое монолитно-единый вид, казались такой несокрушимой силой, что столпившиеся люди замерли восхищенные этой картиной.
   Послышалась команда:
   - Бригада! Слушай! На кра-а-ул!
   Слитное движение тысяч рук, и в майское начинающее по вечернему, синеть небо, вонзились иглы тысяч штыков. Командовавший офицер, четко определив среди встречающих Нахимова, вышел и, салютуя шашкой, подвысь, волнующимся голосом доложил:
   - Ваше Высокопревосходительство! Отдельная Сибирская стрелковая бригада прибыла в Ваше распоряжение! Командир первого батальона подполковник Ремезов!
   - Здравствуйте, молодцы стрелки!
   Короткая, буквально секундная пауза, взорвалась мощным и слитным:
   - Здравия желаем, Ваше высоко-прево-схо-дительство!
   Нахимов в сопровождении довольного Ларионова и торжественно-строгого Ремезова обошел строй под звуки марша 'Варяг'. Толпа бесновалась и вопила от восторга.
  
   * * *
   После торжественного прохождения войск, встал вопрос о месте лагеря для полка. Для обоза, артиллерийского парка местом расположения Нахимов определил Северное укрепление. Полковые врачи начали собираться в госпиталь к Пирогову. Михаил Павлович сиял от восторга, и на вопрос Ларионова, чему он так радуется, ответил, что для врача, находится рядом с великим хирургом, такая же честь, как для военного находится рядом с Суворовым. На ироническое замечание, 'пожалуй Михаил Павлович еще и поучит великого доктора, делать некоторые операции', ответил, что господин полковник ничего не понимает, а Доктор Пирогов - гений. После чего быстро направился в сторону батареи ?4, сопровождаемый как "батюшка" крестных ходом, младшими врачами, лазаретными служителями и санитарами.
   Из батальонов, рот и батарей, жесточайшим образом отчислили всех солдат, унтеров и офицеров, имеющих гражданскую специальность, знания или образование позволяющие после окончания войны принести большую пользу.
   С прапорщиками Жуковым и Цыплаковым по этому поводу пришлось объясняться самому Нахимову. На слова Ларионова о том, что студент технологического института хотя бы и не окончивший курс и выпускник Московского технического училища, не имеют права рисковать своими головами, оба как заведенные требовали разрешения вступить в строй. А когда комполка сказал, что он приказывает им, тут же последовал вопрос о разрешении на обращение к старшему начальнику.
   Заинтересовавшийся таким поведением молодых офицеров, адмирал быстро вник в суть проблемы и подтвердил приказ командира бригады, пообещав обоим "бунтарям" обстоятельный разговор, но чуть позже.
   Для размещения двух батальонов было отведено место возле дач и поселка Голландия. В Лазаревских казармах, как почти во всех батареях были госпитали. Там же в батареях размещались и некоторые генералы. Первый батальон, артдивизион и саперную роту, плюс две машины с радиостанциями из пяти оставшихся, предстояло переправить на южный берег бухты.
   На Городскую сторону первую и вторую батареи, третью на Корабельную. Особенно затянулась переправа орудий и машин. Оставив распоряжаться на батареях по одному младшему офицеру, фон Шведе испросив разрешение у Нахимова и Ларионова с остальными офицерами, командой связи быстро направился в сторону Малахова кургана, как наиболее удобной точке наблюдения.
   В качестве сопровождающего, с ними пошел лейтенант 13 флотского экипажа.
   Отозвав на минуту фон Шведе в сторону, Ларионов переговорил с ним, взглядом показывая на Нахимова.
   Как ни рвался адмирал последовать с идущими на Малахов курган, но вынужден был задержаться, чтобы решить неотложные вопросы с размещением питанием пополнения.
   Городские обыватели еще долго не расходились и обсуждали вид и вооружение новоприбывших войск. Весть о том, что на помощь Севастополю пришла новенькая с иголочки бригада, прибыла невиданная артиллерия, порождала самые вздорные слухи о крупнокалиберных орудиях, неисчислимых запасах пороха, ядер, бомб. О невиданных ружьях, о форме, в которой человека не видно в двух шагах. Слухи множились, им верили потому, что хотелось верить в чудо, и по бастионам, редутам и куртинам катилась стоустая молва. Офицеры сами не видевшие новоприбывших, тоже начинали верить, что пришла целая дивизия численностью в корпус.
   На Малаховом кургане, ко времени, когда возглавляемая Нахимовым процессия появилась там, артиллеристы возглавляемые фон Шведе уже успели развернуть наблюдательный пункт. По договоренности с командовавшим в Корниловском бастионе начальником дистанции капитаном первого ранга Юрковским, батарей Жерве и Шмидта постепенно замолкали. Приняв молчание орудий за подавление батарей, союзники перенесли огонь на другие цели.
   Несмотря на время от времени взрывавшиеся мортирные бомбы, препятствующие как считали вражеские артиллеристы ведению восстановительных работ, обстановка на НП стала более подходить для работы.
   Фон Шведе, пока подчиненные устанавливали стереотрубы, объяснял Юрковскому их назначение, заодно проинструктировал Николая Федоровича, как себя вести с Нахимовым, и к чему может привести пренебрежение штуцерным огнем неприятеля. Начальник дистанции, побледнев, представил себе картину ранения или даже смерти 'души обороны' на его укреплении и обещал, не допустить адмирала на банкет.
   Офицеры дивизиона и присоединившиеся к ним севастопольские артиллеристы, обменивались мнениями на своём, только им понятном жаргоне. То и дело слышались слова 'тысячные', 'ориентир', 'таблица', 'угломер', 'дальность прямого выстрела'. Командир батальона Полтавского пехотного полка, находившегося на Корниловском бастионе, майор Михайлов, не понимал практически ничего. Но все равно слушал эти слова, как музыку.
   Севастопольские артиллеристы сначала предложили привычную стрельбу прямой наводкой. Их предложение внести новые пушки на руках, и установить их на левом и правом фасах, энтузиазма у фон Шведе не вызвало. Короткое объяснение принципа корректировки стрельбы с закрытых позиций, артиллеристами двадцатого века, коллегам из девятнадцатого, стало для последних, еще одним новым знанием. К чести севастопольцев, ухватив суть и значение новых понятий, они стали подавать довольно дельные советы.
   Фанатически преданный своей специальности, Аксель Карлович фон Шведе, выискивал все новое, что появлялось в артиллерии. В 'Правилах стрельбы', им особенно почитался раздел 'Особые виды стрельбы', в который обычно не заглядывали другие. Наряду со старыми, косными методами, там были помещены и новые способы ведения пристрелки. Использовав их во время 'снарядного голода пятнадцатого года', тогда еще командир батареи капитан фон Шведе убедился, в их жизненности и большом потенциале. Расход снарядов резко уменьшался. Своих подчиненных он заразил своей верой в новое слово в артиллерийской науке. Поэтому в батареях дивизиона, кроме штатных приборов были и такие, которые офицеры покупали на свои личные средства.
   Восхищение предков при виде этого богатства, в шутку называемым 'мечтой артиллериста', не знало границ. Каждый стремился поглядеть в расставленные стереотрубы, уяснить роль буссоли и дальномера. Для работы с последним, приобретенным фон Шведе, на свои кровные, на банкете были выложены мешки с землей.
   В самый разгар составления дивизионных карточек ориентиров и целей, появился Нахимов со свитой. Адмирал, достав подзорную трубу, хотел по привычке встать на банкет, но дорогу ему преградил каперанг Юрковский.
   - Ваше Высокопревосходительство, как начальник дистанции, я Вам не разрешаю!
   - Вы, что, Николай Федорович? С каких это пор Вы стали таким боязливым-с?
   - С тех самых, Павел Степанович, как узнал, к чему это может привести. Пожалуйте к стереотрубе.
   Нахимов укоризненно посмотрел на Ларионова, но тот, сделав вид, что к происходящему не имеет никакого отношения, только пожал плечами.
   - Ну, хорошо-с. Я вижу тут целый заговор.
   Нахимов приник к окулярам и стал с увлечением рассматривать позиции неприятеля. После подзорной трубы имевшей пятнадцатикратное увеличение, двадцатикратная стереотруба к тому же дававшая более широкое поле обзора, четкость и рельефность, была сначала непривычна, казалось можно потрогать каждую пушку на осадных батареях, так близко и выпукло они выглядели. Сказывалась разница в качестве оптики. Оценил Нахимов и установку стереотрубы на треноге. Руки не уставали, и изображение было неподвижно.
   От обстреливаемых редутов и люнета при разрывах летели камни и земля. На Волынском редуте еще отвечало два орудия, Камчатский люнет молчал, Селингенский редут был полностью разрушен, на нем не было видно никакого движения. Нахимов, подавленный увиденным, знаком подозвал Ларионова, дав ему полюбоваться представившейся картиной.
   Полковник после двадцатиминутного изучения местности, в свою очередь позвал командира тринадцатой роты Бельковича и командира саперов капитана Коростылева. Пока те смотрели по очереди в стереотрубу, Ларионов набрасывал кроки. Обозначив расположение предполагаемых позиций, он стал ставить задачу. Нахимов внимательно слушал не перебивая. На него произвело впечатление, как умело и экономно у 'потомков', обстояло дело при оценке местности и принятии решения. Минимум ненужного риска и подчиненному все понятно.
   - Итак, господа, ваша задача такая: за ночь, здесь и здесь на флангах надо отрыть окопы каждый на два взвода. Кроме стрелков в каждом окопе должны быть отрыты четыре пулеметных гнезда. Завтра французы пойдут на штурм укреплений. Ваша задача поручик, уничтожить всех, до последнего человека. Чтобы у господ с берегов Сены и Темзы и мысли не возникало о таких глупостях как штурм. Учтите поручик, атаковать они будут около шести пополудни. До этого времени в окопах не должно быть ни шороха. Как только французы достигнут этого рубежа, - карандаш полковника очертил линию, - пулеметным огнем кладите всех. После этого пусть стрелки пристрелят тех, кто попытается удрать. Раненых не добивать. Больше желания "лягушатникам" будет объявить перемирие, чтобы их собрать и вынести.
   Ларионов повернулся к командиру саперной роты.
   - Задача Ваших саперов так замаскировать окопы, чтобы в двух шагах никто и не подозревал о их наличии.
   Увидев возражение промелькнувшее на лице Коростылева, Ларионов не дал ему высказаться:
   - Знаю, что обычно саперы окопов не роют, только размечают, а земляные работы производит пехота. Сегодня придется потрудиться. Устали после перехода все. Грунт здесь тяжелый, а ночи короткие, работать придется на пределе сил, которые стрелкам еще понадобятся. Вопросы?
   - Господин полковник, после того, как мы обнаружим себя, эти две батареи наверняка подвергнут нас обстрелу. Ядер в окопах можно не опасаться, картечи тоже. Но вот мортиры, те могут ...
   - Ничего они не смогут. Это забота подполковников Маркова и фон Шведе. Они будут вашим щитом. Начальник команды связи за ночь со своими людьми проложит провод сюда, на курган. Оторванными от жизни Вы не будете. Через полчаса люди должны быть готовы к ночной работе.
   - Еще вопросы?
   - По поставленной задаче вопросов нет. Хотелось бы кое-что понять. - Сказал Коростылев.
   - Слушаю Вас, капитан.
   - Может быть не надо так жестоко? Ведь простые солдаты не виноваты в том, что прибыли сюда и выполняют приказ, а мы их в голую грудь пулеметным огнем, неблагородно получится.
   - Вы были на линии фронта там, в четырнадцатом, пятнадцатом годах?
   - Нет. Я в действующей армии с конца пятнадцатого, но за все время, ни разу не выстрелил в сторону противника, специфика немного другая.
   - Так вот запомните капитан. На войне нет правых и виноватых, и невиновных тоже нет. На войне есть свои и чужие. И если с помощью жестокости, в боевой обстановке, можно будет нанести врагу наибольшие потери и спасти жизни своих солдат, я без сантиментов сделаю это. Этого же требую и от своих людей. Запомните это.
   - Слушаюсь, господин полковник.
   - Ваше Высокопревосходительство, разрешите идти?
   - Идите, голубчик, и Вы - поручик. Помните, от Вас и ваших людей зависит очень многое-с. Надеюсь на вас.
   - Павел Степанович, смотрите! Какие необычные разрывы! - Позвал Нахимова Юрковский.
   - Что это? Это ваши мортиры так стреляют? - Спросил Нахимов у Ларионова, глядя в стереотрубу.
   - Это начал пристрелку Марков-второй. - Ответил за командира фон Шведе.
  
   * * *
   В месте, указанном Ларионовым на листке, заменившем карту, расположить огневую позицию не удалось. Отметка, оставшаяся после карандаша полковника, на местности оказалась на таком крутом склоне, что нечего было и пытаться разместить там батарею. Марков совершенно справедливо рассудив, что это не карта, приказа на размещения именно здесь нет, приказал искать подходящую позицию. Потеряли еще около трех четвертей часа, но нашли. Пехота стала рыть окопы, артиллеристы обустраивать огневую позицию. После того как орудия развернули, Марков вместе с младшим офицером батареи, телефонистами и взводом пехоты стал взбираться на Сахарную головку. Гора вполне оправдывала свое название, и добраться до вершины не удалось.
   Но и с достигнутой высоты вид на указанные батареи был прекрасным. Небольшая удобная площадка, с уклоном в пять, семь градусов на юго-восточном склоне горы.
   'Как на заказ' подумал Марков. Приказав оборудовать НП и оставив прапорщика Руденко руководить работами, командир батареи решил все-таки добраться до вершины. Упрямство не пошло на пользу, чуть не сорвавшись, порвав бриджи на коленях и оцарапав лицо, подполковник вернулся к будущему НП. Пехотинцы под руководством взводного старшего унтер-офицера, сняв скатки и сбросив с себя все снаряжение, включая поясные ремни, быстро работали малыми пехотными и взятыми из запасов батареи большими лопатами. Двоих перематывающих портянки, младший унтер, как видно отделенный командир ласкал разными хорошими словами. Некоторые солдаты работали уже и без фуражек, многие расстегнули воротники.
   - Руденко!
   - Я, господин подполковник!
   - Бросьте Вашу лопату, идите сюда.
   Подошедший прапорщик, застал командира батареи, рассматривающим работу вражеских орудий в бинокль.
   - Сколько по-Вашему орудий на батареях противника? - Как и многие фронтовики, Марков избегал называть врагов по национальности. Только 'противник' и 'он'.
   Руденко достал свой бинокль и стал считать.
   Прапорщик минут пять пытался сосчитать вражеские пушки, но потом бросил.
   - Я, господин подполковник, только теперь понял детское выражение - 'война в Крыму и все в дыму'. А, к чему Вы это, господин подполковник? Какая разница сколько их?
   - Да так, вспомнил кое-что. Записывайте прапорщик, цель первая, плановая ширина сто пятьдесят, глубина сто, батарея противника, цель номер два, ориентир два связка фашин, мортирная батарея ширина ...
   Дождавшись пока прапорщик запишет продиктованное, подполковник вернулся к своей мысли:
   - А ведь они не только стреляют, но и умудряются наводить при этом. Посмотрите как от люнета на горке пух и перья летят.
   - Несладко там нашим.
   - Телефонист! Чёрт! - подполковник несколько раз щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить фамилию солдата. - Как там тебя?
   - Рядовой Тищенко.
   - Как связь?
   - Сейчас будет, господин подполковник!
   - Вот всегда так, или только что была, или сейчас будет! Черт вас драл бы связистов, сколько времени нужно, чтобы нормальную линию протянуть?!
  
   * * *
   Телефонный зуммер раздался, когда прапорщик Руденко, опустив ноги в откопанный ровик, заканчивал оформление карточки стрельбы. Подполковник Марков-второй после перечисления ориентиров, замера дирекционных углов до них с помощью буссоли, задумался о своей судьбе. Не думал не гадал, попал на третью войну. Первая, несчастливая русско-японская, вторая, та которую называли Великой или второй Отечественной. Третья - эта, тоже как и японская проигранная. Теперь конечно шансов на победу в Крыму побольше. Мысли перекинулись на детей. Детей своих подполковник любил, жену не очень, а детей любил. Старшая, гимназистка выпускного класса, красавица и умница Маша, младший Сашка, четырех лет, забавный мальчишка. Перед новым назначением Алексей Филиппович заехал домой, в Москву. Сашка тогда прижался к нему, и спросил:
   - Папенька, а ты сколо гелманцев победишь?
   Подумав о детях, Марков тяжело вздохнул. Как они там без него теперь? А может, их и нет вовсе? Хорошо отцу Зосиме. Он монах. Маяться душой ему не о ком. Слова-то он правильные тогда сказал, а вот детей жалко.
   - Господин подполковник! - услышал Марков в телефонной трубке. - Старший на батарее капитан Субботин.
   - Ну, давай капитан, начнем помолясь.
   - Не понял Вас!
   - Я говорю огневая!
   - Есть огневая!
   - Ориентир один, снаряд шрапнельный, установка на удар, заряд второй, прицел триста двадцать, основное направление правее один тридцать, третьему, один снаряд, огонь!
   - Огонь! - раздалось из трубки.
   Подполковник был опытным артиллеристом, в бинокль было хорошо видно, что снаряд лег левее с явным недолетом от обломанного ствола дерева высотой в пару саженей. Ближайший угол первой батареи от выбранного ориентира находился всего в двух аршинах. Разрыв снаряда, ударившегося в каменистую почву Крыма, был похож на разрыв мортирной бомбы и в тоже время отличался.
   - Огневая!
   - Есть огневая!
   - Правее ноль семьдесят! Прицел больше десять! Огонь!
   Второй разрыв по направлению лег хорошо, еще два снаряда понадобилось истратить для уверенной вилки.
   - Стой! Записать!
   Руденко записывая сведения, одновременно сверялся с данными старшего на батарее.
   - Огневая! Ориентир два, снаряд шрапнельный, ....
  
   * * *
   Жан Геоге не думал, куда ему пойти работать. В шестнадцать лет отец взял его за руку и привел в небольшую парфюмерную фирму на улице Риволи. Фирму открыл Пьер Франсуа Паскаль Гарнье. Отец работал у него двадцать лет и решил за Жана, что тому тоже понравится всю жизнь таскать тяжелые коробки и подметать полы. Но Жан обладал романтическим характером и хотел путешествовать. Через пару лет он стал мечтать о военной карьере. Когда ему исполнилось девятнадцать, а принц-президент Луи Наполеон, племянник знаменитого дяди, в результате переворота стал императором, Жан решил, что настал час бросить свою размеренную жизнь и попытать счастья на военной службе.
   Вместе с приятелем, сорвиголовой и грозой всего квартала Роже Сентеном, Жан завербовался в алжирские стрелки и поехал воевать за прекрасную Францию, променяв ароматы парфюмерии на живописную форму.
   Через год Роже уже стал капралом, а Жан так и числился рядовым второго класса. Чем не угодил русский император Наполеону III, Жан не знал. Он знал твердо, русские - это варвары, они убивали спасающихся турок в Синопском сражении. Останавливали свои фрегаты и стреляли по несчастным пловцам. Об этом писали все газеты, об этом, да еще о том, что русские дикари хотят завоевать всю Европу, и в первую очередь прекрасную Францию, говорил капитан Лепелье.
   Сидя в кантине, Роже и Жан, выпивая, приглядывали себе девочек на вечер и обсуждали последние новости.
   - Скоро нас отправят воевать с русским, надо рассчитаться за их визит в Париж ответным визитом в Петербург.
   - А они приходили в Париж?
   - Жан, ты совсем тупой? Неужели тебе это неизвестно?
   - Нет, я ничего не знаю об этом.
   - Это было в восемьсот четырнадцатом году.
   - Это было до того, как я родился. Откуда мне знать? - резонно ответил Жан.
   - Ну, ты олух! Ты заходил в бистро на углу?
   - Каждый день. Я там ...
   - Так вот, заведение мадам Коше, называется так, потому, что там закусывали казаки и приговаривали на своем варварском языке 'бистро, бистро'. Это означает, шевелись быстрее.
   - Разве казаки едят человеческую пищу? Сержант из второго взвода говорил, что они все людоеды и питаются человечиной.
   - Ха-ха-ха! Ну, ты уморил! Нельзя быть таким тупым и доверчивым.
   - Роже, хватит меня обзывать. Давай лучше займемся девочками. Смотри, вон какие! Моя правая!
   Капрал Сантен поправил свою феску и, с сожалением поглядев на приятеля, произнес:
   - Так и быть, дурень, моя левая.
  
   * * *
   Предназначенные к интервенции в Россию французские войска, вместо Петербурга, в апреле 1854 года высадились в Галлиполи. К ним присоединились английские. В июне войска союзников частью на кораблях, частью пешим порядком собрались в Восточной Болгарии недалеко от Варны.
   Предполагалось усилить войска Омер-паши в Дунайских княжествах. Эвакуация русских и вступление в Валахию австрийцев в июле делало пребывание союзников на Балканах бесцельным.
   Войска терпели большие лишения. Православное население Болгарии, всеми силами, несмотря на зверства башибузуков, срывало поставки продовольствия. Начавшаяся эпидемия холеры, косила людей тысячами.
   Жан самоотверженно помогал другу и командиру. Роже, тоже заболел и долго был слаб, но благодаря Жану, выкарабкался, а многие из однополчан так и остались лежать в болгарской земле. 22 августа, состоялась посадка на транспортные корабли, а уже 4 сентября состоялась высадка в Евпатории. Крупнейшая десантная операция была блестяще осуществлена благодаря полному бездействию русских.
  
   * * *
   Наступило утро 8 сентября. Альма.
   - Жан!
   - Мой капрал!
   - Сегодня мы будем драться. Русские наконец решились вылезти из своей крысиной норы и дать сражение. Ты готов мой друг?
   - Да, мой капрал!
   Перед строем роты появился капитан Лепелье.
   - Ребята! Слушайте внимательно! Когда перед Вами окажется строй русских, стреляйте сначала по его левому флангу. Там эти недоумки ставят офицеров. Стреляйте не торопясь и лучше цельтесь. У вас дальнобойные штуцера, пока русские подойдут на дистанцию выстрела своих допотопных ружей, вы должны перестрелять их как можно больше. Трава не должна расти там, где прошли Алжирские стрелки! Слава Императору!
   - Слава Императору!
  
   * * *
   Все оказалось так, как и говорил капитан. Алжирские стрелки стояли на левом фланге, ожидая приближения неприятеля. Русские подошли красивым, ровным строем и дали залп. Пули легли в трехстах шагах от французов, взбивая небольшие клубочки пыли. После второго залпа русских давшего тот же результат французы хохотали.
   Жан радостно смеялся, предстояла веселая потеха. Опасности никакой! Знай себе посылай пулю за пулей в плотный строй, можно даже и не очень тщательно целиться. Пуля найдет жертву.
   На левом фланге русских люди падали один за другим. Стрельба со стороны французов велась вразнобой, потом полковник Жерар прокричал команду и стрелки перешли к стрельбе залпами, одновременная потеря многих заставила русских попятиться, а потом их отступление, подстегиваемое штуцерным огнем, превратилось в бегство. На правом фланге союзных войск, сражение пошло не так удачно. Линейные полки, вооруженные ружьями образца 1777 года*, не смогли сдержать напора атакующих варваров и пришлось скрестить штыки.
   Только прорыв со стороны левого фланга заставил неприятеля отступить. На поле сражения русские оставили 4 генералов, 191 офицера и почти шесть тысяч нижних чинов. Один Владимирский полк, расстрелянный алжирцами, потерял полсотни офицеров полторы тысячи солдат. Из человеколюбия, чтобы не продлевать мучений большинство раненных дикарей пришлось приколоть.
   Жан не размышлял о том, что перед ним лежит раненый человек. Приказ есть приказ. Капитан Лепелье его отдал, значит он знал, что делать. Штык-сабля в очередной раз с хрустом вошел в грудь лежащего, но еще подающего признаки жизни солдата с
   __________________________________________________________________
   * - А.А.Керсновский 'История русской армии' т.2 стр.157
   нашивками на погонах. Грудная кость не хотела отдавать его обратно. Наступив на живот трупу, Жан поудобнее ухватил штуцер и резко дернул. Чуть не упал.
   Над его неловким движением засмеялся Роже. Он только что обшарил труп русского офицера и теперь прятал добычу в ранец.
  
   * * *
   Потом было сражение под Инкерманом, где стрелки опять отличились и Жан стал рядовым первого класса. Роже получил медаль за отличие. Под Балаклавой отличились Королевские шотландские фузилеры. Стрелки в сражении не участвовали. Как сказал Роже, именно поэтому глупые островитяне потеряли свою бригаду легкой кавалерии, расстрелянную русскими в упор.
   Бомбардировка не принесла успеха, корабли обстреливавшие город с моря сами значительно пострадали. Потом был ужасный шторм, и зимние запасы осадной армии ушли вместе с транспортами на дно.
   Зима прошла в больших мучениях. Опять была эпидемия холеры. От болезней, холода и голодного рациона людей погибло больше чем в сражениях. В 1855 году, в феврале командование над французскими войсками принял маршал Пелисье. В апреле он устроил русским вторую - 'пасхальную бомбардировку', со вчерашнего дня шла третья. Капитан Лепелье предупредил, что завтра будет штурм. И еще он сказал, что в штурме примут участие два батальона Императорской гвардии. Так что все стрелки должны быть готовы к бою и не осрамиться перед гвардейцами.
   Со снабжением продовольствием дело наладилось, и теперь после ужина, отделение капрала Роже Сентена готовилось. Точили штыки, чистили штуцера, снаряжали патроны. Обстрела русских никто не опасался. Не придумали они еще таких пушек, чтобы стрелять на расстояние в четыре мили. Поэтому когда вверху что-то рвануло и стали падать убитые и раненые, никто этого не ждал. Как потом посчитали, тридцать восемь человек погибли, и шестнадцать получили ранения.
  
   * * *
   Роже сам похоронил приятеля. Жан Геоге, рядовой первого класса, первого полка Алжирских стрелков упокоился на разросшемся французском кладбище, в крымской земле. Душа его вознеслась к Господу. А история начала закручивать свою спираль совсем в другую сторону, потому, что человек, который через двадцать один день должен был смертельно ранить адмирала русского флота Нахимова выстрелом из штуцера, был насмерть пришиблен стаканом шрапнельного снаряда.
   Подполковник фон Шведе, прокричал команду в телефон и старший на батарее поручик Борисенко услышал:
   - Стой! Записать...
  
   Глава 9. В штабе.
  
   В большом зале Морского собрания, уже ничего не напоминало о перевязочном пункте, все было убрано и чисто вымыто. Посреди зала стоял довольно большой стол, без скатерти который ранее использовался в качестве операционного. На столе стояло несколько канделябров. Заседание Совета обороны, как его назвал Нахимов, грозило затянуться и служители собрания заранее побеспокоились об освещении.
   От такого количества генералов, мундиры которых сияли золотом эполет и эмалью орденов, Ларионов и приглашенные им на собрание офицеры бригады, отвыкшие за время
   войны от подобной пышности, чувствовали себя неловко.
   Когда все заняли подобающие им места, Нахимов, начал с представления нежданных, но очень приятных 'гостей'. Известие о том, что в Севастополь неведомым образом перенеслась не мифическая Сибирская бригада, но вполне обычный армейский полк, с приданной артиллерией, из 1916 года вызвало живейшее обсуждение среди господ с густыми эполетами. Призвав всех к тишине, адмирал предупредил всех о том, что все произнесенное здесь, в этой комнате, должно остаться тайной.
   - Нет никакого сомнения, в конце концов, союзники узнают о произошедшем. Но пусть они это узнают намного позже-с. Это, во-первых. Во-вторых, слухи, имеющие хождение среди матросов, солдат, обывателей, даже и большинства офицеров, как полагается, сейчас имеют самый вздорный характер. Пусть так и будет. В-третьих, я опасаюсь самого неприятного впечатления, что может статься известным многим о том, что произошло и надеюсь, не произойдет-с.
   После этого он предоставил слово Ларионову, попросив доложить собранию, что ожидает гарнизон в ближайшее время.
   - Господа генералы и офицеры, я в будущем, закончил Николаевскую академию генерального штаба.
   Его слова вызвали очередную волну перешептывания.
   - Пусть Вас не смущают логические нестыковки в моих словах. Я сам, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что говорю о давно произошедших для меня событиях, в будущем времени. Обучаясь в академии, я готовил доклад по событиям Крымской кампании так, как если бы кто-либо из Вас, готовил бы подобный доклад по Швейцарскому походу князя Суворова.
   Присутствующие с напряженным вниманием слушали слова полковника.
   - Должен сразу предупредить вас, что одним своим появлением здесь и сейчас, мы изменим течение событий. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
   Потом Ларионов, рассказал, как в его времени протекала борьба за Севастополь. Известие об успешном занятии противником 'трех отроков', последовавших далее бомбардировках, огромных потерях и как заключение неожиданном штурме и захвате французами Малахова кургана с Корниловским бастионом, вызвало самую настоящую бурю чувств.
   Вопросы, перемешанные со словами негодования, предположениях о собственной судьбе, посыпались градом.
   - Это ваша нераспорядительность ...
   - Этого не могло быть!
   - Я, труса никогда не праздновал!
   Находившиеся в комнате офицеры бригады молчали, видя, как проявляют свои эмоции 'предки'. Выждав пока присутствующие выскажутся, Нахимов, обращаясь к 'севастопольцам', твердо сказал:
   - Имеющиеся у полковника сведения о личной судьбе некоторых присутствующих, я запретил предавать огласке. Все мы сделали все от нас зависящее, дабы отвратить несчастную судьбу и не наша вина в том, что произошло-с. Скажу одно, труса никто не праздновал. Дело не в нашей личной судьбе-с. Судьба флота! Вот главное! Продолжайте полковник.
   Ларионов продолжил. Результаты кампании, унижение России в Париже, роль Австрии и Пруссии, вызвали чувство гнева. Окончил свой краткий экскурс в будущее, Ларионов закончил словами, что это предполагаемый, теперь уже маловероятный путь развития событий.
   - Наличие в Севастополе новых видов оружия, средств позволяющих осуществить связь и координацию действий войск, а главное людей обученных новым способам вооруженной борьбы, позволяет мне утверждать, что далее все будет иначе.
   - Как иначе? - высказал общий вопрос генерал-лейтенант Квицинский, начальник 16-й пехотной дивизии.- Простите, Павел Степанович, не удержался.
   - Вот сейчас, 'потомки' и расскажут-с нам как. Продолжайте Андрей Васильевич.
   Предварительно обговорив возможное течение совещания с Нахимовым, Ларионов успел обговорить некоторые детали со своими офицерами.
   - Я хотел бы, Павел Степанович, чтобы в соответствии с традициями, начали младшие по чину.
   - Отлично! Так и сделаем-с! Господин штабс-капитан, Вам слово.
   Начальник полковой пулеметной команды штабс-капитан Цветов, встал и, немного смущаясь от внимания такого количества 'Их Превосходительств' начал свой доклад.
   - В настоящее время, пулеметная команда располагает восемнадцатью пулеметами 'Максим' и восьмью пулеметами 'Льюис-Маклеан'. Наличие такого количества пулеметов на семь верст оборонительных позиций делает все попытки штурма бесперспективными. Для того, чтобы присутствующие поняли о чем идет речь, я с Вашего разрешения, Ваше Высокопревосходительство, хотел бы провести небольшую демонстрацию.
   - Очень интересно-с. Андрей Васильевич уже говорил мне об этих машинках, хотелось бы увидеть воочию.
   Цветов подошел к дверям и позвал пулеметчиков. Вошедшие вслед за ним нижние чины, несли 'нечто', обернутое мешковиной. Поставленное на стол и распакованное, 'нечто' превратилось в пулемет 'Максим', правда, без щита. Первый номер, младший унтер-офицер, сноровисто вставил ленту в приемник. Вторую снаряженную ленту выложил на стол. Туда же на стол, была положена, состоявшая на вооружении пулеметчиков в качестве личного оружия 'драгунка'. Тоном лектора, Цветов начал объяснение сгрудившимся вокруг стола генералам:
   - Перед вами пулемет системы 'Максим', образца тысяча девятьсот десятого года на станке системы полковника Соколова. Пулемет ...
   К объяснениям Цветова, присоединился Ларионов:
   - Господа генералы и офицеры, если сейчас пехотный батальон выпускает пятьсот пуль в минуту, то одна такая, машинка заменяет его. При наличии трех пулеметов на версту, они выкосят всех штурмующих много через пять минут. Патронов у нас немного, но для того, чтобы господа незваными пришедшие на нашу землю, перестали ходить в атаки, часть можно потратить. Показ возможностей этого оружия, в целях экономии огнеприпасов будет завтра, непосредственно в бою.
   На вопросы собравшихся генералов о том, что предполагается делать с осадными батареями, отвечал за себя, и за находящегося в отделе Маркова-второго, подполковник фон Шведе. К нему вопросов было еще больше, чем к Цветову.
   Принципы подавления огня вражеских батарей, сосредоточения огня на наиболее угрожающих участках, особенности стрельбы шрапнелью по открытым и скрытым целям, интересовали всех. А возможность ведения прицельного огня на расстояние в шесть верст, привела в восторг не только артиллерийских, но и пехотных генералов.
   Присутствующие моряки чувствовали себя обделенными. Выступление командира саперной роты капитана Коростылева, пришлось отложить для краткого сообщения адъютанта полка Гребнева, имевшего хоть какое-то представление о тенденциях будущего развития кораблестроения. На предложение об установке трехдюймовок или даже шестидюймовок, на пароходофрегаты, высказанное капитаном первого ранга Кутровым, ответил сам Нахимов.
   - Я разделяю Ваше желание Константин Синадонович, поквитаться с господами французами и англичанами, за вынужденно затопленные корабли. И уже думал об этом-с. Но дело даже не в том, что сухопутные орудия, будет достаточно тяжело приспособить к морскому бою. Подкрепление корпусов осуществить можно. Но вот отсутствие опыта стрельбы с борта судна сухопутными артиллеристами, вызовет большой расход снарядов, а их не так много-с. Да и не забывайте, на фарватере лежат-с наши корабли.
   Выступление капитана сапера, наибольший интерес вызвало, конечно, у полковника Тотлебена. Узнав, что среди имущества саперной роты находятся пироксилиновые шашки, позволяющие экономить много пороха при подземной войне, оживились и остальные. А высказанное Коростылевым, предложение использовать на угрожающих участках, закрепленные на некоторой высоте от земли крупноячеистые сети, как препятствия для наступающей пехоты, вызвало веселое оживление. Тотлебен, настойчиво стал просить Нахимова, о переподчинении саперов ему. Он обещал отдать все ружья саперной роты в пехоту, придумать мины по образцу мин Якоби, чтобы моряки не покушались на взрывчатку, но непременно, хотел иметь саперов в своей 'собственности'. Решение Нахимов отложил до завтрашнего дня.
   После выступления капитана Фатеева, было решено, завтра, в сопровождении роты стрелков, отправить радиостанцию в Симферополь для налаживания двусторонней связи со штабом Горчакова.
   Неожиданно долгим стало обсуждение доклада капитана Степанова.
   - Господа генералы и офицеры, я начну с того, что здесь еще не прозвучало. Через некоторое, я полагаю весьма короткое время, противник поймет, что ему противостоят войска с совершенно непривычным оружием. Поражение войск шрапнелью, пули весьма необычного вида, интенсивность и меткость огня, все это даст пищу для размышления не глупому человеку. Считать же врага глупее себя, это верный путь к проигрышу.
   - Но картечные гранаты, известны уже сейчас. - Возразил князь Урусов.
   - Да они известны, но у них совсем другая конструкция. Осмотр снарядных стаканов, возможное нахождение дистанционной трубки, наконец, наличие медного ведущего пояска со следами нарезов, и умный враг поймет, что имеет дело с нарезными орудиями, стреляющими совершенно новыми видами снарядов.
   - Да, это очевидно, но скрыть это не в наших силах. Самое большое разглашение тайны нового оружия, это его применение-с. Это общеизвестная вещь.
   - Я не призываю Ваше Высокопревосходительство, не применять нового оружия, я прошу принять все меры для того, чтобы как можно меньше секретных сведений просочилось в стан противника.
   Степанова неожиданно перебил генерал-лейтенант Кирьяков, начальник 17-й пехотной дивизии
   - Вы сударь, лазоревый мундир, не носили ли?
   - Ваше Превосходительство, моя служба в корпусе, насколько понимаю, не является здесь предметом обсуждения.
   - Василий Яковлевич, подождите, дайте высказаться капитану. - вмешался Нахимов.
   - Ротмистру.- Буркнул себе под нос Кирьяков, но Степанов его услышал.
   - В настоящий момент, я аттестован по военному ведомству, а не по ведомству министерства внутренних дел. Я капитан. Вы можете не подавать мне руки, но просто обязаны выслушать меня.
   Рядом со Степановым встал Ларионов.
   - Господин капитан, прикомандирован к моему полку приказом начальника дивизии. Это мой офицер, и все, что он скажет, вы могли бы услышать и от меня. Но поскольку это его мысли, он их и озвучит.
   Нахимов встал и, прекращая волнения среди военных и морских чинов, обращаясь к Степанову сказал:
   - Капитан, простите за неприятную сцену, КАПИТАН.
   Кирьяков, покраснел, но ничего более не говорил.
   - До сих пор, - с тем же малоподвижным выражением лица продолжил Степанов, - противник не проявлял интереса к целенаправленному захвату пленных. Послезавтра, он захочет узнать о нас гораздо больше. В свете этого, необходимо предпринять все меры, к недопущению захвата наших солдат, и предусмотреть начало компании по дезинформации противника. Самое главное не допустить захвата не только образцов оружия, но даже гильз унитарных патронов, как ружейных, так и орудийных.
   - Полностью согласен и поддерживаю Вас капитан. Завтра жду-с Ваши предложения. У вас еще есть что либо?
   - Так точно, Ваше Высокопревосходительство!
   - Продолжайте.
   - Слушаюсь. После дела, которое будет завтра, уже никто не сможет сказать, что знает наперед, как пойдут события. Поэтому предлагаю, сформировать особую партию охотников, для добычи сведений из стана врага.
   - У нас вполне исправно действуют такие охотники, один матрос Кошка чего стоит!
   - Ваше превосходительство, я вполне осведомлен о деятельности ваших удальцов. Но в большинстве случаев, они приводят в качестве 'языков' солдат.
   - Что значит этот Ваш 'язык'?
   - Это, Ваше Превосходительство, жаргонное слово, обозначающее пленного схваченного с целью последующего получения от него нужных сведений. Так вот, много ли о замыслах командования может знать простой солдат? Я предлагаю производить поиски охотников, с целью поимки офицеров.
   - Господи! До чего дошло! Офицеров ловить как кроликов! А, если пойманный не станет говорить? Кроме своего имени и номера полка, он имеет право ничего больше не говорить!
   'Тьфу на тебя, чистоплюй. Так и в четырнадцатом в благородство играли' - подумал Степанов, но вслух, сказал, другое.
   - Конечно, отпустим, пусть идет к своим и расскажет о том, что видел!
   - Не забывайтесь, капитан! - побагровел от гнева начальник семнадцатой дивизии генерал Павлов.
   - Это бесчестно ...
   - Варварство, самое настоящее ...
   - Это грязно капитан, принуждать говорить против воли ... у меня нет слов!
   Нахимов опять должен был встать и на сей раз повысить голос:
   - Молчать! Война вообще грязная вещь! Приходится убивать людей, которые лично тебе не сделали ничего плохого. Стыдно господа! Ведете себя как романтические барышни-с, которые узнали, зачем кучер ходит к горничной. Если капитан возьмется за это, не побоявшись взять грех на душу, то я ему разрешу-с! Дам ему карт-бланш, на любые действия. И более по этому вопросу высказываться не разрешаю-с.
   Когда собрание затихло, капитан Степанов высказал свои соображения и предложения по организации охотничьей команды. Господа генералы угрюмо промолчали. Пришлось еще раз взять слово Ларионову:
   - Ваши превосходительства! То, что вызывает в вас такую активную неприязнь, для нас уже перешло во вполне приемлемую обыденность. Первоначально, когда началась война, с которой мы сюда попали, тоже было столь рыцарственное отношение к пленным, что зачастую приводило к совершенно не нужным потерям наших войск. Я прошу вас руководствоваться в своих оценках простым правилом: все, что полезно для сбережения жизни наших людей, должно быть использовано без сантиментов. В конце концов, не мы находимся под Марселем или Портсмутом, а интервенты под Севастополем.
   После слов Нахимова о том, что он полностью согласен с полковником атмосфера немного разрядилась, собрание перешло к обсуждению диспозиции на завтра. В самом конце затянувшийся на четыре часа совет Нахимов закончил словами:
   - Письменный приказ на завтрашний бой, каждый из вас получит через час. Помните господа, и у стен есть уши. А потому меньше разговоров. Полковника Ларионова, прошу задержаться.
   Полные впечатлений от бурного военного совета генералы стали расходится, кто к себе на квартиру, кто на бастионы.
   Обсудив еще раз накоротке с Ларионовым завтрашние действия, подписав распоряжения начальникам редутов и люнета, Нахимов сказал полковнику:
   - С Богом!
  
   Глава 10. На линии.
   Ночь упала на истерзанную землю внезапно и сразу. Как это бывает только на юге, небо неуловимо из темно-синего, сразу стало черным. На черном бархате высыпали крупные, яркие звезды. Звездам не было дела до людских переживаний и трагедий, они сияли равнодушной холодной красотой.
   Обстрел со стороны союзников с наступлением ночи заметно стих, но совсем не прекратился. Как выразился многоопытный фельдфебель Аким Иваныч, воевавший с четырнадцатого года, 'беспокоящий огонь - и убить не убьют и спать не дадут'. Роту саперов, предназначенную для рытья окопов, вел к месту работ младший ротный офицер, прапорщик Иволгин. Ускоренный курс инженерного училища, восемь месяцев, вместо пехотных трехмесячных школ прапорщиков, все равно не давал ему уверенности в себе. Иволгин очень волновался.
   В ночи раздавались звуки шагов, позвякивание инструментов и тяжелое дыхание уставших людей. После перехода, все рассчитывали на отдых, но вместо ночи в палатках на бивуаке, роту погнали на тяжелую ночную работу. Стрелки тринадцатой роты, которые должны были занять окопы, придут под утро, на готовенькое. Несмотря на объяснение, что тем придется сидеть в окопах безвылазно весь следующий день, саперы, привыкшие только руководить 'крупой' были недовольны.
   Ломая спички от волнения, прапорщик изучал в укромном месте план работ. Подозвав взводных унтер-офицеров, выслушав их, он отдал приказ и людей, наскоро разметив позиции, развели на работу.
   * * *
   - Черт бы взял эту землю, после травы сплошная глина. Как камень.
   - Бога не гневи! Вон во втором взводе, под глиной самый настоящий камень и есть.
   - Не дай Бог, все руки собьем...
   - Никита Федорыч, расскажи про войну ...
   Буквально вгрызаясь в землю лопатами и кирками, саперы вели свои солдатские разговоры. Со стороны третьего взвода послышался смех. Там ефрейтор Куприянов, передав лом другому саперу, рассказывал как полковник Ларионов, влупил их ротному.
   - А ты почем знашь? Нешто под столом там подслухивал?
   - То-то и знаю, 'солдатский телеграф' донес, деревня!
   - Не из деревни, из села мы. А ты, городской штоль?
   - То-то, и городской.
   - Прекратить разговоры! Я тебя Куприянов под винтовку, на редут под обстрел поставлю, ежели еще языком своим балаболить будешь!
   - Молчу Аким Иваныч! Молчу!
   - Кончай разговоры! Работайте! К утру готово должно быть!
   - Аким Иваныч! Покурить бы! Смерть охота!
   - Прапорщик не дозволяет.
   - Так он у люнета счас! Мы по быстрому...
   - Ладно, только шинелью накройтесь. Не дай Бог увидит!
  
   * * *
   На редутах и люнете, севастопольские солдаты и матросы, тоже занимались земляными работами. С наступлением темноты, вынесли раненых. Обратной дорогой притащили орудийные станки взамен разбитых. Сейчас с хрипом поднимали на них орудийные стволы. Работами руководили начальники укреплений.
   Примерно через три часа, после начала работ саперами, на люнете появились полковник Ларионов, капитан Коростылев и провожавший их лейтенант 4-го флотского экипажа Брылкин.
   Бросившийся к начальству с докладом Иволгин, зацепился за камни, упал больно ушиб локоть.
   - Экий Вы неловкий, прапорщик.- Сказал ему ротный командир: - осторожнее в темноте надо. Ну что у Вас?
   - Господин капитан, грунт тяжелый, в наставлении ...
   - Я знаю, что написано в наставлении. Господин полковник, позвольте все самому осмотреть?
   - Да, конечно, Аркадий Олегович, мы пока с Дмитрием Николаевичем пойдем к редутам, потом вернемся.
   - Господин полковник, Вы по балке осторожнее, там неудобно все ...
   - Спасибо прапорщик. Идемте Дмитрий Николаевич.
   Брылкин, как знающий местность, шел, впереди предупреждая Ларионова о препятствиях.
   Через пятнадцать минут фельдфебель саперной роты уже докладывал Ларионову о ходе работ.
   - Ваше Высокоблагородие! Так, что на аршин уже заглубились, но тяжело очень, а люди и так уставшие. Да там вот, изволите видеть, не земля, сплошной камень. Ломами и кирками бьем по очереди, а все равно все руки отмотали. Помощь бы нам ...
   - Нет, фельдфебель, сегодня не ждите. Передайте людям, завтра сутки отдыха. Никуда и не на что людей привлекать не будем. Отоспятся и отдохнут. Но сегодня, кровь из носу, чтобы окопы были готовы.
   Фельдфебель, судя по его расхристанному виду, сам только что долбил камень ломом, обреченно вздохнул.
   - Дайте людям возможность перекурить и передохнуть четверть часа, и за работу.
   - Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие!
   - Пойдемте к редутам, Дмитрий Николаевич, показывайте дорогу, а то тут в темноте черт ногу сломит.
   - Пожалуйте за мной, Андрей Васильевич. - Предупредительно сказал лейтенант, которому Ларионов после представления сразу сказал: 'Без чинов'. По дороге лейтенант продолжил рассказ о Нахимове:
   - По званию он хозяин Севастополя, постоянно бывает на укреплениях, вникая во все подробности, если кто из генералов ссорится, достаточно одного его слова для прекращения этого. Но вот с воровством, ничего сделать не может-с. Ведь как мы мерзли зимой, а полушубков нам не привезли. Говорят, украли.
   Ларионов знал эту историю. Давным-давно, еще в прошлой жизни ему довелось познакомиться с одним письмом. Письмо, кстати не подписанное, видимо принадлежало перу знающего и болевшего за дело человека. 'Деньги, выделенные на постройку зимних вещей разворовали, но часть полушубков все, же сшили. Но когда встал вопрос об их отправке в Севастополь, оказалось, что деньги на перевозку разворованы. Доставили полушубки только в июле, но они были такого скверного качества, что сваленные в одном из сараев Симферополя, начали разлагаться и издавать страшное зловоние. В то же время, подрядчики неслыханно обогатились ...'.
   - Дмитрий Николаевич, а сейчас привезли полушубки?
   - Нет, Андрей Васильевич. Не слышал об этом.
   'Вот чем надо бы заняться капитану Степанову. А не вопросами разведки и контрразведки. Впрочем, он и железной дорогой заняться сможет, там ведь тоже подрядчики, и народовольцами надо заняться. Видимо будет очень востребованный человек. Прямо хоть в министры внутренних дел его надо ставить'. Вспомнив малоподвижное лицо бывшего ротмистра, Ларионов усмехнулся, представив как Леонид Михайлович, начинает допрашивать какого-нибудь ворюгу.
  
   * * *
   Командовавший, обоими редутами капитан-лейтенант Шестаков, только что, со своими матросами водрузил на станок ствол единорога весом в полтораста пудов, и сейчас вместе с артиллеристами в изнеможении сидел, прислонившись к валу укрепления.
   Разглядев при свете коптилки незнакомое начальство, он встал, и набравшими упругость движениями решительно шагнул для доклада. Ларионов сказал ему просто:
   - Спасибо господин капитан-лейтенант, я все вижу. Есть решение штаба крепости вывести Вас и Ваших людей, за исключением артиллеристов, на отдых.
   - Я остаюсь, здесь мои матросы, я старший артиллерийский начальник в редутах, уйти не могу. - Уверенно ответил капитан-лейтенант, недоумевая, что за незнакомое начальство изволило появиться. Он мог ждать Нахимова, генерала Васильчикова который постоянно обходил укрепления, или начальника дистанции генерал Тимофеева, а тут, какой-то незнакомый, явно офицер, но в совершенно несуразной форме. Лейтенанта Брылкина, Шестаков знал, только поэтому и сдержался от грубого " А, Вы кто собственно такой, милостивый государь?". Ларионов, почувствовав неприязнь лейтенанта, сухо представился:
   - Командир Сибирской бригады, полковник Ларионов. Слышали про такую?
   - Так точно, господин полковник. - Ответил Шестаков, и подумал: - "Вот тебе и форма-невидимка!".
   - Через час, подойдут мои люди и сменят пехоту. Из артиллеристов, мне потребуются три расчета на пять орудий. Они должны будут сделать по несколько выстрелов, и прекратить стрельбу.
   - Почему? - непроизвольно вырвался вопрос у Шестакова.
   - Дабы создать у неприятеля впечатление, что батареи редутов подавлены.
   - А дальше? Простите, господин полковник! Что будет потом?
   - Потом господин капитан-лейтенант, уже наша забота. Так что выделите мне артиллеристов, возьмите погибших и потрудитесь вернуться в Севастополь. Это приказ. Вот распоряжение Павла Степановича.
   Растерявшийся от такого оборота, капитан-лейтенант, прочитав при свете переносной лампы поданное ему распоряжение Нахимова, стал командовать. А, Ларионов подумал, что моряк, будучи не на редуте, возможно завтра не погибнет, как было в прошлой или будущей истории.
  
   * * *
   Такое же приказание Ларионов отдал, вернувшись на люнет. Командовавшие там батальонный командир Муромского полка майор Беляев и лейтенант Торопов Моисей Сергеевич, командир батареи своего имени, тоже сначала противились, но увидев подпись Нахимова, вынуждены были подчиниться.
   Как помнил Ларионов, майор должен был погибнуть. Раненого Торопова, моряки вынесли из боя, и он умер гораздо позже, своей смертью.
  
   * * *
   Штурм передовых укреплений русского левого фланга, стал для командующего французскими войсками генерала Жан-Жака Пелисье настойчивым, даже маниакальным желанием. Большая часть его военной карьеры прошла в Алжире и он привык мало считаться с решениями, принятыми в Париже. Подобно маршалу Сент-Арно, он славился жестокостью принимаемых решений и мер, с помощью которых добивался их исполнения. Но если Сент-Арно напоминал конкистадора, действующего на свой страх и риск и не слушающего никого, Пелисье считал необходимым чисто внешне считаться с желаниями Императора.
   Военное окружение Наполеона III считало бесцельным осаду и штурмы Севастополя. Скорых успехов это не сулило, а вот растущие потери, которые несли войска осадной армии, все более действовали на общество. План, разработанный в Париже, предусматривал снятие осады с города, переход на сближение с армией Горчакова под Симферополь, и последующий разгром русских в полевом сражении. Далее предполагалось: заперев полуостров у Перекопа, обложить Севастополь сплошным кольцом осады.
   В отличие от маршала Сент-Арно сдавшего командование, по причине несогласие с этим планом ведения войны и уехавшего во Францию, новый командующий также категорически не желавший снимать осаду, прикрылся фиговым листком, ссылаясь на важную телеграмму которую он-де послал в Париж и сейчас ожидает ответа. Армия вполне разделяла желание командующего поскорее покончить с этой, так называемой крепостью. Один удар и затянувшаяся 'легкая прогулка' будет окончена. Горячую поддержку планам командующего высказывал и начальник инженеров Ниеля, недавно присланный из Франции.
   Захват редутов и люнета, был лишь первой частью в плане овладения Севастополем. Пелисье важно было поставить Париж перед фактом победы и развязать себе руки. Вторым этапом должен был стать удар опять же по левому флангу русской позиции.
   - Малахов курган - вот ключ к Севастополю! Захватив эту высоту, мы поставим русских на колени и принудим сдать город. - Говоря это, почти переходя на крик, полный, седой генерал отчаянно жестикулировал.
   Среди членов французского штаба, стали даже вестись разговоры о том, что командующий не совсем вменяем. Все мысли о Малаховом кургане!
   По диспозиции на завтрашний день редуты должны были атаковать восемнадцать батальонов, на люнет направлялись двадцать один. Из этих батальонов два были из императорской гвардии Наполеона III. Гвардейские егеря и зуавы готовились к штурму.
   Англичане должны были силами легкой пехоты, штурмовать 'Большой редан'*.
  
   * * *
   В три часа после полуночи, назначенные в дело пулеметчики и стрелки, быстро и сноровисто разместились в окопах и гнездах. В окопах перед Селенгинским редутом и Камчатским люнетом разместилось кроме стрелков тринадцатой роты, два взвода 'гренадер'. Они вызывали живейший интерес своим оружием и снаряжением не только у 'севастопольцев', но и у стрелков и пулеметчиков бригады.
   _____________________________________________________________________
   * - Так союзники именовали третий бастион.
   Уж очень непривычный вид. Карабины, конфискованные Ларионовым у артиллерийских расчетов, вместо пехотных винтовок, объемистая сумка с гранатами, тесаки. На головах вместо привычных фуражек, стальные шлемы. Командовал гренадерами, капитан Степанов, буквально вырвавший это право у Ларионова.
   - Вы Леонид Михайлович, прямо князь Ижорский, требуете у меня возможности проявить себя в деле, как он при штурме Нотебурга у Петра Великого. Вы ведь не мальчишка, 'клюкву' имеете! Надо бы поостеречься, кто кроме Вас донесет до Государя наиболее убедительно, то, что ждет Империю.
   - Я понимаю Вас. Но, мне господин полковник, необходимо показать, что я не трус, и не отсиживаюсь за чужими спинами.
   После короткого размышления Ларионов дал 'добро' на эту, как он выразился 'авантюру', потребовав от капитана клятвенного обещания не рисковать понапрасну.
   Моряки и солдаты, добровольно оставшиеся для того, чтобы помочь саперам капитана Коростылева побыстрее отрыть окопы и укрытия, теперь покидали укрепления, желая остающимся удачи в предстоящем деле. От уходящих, успевших найти земляков, слышались приговорки:
   - Тула козырем пошла! Давай Иван, не тушуйся ...
   - Земляк, Рязань косопузая ...
   - Это тебе, 'соленые уши', удачи ...
   Перед уходом саперы натянули над вырытыми окопами с засевшими в них 'гренадерами' и пулеметчиками, рыбачьи сети, переплетенные травой и ветками акации.
  
   * * *
   Поручик Белькович обосновался в Камчатском люнете вместе с первым взводом. Его полуротный, прапорщик Иван Иванов, носивший соответствующее прозвище 'Квадрат' и имеющий тело, также напоминающее эту геометрическую фигуру, разместился с третьим взводом в Селингенском редуте. Второй взвод, под командой второго субалтерна прапорщика Петрова, засел в Волынском. Четвертый взвод, вместе с еще двумя пулеметными расчетами, под командой начальника пулеметной команды штабс-капитана Цветова готовил позиции на третьем бастионе.
   Смертельно уставшие моряки-артиллеристы, притулившись у своих орудий, несмотря весь интерес к новеньким, спали, не обращая никакого внимания на время от времени содрогавшуюся от падения вражеских ядер землю. Только двое или трое пренебрегая отдыхом, и покуривая трубочки, рассказывали собравшимся вокруг стрелкам о севастопольском житье-бытье.
   Через некоторое время, обстрел почти совсем прекратился и все, кроме сонно позевывавших наблюдателей, завернулись в шинели.
  
   Глава 11. La garde meurt, mais ne cède pas!*
  
   Бомбардировка к утру совершенно затихла.
   Ларионов, разбуженный денщиком Власовым в шесть утра, облился водой, побрился и одел все чистое. Наскоро позавтракав солдатской кашей из котелка, заботливо обернутого 'Савельичем' в шинель, чтобы не остыла по дороге от полевой кухни до Николаевской батареи, где в казематах разместили большинство офицеров бригады и, выпив чаю, полковник умчался на Малахов курган.
   Не услышав, с утра звуков канонады, Ларионов забеспокоился, или союзники изменили намерения и перенесли время атаки, или его данные были не верны, и штурма вовсе не
   ______________________________________________________________________
   * - Гвардия умирает, но не сдается!(франц.)
   будет. Очень не хотелось оконфузиться.
   На кургане, находился уже вполне оборудованный артиллерийский наблюдательный
   пункт. К приходу Ларионова, связь была проверена и фон Шведе, обменивался мнениями о предполагаемых действиях союзников с командовавшим на Малаховом кургане, капитаном второго ранга Керном Федором Сергеевичем.
   Восходящее солнце било в глаза и мешало рассмотреть, что делается на вражеских батареях и в лагере. Но вот осмотреть позиции, которые вчера заняли его люди около редутов, Ларионову после короткого разговора с фон Шведе и Керном удалось вполне. Как и говорил Коростылев, накрытые сетями с травой окопы и пулеметные гнезда, были практически незаметны. Землю и камни использовали для обсыпки редутов, что выглядело вполне естественным. Дерн был не потревожен, и сливался с сетями.
   'Премудрый карась! Как ловко все замаскировано, молодец!' - подумал полковник о командире саперов.
   В половине восьмого на кургане появился капитан Гребнев. Он также был побрит, а усы благоухали фиксатуаром и торчали воинственными пиками. Ларионов пошутил, что пора по местной моде отращивать бакенбарды, на манер тех, которыми щеголял Керн.
   - А усы такого фасона, Сергей Аполлонович, сейчас не в моде.
   - Ничего! Сейчас не это главное, что-то наши 'друзья' помалкивают. Уж очень это подозрительно. Может, догадались?
   Помрачневший Ларионов ничего не ответил и стал смотреть на вражеские позиции, сделав ладони 'козырьком' над окулярами бинокля. Тягостное напряжение нарастало. Начнут или не начнут?
  
   * * *
   В девять утра одновременно заговорили английские и французские орудия. Видимо на осадных батареях поменялись орудийные расчеты, и пушки заговорили с новой силой. Самый сильный огонь был направлен на Селингенский и Волынский редуты и Малахов курган.
   На осыпаемых градом ядер и бомб укреплениях это вызвало вздох облегчения. Началось!
   Сложив стереотрубы и дальномер, на Малаховом кургане все попрятались в блиндажи. У орудий остались только расчеты моряков, которые перезаряжая орудия с привычной сноровкой, оживленно отвечали врагу.
   Из блиндажа Ларионов позвонил капитану Фатееву, поздоровался и поинтересовался, есть ли связь с батареей подполковника Маркова. Убедившись, что все в порядке, стал собираться на второй бастион, в гости к капитан-лейтенанту 36-го флотского экипажа Ершову. На самом деле Ларионов хотел поближе посмотреть на пулеметное гнездо в Килен-Балке. Гребнев увязался идти вместе. Его тоже очень интересовало, как обосновался 'Засадный полк'. Оставив скучать офицеров- артиллеристов в блиндаже, Ларионов и Гребнев стали спускаться к куртине, соединявший Малахов курган со вторым бастионом.
   Вчера, вместе с диспозицией начальники дистанций, получили строжайший приказ Нахимова, о запрете нахождения лишних людей под обстрелом:
   '...всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для различных работ были ограничены крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками... Я надеюсь, что господа дистанционные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему ...'*.
   'Лишних' не было видно, но все равно уже несли вниз, к подножию кургана, раненых и убитых.
  
   * * *
   В три пополудни, когда по плану разработанному для обмана союзников, уже давно смолкли орудия батарей Малахова кургана и редутов, Ланкастерская батарея англичан, состоявшая из сорока восьми орудий, вместе с французскими батареями правого фланга перенесли огонь на Камчатский люнет.
   Восстановленные за ночь неимоверными усилиями фасы укрепления, стали напоминать подушку, которую рубят целым десятком сабель.
   'Не было бы счастья, да несчастье помогло', имея в виду прибытие бригады, сказал генерал Хрулев, глядя на избиваемый разрывами бомб люнет. Ругая гибельное, совершенно бессмысленное распоряжение Жабокритского, так легко одобренное Остен-Сакеном двадцать второго мая, и включенное в диспозицию, вновь назначенный начальник войск Корабельной стороны, Хрулев, втихомолку переходил на совершенно извращенные способы описания умственных способностей сказавшегося больным предшественника.
   Присутствовавший при этом начальник четвертой дистанции, командир первой бригады девятой пехотной дивизии генерал Юферов, только удивленно крякал, услышав особенно заковыристый оборот.
   Подтверждая мысли Ларионова о расхождении происходящего с историческими данными, сигнал, взвившейся ракетой над редутом 'Виктория', появился в пять часов пополудни вместо шести. Осадные батареи смолкли и в атаку устремились назначенные к штурму батальоны.
  
   * * *
   Из письма капитана первого ранга Юрковского.
   'У нас на кургане живет одна из сестер милосердия, зовут ее Прасковьей Ивановной, а фамилии не знаю... Бой-баба такая, каких мало!.. Солдаты с радостью дают перевязывать ей свои раны... А как странно видеть под ядрами женщину, которая их нисколько не боится...'
   Воспоминания лейтенанта Жерве.
   'Да, ночь эту я никогда не забуду. Работа была у нас ужасная; по крайней мере 2000 человек толпились на маленьком пространстве, чтоб достать несколько земли для заделывания повреждений от денной бомбардировки; а в это время буквально не проходило минуты, чтоб не раздавался выстрел... Самая жаркая и спешная работа была на моей батарее, которую разбили ужасно. Я не помню, чтоб все предыдущие бомбардировки были, хоть мало-мальски похожи на эту; в этот раз был решительный ад. Это видно было, что они готовились к чему-то необыкновенному... Поверите ли, друзья мои, что штурм в сравнении с бомбардировкой веселое дело... все-таки лучше, чем хладнокровно смотреть, как одной бомбой вырывает несколько десятков человек. Никогда не забуду я этот случай, когда в эту бомбардировку у меня на батарее разворотило одну амбразуру; я, подойдя к ней, заставил прислугу, состоявшую из девяти человек, поскорее поправить, чтоб через самое короткое время орудие это могло
   ____________________________________________________________________
   * - Подлинный приказ Нахимова.
   действовать. Они принялись за работу, и я некоторое время следил... потом пошел к другому орудию, чтоб посмотреть, хорошо ли там стреляют; не успел я отойти несколько шагов, как вдруг слышу крик; обращаюсь назад, и что же вы думаете? Всю прислугу положило... бомбой насмерть... Одним словом, в тот день я насмотрелся таких сцен, что не мудрено, если в 30 лет состаришься...'
  
   * * *
   - Не так, как нас учили. - Вполголоса произнес Гребнев, обращаясь к Ларионову. Они стояли рядом, глядя в бинокли, на появившихся из траншей французских солдат.
   - Вот плоды вашего появления - замолкшие раньше времени орудия батарей и редутов. Да и третий бастион молчит. Видимо решили, что всё и всех подавили. Осталось дойти к дереву и сорвать плод победы. - Сказал вставший рядом с 'потомками', генерал Хрулев.
   - Ба! Да Пелисье, видимо собирается наличными силами, взять не только редуты и люнет, но и нас грешных с Малахова кургана попросить! - удивился Ларионов, - только вот не ждёт сюрпризов.
   Лавина вопящих французов двигалась по Киленбалочному плато в направлении редутов и Камчатского люнета. Таранный удар французской пехоты казалось нельзя ничем не остановить.
   - Может, зря мы вам доверились? Опоздаем с резервами и ...
   - Не беспокойтесь Ваше превосходительство. - Успокоил Ларионов генерала Тимофеева, которому в той, другой истории, предстояло погибнуть от пули в голову, при контратаке на занятый французами Камчатский люнет.
   - Что-то больно много французов!
   - Подполковник! Приготовьтесь к открытию огня шрапнелью, по их исходному рубежу. - Обращаясь к фон Шведе, и не обращая внимания на слова Тимофеева, приказал Ларионов.
   - Слушаюсь!
   Ларионов взял телефонную трубку и скомандовал командиру искровой роты, лично сидевшему на связи:
   - Фатеев, немедленно свяжитесь с Марком два, пусть внимательно наблюдает, и при открытии огня батареями подавит их! Повторите!
   Выслушав ответ, передал трубку телефонисту и снова приник к биноклю.
   Толпа атакующих французский солдат стремительно накатывалась на позиции обороняющихся, поглощая оставшееся до рубежа открытия огня пространство.
  
   * * *
   Как только прекратился обстрел, и раздались вопли выбирающихся из траншей французов, маскировочные сети над окопами пулеметчиков и стрелков полетели в сторону. На земляных столах появились 'Максимы' со снятыми щитами, первые номера, откинув крышки, продернули концы лент в приемники, и буквально через пять секунд, по свистку капитана Степанова, семь пулеметов начали кровавую работу.
   На расстоянии менее сотни саженей, практически в упор, остроконечные пули патронов образца восьмого года, пробивали тела нескольких человек. Слова начальника пулеметной команды, о том, что 'Максимом' можно стричь траву, вполне оправдывались. Французы под огнем ложились на землю, как трава, срезанная косой 'литовкой'. Избиваемая струями огня с правого фланга, потеряв сотни впереди бежавших товарищей, остатки пехоты из колонн генерала Мейрана: войска генерала Лаваранда, назначенных для нападения на Волынский редут, и генерала Фальи - против Селенгинского редута, убедившись, что впереди только смерть стали скатываться в Килен-балку.
   Килен-балочное плато, покрытое тысячами тел убитых и раненых французов, стало похоже на пестрый, шевелящийся местами ковер. Пулеметы, стрекотавшие как швейные машинки, собрали здесь немалый урожай. Второй номер расчета старшего унтер-офицера Коробкова, молодой деревенский парень, глядя на эту картину, выпустил из рук пулеметную ленту и, согнувшись, начал с надсадным кашлем выдавливать из себя остатки завтрака, вперемежку с желчью. Опытный и многое видевший наводчик ефрейтор Убейвовк, сунул ему флягу со словами:
   - Умойся и утрись.
  
   * * *
   Назначенные к атаке на Камчатский люнет, называемый союзниками Мамелон, дивизия генерала Каму, шесть батальонов бригады Вимпфена, в резерв им - пять батальонов бригады Верже подверглись еще большему избиению. С этой стороны Килен-балки действовали четыре 'Максима'. Убедившись, что устилая землю сотнями и тысячами убитых и раненых, путь к Мамелону невозможно преодолеть, французы посыпались в Килен-балку слева.
   Капрал Алжирских стрелков Роже Сантен, замешкался буквально на секунду, когда почувствовал, что кто-то ткнул его в правый бок железным пальцем. Нет, капрал не погиб, споткнувшись, он просто упал и выполняя приказ двинулся вперед ползком, волоча за собой штуцер.
   Выпустив непрерывным огнем, по четыре ленты, пулеметы потребовали доливки воды в парящие кожуха.
   По дну Килен-балки, до того как в нее слева и справа, спасаясь от неминуемой смерти стали скатываться солдаты штурмующих колонн, двигались батальоны императорской гвардии и резервные батальоны генерала Брюне, подгоняемые его командами:
   - Гвардия в огонь!
   Огонь в упор открыл пулеметный расчет младшего унтер-офицера Величко. В первые же секунды тела поверженных врагов стали расти с устрашающей быстротой. Деваться французам было некуда. Бежать, подчиняясь приказу можно было только вперед. Впереди была смерть. Выставленный по уровню груди прицел, позволял 'Максиму' в достаточно узком пространстве балки, собрать обильную жатву смерти. Трупы и раненые, в узком пространстве балки громоздились так, что французы вынуждены были остановиться. Зажатые с трех сторон они были растеряны от неправильности происходящего. Вместо победного штурма, может быть штыковой схватки на разрушенных укреплениях с русскими варварами, кругом была только смерть. Пулемет поперхнулся и изжевав очередную ленту, замолк. Следующая, вставленная от волнения наперекос вызвала вполне понятную задержку.
  
   * * *
   Глядя на пространство перед редутами и люнетом, капитан Степанов, буквально кожей ощутив прекращение огня пулемета в Килен-балке, и предполагая худшее, крикнул:
   - Гренадеры! За мной!
   Выскочив из окопа и подбежав в секунды к краю балки, восемьдесят человек начали кидать гранаты в зажатых внизу французов. Те сначала пытались отвечать и даже подстрелили некоторых 'гренадеров', но раз за разом падающие сверху клубки смерти быстро подсказали правильное решение.
   'Назад! Быстрее назад! Прочь отсюда и как можно быстрее! Убежать! Спрятаться!'. В давке, людей погибло едва ли не больше, чем от разрывов гранат.
  
   * * *
   Пелисье, бесновался на банкете редута 'Виктория':
   - Почему они ложатся, вместо того, чтобы быстро добежать до этих развалин? Почему прячутся в овраге?! Расстрелять этих трусов! Дайте сигнал, пусть в атаку двинутся резервы! И турки, турки! В конце концов, это их война! Хватит им отсиживаться за спинами французов! И почему, черт возьми, англичане не атакуют редан?! Дайте, дайте сигнал!
  
   * * *
   Заметив вторую ракету, взвившуюся с той же высоты, Марков-второй очень заинтересовался таким феноменом. После первого сигнала произведя необходимые вычисления, увидев второй, он решился на пристрелку. Со времен обучения, в кадетском корпусе, помня наставление графа Суворова-Рымникского, князя Италийского о том, что: 'Я приказываю вправо, тебе на месте виднее, командуй влево', без приказа Ларионова, увидев места разрывов шрапнельных снарядов от пристрелки, приказал передать на батарею:
   - Стой, прицел два больше, левее ноль три, веер сосредоточенный. Шесть гранат. Беглый! Огонь!
   Наблюдая беснующиеся разрывы на том месте, откуда взвилась ракета, Марков-второй усмехнулся. Он был не только самоуверенным, но и очень хорошим артиллеристом. От генерала Пелисье, нашли потом только левую ногу. А, двинувшиеся было вперед резервы, были расстреляны шрапнельным огнем орудий дивизиона фон Шведе, предвкушавшего столь лакомую для артиллериста цель.
  
   * * *
   Собранные с бору по сосенке англичане, полки которых состояли из единственного батальона, даже не дойдя до завалов перед третьим бастионом, развернулись и, теряя под огнем людей, вернулись на исходные. Штабс-капитан Цветов из-за невозможности открыть пулеметный огонь, рвал и метал.
  
   Глава 12. После драки кулаками не машут.
  
   После того как двинувшиеся вперед резервы, попали под шрапнельный огонь трехдюймовок, успевших за пять минут выпустить по шесть снарядов на каждый из восемнадцати стволов, в течение некоторого времени со стороны союзников, не происходило ничего.
   В ответ на благодарность Ларионова за столь точный и быстрый огонь, фон Шведе ответил:
   - Спасибо за похвалу, господин полковник. Но ничего удивительного нет. Слава Богу, многие офицеры, и нижние чины обучены еще до четырнадцатого года.
   - Вы совсем людей не теряли? - удивился полковник, вспомнив потери своего гвардейского полка.
   - Наша бригада в смысле потерь была везучей. Остались еще старые кадры. Мы можем и быстрее стрелять, снарядов маловато.
   * * *
   Союзники осмысливали, что произошло и как могло получиться, что за столь короткое время они потеряли так много солдат. Бросившиеся в бегство после убийственных разрывов картечных гранат, турки остановились лишь после трех верст. Как организованное войско турецкий корпус перестал существовать. Крики о том, что 'кафиры' завезли их в Крым на погибель, перемежались с воплями о том, что они, турки, сделают с теми, кто пошлет их в атаку.
   Отход англичан, с опозданием начавших атаку на 'Большой Редан', вызвал у французских солдат взрыв возмущения. После прохождения шока у французов, он стал наиболее популярным поводом выразить островитянам свое презрение. Получалось, что англичане специально подставили французов под расстрел. На границах английского и французских лагерей, то и дело возникали словесные перепалки иногда преходящие в драки.
   Попытки офицеров успокоить подчиненных, удавались плохо. Положение осложнялось тем, что весь французский штаб, буквально растворился в пламени взрывов русских бомб. Эти бомбы, имевшие страшную разрушительную силу, стали особым предметом обсуждения.
   Батарее, стоявшей на редуте 'Виктория', повезло не больше чем штабу. Разбросанные орудийные стволы, исковерканные станки и множество обезображенных человеческих тел. Руки, ноги и головы без туловищ, иногда растерзанные туловища с выпущенными кишками, повсеместно встречались среди курящихся, остро пахнущих кислым запахом воронок. Уцелевшие артиллеристы бессмысленно толкались на месте, где пировала смерть. Некоторые трясли головами пытаясь вернуть себе слух.
   Пришедшие в себя, немногочисленные после обстрела уцелевшие пехотинцы и артиллеристы, вынуждены были связать троих человек, проявлявших признаки буйного помешательства. Некоторые из погибших были без всяких внешних повреждений. Они выглядели спящими, но сердцебиения не было. Врач из французского госпиталя, после несложных манипуляций с зеркалом, перышком и прикладыванием уха к груди, то и дело говорил:
   - Mort.
  
   * * *
   Предшественник Пелисье на посту командующего французскими силами, генерал Канробер, вновь должен был взять власть в свои руки. Приказав уцелевшим командирам штурмующих колонн привести войска в порядок, используя любые средства, вплоть до применения оружия, Канробер, поехал объясняться с лордом Рагланом. Результатом 'объяснения, местами переходящим в площадную французскую брань', по свидетельству находившихся в английском штабе, было то, что лорд Раглан слег.
   Опрос начальников осадных батарей, своими глазами видевшие избиение пехоты, не дал практически ничего. Объяснить, как русские смогли столь быстро истребить штурмующих, не мог никто. Все свидетели описывали маленькие пушечки, которые якобы и выкосили французскую пехоту. Но результаты картечных выстрелов выглядят совсем не так, да и не могли маленькие орудия иметь такую скорострельность. Свидетели утверждали - могли. Причем от двух батальонов императорской гвардии уцелели считанные солдаты. Не находили никакого объяснения свидетельства очевидцев, о применении русскими гренад*, упраздненных повсеместно в европейских армиях еще в восемнадцатом веке.
   Приказав осадным орудиям произвести 'обстрел возмездия' русских укреплений, где в бинокль явно можно было различить радующихся победе русских солдат и моряков, раздраженный генерал Канробер, перешел на Ланкастерскую батарею. Там после первого залпа мортир, он сам смог убедится, что рассказы, о смертоносных картечных гранатах и дальнобойности русских орудий, отнюдь ничего не преувеличивают.
  
   * * *
   Из письма полковника Эптона Стерлинга жене.
   'Взятие 'Большого Редана - это главное!.. Наша долгая работа и претерпеваемые лишения, кажется, скоро окончатся, если только не будет заключен какой-нибудь глупый
   ____________________________________________________________________
   * - Общепринятое в Европе название ручных гранат.
  
  
   мир! Сначала взять Редан, потом разбить армию Горчакова у Бахчисарая, и это даст нам (англичанам) Крым!
   А потом - на Тифлис, на Грузию - и русская мощь будущим летом будет действительно сокрушена (effectually clipped the power of Russia). Словом, нужно только начать с Редана, а это дело уже решенное'.
  
   Из дневника генерала Тума
   'Англичане, которые должны были слева атаковать Большой Редан, подошли обычным шагом под картечью ко рву, нашли, что ров слишком широк, и удалились, так что двинувшаяся вперед резервная дивизия Отмара, оказалась одна под обстрелом всех укреплений справа, слева, спереди. И она должна была отойти в траншеи. Все это продолжалось с пяти часов до пяти с тремя четвертями пополудни седьмого числа среди ужаснейшей канонады'.
  
   Из частного письма лорда Раглана статс-секретарю лорду Пэнмору
   'Я всегда остерегался быть связанным с обязательством начать атаку в тот же момент, как французы, - и я чувствовал, что мне должно иметь некоторую надежду на их успех, раньше, чем я пущу в ход наши войска; но когда я увидел, какое могучее сопротивление им оказывается (how stoutly they were opposed), то я рассудил, что мой долг был помочь им, начав самому нападение...
   ...Я совершенно уверен, что, если бы наши войска остались в своих траншеях, французы приписали бы свой неуспех нашему отказу принять участие в их операции'.
  
   * * *
   Генерал Канробер, по натуре мягкий и культурный человек, кипел злобой. Перемешалось все, вместо радости от удачного штурма огромные потери и глубокое уныние, Пелисье погиб практически со всем штабом. Словно в насмешку, находившийся при штабе командир гвардейской дивизии уцелел и теперь был единственным начальником над тремя десятками уцелевших гвардейских егерей и зуавов.
   Злоба требовала выхода, спустить пар на лорда Раглана не получилось. Старый больной человек, схватился за сердце и пришлось уйти. Глядя на выскочивших, на банкеты русских, которые приплясывали от радости и кидали вверх шапки, генерал приказал дать сигнал на открытие огня. Его бы воля, он лично растоптал бы мерзавцев, посмевших столь нагло выражать свою радость.
   После подачи сигнала, выбросив плотные клубы дыма, рявкнули все пятьсот восемьдесят семь орудий стоявших на осадных батареях. Увидев как ядра и осколки бомб валят торжествовавших секунды назад схизматиков, Канробер почувствовал облегчение. Орудия еще не успели перезарядить, как на русских укреплений уже никого не было. Дальше опять произошло непонятное, на правом фланге русские орудия ожидаемо стали отвечать на обстрел, что хорошо было видно в зрительную трубу. А вот в центре и на левом фланге не было произведено ни одного выстрела. Ни одного дымка!
   И вдруг над батареями англичан и французов, на высоте всего двадцати-тридцати метров стали рваться снаряды, напрочь выкашивая орудийные расчеты. Причем было полное впечатление, что снаряды, словно разумные существа, выполняющие злую волю, начинали рваться там, где происходил очередной залп. Не выдержав ожидания неминуемой гибели, орудийные расчеты побежали.
   Батареям, назначенным для действия персонально против объектов атаки, русских реданов и Мамелона, повезло меньше всех. Над ними не вспухали серые клубы разрывов, из которых на ничем не прикрытых людей сыпался железный град. Вместо этого холмы, на которых они стояли, на десять минут превратились в огнедышащие вулканы. Высоко взлетающие фонтаны земли и огня, сопровождаемые страшным грохотом, могли показаться стороннему наблюдателю местом где происходило светопреставление.
   Генерал Франсуа Сертен Канробер, командир первой пехотной дивизии второго корпуса Восточной армии, не был трусом. Он не бежал, он остался на посту. Вокруг него впивались в землю осколки, но он даже не пошевелился. Хладнокровно наблюдая за тем, как русские, мгновенно реагируя на возобновляемый огонь, словно гасят ожившие батареи, явно давая понять, что не потерпят более обстрелов, приказал враз уставшим, тусклым голосом:
   - Дайте сигнал отбоя.
  
   * * *
  
   Из дневника капитана Гребнева
   Расстрел вражеской пехоты и артиллерийский налет на пошедшие было вперед резервы, закончились очень быстро. Я впервые видел работу, именно работу, офицера управляющего стрельбой нескольких батарей. Фон Шведе был великолепен. Взглянув на него, я подумал, вот человек на своем месте.
   Никакие внешние обстоятельства и переживания не мешают ему честно и добросовестно исполнять свои обязанности. Разговорившись во время утреннего затишья, он сказал, что 'там' у него осталась жена и трое детей. Кроме того на его попечении были мать и сестра, ставшая вдовой в пятнадцатом.
   По нескольким обороненным словам, я понял, что он глубоко переживает случившееся с нами, но наружу эти переживания не выпускает. Нам всем очень нелегко, начиная от мальчишек прапорщиков, до наших стариков полковников, Ляпина и Мезенцева.
   Думаю, прапорщики привыкнут к новому положению быстрее. Людям старших и средних лет, придется тяжелее. Вопрос дальнейшего нашего будущего, тем не менее, пока туманен. Но главное даже не это. Даст Бог, как-нибудь все устроится.
   Андрей раскрылся для меня с совершенно неожиданной стороны. Причем образ сурового, беспощадного воина, готового хладнокровно уничтожать врагов, был отодвинут в сторону.
   Ликование, охватившее солдат и моряков артиллеристов, было такое, что чуть не привело к большим жертвам. Буквально все, не исключая офицеров, чтобы лучше рассмотреть устланное телами врагов пространство между траншеями и нашими укреплениями, полезли на банкет. Все попытки начальника дистанции, удержать их от этого, ни к чему не приводили. Его голос был подобен гласу, вопиющему в пустыне.
   Когда неожиданно для ликующих войск осадные батареи дали первый залп, были совершенно ничем неоправданные потери. Вот тут Андрей меня удивил.
   Возникло замешательство, вызванное неожиданностью обстрела, ведь многие решили, что уже дело сделано, и союзники, молча, проглотят ту пилюлю, что им преподнесли. При общей сумятицей, Андрей скомандовал фон Шведе, о коротком обстреле осадных батарей, именно коротком, только бы привести их к молчанию.
   Места расположения осадных батарей были пристреляны, и одновременный обстрел разных целей нашими батареями, достиг полного успеха без пролития лишней крови. Фон Шведе, молодец! Казалось, он разворачивает веер шрапнельных разрывов в том или ином месте, как гармонист меха 'ливенки'. Закончу чуть позже.
  
   * * *
   Ликование, царившее в лагере союзников вечером 6 июня, основывалось на слухах. Не сомневаясь в успехе завтрашней атаки, солдаты готовы были верить всему. В Севастополь, говорят, пришел огромный обоз с соломой? Ясное дело, русские сожгут Севастополь, как в двенадцатом году сожгли Москву. Пятнадцать тысяч солдат Сардинского корпуса под командованием генерала Альфонсо Ла Мармора ушли к Черной речке? Они двинутся на Северную сторону, чтобы завтра взять хитрых азиатов в плен.
   Для всех в союзном лагере было понятно, что после таких ожесточенных бомбардировок русские войска не могли не уменьшиться в числе. А предположение, высказанное в кантине, о том, что завтра русские выставят на банкетах соломенные чучела вместо солдат, мгновенно облетело весь лагерь. Солдаты пересказывали его друг другу, как веселую шутку.
   Тем оглушительнее оказалась весть о неудаче. Страшная судьба французского штаба, бегство турок (подлецы, не только спасали свои жизни, но и успели обшарить множество палаток), стремительный отход резервов, более походивший на бегство. Пробежав за линию осадных батарей, из-за боязни погибнуть от новых русских картечных гранат, они с трудом были остановлены офицерами. Все это мало походило на победу.
   Энергичные меры, предпринятые принявшим командование Канробером, дали свои плоды. Выйдя из барака английского штаба генерал уже не увидел того бардака, который первоначально творился в лагере. Драчунов развели, войска готовились к отражению контратаки русских.
   Её не последовало. Тогда кипящий Канробер, не в силах сдержаться от желания поквитаться с врагом, приказал произвести обстрел укреплений Севастополя. В ответ русские заставили замолчать осадные батареи. Народ, который как известно мудр, и смотрит в корень, по поводу поведения Канробера после отражения атаки направленной на русские укрепления давно высказал свою оценку. 'После драки кулаками не машут'. Не зная этой русской поговорки, Канробер тем не менее чувствовал что-то такое, и ругал себя. Но ругал тихо, и наедине с самим собой.
   Так закончился этот несчастный день.
  
   Глава 13. Штабные все дела.
  
   Начальник Севастопольского гарнизона, генерал от кавалерии, барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, изволил прибыть на заседание военного совета.
   Ларионов, которому в отличии от присутствующих, уже была известна характеристика данная начальнику гарнизона одним из офицеров после Крымской войны*, с любопытством глядел на участника подавления польских и венгерских мятежей, обласканного в предыдущее царство. Довольно высокий, по-кавалерийски подтянутый генерал, с одутловатым лицом. Щетка усов, практически лысая голова. Вид уверенный и деловитый.
   Среди присутствующих, только Ларионов и Тотлебен были штаб-офицерами. Остальные были генералы и адмиралы.
   Павел Степанович, предоставил слово начальнику гарнизона. Барон откашлялся, __________________________________________________________________
   * - 'Не давай Сакен рецептов в полки и на бастионы, как делать шипучий квас, и не
   снабжай всех 'верными' средствами противу холеры, никто и не подозревал бы его
   существования в Севастополе. Он жил в четырёх стенах прекрасной квартиры в Ник.
   батарее, на бастионы показывался не более четырёх раз во все время, и то в менее
   опасные места, а внутренняя его жизнь заключалась в чтении акафистов, в слушании
   обеден и в беседах с попами'.
  
   положил перед собой несколько листов бумаги с записями и сверяясь с ним стал высказывать недовольство результатами дня.
   - Я, вчера выслушав про наших, ...хм, перемещенцев во времени, предлагал, как надо
   организовать сражение, но меня не послушали. А между тем я оказался прав. Союзников
   постигло совершенно неожидаемое ими поражение, мы ... хм, наши перемещенцы нанесли им огромные потери, и необходимо было на плечах отступающих ворваться на батареи и захватить пушки.
   Среди генералов прошла волна, некоторые явно поддерживали барона, другие не соглашались. Адмиралы за исключением Нахимова скромно молчали. Нахимов попросил генералов, дать возможность Остен-Сакену, продолжить.
   - Благодарю Павел Степанович. Так вот, далее, все мы были свидетелями, как эффектно и эффективно, были приведены к молчанию батареи врага. Смысл моего предложения, поскольку время уже упущено, и контратака сегодня не состоялась, подготовиться, и завтра, лихо, по-молодецки ворваться в лагерь союзников, хотя бы одиннадцатой и семнадцатой пехотными дивизиями, и захватить, но еще лучше истребить с Божьей помощью агарян и прочих языцев.
   Смелое предложение барона вызвало сдержанный гул голосов.
   - Господа! Я предлагаю, за ночь, подготовившись, расчистив выходы для движения штурмующих колонн, возглавляемых нашими, ...хм, словом сибирской бригадой, быть готовыми к сражению. Это не все! С утра необходимо произвести артиллерийский обстрел из этих чудесных пушек и мортир вражеских позиций и лагеря. Ну, а далее, атака. Разрезать вражеское расположение, развернувшись в обе стороны и согнать их к берегу, и прижать к Черной речке.
   - А там, взять в плен или истребить! Это элементарно!- закончил мысль начальника гарнизона генерал-лейтенант Жабокрицкий.
   - Это элементарно со времен Чингиз-хана!
   Генералы оживились.
   - Вы уже выздоровели, Иосиф Петрович? - медовым голосом поинтересовался, похожий на Лермонтова, генерал.
   - Кто это? - шепотом спросил Ларионов у сидевшего рядом генерала Тимофеева.
   - Князь Васильчиков, начальник штаба гарнизона. - Так же шепотом ответил тот.
   - Да, Ваше сиятельство. Я вполне оправился.
   Васильчиков поднялся.
   - Разрешите Павел Степанович?
   - Да, конечно-с, Виктор Илларионович.
   - Господа, прежде чем я выскажу своё мнение, хотелось бы услышать, что по этому поводу думает командир бригады. Дмитрий Ерофеевич, красиво расписал, как мы одним махом семерых побивахом.
   - А, что это Вы, Виктор Илларионович, так иронически отозвались о моем плане? Чем же он плох?
   - План Ваш не плох, но его надо обсудить. Вы ведь, Дмитрий Ерофеевич, высказали цель и крайне неясно, обрисовали, какими силами он будет осуществляться. Вы ведь заданий на просчет вариантов мне не давали?
   - Нет, не давал. И так все ясно.
   - Не согласен, Виктору Илларионовичу диспозицию писать, он должен отчетливо-с все себе представлять-с. - Вмешался Павел Степанович.
   'А Виктор Илларионович весьма не прост - и план дурацкий развалит, и сам ничего против начальника не скажет. Меня выставил застрельщиком, а у Нахимова видимо в любимчиках*. Ну да ладно, где наша не пропадала'.
   ______________________________________________________________________
   * - Нахимов действительно очень уважал и ценил В.И.Васильчикова.
  
   - Господа! Я понимаю Ваши чувства. Появилась возможность, одним ударом разрубить гордиевый узел, и снять осаду с Севастополя. Если правильно спланировать такую операцию, она действительно имеет шансы на успех.
   - Какие? - Раздался чей-то голос.
   - Примерно шестьдесят- шестьдесят пять процентов. Если идти ва-банк, то и все восемьдесят.
   - Шансы довольно высокие, даже и при меньших вполне можно рискнуть.
   - Шансы действительно довольно высокие. Вчера я высказал все это Павлу Степановичу, как высказал и контраргументы, он принял решение изменить диспозицию боя на сегодня.
   Генералы и адмиралы стали бросать неодобрительные взгляды на Нахимова.
   - Сейчас я вам объясню, почему по здравому размышлению, я согласился с Павлом Степановичем, и Ваш план, Ваше высокопревосходительство, не получил вчера поддержки. Атаковать противника придется на возвышенностях. Назначенные для атаки по врагу батальоны, как следует из строевых записок, имеют укомплектованность от сорока до шестидесяти процентов. То есть атака двумя дивизиями будет иметь силу атаки одной. Обстреляв артиллерией позиции вражеских батарей, мы их подавим. Для полноценного их уничтожения, чтобы вдруг в самый неподходящий момент не получить полновесного картечного залпа, у нас просто не хватит снарядов. Значит, мы сможем сделать это только на достаточно узком участке. Допустим, это будет верста. Поддержать атаку огнем и колесами восьмидесяти пудовые орудия на местности не смогут. Горки очень крутые. Кроме самого орудия, необходимы и снаряды. А перемещение зарядных ящиков - такая же проблема. При стрельбе с места можно подавить и даже разрушить вражеские батареи, а вот что за ними мы не знаем. Дальнобойности орудий хватит, чтобы достать и до лагеря, но стрелять придется наугад. То есть по площадям. Куда мы при этом попадем - не знает никто. Снарядов у нас не бесконечное количество.
   Ларионов откашлялся и продолжил.
   - Но допустим, после артиллерийской подготовки враг побежал. Мы перешли в атаку, вовремя и без потерь выводим из-за укреплений наши тринадцать тысяч солдат. Все представляют, как сквозь амбразуры выходят пехотинцы? Сколько времени это займет? Или нам надо собственными руками, разрушить укрепления, для того, чтобы пехота шла как по маслу? Разровнять валы, засыпать рвы и волчьи ямы? Значит, россыпным строем вывести мы солдат не сможем, остается движение колоннами. Двигаться шагом, мы не сможем, надо быстрее добежать до батарей. Ровно через минуту управление будет потеряно, и колонны превратятся в толпу. Толпу бегущих, вопящих людей, не слышащих никаких команд. Поддержать огнем атакующих, мы сможем с помощью пулеметов. Пулемет 'Максим', или как его стали называть, 'Нахимовская картечница', довольно тяжел. Если катить его на катках, то получится не очень быстро, если разобрать и нести части пулемета по отдельности - очень тяжело. Представьте себе пробежку с двумя пудами груза. Таким образом, непосредственно поддержать атакующих огнем, смогут только ручные пулеметы. Но их у нас всего восемь. Магазинов всего по три штуки на ствол. Выпустив около трехсот патронов, пулемет замолчит. Ворвавшись в лагерь врагов, мы окажемся перед орудиями полевых батарей ...
   - А если не окажемся, если враг придет в такое расстройство, что будет просто бежать? - спросил Остен-Сакен.
   - Ваше высокопревосходительство, я понимаю, что русский 'Авось' - вещь постоянная, но при планировании всегда исходят из предположения о наихудшем развитии событий. Фортуна-дама капризная. Надеяться на счастье необходимо, рассчитывать надо на худшее.
   - Дальнобойности ваших ружей, вполне хватит, перестрелять прислугу у пушек.
   - Только вот пехота вражеская далеко не убежит от них, бежать-то некуда. А поняв, что нас чуть более десяти тысяч, она перейдет в контратаку и дальнобойность винтовок не будет иметь никакого значения, в штыковой схватке. Тем более, что дальнобойность их оружия ничуть не меньше. Нас просто задавят числом. На участке прорыва будет примерно столько же солдат противника, сколько и нас.
   - А может они просто побегут к кораблям? - вставил вопрос Жабокритский
   - Могут, а могут и не побежать. Судя по тому, как сегодня отступали под шрапнельным огнем французы. Бежали быстро, но видно, что по команде. Они к кораблям не побегут. Бросив в атаку всех севастопольцев, все сорок тысяч, израсходовав все снаряды, мы имели бы те самые восемьдесят процентов. При атаке тринадцатью тысячами шансы гораздо меньше.
   - В такой ситуации, я не пойду-с на неоправданный риск. - сказал с места Нахимов, а потом встав, добавил, - и никому пока я жив, не позволю.
   - В таком случае, что же вы предлагаете? Сидеть за бастионами и ждать пока ваши ядра, ...тьфу, снаряды не кончатся? С осадой надо кончать! И как можно скорее! - вскочил с места барон.
   - Вы, позволите ответить, Ваше высокопревосходительство? - спросил Ларионов у Нахимова.
   - Отвечайте полковник.
   - Вы правы, Ваше высокопревосходительство, с осадой надо заканчивать! - Начал говорить Ларионов, и краем уха услышал, как генерал Тимофеев, почти чревовещательно, не разжимая губ, произносит себе под нос: 'Балаклава, Балаклава'.
   - Надо изолировать господ путешественников от источников их снабжения. Море мы перекрыть не можем, удобных бухт около Севастополя, кроме Балаклавы нет. А в полевом сражении шансов у нас на разгром противника гораздо больше, чем при штурме лагеря.
   - Значит Балаклава? А французы в Казачьей бухте?
   - Балаклава будет изолирована в поле. Задушить французов хватит и артиллерии.
   - Это, что же получится? - спросил Васильчиков.
   - Принуждение к миру, лучше не скажешь.
  
   * * *
   Сергей Аполлонович Гребнев готовил приказ. Первый батальон полка оставался в Севастополе с двенадцатью 'Максимами'. Оставалась тяжелая батарея и одна батарея трехдюймовок. Второй батальон, вместе с четырьмя 'Максимами' и батареей трехдюймовок, Ларионов решил направить на Евпаторию. Засиделись там господа интервенты. Еще два батальона, с оставшимися пулеметами и последней третьей батареей трехдюймовок, должны были совершить марш на Балаклаву.
   Неудобно примостившись за столом, в Морском собрании, игравшем роль штаба гарнизона, Гребнев рассчитывал маршрут, потребное количество боеприпасов, количество продовольствия. Отмечая на самодельной карте Крыма места привалов, Сергей Аполлонович усмехнулся. В крепости не оказалось карты окрестностей. Что касается моряков, у них понятно свои карты и лоции. Сухопутные карты им ни к чему. А вот чем занимаются начальник гарнизона Остен-Сакен и его начальник штаба, не понятно.
   'Какой же бардак! Карт нет, приказы отдаются без учета возможных последствий, как в случае с Жабокрицким. Противника считают каким-то картонным, мы сделаем так, а вот они будут действовать непременно эдак. Нахимову простительно, сухопутный бой не его епархия, а вот почему ...'. От размышлений Гребнева отвлек шум, с которым выходили из зала генералы. Ларионов не появился, подождав его еще немного, полковой адъютант опять занялся подготовкой приказа.
   Гребневу не нравилось, что батальоны будут разъединены, это все равно, что бить растопыренными пальцами. Если для Евпатории сил вполне хватает, для сохранения status quo в Севастополе, тоже вполне достаточно, то вот для полевого сражения под Балаклавой маловато. Но приказ есть приказ, и хотя Гребневу не нравилось то, что он делает, он добросовестно писал.
   Наконец показался в дверях Ларионов.
  
   * * *
   Вместо того, чтобы выйти из дверей, Андрей поманил капитана к себе, и взяв за локоть потащил внутрь. За столом сидели Нахимов, Хрулёв и незнакомый Гребневу генерал. После взаимного представления, полковой адъютант, узнал, что перед ним князь Васильчиков, начальник штаба севастопольского гарнизона.
   'Вот, значит, кого я ругал! На ловца и зверь бежит!', мелькнуло в голове у капитана.
   Вид у Ларионова, генералов и Павла Степановича, устало потиравшего виски, больше всего напоминал заговорщиков. Нахимов положил руки на стол перед собой и начал говорить обращаясь к Гребневу.
   - Андрей Васильевич, считает, что Вы господин капитан, как еще один генштабист, из вашего времени, будете полезны-с, при нашем разговоре. Являясь военным губернатором, я, к сожалению, не являюсь самым умным начальником-с в Севастополе. Да таковых и нет-с. Иногда-с, приходится соглашаться с глупостями, последствия которых не в состоянии-с предвидеть. Считаю, что перенесение ваше, в самый критический момент для обороны, милость Божья. Ничем другим-с, объяснить не могу. Но к делу!
   В дальнейшем разговоре, вернее практически монологе Нахимова, последовала, острая и нелицеприятная оценка, как деловых, так и умственных способностей некоторых чинов, как севастопольского гарнизона, так и русской армии. По оценкам некоторых личностей, Нахимов советовался с Хрулёвым и Васильчиковым.
   Хрулёву, видно было, это все не очень нравилось, но оценки, которые он изредка давал, вполне согласовались с теми, которые были у самого Гребнева, после прохождения темы Крымской кампании в академии. Васильчиков, казалось, был вполне в своей тарелке. Но явно было видно, что обоим, смертельно надоело то, что творилось вокруг Севастополя.
   'Будь на месте Нахимова, Светлейший князь Потемкин-Таврический, это называлось бы конфиденс. Бардак действительно большой. Точно заговор, только против кого?'. Словно отвечая, на его вопрос, Павел Степанович, начал излагать, план, который видимо вполне разделяли его 'конфиденты'.
   - Вам Сергей Аполлонович, я хочу поручить, очень трудное дело-с. Командовать князем Горчаковым я не могу-с. Сам ему подчиняюсь. Вы должны, склонить его к тому плану действий, который Вам известен. Вы останетесь при его штабе, и сделаете все возможное и невозможное, дабы он не мешал, сам в командование не входил, но только помогал Андрею Васильевичу. Не скрою, задача очень сложная-с.
   - Ваше высокопревосходительство! Я знаю, что князь Горчаков ...
   - Лично храбр, возглавил остатки Владимирского полка в сражении на Альме и вывел его с наименьшими потерями с поля боя. Уже знаю от Павла Степановича, что в сражении у Черной речки, сам был под ядрами, которые и доконали генерал-лейтенанта Вревского*. Но позвольте высказать свое мнение, он слишком долго служил с Паскевичем, который не терпел около себя инициативных людей, и так и не стал полководцем. - Вдруг совершенно неожиданно вступил в разговор Васильчиков. - Опираться Вам советую
   ______________________________________________________________________
   * - С начала сражения, 4 августа, инициатором которого во многом выступал командированный АII, генерал-адъютант барон Вревский, под ним, была ядром убита лошадь, низко пролетевшим вторым ядром с него сорвало фуражку, а после безуспешной попытки Горчакова, ссылаясь на дурные предзнаменования, удалить барона с линии, тот был поражен ядром в голову.
   именно на барона Вревского. Его верно можно посвятить во все. Он является доверенным лицом императора, от него и надо ждать наибольшей помощи.
   - Видите ли, господин капитан, сначала Вы, а теперь и мы, знаем-с, как и где надо ударить, но у меня нет власти, отдавать повеления генералу Горчакову. А насколько я понял-с, он будет тянуть с наступлением, и вообще с активными действиями-с, до последней крайности.
   - Ваше высокопревосходительство! Да я согласен, согласен. - Отвечал, смятый напором 'предков', Гребнев, укоризненно глядя на Ларионова.
   - Вот и хорошо-с! Сейчас, Вы с Виктором Илларионовичем, будете готовить приказ, поможет вам Степан Александрович, - кивнул Нахимов в сторону генералов, - дабы нам дело у Евпатории, преподнести князю Горчакову на блюдечке-с. Укрепить надо-с начальника нашего, в победном настрое. Детали Вы обговорите. Нужен заметный, я бы сказал крупный успех! Если он так нужен, значит, он должен быть!
  
   * * *
   Обсуждение дальнейших действий, с 'Их превосходительствами', и при активном участии Ларионова, сводилось к тому, какие части севастопольского гарнизона будут участвовать в 'евпаторийской авантюре', как её назвал про себя Гребнев.
   По общему решению, к Евпатории вместе со вторым батальоном бригады, должны были выдвинуться Ладожский пехотный и Шлиссельбургский егерский полки из главного резерва Корабельной стороны. При них 8-й артиллерийской бригады, батарейная батарея ? 3 - 12 орудий. Легкая батарея ? 3 - 6 орудий.
   Командование над этими силами должен был осуществлять командир батальона подполковник Кушелев. В его задачу входило очистить подходы к городу от турецких аскеров на редутах, вызвать в поле, своими действиями как можно больше турецких, французских и английских солдат, перемолоть в бою, вражеские резервы и обеспечить, очистку города от интервентов, приданными полками.
   Артиллерия 1855 года должна была играть роль пугала и приманки, равно как и пехотинцы наиболее укомплектованных полков севастопольского гарнизона. Вызов и ожидание подполковника Кушелева с Северной стороны, генерала Тетеревникова Николая Козьмича - начальника восьмой пехотной дивизии, предполагавшимся на должность военного коменданта Евпатории, командира батареи трехдюймовок, капитана Москвитина, растянулись еще на некоторое время. Объяснение задачи, согласование действий и плана организации боя, вылившиеся в бурное обсуждение с участием всех "заинтересованных сторон", пришло к чеканным строкам приказа на марш, диспозицию, составленную с помощью генерала Хрулёва, командовавшего в первом сражении у Евпатории, и изложение их на бумаге, растянулось еще два часа.
   Полные впечатлений от столь содержательно проведенного дня, Ларионов и Гребнев отправились на выделенные им квартиры в Николаевской батарее, далеко за полночь.
  
   Глава 14. Вопросы разные, причина одна.
  
  
   - Ваше благородие!
   - Чего тебе, Кузнецов?
   - Дозвольте сползать, вроде Огородников еще шевелится! Да и останних поглядеть надоть.
   - Светло еще, не боишься подстрелят? - спросил капитан Степанов своего взводного, старшего унтер-офицера Ракова, сняв шлем и вытирая платком перепачканное лицо.
   - Мы с Огородниковым земляки, с одной волости. До смерти себе не прощу, что сразу его не вытащил. А светло, так французу счас не до нас. У него, небось, тоже такие имеются, что своих вытащить хочуть. Авось пронесет.
   Унтер офицер просительно смотрел в лицо капитану, ожидая разрешения сползать, вынести раненого земляка гранатометчика.
   - Ваше благородие! И мне разрешите! - еще один солдат приставив карабин, к стенке окопа, казалось, готов был вылететь из окопа и ждал только разрешения, - грех своих бросать!
   Степанов, осторожно выглянул из окопа, поглядел в сторону траншей французской паралели.
   - Еще желающие подставить голову под пули есть?
   - Есть Ваше благородие! - раздались еще два голоса.
   - Давайте братцы! Остальным наблюдать за траншеей французов, да быть готовыми огнем прикрыть охотников! Пулеметчики! Взять под прицел вражескую траншею! Глядите, как будет шевеление, огонь без приказа!
   По команде Степанова, три пары добровольцев по-пластунски поползли к краю Килен-балки, подбирать своих раненных и убитых.
   Подняв карабины и прильнув к 'Максимам', солдаты настороженно вглядывались в сторону позиций противника, готовые открыть огонь при малейших признаках опасности. Но там не было заметно, ни одного движения. На люнете и редутах наоборот, солдаты, не исключая офицеров вылезши на банкеты, радовались как дети. От дурного предчувствия, у Капитана похолодело в области желудка. Он кричал, срывая голос, пытаясь привлечь внимание солдат и офицеров тринадцатой роты, чтобы заставить их скрыться, спрятаться, исчезнуть!
   Залп батарей осаждавших, был убийственным. Если во время боя тринадцатая рота не потеряла ни одного человека, а потери 'гренадер' свелись всего к нескольким убитым и раненым, прилетевшие со стороны врага ядра и бомбы, только убили двенадцать человек, еще одиннадцать было ранено и контужено.
   Степанов в бессильной ярости опустошил магазин карабина, оставленного одним из добровольцев, в сторону осадных батарей. А потом с радостью увидел акт возмездия. На двух батареях, целенаправленно целый день стрелявших по люнету и редутам, выросли косматые разрывы осколочных гранат.
   Русский налет длился очень не долго. Степанову показалось, не больше минуты, но теперь, даже и простым, невооруженным взглядом, видны были повреждения брустверов и амбразур. Если первая батарея, успела сделать один залп, вторая умудрилась сделать два, и теперь разглядывая ее в бинокль, капитан с удовлетворением приговаривал:
   - Так их, сучьих выблядков! Так их! Так их Марков!
   Некоторые из вражеских батарей, из тех, что были расположены правее, успели сделать по нескольку залпов, но над ними вставали шапки шрапнельных разрывов, принуждая уцелевших артиллеристов к бегству, а батареи к молчанию.
   Оторвавшись от бинокля, Степанов увидел, как ползком, волоча тала на раскинутых шинелях, возвращаются охотники.
  
   * * *
   После двух ходок, в окоп перетащили всех раненных и убитых. Раненых оказалось двое, семеро 'гренадер' погибли. Сейчас раненых наскоро перевязав, готовились тащить в тыл. Один из раненых, получивший рану в бок, после перевязки, не смотря на слабость, бодрился. Второй был очень плох. Не приходил в себя, стонал, а по его лицо разлилась синюшная бледность.
   Как ни старались накануне саперы и севастопольцы, но прокопать ходы сообщения, в каменистой севастопольской земле, они не успели. Теперь предстояло решить, как отправить раненых в тыл. Поглядев еще раз на курящиеся дымом после разрывов осколочных снарядов, батареи врага, капитан Степанов скомандовал, чтобы раненых выносили по четыре человека на шинелях, бегом, но не пригибаясь, еще двое пусть пристроят носовые платки на шомпола карабинов, и бегут вместе с носильщиками.
   Французы не стреляли, и вообще не подавали признаков жизни. Через некоторое время от люнета и редутов, появились такие же группы солдат несущие раненых.
  
   * * *
   Если хочешь быть военным,
   Дисциплину соблюдай,
   Трехлинейную винтовку,
   Никому не отдавай.
  
   Придя в хорошее расположение духа, от того, что раненых спокойно переправили в тыл, Степанов осматривал в бинокль французские траншеи. Желтоватый вал почвы, кое-где уложены мешки с землей, движения не видно. Видимо почувствовав, что офицер в хорошем настроении, ишь мурлычет себе под нос солдатскую песенку, взводный, которому капитан, пообещал исхлопотать медаль, решился на важный разговор.
   - Ваше благородие, дозвольте спросить?
   - Слушаю тебя унтер-офицер.
   - А правду солдаты говорят, что нам служить долго придется? Нет, я с понятием, что пока супостата за море не спровадим, оно конечно, ну а далее, как быть?
   Сначала Степанов хотел ответить, что-либо дежурное, но потом задумался. Для него самого, вопросов не было о дальнейшей жизни.
   'Служить и только служить. Как известно за Богом молитва, а за Царем служба не пропадет. А вот правда, как будет с солдатами?'
   - Давай-ка присядем. Тебе Кузнецов, сколько годков-то?
   - Тридцать пять на Троицу будет.
   - Старый ты какой!
   - Да уж не вьюноша! Дык, теперь еще один остался. Жены нет, детей нет. Куда и к кому посля службы вертаться?
   - А ты оставайся на сверхсрочную! - радуясь, что нашел ответ на солдатский вопрос предложил Степанов.
   - Так я, Ваше благородие, могу и остаться. Так ведь я-то, не один, все обчество интересуется.
   'Вот задержат Вас служить до полного срока, так может и будет новая пугачевщина'.
   - Озадачил ты меня братец. Честно ответить не могу, а врать не хочу. Не знаю.
   - Э-х-х!
   - Я пока только тебе могу точно обещать, даю честное слово, что этот вопрос, равно как еще и другие, обязательно буду обсуждать с полковником Ларионовым.
   - С полковником, это хорошо. - По виду унтера сидевшего рядом с офицером в окопе было видно, что он рассчитывал на большее.
   - Если получится, то и с Государем. Но это, если получится. Этого обещать не могу.
   Но приложу все силы. Кто-нибудь, все равно с Государем говорить будет, вот он и спросит.
   - А еще вопрос дозволите, Ваше благородие?
   - Про землю? - Улыбаясь, спросил Степанов.
   - Так точно, Ваше благородие.
   - Вот у тебя, сколько земли было?
   - Да какая там земля? Вот у помещика Абросимова, у того земли много было, а у общины, тьфу. Одно слово, что земля, одноножники мы.
   - А это как?
   Унтер посмотрел на капитана как на малое дите и пояснил:
   - Это как встал одной ногой, так и надела не видно.
   - Да-а-а.
   Степанов оглянул окоп, солдаты кто сидел группками по два, три человека и вели свои разговоры, дымя козьими ножками, кто дремал, прикрыв глаза. К его разговору с взводным, кажется, никто не прислушивался. Наблюдатели бдительно смотрели в сторону противника.
   - А где? В смысле, где надел то имел? В какой губернии?
   - Тамбовской губернии, Темниковский уезд, село Красный Яр. На реке Мокше, село наше. Не слыхали?
   - Нет, не слышал. А вот скажи, почему ты в Сибирь не переселился? Ведь наверняка и от вас поехали.
   - Боязно было, куда с малыми да старыми? Да в Сибири-то, небось, одни варнаки живут.
   - Всякие там живут. А сейчас поедешь в Сибирь, ведь не в Красный Яр тебе возвращаться? Тебя же там никто не ждет.
   - Вестимо не ждет. Ежели лошадку мне дадут, да бабу себе найду, отчего, сейчас не поехать?
   - Вот и об этом с Государем говорить придется.
   - Ну, дай Бог, дай Бог! Извиняйте Ваше благородие, отвлек Вас.
   'Срочно надо говорить с Ларионовым! Срок службы, земля, даже наличие баб, это в один день не решить. Пугачевщина? Да нет, это уже будет не пугачевщина, а что-то похуже...'.
  
   * * *
   Полковник Порфирий Исаевич Мезенцев, заведующий хозяйством пехотного полка, отнюдь не радовался тому, что обязанности его возросли многократно. Мало того, что надо было думать о пропитании своих почти четырех тысяч душ состоящих на довольствии. Так на тебе! Еще почти полторы тысячи получи в довесок. И все хотят, есть, всем нужны исправные сапоги, шинели, гимнастерки и шаровары. Сколько теперь потребуется лишнего фуража, подков, упряжи!
   Бормоча себе под нос о том, как было бы хорошо встать на нормальные позиции, где есть тыл, откуда пришлют припасы, есть начальник дивизии, командир корпуса, а при них есть штабы, куда и следует обращаться в затруднительных случаях, так нет, все наперекосяк. Что за несчастная у него планида, забросила, Бог знает куда, командир полка умчался воевать, а вот ты сиди и думай, чем кормить людей. И жаловаться некому, ты заведующий хозяйством, ты и крутись.
   Порфирий Исаевич возраст имел вполне приличный, чтобы в отличии от молодых офицеров, увлеченных открывшимися перспективами, оценить всю сложность нового положения. Командир полка, командиры рот, батарей, волею божьей и несчастной судьбы, попавшие в такой переплет, заняты только уничтожением врагов, а вот ему придется согласно должности заняться увеличившимся хозяйством. То есть делом приземленным, никаких наград не сулящим, и всегда сложным. Шестьдесят три года, позволяют взглянуть на все его обязанности несколько под другим углом, нежели героические подвиги. Пришедшая поначалу в голову мысль, съездить в Саратовскую губернию, в имение Араповка, как раз на границе между Аткарским и Петровским уездами, где он сам имеет честь проживать в возрасте аж двух лет, отступила перед навалившимися заботами.
   Окончив в семьдесят втором году Казанское пехотное юнкерское училище, основанное первого сентября шестьдесят шестого года, полковник Мезенцев, уже сорок четыре года состоял в офицерских чинах. В числе ста выпускников, он был произведен в подпоручики императором Александром вторым. Тем самым, которому совсем недавно присягали его товарищи по несчастью. А присягу принимали он, да еще такой же пережиток прежней эпохи, помнивший моду на густые бакенбарды, полковник Лямин. Выпущенный подпоручиком в семидесятом году из Петербургского Военно-Топографического училища, Лямин долго служил на Кавказе, потом был переведен в Туркестанский округ, в Ташкент. Прослужив в жарком климате Азии тридцать два года, Лямин вышел в отставку.
   Служба у Порфирия Исаевича тоже не была ни легкой, ни приятной. На Шипкинском перевале он был ранен в грудь, долго лечился, потом по возвращению в полк долго тянул лямку ротного командира, а после смерти отца, уже, будучи подполковником, командиром батальона, вынужден был выйти в отставку, чтобы быть с матерью. В отставке он пробыл четырнадцать лет, в Японскую войну, его не тревожили, а вот в Германскую, в связи с большими потерями офицеров, военно-врачебная комиссия, признав его годным к трудностям походной жизни, вновь определила его в строй.
   Еще, будучи командиром роты, Мезенцев, всегда был рачительным хозяином. Солдат он в довольствии никогда не ущемлял, заботился не только о строевой красоте своей роты, но и о том, чтобы солдаты всегда были сыты, сапоги были в исправности, фельдфебель и артельщики с кашеваром не могли вольничать с продуктами. Сапожник в его роте был всегда самый хороший в полку, имелись всегда и портной, цирюльник, плотник и столяр.
   За время вольных работ, помимо отчисления в полк, оставалась всегда определенная сумма, для пополнения денег для приварка. Иногда Порфирий Исаевич, добавлял и свои деньги. Немного, но отличие в питании его роты от остальных рот полка, всегда имелось. И в лучшую сторону. Если обед, состоявший из двух блюд, был достаточно сытный, то вот ужин, на который по казенной раскладке отпускались только крупа и сало, был не очень хорош. Приготовлялся он в виде так называемой кашицы, к которой большинство старослужащих солдат даже не притрагивались; ее продавали на сторону. Кто мог - предпочитал купить на свои деньги ситного к чаю, а ефрейтора и унтера прикупали колбасы.
   Находясь на излечении в Киевском окружном госпитале, Мезенцев пожаловался как-то, на столь скудный рацион соседу по офицерской палате, второго гренадерского Ростовского Принца Фридриха Нидерландского полка штабс-капитану фон Дицу. Тот, усевшись на табурет, стоявший рядом с кроватью Мезенцева, начал обучать его ротным премудростям:
   - Оставляйте от обеда немного мяса, а если сможете сэкономить, то прикупите лишних фунтов пять. В пехоте конечно хуже чем в кавалерии. Экономию на сене и овсе не заведешь, но и у нас, если извернуться... Ну понимаете?
   - В общем да.
   - Заведите противень, чтобы жарить на нем мелко нарезанное мясо с луком. Иногда можно и чеснок добавить, кашицу с салом варите отдельно, а потом и всыпайте в нее поджаренное мелкими кусочками мясо. Очень даже вкусно получиться.
   Тот же фон Диц, научил, как лучше использовать, чайные и приварочные деньги. Как лучше обустроить казарму, как экономить, с целью заведения тюфяков, чтобы солдаты не спали на голых досках нар. Мезенцев всегда пользовался этими советами и солдаты его роты, всегда отвечали на его заботу неподдельной любовью.
  
   * * *
   На Северной стороне, в палатке бивуака собрались по приказу полковника Мезенцева: полковой казначей - поручик Головатый, делопроизводитель по хозяйственной части, прапорщик Петенька Соловьев, квартирмистр, он же заведующий оружием, штабс-капитан Леонид Андреевич Безруков. Приглашены так же были полковник Лямин и пожилой поручик Сальников из летучего парка.
   Обратившись к делопроизводителю по хозяйственной части, полковник сказал:
   - Петя, не сочтите за труд, возьмите лист бумаги, необходимо записать то, что мы сейчас решим.
   Воткнутая в горлышко бутылки, свеча бросала шевелящиеся блики света на бумагу, куда розовощекий прапорщик готовился записать результаты 'тайной вечери'.
   После точного подсчета количества людей, запасов провианта, фуража, патронов, снарядов и гранат. После распределения кто, чем будет заведовать, перешли к вопросу финансов. Подсчет средств для выплаты денежного довольствия, столовых и квартирных денег, примерное сопоставление цен шестнадцатого года двадцатого века и пятьдесят пятого года века девятнадцатого, заняло три часа. Имевшиеся в денежном ящике полковые суммы, как и деньги, находившиеся на руках у солдат и офицеров, необходимо было обменять, на те которые имеют хождение в настоящее время. Об этом была сделана очередная запись Соловьевым.
   Определение запасов обмундирования, позволили сделать еще одну запись. Переодев 'больно умных', артиллеристов, связистов, нестроевых и воспользовавшись некоторым запасом из полкового цейхгауза, позволяло надеяться о переобмундировке почти двух тысяч человек. С оружием было хуже. 'Подметя все сусеки', винтовок, карабинов и драгунок, наскребли только на полторы тысячи человек.
   - На два батальона хватит. Завтра и приступим к переформировке батальонов на Северной стороне, если Ларионов договорится со здешним начальством. - Высказал общее мнение Мезенцев.
   - Сколачивание и притирка в ротах, займет тоже некоторое время.
   - Да и офицеров тоже будет нехватка, даже если поставить в строй тех, кого по ценности своих знаний, вывели за штат. - Озабоченно сказал Лямин.
   - Ничего, на фронте по одному офицеру в роте бывало. Прапорщики, только-только после школы приходили, и пожалуйте в командиры роты. Но об этом, пусть у командира полка голова болит. - Ответил Мезенцев.
   Самым больным вопросом, стал вопрос снабжения продовольствием находившихся в отделе батальона Логинова и батареи Маркова-второго. Без встречи с севастопольским начальством решить его было невозможно.
   - А кто ответственен за обеспечение продовольствием гарнизона? За выдачу денежного довольствия? - задал вопрос поручик Головатый: - Начальник штаба? Какая вообще организация в гарнизоне?
   - Я тут произвел некоторые расспросы, могу доложить, - покраснев сказал Соловьев.
   - Говорите прапорщик.
   - Для управления флотом и портами при главном командире имеют местом быть:
   во-первых, Канцелярия Главного Командира, которая ведет переписку по всем делам;
   во-вторых - Штаб, в который входит Канцелярия, Дежурство, Аудиторат, Гидрографическое и Медицинское отделения, Архив;
   в-третьих, Интендантство, в которое входит Канцелярия, Комиссариатская и Кораблестроительная экспедиции, Ученый кораблестроительный комитет и Артиллерийская экспедиция.
   Начальник штаба считался помощником главного командира по всем частям, входящим в состав штаба. Интендантство подчинялось обер-интенданту, который считался помощником главного командира по хозяйственной части. Вроде как Вы господин полковник при командире полка.
   - Петя, да вы просто кладезь казенно-бюрократической лексики, а кто сейчас обер-интендант? - потирая виски, спросил Мезенцев.
   - Я специально записал как что называется, а то боялся перепутать, Порфирий Исаевич. А обер-интендант сейчас, контр-адмирал Метлин Николай Федорович. Он еще инспектор ластовых команд, рабочих экипажей и арестантских рот. В общем, что-то вроде начальника тылового обеспечения и нестроевых команд.
   - Ну вот завтра, часть вопросов после того как я переговорю с Ларионовым, придется решать с ним, если и с ним не получится, пойду к Нахимову.
  
   Глава 15. Учитель учиться.
  
   Перед встречей с Николаем Ивановичем Пироговым, старший врач, титулярный советник Иванов, очень волновался. Но после представления великому хирургу, покоренный его простотой, внимательностью и неподдельным интересом ко всему новому, что мог сообщить ему молодой коллега, Иванов был совершенно очарован личностью своего кумира.
   Встреча произошла в помещении операционной, размещавшейся в здании, находившемся на четвертой батарее Северной стороны. Пирогов только что закончил очередную операцию и пока лазаретные служители готовили следующего раненого, отдыхал.
   Внятного объяснения своему появлению в Севастополе, Иванов дать не смог. Пирогов выслушав его рассказ, сказал:
   - Видно Господь явил нам милость свою, дабы мы смогли спасти больше людей. Простите, как вас по имени отчеству величать?
   - Я, Ваше превосходительство, ... меня, ... Михаилом Павловичем.
   - Э-э. Бросьте голубчик титулование. Да и не волнуйтесь Вы так. Мы ведь коллеги. Зовите меня Николаем Ивановичем, - улыбаясь, сказал Пирогов: - А как у вас делают обезболивание? Ведь не может быть, чтобы область сия в медицине осталась невостребованной?
   - Внутривенно, Николай Иванович.
   - Но ведь я еще в сорок седьмом году, описал, что эфир, впрыснутый в виде жидкости в центральный конец вены, производит моментальную смерть. Можно использовать только пары эфира.
   - Николай Иванович, в девятьсот четвертом году открыли геноптин, которое и используют внутривенно.
   - А у вас, среди инструментов, есть этот препарат?
   - Безусловно, есть. И изрядный запас. Да и как получать его у меня записи есть. Весь процесс описан.
   - Это прекрасно! Михаил Павлович, а Вы давно практикуете?
   - Я окончил медицинский факультет Томского университета, в девяносто восьмом году. Как обучавшийся за казенный кошт, был направлен младшим врачом в пятый стрелковый полк. Участвовал в Японской войне, потом был выведен за штат, работал в земской больнице. С началом Великой войны, был призван, шесть месяцев стажировался при Медико-Хирургической академии. Потом был направлен в полк. Произвел четыреста три самостоятельные операции. - Волнуясь доложил Иванов.
   - Чувствуется, что Вы военный врач. Ишь как доложили. Кладбище свое имеете?
   - Имею.
   - Большое?
   - Нет, кладбище не большое. Восемнадцать человек умерли на столе, но из-за моей ошибки только один.
   - Давайте посмотрим, что Вы умеете. Сейчас будет готов очередной страдалец, я Вам буду ассистировать. Согласны?
   - Почту за честь, Николай Иванович.
   - С помощниками Вашими, познакомимся после операции. Мойте руки. - Пирогов с хитрецой посмотрел на Иванова и, повернувшись в сторону двери, спросил: - Француз готов?
   - Готов Николай Иванович, уже на столе.
   Михаил Павлович, отдал распоряжение фельдшеру, и пока мыл руки над тазом, тщательно оттирая их намыленной щеткой, тот принес белый халат, запечатанные в плотный бумажный пакет, аналогично упакованное полотенце и все что полагается для операции в полевых условиях.
   Воду на руки Иванову сливала симпатичная девушка, одетая в коричневое платье с белыми обшлагами и белым кружевным воротничком. На голове у девушки был белый чепец, а на груди, на голубой ленте, висел позолоченный крест.
   Намыливая руки, Пирогов представил девушку Иванову:
   - Это Катюша Смирнова, перевязочная сестра. Иногда она помогает и при операциях.
   - У нас говорят операционная сестра. - Машинально поправил Пирогова Михаил, глядя в лицо девушки.
   Сестра смутилась и опустила глаза.
   - Начнем Михаил Павлович?
   - Сейчас Николай Иванович, закипит кювета, инструмент разложим и начнем.
   Фельдшер надел Иванову на голову белую шапочку, а на лицо марлевую повязку. Удивленный Пирогов, последовал его примеру.
  
   * * *
   На операционном столе лежал усатый брюнет, в офицерском мундире французской армии. Шаровары и нижнее белье отсутствовали, промежность была прикрыта полотенцем. Раздутая стопа правой ноги имело серовато- багрово-фиолетовый цвет. Вместо пальцев торчали обломанные кости. От раны явственно доносился запах гниения. Изувеченная конечность была выбрита до колена.
   - Ваше мнение коллега?
   - Судя по виду, запаху, цвету - мионекроз, сиречь газовая гангрена. Без ампутации пораженной стопы, сепсис и соответственно смерть - гарантированы.
   - Через какое время коллега?
   - Максимум через шесть часов, Николай Иванович.
   Пирогов удовлетворенно кивнул и сказал:
   - Согласен. Какой Вы выбираете способ?
   - Ампутация голени по Пирогову - это позволит сохранить полностью опорную культю голени, через три-четыре месяца сможет ходить на протезе совершенно свободно, без палочки. Если конечно послеоперационный период будет без осложнений. Да и для аэрации раны придется сделать лампасные разрезы.
   Николай Иванович, удивленно посмотрел на Иванова, немного подумал и спросил:
   - На какой процент успеха рассчитываете, Михаил Павлович?
   - Процентов двадцать пять-тридцать.
   - Начинайте коллега, с Богом.
   Лежавший на столе человек, не понимавший ничего из разговора двух русских докторов, испуганно произнес:
   - Maria sacrée! Que vous voulez faire avec moi?*
   Стоявшая рядом с Пироговым Екатерина Смирнова ответила:
   ___________________________________________________________________
   * - Святая Мария! Что вы хотите со мной сделать?
   - Pour vous sauver, il faut amputer le pied. Le docteur dit que si cela ne pas faire, vous mourrez dans six heures.
   - Je ne transférerai pas la douleur, quand ce boucher sciera à moi l'os. Je mourrai ma mort se couchera et sur votre conscience la mademoiselle*. - быстро проговорил француз.
   - Чего он говорит?
   - Он боится умереть, когда ему будут пилить кость.
   Иванов фыркнул и сказал:
   - Скажите ему, что сейчас ему сделают укол, он заснет и ничего не почувствует. Когда проснется, будет больно, но терпимо. Зато останется жив.
   - Le docteur dit que maintenant à vous feront la piqûre, vous vous endormirez et ne sera pas malade. Il faut essuyer ensuite, mais la récompense de la patience sera la vie.
   - La mademoiselle, ensuite je pourrai marcher ?
   - Oui pourrez. Même la béquille ne demander pas.
   - Merci la mademoiselle, espère nous nous nous verrons encore.
   - Certes, le capitaine**.
   На этот раз, быстро взглянув на Иванова, фыркнула сестра, потом ответила на безмолвный вопрос Михаила:
   - Француз после операции надеется на встречу.
   От Пирогова не укрылось, что между сестрой и хирургом 'проскочила искра', и он сказал, подразумевая всех французов:
   - Если есть красивая девушка, они всегда одинаковы, даже на краю могилы. Начнем?
   Построжевший лицом Иванов ответил:
   - Начнем. Шприц.
   Последовал укол.
   - Жгут.
   - Пульс?
   - Сто шесть, наполнение хорошее. - Буквально через пол минуты, Пирогов добавил, -коллега он спит.
   - Спасибо Николай Иванович. Нож.
   Пирогов вложил в руку Михаилу требуемый инструмент. Раздался скрип разрезаемых тканей.
   - Ретрактор.
   Ткани были раздвинуты, показалась белая кость.
   - Пилу.
   Аккуратный, скругленный распил. Далее последовали не менее интересные слова, термины и действия. Через двадцать минут, пристраивая иссеченные клиньями лоскуты мышц и кожи на надкостницу, Иванов потребовал иглу и нитки.
   Сестра Смирнова, стоявшая чуть в стороне, с восхищением смотрела на Михаила, а ________________________________________________________________________
   * - Для того, чтобы спасти вас, придется ампутировать стопу. Доктор говорит, что если этого не сделать, вы умрете через шесть часов.
   - Я не перенесу боли, когда этот мясник будет пилить мне кость. Я умру, и моя смерть ляжет и на вашу совесть мадемуазель.
   ** - Доктор говорит, что сейчас вам сделают укол, вы уснете и будет не больно. Потом придется потерпеть, но наградой за терпение будет жизнь.
   - Мадемуазель, потом я смогу ходить?
   - Да сможете. Даже костыль не потребуется.
   - Спасибо мадемуазель, надеюсь, мы еще увидимся.
   - Конечно, капитан.
  
   Пирогов задавая специфические вопросы, усваивал метод ампутации названный его именем.
  
   * * *
   - Вы Михаил Павлович не обижайтесь, за тот небольшой экзамен, который я Вам устроил. Да и хотелось испытать препарат ваш.
   - Ну, что Вы Николай Иванович, я и не думал обижаться.
   - Вы знаете, вот я подумал, Ваш опыт, умение производить операции, да все новые знания в медицине, что появились за то время, каковое прошло между обороной Севастополя и как Вы говорите шестнадцатым годом, могут быть очень полезны. Надо только довести эти сведения до наших медиков. Согласны со мной? Ведь можно спасти будет множество жизней!
   - Безусловно! Скажите, а как сейчас организована помощь раненым?
   - Вот, пожалуйста, ознакомьтесь.
   Пирогов протянул Михаилу потрепанный лист бумаги. Видно было, что он постоянно имеет его при себе, как некое руководство к действию.
  
   'Приказ ?94, 29 ноября 1854г. Исполняющего дела начальника штаба Севастопольского гарнизона генерал-майора СЕИВ князя Васильчикова В.И.
   Войска как сухопутные, так и флотские, занимающие передовые линии укреплений, должны иметь постоянно наряженных по 8 человек с роты для относа раненых, людям этим иметь в готовности носилки и переносить раненых никак не далее частей, составляющих ближайший резерв, к местам, где установлены желтые флаги, войска в резерве находящиеся наряжают по 12 человек с роты, которых обязанность состоит относить раненых до пунктов, где выставлены красные флаги, где принимают их люди, особенно для того сформированные команды и относят раненых на перевязочные пункты. Команды сии снабжены достаточным числом носилок, поэтому этим людям, несущим раненого передавать его следующим на тех же носилках и принимать на сдаче пустые носилки, с которыми немедленно возвращаться к своему месту. На местах, где выставлены красные флаги находиться:
   В 1 дистанции: сзади шестого бастиона у дома с зеленой крышей одному доктору и двум фельдшерам, резервной бригады в четные, а Волынского пехотного полка в нечетные числа.
   2 дистанции: за 5 и 4 бастионами на Морской улице одному из докторов и двум фельдшерам Тобольского в четные числа, а Минского в нечетные числа месяца.
   3 дистанции: за 3 бастионом у морского госпиталя одному доктору и двум фельдшерам Селенгинского в четные числа, а Московского в нечетные числа месяца.
   4 дистанции: за Малаховым курганом у пролома доковой стены, одному доктору и двум фельдшерам Бутырского в четные, а Якутского в нечетные числа месяца.
   Медикам этим подавать первое необходимое пособие раненым и не задерживая их немедленно отправлять на главные перевязочные пункты и наблюдать, чтобы по принесении раненого люди возвращались к своим местам.
   Г. начальникам частей наблюдать, чтобы люди для относа раненых были постоянно на своих местах, и чтобы в войсках в резерве находящихся были собраны к желтым флагам при офицере, г. медики должны наблюдать определенную очередь. Команды при перевязочных пунктах поручаются в городе подпоручику Яни, а в сухопутном госпитале смотрителем оного поручику Исаеву; на сих офицеров возлагается обязанность наблюдать за постоянным нахождением и носилок у пунктов, где выставлены красные флаги и непрерывным движением данных им команд, подпоручику Яни 180 человек, а поручику Исаеву 160 человек, для носилок даны им по одному казаку. Относ раненых таковым порядком начать с 1 числа декабря и начать продолжать во все время бомбардирования, если бы таковые случились, по пробитии тревоги на бастионах раненых не убирать, и никому за таковою надобностью из фронта не отлучаться, до окончания дела, которое не может долго продолжаться.
   Раненым будет оказано положенное пособие по окончании дела и отбитии штурма'*.
   - Прочитали?
   - Да Николай Иванович.
   - Раненых на передовых перевязочных пунктах, указанных в приказе сортируют на пять категорий. Безнадежные и смертельно раненые, с этими заняты сестры милосердия и священники. Тяжело и опасно раненые, требующие безотлагательной помощи, этих переправляют в операционные в первую очередь. Тяжелораненые, требующие также неотлагательного, но более предохранительного пособия, ожидают операции. Раненые, для которых непосредственное хирургическое пособие необходимо только для того, чтобы сделать возможною транспортировку; наконец, легкораненые, или такие, у которых первое пособие ограничивается наложением легкой перевязки или извлечением поверхностно сидящей пули.
   - В шестнадцатом году этот принцип сортировки с успехом применяют во всех армиях, Николай Иванович. А ведь основоположник его, Вы. Что касается до приказа, самое первое, что бросилось мне в глаза - в наше время, принято обозначать места, где находятся беспомощные раненые, некомбатанты, больные, госпитали и больницы, знаком красного креста на белом фоне. Причем это международный символ.
   - Это когда же такое приняли? И почему именно такой?
   - Приняли его в шестидесятые годы, после австро-прусской войны по предложению швейцарского комитета вспомоществования жертвам войны. Поэтому и в знак уважения к Швейцарии приняли флаг Швейцарии, но поменяли цвета. Даже объяснения придумали, почему именно крест. Его лучи символизируют:
   умеренность, благоразумие, справедливость и мужество. Такой флаг издалека заметен. Санитары, которые выносят с поля боя раненых, должны быть не вооружены, и иметь на руке белую повязку с красным крестом.
   - Что еще кроме флага?
   - Мне кажется, что князь в своем приказе, допустил ошибку, распорядившись оставлять тяжело раненных на бастионах во время штурма. Надо таких страдальцев немедленно отправлять на перевязочный пункт. Тут каждая секунда дорога.
   - Согласен с Вами. Попросим его, он изменит приказ.
   - А почему приказ подписал начальник штаба. Даже не начальник штаба, а исполняющий дела?
   - А у нас в Севастополе нет единоначалия. Князь Васильчиков, истинный наш благодетель. Он первый обратил внимание на состояние перевязочных пунктов и облегчение участи раненых. Еще до моего приезда в Севастополь, обратился к частной благотворительности и сумел привлечь к ней жителей Севастополя. Ведь почти ничего не было! А тут явились постели, белье, бинты, корпия, посуда.
   - Да я знаю, по-моему, ведь население принимает большое участие?
   - Женщины стали сестрами милосердия, арестанты составили отличную и самоотверженную прислугу, продовольствие улучшилось благодаря пожертвованиям. Да и сестры милосердия и сердобольные вдовы стали прибывать. Но это уже позже. Я Вам потом дам 'Русский инвалид', почитаете.
   - Спасибо Николай Иванович.
   - Пустое! Так как бы нам организовать ... м-м-м, улучшения знаний врачей? Я бы и сам с
   _________________________________________________________________
   * - Подлинный приказ Васильчикова.
  
  
   удовольствием поучился у Вас.
   - Николай Иванович! Вы меня в краску как барышню вгоните!
   - Я ведь не Господь, всего знать не могу. А если кто знает более моего, с удовольствием поучусь.
   - Насколько я знаю, от своего командира полка, завтра будет тяжелый день, бомбардировка продолжиться. А уж потом союзники запросят перемирия. У них будут большие потери.
   - Штурм?
   - Попытка. А у нас будет передышка, можно будет спокойно собрать медиков.
   - Так и решим.
  
   * * *
   "Русский инвалид"
   "...сердобольные вдовы, забывая собственную свою опасность и не помышляя о трудах и лишениях, дни и ночи проводили в уходе за больными... Сердобольная вдова Воронина... занимается перевязкою ран в гангренозном отделении, убийственном для здоровья, по злокачественности воздуха, и не желает оставить сего госпиталя... Сердобольная Пашковская, состоявшая при Симферопольском военном госпитале, постоянно присутствовала при ампутациях и других операциях, затем неуклонно наблюдала за ходом болезни каждого страдальца, в точности исполняя все распоряжения врачей...
   В Богоугодном заведении, где находятся теперь самые трудные раненые, сердобольная вдова Малейн ухаживает за ними с таким редким усердием, не упуская ни малейшего случая подать им необходимую помощь, возможное пособие.
   В отделении раненых пленных сердобольная вдова Евреинова также сама перевязывала раны и... заслужила общую их благодарность.
   К сожалению, 12 сердобольных вдов... во время ухода за больными и ранеными, вследствие истощения сил и от заразы, окончили жизнь в Симферополе...".
  
   Глава 15. Дорого яичко к Христову дню.
  
   Павел Матвеевич, инженер со станции Тернополь, вместе с выведенными за штат четырнадцатью офицерами, ста пятьюдесятью тремя нижними чинами и своими тремя рабочими находился в Северном укреплении.
   По приказу Нахимова, выведенных за штат, переодели и перевооружили. Вместо трехлинейных магазинных винтовок, выдали шестилинейные гладкоствольные ружья с устрашающего вида штыками. Выданную форму собирали по всем полковым швальням, которые только нашлись в Севастополе. Сформированная из них караульная рота, стала использоваться вместо "предков". Тех в свою очередь, переодев в выстиранную форму "потомков", начали срочно переучивать.
   После того, как заведующий хозяйством полка, властью данной ему командиром, разоружил всех кого сочли возможным, все винтовки, драгунки, карабины и три непонятно как затесавшиеся в столь изысканное общество "берданки" сложили в одном из казематов. Все, кого Ларионов назвал 'лишними', также появились в месте формирования двух новых батальонов. На две трети состава они должны были состоять из 'потомков', на треть из 'предков'.
   Времени на формирование Ларионов отвел крайне мало. Три дня, и батальоны должны были быть готовыми к тому, что их бросят в бой, как полноценную силу. Ремезов с сомнением покачал головой, когда это услышал.
   - Господин полковник, солдаты в ротах не 'притрутся' друг к другу. Особенно если учесть, что 'предки' наши, обучены совсем по другим уставам. Очень мало времени.
   - Все понимаю Петр Ильич. Но надо постараться. Другой возможности для увеличения численности нет, и времени большего нет. Знаете, как в народе говорят? Дорого яичко к Христову дню!
   Ремезов пообещал сделать все возможное и невозможное, но приказ выполнить.
  
   * * *
  
   Павел Матвеевич, был шутливо назван при назначении, заместителем командира полка по научной части. Название то шутливое, а вот обязанности самые серьезные. Не касаясь военных дел, он был занят комплектованием библиотеки из всех книг, уставов и наставлений, которые оказались у офицеров. Вторым очень важным делом, инженер считал составление подробных списков: месторождения полезных ископаемых, технологии, изобретения.
   Два прапорщика, которых инженер вытребовал себе в помощь, буквально стонали от писанины. Иной раз, выпытывая из косноязычного рабочего, каковыми иногда были их одновременцы, устройство станка, марки сталей и сплавов или состав красителей для тканей, молодые помощники инженера приходили в отчаянье. С такими 'носителями знаний', приходилось разговаривать более уравновешенному и опытному Павлу Матвеевичу, и ему таки удавалось узнать еще много чего, что могло храниться в людской памяти.
   Записывая описания технологического процесса в изложении ученика вальцовщика, по крупицам 'выдирая' полезную информацию, периодически сверяясь с 'Справочной книгой инженера', Павел Матвеевич подумал, что неплохо составить список, в котором бы фигурировали выдающиеся ученые, писатели, художники, промышленники, инженеры и изобретатели. Сказано-сделано, поздним вечером, вернее даже ночью. "заместитель" нагрянул на квартиру Ларионова и не слушая протестов денщика, разбудил командира. Тут уж пришлось Ларионову, зевая и пытаясь сосредоточиться, перебирать имена тех людей, кто был наиболее известен к шестнадцатому году.
   Всплыли имена Толстого, генерала корпуса корабельной артиллерии Пестича, адмирала Бутакова, Менделеева, ... В конце концов, полковник пообещал завтра непременно распорядиться о том, чтобы все офицеры приняли участие в пополнении 'копилки' и отправился спать, пожелав инженеру "спокойной ночи" и распорядившись, чтобы "Савельич" устроил гостю спальное место. Денщик поворчал, но все сделал в лучшем виде.
  
   * * *
   Утром, после ночного затишья, бомбардировка возобновилась с прежней силой, а на Северной стороне Ремезов начал выполнять приказ командира полка. Подошли роты Владимирского, Одесского, Азовского, Модлинского, Архангелогородского, Полтавского и Кременчугского полков, довольно ослабленные потерями и следовательно далеко не полного состава.
   Разбивка людей на роты и взводы была совершена достаточно быстро. Тут Ремезов решил воспользоваться знаниями, которые почерпнул из рассказа Ларионова, о разбивке новобранцев по гвардейским полкам. Выстраивали всех по росту, оказывались рядом московский мастеровой, вятский охотник, саратовский дворник. Все одеты самым разным образом. Вдоль строя идет командир гвардейского корпуса генерал Безобразов и окинув взглядом новобранца после секундной задержки говорит: "Павловец", "Семеновец". Два саженного роста преображенских унтер офицера, по описанию, выше самого Ларионова, с криком 'Павловец!', 'Семеновец!', бросали новобранца в руки приемщиков от полков'
   Стараясь собрать в каждом взводе земляков хотя бы и из разного времени, Ремезов решил воспользоваться этим опытом, немного изменив способ отбора. Теперь он стоял и слушая крики офицеров видел, как быстро формируются новые роты.
   - Псковские и новгородские ко мне!
   - Саратовцы и казанцы!
   - Вятские! Ко мне!
   На такое интересное действие сбежались смотреть сначала мальчишки, потом к ним стали присоединяться обыватели.
   Офицеры "предки", были приглашены Петром Ильичом в сторону. Он сообщил им, что проходить ускоренный курс обучения они будут под его и его ротных командиров началом. Представился, представил офицеров и стал знакомиться с новыми подчиненными.
  
   * * *
   - Господа офицеры! Все знают, каким путем мы попали в Севастополь? Если не все, то коротко это выглядело так. В тысяча девятьсот четырнадцатом году, Германия, Австро - Венгрия и Турция находясь в союзе, объявили войну России, Франции и Англии, которые тоже в тот момент были связаны союзным договором. В тысяча девятьсот шестнадцатом году, наш полк шел на фронт, шел в буквальном смысле. Шел, шел, зашел в лес, а вышел уже здесь. Большего я объяснить не смогу. У вас есть пять минут для вопросов.
   - Господин подполковник, - вперед выступил капитан с галунными погонами на мундире. Красный воротник с золотыми петлицами, по моде предыдущего царствования едва не достигал его ушей: - Все мы, конечно, имеем много вопросов, за пять минут, на них не ответишь, но я думаю, что у нас еще будет возможность все узнать подробно.
   - Согласен с Вами. Тогда к делу. Господа пройдемте сюда.
   Ремезов показал на наспех сколоченный стол, на котором лежали разобранные трехлинейная винтовка, револьвер 'Наган', и ручной пулемет 'Льюис'. Там же лежал распечатанный патронный 'цинк'.
   - Располагайтесь полукругом господа, чтобы всем было хорошо видно. Сейчас, нестроевые готовят нам место для занятий, но время дорого, и не будем его терять.
   Офицеры распределились полукругом от стола, с интересом рассматривая оружие.
   - Для того, чтобы осознать каким кратким будет наш 'курс наук', я скажу, что на подготовку подпоручика, младшего ротного офицера, в наше время, в военном училище предусмотрен двухгодичный срок обучения. На подготовку прапорщика пехоты, в военное время, отводится три месяца. Мы должны пройти курс, в три дня.
   Разом раздались голоса. Обстрелянные, опытные офицеры, выразили свое недоумение и удивление в выражениях иногда далеко не принятых в обществе.
   - Согласен, это очень мало. Но! У нас нет необходимости учить вас правилам чинопочитания, нахождения в строю, прочим немаловажным аспектам повседневной службы. Вы их и так знаете. Вы уже не один раз побывали в деле, и значит люди обстрелянные. Моей задачей является дать вам тот необходимый минимум знаний, который проистекает из изменившихся условий ведения боя. По мере рассказа у вас будут возникать вопросы, прошу, не стесняйтесь их задавать. Порядок будет такой. Сначала, я расскажу вам о новом оружии. - Ремезов взмахом руки обвел лежащие на столе образцы.
   - Когда вы изучите его, я расскажу, как его применять в бою. Основное время у нас займет изучение вот этой книжечки. - Подполковник достал из полевой сумки 'Наставление для действия пехоты в бою' и показал её всем присутствующим.
   - Потом мы решим несколько тактических задач, в последний день проведем батальонное учение. Вопросы?
   - Господин подполковник! Нельзя ли нам переписать содержание этой брошюры?
   - В этом нет необходимости. Каждый из вас получит личный экземпляр в свое время. Основные тезисы достаточно просты, и их легко запомнить.
   - А когда мы сможем их получить?
   - Как только их напечатают. Записи делать не надо, полученные брошюры, ни в коем случае не терять, никому не показывать. То, что в них написано, такое же оружие как и то, что лежит перед вами.
   - Господин подполковник, капитан Селуянов, командир роты Модлинского пехотного полка. Позвольте спросить, почему Сибирская бригада, обмундирована столь странно? В форму, совершенно не различимую на поле сражения?
   - В то время, из которого прибыла бригада, на поле боя нет необходимости выделяться, чтобы полководец издали видел положение своих войск. Наоборот, чем менее будет заметен солдат или офицер, тем больше шансов у него остаться в живых. Бои и сражения, выглядят в наше время совсем по-другому, нежели сейчас. Сплоченный удар в штыки, скорее исключение, чем правило. Нет необходимости сблизиться с противником, чтобы одержать победу исключительно в рукопашной схватке.
   - Значит завет генералиссимуса Суворова, что "пуля дура - штык молодец" забыт?
   - Ничуть! Великий Суворов говорил: "Пуля обмишулится, штык не обмишулится. Пуля дура, штык молодец". Что это значит? Во времена князя Италийского, после одного-двух залпов, войска старались сойтись в рукопашной схватке. В наше время, из которого мы попали в Севастополь, в рукопашном бою, сиречь штыковой схватке, сходятся только те солдаты, которые не перестреляли друг друга, при сближении. Никто не отрицает важности умения вести бой грудь в грудь, штык на штык. Но основной упор делается на умение меткими выстрелами обескровить противника. Имея новое оружие, надо в полной мере использовать его дальнобойность. Имея форму, не выделяющуюся на фоне местности, как львы не выделяются на фоне пустыни, позволяет сблизиться с противником на дистанцию действенного огня. Для того чтобы не позволить врагу вести прицельный огонь, построение пехоты в бою, отличается от принятого сейчас. А покровительственная окраска формы, позволяющая оставаться малозаметным для противника, способствует уменьшению потерь. Для того чтобы все здесь присутствующие, могли в полной мере понять и осознать новые приемы ведения войны, надо будет внимательно запоминать все, что я вам буду говорить. Поверьте мне, за шестьдесят лет военное дело ушло далеко вперед, и неприметность обмундирования, только небольшая часть того, что вам предстоит узнать.
   - Спасибо господин подполковник. Я не очень понял, но надеюсь понять в дальнейшем.
   - Обещаю, ответить на все ваши вопросы господа, как только вы их зададите. Еще один момент. Вы господа должны пополнить батальоны бригады. Вам предстоит изучить за самое краткое время новое оружие, более скорострельное и дальнобойное, чем то, которое имеется у англичан и французов. Для сохранения жизни и поднятия боевого духа солдат под огнем противника, научиться командовать в наступлении рассыпным строем. У нас он называется цепь. Это не парная цепь застрельщиков. В обороне нужно научиться маскироваться, залегать, окапываться.
   - Очень мало времени, господин подполковник! Прапорщик Явлинский, Владимирский полк.
   - Да! Очень мало. Я уже говорил об этом. Но если очень надо, значит мы должны. Вы прервали меня, прапорщик.
   - Простите господин подполковник.
   - Третье господа, вам всем придется переодеть форму, чтобы затруднить прицеливание неприятельским стрелкам и облегчить себе жизнь. Сейчас, давайте займемся оружием.
   Следующие три часа, офицеры, разбитые на четыре группы по десять человек, периодически переходя от одного стола к другому, по очереди учились разбирать и собирать винтовку и револьвер. Изучение ручного пулемета свелось к перечислению его характеристик, уяснению приемов его зарядки и разрядки, подготовки к ведению огня и прицеливанию.
   Общий восторг вызывали унитарные патроны. Ремезову приходилось внимательно наблюдать, чтобы не дай Бог, при нажатии на спусковой крючок, в патроннике не было патрона.
   - Господин подполковник! Поручик Афанасьев. Мы будем иметь возможность опробовать оружие? - Спросил, вытирая руки, молодой поручик Архангелогородского полка, и добавил совершенно по-мальчишески, - Уж очень хочется!
   - В конце дня, оборудуют стрельбище и каждый из вас постреляет. Сейчас ваша задача научиться правильным приемам обращения с оружием.
   Слушатели импровизированных курсов с азартом учились тому, что знал практически каждый рядовой перенесшийся в Севастополь из шестнадцатого года.
  
   * * *
   Обед, состоявший из двух блюд: щи с мясом и гречневая каша с маслом, поданный офицерам в солдатских котелках, был съеден ими с удовольствием, несмотря на всю необычность для них такой сервировки и меню. Интерес, ничуть не меньший, чем оружие вызвала полевая кухня.
   - Вот господа, все очень просто, а никто до сих пор не додумался! Котлы, колеса, топка. Запрягли и поехали, солдаты идут, а горячая пища готовится. Встали на бивуак, извольте кушать.
   - На сытый желудок и воевать приятней.
   - Господин полковник, а в вашем времени, во всех армиях такие кухни?
   Во время послеобеденного отдыха, подполковник как смог удовлетворил любопытство своих 'студентов'. Пока Ремезов отвечал на вопросы, подошедший фельдфебель нестроевой роты доложил, что место для проведения занятий подготовлено, господин подполковник 'могут распорядиться'. Ремезов 'распорядился' и слушатели заняли места за дощатыми 'партами'. Освободившийся стол, мгновенно был перенесен к новому месту занятий. Дерева в Севастополе не хватало, и его приходилось экономить.
   Лекция о принципах современной войны, началась для слушателей неожиданно.
   - Прежде чем я начну рассказ о действиях пехоты, извольте выслушать о месте офицера в бою и запомнить сказанное, как дважды два. Офицер не должен находиться впереди своих солдат! Только сзади.
   - Господин подполковник! Вы, что же предлагаете нам труса праздновать?
   - Отнюдь нет господа! Я исхожу из чисто меркантильных интересов.
   - ?!
   - Боевой порядок, в котором офицер находится позади, наиболее устойчив и управляем. В шестнадцатом году, никому в голову не придет ходить в атаку колоннами или густой цепью. Точно так же не ходят впереди солдат офицеры. Офицер перед строем, ведущий солдат вперед с картинным размахиванием шашкой, первый и будет убит.
   - Или ранен.
   - Или ранен. Но это несущественно, главное он выйдет из строя, солдаты останутся предоставленными сами себе, приказ не будет выполнен.
   Раздались голоса:
   - Но перед атакой офицер назначит себе заместителя господин подполковник.
   - Стоимость подготовки солдата и офицера разнятся ...
   - Разве можно равнять жизнь офицера и солдата?
   - Находясь позади стрелковой цепи ...
   - Я сказал о том, что офицер должен находиться в тылу боевого порядка вовсе не потому, что он господин и его жизнь столь ценна сама по себе, а солдат много и их не надо так беречь. Прежде всего, выход из строя командира, будь то его смерть или ранение, это потеря управления ротой, что чревато поражением или отступлением. Заместитель, даже если он окажется толковым и распорядительным начальником, вряд ли сможет заменить опытного командира. Это как разница между стальной и деревянной лопатой.
   Офицер имеет больше опыта и знаний, лучше подготовлен к управлению боем. Проще говоря, смерть одного офицера влечет за собой смерть нескольких десятков солдат роты. За гибель старшего офицера полк расплачивается уже сотнями солдатских жизней. Таким образом, жертвенность офицера может обернуться не выполнением приказа, бесполезной гибелью людей и торжеством неприятеля.
   - Господин подполковник! Подпоручик Зорич, разрешите вопрос?
   - Спрашивайте поручик.
   - В чем же меркантильность Вашего утверждения?
   - Меркантильность, состоит в том, что сберегая командиров, сберегаем солдат. Сберегая солдат, особенно молодых, можем надеяться, что они впоследствии женятся, и будут иметь детей. Чем больше подданных в Империи, тем больше налогов можно собрать, чем больше налогов, тем больше денег и богаче Империя. Чем она богаче и больше население в ней, тем меньше хочется кому-либо напасть на неё. Значит, будет меньше войн, потерь и расходов.
   - Но почему в Ваше время господин подполковник, так не хватало офицеров? Ведь многие из тех кто оказался здесь, насколько я понял, не кончали военных училищ. Простите, не представился капитан Лечицкий.
   - Армии стали массовыми, исход войны уже не мог быть решен в одном генеральном сражении. Он не мог быть решен даже в нескольких сражениях. Армии в несколько миллионов солдат не могут быть побеждены в короткое время. Война приобрела затяжной характер. И потери в первую очередь понес кадровый состав.
   - Но почему?
   - Простой пример. В начале войны четырнадцатого года, возглавляя атаки своих рот, батальонов и полков, офицеры гибли совершенно бесполезно. К пятнадцатому году, кадровый состав офицерского корпуса, составил не более двадцати процентов. Кадровых офицеров заменяли выпускниками школ прапорщиков, то есть офицерами военного времени. Потери в пятнадцатом году составляли, даже при условии, что не хватало снарядов, да и просто винтовок, такое количество людей, которого не имел неприятель.
   - Но ведь их, же тоже учили!
   - Совершенно глупая бравада кадровых офицеров, которые бесполезно гибли в боях, привела к таким потерям. Мальчики, ставшие офицерами, после школ прапорщиков, умели хорошо умирать, но командовать своими людьми не умели. Опыта у них не было никакого. А чем дольше офицер выживает на войне, то есть набирается опыта, тем больше сберегается солдатских жизней.
   - Господин подполковник, а к чему еще ведут потери среди офицеров? - Довольно ехидно спросил сидевший за столом первого ряда поручик, даже не сочтя нужным встать.
   - Потрудитесь представиться при обращении к старшему по чину. - Сухо сказал подполковник, под гул голосов офицеров обсуждавших сказанное ранее Ремезовым.
   - Простите господин подполковник! Командир второй роты Азовского пехотного полка поручик Станкевич.
   - Вопрос Ваш поручик нарочит, но я отвечу на него. Судя по реакции присутствующих господ офицеров, столь недвусмысленно выражаемой гулом неодобрения к моим словам, попробую осветить проблему с другой стороны. Есть в военном деле такие знания и навыки, которые невозможно написать в учебниках, и которые возможно передавать лишь изустно и личным показом. Должна быть преемственность в воспитании и обучении будущих офицеров. Готовить их к будущей войне, начиная с кадетских лет, должны опытные люди. Потери среди офицеров фронтовиков, ведут к прерыванию этого немаловажного процесса. В заключение преамбулы я хочу сказать, никто не сомневается в вашей личной храбрости господа. Вопрос в том, чтобы использовать вашу храбрость и ваши знания с наибольшей пользой.
   Глубокое молчание было ответом на последние слова. Ремезов продолжил:
   - Но к делу. Сейчас, мы с вами рассмотрим несколько глав наставления. Во-первых - разведывание пехотой, во-вторых - движение пехоты, в-третьих - огонь пехоты.
  
   Глава 16. Худой мир лучше доброй ссоры.
  
   К Павлу Матвеевичу, после завтрака, принесенного денщиком Ларионова, снова переместившемуся в Северное укрепление, пришел капитан Степанов. Инженер находился в довольно просторной комнате, служившей кабинетом для капитана первого ранга Бартеньева и любезно уступленную им инженеру.
   - Доброе утро Павел Матвеевич, простите, что осмелился прервать Ваши занятия.
   - Здравствуйте господин капитан, - оторвавшись от своей записей в своем 'реестре великих людей', ответил инженер, - простите, не знаю, как вас величать.
   - Позвольте представиться, капитан Степанов Леонид Михайлович.
   - Очень приятно. Но я не совсем понимаю, ... чем обязан?
   - Павел Матвеевич, вы ведь инженер?
   - Имею честь, окончил московское техническое училище в тысяча восемьсот девяносто девятом году.
   - А почему Вы не в армии?
   - Я был призван в четырнадцатом году, служил в двести шестьдесят четвертом Георгиевском полку, шестьдесят шестой дивизии. Звание имел прапорщика, в пятнадцатом году был демобилизован. Знаете, наверное, всех инженеров и квалифицированных рабочих, кто уцелел, из армии вернули на производство. А собственно, почему такой расспрос?
   - Вы не удивляйтесь, пожалуйста, Павел Матвеевич.
   - Я не удивляюсь, я возмущаюсь!
   - И возмущаться не надо.
   - Послушайте, господин капитан, Вы ведете себя как самый обыкновенный жандарм! Я не возмущаюсь, просто не совсем понимаю, зачем весь этот разговор? - немного не последовательно выпалил инженер.
   - Павел Матвеевич, Вы действительно недовольны. И моим посещением, и моими расспросами. Простите, пожалуйста, никоим образом не собирался Вас обидеть. Расспросы мои, это чисто профессиональное. Действительно до недавнего времени служил в отдельном корпусе.
   - А вы знаете анекдот о беременных женщинах и жандармах?
   - Нет.
   Извольте. Некая дама, загадала в обществе загадку, чем отличается беременная женщина от жандарма.
   - И что же?
   - Ответ очень прост, если дама при известных условиях может и не доносить, то жандарм, непременно донесет.
   - Очень глупый этот Ваш анекдот. Кому донесет жандарм? Самому себе? Но мысль я Вашу понял.
   - Очень хорошо! Доносчиком я не буду!- Почти выкрикнул инженер запальчиво.
   - Я не собираюсь вербовать Вас в секретные сотрудники Павел Матвеевич. Цель моих расспросов, лежит в сфере Вашей профессии, а не в ваших убеждениях, - Слова 'жандарма' прозвучали убедительно, вызвав некоторый интерес.
   Капитан продолжил:
   - Мне не нужны Ваши сообщения о господах эсерах, социал-демократах, анархистах. О господах из 'Народной воли', Вы тоже ничего мне сообщить не можете, тем более что её, этой самой 'Воли' ещё нет. Дело, по которому я к Вам пришел, совсем другого толка. Да и сам я сыском не занимался.
   - Какое дело? - колюче спросил Павел Матвеевич.
   - Хотелось бы, чтобы Вы, Павел Матвеевич подумали над тем, как приспособить двигатель с одной из наших радиостанций для установки на лодку.
   - Зачем?
   - Необходимо иметь средство для доставки мин заграждения в Казачью бухту.
   - Поставьте парус и плавайте себе на здоровье. - Возразил инженер.
   - Лодка должна быть быстроходной и малозаметной.
   - А мины Вы, где возьмете? - продолжал сопротивляться Павел Матвеевич.
   - А это вторая часть дела, с которым я к Вам пришел. Мины надо сделать.
   - Из чего?
   - Вы же инженер!
   - Я инженер, а не господь Бог!
   - Иными словами Вы не хотите помочь в обороне города?
   - Это нечестный прием! Я, конечно, хочу помочь, но не имею возможностей. Здесь нет промышленных предприятий, соответственно нет станков, металла, хотя ...
   - Севастополь-главная база флота. Не может быть, чтобы здесь не было мастерских.
   - Я тоже подумал над этим, - начал сдаваться инженер, - А сколько мин нужно? На какую глубину их будут ставить?
   - Мин нужно немного, дюжину. Это скорее будет психологическое оружие. Даже если не потопим никого, а только повредим, уже будет хорошо. Они побоятся выходить в море. Заблокируем французов в бухте, а там что-нибудь еще придумаем. Ну как, возьметесь?
   - Уговорили. А что вы говорили про сыск? - Было видно, что инженер не избавился от чувства ожидания подвоха.
   - Я служил на КВЖД, занимался противодействием хунхузам. Числился по отдельному корпусу, а занимался контрразведкой. Во время японской войны возложили на корпус такие функции, да так потом и оставили.
   Чувствовалось, капитан хочет если не отмежеваться от подозрений, то хотя бы дать понять собеседнику, что задачи выполняемые служащими ОКЖ, были достаточно разнообразны.
   - Почему контрразведкой занимаются жандармы?
   - Потому, что когда началась несчастная Японская война, никто в России контрразведкой не занимался. Не думали о яичке, которое бывает дорого к Христову дню. Вот и стал корпус заниматься этим. Хоть какое-то представление о методах контрразведки, тогда только у жандармов и было. А когда я перешел служит в корпус, то и стал заниматься те, чем занимался.
   - А Вы, почему в жандармы перешли?
   - Посмотрел, какие безобразия творятся со снабжением армии во время японской войны, захотелось иметь возможность реально принять участие в искоренении злоупотреблений. Ну а поскольку я за время службы на дороге выучил китайский язык, то и задержался на Востоке.
   - А почему же Вы перевелись на Запад?
   - А я еще и немецкий язык знаю, вот мой рапорт и удовлетворили. Вы Павел Матвеевич, мне форменный допрос учинили.
   - Виноват, хотелось понять с кем имею дело.
   Почувствовав, что в голосе инженера уже нет прежней враждебности, Степанов задал вопрос в свою очередь:
   - Простите, а почему Вы так были настроены в начале разговора?
   - Я после демобилизации, работал на Обуховском заводе, ну попалась мне в руки литература запрещенная, прочитал, стал обсуждать с товарищем, а он донес. Пришлось после беседы в здании у Цепного моста, уволится и перейти на железную дорогу.
   - Так Вы, значит, знаете, как пушки делать?
   - И пушки тоже.
   - Прекрасно! Прекрасно! Надо обязательно нам еще поговорить! Мир?
   - Мир! Леонид Михайлович, еще поговорим, обязательно. Вы куда сейчас?
   - К Ларионову, доложу о своих планах. Да и с флотскими надо насчет лодки договориться, потом буду команду подбирать. А вы?
   - Пойду искать мастерские, потом буду думать. Раз уж взялся за гуж ...
  
   * * *
   Из дневника капитана Гребнева.
   27 мая. В церквях Севастополя и на бастионах был отслужен благодарственный молебен, причем на бастионах налой заменяли несколько туров, составленных вместе и покрытых парчой.
   Еще накануне вечером, перед вторым бастионом, на плато и в Доковом овраге были слышны стоны раненных. Французы, во множестве лежавшие на земле, звали на помощь. Это подвигло некоторых наших солдат, перебравшись через бруствер, напоить страдальцев и перевязать их раны.
   Несколько легкораненых французов привели во второй бастион. Здесь была очень неприятная сцена, в ранце одного капрала, когда он вытряхнул его чтобы доказать отсутствие патронов, были обнаружены в развязавшемся тряпичном узелке ордена св.Станислава и св. Анны третьей степени. Кроме орденов, там же были несколько нательных православных крестов.
   Назначено перемирие для уборки тел убитых и раненых, которыми покрыто пространство впереди левого фланга Корабельной. В первом часу пополудни, с обеих сторон были подняты белые флаги. Цепи без оружия расположились одна против другой между укреплениями оборонительной линии и осадными батареями.
   Множество офицеров вышли вместе с солдатами, я тоже не удержался и, отпросившись у Андрея, переодевшись в форму, любезно уступленную капитаном Роговцевым, вышел в поле. Французы, огорченные неудачею штурма, были не столь приветливы и разговорчивы, как в прочитанных мною описаниях Восточной войны.
   Со стороны французов, несмотря на все мои усилия, не удалось добыть данных о потерях. Да они, кажется и сами точно еще не знают точного числа погибших и раненых. Но можно безошибочно принять, что у них было убито до трех тысяч и ранено не меньше. В числе убитых оказался и сам командующий Пелисье. Вместе с ним под раздачу попал и французский штаб. Сейчас французские войска возглавил ген. Канробер.
   Французы, мило улыбаясь, заводили разговоры о 'нахимовских картечницах', невиданных по разрушительной силе бомбах, о дальнобойных картечных гранатах. Я сослался на то, что являюсь пехотным офицером, любопытства их не удовлетворил, другие офицеры тоже благоразумно помалкивали. Этакий заговор незнаек.
   Англичане собрали своих гораздо быстрее французов. Тем пришлось заниматься этой скорбной работой до самого вечера. Я заметил, что убитых и раненых французов носили в основном турки.
   Перемирие было прекращено с наступлением сумерек.
  
   * * *
   Капрал первого полка Алжирских стрелков Роже Сантен, стоял перед галдящими варварами, тыкающими ему в нос узелок и понимал из их воплей только одно слово 'maraudeur'.
   Беспомощно оглядываясь, держа левую руку у перевязанной раны, он ожидал худшего. Вдруг все затихли. Подошел русский генерал, Роже понял, что это генерал по пышным золотым эполетам.
   Генерал задал несколько вопросов, на французском языке, переговорил с русским офицером. Потом офицер, что-то писал на бумажном листе. Лист положили в конверт и запечатали сургучом. Конверт дали Роже в правую руку, повернули его лицом к французским позициям и дали хорошего пинка, причем генерал прокричал ему, чтобы он отдал конверт первому же французскому офицеру. Капрала сопровождали двое русских: офицер и солдат, поэтому он не имел возможности прочитать, что написано в письме.
   На середине между позициями стояли цепи безоружных солдат. Местами были видны группы мирно беседующих офицеров. К одной такой группе, подвели Роже и он отдал конверт лейтенанту зуавов.
   Лейтенант де Фош, распечатал конверт и прочитал:
   'Monsieur l'officier français!
   Ce caporal - le maraudeur. Chez lui étaient trouvés les ordres russes et les croix portées sur le corps, qu'il a retiré sans doute des morts.
   Pour ne pas tenter les soldats, voulant cela arranger la justice sommaire, j'ai pris la décision de le rendre pour la cour à la partie française.
   Le général Urusov.'*
   Французский офицер крикнул команду, подошли два зуава и, взяв Роже под локти повели его в лагерь. Там его втолкнули в землянку, а перед ней поставили вооруженного штуцером часового.
  
   * * *
   Дивизионные генералы Франсуа Сертен Канробер и Пьер Франсуа Жозеф Боске, два ветерана войн в Африке, сидели за столом. Стол, был застелен ослепительно белой скатертью. А вот на скатерти были разложены довольно странные предметы. Три цилиндрических стальных стакана с разорванным верхом, осколки, по-видимому, еще более крупных снарядов, круглые свинцовые пули, подобранные с земли и вынутые из ран хирургами. Были здесь и непривычные продолговатые, заостренные пули, состоящие из мельхиоровой оболочки с залитым в нее свинцом. Их тоже вынули из ран.
   И мельхиоровые оболочки пуль, и медные кольца обхватывавшие стаканы от картечных гранат, имели явные следы того, что им пришлось прогуляться по нарезам. Осколки бомб были подобраны на месте гибели главнокомандующего со штабом. С разнесенных в пыль батарей, принесли не только осколки, но и медное кольцо, подобное тем которые были на стаканах, тоже со следами прохода по нарезам, но более крупное, примерно пятнадцать сантиметров в диаметре.
   _______________________________________________________________________
   * - ' Господин французский офицер!
   Этот капрал - мародер. У него были найдены русские ордена и нательные кресты, которые он без сомнения снял с мертвых. Чтобы не искушать солдат, хотевших устроить самосуд, я принял решение вернуть его для суда французской стороне.
   Генерал Урусов'.
   - Что ты думаешь об этом Пьер?
   - Мой генерал!
   - Брось Пьер, сейчас не до чинопочитания.
   - Франсуа, не знаю что сказать, но чувствую, мы вляпались в дерьмо. Русские, это ясно, имеют нарезные орудия. Эти остатки явно свидетельствуют о наличии, по крайней мере, двух типов орудий.
   - Еще они имеют штуцера. И имеют их в большом количестве. Мне не дают покоя эти 'нахимовские картечницы'. Они перебили кучу народа, за какие-то пять минут. Откуда все это взялось?
   - Давай подумаем вместе Франсуа. Россия - отсталая страна, у которой промышленность находится в зачаточном состоянии. Могли сами русские наладить производство таких пушек, снарядов, щтуцеров, картечниц и пуль, ведь все пули совершенно одинаковые и видно, что делали их не в деревенской кузнице?
   - Нет! Но кто-то ведь все это сделал?
   - Сделал, на нашу голову. Вот только кто сделал, кто продал это русским, черт возьми!?
   - Рассуждая логически Пьер, можно понять, что это не Австрия. Это или Пруссия или Америка. У Пруссии ничего такого нет, если бы было, мы знали бы об этом. Остается Америка.
   - Франсуа, Америка не могла бы доставить все это в Россию. Ни одно американское судно не заходило в порты России. На Востоке у русских нет дорог. Они везли бы это год через пространства своей Сибири!
   - Кто знает, может быть, они и везли год? А врачи, ведь американцы отправили врачей в Россию?
   - Я знаю, что американские врачи в Крыму. И они не на нашей стороне. Но люди могут проехать окольным путем.
   Спор генералов прервал осторожный стук в дверь.
   - Что?
   В двери показалась фигура капитана спаги Мишеля Гранье, адъютанта Канробера.
   - Мой генерал! Вас хочет видеть хирург Маршан, он говорит, что это важно.
   - Черт! Пусть войдет.
   Вошедший в комнату человек, был лыс, на лице имел выражение крайней степени озабоченности и тревоги. Видно было, что он очень спешил и надел сюртук, второпях застегнул пуговицы перепутав петли. Шляпу он держал в левой руке, а правой протянул генералу что-то завернутое в тряпку.
   - Мой генерал! Вот!
   - Что это?
   Канробер взял сверток и развернул тряпку. В руках у него оказался осколок чугуна, формой напоминавший осколок бутылки.
   - Я только что прооперировал зуава гвардейского батальона принесенного из ... dokovogo ovraga, это я достал из его груди.
   Канробер повертел осколок в руках, часть его была покрыта продольными и поперечными канавками, которые перекрещиваясь, образовывали дольки, а на сильноизогнутой части, видимо, относившаяся к горлышку, генерал различил обрывок надписи: ' ...gland for Rus...'.
  
   Глава 17. Маленькая причина больших потрясений.
  
   - Что это значит!?
   Вопрос прозвучал возмущенно, но был скорее риторическим. Тем не менее, врач попытался объяснить:
   - Мой генерал! Скромных познаний в английском языке, которыми я обладаю, хватает понять, что здесь написано 'Англия для России'...
   - Я понял! Что вы суетесь!? Вот! Вот оно! Недостающее звено!
   Доктор сжался, испуганно пятясь к двери.
   - Франсуа успокойся! Доктор, кто кроме Вас это видел? - Боске пытался успокоить старого товарища и одновременно задал вопрос врачу.
   - Никто мой генерал.
   - Молчите и никому не рассказывайте об этом.
   - Даю слово мой генерал!
   - Идите друг мой. Если вы выковырните из тел бедных французов еще что-нибудь похожее, немедленно доставьте сюда.
   - Слушаюсь мой генерал.
   Врач вышел. Вид Канробера был страшен. Изрыгающий проклятия и потрясающий кулаками, он был похож на безумца.
   - Франсуа успокойся! Успокойся черт тебя подери! Возможно, надпись эта сделана с чисто английским юмором! Такую же надпись они могли написать и на ядрах, которыми потчуют русских. А этот осколок от захваченной бомбы. Вот ...
   - Юмор проклятых островитян! Нет, Пьер, нет! Никакая это не бомба, скорее ручная граната. Не говори мне про то, что это трофей, взятый русскими у англичан. Вспомни, как они воюют! На Альме, если бы доблестные французы не ударили во фланг русским, они перебили бы англичан. Их дурацкая атака легкой бригады! Если бы не бригада Майрана, её бы полностью уничтожили. Они, потеряв треть состава, раздули эту историю под соусом жертвенного героизма! Это вояки? Нет! Я сегодня же буду писать Императору! И не этот их чертов телеграф, а личное письмо! Ты видел поле боя у Балаклавы?
   - Нет Франсуа, не видел.
   - А я видел! Они орали на весь мир про "тонкую красную линию"! Знаешь, сколько лежало убитых cossacs перед фронтом их девяносто третьего полка, которым они так выхваляются?
   - Сколько?
   - Ни одного! Ни одного! Потому что, cossacs не дураки, чтобы в конном строю атаковать с расстояния в милю пехотный строй. Я спрашивал Мейрана, он все видел и рассказал, как было на самом деле. Проклятые островитяне, всегда воюют чужими руками, совершают подвиги на бумаге!
   - Ну, ты не прав Франсуа. Они все-таки хорошие солдаты и ...
   - Молчи Пьер, а то поссоримся. Под Inkerman ты их выручил. Они хорошие моряки, а вот в поле, они воевать не умеют, но при этом, в газетах пишут про то, какие они молодцы и герои, а весь мир верит. Тьфу!
   Канробер почти успокоился.
   - Я больше чем уверен, что все это проделки англичан. Я напишу Императору, что надо заключить с русскими мир. А островитяне как хотят. Я прошу тебя Пьер, после вчерашней встречи с Рагланом, сегодня я хочу узнать всю правду, пойдем со мной.
   - Слушаюсь мой генерал!
  
   * * *
   - Франсуа, неужели ты действительно думаешь, что имея такое вооружение, англичане дадут его русским, а себе оставят то, что у них сейчас здесь?
   - Нет, не думаю. Англичане, конечно, всегда себе на уме, но до такого даже они не додумаются.
   - Зачем же ты тогда так говорил с Рагланом? Он ведь действительно очень слаб от холеры, еще умрет.
   - Это доктор меня вывел из равновесия.
   - Что ты предполагаешь делать дальше?
   - Завтра ты возьмешь свою дивизию, возьмешь макаронников и пройдя по правому берегу этой чертовой Черной речки, ворвешься на Северную сторону.
   - Слушаюсь мой генерал!
   - Я с самого начала говорил о том, что штурмовать крепость, имеющую сухопутную связь с тылом глупо. Подкрепления всегда подойдут совершенно свободно. Её надо обложить со всех сторон.
   - А что с тем, что лежит на столе?
   - Запакую в посылку и отправлю в Париж. Пусть Мишель передаст это императору.
   - Вместе с письмом о мире?
   - О мире писать не буду. Это я погорячился. Если Император решит мириться с русскими, буду рад. Не решит, буду воевать. Пока, надо взять их Северную сторону.
   - Мишель!
   - Мой генерал!
   - Узнай, если перебежчики от русских. Если есть, пусть их приведут.
   Слушаюсь мой генерал!
  
   * * *
   Из дневника генерала Тума
   'Погиб генерал Пелисье. Вот и лорд Раглан внезапно умер вчера. Может быть, это изменит кое-что. Следовало бы воспользоваться этим обстоятельством, чтобы впредь иметь лишь одного главнокомандующего. Довольно странно, что мы, имеющие здесь 130 тысяч человек, находимся в зависимости от 25 тысяч англичан, которые ничего не делают'.
  
   Из дневника преподобного Уикендена
   'В самом деле, нет более хитрой нации, чем московиты; они могут и желают напускать на себя любой вид, лишь бы осуществить свои намерения. В дипломатии они превосходят все другие народы и точно так же в ведении войны, поскольку дело касается хитрости. Подбросив французам ничтожный кусок металла, они добились того, что те теперь винят во всем нас. Лорд Раглан не смог перенести разговора с французами и умер от огорчения'.
  
   Письмо офицера Пакра родителям.
   'После сильной до крайности бомбардировки, три дивизии пошли на штурм Мамелона и редутов. Наши колонны достигали русских батарей, но были буквально истреблены. Сейчас, эти проклятые передовые укрепления по прежнему во власти неприятеля, который, несомненно, радуется нашему поражению. Эту неудачу приписывают англичанам, которые сначала атаковали слишком медленно, а потом по недостатку войск выставленных для штурма редана и вовсе прекратили атаку. Наши потери очень значительны! Целые батальоны были сокрушены картечью. Называют большое количество генералов и высших офицеров, убитых и раненых. Генерал Пелисье погиб на редуте Виктория. Командование принял генерал Канробер, а лорд Раглан умер от диареи'.
  
   * * *
   Рано утром, после побудки, артиллеристы батареи подполковника Маркова-второго умывались принесенной в ведрах с Черной речки водой и садились пить утренний чай. Ниже позиций батареи разливался туман, который рваными клочьями поднимался выше и таял в лучах всходившего солнца.
   Установившаяся вчера тишина ничем не нарушалась. Не слыша канонады, подполковник чувствовал некоторый дискомфорт. Умывшись и надев китель Марков, ежась от утренней свежести, периодически зевал. По привычке, усвоенной с детства, крестил рот, 'чтобы черти в душу не влезли'. Ожидание затягивалось, и командир батареи недовольным голосом кликнул денщика:
   - Ерофеев! Скоро там?
   - Сей момент Ваше высокоблагородие.
   - Тебя только за смертью посылать!
   - Несу, несу.
   Денщик на складном столике быстро сервировал завтрак. Хлеб, масло, вскрытая банка консервированной осетрины, кружка горячего чая. Денщик положил на стол салфетку, пристроил на нее вилку и нож.
   Намазывая масло на хлеб, Марков с наслаждением любовался чистыми, ласкающими взор красками. Свежая зелень травы, пронзительно голубое небо, тишина.
   - Господи! Хорошо-то как!
   - Доброе утро господин подполковник! - К Маркову подошел старший офицер батареи капитан Субботин. - Я вижу, Вы природой любуетесь?
   - Да, имею такую слабость. Присаживайтесь, Михаил Михайлович, позавтракаем.
   - Спасибо, я уже. Мой денщик порасторопнее Вашего, я чай уже пил. Лучше скажите, Сергей Ильич, что день грядущий нам готовит?
   - Готовит он нам, добрым молодцам, передислокацию. Прислал мне депешу по беспроволочному телеграфу командир наш, полковник Ларионов. Требует нас в сопровождении роты в Севастополь.
   Капитан присел за стол, воспользовавшись вторым раскладным стулом из запасов подполковника.
   - А какие задачи ставит? Здесь-то мы уже пристрелялись и промаха не дадим. Зачем же нас с насиженного места дергать?
   - Не знаю, Михаил Михайлович. Приказ есть приказ. Сейчас люди позавтракают и 'Орудия на передки'! Да и провианта у нас - кот наплакал. Глядишь, в Севастополе с пайками полегче будет. Как думаете?
   - Все так, особенно меня интересуют выплаты полевых, боевых и столовых сумм. Деньги то у нас совсем другие, как с ними будет?
   - Как будет, пока не знаю. Решат, наверное. Экий Вы, Михал Михалыч, меркантильный!
   - Сами посудите, господин подполковник, попали неведомо куда, воюй незнамо с кем, да еще и денег не плотют! - дурашливо сказал капитан.
   - Я думаю, разберутся и с деньгами, и с врагами.
   - Как всегда, Сергей Ильич! Вот приедет барин!
   - А что Вы от меня хотите? Я сам не больше Вашего знаю! Разберутся! Лучше скажите, батарея к выступлению готова?
   - Батарея всегда ко всему готова, - думая о своем, сказал капитан, - люди только волнуются.
   - Из-за чего?
   - Служат сейчас в Российской Империи по двадцать с лишним лет. Как с нижними чинами поступят? Волнуются из-за семей, куда деваться после войны, да еще много из-за чего.
   - Вопросы, на которые я сейчас не дам ответа. Но вопросы очень важные. Будем посмотреть. Давайте команду 'Батарея на передки', и не сочтите за труд - позовите ко мне командира батальона.
   - Слушаюсь господин подполковник!
  
   Интерлюдия I. Наблюдательный пункт на горе Сахарная головка. (Н. Тоскин)
   - Господи, сколько же их полегло. Который час таскают, а конца краю не видно.
   Расположившийся рядом с подполковником Марковым прапорщик Руденко опустил бинокль и горестно вздохнул. Поначалу было весьма интересно наблюдать за солдатами союзников, собирающими своих убитых и раненых товарищей. Удобно расположившись в ровике наблюдательного пункта, офицеры батареи внимательно смотрели на разворачивающийся внизу завершающий акт трагедии.
   - Господин подполковник, а Вы на германском фронте, видели, что-либо подобное? - задал вопрос старший офицер батареи капитан Субботин.
   - Нет, конечно, Михаил Михайлович. Там не до уборки трупов было.
   - Тягостное зрелище! Зачем только люди воюют? - сам себе задал вопрос Руденко.
   - Это один из проклятых вопросов, которые должен время от времени задавать себе всякий мыслящий индивид. - ответил ему второй младший офицер батареи, подпоручик Рязанцев.
   - Еще вчера эти люди были полны сил, желаний, имели планы на будущее, а сегодня их как дрова кладут на носилки и тащат, чтобы потом закопать в чужой земле. А ведь наверняка у каждого остались матери, жены, невесты.
   - Ну, Серж, Вы так в толстовца превратитесь. Не нравится мне Ваше настроение.
   - Нет, господин подполковник, в толстовца я не превращусь. Жалко их просто.
   - Никто их сюда не звал. Значит, и жалеть их нечего. Давайте не будем философствовать и говорить о духовном, а лучше употребим пищу телесную. Господа не плохо бы закусить! Ерофеев! Готово?
   - Так точно Ваше высокоблагородие.
   - Пойдемте господа.
   Офицеры потянулись к накрытому столику, Серж задержался, вновь приложив к глазам бинокль.
   Глядя на картину, раскинувшуюся перед ним, Серж поймал себя на мысли, что уже совершенно по другому воспринимает окружающий мир. Не так скучает по очаровательной Ниночке, с которой провел несколько дней отпуска перед отправкой в действующую армию. Прогулки в весеннем парке, теплая ладонь девушки, которую он несмело держал в своей руке. Радуясь тому, что в полутьме зала синематографа не видно его смущения. Вспомнил как вчера представлял себя героем фильмы. Как здорово выглядела бы картина боя на экране... Атакующие колонны союзников, затаившиеся русские войска, он сам, прапорщик Сергей Руденко, подающий команду на открытие огня (как бы удивилась и гордилась им Ниночка, увидев на экране мужественное лицо своего поклонника), сметающие врагов разрывы.
   Сейчас, мысли эти казались ему пошлыми и глупыми. Сергей сморщился, как будто у него внезапно заболели зубы. Образ Ниночки отступил куда-то далеко. Сейчас все мысли Руденко занимали солдаты, которые буднично и равнодушно таскали трупы.
   Разглядывая поле смерти в бинокль, по уже появившейся привычке артиллерийского офицера, прапорщик прикидывал, где бы он поместил наблюдательный пункт и оценивал местность. Взгляд перемещался на русские бастионы, бухты, притихшие, полуразрушенные позиции французов, по которым так славно при отбитии штурма отстрелялась его батарея. Взгляд привлекла группа разодетых офицеров союзников, собравшаяся на склоне холма, среди них один был явно фотограф, вместе с помощниками устанавливающий свое громоздкое оборудование,... Фотограф!
   - Господин полковник, смотрите!
   Руденко протянул руку, указывая направление. Задумчиво сидевший над разложенной на салфетке скромной закуской подполковник обернулся на крик прапорщика, не преминув пошутить над молодым офицером:
   - Серж, вы скоро меня генералом величать начнете. Что там случилось? Французы сдаваться начали?
   - Нет, еще не начали. Они производят фотографическую съемку!
   Приняв протянутый прапорщиком бинокль Марков-2, помолчал, внимательно глядя в указанном направлении. Потом сказал:
   - Ну, скорее дагерротипируют. Насколько мне помнится, у них во время осады Севастополя очень популярны были репортажи с карточками. Так что, прапорщик, у вас есть редкий шанс стать знаменитым. Будете потом детям и внукам показывать эти карточки и говорить о том, что и вы на них есть.
   Он улыбнулся, потом построжевшим голосом добавил:
   - Без нужды по верху не ходить! Там не только корреспонденты европейские нами интересуются, но и коллеги наши армейские.
   - Есть!
   - Да и еще, господин капитан! - Марков-второй помолчал, задумчиво глядя на синеющее за их спинами море.
   - Слушаю господин подполковник!
   - После обеда спуститесь вниз, возьмите с собой Сержа, пусть опыта набирается, ефрейтора Федорова, он у нас лучший наводчик, и пару солдат. Где то вон в том районе присмотрите позицию для двух наших орудий. Так, что бы могли стрелять по позициям неприятеля перед четвертым бастионом. Уж больно там батарея большая. Да внимательно посмотрите, чтобы гаубицы и зарядные ящики можно было бы упряжками туда довезти. А то опять на кручу придется на руках закатывать.
   - Слушаюсь господин подполковник!
   - Потом вернетесь и мне свои соображения доложите.
   - А мы надолго здесь?
   - Скорее всего, нет. Чувствую, перебросят нас на приморский фронт.
   - Почему Вы так думаете, Сергей Ильич?
   - Флот армии помог в Севастополе уже изрядно, а долг, как говорится, платежом красен. Союзнички получив афронт на сухом пути, попытаются взять реванш с моря. Вот и наша помощь на приморской батарее лишней не будет. Их флотские тоже с гонором, чую, придется с ними калибрами помериться. А пока, давайте, запасные позиции оборудуем. До темноты успеете, Михаил Михайлович?
   - Будет исполнено, Сергей Ильич! Разрешите выполнять?
   - Выполняйте.
   - Идемте Серж.
   И уже в спину спускающимся вниз офицерам Марков крикнул:
   - Не забудьте поесть с собой взять.
  
   Глава 18. На приморском фланге.
  
   Умытая утренней росой, трава выглядела такой свежей, что по ней не хотелось шагать. Пружинящая как густой ковер с длинным ворсом, она напоминало детство, покос в деревне и оставляла мокрые следы на шароварах.
   Вынужденный выйти в отставку штабс-капитан Субботин получил при увольнении чин капитана. Если бы при мобилизации он попал в артиллерийскую бригаду при второочередной дивизии, он опять стал бы штабс-капитаном. Но поскольку дивизия была ополченческая, он так и оставался капитаном.
   В Карпатах дивизия и бригада понесли очень большие потери. Капитану Субботину не повезло, когда его батарея меняла позиции, лихо выезжая из леса на опушку, она попала под раздачу двенадцатидюймовой австрийской мортиры. Капитан был тяжело ранен крошечным осколком огромного снаряда. Долго лечился и после того как комиссия признала его годным, получил назначение в формируемый тяжелый дивизион. Желание капитана попасть в свою бригаду оставили без удовлетворения, мотивируя тем, что бригада, переброшенная на западный фронт, полностью укомплектована, а ему, не следует оспаривать мнения высокого начальства, все решившего за него.
   Так Михаил Михайлович Субботин, по недосмотру чинов военного министерства и остался капитаном. Он не протестовал. Разница в столовых деньгах между капитаном и штабс-капитаном хоть и небольшая, но была. После трехдюймовок крепостные шестидюймовые гаубицы образца девятого года, показались ему похожими на огромных бульдогов. Неказистые с закрытыми щитами колесами, они казались ему уродцами, после хищных трехдюймовок. Потом уже отношение к ним стало у Михаила Михайловича меняться, а сейчас капитан просто любил своих 'бульдогов'. Вцепятся, никуда от них не денешься!
   Стоявшие на огневой позиции орудия, тоже были покрыты росой. Панорамы и казенники были заботливо укрыты чехлами. Переведя взгляд на людей, старший офицер увидел, что нижние чины заканчивали завтрак. Капитан решил дать им возможность допить чай спокойно. Подозвав фельдфебеля, он приказал готовиться к выступлению.
   - Ваше высокоблагородие!
   - Что тебе Гриценко?
   - Куда выступаем?
   - В Севастополь. Бывал там?
   - Никак нет!
   - Ну, вот и посмотришь. Да! Гриценко, лошади как? Накормлены?
   - В лучшем виде Ваше высокоблагородие! Солдаты раздобыли косу и еще вчера накосили.
   - Господи, откуда здесь коса взялась, да еще и без хозяина?
   - Не знаю Ваше высокоблагородие, - простодушно, но с хитрым выражением глаз ответил Гриценко.
  
   * * *
   Согласно приказу Ларионова гаубицы должны были разместиться на батарее номер десять примыкающей к седьмому бастиону. Седьмой бастион размещался на берегу моря над Александровской бухтой. К началу обороны он был почти закончен в камне. Предназначенный для отражения атак, как с суши, так и с моря он был мощным укреплением. Справа к нему примыкала земляная батарея номер восемь, орудия которой стояли от Хрустального мыса до Артиллерийской бухты. В сторону врага были направлены шестьдесят два орудия этих двух укреплений, в том числе десять пятипудовых мортир.
   Так же к укреплениям этого узла обороны относилась Александровская батарея, названная в честь императора Александра I. Имевшая на вооружении пятьдесят шесть орудий, батарея была частью каменная, частью земляная. С правого фланга к ней примыкала круглая двухъярусная башня. Она имела одиннадцать саженей в диаметре, а в каждом ярусе по семь казематов. С левого фланга к каменной батарее примыкала земляная, длиною семьдесят сажен.
   Десятая батарея была земляная, но её валы были насыпаны еще в тысяча восемьсот восемнадцатом году. За десятилетия, они превратились в непроницаемую для ядер преграду. Расположенная на двух мысах - Александровском и Безымянном, - батарея предназначалась для ведения огня по Карантинной бухте и рейду. Батареей командовал капитан-лейтенант 29-го флотского экипажа Александр Никодимович Андреев.
  
   Интерлюдия II. Десятая батарея. (Н.Тоскин)
  
   Подошедший к огневой позиции шестидюймовок слегка запыхавшийся прапорщик увидел несколько офицеров-севастопольцев, возглавляемых Нахимовым. Они что-то увлеченно расспрашивали капитана Субботина. Прислушавшись к потоку вопросов, обрушившемуся на старшего офицера батареи, Руденко понял, что капитан освободится не скоро, солдат с ним отпустить будет некому. А значит, поручение командира он выполнить в срок не сможет.
   Сергей огляделся в некоторой растерянности. Подойти и согласно уставу обратиться к старшему воинскому начальнику, ТОМУ САМОМУ адмиралу Нахимову?! Пару минут прапорщик лихорадочно раздумывал и собирался с духом. Он уже собрался было шагнуть вперед, как вдруг за его спиной кто-то негромко кашлянул и смутно знакомый голос негромко поинтересовался:
   - У вас какие-то вопросы к его Высокопревосходительству?
   Серж обернулся и с облегчением увидел капитана Степанова. Обычно 'жандарма', как за глаза называли капитана знакомые Сергею офицеры полка, он избегал. Но сейчас он показался молодому офицеру ангелом спасителем, на плечи которого можно переложить проблему общения с высоким начальством.
   - Здравия желаю, господин капитан! Нет, вопросов к нему я не имею. У меня есть дело к капитану Субботину. Срочное. Не могли бы Вы...
   - Оказать Вам услугу?
   - Да!
   - Конечно, конечно, если Вы сами стесняетесь.
   Степанов понимающе улыбнулся.
   - Что ж вы такой робкий, прямо как красна девица. С неприятелем тоже так себя вести будете?
   Серж вспыхнул.
   - Господин капитан, п-попрошу без оскорблений! Если бы я не имел приказа от подполковника Маркова, то я..., я...
   - Вызвать меня на дуэль Вам мешает приказ? Право не стоит юноша. Во время боевых действий, вызвать старшего по чину ...
   Разозлившийся от ироничного тона капитана, прапорщик уже не сдерживаясь громко отчеканил, глядя на улыбающегося капитана 'от жандармерии':
   - После выполнения приказа моего командира о подготовке позиций к отражению бомбардировки с моря вражеским флотом я хотел бы, господин капитан, получить от вас сатисфакцию за ваши слова!
   С огромным удовлетворением Сергей заметил как ирония исчезла из глаз стоящего напротив офицера и уже было злорадно подумал 'Струсил!', как увидел усмешку Степанова.
   Сзади прапорщика раздался удивленный голос:
   - Голубчик! О какой сатисфакции Вы говорите-с? Вы кто-с?
   Сергей резко обернулся. К стоящему в нескольких шагах от него Нахимову, подошедшему на звуки резкого разговора двух офицеров-потомков, спешила замешкавшаяся свита штабных офицеров. За их спинами Субботин вытер со лба выступивший пот и, сделав зверское лицо, погрозил Руденко кулаком. Вскинув руку под козырек, Сергей звонким голосом доложил:
   - Ваше высокопревосходительство! Прапорщик Руденко, младший офицер первой батареи сорок седьмого тяжелого артиллерийского дивизиона!
   - Тише, тише, прапорщик. Оглушили-с совсем. Вас, наверное, и французы услышат-с, такого голосистого и задиристого. Так что за приказ вы получили-с?
   - Командир батареи полковник, то есть подполковник Марков-второй, думает, что союзники с нами на море поквитаться захотят. Вот и поручил мне позиции для наших красавиц присмотреть. Я за людьми подошел, а тут...
   - А тут мы и поединок с капитаном Степановым. - Нахимов улыбнулся и потрепал смутившегося Сергея по плечу. - Далеко пойдете-с, юноша. Живете-с насыщенно и интересно. Я думаю, что нижних чинов капитан Субботин Вам даст-с. Надо мне с Вашим провидцем подполковником перемолвиться. Распорядитесь, Эдуард Иванович, пусть с прапорщиком от вас кто потолковее-с пойдет-с и поможет.
   Тотлебен кивнул и, отойдя на несколько шагов начал отдавать какие-то распоряжения бывшему рядом с ним поручику. А Нахимов тем временем обернулся к Степанову.
   - Ну а насчет поединка, я надеюсь Вы понимаете...
   - Так точно, Ваше высокопревосходительство, я и не собирался.
   - С Вашим умением стрелять, погубили бы такого молодца не за понюх табаку-с. - Сказал Нахимов капитану, а затем, повернувшись к Руденко, укорил его. - А Вы юноша, впредь думайте, прежде чем-с, на поединок вызывать во время войны. За храбрость в отстаивании чести хвалю-с, а горячностью Вашей не доволен-с!
   - Виноват, Ваше высокопревосходительство!
   Неожиданно на помощь заалевшему Руденко, пришел Степанов:
   - Ваше Высокопревосходительство! Прапорщик, конечно, вспылил, но я сам дал ему повод!
   Нахимов улыбнулся, вспомнив как Ларионов, отстаивал честь самого Степанова.
   - Вы господа удивительно встаете друг за друга!
   Адмирал еще раз посмотрел на вытянувшегося и чертовски смущенного своим конфузом Руденко и засмеялся.
   - Капитан!
   - Ваше высокопревосходительство!
   - Постройте своих людей.
   - Слушаюсь! Батарея! Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение На Право!
   Четким шагом, салютуя шашкой, Субботин доложил:
   - Ваше высокопревосходительство! Первая батарея сорок седьмого тяжелого артиллерийского дивизиона по Вашему приказу построена!
   - Здравствуйте молодцы артиллеристы!
   - Здравия желаем Ваше высокопревосходительство!
   На всю жизнь Сергей запомнил эту картину. Залитые солнечным светом земляные валы батареи, блики солнца на стволах стоящих на валгангах орудий, пронзительно голубое небо. Нахимов перед строем. Его высокая, чуть сутуловатая фигура в сюртуке с торчащими белоснежными уголками накрахмаленного воротничка, густые эполеты на плечах. И этот маленький, словно надломленный козырек фуражки, из под которого смотрели мягкие, голубые глаза. Скуластое, живое лицо Нахимова, имело выражение удовольствия и хорошего состояние духа.
   - Братцы! Мне ли говорить вам о подвигах на защиту родного Отечества! Я с юных лет был постоянным свидетелем трудов и готовности умереть по первому приказанию воинства российского! Я рад, что имею в подчинении столь славных артиллеристов, хотя бы рожденных позже нас, предков ваших, но столь, же готовых пожертвовать всем для защиты Севастополя и флота! Спасибо вам большое. От всех нас, живых и павших. Появившись в тяжелый момент, вы и пушки ваши сберегли множество жизней защитников города. И знаю я - не забудут о вашей судьбе и подвиге ратном ни Государь, ни Россия! Отстоим Севастополь!
   -Ура ! Уррра-а! Урра-а Нахимову! Урра-а-а!
  
   * * *
   Лишь только с батареи удалилось начальство, Руденко подозвал к себе Субботин.
   - Ну, ты и отличился, Серж. Надо же - 'жандарма' нашего на дуэль вызвал! А он, между прочим, сегодня на стрельбище цирковые номера показывал. Стрелял так, что пулями центр мишени по кругу выбивал. Дойди и вправду дело до поединка, он бы тебя как муху прихлопнул.
   - А я, в какой-то момент подумал, что он струсил, - в припадке самобичевания признался Сергей.
   - Ха-ха-ха! Ты Серж 'клюкву' на его шашке видел?
   Прапорщик убито кивнул.
   - О какой трусости ты говоришь, если он, на своей КВЖД, получил ее уже в мирное время?
   - Но ведь во время войны, Вы Михал Михайлыч сами говорили, по-разному награды получают.
   -То то и дело, что во время войны. Степанов получил и анненское оружие, и Станислава с мечами в мирное время. Так, что ты Серж с нашим капитаном 'от жандармерии' будь поаккуратней.
   - Постараюсь Михал Михалыч. Только попросить хочу - не называйте больше капитана Степанова 'жандармом' при мне. Очень прошу.
   Субботин внимательно посмотрел на Сержа и, усмехнувшись, кивнул ему головой.
   - Хорошо. Ты о задании Маркова не забыл еще, герой нашего времени?
   Руденко спохватился:
   - Никак нет! Мне людей надо...
   - Знаю, знаю! - Субботин поднял вверх указательный палец. - Выделить прапорщику унтер-офицера, ефрейтора Федорова с двумя рядовыми, буссоль с блокнотом, накормить и отправить на подходящий участок с видом на море. У нас прогресс, однако. Мне Марк-два уже телефонировал. Гриценко!
   - Фельдфебеля к старшему офицеру!
   - Господин фельдфебель...
   От перекуривавших неподалеку нижних чинов отделилась фигура в ладно пригнанной форме, и бегом направилась к Субботину.
   - Ваше высокоблагородие! Фельдфебель Гриценко по Вашему приказанию явился!
   Капитан внимательно посмотрел на Гриценко, постукивая пальцами по пряжке ремня, отдал приказание:
   - В общем, так, фельдфебель. Сейчас берешь Федорова, двух ездовых, и после обеда поступаете в распоряжение прапорщика Руденко. Я надеюсь, все в лучшем виде будет.
   - Не подведу, Вашвысокобродь. А, что делать-то будем?
   - На море смотреть фельдфебель, на море.
   - А что на него смотреть? Федоров таежник, охотник. Я больше в степу бывал. Мы к морю непривычны. Нету опыта!
   - Вот и появится. Был лесной охотник, а станет морской. Куда денешься, если господин подполковник прикажет? Правильно, никуда.
   - Так точно, никуда! Разрешите идти обедать, Ваше высокоблагородие?
   - Иди. Пойдем Серж, и мы пообедаем.
   - А к нам опять гости.
   Руденко кивнул в сторону приближающейся к позиции небольшой колонны солдат и матросов, рядом с которой шли двое оживленно беседовавших между собою молодых офицера. Невысокий, в запачканной землей форме саперный офицер и щеголеватый мичман. Скомандовав остановку и привал, поручик с озабоченным видом направился к стоящим в ожидании артиллеристам. Следом за ним с независимым видом двинулся и мичман. Подойдя к капитану, поручик представился.
   - Поручик Климов, саперная команда. Прибыл по приказу полковника Тотлебена в распоряжение капитана Субботина.
   Хозяева представились и вопросительным видом повернулись к загадочно молчащему мичману. Крепкий молодой человек с русыми волосами стоял, зачарованно глядя на оказавшийся неподалеку открытый зарядный ящик. Артиллеристы понимающе с улыбкой переглянулись и Субботин прокомментировал:
   - Это, прапорщик, называется любовь с первого взгляда. Наш человек!
   - Простите господа! Мичман двадцать шестого экипажа Забудский Григорий Николаевич.
  
   * * *
   Совместный обед, на котором с подачи старшего офицера батареи капитана Субботина была выпита бутылочка весьма неплохого местного вина, немного затянулся. Руденко уже подумывал о том, как бы заканчивать это мероприятие, не обидев хлебосольного хозяина. Но тот и сам, допив то, что оставалось в бутылке, спустя несколько минут вежливо выпроводил всех из своего блиндажа.
   Кстати, этот блиндаж произвел неизгладимое впечатление на Климова. Заметив это, капитан сказал ему, что эти два наката - ерунда. Вот как то вызвали его в штаб корпуса, так там, в пятнадцати верстах от передовой, у инспектора артиллерии корпуса вообще было аж шесть накатов трехвершковых бревен, да еще и рельсы уложены сверху и землей присыпаны. Над тремя большими комнатами! Вот это комфорт и безопасность. Офицеры посмеялись над тем, что некоторые начальники одинаковы во все времена.
   Выйдя из блиндажа, они увидели уже построившуюся колонну из прибывших с Климовым солдат и матросов, с примкнувшей к ним командой Гриценко. Перед небольшим строем стоял, задумчиво глядя на море, повесивший на плечо громоздкий футляр с буссолью Федоров.
  
   * * *
   - Ба, Серж! Твое поручение уже в небольшую операцию превращается. Прав был Павел Степанович - и часа не прошло, а у тебя уже под командой отряд из трех родов войск. Пехота, моряки и артиллерия! Тебе еще кавалерии не хватает и союзники сами сдаваться побегут.
   Любящий посмеяться Субботин не упустил случая пошутить над молодым товарищем. Неожиданно ему ответил мичман.
   - С нашим адмиралом вполне может быть. Он уже многих морских офицеров к пушкам приставил. Ведь офицеров корпуса морской артиллерии не хватает. Приходиться нам грешным артиллерийское дело осваивать.
   Мичману, как он еще недавно считал, не повезло. После отбитого штурма союзники обстреляли позиции русских и шальной бомбой на левом фланге четвертого бастионе были выведены из строя два орудия. Как раз там, где он командовал. И в такое интересное время, когда врагу насыпали перца на хвост, ему пришлось заниматься доставкой поврежденных пушек в мастерские для ремонта. Ремонт грозил затянуться, тем более, что пришел приказ уменьшить количество людей на бастионах.
   Как было сказано - 'для предотвращения неоправданных потерь и отдыха нижних чинов и офицеров'. Все это приводило в уныние деятельную и храбрую натуру любознательного офицера, уже влюбленного в свои пушки. Но сегодня ему повезло оказаться неподалеку от Тотлебена, когда тот инструктировал Климова на предмет помощи артиллеристам Особой Бригады. Услышав озадаченный вопрос подпоручика о том, как он, простой сапер, может помочь артиллеристам, да еще и из Особой бригады, мичман обратился к известному всему Севастополю Тотлебену, буквально напросился на визит к 'сибирякам' сказав, что уж пушкарь пушкаря поймет всегда.
   И вот теперь, у него появился шанс не просто познакомиться с этими загадочными людьми и их внушающими безмерное уважение и интерес орудиями, но и помочь приспособить их к возможной стрельбе по морским целям.
   Сейчас он стоял рядом с прапорщиком, одетым в почти уже привычную для глаз форму неяркого защитного цвета и восхищенно пытался представить, как можно стрелять и попадать в корабль, находящийся на дистанции как минимум в три раза большей, чем та на которую могли послать ядро известные ему орудия. Серж, хоть и признался, что сам по кораблям не стрелял, многозначительно добавив: 'Пока не стрелял'. И добавил, что для их орудий нет ничего невозможного. Под впечатлением от таких слов мичман даже и не заметил, что прекрасные парусные корабли были названы его новым другом 'неповоротливыми корытами'.
  
   * * *
   Подходящее для огневой позиции место на Безымянном мысу, удалось найти достаточно быстро. Прапорщику и лучшему наводчику батареи ефрейтору Федорову приглянулась небольшая ровная площадка. Видно, кто-то раньше хотел построить на этом месте дачный домик с шикарным видом на Северную бухту и на море. И уже очистил площадку от камней, но, видно, что-то помешало. Немного посовещавшись, офицеры решили остановить свой выбор на этом месте.
   Мичман немного смущенно признался, что именно отсюда он бездеятельно наблюдал за бомбардировкой Севастополя с моря в октябре прошлого, 1854 года.
   - Простыл я тогда. С бастиона прогнали, чтобы я инфлюэнцей никого не заразил. Тоже мне, бомбы лопаются, а меня из-за соплей прогнали. Отлеживаться стыдно было. Когда англичане с французами открыли бомбардировку с моря, пришел на батарею, а там все при деле были, меня прогнать задумали. Вот и наблюдал отсюда.
   Серж живо заинтересовался тем, насколько хорошо все было видно, и что именно видел Григорий. Но тот лишь развел руками, сказав, что смотрел не вооруженным взглядом, поэтому в деталях он много из-за порохового дыма не увидел, но точно может сказать, что далее десяти кабельтовых корабли союзников не стояли. Смотрели на бомбардировку и с Северной стороны, но, по словам мичмана, и там расстояние оценивали также Не больше десяти кабельтовых.
   - Простите мичман, я ведь сухопутный артиллерист, кабельтов это что?
   - Десятая часть мили.
   - Почти верста?!
   - Это не та миля, это морская! Ха-ха!
   - Тьфу, Господи, а в этой морской миле сколько сажений?
   Мичман считал "в уме", периодически бормоча: "семь английских футов, сажень, миля, шесть тысяч восемьдесят футов".
   - Восемьсот шестьдесят восемь и две сотых.
   - Спасибо, я сейчас запишу.
   Прикинув расстояние, прапорщик в возбуждении даже притопнул.
   - Отсюда мы их всех достанем! Достанем, Федоров?
   Ефрейтор, сосредоточенно рассматривающий, что-то на море, повернулся к Сержу.
   - Так точно, Вашбродь. Мне бы только снарядов побольше, да и пристреляться надо бы. А то я по кораблям не стрелял раньше ведь.
   - Вон смотри, Федоров. Видишь наши корабли стоят? По такой мишени попадешь?
   - Ваше благородие! На земле то хоть я когда стреляю, на глаз да знаю, сколько до вражины, или там до мишени будет. А здесь... Не пойму я пока, как надо будет. Пробовать надо, стрелять надо. А у нас снарядов - с гулькин нос. Сами помните, как господин подполковник говорил, что бы берегли. Что подвоза теперь долго не будет.
   - Ну, с этим разберемся, Федоров. Не беспокойся. Установи-ка пока, служивый, инструмент.
   Прапорщик кивнул на буссоль и присев в стороне на бревно стал что-то писать и зачеркивать в блокноте, внимательно осматривая местность. Мичман с подпоручиком с интересом наблюдали за тем, как ефрейтор сноровисто устанавливал треногу и крепил на ней какой то прибор.
   - Серж, а что это такое?
   Забудский кивнул на установленную буссоль, в которую уже с любопытством, спрятав руки на всякий случай за спину посматривал подпоручик Климов. Драгоценный прибор аккуратно придерживал давно освоивший его подготовку сметливый наводчик.
   - Батарейная буссоль Михайловского-Турова.
   - А для чего она нужна?
   Не дожидаясь ответа Руденко, мичман произнес, разглядывая угломерный лимб:
   - Пеленгатор с подзорной трубой... Забавно. А что вы им меряете?
   - Она служит для определения азимута стрельбы - наведения орудия в цель по горизонту.
   - А по дальности?
   - Вот здесь, если посмотреть в окуляр, есть шкала для измерения вертикальных углов. Если мы знаем высоту предмета - можем примерно определить дистанцию.
   - Плюс-минус ... - Забудский скептически хмыкнул - я вам секстантом измерю вертикальный угол гораздо точнее, только все равно невязка на такой дистанции с полкабельтова будет...
   Руденко горестно вздохнул:.
   - Понимаете, мы армейские пушкари, не моряки. Опыта для такой стрельбы нет, ориентиров нет привычных, а снарядов мало. Пока дистанцию нащупаем, пока все прочее... В общем, времени немало пройдет. Самое главное - сюрприз для гостей уже не получится, еще и передумают в гости заходить. Зазря только снаряды потратим. Вот и подумал... надо бы в море выйти, ну и в тех местах где их корабли стояли в прошлый раз, - прапорщик, повернувшись к морю, изобразил рукой какую то геометрическую фигуру, - вешки поставить... Пристреляем ориентиры, вешки эти самые, результаты запишем. А потом...
   - ...Господа союзники дисциплинированно расставятся по нашем вешкам, как же... - с иронией продолжил мичман - извините, прапорщик - армеутские фантазии. У вас второй пеленгатор... этого... Туровского, есть?
   - Есть.
   - Тогда будем стрелять по крюйс-пеленгу. Вон там и там - мичман показал на противоположные концы выбранной площадки - поставим ваши пеленгаторы - тут саженей сто между ними будет. Расстояние точно замерим - получим основание треугольника. Затем меряем пеленги на цель с двух точек и решаем задачу для младших классов морского корпуса - как по двум углам треугольника и стороне между ними найти его высоту.
   - Поздравляю, господин мичман - убито произнес Руденко - Вы только что мне про стереоскопический дальномер рассказали...
   - Он у вас есть?
   - У нас на батарее нет, а вот у фон Шведе есть.
   - Так он, наверное, не откажет?
   - Не знаю, его кажется, Ларионов куда-то услать хочет. Я не знаю наверное.
   - В любом случае, с дальномером или с двумя буссолями мы справимся.
   - Все хорошо господа! А чем я вам сейчас могу помочь со своими нижними чинами?
   Прибодрившийся Климов требовательно смотрел на молодого прапорщика. Тот неожиданно смутился.
   - Понимаете... Мне командир батареи, приказал удобное место приглядеть и ему доложить, а не позиции готовить. А уж начальство, - он кивнул в сторону расположения родной батареи, - как то так выразилось...
   - Что мы здесь и оказались. Бери больше, тащи дальше. Понятно. - Закончил за него поручик. - Так в чем же дело? Доложите своему командиру, а мы пока разметим позицию. Я думаю, он одобрит и место и то, что здесь уже люди будут.
   Сергей кивнул.
   - Я ему сейчас донесение напишу, кроки нарисую и с фельдфебелем отправлю. Отсель грозить мы будем ...
   - Турку! - одновременно закончили поручик и мичман.
  
   Глава 19. Тяжело в учении ...
  
   Идея Ремезова сформировать роты по территориальному принципу, чтобы во взводах были уроженцы по возможности одной или хотя бы соседних губерний, в целом дала положительный результат. После того как солдаты перезнакомились в отделениях образовались устойчивые группы земляков.
   Первое, что пришлось освоить предкам, это конечно было оружие. Закрепленный за каждым предком, 'дядька'- земляк, начинал свое обучение с неполной разборки винтовки. Забавно было наблюдать как двадцатипятилетний 'дядька' помогал освоить эту премудрость своему старшему по возрасту подопечному.
   - Слухай сюда. Перво наперво, нажми на защелку магазинной коробки, вытащи нерасстрелянные патроны.
   - Так их тута нет!
   - Знамо что нет, так могут и быть. Разборку надо производить, когда винтовка без патронов. Не дай Бог стрельнешь случайно! И вообче, слухай, что тебе говорят и делай.
   - Слушаюсь 'дядя' Егор.
   - Далее, подаватель и крышку коробки прижми друг к другу, и тащи вот так подаватель. Получилось?
   - Ага.
   - Потом отделяешь штык. Вот так, это надо чтобы чистить винтовку было удобнее. Видишь как?
   - Вижу, счас. Готово! Правильно?
   - Правильно. Теперь открой затвор, нажми на спуск, вытяни затвор.
   - Так?
   - Так. Разбираем затвор. Держи курок, поверни вот так стебель затвора. В таком положении, курок спущен. Боевую личинку вперед. Понял ли?
   - А то!
   - Теперь сам.
   - Так, и так. Далее чего?
   - Показываю. Боевую личинку поверни вот так и отдели от соединительной планки. Вилкой соединительной планки надо вывинтить ударник. Только запомни, пружина может "выбить" детали в разные стороны, крути аккуратно, курок придерживай. Давай делай, я посмотрю.
   - Все вроде?
   - Все. Запоминай как что называется. Курок, стебель с рукояткой, боевая личинка, соединительная планка, пружина, ударник. Повтори.
   Подопечный, старательно повторял. Попутно 'дядька' показывал, как надо чистить оружие, перечисляя условия при которых производят полную разборку.
   - Винтовка хорошая, простая и надежная, но запомни, она любит она ласку, чистку и смазку.
   - Ровно как баба?
   - Даже больше. Да и ты от нее в бою зависишь более, чем от бабы. Ты о ней заботься, и она не подведет.
   - Понял.
   - Теперь собирай все обратно, показывать буду, как заряжать и как целиться.
  
   * * *
   Унтер-офицеров и фельдфебелей собрали в отдельную группу. Чтобы не унижать их 'высокого' достоинства, 'дядьками' при них стали равные им по чину 'попаданцы'. С этими предками было полегче, все были грамотные. Группу возглавлял фельдфебель пятой роты Андрей Перетятько. Он всегда отличался своим мягким южнорусским выговором, а тут он вовсе перешел на малороссийский диалект. Поминутно поминая бисову душу, он довольно скоро добился того, чтобы 'предки' вполне освоились с новым оружием.
   Эта группа первой перешла к практической части изучения правил приемов стрельбы.
   - Слухай Гринчук, притисни приклад до плеча, як бабу притискають, iнакше при пострiлi вiддачею тобi ключицю зламає, або з нiг звалить. Зрозумiв?
   - Так точно!
   - Всiх стосується, панове унтера! З руки стрiляти, в русi при атацi, незручно, просто патрони спалите! У кожного з вас, при собi є упор, колiно. Показую як цiлиться з колiна! Потiм перевiрю!
   Унтера старательно копировали то, что показал им фельдфебель.
   - Я тобi показував бiсова душа, ось так треба на колiно лiктем спиратися. Ось так! А ти що тут показуєш? Це неподобство! Ще раз!
   Провинившийся унтер, старательно осваивал новый прием. Опираясь локтем в колено левой ноги, прижимая затыльник приклада к плечу, тщательно целился в воображаемого противника.
   После того, как Перетятько счел, что все освоили прицеливание с колена он начал учить подчиненных передвижению по полю боя, по-пластунски, короткими перебежками, особенно напирая на то, что во время перебежек, надо бежать зигзагом.
   - От ви, начебто розумний мужик, унтер-офiцер, як бiжиш? Ти повинен прицiлитися вороговi в себе не дати. А ти по прямiй несешся, наче кажеш, "От вiн я! Стрiляйте в мене!" Показую ще раз, якщо не зрозумiєш, будеш картоплю на кухнi всю нiч чистити!
   Угроза чистить картошку всю ночь, не смотря на отсутствие таковой в гарнизоне, действовала безотказно.
   Перетятько ловко перемещался вперед, под воображаемым огнем неприятеля. Потом сказал всем присутствующим:
   - Залiг, прицiлився i веди вогонь поки тво товаришi перебiгають. Треба, щоб супостат весь час був пiд вогнем, щоб цiлиться не мiг. Французи з англiйцями стрiляти будуть стоячи, а ви повиннi стрiляти з колiна, або лежачи. Перейдемо до вивчення стрiльби з положення лежачи.
   Разбив унтер офицеров и фельдфебелей на отделения, новоявленный Песталоцци, начал отрабатывать тему "Взвод в атаке".
  
   * * *
   Обед, раздаваемый из полевых кухонь, произвел на солдат и унтеров еще большее впечатление, чем на офицеров. Правда к густым, наваристым из-за использования тушенки щам и гречневой каше не полагалось обычное мясо 'на лучинках'. С продуктами по нормам шестнадцатого года положение было напряженное.
   Для 'севастопольцев' обед выглядел роскошно, но вот для их 'потомков', привыкших получать на обед три четверти фунта мяса, обед показался не сытным. Слава Богу, полковник Мезенцев расстарался и к обеду каждый получил причитавшуюся норму свежеиспеченного хлеба, а не сухари.
   Некоторые побывавшие на фронте в пятнадцатом году солдаты вспоминали, что бывали дни и даже недели, когда вообще ничем не кормили. Люди вынуждены были ползать на нейтральную полосу, чтобы обшарить ранцы погибших немцев. У тех всегда находился 'железный' паек. Банки с 'гороховой колбасой' пользовались одинаковым успехом по обеим сторонам фронта. Свой неприкосновенный запас, состоявший из банок мясных и рыбных консервов, русские солдаты съедали практически сразу, как только его получали. Надо быть дураком, чтобы хранить запас, если тебя могут убить в любую минуту! А белые галеты, были так вкусны с открытой банкой осетрины!
   Очередь перед полевой кухней продвигалась быстро, в котелок черпаком наливались щи, туда же, вваливалась гречневая каша. У немногих счастливцев, имевших со времен пребывания на фронте трофейные германские котелки, порции были разделенные. В котелке щи, каша в крышке.
   Раздаваемые каждому буханки ржаного хлеба в два фунта весом, тоже были меньше привычных трехфунтовых, но как сказал полковник Мезенцев, надо было экономить, пришлось смириться. Претензии 'потомков' к поварам, облаченным в белые фартуки поверх формы и в белые колпаки, не всегда были понятны 'предкам'. Они были привычны к более небогатому довольствию.
   Унтера и фельдфебели в этот раз получали обед из отдельной кухни. Там и щи были погуще, и сала в каше было поболее. Правда повар сказывал, что такое в первый и последний раз. Откуда появилось "зелено вино" так никто и не понял, но практически все унтера, перед обедом выпили по чарке. Настроение улучшилось, все казалось таким простым и понятным. По адресу осаждавших стали высказываться самые разные слова. И даже совсем непечатные. Суть всего сводилась к простому выводу, 'С нами Бог! Кто на ны?'. Если Господь так помог осажденным, то кто сможет нас победить?
  
   * * *
   Для того чтобы 'предки' поняли какое оружие оказалось у них в руках, Ларионов разрешил, несмотря на острый дефицит, расстрелять каждому из полутора тысяч предков по три патрона.
   Стрельбище организовали в стороне от Северного укрепления, на берегу. Стреляли по отделениям, мишеней с кругами не было. Наскоро вкопали в землю два десятка столбов, долженствующих изображать из себя врагов.
   Людям давали понять, какое смертоносное оружие оказалось у них в руках. Один патрон расходовался при стрельбе стоя с руки, один при стрельбе с колена и еще один, при стрельбе лежа. Не обошлось и без несчастных случаев. Ранения получили солдат и унтер-офицер. Подполковник Ремезов, получил от Ларионова замечание, с выражением сомнения в его соответствии с занимаемой должностью.
   Офицеры с упоением стреляли из 'Наганов'. Возможность за один раз выпустить семь пуль подряд, приводила их в восторг. После стрельбы, правда, пришлось чистить револьверы, тут энтузиазма поубавилось, но все равно оживление присутствовало.
   К вечеру первого дня, все 'предки', и офицеры, и солдаты, вполне освоились с новым оружием. Самое большое впечатление на офицеров 'севастопольцев' произвел капитан Степанов. На рубеж открытия огня, он вышел с 'Маузером'. Стреляя с руки, потом пристегнув деревянную кобуру в качестве приклада, он добился весьма впечатляющего результата. Патронов он не жалел, поскольку имел их изрядный запас. Дал пострелять и некоторым коллегам. Два унтер-офицера, всегда бывшие рядом с капитаном, тоже имели деревянные кобуры с маузерами. Но они своих способностей не демонстрировали.
   До позднего вечера на Северной стороне звучали выстрелы. На фоне звуков канонады артиллерии союзников, выстрелы были совсем негромкие, но они предвещали, что положение осаждавших и осажденных кардинально изменилось. Не будет больше расстрела русских войск на дистанции недоступной для ответного огня. Не будет больше и плотных построений в батальонных и ротных колоннах. Будет передвижение цепью, даже не одной, будет расстрел союзников на дальней дистанции, чтобы сойтись с изрядно выбитым строем врагов в штыковой схватке, всегда бывшей кошмаром для врагов русской пехоты.
   Обучение 'предков' весьма опережало план намеченный Ларионовым. Большую роль в этом конечно играло то, что учили не рекрутов, а солдат имевших опыт службы от трех до пятнадцати лет. Унтера и фельдфебели служили еще больше. Вбитая на уровне подсознания дисциплина, позволяла добиться у них еще больших успехов.
  
   * * *
   Второй день обучения пришелся на день перемирия. Тишина над линией соприкосновения армий, изредка прерывалась звуками стрельбы с Северной стороны. Там продолжалось обучение новых рот. Коренная перестройка методов сближения с противником посредством разворачивания в цепь, была совершенно новым словом в военной науке. По иронии судьбы, метод наступления имел наименование 'французского'. Наступали батальоны 'волнами', разворачиваясь в одну цепь, три роты наступали по фронту, четвертая шла с небольшим отставанием от основной цепи, готовая поддержать наступающие роты на критическом участке. Роль поддержки вызвала особую лекцию подполковника Ремезова перед офицерами.
   За первым батальоном в точно таком же порядке шел второй с таким же построением. Офицеры рот и батальонов должны были находиться позади цепи, управляя движением подчиненных с помощью свистков. Свистки для офицеров 'севастопольцев' делали в морских мастерских, по образцу имевшихся. У каждого ротного командира, вместо барабанщика для подачи сигнала, должен был быть свисток, заменявший и горн и барабан.
   Возникло некоторое напряжение в связи с тем, что командирами рот назначали прапорщиков военного времени 'образца шестнадцатого года', а в подчинение им дали субалтернов в чинах поручиков, штабс-капитанов и капитанов. Полковник Ларионов, правда, сказал, что это временное явление, местничество с которым так рьяно боролся император Петр Великий, совершенно неприемлемо в настоящих условиях.
   - Господа! Я совершенно уверен, что как только вы усвоите новые методы, правила и способы ведения боя, я с полным основанием смогу назначить вас на должности соответствующие вашим чинам. Пока же вы не должны обижаться на то, что вами командуют мальчишки прапорщики и подпоручики. Способы ведения боевых действий, весьма изменились за шестьдесят прошедших, тьфу предстоящих лет. В наше время, никому не нужно, чтобы батальон шел в ногу, никто из солдат не 'срывал' залпа и полк наступал как на параде. Обучитесь, наберетесь опыта, станете самыми лучшими офицерами. Пока ваша задача, впитать все новое, прогрессивное, что появилось за это время. Все впереди господа!
  
   * * *
   Собранные в Морской библиотеке полковые врачи севастопольских полков с огромным вниманием слушали выступление доктора Иванова, которому досужие языки уже прочили большую карьеру на медицинском поприще.
   - Господа! Я отнюдь не ставлю под сомнение ваш профессиональный уровень. Все, чем я могу быть вам полезен, это те знания, что были получены в медицине за тот период, прошедший между вашим и моим временем. Сейчас, я покажу вам те приемы и последовательность в проведении операций присущих военно-полевой хирургии, которые были выработаны гораздо позже. Господь свидетель, что никто из нас, перенесенных в ваше время, ни к чему такому не готовился. Поэтому прошу вас не обращать внимания на некоторый сумбур в моих словах.
   Собравшиеся в зале Морского собрания врачи севастопольских полков сдержанным гулом встретили выступление старшего врача Сибирской бригады, в недавнем прошлом бывшей четыреста восемьдесят пятым Еланским полком.
   На столе в помещении Морского собрания, лежал труп матроса шестнадцатого флотского экипажа, Тараса Наливайко. Импровизированный анатомический театр, в освещении которого при открытых окнах использовались и свечи, был залит светом. Лежавшее на столе тело, молодого, лет двадцати пяти человека, представляло собой лучший образец человеческой породы.
   Развитая мускулатура, стройные ноги, поджарый живот, на котором четко выделялись клетки брюшного пресса, красивой формы руки, все свидетельствовало о том, что, этот образец мужчины, был совершенно не ординарен. Разрешение на демонстрацию медицинских экспериментов было получено от самого Нахимова:
   - Пусть наши врачи учатся, если для этого надобно-с тело погибшего, пусть оно послужит для спасения раненых. Хотя бы и после смерти-с, солдат либо матрос послужит к пользе живых-с.
   Вопрос был решен, и доктор Иванов, лично отобрал тела трех погибших. К сожалению, у него был богатый выбор. Сейчас на столе лежало тело первого из отобранных.
   - Господа сейчас, я покажу вам 'Треугольник Пирогова'- язычный треугольник. Находится он на шее. Нужно его показать, чтобы в пределах его можно было перевязать язычную артерию.
   Не дрогнувшей рукой, Иванов произвел несколько разрезов, дав посмотреть всем, что он имеет в виду.
   Следующим этапом стал венозный угол Пирогова, образованный внутренней яремной и подключичной венами. Иванов продолжал резать безответное тело, вскрывая тайны. Голос титулярного советника звучал бесстрастно:
   - Обратите внимание господа, в левый угол впадает грудной лимфатический проток, вот он виден здесь при разрезе.
   Врачи толпились около стола. Сам Пирогов был в первых рядах. То, что Иванов называл его именем разрезы, узлы и углы, немного коробило великого хирурга, то, что 'угол' был назван его именем, и "треугольник" задело его, но ничуть не повлияло на его жажду знаний о строении человеческого тела. "Звучит, конечно, не скромно, - подумал Николай Иванович, - но дело, прежде всего! Надо обрести знание, которого пока нет. Надо досконально выяснить, как все это выглядит".
   Иванов между тем продолжал:
   - Господа! Все, что я вам буду сейчас показывать, в огромной степени, заслуга профессора Пирогова. В наше время, всем врачебным сообществом, признан его вклад в военно-полевую хирургию. Больше того, я скажу, что Николай Иванович, стал ее основоположником. Принципы, которые он заложил для оказания помощи раненым, с успехом используются в моем времени. Я сейчас покажу трехмоментную ампутация бедра по Пирогову. Костно-пластическая ампутацию голени по Пирогову.
   - Михаил Павлович! - наконец не выдержал Пирогов. - Что Вы все время указываете на меня?
   - Ваше превосходительство! Если в медицине есть название операции, то я его так и называю. Есть и другие названия, методы и способы проведения операций. Их я тоже покажу.
   - Какие?
   - Ампутация бедра по Гритти - перспективный для протезирования метод ампутации при гангрене голени, если невозможно выполнить ампутацию голени. При этой ампутации сохраняется коленная чашечка и создается опорная, длинная и сильная культя, на которой применяется легкий протез без тазового крепления. Операция технически сложнее, чем простая ампутация бедра, но результаты протезирования значительно лучше и сопоставимы по реабилитации с ампутацией голени.
   - А еще?
   - Резекция стопы по Белли - проводится после восстановления кровоснабжения в ноге. Она необходима при омертвении всех пальцев или переднего отдела стопы. Заживление после резекции стопы достаточно долгое, но в результате успеха сохраняется опорная функция ноги в полном объеме.
   - Господа! Давайте же посмотрим, как все это выглядит, - прервал разговор действительный статский советник, доктор Граббе.
   Следующие несколько часов, тела погибших защитников Севастополя служили для демонстрации новейших методов хирургии.
  
   * * *
   Екатерина Михайловна Смирнова, прибывшая в Севастополь с первой группой сестер милосердия Крестовоздвиженской общины под руководством Екатерины Александровны Хитрово, была очень дружна с Екатериной Михайловной Бакуниной. Две москвички, две полных тезки, Катя Смирнова и Катя Бакунина, познакомились в полицейской больнице, что в Малом Казенном переулке. Той самой, что в сорок четвертом году основал доктор Гааз, для бесприютных и малоимущих.
   Когда Великая княгиня Елена Павловна организовала Крестовоздвиженскую общину помощи раненым и больным воинам, и в Петербурге сестры готовились отправиться в Севастополь, Екатерина Бакунина, узнав об этом, решила записаться в сестры. Чтобы испытать себя, она поехала к знакомому доктору, ординатору в полицейской больнице, которую граф Закревский* называл "самой гнусной" из всех московских.
   Именно там, девушки и познакомились. Катя Смирнова, дочь коллежского регистратора, пришла в больницу навестить отца. Ограбленного и избитого чиновника самого низкого ранга привезли в полицейскую больницу и оставили выздоравливать. С помощью жены и дочери, Михаил Павлинович выздоровел и готовился переехать домой.
   Разговорившись, девушки решили ехать в Севастополь в качестве сестер милосердия вместе. Были некоторые препятствия, им хотели отказать. Но когда Катя Бакунина написала в письме Великой Княгине, что 'если дочь Бакунина, который был губернатором в Петербурге, и внучка адмирала Ивана Лонгиновича Голенищева-Кутузова желает ходить за матросами, то странно, кажется, отказывать ей в этом', все устроилось.
   Когда сестринский отряд приехал из Петербурга в Москву, девушек зачислили в его состав. Как настоящие москвички, помолившись в часовне Иверской Божией Матери, они со всеми сестрами приняли благословение митрополита Филарета.
   В Севастополе сестрами распоряжался Николай Иванович Пирогов. Катя Смирнова, очень понравилась великому хирургу своим хладнокровием, умением оказать помощь и быть незаменимой при операциях. Когда непонятно откуда взялась Сибирская бригада, а в операционной появился доктор Иванов, Николай Иванович попросил Катю помочь __________________________________________________________________
   * - Граф А.А.Закревский военный губернатор Москвы.
   новому врачу в операции. Самое удивительное, что Пирогов сам при этом ассистировал коллеге.
   Михаил Павлович (почти Павлинович, как папенька), очень понравился Кате. Уверенный в себе, знающий и чувствовалось опытный хирург. Среднего роста, с приятным русским лицом, добрыми серыми глазами. Очень понравились Кате и его руки, сильные и так ловко управляющиеся с инструментами. Особенное впечатление на нее произвели его слова о том, как можно предотвратить заражения ран стерильными инструментами. Его полные уверенности слова о том, что большинства болезней, даже и в гражданской жизни можно предотвратить простым мытьем рук. В словах доктора, чувствовалось, что он готов выложить очень и очень многое, что все, что он говорил, это лишь малая толика его знаний. Почувствовав за время работы с Николаем Ивановичем непреодолимый интерес к медицине, Катя живо заинтересовалась человеком, который столь много знал. Вечером, после 'представления' устроенного в импровизированном 'анатомическом театре', она поймала себя на том, что постоянно думает о докторе. Николай Иванович, которого все сестры уважали и любили, сказал, что Михаил Павлович, будет гордостью отечественной медицинской науки.
   Катя поделилась своими мыслями с подругой и девушки проговорили целый вечер.
  
   Глава 20. Кому завтрак, кому военный совет.
  
   Завтрак в доме у Нахимова, на Екатерининской улице, куда были приглашены Ларионов, Гребнев и полковник Мезенцев, из утреннего приема пища постепенно перешел в обсуждение создавшегося неопределенного положения людей попавших из шестнадцатого года, на пятьдесят девять лет в прошлое. Особенно усердствовал
   Порфирий Исаевич:
   - Ваше высокопревосходительство, я обратился к адмиралу Метлину, как к лицу, которое отчасти может разрешить вопросы, возникшие у меня и у офицеров 'бригады', - при этих словах, Мезенцев иронично посмотрел на Ларионова, - очень острый вопрос, денежное довольствие и оклад жалования.
   - В чем проблема Порфирий Исаевич?- намазывая масло на кусок хлеба спросил командир бригалы.
   - А в том, Андрей Васильевич, что офицеры видят, что, несмотря на разрушения, в городе действуют две гостиницы и несколько трактиров. В городе, особенно на Северной стороне есть дамы и барышни. Сами знаете, большинство офицеров нашей 'бригады', молодые люди, прапорщики которые отнюдь не все взяты из запаса и отставки. Я бы даже сказал, что последних раз, два и обчелся. Пригласить в ресторан, тьфу ... трактир барышню нельзя, букет цветов купить нельзя. Просто поухаживать с пустым карманом и неопределенным положением, тоже нельзя. Молодежь хочет общаться с девицами, несмотря на окружающую обстановку, жизнь ведь не прекращается от того, что мы вдруг провалились в прошлое.
   - Пусть общается, когда не занята по службе, - неосторожно сказал Гребнев.
   Нахимов с лукавым прищуром смотрел на своих гостей, видимо забавляясь разыгрывавшейся словесной баталией. Мезенцев, высказавший нравоучительным тоном сентенцию об отношениях молодых офицеров с особами противоположного пола и сосредоточенно Разделывавший яичницу в тарелке с помощью ножа и вилки, от слов капитана даже подпрыгнул на стуле.
   - Вы молодые люди, даже не понимаете, как вы неправы! По службе они заняты, но есть и природные рефлексы, особенно у юношей! Кто такие наши прапорщики и подпоручики из военных училищ?
   - Окончившие гимназии, реальные училища, студенты, не окончившие курса, ну и подпоручики военного времени, ускоренного выпуска, - немного подумав, сказал Ларионов.- Люди они конечно молодые, но зачем так заострять внимание на том, что они не смогут поухаживать за барышнями?
   - Затем, что не только поухаживать за барышнями них нет возможности, из-за отсутствия средств, но и положение их весьма неопределенное! Между тем, офицеры севастопольского гарнизона имеют вполне такие возможности.
   - А в чем неопределенность положения-с, спросил Павел Степанович, - о чем вы говорили с адмиралом Метлиным?
   - Ваше Высоко...
   - Без чинов Порфирий Исаевич!
   - Во-первых, продовольственный вопрос. Мы обсудили, Павел Степанович, что нормы довольствия несколько хм ... разнятся, тут требуется и Ваше участие. Во-вторых, это финансы. Деньги, имеющиеся у нас в денежном ящике, да и те средства, которые были на руках у офицеров и нижних чинов, сейчас хождения не имеют. Тут еще и третье!
   - Что же, Порфирий Исаевич?
   - Если мне не изменяет память, то указом ныне здравствующего Государя Александра Николаевича, в 1856 году, какого числа не припомню, изменился класс по 'Табели о рангах' для присвоения личного дворянства. Переход из одного сословия в другое, стал осуществляться по всем видам служб с девятого класса. Право на потомственное дворянство, стал давать чин полковника, сиречь четвертый класс в военной службе или чин действительного статского советника. Чины с четырнадцатого класса по десятый, именовались в будущем, впрочем, не таком далеком, просто 'почётными гражданами'. И еще ...
   - Что же еще Вы нам приготовили? - невежливо прервал своего заведующего хозяйством Ларионов.
   - Это не я, это уже Государь Александр Александрович приготовил. - Усмехнулся въедливый Мезенцев. - В восемьсот восемьдесят четвертом году, чин майора был упразднен. Равно как и чин прапорщика. Классификация чинов сдвинулась, капитан стал восьмым классом в 'Табеле о рангах' вместо седьмого, а прапорщик запаса тринадцатым классом вместо четырнадцатого.
   - Порфирий Исаевич, это все конечно интересно-с, но к чему Вы это говорите-с? И не ответили-с Вы на мой вопрос?
   - Простите Павел Степанович, отвлекли молодые коллеги, - Мезенцев укоризненно посмотрел на Ларионова и Гребнева, - я к тому, что капитан Сибирской 'бригады', это майор вашего пехотного полка, а наш прапорщик, это ваш подпоручик.
   - И что из этого-с? Ведь дело касается, насколько я понял-с столовых, квартирных, и прочих выплат-с? Что сказал-с Метлин?
   - Адмирал Метлин, сказал, что при таких условиях, он не берет на себя смелость, выплачивать жалование, пусть Государь решит как нас теперь считать, какому чину, какие деньги положены. Столовые, квартирные, да и жалованье на его взгляд имеют слишком большую разницу. Этот вопрос, он не взялся разрешить. Сказал, что растраты казенных денег без основания выплат, он допустить не может.
   - Да -а- с! Вопрос. Приказать Метлину я не могу-с. Деньги, не моя епархия-с!
   - Дело не только в деньгах Ваше высокопревосходительство, - Забыв о разрешении Нахимова обращаться к нему 'без чинов' начал говорить заведующий хозяйством, - очень много вопросов возникает и у нижних чинов и у офицеров. Какой будет срок службы, куда они смогут определиться на место жительства. Война войной, но наступит ведь и мирное время! Дадут ли землю для ведения хозяйства? Вопрос о деньгах для офицеров, и простите меня Павел Степанович, для нижних чинов, это только самая вершинка айсберга утопившего 'Титаник'.
   После этих слов, пришлось объяснять Нахимову, что такое 'Титаник' и, причем тут айсберг. Вернувшись к высказываниям Мезенцева, Нахимов клятвенно пообещал написать несколько писем: князю Горчакову о промысле Божьем, приведшим в Севастополь потомков (копия с подачи Ларионова барону Вревскому) и Государю с рекомендациями для капитанов Гребнева и Степанова.
   Несколько тысяч рублей, бывших у Нахимова, он предложил обменять на красивые банкноты времен Николая II. Полковник Мезенцев, несмотря на возражения Ларионова, ухватился за возможность пополнения полкового денежного ящика 'двумя руками'.
   Завтрак у военного губернатора Севастополя превратился в обсуждение хозяйственных, финансовых и продовольственных дел. И если с продовольствием вопрос кое-как утрясли, то с финансами, на уровне Нахимова, решить было ничего нельзя. Пришлось в список тем для обсуждения с Государем, наряду с прочими записать и это.
  
   * * *
   Военный совет союзников, хронологически распался на две части. После смерти генерала Пелисье, временно принявший командование генерал Канробер сначала собрал только французских генералов. Учитывая, что после смерти лорда Раглана, занявший должность главнокомандующего английскими войсками, генерал Симпсон не имел авторитета предшественника, Канробер, узурпировал верховную власть. Мнением турок и сардинцев, Канробер вообще не интересовался.
   Решив в первой части заседания организационные вопросы о перемирии для сбора тел погибших и выноса с поля боя раненых, перевозки во Францию останков генерала Пелисье, генералы приступили к самому животрепещущему вопросу. Как выразился начальник инженеров генерал Ниэль:
   - Вопрос один! Что делать дальше? Атаковать русские укрепления южной стороны города в настоящий момент, это безумие. Какие же способы возможны для достижения целей войны?
   Канробер, несмотря на свою мягкость характера, доказал свое право называться опытным 'африканским' полководцем. Железной рукой утвердил свой план дальнейших действий.
   Из состава союзных войск составить ударный корпус, для форсирования реки Черная, занятия Мекензиевых и Инкерманских высот, с последующей атакой Северной стороны. Для предупреждения действий русских сил со стороны Байдарских ворот, было решено выставить резервную бригаду сардинцев.
   - Не далее как неделю назад русские легко отступили с правого берега Черной речки именно в том направлении. - Давил на своих генералов Канробер.
   - Мой генерал! Хватит ли сил у сардинской бригады? И смогут ли итальянцы удержать русских? - задал вопрос командир второй бригады второй пехотной дивизии генерал Верже.
   - Они обязаны, если придется, пусть лягут костьми, в конце концов, для чего сюда прибыли войска Сардинского королевства? Присутствовать на войне или воевать?
   - Мой генерал, они так ослаблены потерями от холеры, что едва ли смогут выставить в заслон две тысячи человек.
   - А от них больше и не требуется! Пара тысяч стрелков, несколько орудий на высотах, все будет в порядке! Далее, для противодействия резервным силам русских базирующихся на Бахчисарай и Симферополь, необходимо произвести диверсию со стороны Евпаторийского отряда силами двух турецких и одной египетской дивизий в сопровождении кавалерии Искандер-бека и полевой артиллерии.
   - Направление на Севастополь? Опять Альма?
   - Нет! На север, в сторону Перекопа, чтобы отвлечь русских от глупых мыслей о помощи их войскам на Северной стороне. Перебежчик поляк, сказал, что войск на Северной стороне всего пять тысяч человек. Правда, там формируются еще два батальона, этой их Сибирской бригады, но больше еще двух тысяч, русских войск там нет. И не будет. Несколько десятков орудий, с расчетами из моряков, вот и все русские силы. Если действовать быстро, энергично и согласованно, то орудия, которые без сомнения русские перетащили со своих приморских батарей на сухопутный фронт и которые принесли нам так много жертв, не могут быть быстро возвращены обратно.
   - Мой генерал! Будет ли участвовать флот в артиллерийской поддержке войск, штурмующих Северную сторону Севастополя?
   - Несмотря на сопротивление адмирала, - последовал кивок в сторону адмирал Пено, - он, все-таки согласился выделить три линейных корабля и шесть фрегатов для обстрела Северной стороны. Разговор с англичанами, еще впереди, они тоже не хотят рисковать своими посудинами после первой бомбардировки.
   - Что же Вы, мой адмирал, хотели игнорировать наше общее дело? - спросил жгучий брюнет, с усами и бородкой a la Napoléon III, командир первой пехотной дивизии, генерал Гербильон.
   - Мой генерал! - последовал ироничный поклон от адмирала Пено, в сторону Гербильона, - после первой бомбардировки, мы вынуждены были ремонтировать наши корабли в течении трех недель,- естественно нам не хочется повторения пройденного.
   - Я попрошу вас господа не пикироваться! - генерал Канробер, отнюдь не хотел ссор, армии с флотом, и решительно пресек начавшиеся счеты между их представителями.
   Совещание перешло к определению, кому выпадет честь взять Северную сторону. В этом пункте, Канробер, опять проявил 'железную' волю. Учитывая, потери французской армии, он продавил предложение высказанное генералом Боске о привлечении турецких и итальянских войск. На англичан никто не рассчитывал, поэтому было решено, что их позовут позже. От французской армии решено было выделить второй корпус, от итальянцев - корпус под командованием генерала Ла-Мармора, от турок - дивизию Осман-паши.
   Командующим ударного корпуса, Канробер, назначил генерала Боске. Потом стали подсчитывать численность войск, которые будут у него в подчинении. Для начала занялись подсчетом сил французов.
   Вторая дивизия генерала Каму: первая бригада генерала Вимпфена в составе третьего Зуавского полка, пятидесятого линейного полка, первого полка алжирских стрелков, вторая бригада генерала Верже: шестой и восемьдесят второй линейные полки.
   С артиллерией дивизия считалась в восемь тысяч штыков и двенадцать орудий. Второй половиной ударного корпуса французов, предназначено было стать войскам резервной дивизии генерала Гербильона: первая бригада генерала Сенсье, в составе сорок седьмого, пятьдесят второго линейных полков и четырнадцатого стрелкового батальона, бригада генерала Клера, шестьдесят второй и семьдесят третий линейные полки. С дивизией должны были выступать две батареи. Общая численность дивизии составляла пять с половиной тысяч человек и двенадцать орудий.
   После подсчета своих сил, генералы начали считать силы союзников, но в конечном итоге, пришли к общему мнению, что этих самых союзников надо пригласить для разговора.
   Началась вторая часть военного совета. Первым пришел командующий сардинским корпусом генерал Ла-Мармора. Потеряв от холеры своего брата Алессандро, того самого, который предложил ввести в состав итальянской армии берсальеров, генерал отнюдь не горел желанием прославить уроженцев солнечной Италии в битвах с русскими варварами. Но под давлением собравшихся французских генералов, и имея в виду цели своего премьера де Кавура, генерал согласился принять более активное участие в битве 'Европы против Азии'.
   Состав сардинского корпуса после подсчета сил и средств, выглядел так: дивизия генерала Дурандо: первая бригада генерала Феванти: 3-й, 4-й, 5-й и 6-й линейные и второй берсальерский батальоны. Вторая бригад генерала Чиальдини с 9-ым, 10-ым, 15-йым 16-ым линейным и третьим берсальерским батальонами. Дивизия генерала Тротти, состоявшая из бригад генералов Монтескио и Моллара, была по составу аналогична первой дивизии. При каждой из дивизий была артиллерия, состоявшая из двенадцати полевых орудий.
   Сардинский корпус, общим счетом в семь тысяч человек. Его решил возглавить сам генерал Ла-Мармора. Резервную бригаду в тысяча семьсот человек, при кавалерии генерала Савоару, возглавлял генерал Джустиниану.
   Разговор с приглашенными турками, со стороны Канробера, вылился в поток директив. Осман-паша, согласился с Канробер-эфенди, что война и победа нужна туркам гораздо больше, чем франкам. Таким образом, в состав ударного корпуса Осман-паша согласился выделить двадцать два батальона турецкой пехоты и двадцать четыре орудия полевой артиллерии.
   Общая численность ударного корпуса, составила тридцать одну с половиной тысячу штыков, и семьдесят четыре орудия.
   Разговор с заменившим лорда Раглана генерал-лейтенантом Симпсоном, свелся к объяснению плана генерала Канробера. Как уяснил себе британец, план заключался в том, что при атаке позиций блокадного корпуса русских при Евпатории, штурме Северной стороны и одновременном штурме южной стороны Севастополя, несмотря на все ухищрения русских, они не смогут противостоять объединенным силам союзников. Он дал согласие.
  
   * * *
   Из дневника капитана Гребнева.
   После завтрака у Нахимова, наш 'обер-интендант', полковник Мезенцев, быстрой рысью удалился за полковым казначеем, чтобы воспользоваться великодушным предложением адмирала. Андрей счел возможным поговорить с Павлом Степановичем о людях, ставшими впоследствии гордостью и славой России. При упоминании о графе Толстом, почему и как он был отправлен из действующей армии, Нахимов высказал мысль о том, что нельзя выказывать отношение к человеку, тем более офицеру, что жизнь его драгоценна. Дословно он сказал:
   - Нельзя офицеру крылья подрубать, В вашей истории написал он скверную песню и потому был удален из армии. Сейчас он имеет возможность проявить все лучшие качества русского офицера и дворянина. Будет хороший артиллерист. Где Вы говорите, он служит?
   Андрей ответил, что служит Лев Николаевич на четвертом бастионе, самом атакуемом и обстреливаемом укреплением Севастополя. Если в нашей истории (у меня так и просится на язык заменить слова 'нашу историю', на 'нашу реальность'), великий писатель, уцелел и во время осады, и в сражении у Черной речки, то сейчас никто не сможет дать никаких гарантий. А потери для русской словесности и для мировой литературы могут быть совершенно необратимы.
   Нахимов остался непреклонен. Он сказал, достаточно разумную вещь:
   - Если ваш Толстой хороший офицер, его нельзя просто так отправить в Петербург, он будет против, да и любой на его месте был бы против, найдите предлог, не унижающий его чести. Вы говорили еще о нескольких офицерах Андрей Васильевич? Потрудитесь обосновать и их отзыв из армии. Но это должен быть веский довод, не унижающий их чести и офицерского достоинства.
   Я опускаю своеобразие речи Нахимова, записывая только его мысли высказанные вслух.
   Андрей красноречиво посмотрел на меня, и я понял, что обосновывать отправление ценных людей из Севастопольской мясорубки придется мне.
   Нахимов стал писать письма, мы с Андреем стали вполголоса обсуждать, что и как надо объяснить Императору Александру, попутно возник разговор о том, что русские генералы этого времени были готовы положить собственную голову дабы никто не сомневался в их храбрости и презрению к смерти, но думать совершенно не умели или не хотели, а может быть их этому и не учили.
   Нахимов очень заинтересовался моими взглядами на подвиги Тучкова-четвертого, генерала Раевского в сражении у Салтановки, и тем, что тело генерала Кутайсова, так и не было найдено. Я попытался провести грань, между воодушевлением которое испытывают войска, ведомые в штыковую атаку любимым генералом и тем состоянием, которые солдаты и офицеры испытывают в случае его гибели. Первоначальный порыв отомстить врагу, в конечном счете оборачивается растерянностью людей оставшихся без руководства. Примеры из 'нашей реальности', когда полки атаковали германцев во главе со своими командирами, стали для адмирала новым словом в военной науке. Хотя никакой науки в том, чтобы возглавить в критический момент войска не было. Наука, начиналась с момента, когда генерал начинал думать, просчитывать действия противника, рассчитывать свои силы и направлять на критический участок ударный кулак.
   В конце концов, Нахимов выгнал нас из комнаты, попросив дать возможность спокойно и обоснованно написать письма.
   Андрей увлек меня на улицу. Севастопольская улица, именно Екатерининская, представляла собой довольно жалкое зрелище. Всего несколько домов не были повреждены артиллерийским огнем врагов. По моему беглому взгляду, во всем городе неповрежденных домов было не более трех десятков.
   Сегодня, правда, осадные батареи молчат с самого утра, видимо вчерашний 'урок', союзники вполне поняли. На каждый их выстрел, найдется 'шрапнельный град', прореживающий расчеты артиллеристов. Адмирал по этому поводу сказал, что давненько он не ощущал такой тишины. Нет не только артиллерийских выстрелов, нет даже ружейного огня. Такое впечатление, что осаждающие Севастополь союзники, притихли, и готовят какую-то каверзу.
   Андрей после разговора с адмиралом, стал в шутку именовать меня майором. Потом припомнил и рассказ Чехова 'Отменили'.
  
   Глава 21. Черная речка (подготовка декораций).
  
   Батальон штабс-капитана Логинова окопался основательно. Командир батальона не признавал выполнения распоряжений наполовину. Если есть приказ, значит, окопы и траншеи должны быть полного профиля, если понадобятся ходы сообщения, они должны быть отрыты так, чтобы никакая скотина со стороны противника их не увидела.
   Пока была на позициях батарея гаубиц, штабс-капитан, строил оборону с тем расчетом,
   чтобы никто не смог подобраться к позициям артиллеристов. С востока, юга и запада, все было перекрыто позициями его трех рот. Четвертая была в резерве, готовая прийти на помощь с угрожающего направления.
   Подпоручик Шевелев, находившийся при радиостанции, передал приказ полковника Ларионова, и артиллеристы начали готовиться к маршу на Севастополь. Батальон оставался без шестнадцатой роты, без запасов продовольствия, без четкой задачи.
   После того, как батарея ушла в Севастополь в сопровождении роты, штабс-капитан чувствовал себя обворованным. Украли роту! Можно сказать из под носа увели! Связисты, правда, оставались на месте. Запрос по поводу довольствия, принес невнятный ответ о трудностях снабжения.
   Логинов плюнул 'Опять снова-здорово! Чем хочешь, тем и корми солдат. Придется заняться самоснабжением'. Озадачив связистов, Логинов стал ждать ответа, прикидывая свои возможные действия. Приняв решение, штабс-капитан кликнул ординарца:
   - Кузнецов!
   - Я, Ваше благородие!
   - Позови ко мне командиров рот, одна нога здесь, другая там! И поручика Нестерова позови.
   - Слушаюсь!
   Ординарец убежал выполнять приказание, а Логинов стал ждать прихода офицеров, прохаживаясь по окопу и напевая себе под нос песенку, что всегда у него проявлялось при крайней задумчивости.
  
   Верь и надейся - Русь безопасна!
   Русского войска сила крепка!
  
   - Господин штабс-капитан! Депеша из Севастополя!
   Не ожидая ничего хорошего из сообщения, Логинов чисто машинально спросил:
   - Ну, чем нас порадуют?
   - Сообщают, что в лагере союзников началось движение к Черной речке. По всей видимости, они будут пытаться выйти к Северной стороне.
   - Какими силами?
   Державший бланк телеграммы унтер-офицер связист, растерянно произнес:
   - Об этом ничего...
   - Как всегда! Штабные предупреждают! Дай телеграмму!
   - Слушаюсь!
   - Так, о продовольствии молчок, враги идут, задача не допустить, предпринять все меры... Да, что они там, с ума посходили?! У меня всего три роты, а предлагают воевать с корпусом, а то и не одним! Хоть бы роту вернули!
   Штабс-капитан горестно задумался. Вспомнив вчерашний разговор с подполковником Марковым, опять почувствовал раздражение. "Выделить для сопровождения батареи шестнадцатую роту. Хотелось бы, чтобы в такой момент в батальоне было шестнадцать рот вместо четырех, а так только номера у них большие: тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая. Шестнадцатую украли! Можно подумать она у него лишняя была! Тьфу!"
   В это время пришли командиры оставшихся в его подчинении рот и чуть позже подошел батальонный адъютант.
   - Господа, хотел я собрать вас для обсуждения вопроса снабжения, да вот поручик Шевелев депешу с этим умником прислал, обрадовал.
   Офицеры, вымуштрованные штабс-капитаном, ждали продолжения и оно последовало.
   - Унтер-офицер, свободен!
   - Слушаюсь! - гонец развернулся через левое плечо и исчез.
   - Идут на нас, то ли два корпуса, то ли один, начальство само не знает толком.
   - Это даже не смешно! Как раз утром ушла батарея!
   - С орудиями мы хоть против кого бы продержались, а помощь будет?
   - 'Сикурсу' не обещают, продовольствия не посылают, воюйте!
   - А, что господа, ведь им придется Черную речку форсировать? Отрыть окопы, напротив трактирного моста, пулеметы поставить и никто не пройдет, можно еще и дать им переправиться, а потом и положить.- высказал предположение командир тринадцатой роты подпоручик Воскресенский.
   - Идут-то они с обозом? - предположил поручик Носов, командир пятнадцатой роты.
   Лица офицеров оживились. Перспектива сидеть на голодном пайке никого не радовала.
   - Предлагаете поручик выйти на большую дорогу и кистенем помахать?
   - Да что-то вроде того. Раз свои не хотят, так пусть враги кормят.
   - Давайте господа, обсудим предложение нашего 'атамана Кудеяра'.
   Демократично сказал командир батальона, но никого не обманул. Все прекрасно знали, что решения штабс-капитан принимал единолично.
  
   * * *
   Штабс-капитан Логинов Анатолий Михайлович, в статской жизни инспектор классов частной гимназии господина Перепелкина в городе Иркутске, происходил из семьи ссыльного студента, привлеченного по делу петрашевцев. Отца его, Михаила Дмитриевича, не отдали в солдаты и, слава Богу, не вывели на Семеновский плац. Ему просто дали несколько лет поселения в Восточной Сибири. Определили срок наказания в виде ссылки на три года, кстати, при императоре Александре Освободителе, так что командир батальона совершенно справедливо считал, что если попадет в Петербург, то сможет лицезреть собственного papa , в достаточно нежном возрасте.
   Михаил Дмитриевич в Сибири устроился репетитором, а потом и домашним учителем у детей вице-губернатора Восточной Сибири генерал-майора Кишинского Лаврентия Семеновича, который был ветераном Крымской кампании Восточной войны. Он участвовал в Альминском и Инкерманском сражениях, командовал артиллерией отряда генерала Липранди в сражении у Черной речки.
   Нравы в Сибирском наместничестве были довольно простые, в домах губернатора и вице-губернатора собиралось довольно пестрое общество. Там можно было встретить чиновников из ссыльных, бывших польских повстанцев, командированных чиновников из Петербурга, сибирских купцов, промышленников, офицеров гарнизонных батальонов. Приличное общество города Иркутска, сильно отличалось от Петербургского света. Образованных людей в Сибири было крайне мало, поэтому там не особенно обращали внимание на то, по какой причине человек переселился из Центральной России. На первый план выходили его деловые качества и его полезность в деле освоения бескрайних земель.
   Отец Анатолия Михайловича так и осел в Сибири. Женился на дочери мелкого чиновника. Стал служить, постепенно набирая 'вес' в департаменте народного образования. Войну четырнадцатого года статский советник Михаил Дмитриевич Логинов уже не застал, умер в девятьсот четвертом, на шестьдесят первом году жизни. Успел воспитать и направить на путь служения народному просвещению своих трех сыновей. Анатолий запомнил отца таким, каким он стал уже к тридцати пяти годам. Отец был веселым человеком, любил мать, любил своих детей, любил службу. Михаил Дмитриевич, давно избавился от юношеского максимализма, желания изменить все сразу и сейчас, приведшего его в Сибирь. Постоянно разговаривая с сыновьями, он пытался вложить им в сознание мысли о том, что нельзя добиться изменения жизни общества резкими, одномоментными движениями.
   'Только постепенное движение, изменения всего уклада жизни русского общества, просвещение народа, приведет к благоденствию. Первейшая задача человека образованного, передать свои знания людям. Лучший путь для этого, стать учителем!'. Слова отца упали на благодатную почву. Три брата стали учителями, поддерживая традиции семьи.
   В четырнадцатом году Анатолий Логинов, прапорщик запаса, был призван на службу Царю и Отечеству. Попал служить он во второочередную дивизию, формировавшуюся в Саратове.
   Ополченческая дивизия, направленная на фронт во время несчастного Горлицкого прорыва, понесла очень большие потери. Она буквально таяла под огнем тяжелых орудий врага. Прапорщик Логинов, чудом оставшийся в живых в то время, когда жизнь офицера на фронте измерялась даже не неделями, а днями, зачастую часами, выжил под ураганным артиллерийским огнем австро-германцев.
   Мало того, что выжил, людей сберег и при удачной контратаке, рота его захватила два германских орудия. Прапорщик Логинов, согласно статуту получил Георгиевский орден.
   Императорский орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия, позволил ему получить следующий чин. Подпоручик Логинов во время тяжелых боев при отступлении третьей армии генерала Радко-Дмитриева, как имеющий старшинство в чине среди немногочисленных живых субалтернов, возглавил батальон, потерявший почти всех офицеров. 'Старший прапорщик в четвертом батальоне' - так называли его в шутку уцелевшие офицеры полка.
   Батальон дрался удачно, потери в нем были существенно ниже, чем средние по полку. В тяжелом арьергардном бою батальон, оставленный в прикрытие отхода дивизии на новые позиции, должен был погибнуть, но вместо этого, хотя и понеся потери, солдаты подпоручика Логинова вышли из боя победителями, нанесли германцам тяжелые потери, задержали их наступление, вынесли раненных, не оставив их на милость германцев. Подвиг подпоручика вполне оценили, и он через производство получил чин штабс-капитана.
   Редчайший случай для императорской армии! Чтобы прапорщик запаса сделал такую карьеру!? Впрочем, карьера окопного офицера ничуть не занимала Анатолия Михайловича. Жизнь находящихся в его подчинении людей - вот, что заботило его постоянно. Питание такое, чтобы солдатский желудок 'не пел романсы'. Чтобы у солдат всегда было сухое, чистое белье, чтобы можно было вовремя помыться, чтобы, не дай Бог, не было у солдат вшей и разносимой ими 'окопной лихорадки', а тем паче тифа. Чтобы прапорщики, пришедшие с пополнением, не делали глупостей.
   Сам изучавший методы и приемы жизни на фронте каждый день и каждый час, Логинов принуждал к этому и молодых офицеров. И сам он, и командир дивизии, уже не представляли, как можно перепоручить командование батальоном другому офицеру.
   Нижние чины батальона Логинова, готовы были молиться на него. Кто справедлив и относится к солдатам так, как положено отцу-командиру? Логинов.
   Кто ездил в полковые тылы и там орал так, что, ну почти было слышно в передовых окопах? Питание сразу улучшилось. Логинов.
   Кто дал укорот прапорщику Арутеняну, что нельзя давать зуботычины нижним чинам? Опять Логинов!
   Кто достал мыло для помывки после выхода из боев на переформировку? Фельдфебель Глухих? Хрен-та, штабс-капитан!
   Командир батальона удачлив? Еще как! Единственный офицер в полку имеет 'Егория'. Людей в напрасную трату не дает, о пище заботится, да и вообще душа человек. И выругать и наказать может, а вот все равно хороший человек!
  
   * * *
   Батальон, сорванный с места командой Логинова, рыл окопы на новых позициях. Солдаты, конечно, ворчали, как всегда это делают люди, выполнившие очередную работу, а потом должные выполнять то же самое, но на другом месте. Отсутствие шестнадцатой роты, вызывало у командира батальона прямо-таки зубную боль. Он чувствовал, что у него не хватает одной руки. Его обокрали и вот теперь, у него будут проблемы из-за отсутствия этих двухсот человек.
   Местность у Черной речки, там, где предлагал 'помахать кистенем', командир тринадцатой роты подпоручик Воскресенский, штабс-капитан осмотрел лично. Сейчас, в сгущавшихся сумерках, мгновенно, как это бывает на юге, переходящих в ночь, нижние чины готовили позиции.
   Шанцевого инструмента было достаточно. Со времен генерала Скобелева, при каждой роте имелся его носимый запас: лопаты, кирки, топоры и ломы. Со времен Белого генерала появились малые саперные лопатки у каждого нижнего чина. Но вот ротный запас, возимый теперь на повозке, никуда не делся и теперь имел весьма важную роль в рытье окопов. Только русская пехота могла заменять саперов в подготовке позиций, артиллерию в интенсивности огня, да чего уж там, могла и кавалерию заменить в преодолении расстояний.
   Генерал Скобелев учил свои войска таким образом, что 'тридцать верст перехода - это приятно, шестьдесят - уже неприятно, семьдесят пять - тяжело, сто верст в сутки - это крайность!'. Слова Белого генерала, еще не совсем были забыты.
   Батальону пришлось пройти всего пять верст, прежде чем ротные командиры развели людей, указав где и что копать. Руководствуясь депешами, которые ему периодически передавал подпоручик Шевелев, Логинов вполне представлял, каким силам ему придется противостоять со своими шестьюстами штыками и двумя пулеметами. Поминая 'ласковым и незлобивым' словом командира полка, который отобрал у него четвертую роту, увел в Севастополь гаубичную батарею, а теперь предлагает воевать чуть не со всей союзной армией, штабс-капитан, командир четвертого батальона 485-го Еланского полка, волею судеб ставшего в одночасье Отдельной Сибирской стрелковой бригадой, готовился к бою.
   Сведения, переданные этим умником, генерального штаба полковником Ларионовым были скупыми и обрывочными. Но они свидетельствовали о том, что предстоит выдержать бой с объединенными силами союзников. Численность войск противника, те, кто был в Севастополе (им виднее!), оценивали в двадцать, двадцать пять тысяч человек. Хорошо хоть предупредили! Штабс-капитан Логинов уже наверное знал, что в состав войск противника, входят французские войска, перемещающиеся с левого фланга осадной армии на правый, турки вышедшие из своего лагеря и тоже подтягивающиеся к Федюхиным высотам, и вроде бы итальянцы, сменившие расположение на горе Гасфорта, на правый фланг французского лагеря.
   Думая о недостаточности огниеприпасов штабс-капитан обходил линию обороны.
   - Поспешайте братцы! Копайте быстрее! Помните - окоп крепость солдата! - приговаривал Анатолий Михайлович орудующим лопатами нижним чинам.
   Он и сам видел, что работают люди старательно, быстро, без суеты. Но очень хотелось, чтобы все было сделано еще быстрее. Подгонял людей скорее по привычке, понимая, что люди не железные и копать быстрее не в силах человеческих. Чуть в стороне от Трактирного моста, вместо небольшого холмика Логинов приказал отрыть пулеметное гнездо с перекрытием. Для выполнения его приказа, пришлось разобрать несколько повозок, потому что деревьев для устройства перекрытий вокруг не было. Доски с повозок накрытые дерном, вполне соответствовали своей цели. Маскировка должна была получиться удачной. Холмик как был, так и останется на прежнем месте. Штабс-капитан, распорядился, указав размеры и способ постройки командиру пулеметного расчета старшему унтер-офицеру Коробко. Пройдя чуть дальше, он приказал поручику Носову, оборудовать для пулемета запасную позицию. На вопрос поручика, зачем такие сложности, с устройством перекрытий над пулеметным гнездом, Анатолий Михайлович сказал, что нечто подобное он видел на германском фронте. Тевтоны, отнюдь не дураки, стало быть, опыт их надо использовать. Они всегда строили какой-нибудь блокгауз, не позволявший окончательно занять их позиции. Зачастую смеялись над глупыми русскими. А по поводу запасной позиции, попытавшийся избавить свой расчет от лишней как он считал работы Коробко, получил полный отлуп.
   - У вас старший унтер-офицер, семь нижних чинов, с Вами восемь! Озаботьтесь выполнить приказ. Сил и людей у Вас достаточно! Иначе в военное время... Знаете?
   - Так точно Ваше благородие!
   Штабс-капитан отошел, услышав выкрик командира пулеметного расчета:
   - А ну давай золотая рота!
   В то время как основная масса солдат рыла окопы, ходы сообщения, устраивала основные и запасные позиции для 'Максимов', около взвода солдат определяли броды на Черной речке. Дно оказалось илистым и вязким. Брод с приемлемым дном для переправы нашли только один. Около него, тут же начали готовить отсечную позицию для двух взводов.
   Строжайший приказ Логинова, чтобы задний бруствер окопа, с фронта был замаскирован снятым дерном, выполнялся неукоснительно. Фельдфебели, настеганные командами ротных командиров, находясь под внимательным взглядами субалтернов, буквально 'рыли носом землю'. От того, как будут замаскированы позиции, зависело слишком много, чтобы пустить это на самотек. Люди вполне прониклись поставленной задачей и работали не за страх, а на совесть.
   Напротив Трактирного моста и места где разведчики нашли брод, были устроены не только окопы для стрелков, но и еще по две позиции для пулеметов. Основная и запасная.
   - Маловато пулеметов у нас, Анатолий Михайлович.
   - Да, пожадничал командир полка. Поручик, сходите к нашим "маркони", пусть еще раз запросят подкрепление.
   В голосе штабс-капитана послышалось раздражение.
   - Слушаюсь!
   Приняв недовольство командира батальона на свой счет, поручик Смелков отдал честь и ретировался.
   Разговоров и перекуров почти не было. Все спешили сделать тяжелую, но так необходимую солдатскую работу. Поговорить можно и потом. Можно будет затянуться сладкой цыгаркой и поговорить о том, что опять 'англичанка' гадит, какие последствия будут, если не встретить врага здесь, как будут стрелки наказывать представителей трех королей и одного султана в предстоящем бое.
   Пока над отрываемыми окопами и траншеями раздавались только звуки от тяжелого дыхания, хеканье и слышалось как лопаты вгрызались в землю.
   Солдаты батальона штабс-капитана Логинова, готовились встретить 'иностранных путешественников' с полным уважением. Анатолий Михайлович не терпел плохо выполненной работы, нижние чины его вполне понимали, поэтому готовились к бою обстоятельно, со всем старанием.
  
   Глава 22. Черная речка (репетиция оркестра).
  
   - Старина! Ты слышал, что часть армии пойдет на штурм северной стороны Севастополя?
   - Нет, Тимоти, не знаю об этом. А кто пойдет?
   - Генерал лягушатников выделил две дивизии, дивизию турок и всех макаронников.
   - А мы? Разве можно обойтись без англичан?
   - Фузилеры готовы, готовы,
   Сражаться за Англию снова!
   Пропел приятелю начавший разговор, Тимоти Лонг - ординарец командира роты двадцать первого полка королевских фузилеров. Своим ростом он вполне оправдывал свою фамилию. Фигура в шесть футов два дюйма, но довольно сухощавая, чуть сутулая, первое, что приходило на ум человеку, видевшему его в первый раз, было именно определение - длинный.
   Его друг, Джон Стентон, был обычного среднего роста, рыжеватый лондонский кокни. Познакомились они на вербовочном пункте в пятьдесят четвертом году, вместе отплыли из Плимута, побывали в лагере в Варне, счастливо избежали холеры в Болгарии. Вторая волна эпидемии, уже в Крыму, тоже счастливо миновала их.
   В сражении у Инкермана Джон перевязал раненного Тимоти и вытащил его с поля сражения, дружба их окрепла и они поклялись не оставлять друг друга ни в жизни, ни в смерти.
   - Сначала лягушатник и слышать не хотел, чтобы мы приняли участие в этом славном деле. Но потом генерал Симпсон, заменивший лорда Раглана, добился, чтобы участие в штурме Севастополя принял наш двадцать первый полк.
   - Тимоти, а тебе не кажется, что лягушатники слишком много на себя берут?
   - Кажется, старина, кажется, - понизив голос, Лонг продолжил, почти перейдя на шепот, - лягушатники потрясают каким-то ржавым осколком, якобы убившим их солдата на котором есть надпись на английском языке. Их генерал так орал на лорда, что тот не выдержал и умер.
   - Так ведь лорд Раглан умер от холеры?
   - Это официально так объявили, я знаю, точно, француз кричал на нашего командующего такими словами, что не всякий ломовой извозчик знает. Не зря они затевали драки с нашими горцами.
   - Откуда ты все знаешь, старина?
   - Надо иметь приятелей в штабе, будешь все знать. Русские, эти исчадия преисподней, подбросили французам осколок гранаты, на котором якобы надпись на английском языке и теперь те дуются на нас. Говорят, будто это мы виноваты, что штурм провалился и , что мы продавали русским новейшие военные изделия.
   -Глупость!
   - Конечно глупость, но вот осколок есть, и придется объясняться откуда он взялся. Вот так-то старина. Держи ухо востро. Мы еще намаемся с этими пожирателями улиток и лягушек.
   - Да-а-а. Но каковы эти азиаты?! Отбили штурм, поссорили лягушатников с нами, теперь радуются!
   - Я так понял, нам ставят в вину, что мы не атаковали русский редан, якобы пришли, поглядели на ров и ушли!
   - Клевета! Я сам был в штурмующей колонне, и видел как погиб капитан Гоуи со словами: 'Вперед за старую, добрую Англию!'
   - Лягушатники этого не оценят. Готовься, старина, без английских фузилеров, Севастополя не взять!
  
   * * *
   Гладко вписано в бумаге,
   Да забыли про овраги,
   А по ним ходить...
   На Федюхины высоты,
   Нас пришло всего три роты,
   А пошли полки!
  
   Штабс-капитан Логинов, обойдя в очередной раз линию обороны, поговорив с солдатами и унтер-офицерами, знакомыми еще с германского фронта, сейчас напевал старинную народную песню, размышляя, все ли он сделал для успешного проведения боя. В голову ему лезла всякая ерунда, припомнилось даже определение боя, вызубренное к экзамену на чин прапорщика при штабе Одесского военного округа в далеком девяносто девятом году. 'Бой- это организованное вооруженное столкновение двух противоборствующих сторон с целью уничтожения или пленения живой силы противника'.
   - Господи! Какая чепуха лезет в голову! Поручик! У нас все готово?
   Адъютант батальона поручик Нестеров, до перевода в полк, служивший при штабе Ивано-Вознесенского запасного батальона, отнюдь не рвался на фронт. Участию в боевых действиях, сопровождаемому посвистом пуль над головой и разрывами снарядов, он предпочитал спокойную и необременительную службу в тылу. Выбрав в двенадцатом году по окончании Алексеевского училища, местом службы Ивано-Вознесенский запасной батальон, с началом войны Нестеров решил, что вытянул счастливый билет. Фронт с его опасностями и возможностью получить Георгиевское оружие, не привлекал поручика. Гораздо больше Константина Михайловича интересовало, какие блюда подадут в собрании на обед.
   Нет, поручик Нестеров не был трусом, невежественным в военном деле он тоже не был. Константин Михайлович относился к той категории офицеров, которые на службу не напрашиваются, от службы не отказываются. Был он большой гастроном и хорошую пищу ценил превыше всего.
   Все складывалось удачно, до тех самых пор, пока поручик не выиграл у командира батальона в карты. Тот заимел на Нестерова 'зуб' и сплавил его из батальона с первой же маршевой ротой. Хорошие обеды с супами-пюре и дичью, приготовляемые попавшим под мобилизацию бывшим поваром Тестовского ресторана, остались в Ивано-Вознесенске.
   Константин Михайлович начал служить в дивизии, выведенной на переформирование и пополнение. Сначала казалось, что его слабость, будет удовлетворена и здесь. Все было почти как в запасном батальоне.
   Попав под начало штабс-капитана из прапорщиков, правда, Георгиевского кавалера, сначала поручик испытал неудовольствие, но по зрелому размышлению, также подкрепленному близостью к собранию, примирился с судьбой. Пришлось вспомнить чему его учили в училище и впрячься в лямку армейского "бурбона". Получив назначение на должность адъютанта батальона, Нестеров остался вполне доволен.
   В окопы ходить почти не надо, сведения об убитых и раненных подают в строевых записках командиры рот. Собрание с обедами поблизости, чего еще желать?
   И вот новый кульбит: Крымская война, вместо нормального меню, на обед солдатские щи с гречневой кашей и с сухарями - есть чем быть недовольным образованному человеку! Несносный командир батальона, пристающий с рассказами о фронтовых перебоях в снабжении. Нет, чтобы дать команду настрелять дичи и приготовить на кухне хорошую пищу, достойную мыслящего человека. Не-е-т! Логинов подтрунивая над Нестеровым, рассказывал, как голодно бывало на фронте. Претензий к поручику по службе командир батальона не имел, а в том, что его адъютант батальона, честен и в солдатский котел нос не суёт, имел возможность убедиться.
   - У нас все готово Анатолий Михайлович! Окопы отрыты, ориентиры намечены, рассветет, так и все вообще будет благополучно.
   Поручик, первый поддержавший мысль о перехвате вражеских обозов в надежде на заморские "разносолы", деятельно участвовал в подготовке к бою, проявив и знания и умения.
   - Позвольте заметить, господин штабс-капитан, песню которую Вы только что напевали, вы далеко не в той последовательности поете.
   - Что такое?
   - Порядок куплетов не тот. Их вообще около двадцати, а Вы поете два подряд, потом их повторяете, и так до бесконечности. Впрочем, второй куплет, который Вы поете, прямо-таки про нас написан. Тот, что про три роты.
   - Да, тут Вы правы Константин Михайлович. Всего три роты.
   В устье хода сообщения наблюдательного пункта появился ефрейтор-связист, державший в руке бланк радиограммы.
   - Ваше благородие! Разрешите обратиться?
   - Давай сюда скорее, олух!
   Буквально вырвав из руки посыльного лист с записью сообщения, штабс-капитан впился глазами в текст.
   - Кузнецов! Держи фонарь ровнее!
   - Слушаюсь Ваше благородие!
   - Ну вот! Наконец-то, - передавая лист с телеграммой Нестерову, Логинов снял фуражку и перекрестился, повернувшись на восток.
   Поручик стал читать под неверным светом лампы 'Летучая мышь'. Предусмотрительно приобретенная во время переформировки штабс-капитаном лампа, позволяла больше не портить зрение во фронтовых землянках.
   "командиру четвертого батальона штабс капитану логинову тчк
   с получением сего немедленно приступить к оборудованию позиций напротив трактирного моста тчк определить места переправ вброд через черную речку зпт оборудовать окопы напротив сих мест тчк
   немедленно приготовить места размещения еще для шести пулеметов зпт двух батальонов общей численностью в тысяча двести штыков вашей шестнадцатой роты тчк предусмотреть размещение десяти трехдюймовых орудий оборудовать артиллерийский наблюдательный пункт тчк
   согласно приказа военного губернатора севастополя адмирала нахимова зпт вам высылается продовольствие на два дня обеспечьте приготовление пищи и раздачу сухого пайка тчк
   поскольку вы имеете большую возможность время для изучения местности зпт подошедшие на усиление батальоны переподчиняются вам. тчк надеюсь анатолий михайлович на вашу рапорядительность зпт опыт зпт стремление исполнить присягу тчк полковник ларионов тчк "
   - Ну, я вам покажу, 'нас пришло всего три роты'! Ай да Ларионов! Зря я его ругал!
   - Наш"момент", стал мил в момент, простите за каламбур.
   - Хорошо сказали, Константин Михайлович!
   Штабс-капитан торжествовал. С двумя тысячами штыков, пулеметами и орудиями, он был готов дать бой всей союзной армии. Теперь надо распорядиться, чтобы уставшие нижние чины готовили новые позиции; в темноте ночи определить, где лучше всего расставить орудия, прикинуть где, будучи артиллеристом, он сам оборудовал бы НП. Но все заботы отступали перед радостью, что врага встретят не три роты, а три батальона, пулеметы и орудия. Вот только спать его солдатам почти не придется.
  
   * * *
   - Кузнецов!
   - Слушаю Ваше благородие! - тут же отозвался денщик.
   - Разыщи фельдфебеля тринадцатой роты, знаешь его?
   - Так точно, Ваше благородие, фельдфебель Некипелов Митрофан Иваныч.
   Весь вид денщика Логинова показывал, что штабс-капитан задал дурацкий вопрос, но вместе с тем, лицо его оставалось подчеркнуто официальным. При свете 'летучей мыши', бросавшей неровный свет на лицо денщика, Логинов все-таки умудрился разглядеть мелькнувшие в глазах рядового Кузнецова веселые искры.
   - Ну, посмейся у меня еще!
   - Никак нет, Ваше благородие!
   - Смотри! Передашь фельдфебелю, что я велел в том месте, где будет перевязочный пункт, поставить палатки для офицерского собрания. Пусть солдатские палатки соединят так, чтобы места на шестьдесят человек хватило. Офицеров много будет. Да, еще, пусть фельдфебель, где хочет но с десятка два свечей мне найдет. Одной лампой не обойдемся. Все понял?
   - Так точно, все. А сидеть господа офицеры, на чем будут?
   - Не подумал! - штабс-капитан огорченно почесал затылок, сняв фуражку. - Скажи пусть фельдфебель, разберет повозки, снимет бортовые доски, но чтобы скамьи и столы были.
   - Слушаюсь Ваше благородие! Разрешите идти?
   - Погоди. Передашь распоряжение фельдфебелю, пусть все организует, а сам ко мне. И еще, позови ко мне ротных командиров. Все запомнил?
   - Так точно!
   - Вот теперь давай иди, одна нога там, другая, тоже там.
   - Слушаюсь!
   - Анатолий Михайлович, а зачем понадобился фельдфебель?- спросил батальонный адъютант.
   - У него двое рядовых из первого взвода сапоги на вино поменяли. Он шельма об этом конечно знает, а значит, знает, где можно вино добыть.
   - Так как же они умудрились? Ведь до ближайшей деревни ...
   - Бешеной собаке, семь верст не крюк. Фельдфебель, раз допустил безобразие, пусть нижних чинов 'приласкает' и вина для нужд офицерского собрания раздобудет.
   - Так ведь деньги наши, чтобы вино купить не годятся.
   - Дам ему пару своих запасных сапог, чтобы на вино поменял, да в роте у себя, пусть пару найдет. Надо же нам гостей встретить. А ротные командиры озаботятся, чем закусить. Так в складчину и наберем всего понемногу. А почему Вы спрашиваете Константин Михайлович?
   - Так ведь Петровский пост сейчас. Выпивать нельзя!
   - Ну, так и мясного ничего нельзя, а Вы, я сам видел, щи с тушенкой кушали.
   Лицо штабс-капитана приобрело веселое выражение, казалось еще чуть-чуть и он рассмеется.
   - Так в пути и в гостях поста нет?
   - Мы же не в пути.
   Логинов уже откровенно веселился. Нестеров смутился, и начал в ответ мямлить что-то невразумительное. Попытался прочитать молитву Господню, снял фуражку и перекрестился. Командир батальона поспешил успокоить его. Не выдержав серьезной мины, он, смеясь, подал поручику еще один бланк радиограммы и сказал:
   - Давайте я Вам посвечу.
   'штабс-капитану логинову тчк.
   владыка иннокентий зпт архиепископ херсонский и таврический зпт разрешил от поста боярина анатолия и воинов его тчк отец зосима'.
   - Прочитали? Я запрос отцу Зосиме, еще второго дня сделал.
   - Да, Анатолий Михайлович, как же Вы додумались?
   - Надо быть предусмотрительным не только в бою. Придет ко мне 'серая порция', да и спросит, 'почему пост не соблюдается?', а у меня уже и ответ готов. Так-то.
   Поручик взглянул на Логинова с уважением, но по инерции возразил:
   - Солдат то, ведь не спросит у Вас.
   - Завтра объявим, чтобы не ходили и не спрашивали. Пойдемте, Константин Михайлович, пройдемся, посмотрим, как дела идут.
  
   * * *
   Подкрепление подошло в три часа утра, на востоке, за холмами уже появилась розовая полоска неба. Представление офицеров не заняло много времени. Распределив участки обороны между пришедшими, усталых после перехода людей развели по местам, строго-настрого запретив курить на открытых местах. Солдатам еще предстояло дооборудовать окопы, а в иных местах и просто их вырыть. Как ни спешили чины четвертого батальона, но полностью выполнить эту работу они не смогли. Проводниками для подошедших рот стали фельдфебели и унтер-офицеры, сами только что копавшие землю.
   Вместе с пехотой и артиллерией, неожиданно пришла не указанная в радиограмме казачья сотня хорунжего Корнеева. Казаков в ней была половина, а вот второй половиной были солдаты и унтер-офицеры из команды конных разведчиков.
   - Вас хорунжий надо бы уже в сотники произвести. Зачем же вас прислали? Конных атак у нас не предвидится.
   - Господин полковник нас прислал, чтобы мы пленных конвоировали, господин штабс-капитан.
   - Ого-го-го! Делим шкуру не убитого медведя? Не рано? - с сомнением спросил Логинов.
   - Командир бригады сказал не рано, господин штабс-капитан!
   - Действительно, капитан! Полковник Ларионов выразился именно этими словами.
   В разговор вступил прибывший с пополнением офицер в сюртуке, с непривычными галунными погонами и в непривычном чине - майор.
   - Полковник сказал, что у такого распорядительного, опытного и отважного офицера, обязательно будут пленные.
   Логинов смутился.
   Полковника Ларионова он знал не больше месяца и не успел еще составить о нем определенного мнения. С одной стороны, хотя Ларионов из гвардии, 'момент', но не заносчив. То, как полковник избавился от прежнего, вороватого заведующего хозяйством полка, очень понравилось.
   Понравился и новый заведующий хозяйством, которого Ларионов лично выпросил в штабе. Значит, в людях разбирается. Лично храбр, это тоже говорит в его пользу. С другой стороны есть излишняя торопливость, даже не обдуманное принятие решений.
   'Ну, раз полковник, таким образом, меня оценивает, следует довериться его знанию людей, а не думать о необдуманности его действий', - решил про себя Логинов и стал приглашать офицеров в самодельную палатку собрания.
   Поручик Нестеров остался, чтобы проводить артиллеристов к выбранным позициям.
  
   * * *
   Среди прибывших офицеров, командиры батальонов и рот были из состава Еланского полка. Субалтерны были частью из 'еланцев', частью из 'севастопольцев'. У каждого командира батальона, были заместители из 'севастопольцев' в штаб-офицерских чинах. Подполковник Красовский Николай Иванович, и майор, князь Шаликов Иван Осипович.
   Места в палатке хватило всем, свечи которые фельдфебель Некиполов с кровью оторвал от сердца, давали достаточно света. Наспех сколоченные столы и скамьи, были выскоблены и приятно пахли деревом.
   Импровизированная палатка собрания была поставлена в седловине между холмами, и со стороны Черной речки была не видна.
   На правах старого знакомого подполковник Майков, командир второго батальона, как старший из пришедших с подкреплением 'еланцев', попросил немного смущавшегося от того, что в его подчинении оказалось так много офицеров, даже старше его по чину Логинова, довести обстановку до вновь прибывших.
   - Господа, большой карты у меня нет, есть небольшой лист бумаги, на котором я набросал кое-что. Диспозиция будет очень простой. Перед Трактирным мостом, с нашей стороны реки довольно ровная местность. Задачей нашей является следующее. Дать возможность противнику переправится на наш берег в возможно больших силах, отрезать его пулеметным огнем от переправы, а всех находящихся на нашем берегу уничтожить или пленить. Артиллерия наша должна воспрепятствовать вражеской вести эффективную стрельбу с Федюхиных высот и с горы Гасфорта.
   - Смело!- высказал общее впечатление князь Шаликов.
   - Благодарю, Ваше сиятельство, - насмешливо ответил вполне ощутивший себя командиром над всеми присутствующими офицерами Логинов.
   Майор понял иронию, и поспешно извинился. Логинорв продолжил объяснения:
   - Так как сил, даже с прибытием подкрепления явно не хватит на устройство сплошной линии окопов, я принял решение, организовать оборону посредством трех укрепленных пунктов. Я назвал их опорными пунктами. Первый от горы Сахарная Головка, до высоты сто сорок. Второй в дефиле между высотами сто сорок и семьдесят пять. Третий на склонах высоты семьдесят пять.
   На лицах присутствующих 'еланцев' отразилось недоумение. Подполковник Майков, командир второго батальона, очень рассчитывал, что командовать отрядом на Черной речке, Ларионов предоставит ему. Паршивый 'момент', подчинил его, подполковника, штабс-капитану! Собираясь указать невесть чего о себе вообразившему 'старшему из прапорщиков' на безграмотность, подполковник поднял руку.
   - Вы позволите, капитан?
   - Конечно, господин подполковник.
   - Я считаю, что исходя из требований устава, наставления по действиям пехоты в бою, моего опыта, наконец, оборону надо построить в линию по берегу. Таким образом, мы предотвратим форсирование водной преграды и тем самым не допустим возможности атаки врагом незащищенных участков.
   - Союзники, пройдя к берегу между склонами Федюхиных высот и горы Гасфорта, упрутся в нашу оборону. Конечно, в этом месте они перейти Черную речку не смогут, - развил мысль подполковника Логинов.
   - Именно так! Приказ выполнен, враг не допущен на наш берег.
   - Приказ не выполнен! Найдут другое место, переправятся там. Так и прикажете бегать за ними?
   По лицу подполковника было видно, что его бы воля ...
   - Что вы предлагаете делать господин штабс-капитан, - в голосе подполковника почувствовался яд, - если враги пройдут между вашими 'подпорными пунктами'?
   - Не пройдут господин подполковник. Пулеметный огонь во фланг не позволит. Пулеметы будут вот здесь, здесь и здесь.
   Логинов на листе бумаги заменявшем карту показал места пулеметных гнезд и карандашом заштриховал сектора обстрела.
   - Линия обороны вполне может быть удержана не посредством сплошных окопов, а посредством прикрытия этих участков огнем.
   Обсуждение плана штабс-капитана сгрудившимися вокруг стола офицерами сделалось общим. Сомнения у тех, кто привык на германском фронте к многоверстным непрерывным линиям окопов после рассказа Логинова о том, что нечто подобное он видел на германских позициях, были весьма поколеблены. Германцев, их упорство и умение вести оборонительный бой уважали. А после того как, штабс-капитан зачитал боевой приказ, все возражения прекратились. Еще раз, перечислив сигналы, ориентиры, указав линии разграничения между батальонами и буквально опросив всех присутствующих как они поняли задачу, Анатолий Михайлович сказав, что он идет к артиллеристам вышел из палатки.
   Вошедший вместо него Нестеров, пригласил господ офицеров перекусить 'чем Бог послал'.
  
   Глава 23. Евпатория, дубль второй.
  
   Генерал Канробер, в результате военного совета с бывшими на тот момент в его подчинении генералами решил немного изменить свой план диверсии под Евпаторией. Были приглашены новый командующий английским экспедиционным корпусом, генерал-лейтенант Симпсон, и его новый начальник штаба Барнар. В английской армии под давлением Наполеона III, произошла ротация.
   Оставили армию генералы Броун и Пеннефазер. Начальство над легкой дивизией принял Кодрингтон, над второй - Бентлик, над четвертой - Джон Кемпбелл. Из всех дивизий только в одной третьей остался прежний командир Ингленд, да и тот, готовился передать командование Эйру. Многие из английских офицеров, по болезни или за ранами, получившие разрешение возвратиться в Англию, были заменены вновь прибывшими.
   Совет постановил и Канробер принял решение. Не имея возможности, из-за недостатка обозов, совершить большими силами поход в глубину России, и не имея на это достаточно войск, перейти на Крымском полуострове к боевым действиям в поле. Измотать и обескровить русские войска. В Евпаторию вдобавок к турецко-египетским дивизиям, отправлялись дополнительные контингенты из-под Севастополя. В состав отправляемого отряда входили три полка спаги, под командованием генерала д'Алонвиля и шотландская бригада под командованием генерал-майора Ингрема.
   Д'Алонвиль должен был вступить в командование всеми силами союзников в Евпатории и демонстративно начать поход к Перекопу, чтобы оттянуть от Симферополя русские резервы. Дивизии генералов Мак-Магона и Эспинасса, вместе с Сардинской кавалерией, английской тяжелой бригадой и двумя полками французской гвардейской кавалерии должны были после выхода отряда Боске к Северной стороне Севастополя, через Байдарскую долину сделать диверсию в сторону Симферополя.
   Убедившись в бесперспективности прямого штурма Севастополя, генералы хотели перейти к полевой маневренной войне, всегда ранее приносившей успех. У Севастополя решено было прекратить активные действия, усилить инженерные работы по совершенствованию укреплений, чтобы исключить вылазки русских. По предложению бригадного генерала Базена, на осадных батареях решено было возвести высокий бруствер и навесы из бревен, чтобы в случае повторениями русскими обстрела картечными гранатами, дать возможность укрыться артиллерийским расчетам.
   Заявка на лес была отправлена в Варну по телеграфу, а до прибытия транспортов, решено было не дразнить гусей, и вести обстрел русских укреплений исключительно редко. Как сказал Франсуа Ашиль Базен 'беспокоящим огнем'.
   Сейчас в Камышовой бухте кипела работа. На транспорты загружались полки посылаемые в Евпаторию, грузили раненых для отправки в Смирну, в лагере у 'города' Камышина дивизии Мак-Магона и Эспинасса готовились к переходу на Федюхины высоты для последующего победного марша на Симферополь.
  
   * * *
   Дивизионный генерал д'Алонвиль в сопровождении своего адъютанта, лейтенанта спаги Луи-Пьера Мазелля, метался по причалам. Он лично должен был проследить за погрузкой повозок с провиантом и порохом на транспорт 'Сириус', за тем, как кавалеристы заводили лошадей на транспортные корабли 'Контент' и 'Ферми', 'подбодрить живыми словами' рабочих загружавших фуражное зерно.
   Бригада африканских конных егерей одержала немало побед над алжирскими кабилами, сейчас ей предстояло выполнить непростую задачу, перерезать линии снабжения русских от Перекопа к Симферополю.
   Генерал составил себе немного другой план операции, сейчас наблюдая и отчасти руководя погрузкой полков, он прокручивал в голове блестящую мысль, пришедшую в голову еще на военном совете: 'Чтобы там не говорил самозваный командующий Канробер про демонстрацию, именно он, Шарль-Огюст маркиз д'Алонвиль поставит точку в затянувшейся компании. Без снабжения, без подкреплений приходящих в Крым из центральной России, Gorchakov, не сможет долго сопротивляться'.
   Невысокого роста, плотного телосложения, экспансивный генерал, старался поспеть повсюду, чтобы ничего не забыть, за всем проследить, все приготовить к своей миссии. Адъютант, не достигший еще и тридцати лет, едва поспевал за своим сорокапятилетним генералом.
   - Жерар!
   - Мой генерал!
   - Проследи, чтобы егеря не курили на борту вблизи пороха!
   - Слушаюсь мой генерал!
   Полковник Ожерон, командир четвертого полка африканских конных егерей, обычно именуемых спаги, такой же старый алжирский вояка, как и его генерал, отдал честь и стал раздавать распоряжения и указания своим солдатам.
   Глядя на поднимающихся гуськом на борт транспорта спаги, Луи-Пьер думал: 'Маркиз наверняка что-то задумал. Иначе, зачем такой большой запас продовольствия, словно он собирается садиться в осаду? Бегает, суетится, как будто от этой экспедиции зависит судьба войны. По нему не скажешь, что он устал, а вот меня совсем загонял'.
  
   * * *
   После высадки генерал д'Алонвиль, принявший начальство над всеми силами союзников, собранными в Евпатории, предоставив отдых спаги и шотландской бригаде после перехода морем, собрал во временном штабе, разместившемся в доме купца Ермакова напротив православного храма св. Николая, всех бывших в Евпатории командиров союзных войск. Присутствовали: мушир* Ахмед-паша, командиры турецкой дивизии Ахмед-Менкли-паша, египетской дивизии Селим-паша, командующий турецкой кавалерией Искандер-бек, британские и французские полковники, генерал-майор Ингрем.
   Наступление на блокадный корпус русских решено было начать на следующий день одиннадцатого июня (тридцатого мая), в три часа утра. Целью наступления, принятой под давлением д'Алонвиля, был выход к Юшуньскому дефиле. Размещение войск в Юшуни и Карт-Казаке, должно было стать костью в горле у русских. Имевшиеся русские силы из
   ___________________________________________________________________________
   * - Паша первого класса, звание соответствует европейскому фельдмаршалу.
   состава блокадного корпуса, вынуждены будут по мудрому указанию д'Алонвиля или уйти или погибнуть. Подсчет сил и составление диспозиции на завтрашнее сражение заняли не так много времени. Французский дивизионный генерал давил любое возражение в зародыше. В заключение, возомнивший себя вершителем судеб француз сказал.
   - Все решится завтра господа! Судьба всей компании в наших руках и мы не выпустим удачу из рук! Тем же из вас, кто сомневается в удаче, при обороне Юшуньского перешейка, хочу привести в пример русских в Севастополе. Если варвары могут оборонять укрепления протяженностью в семь километров, то уж километровое расстояние мы без сомнения защитим!
  
   * * *
   Поеживаясь от тумана, в предрассветных сумерках, солдаты предназначенных к выступлению батальонов наскоро завтракали, пили кофе и подгоняли снаряжение. Мало кто сомневался в удачном исходе сражения. Русских было мало, подтянуть резервы из Симферополя, а тем более из Бахчисарая, они не успеют. Пока русская пехота и полевая артиллерия дойдет до Юшуни, их будут ждать подготовленные укрепления, опираясь на которые можно отбить любой штурм. Заверения местных татар данные муширу Ахмед-паше, давали твердую уверенность в обеспечении войск продовольствием и строительными материалами.
   В сторону Саки, против русского авангарда выступала правая колонна, под начальством Ахмеда-Менекли-паши. Шесть египетских батальонов, кавалерия Искандер-бека и одна двенадцатиорудийная батарея. Задачей колонны было захватить Саки, укрепиться и сковать русский резервный корпус генерала Шабельского.
   К поселку Тип-Мамай направлялась средняя колонна под командованием самого д'Алонвиля. Колонна состояла из трех полков французской кавалерии с конною батареей, шести египетских батальонов и шотландской бригады.
   Левая колонна, возглавляемая муширом Ахмед-Пашою состояла из двенадцати батальонов
   турок, двух английских драгунских, одного французского гусарского полков и двух батарей. Направлением её движения был путь на север от Евпатории, в сторону поселка Чотай.
   Число всех этих войск достигало двадцати двух тысяч штыков и четыре тысячи регулярной и тысячи сабель иррегулярной кавалерии. Общее число орудий в батареях равнялось сорока восьми.
   Марш, как и было, предписано диспозицией, начался в три часа утра. Стук копыт и звяканье конской упряжи проходящей кавалерии, мерная поступь пехоты, негромкие разговоры солдат, тяжелый звук катящихся на передках орудий, скрип колес обозных повозок, все эти звуки, сплетаясь воедино, как бы говорили смотрящему за прохождением колонны
   вместе с генералом Луи-Пьеру: 'Победа впереди! Впереди победа!'.
   - Луи-Пьер!
   - Мой генерал!
   - О чем ты думаешь, глядя на этих молодцов?
   - Мой генерал! Я думаю, что будет победоносное сражение и Ваше имя украсит список выдающихся полководцев!
   - Льстец! - самодовольно произнес генерал.
   - Отнюдь мой генерал! Я действительно думаю, что будет славное дело!
   - Ты чувствуешь это?!
   - Да мой генерал!
   - Чувства тебя не обманывают! Трогай!
   Генерал и адъютант присоединились к проезжавшей группе офицеров четвертого, любимого д'Алонвилем полка спаги.
  
   * * *
   Высланные на ночь к Евпатории разъезды казаков, наметом неслись к стоянке отряда генерал-лейтенанта Федора Христофоровича Корфа.
   - Сполох! Сполох!
   К дому, где сладко спал генерал, подлетел командовавший разъездами подъесаул Лапшин.
   - Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! Турки!
   Оторванный от самых сладких предутренних снов и поэтому крайне недовольный, начальник резервной уланской дивизии генерал Корф высунулся в окно.
   - Какие турки? Что ты орешь?
   - Ваше превосходительство! Турки вышли из Евпатории, идут на нас!
   - Много?
   - Так точно! Пехота, кавалерия и артиллерия при них.
   - Чёрт побери! Говорил ведь я, что шесть верст от неприятеля это ничтожно мало! А этому ... Адъютант! Поручик Путятин!
   - Я! Я тут, Ваше превосходительство!
   - Передайте приказ, седлать коней, орудия на передки!
   - А как же завтракать?
   Раздался рев недавнего командира лейб-гвардии конно-гренадеров, описывающий умственные способности своего адъютанта.
   Разбуженные уланы Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградского) полка, подгоняемые криками вахмистров, метались у коновязей, седлая коней. Артиллеристы легкой батареи, брали на передки орудия и зарядные ящики. Поселок Тюп-Мамай наполнился заполошными криками, разноречивыми командами, суетливыми сборами обозников, запрягавших лошадей. Казаки подчиненных Корфу шести сотен шестьдесят первого Донского казачьего, быстро и сноровисто оседлали коней, и потянулись к месту построения.
   Одевшись, без помощи камердинера, который вместе с денщиками, торопливо собирали посуду, подсвечники, столовые и письменные приборы, постель; генерал Корф, выехал верхом перед неровным строем своих уланов, артиллеристов и казаков. Зычным, хорошо поставленным голосом, подал команду:
   - По коням!
   - Поэскадронно! Справа по три! Рысью-ю-ю! марш!
   Выглядывавшие в окна домов татары, видя нахлестывающих лошадей повозочных, цокали языками и приговаривали:
   - Якши! Якши урус!
   Появившимся через час французам, татары донесли, что русские ушли в сторону Орт-Мамая.
  
   * * *
   Отряд генерал-майора Терпелевского, уланский эрц-герцога Леопольда (Украинский) полк и две сотни казачьего Уральского полка, стоявший у сел. Тегеша, в пятнадцати верстах к северу от Евпатории, получив известие о движении турок, собрав казачьи разъезды, в полном порядке выступил согласно ранее полученному приказанию на Карагурт.
   Генерал-майор Александр Евгеньевич Терпелевский, командуя отрядом в который входил Украинский полк, надеялся, что фортуна ему улыбнется даже в степи. Его отец, в 'битве народов' под Лейпцигом, командуя в чине майора этим самым Украинским уланским полком, заслужил Георгиевский орден, четвертого класса. Командир первой бригады резервной уланской дивизии тоже хотел отличиться.
   Сейчас, он торопливо диктовал адъютанту донесение о движении неприятеля.
   - Написал Ваше превосходительство!
   - Дай подпишусь. Запечатай, возьми десяток улан, заводных коней на всех и галопом в Лезы, к Шабельскому. Села постарайся обходить, не верю я татарам. Понял?
   - Так точно, Ваше превосходительство! Разрешите идти?
   - Давай друг мой, скачи.
  
   * * *
   Вместо движения на Бозоглу, генерал Корф, считая, что на сегодня дело закончено, расположил свой отряд за оврагом между селениями Кенегез и Кангил. Войсковой старшина Асмолов, получил приказ выслать казачьи разъезды в сторону Перекопской дороги, а командир батареи подполковник Красовский должен был снять орудия с передков и выставить на позицию. Десяток казаков был отправлен в Карагурт, передать приказ Терпелевскому идти на соединение с отрядом начальника дивизии. Солдаты получили разрешение готовить завтрак и принимать пищу.
   Разведка французов, направленная по направлению указанному татарами, обнаружила, что русские совершенно беспечно разбив бивуак, даже не выслали полевых караулов. Отправив донесение об этом генералу д'Алонвилю, лейтенант спаги Ив Лакорн продолжил с вершины небольшого холма наблюдать за русским лагерем.
   Вот появился в стороне от обедающих кавалеристов солдат с раскладным столиком, установил его, застелил салфеткой, разложил приборы. Появился второй солдат, который нес бутылку вина, тарелки с закусками. Потом появился полный человек, державшийся с большой важностью, судя по густым эполетам генерал. Шедший рядом с ним человек со скамейкой, одетый не в военную форму, видимо был или камердинер, или лакей. Генерал уселся за стол, заложил за воротник салфетку, и начал завтракать.
   Глядя в подзорную трубу, лейтенант сглотнул непроизвольно появившуюся слюну и прошипел:
   - Жирная свинья! Черт возьми, когда же подойдут наши?
   Внезапно, от созерцания русского лагеря, лейтенанта отвлек голос принадлежавший полковнику Ожерону.
   - Не ругайся Ив, мы уже пришли. Соединились с кавалерией мушира и пришли.
   - Мой полковник!
   - Показывай, мой мальчик, что тут у нас?
   * * *
   Отряд генерала Терпелевского, шедший на соединение услышал звуки боя примерно за две версты. Французы воспользовались внезапностью и атаковали в конном строю. Построенные в три линии полки спаги устремились крупною рысью к высотам у села Кенегез, где стояла на позиции батарея. Четвертый гусарский полк полковника Валсин-Эстергази, обрушился на бивуаки улан, а оба драгунские полка, приняв влево, угрожали отрезать отступление. Уланы, застигнутые врасплох, бросились к своим лошадям; прислуга батареи растерялась. Только один взвод, выпалив картечью, бросив зарядные ящики, успел взять орудия на передки и ускакал с позиции. Остальные шесть орудий не сделав ни одного выстрела, были захвачены спаги. Сейчас, кавалеристы приканчивали оставшихся в живых, размахивающих банниками артиллеристов.
   Прорвавшиеся к обозу гусары проскакали через лагерь, рубя всех подряд. Обозники не смогли оказать достойного сопротивления и сдались, это несколько задержало атакующих. Примерно половина улан, сумела вырваться из под гусарских сабель и, оседлав коней, галопом устремилась к спасению. Путь им преграждали английские драгуны.
   Терпелевский быстро оценив обстановку, не раздумывая, прокричал старинный девиз:
   - Господа офицеры! Уланы! Казаки! Белая Дама смотрит на нас! Пики к бою! Сабли вон! В атаку! Вперед!
   Украинский уланский, две сотни уральских казаков, склонив пики и обнажив сабли и шашки, бросились в атаку. Ударить во фланг драгунам, смять, дать возможность вырваться из объятий смерти товарищам!
   - Ура-а-а! Ура-а-а!
   Уланы ворвались в строй англичан. Звон скрещиваемых сабель, крики драгун которым пришлось отведать уланской или казачьей пики, ржание лошадей, все смешалось в какой-то протяжный вой! Самоубийственная атака 'украинцев', принесла плоды. Из под удара удалось вырваться большому числу 'елисаветградцев'.
   Генерал Корф, уже второй раз за этот несчастный день вынужденный бежать от врага, сделал это первый. Первым же он и остановился, собирая вокруг себя остатки своего отряда, присоединив подскакавшие сотни донцов, он храбро повел их в атаку, чтобы помочь выйти из боя своим спасителям. Украинский уланский полк и две сотни уральцев, понеся большие потери, вышли из боя. Попытка Корфа отбить пушки, была встречена залпами шотландцев, пришлось трубачам играть отступление.
   Александр Евгеньевич Терпелевский получил свой Георгиевский орден. Посмертно. Но произошло это только спустя три месяца после того, как его тело, предварительно ограбив, закопали в землю турецкие солдаты.
  
   * * *
   Донесение князя Горчакова Государю Императору
   'В этом несчастном деле мы потеряли убитыми, ранеными и пленными до пятисот человек, убит храбрый Терпелевский, захвачены неприятелем шесть орудий. Со стороны Французов убито до ста сорока человек и много раненых. Я высылаю Корфа из армии за оплошность против неприятеля, и прошу Ваше Императорское Величество о назначении на его место князя Радзивила, с производством его в генерал-лейтенанты, так как бригадные командиры старше его. Он служит отлично и притом здоров, свеж и сметлив'...
  
   Глава 23. Фронт крепок тылом.
   Денщик командира полка нашел капитана Гребнева на Северной стороне, куда тот пошёл понаблюдать как солдаты и офицеры девятнадцатого века, осваивают оружие и тактику века двадцатого. Потом рядом с Гребневым оказался командир третьего батальона капитан Михайлов. Мучающийся постоянным жжением в носу и чихая через равные промежутки времени, Николай Маврикиевич втянул Гребнева в разговор о том, какую 'бомбу' в лице тех, кто оказался в Севастополе времен Крымской войны, подсунула судьба новому Императору. Не смотря на болезненный вид, мысли капитан Михайлов высказывал весьма здравые. Начиная с того, что отгородить солдат "еланцев" от окружающих совершенно невозможно, а значит влияние тех, кто никогда не был крепостным, на "севастопольцев"
   обеспечено. Какую форму примет это влияние, предсказать не смог бы и сам Нострадамус. Столыпинская реформа, давшая возможность наконец-то крестьянину иметь свою, не кусок общинного надела, а именно свою землю, обязательно скажется.
   - Это повлияет на поведение людей? - гнусавым голосом спрашивал Михайлов. И тут же сам себе отвечал:
   - Конечно, повлияет! Знание, что так будет, будет свобода от барина - это детонатор к бомбе.
   - Не забывайте, Николай Маврикиевич, крестьяне всегда хотели иметь возможность поделить помещичью землю. А известие, что после реформ Петра Аркадьевича, земля у них появилась, теперь для них будет как красная тряпка для быка.
   - Никто ведь не вспомнит, что у кого-то земля появилась, а кому-то пришлось в пролетарии податься. Все так сложно, так неустойчиво. Войну мы выиграем ... Ап- п-чхи!, но будет ли от этого лучше на Святой Руси? Такой змеиный клубок проблем.
   - Кстати, о конце войны. Есть и еще один аспект, проявляющийся именно после войны. Причем войны, которая ведется не постоянной армией, а армией скомплектованной на основе всеобщей повинности. Есть такие солдаты ...
   Разговор их прервал исполняющий роль посыльного рядовой Власов, которого, несмотря на отчество Иванович, Ларионов зачастую звал Савельичем.
   - Ваше благородие! Дозвольте обратиться?
   - Что тебе Власов?
   - Их высокоблагородие господин полковник вызывают Вас к себе!
   - Куда?
   - Извольте на квартиру, Ваше благородие!
   Гребнев попытался окольным путем, выяснить по какому вопросу его вызывает Ларионов.
   - А кого еще вызывают?
   - Сейчас там их высокоблагородие полковник Мезенцев и их благородие поручик Штейн. А мне надоть еще господина капитана Степанова найтить.
   - Понятно. Капитана Степанова ищи или в Северном укреплении, или на Корабельной стороне, в мастерских.
   - Премного благодарен, Ваше благородие! Разрешите ийти?
   - Иди, 'Савельич'.
   - Слушаюсь!
   Денщик откозыряв и неловко повернувшись через левое плечо отправился быстрым шагом в сторону Северного укрепления, а Гребнев закончил свою мысль, которую прервал Власов:
   - Я на таких, еще после японской насмотрелся, не из запасных, а из кадровых, тех кого призвали в свой срок. Ничего кроме как убивать они не знают и не умеют, семьи нет, они если понимаете меня вкусили боевого азарта и мирная жизнь им кажется пресной.
   - Есть упоение в бою ... Ап-п-чхи! Простите Сергей Аполлнович!
   - Именно так! Питательная среда для преступности и всяческих авантюр. Это вам не николаевская армия, мы еще и с такими людьми намаемся. Однако я пойду, Андрей Васильевич ждать не любит!
   - Зачем же он Вас вызывает? Да еще в такую компанию?
   - Имею большое подозрение о скорой командировке в Петербург.
   - Интересно. Но, надеюсь, еще увидимся?
   - Конечно Николай Маврикиевич!
   * * *
   Открыв дверь в каземат, переоборудованный в офицерскую квартиру, после осторожного стука и услышав 'Входите!', Гребнев усмехнулся, увидев ожидаемую картину. Ларионов, сидя с одной стороны стола записывал карандашом в полевой книжке то, что ему диктовал полковник Мезенцев, сидевший напротив него. Казначей полка, поручик Штейн, скромно сидел на табуретке у амбразуры, видимо дожидаясь своей очереди.
   - Садитесь Сергей Аполлонович! Разделите со мной 'тяжесть многих знаний и многих печалей'.
   - Все шутите, Андрей Васильевич? - укоризненно спросил заведующий хозяйством полка.
   - Да уж, какие шутки? Продолжайте, пожалуйста, Порфирий Исаевич.
   - Так-с, на чем я прервался?
   - Вы говорили о пайке британской армии. - обреченно сказал Ларионов.
   - Вот! Извольте! Я специально узнавал у пленных. У них трехразовое питание, на завтрак, в восемь часов утра: полфунта белого хлеба, золотник чаю, пять с половиной золотников сахару. На обед, в полдень: большой черпак, около полутора фунтов супа, девяносто золотников мяса, фунт с четвертью картофеля или других овощей и тридцать золотников хлеба. На ужин, в шесть пополудни, то же, что и на завтрак. Кроме того, пиво, вино, либо ром, по назначению медика. А у нас?
   - А что у нас?
   - А то вы не знаете!?
   - Так ведь во время завтрака у Нахимова, кажется, договорились, что людей будут кормить из запасов гарнизона Севастополя?
   - Но каков паек Вы знаете?!
   - Так у меня для этого и есть заведующий хозяйством полка! Впрочем, тут Вы правы! И что у нас с пайком?
   - Основанием продовольствия служит ржаной хлеб, выпеченный из муки грубого помола, три фунта в день на человека. И кто-то распорядился, дабы 'не отвлекать нижних чинов от боевых действий и ввиду отсутствия дров в Севастополе', заменить хлеб сухарями которые изготавливают за пятьсот верст и везут ничем не прикрытыми при любой погоде.
   Представляете, в каком виде их привозят?
   - Я видел, как нижние чины севастопольского гарнизона, с удовольствием ели хлеб, когда их кормили с наших полевых кухонь, - вставил 'свои пять копеек' Гребнев, - они уже давно свежего хлеба не видят, если только матросские жены не испекут, а у нас полевая хлебопекарня имеется.
   Мезенцев, благодарно посмотрев на союзника, продолжил:
   - Сами знаете, что от употребления в пищу одних сухарей приключается ...
   - Сухарный понос. А сколько у нас осталось муки?
   - На один день.- Моментально ответил Мезенцев. - Далее, полагается половина фунта крупы на человека. Картофель и в мирное то время в паек не входил. Мяса, в севастопольском гарнизоне, полагается лишь по семь фунтов в месяц на каждого строевого нижнего чина; нестроевые получают половину, а денщикам вовсе не положено. Но зато, здесь положены нижним чинам винные порции. Государь император Николай Второй, больше заботился о пропитании солдат на фронте, и о трезвости народа, нежели его дед.
   - Это сколько же раз в неделю и по сколько, получается дача мяса?
   - Строевым три раза по полфунта, нестроевым два раза.
   - Дела-а-а!
   - Так ведь и этого нет! Сейчас практически мясо заменили салом, а у нас и мусульмане в полку имеются и евреи! Их чем кормить прикажете, одной кашей? Вместо свежих овощей, для приготовления супа, используют сушеные! Причем овощи эти привозные из-за границы!
   Ларионов, быстро сделав пометки в полевой книжке, спросил:
   - А как же с употреблением пищи на сале обходятся мусульмане из севастопольского гарнизона?
   - Никак, господин полковник. Нет их в войсках. - встрял поручик Штейн,- 'налог кровью' платят великороссы, малороссы, белорусы, есть немного евреев, но эти в основном на флоте, есть немного поляков. В это время мусульман, кроме горцев служащих в Петербурге в Императорском Конвое, в русской армии нет.
   - Надо как то решить вопрос. У нас во втором батальоне есть прапорщик Салахов. Он татарин из Казани, пусть займется, вроде есть какое-то правило или закон у них на такой случай. - высказал предложение Гребнев.
   - Хорошо. А что с евреями? Офицеров евреев у нас точно нет, если только кто из выкрестов.
   - Я займусь этим, - недовольным голосом сказал Мезенцев, - но с мясом надо что-то решать. Люди привыкли получать свои три четверти фунта на лучинках. Замена мясной порции отпуском добавочных денег, на которые в Севастополе мало, что можно купить, да еще и такими малыми суммами как полторы копейки в день на человека, при здешней дороговизне, это ...
   - Понятно Порфирий Исаевич. Думаю надо сделать так. Взять немного средств из денежного ящика, командировать двух офицеров и взвод из команды конных разведчиков; проехать по ближайшим деревням, купить овец, коз, может быть волов, пригнать и забить. Отберите солдат, которые со скотиной умеют управляться, да и вообще, купить любые продукты какие продадут.
   - Будет исполнено.
   - А с чем Вы пришли, поручик?
   - Я собственно, господин полковник, не один пришел, а с Порфирием Исаевичем. Речь о денежном довольствии.
   - Господа, давайте сделаем перерыв, а то от ваших суткодач гороховой колбасы, норм расхода перца и лаврового листа, уже голова кругом.
   - Воля Ваша, Андрей Васильевич, а только вопрос этот очень важен. Со всех сторон важен.
   - Согласен с Вами, согласен, но дайте передышку!
  
   * * *
   После того, как поручик Штейн чуть не довел до белого каления Ларионова выкладками о месячных и ежегодных выплатах кавалерам Георгиевских крестов и медалей разных степеней; подсчетом причитающихся походных, столовых, квартирных, разнице в окладах годового жалования офицерам в девятьсот шестнадцатом и восемьсот пятьдесят пятом годах, появился капитан Степанов.
   Капитан, с разрешения командира полка, присел на лавку рядом с Гребневым и внимательно слушал окончание разговора. Наконец, 'выпив кровь' у Ларионова, финансист и хозяйственник удалились. Мезенцев пошел решать вопрос с питанием инородцев, Штейн, пошел расписывать ведомости.
   - Уф! Ну, задали они мне жару! А, что Леонид Михайлович, 'минный крейсер' готов к постановке заграждения у берегов Отчизны милой?
   Степанов не принял шутливого тона и начал, было, обстоятельный доклад, но был прерван Ларионовым буквально с самой первой фразы:
   - Нет, нет, Леонид Михайлович, я Вас позвал не столько за тем, чтобы узнать, как обстоят дела в нашей 'минной дивизии', вопрос совсем другой и он гораздо глубже, нежели уничтожение вражеского флота. Дело не касается службы. Впрочем, это с какой стороны посмотреть.
   - Внимательно слушаю Вас Андрей Васильевич.
   - Я, Вас, Леонид Михайлович, мало знаю. Как Вы воспримете мои мысли, могу только гадать, извините за прямоту.
   - Я тоже мало знаю Вас, Андрей Васильевич. Но отношусь к Вам после случая на совещании, там, у Нахимова, с большим уважением.
   Ларионов поморщился.
   - Пустое! Раз вы прикомандированы к полку, Вы мой офицер. А вот отношение Ваше к теперешней жизни, очень хотелось бы узнать.
   - Вы хотите знать мои умонастроения, с целью привлечь меня к выполнению определенной миссии?
   - Я уже говорил, что моё лицо, это открытая книга для Вас.
   - Нет, просто у меня хорошая память, а с момента нашего первого разговора прошло всего четыре дня. Хотя они и были очень насыщены событиями, я помню все. Если Вас интересует, как я отношусь к наличию в России рабства, я выскажусь.
   - Очень интересует. Если не трудно, начните с краткого рассказа о себе.
   - Хорошо. Мой дед по отцу был ссыльным в Иркутскую губернию. Ходил в народ, если Вы помните такое выражение, и дошел до Сибири. Дед по материнской линии - бывший государственный крестьянин. Таким образом, к крепостному праву, у меня отношение самое негативное, хотя в моей родне перед отменой зависимости за помещиками не числился ни один предок. Семья у нас небогатая. Я в девятьсот первом, окончил Иркутское юнкерское. Вакансию выбрал в девяносто четвертый Енисейский полк. Учавствовал в несчастной Японской войне. Вместе с полком был в бою под Куангуалином. Был ранен. За время, которое провел в дороге к месту излечения, в город Новониколаевск, насмотрелся на наши железнодорожные порядки. Захотелось их исправить, простите мне такое юношеско-максималистское желание. Когда полк после войны выходил к месту квартирования, подал рапорт о желании учиться в Ковельской железнодорожной офицерской школе. Окончил школу в девятьсот шестом и получил назначение на КВЖД.
   - 'Счастливая Хорватия'?* - с подковыркой спросил Гребнев.
   - Да, именно так. - Не принимая шутливого тона полкового адъютанта, ответил Степанов и продолжил, - Из-за тех порядков, которые установило тамошнее руководство: воровства, присвоения казенных средств, и прочих мерзостей, я стал добиваться поступления в Корпус, надеясь предотвратить своими последующими действиями эти безобразия. В десятом году окончил курсы и получил назначение в Харбин. Служил при штабе Заамурского округа пограничной стражи.
   - У генерала Мартынова?
   - Да при штабе Евгения Владимировича. Политическим сыском не занимался, в основном
   аналитическая работа в отделе противодействия хунхузам. Но и в 'острых акциях' пришлось поучаствовать. С четырнадцатого года, писал рапорта об отправке на фронт, когда удовлетворили, попал в Ваш полк. Знаю китайский и немецкий языки. Вот и все обо мне.
   - Спасибо. В общем-то, более ничего, наверное, и не надо. Ну, что господа 'карбонарии', давайте разбираться с нашим "заговором".
  
   * * *
   Слово первым взял, ранее "допрашиваемый" капитан Степанов.
   - Я извиняюсь, Андрей Васильевич, но надобно, чтобы Вы вполне представляли, какие
   умонастроения имеются среди нижних чинов оказавшихся вместе с нами в столь необычных обстоятельствах.
   - Любопытно. И что же Вы, Леонид Михайлович, взялись за жандармское ремесло?
   - Андрей Васильевич! Меня в полк направил особый отдел штаба дивизии. В сферу моих интересов и служебных обязанностей, входит и изучение настроений нижних чинов. От того, что обстоятельства и время действия полка сменились другим театром, я не счел себя вправе освободить себя от обязанностей, возложенных на меня ранее. Если угодно,
   ______________________________________________________________________
   * КВЖД, в это время руководил генерал Хорват, прославившийся мздоимством и казнокрадством.
  
   то гораздо позже, в шестнадцатом году века двадцатого. В этом плане то, что произошло раньше, что позже, не могу до сих пор определиться. Двадцатый век, неожиданно превратился в век девятнадцатый, но обязанностей моих с меня никто не снимал...
   - Вы не обижайтесь, пожалуйста, Леонид Михайлович, это я неудачно пошутил, совершенно не собираясь Вас обидеть. Так, что Вы хотели сказать?
   Степанов достал блокнот, перелистнул несколько страниц, и начал высказывать свое мнение:
   - Я нашел несколько человек из четвертой и шестой рот, которые согласились рассказать об умонастроениях нижних чинов. Думаю, что такие же мысли высказываются в других ротах и батареях, дело не в фамилиях и званиях, поэтому я их опускаю.
   - И что же говорят у нас в ротах? - спросил Гребнев.
   - Если разбить основную массу высказываний, на категории, то мысли нижних чинов делятся на три основные группы. Вопрос о земле, вопросы о продолжительности военной службы, вопросы, если так можно выразиться о легализации. К последней категории относятся рассуждения об отношениях с не родившимися еще родителями и с давно умершими для наших солдат родственниками.
   Имеются еще вопросы профессиональных занятий: как-то сверхсрочная служба, работа по еще не существующим профессиям и специальностям. Это занимает людей гораздо меньше. Есть еще и чисто ностальгические высказывания с сожалением об утраченных семьях. Но это касается, я думаю, всех нас.
   - Вы, Леонид Михайлович, изложили это письменно?
   - Так точно.
   - Это будет первыми тремя пунктами. Это касается, прежде всего, всех нас. Теперь перейдем к более общим вопросам. Отмена крепостной зависимости, всеобщая воинская повинность, развитие промышленности, путей сообщения и торговли.
   - Я, Андрей Васильевич, с помощью нашего инженера кое-что набросал по промышленности и железным дорогам. Командир восьмой роты, поручик Рыбаков, до войны, служил в саратовском земстве, статистиком. Знающий специалист в земельном вопросе. Пишет сейчас все, что помнит о реформах Столыпина.
   - Уже хорошо, Сергей Аполлонович. А что еще можно получить от нашего инженера?
   - Можно еще получить его рассуждения о рабочем законодательстве. Он сейчас пишет свои соображения по поводу продолжительности рабочего дня, компенсаций из-за увечий, полученных на работе, оплачиваемых отпусков и многое другое.
   - Неплохо. Сергей Аполлонович, напиши, пожалуйста, все, что ты знаешь о кораблестроении. Тенденции, направления, перспективные типы кораблей. Я конечно не специалист в этой области, но не хочу, чтобы в нашем флоте были всякие уродцы. Казна не бездонная, а один броненосец стоит как ...
   - Слушаюсь. Помимо кораблестроения, неплохо бы указать на такие свойства человеческой натуры, как любовь к риску. - капитан Гребнев, решил вставить свои 'пять копеек': - Некоторые из молодых солдат, умеющие только убивать и привыкшие все вопросы решать с помощью оружия, не смогут себя найти в мирной жизни. Да тут еще и право крепостное ...
   - Простите, Сергей Аполлонович, - встрял Степанов, - Я про это и говорил, когда упоминал настроения нижних чинов. Поехать в деревню и разобраться с помещиком, по приказу которого брата деда запороли, такое тоже высказывалось. Это может привести к очень тяжелым последствиям.
   - Согласен, - после некоторого раздумья сказал Ларионов, - Это тоже должно быть в наших тезисах. Мы, конечно, прекрасно себе представляем, что наше появление здесь и сейчас, вызовет большое влияние на всю российскую жизнь. Надо не только победить в войне, но и свести к минимуму возможные последствия общения наших солдат и офицеров с теперешним обществом. Сделать это может только Государь, проведя быстрые реформы. Надо реформы проводить все и сразу.
   - Это же такая мина! Сами понимаете, господин полковник! - влез Степанов.
   - Да! Это основной вопрос! Но, необходимо также сделать записи о воровстве, царящем в деле снабжения армии.
   - Да все, что сейчас происходит со снабжением армии, требует самого глубокого расследования действий поставщиков, и решений продиктованных военным временем. Вплоть до расстрела. - Опять подал голос Степанов.
   - Вы Леонид Степанович, и возьмете на себя эту тяготу. Лучше Вас никто не разберется. О всем, что творилось, Простите господа, о всем, что творится необходимо рассказать Государю. Его Величество государь Николай Павлович, бывал довольно жесток с теми, кто обкрадывал армию, надеюсь и его сын, поступит в аналогичных обстоятельствах соответственно. У нас, у всех, очень много, если можно так выразится имеются послезнания. Я напишу о военной реформе, наших хозяйственников потрясу по финансам, а Вас, Леонид Михайлович, кроме соображений об искоренении воровства, попрошу написать отдельно развернутый доклад по вашей прошлой специальности. Все, что можете вспомнить. Начиная с поставок продовольствия до процесса 'петрашевцев'. Само собой необходимо упомянуть о господах из 'Народной воли', причастных и не причастных к покушениям на Государя, вплоть до самых последних веяний в этой публике, бывших в шестнадцатом году. В конце концов, надо укреплять тыл, чтобы был крепок фронт. А то в японскую войну наша с позволения сказать 'интеллигенция', микадо с победами над нами же и поздравляла. Справитесь с таким объемом писанины?
   - Будет исполнено.
   - Вас Сергей Аполлонович, обязываю написать все, что Вы знаете о 'танках', о 'позиционном тупике' на Западном фронте, но и развитие флота, тоже от Вас никуда не денется. Пишите господа. Чем больше вы напишите о том как будет развиваться техника, тем меньше затрат придется иметь нашей Родине!
  
   Глава 24. Черная речка (концерт) I.
  
   Из- лекции читанной в 1892 г. на кафедре истории военного искусства Императорской Николаевской академии Генерального штаба.
   ' ... Господа! Сегодня мы переходим к изучению одной из интереснейших тем, которая наряду с темой Наполеоновских походов является краеугольным камнем в изучении истории военного искусства. Это вторая часть Восточной войны, после появления на Крымском театре Отдельной Сибирской Стрелковой бригады. Для тех из вас, кто хочет узнать о тогдашних событиях и понять чувства их участника, могу рекомендовать книгу генерала Рокотова 'Прапорщик пехоты'. Там описаны чувства, мы же сейчас, займемся сухим изложением фактов.
   В прошлый раз, мы рассматривали действия противоборствующих сторон со второго сентября восемьсот пятьдесят четвертого года по май пятьдесят пятого. Критическое положение, в котором находился Севастополь к исходу мая, с появлением в июне в составе войск Отдельной Приморской армии батальонов бригады Ларионова-Крымского, резко изменилось к лучшему.
   Одно перечисление того нового, что было привнесено в военное искусство во время Крымской компании, занимает достаточно обширный раздел в истории. Для примера я перечислю лишь отдельные моменты, которые, не являясь предметом рассмотрения в материалах данной лекции в полном объеме, будут, безусловно, изучаемы вами на других кафедрах.
   Итак. Впервые в истории, во время этой войны были применены русскими войсками, такие новшества как:
   Применение пулеметов и магазинных винтовок на поле боя;
   Сосредоточение пулеметного огня на относительно небольшом пространстве в обороне;
   Использование пулеметов для ведения огня не только по фронту, но и во фланг наступающему противнику;
   Использование так называемого 'кинжального' пулеметного огня;
   Поддержка наступления огнем ручных пулеметов находящихся непосредственно в стрелковой цепи, и огнем станковых пулеметов при движении оных 'перекатами';
   Наступление на позиции противника стрелковыми цепями, повсеместно в мире теперь в мире называемом, 'русским способом атаки';
   Также впервые в мире, укрепления, возводимые сибирскими стрелками, находились не на поверхности земли, а были заглублены. Офицеры Сибирской бригады, творчески подошли к идее ложементов и апрошей, превратив их в стрелковые окопы и траншеи;
   Впервые были применены инженерные заграждения на местности в виде малозаметных препятствий;
   Впервые на поле боя был применен сосредоточенный ружейный огонь при отбитии атаки тяжелой кавалерии. Следствием этого была последовавшая отмена деления кавалерии в русской армии на легкую и тяжелую. В дальнейшем было низведение кавалерии до роли второстепенного рода войск, используемой сейчас повсеместно для разведки, охраны и за редким исключением в рейдовых операциях;
   Впервые была применена маскировочная окраска полевого обмундирования, делающая малозаметным солдата и офицера на поле боя.
   Можно еще долго перечислять, что было впервые применено. Это касается способов применения артиллерии, управления ее огнем с закрытых и открытых позиций, это применение 'нервов войск' - подразделений связи и их совершенно новой на тот момент материальной части и так далее.
   Моей задачей, в данной лекции, будет освещение одной из страниц этой славной для военной истории России войны, а именно боя у Инкермана, на Западе неправильно именуемого сражением у Черной речки.
   Господа! Для начала давайте вспомним, чем различается бой и сражение. Как известно, сражение, это решающее столкновение противоборствующих сторон, результаты которого приводят к кардинальному изменению положения на театре военных действий. По результатам Инкерманского боя, положение на Крымском театре кардинально на момент его окончания не изменилось. Войска союзников, продолжали находиться у стен Севастополя, и хотя командовавший ими на тот момент генерал Канробер отказался от открытого штурма севастопольских укреплений, сил у врага было еще много. Разгром Сардинского корпуса, и пленение части его сил не привел к выходу Сардинского королевства из войны, напротив, в Крым из Турина были направлены подкрепления. Причем для отправки войск, потребовалось очень немного времени.
   Существующая на Западе точка зрения, что произошло сражение, базируется исключительно на подсчете потерь войск союзников участвовавших в этом бою. Да, потери у них как принято называть были огромными, но для всей осадной армии, они были только чувствительными. Сейчас, когда на поля сражений выходят миллионные армии, потери в одном бою доходящие до двенадцати тысяч убитыми, ранеными и пленными, уже не кажутся никому такими огромными. Десятого июня, для генерала Канробера и войск союзников, они показались чудовищными, особенно после отражения штурма 'трех отроков' седьмого июня. На надеждах союзников отрезать Севастополь от Бахчисарая и выйти к укреплениям Северной стороны, был поставлен жирный крест.
   Но вернемся к Инкерманскому бою. Бой, как опять же вам известно, это, организованное вооруженное столкновение двух противоборствующих сторон, с целью уничтожения или пленения живой силы противника. Организация и проведение Инкерманского боя его Высокопревосходительством генерал-полковником Логиновым, в то время имевшим вовсе небольшой чин штабс-капитана, предмет рассмотрения данной лекции.
   Господа! Запишите в своих конспектах название: 'Огненный мешок'.
   У многих, в том числе и у непосредственных участников событий, есть недоумение, почему русскими войсками в этом бою командовал офицер в таком небольшом чине, хотя под его началом находились офицеры старше его чином. Могу рекомендовать вам брошюру профессора нашей кафедры, генерала Высоковского 'Местничество'.
   От себя могу сказать следующее: подчинение в боевой обстановке хотя бы и старшего по чину офицера, младшему владеющего знаниями на участке сражения, произведенное впервые в Русской армии, благотворно сказалось на боеспособности войск в последствии. Это тоже одно из новшеств, привнесенное в теорию и практику ведения боевых действий Его сиятельством генералом армии Ларионовым-Крымским.
   Итак, имеем:
   Общее положение сторон. Совокупное число орудий русской армии - тысяча сто двадцать девять, из них в Севастополе только пятьсот сорок девять для непосредственной обороны линии укреплений. Все эти орудия имели к дню десятого июня в своем распоряжении сто семнадцать тысяч зарядов. Но запас крупных ядер и бомб, был невелик, пороховой запас скуден. Запас снарядов для орудий Сибирской бригады, был тоже крайне ограничен.
   Недостающее по мере сил восполняли, например, бомбами с судов, даже раскапывали старый вал на Северной стороне и добывали оттуда ядра, потому, что прежде там производилась практическая стрельба кораблей.
   Осадные батареи имели в своем распоряжении пятьсот восемьдесят семь орудий, из которых французских 421 и английских 166. При этом только 39 предназначались для отражения возможных вылазок и для действий по рейду и по Северной стороне.
   Запас снарядов для орудий союзников составлял по самым скромным подсчетам, четыреста тридцать тысяч.
   Численность русской армии в Крыму, которая, по разным источникам, доходили то до ста двадцати пяти и даже до ста пятидесяти тысяч штыков и сабель - по точным данным Тотлебена, в Севастополе, была равна даже не восьмидесяти тысячам, как писали впоследствии, а всего семидесяти пяти тысячам человек.
   Союзники располагали ста семьюдесятью тремя тысячами человек: сто шесть тысяч французов, сорок пять тысяч англичан, пятнадцать тысяч сардинцев, около семи тысяч турок.
   Правда, французы не очень рассчитывали на англичан. Канробер писал позже, когда императорская цензура уже не так препятствовала высказывать правду: 'Принимая во внимание деморализацию англичан, плохую организацию турок, мы могли противопоставить русским только восемьдесят тысяч человек серьезных солдат (soldats sérieux)'.
   Перейдем к силам сторон в Инкерманском бою. Войска союзников состояли, естественно, из представителей четырех армий. Французы: вторая дивизия генерала Камю: первая бригада генерала Вимпфена в составе третьего Зуавского полка, пятидесятого линейного полка, первого полка алжирских стрелков, вторая бригада генерала Верже: шестой и восемьдесят второй линейные полки. Дивизия генерала Камю имела двенадцать орудий.
   Второй половиной ударного корпуса французов предназначено было стать войскам резервной дивизии генерала Гербильона: первая бригада генерала Сенсье, в составе сорок седьмого, пятьдесят второго линейных полков и четырнадцатого стрелкового батальона, бригада генерала Клера, шестьдесят второй и семьдесят третий линейные полки. С дивизией должны были выступать две батареи в двенадцать орудий. Общая численность дивизий французов составляла тринадцать с половиной тысяч штыков.
   Сардинский корпус. Дивизия генерала Дурандо, состоявшая из бригад: генерала Феванти: 3-й, 4-й, 5-й и 6-й линейные и второй берсальерский батальоны; и вторая бригада генерала Чиальдини с 9-ым, 10-ым, 15-йым 16-ым линейным и третьим берсальерским батальонами. Дивизия генерала Тротти, состоявшая из бригад генералов Монтескио и Моллара, была по составу аналогична первой дивизии. При каждой из дивизий была артиллерия, состоявшая из двенадцати полевых орудий. Конный полк численностью в семьсот сабель.
   Сардинский корпус, общим счетом состоял из десяти тысяч человек и двадцати четырех орудий.
   Английские войска. Тут историки разнятся в своих оценках, по одним данным в составе ударного корпуса находился только один двадцать первый фузилерный полк, по другим - в составе английских войск было три полка. Данные разнятся из-за того, что англичан практически всех уничтожили, а военные архивы Британской империи до сих пор закрыты.
   Турецкие войска были представлены дивизией Омер-паши, общей численностью в семь тысяч человек с двенадцатью орудиями. Таким образом, общая численность союзных войск, направлявшихся на штурм Северной стороны Севастополя, составляла двадцать-двадцать две тысячи штыков при восьмидесяти орудиях.
   Численность русских войск находившихся под Инкерманом, составляли тысячу восемьсот штыков, при восьми станковых пулеметах и десяти полевых орудий.
   Положение сторон:
   На Федюхиных высотах находились батарея англичан из восьми полевых орудий и до батальона пехоты французов.
   На горе Гасфорта: батарея Сардинского корпуса из четырех орудий и запасная бригада генерала Джустиниану в составе тысячи семисот штыков.
   Русские позиции: Оборона русской стороны впервые в мировой практике осуществлялась по очаговому принципу. Имевшиеся в распоряжении штабс-капитана Логинова силы были им распределены следующим образом. Не имея возможности и времени для подготовки сплошной линии обороны, он приказал оборудовать позиции батальонных опорных пунктов с возможностью перекрытия промежутков между ними перекрестным пулеметным огнем. Имея в своем распоряжении достаточное количество пулеметов, штабс-капитан, приказав и проконтролировав устройство позиций для них, вполне был уверен в непреодолимости обороны.
   Как сейчас повсеместно принято, в обороне, пулемётная рота стрелкового батальона, как правило, распределяется командиром батальона повзводно, по два пулемёта на каждую из рот. Учитывая, что под командой штабс-капитана, было всего восемь станковых пулеметов, он распределил их по два на батальон. Два пулемета, он поставил на угрожающих участках, выделив их в отдельный взвод. Сейчас, наличие ручных пулеметов, находящихся на вооружение взводов, приводит к тому, что атака открытым способом обречена на неудачу. Тогда только предполагалось, какое влияние будет оказывать в дальнейшем использование ручных пулеметов в каждом отделении. Как известно, пулемётные позиции служат основой ротного узла обороны. При обороне, следует избегать рассредоточения огня пулемётов только по фронту, необходимо их местоположение на флангах наступающего противника минимально по два, чтобы в случае задержки в стрельбе одного из них, во время атаки неприятеля, не привела к оголению данного участка.
   Штабс-капитан Логинов вполне осуществил все эти, сейчас кажущиеся элементарными требования. Его батальонные узлы обороны были оборудованы с таким расчётом, чтобы подступы к каждому перекрывались огнём пулемётов соседних узлов. Заполнение между узлами было не только не разреженным, оно просто отсутствовало. Опыт, полученный в этом бою, просто бесценен. Пристрелянные, в том числе и для ночной стрельбы, пулемёты делают невозможным продвижение противника между двух оборонительных узлов.
   Десятого июня тысяча восемьсот пятьдесят пятого года войска союзников втянулись в подготовленную огневую засаду, перейдя через так называемый 'Трактирный мост'.
   Солдаты штабс-капитана Логинова вполне ожидали такого развития событий. Разведка в русской армии всегда была на высоком уровне. Капитан Степанов, был основоположником организации войсковой разведки и диверсионной деятельности в тылу вражеских войск. О его роли в обороне Севастополя, о которой можно узнать в изданиях соответствующей кафедры, я сейчас останавливаться не буду, предупредил командование Отдельной Приморской армии, о планах противника.
   После перехода Трактирного моста, марш противника по дороге к Инкерманским высотам и к Мекензиваемым горам для него начался ад ...'
   * * *
   Из книги генерала Рокотова 'Прапорщик Пехоты'
   ' Утро десятого июня выдалось промозглым и холодным. Не знаю, почему так оказалось в Крыму, но ощущения мои были такими, какие бывают только в августовские дни в средней полосе России. Холодный воздух вместе с сыростью проникал за воротник гимнастерки. Встав рано утром, в пять часов до полудни, я решил пройти и посмотреть с внешней стороны на порученный мне участок обороны.
   От Черной речки поднимался туман, и Трактирный мост был совершенно не виден. В серых клочьях тонули очертания берегов реки, которые еще вчера, даже ночью, были вполне различимы. Выйдя вперед перед позициями, я окинул взглядом свой участок. Окопы были замаскированы на совесть, не зря фельдфебель Рыков вчера стоял буквально над душой каждого солдата и смотрел, как тот укладывает дерн, срезанный ранее. Пройдя еще немного, я уперся взглядом в тот самый бугор, который находился напротив Трактирного моста.
   Штабс-капитан особенно говорил о том, что это будет 'кинжал' в сердце неприятеля, и я решил посмотреть, что же он имел в виду. Когда копали укрепления, я был на другом фланге, и совершенно не представлял, что здесь делают унтер-офицер Коробко и его расчет.
   Внешне бугор был совершенно тот же, как и прежде. Подойдя ближе к нему, я увидел отходящий от него ход сообщения и окопы, в которых, судя по стрелковым ячейкам, должна была размещаться полурота стрелков, прикрывающая позиции пулеметчиков.
   Окинув взглядом окрестности, я спрыгнул в окоп. Проходя по нему, я видел солдат, завернувшихся в шинели и находившихся в объятиях Морфея. Иногда приходилось переступать через выдвинутые из ячеек в траншею ноги. Один раз я случайно зацепил неловким движением сапога такую ногу и услышал весьма нелицеприятную оценку своих умственных и прочих способностей.
   * * *
   Это, конечно, был не блиндаж, врытое в землю пулеметное гнездо с земляными столами, позволявшими вести огонь в три стороны, и было оно перекрыто досками от полковых повозок. Сверху досок был искусно уложен дерн, позволявший пулеметчикам слиться с местностью, но эти 'перекрытия' совершенно не представляли никакой преграды для артиллерии противника. Самое маленькое ядро, попавшее в этот 'каземат', обрекало его обитателей на гибель.
   Оказалось, что командир расчета, старший унтер-офицер Коробко, уже не спал. Я застал его в момент, когда он, тихо разговаривая с 'Максимом', обтирал его от росы, выпавшей под утро:
   - Ти мiй найкрасивiший, ти мiй ладний, ти мiй найкращий. Ми з тобою всiх ворогiв укладемо, щоб вони не сiпалися!*
   __________________________________________________________________________
   * - Ты мой самый красивый, ты мой самый ладный, ты мой самый лучший. Мы с тобой всех врагов уложим, чтобы они не дергались! (укр.)
   Я посмотрел на это единение солдата и его оружия и спросил:
   - Ты чего это, Коробко, с пулеметом разговариваешь?
   Взглянув на меня, он просто сказал:
   - Не спится, Ваше благородие, кулемет, он ведь счас моя жисть, вот и обихаживаю его, як лучшего друга...
   Я не удержался, спросил:
   - Ты готов?
   - И я готов, и кулемет готов, и расчет готов. Их благородие господин штабс-капитан всю душу вынули пока позицию приготовили. Простите Ваше благородие!
   - Ладно, отдыхай, скоро потребуется и 'кулемет', и ты с расчетом.
   * * *
   Пулемет, вместе с расчетом, понадобился в семь утра. Солдаты только начали
   просыпаться, говорить о завтраке и выбегать из окопов для отдания утреннего долга природе, как в это самое время, густые колонны союзных войск вышли между Федюхиными высотами и горой Гасфорта. Они целенаправленно переходили 'Трактирный мост', совершенно уверенные в том, что никаких русских войск на другом берегу Черной речки нет. А если есть, то те немногие разъезды казаков, которые осуществляли наблюдение за противником и еще не убрались, то наверное они благоразумно ускачут прочь.
   Войска трех европейских государств и одной европейско-азиатско-африканской империи, шли колоннами, плотно размещаясь рядом на мосту. Вперемежку между кавалерией и пехотой двигался обоз. Союзники подготовились к экспедиции на Северную сторону со всевозможной тщательностью, обоз их составлял очень многого числа повозок. Там были и зарядные ящики для орудий и провиантские фуры. Были среди обоза и лазаретные линейки, которые они благоразумно тащили с собой. Впрочем, что было в повозках и для чего они предназначались, мы узнали позже.
   Когда началось движение неприятеля, мгновенно те, кто не проснулся заранее, были разбужены и заняли свои места в стрелковых ячейках. Началось то, о чем предупреждали офицеры и фельдфебели ночью. Противник вышел в поход, и нам надо его остановить. Причем не только остановить, его надо уничтожить, чтобы ОН, и мысли выбросил из головы о том, что можно куда-то идти без нашего позволения.
   Солдаты приникли к своим винтовкам, замерев в окопах, Пулеметы, хищно поводя стволами, готовились выплюнуть на врага те самые тысячи пуль, которыми были снаряжены патроны в заранее уложенных лентах. Сейчас эти блестящие, такие красивые патроны, только и дожидались своего часа.
   Повинуясь какому-то импульсу, я решил пройти в наше 'кинжальное гнездо'. Ротный командир был не против моего решения, единственное, что он сказал мне в напутствие, что я как офицер, должен буду уйти из пулеметного гнезда последним, утащив за собой 'Максим', когда враги навалятся на нас. Или уничтожить пулемет бомбой, которую он мне тут же вручил. Глядя мне в глаза, поручик добавил: "И умереть, в плен сдаваться нельзя".
  
   Глава 25. 'Минная дивизия' и 'артиллерийская академия'.
  
   После разговора с 'жандармом', как стал про себя называть капитана Степанова, инженер
   Колмогоров, он стал вспоминать все, что он помнил про мины заграждения. Работая на Обуховском заводе, он, конечно, имел представление об устройстве якорных мин заграждения образца 98 и 908 г.г. Подумав о годах принятия на вооружения этих мин, Павел Матвеевич про себя усмехнулся: 'Надо-же, девятьсот восемь и девяносто восемь'.
   Но что можно сделать в Севастополе? Первый визит, необходимо сделать в мастерские флота, посмотреть какой станочный парк имеется. Посмотреть на запасы металла. Если бы Колмогоров сейчас был в Николаеве, там, где находились верфи, он наверняка бы нашел то, что его интересовало. Севастополь никогда не был городом кораблестроителей. Максимум, на что можно было рассчитывать - это ремонтные мастерские, обслуживающие повседневные нужды флота.
   Рассчитывать на листы железа, покрытые цинком, предохраняющим от коррозии, для изготовления корпусов мин не приходилось. Если что-то и есть, то это небольшой запас листов меди запасенных для ремонта обшивки корпусов кораблей с целью предотвращения от обрастания. Доки в Севастополе были. Было так называемое Лазаревское адмиралтейство, это Колмогоров уже знал. Отставив на время мысли о том, чем он будет снаряжать мины, Павел Матвеевич, решил прогуляться на Корабельную сторону, взяв с собой всех четверых рабочих со станции Тарнополь, которые составляли ему компанию в этой несчастной экспедиции к железнодорожным мастерским Злочева. Вместо хорошо обдуманного плана починки насоса, с помощью которого можно было бы подавать воду для питания паровозов на станции, извольте думать о производстве мин заграждения в Севастополе.
   Размышляя о том, что произошло инженер, практически постоянно испытывал удивление.
   Господа военные, очень уж быстро пришли к мнению о том, что и как надо делать. Ларионов, так тот вообще никого не спрашивал и не советовался. Успев побывать в армии, призванный из запаса, прапорщик Колмогоров успел 'понюхать пороха'. Побывал в нескольких боях в составе третьей армии генарала Радко-Дмитриева, демобилизованный в пятнадцатом году, когда всех инженеров вымели из армии для усиления военного производства, он вполне себе представлял настроение военного человека, всю свою жизнь готового к мгновенным изменениям и в собственной судьбе. Что уж говорить про изменение внешних так сказать, обстоятельств, но произошедшее с полком и приданной ему артиллерией, связистами и саперами выходило за рамки всего, что инженер представлял и к чему был готов.
   Офицеры полка уж слишком быстро, по мнению инженера, приняли как данность, то, что все оказались во времени отстоящем на пятьдесят девять лет назад. Никаких рефлексий! Отец Зосима провозгласил, а остальные согласились - Божье провидение. Спорить с полковым попом, инженер счел для себя невозможным. Наверное, есть какое-то научное объяснение тому, что произошло, но пока оно не известно. Спорить с людьми инженер вообще считал глупостью, руководствуясь древней формулой, что 'один из спорящих дурак, потому как не знает правды, другой подлец, потому как ее знает'. Быть дураком не хотелось, а подлецом Павел Матвеевич быть не мог, потому, как сам не представлял, что - же такое приключилось.
   Станционные рабочие, токарь Лутковский Иван, кузнец Ряполов Михаил, и двое слесарей, двое братьев Соловейко, Андрей и Иван, насидевшись в течение двух дней в Северном укреплении, наслушавшись сначала канонады 'союзников', потом звуков разрывов артиллерии защитников, в конце концов, приведших артиллерию врага к молчанию, с большой охотой согласились пойти с инженером и посмотреть на 'промышленную мощь' Севастополя.
   Из тех солдат, которых вывели за штат, Павел Матвеевич отобрал еще несколько человек, которые работали с металлом на заводах в Нижнем. Несколько медников, которые работали на производстве паровых котлов в Сормово, тоже были включены в 'инженерную группу', как ее назвал Колмогоров.
   Необходимо конечно было включить в группу шофера автомобиля-радиостанции, для демонтажа мотора и приспособления его на лодку, но пока Павел Матвеевич не загадывал так далеко. Договорится капитан Степанов, или нет, бабушка надвое сказала. Пока вопрос стоит о том, можно ли вообще сделать мины заграждения в условиях Севастополя. Вопросы их постановки вторичны, равно как и способы. Способов в представлении Павла Матвеевича могло быть только два: первый - промер глубин и отматывание достаточной длинны каната от мины до якоря с последующей ее постановкой в определенном месте, второй - установка с помощью автоматики.
   Все эти рассуждения, упираются в основной вопрос, из чего делать корпуса мин? Основываясь на высказываниях Ларионова, Степанов сказал, что для снаряжения мин, взрывчатые вещества найдутся и это не будет черный порох как в минах Якоби. Но Колмогоров, всегда относился к высказываниям начальства с осторожностью. Если дадут пироксилиновые шашки саперной роты, если все дадут, то хорошо, но мало. О снарядах гаубичной батареи инженер пока не думал. Все мысли были сосредоточены на том, из чего сделать корпуса мин.
  
   * * *
   Размышляя о том, каково устройство и действие подводных мин, употребленных во времена Крымской войны Павел Матвеевич, вполне отдавал себе отчет, что имевшиеся тогда, или сейчас мины, далеко не соответствовало своей цели. Да, мины напугали 'союзников', но ни одного их корабля их не удалось потопить с их помощью, при атаке Кронштадта. Заряд оказался слишком слабым для того, чтоб сделать пролом в подводной части корабля. При толщине дубовых досок, образующих корпус чуть ли не в аршин, заряд черного пороха в два пуда весом, конечно, маловат. Черный порох сгорает не сразу, а только постепенно. На взгляд стороннего человека он взрывается весь и сразу, но это не так. Известно, что для воспламенения всего количества пороха нужен также известный промежуток времени, и в этот промежуток только и успеет сгореть его часть, а остальное количество будет выброшено при взрыве абсолютно напрасно с дымовым и огненным эффектом.
   Будучи немного знаком с взрывчатыми веществами и устройством мин заграждения, Павел Матвеевич полагал, и это подтверждалось его опытом, что при увеличении заряда пороха в минах заграждения, сколько бы ни увеличивался заряд, он не оказал бы большей силы против вражеских кораблей. Слабая оболочка подводной мины (в противном случае мина не будет плавуча) представляет слишком мало преграды действию пороховым газам. Как вспоминал инженер, этот недостаток можно отнести и к гальваническим минам Якоби, и к минам Нобеля.,
   Степанов в разговоре упомянул пироксилиновые шашки, бывшие в саперной роте. Это, конечно, представляло больший интерес в качестве заряда по сравнению с порохом. Кроме того, как полагал Колмогоров, командир гаубичной батареи сможет выделить немного снарядов, снаряженных новым взрывчатым веществом - тротилом. А это уже другой 'коленкор'!
   * * *
   Морские мастерские Севастополя разочаровали инженера. По сравнению даже со станционными железнодорожными мастерскими Тарнополя, они выглядели очень примитивно: кузница, несколько токарных станков для работы по дереву с приводом от маломощного парового двигателя. Трансмиссией служил вал под потолком, на который были заведены приводные ремни станков, по мере необходимости перекидываемые с помощью длинных палок.
   Слесарный участок тоже выглядел убого. Несколько деревянных верстаков, бедный ассортимент инструментов. По сравнению с числившимися по адмиралтеству работяги, появившиеся вместе с Павлом Матвеевичем рабочие, имели гораздо более богатый инструментарий. После того, как Ряполов и братья Соловейко выложили свои запасы на один из верстаков, на невиданные ранее богатство сбежались смотреть все рабочие. Плашки с плашкодержателями, метчики с воротками, напильники драчевые и личные, гайки и болты всех размеров, измерительный инструмент, резцы для работы по металлу, пассатижи, ключи гаечные рожковые, трубчатые, накидные, все это вызвало живейший интерес.
   Кузнец Ряполов тут же завел профессиональный разговор с утирающим лицо полуголым кузнецом "севастопольцем", с надетым на торс кожаном фартуке. Слесаря тоже начали оживленно обмениваться мнениями по поводу инструментов. Токарь Лутковский, критически осматривал токарные станки, переговариваясь с адмиралтейскими рабочими на профессиональном жаргоне.
   Начальник мастерских коллежский асессор Осоргин Аристарх Викентьевич, показал Колмогорову свои запасы. Имевшиеся в наличии листы меди, были по прикидкам Павла Матвеевича, вполне годны для изготовления корпусов дюжины мин. Возможно, также было изготовление 'парашютов' мин Азарова. Несмотря на убогость оснащения мастерских, инженер пришел в хорошее расположение духа и с азартом начал просвещать Осоргина в премудрости автоматической постановки мин.
   - Вьюшка, это типа лебедки, на которую навивается минреп...
   - Простите Павел Матвеевич, что такое минреп?
   - Минреп, это канат, на котором мина крепится к якорю. Так вот вьюшка, состоит из полого железного цилиндра, утвержденного своею осью с в железной раме. Рама соединена сквозными болтами с чугунным якорем, имеющим вид сегмента, одна из щек вьюшки снабжена по окружности особыми вырезами. - Говоря все это, Колмогоров рисовал на листе бумаги основные детали мины, поясняя, свои рассуждения, показом на эскизе.
   - В теле якоря на оси вращается железная щеколда, которая в обыкновенном своем положении притянута пружиною к одному из упомянутых вырезов. К щеколде привязывается проволочною прядью свинцовый груз. 'Парашют' умеряет скорость погружения якоря в воде. За ушко рыма ввязывается подъемный конец. Коренной конец минрепа или вплескивается в обух на барабане вьюшки или же, как теперь, пропускается через отверстие в этом барабане и задерживается кнопом во внутренней полости вьюшки; ходовой конец проходит через направляющее отверстие в раме и через 'парашют'.
   - Каков вес свинцового груза?
   - Тридцать фунтов; длина его шестнадцать дюймов, а диаметр три дюйма. Проволочному концу от него придается длина, равная требуемому от мины углублению под водою. Больший удельный вес груза и его форма заставляют его всегда падать на дно впереди якоря на длину проволочного конца.
   Как известно, удельный вес свинца больше чугуна. Груз достигает дна в тот момент, когда якорь будет отстоять от него на длину конца от груза.
   При постановке мины происходит следующее. Падая в воду вместе с якорем, мина сначала остается на поверхности вследствие своей пловучести. Свинцовый груз, предшествуя якорю на длину конца, преодолевает своим весом упругость пружины щеколды и освобождает от щеколды тот из вырезов вьюшки, который она задевает, давая этим возможность вьюшке вращаться. От натяжения плавающей мины производится сматывание минрепа; скорость сматывания умеряется действием парашюта.
   В тот момент, когда груз коснется дна и перестанет оттягивать щеколду вниз, вьюшка стопорится, сматывание минрепа прекращается. Якорь достигает дна, увлекая за собою и мину, и придает ей углубление, равное тому расстоянию, которое он сам должен еще пройти, то есть равное длине конца от груза.
   - Все это понятно, единственное возражение в том, что в Севастополе нет свинца. Совсем нет. Даже для того, чтобы стрелять из ружей приходится иной раз подбирать пули союзников.
   - Совсем нет?
   - Да, совсем. Надо придумать что-то другое.
   - Значит, будем думать!
   * * *
   Размышления двух инженеров, одного из пятьдесят пятого года девятнадцатого, другого из шестнадцатого, двадцатого столетия пришли к единственному решению. Не заморачиваясь с автоматической постановкой мин, ставить их после промера глубин.
   Вполне отдавая себе отчет в том, что на мысу у Камышевой бухты находится французская батарея, инженеры решили, что матросы уж как-нибудь исхитрятся, и останутся незамеченными при постановке заграждения.
   Чертежи мин были переданы рабочим медникам, и производство было начато. Мины в лучших традициях было решено производить со сфероконическими корпусами.
   Несмотря на утверждение Осоргина об отсутствии свинца в Севастополе, некоторое его количество для изготовления колпаков было найдено. Изготовление 'рожков' которые служат для подрыва мины, было возложено на прапорщика Румянцева, недавнего студента технологического института, в руки которого передали все запасы химикалий, найденных в аптеках и в артиллерийской лаборатории. Очень кстати пришлось профессия одного из солдат, выведенных за штат, в гражданской жизни, бывшего стеклодувом в Гусь-Хрустальном.
   Серная кислота и 'бертолетова соль', служащие для инициации горения подрывного заряда мин, были произведены Михаилом Румянцевым буквально 'на коленке'.
   * * *
   Подготовка катера для буксировки минных плотов, на которых должны были размещаться мины, и лебедка для их постановки, заняла достаточно много времени. Демонтаж мотора автомобиля с радиостанцией занял не очень много времени, гораздо больше его потребовалось для изготовления рамы устанавливаемой в лодку, изготовление гребного винта, вала и сальника валопровода, отладку и испытание.
   Гребной винт пришлось переделывать два раза, прежде чем Колмогоров счел результаты испытаний приемлемыми. Самое активное участие в испытаниях принял лейтенант Шабанов, из экипажа линейного корабля 'Париж'. Отобранные им матросы тренировались в постановке мин в Артиллерийской бухте. Там же происходили и испытания, вызвавшие большой интерес со стороны обывателей. Имея на буксире два плота, лодка, переименованная в катер 'Варяг', уверенно держалась на курсе, скорость составляла аж шесть узлов, звук от работы двигателя был совсем негромкий, можно было не опасаться привлечения внимания французов с батареи к звукам, доносящимся с моря. Тем более, что ни разу со стороны Севастополя никаких вылазок в море ранее не происходило.
   * * *
   - Павел Степанович! Я понимаю наших армейцев, которые с упоением учатся 'новому строю', у них есть новое оружие, у них есть новая тактика, мне как артиллеристу обидно!
   Князь Урусов, по своей специальности артиллерист, выступал от общества офицеров с требованием рассказа о новых сведениях в артиллерии.
   - Сергей Семенович! Да я всецело согласен с Вами, прикажу-с новым членам нашей дружной севастопольской семьи, поделиться знаниями, все будет в лучшем виде-с. Сейчас же пошлю за полковником Ларионовым, пусть назначит лектора, он все расскажет, либо подполковник фон Шведе, либо подполковник Марков. Все в лучшем виде расскажут-с. Да и я тоже с большим удовольствием послушаю-с.
   - Павел Степанович, офицеры-артиллеристы и армейские и флотские, имеют много вопросов к своим коллегам из шестнадцатого года. Боюсь, что одной лекцией не обойтись.
   - А кто сказал, что дело будет-с в одной лекции? Слава Богу, они всегда теперь при нас пребудут-с, я думаю, все расскажут, ничего не утаят-с.
   Разговор Нахимова с начальником первой дистанции генералом князем Урусовым перешел в практическую плоскость. Где и как собрать офицеров-артиллеристов, чтобы прочитать им лекцию, а может быть и не одну, об артиллерии нового времени.
   Адъютант Нахимова, Павел Яковлевич Шкот, был послан за Ларионовым, фон Шведе и Марковым.
   Князь Урусов, происходивший из княжеского рода татарского происхождения, восходящему к известному Едигею Мангиту, любимому военачальнику Тамерлана и игравшему затем большую роль в Золотой Орде и сделавшемуся впоследствии владетельным князем Ногайскими, артиллерист до мозга костей, превыше всего ставивший свой род войск, успокоенный распоряжениями Нахимова, уселся в кресло и принялся ждать.
   * * *
   Лекция в 'артиллерийской академии', как ее шутливо назвал подполковник фон Шведе, происходила на Северной стороне, во дворе Северного укрепления. Для этого пришлось опять переправить одно полевое орудие и гаубицу через главную бухту. Союзники на своих батареях безмолвствовали, и Ларионов счел возможным немного ослабить артиллерийскую оборону.
   Орудия и зарядные ящики переправляли на Северную сторону ночью. Нижние чины бурчали себе под нос о том, какое умное начальство, никак не определится с размещением орудий, не дает поспать ни себе ни людям.
   * * *
   Фон Шведе, немного волнуясь, стоял перед сидевшими офицерами. Здесь были и молодые прапорщики и мичмана, и убеленные сединами ветераны, майоры, капитаны разных рангов и полковники. Приказ Ларионова просветить господ артиллеристов о тенденциях и направлениях в развитии артиллерийской науки был краток:
   - Оскар Карлович, не размазывая и не растекаясь мыслью по древу, просветите предков наших о развитии артиллерии. Павел Степанович просил, и я Вас прошу.
   Просьба командира в русской армии всегда выглядела приказом. Правда, Ларионов разрешил составить совместный доклад с подполковником Марковым, который сейчас скромно сидел в стороне. А вот фон Шведе, придется отдуваться за двоих!
   - Господа офицеры! Мой краткий обзор развития артиллерии, в основном касается ее сухопутной составляющий, что касается морской артиллерии я смогу дать только обрывочные сведения, никоим образом не претендующие на полноту.
   Среди моряков, находившихся в зале Морского собрания, прошел гул недовольства.
   - Я понимаю Ваши чувства, но, к сожалению, морских артиллеристов среди нас нет. Насколько могу, попытаюсь ответить на все ваши вопросы. Поскольку я вступил в службу в 1898 году, изучением того, что было ранее, я не занимался, предметом моего рассказа, послужит трехдюймовое орудие образца девятьсот второго года, находящееся, или в будущем, находившееся на вооружении артбригад пехотных дивизий. Рассказ о шестидюймовой гаубице образца девятьсот десятого года, я предложу провести подполковнику Маркову.
   Начнем с калибров. Сейчас принято обозначать калибр орудия в фунтах и даже в пудах. В дальнейшем, стали измерять калибры в дюймах. Дело в том, что орудия в наше время, стреляют снарядами совсем не сопоставимого веса с чугунным ядром, вес которого в это время, определяет его калибр. Для примера, имеющаяся сейчас полевая трехфунтовая пушка, это пушка калибром три фунта. Это официальное название; артиллерийский вес три фунта - основная характеристика орудия. Размер по диаметру канала ствола, две целых восемь десятых дюйма, это - вспомогательная характеристика орудия. На практике это маленькая пушка, стреляющая ядрами весом в три фунта и имеющая калибр, в нашем понимании, около двух целых, восьми десятых дюйма. Разница в понятиях калибра, происходит между весом чугунного ядра и диаметром канала ствола.
   В шестнадцатом году, никому не придет в голову считать калибр в фунтах. Снаряды сильно изменились за это время. И примерно такое же по шкале калибров орудие, может выпускать по неприятелю снаряды с большим весом, нежели чугунное ядро. Так что придется вам привыкать к новым понятиям с самого элементарного. То орудие, про которое я упомянул, трехдюймовка, стало основным в полевой войне в наше время. Небольшой экскурс в устройство снарядов, я думаю, вам не повредит. Если есть вопросы, пожалуйста, задавайте.
   - Господин подполковник, с калибрами все более-менее понятно, хотелось бы узнать, как осуществляется зарядка орудий с казенной части. Простите, не представился, капитан Бакулин, одиннадцатая артиллерийская бригада.
   Видя, что капитан хотел задать еще какой-то вопрос, фон Шведе поощрил его:
   - Вы видимо капитан хотели еще что-то спросить?
   - Да господин подполковник. Какова организация артиллерии?
   - Неплохо бы осветить вопрос управления огнем батарей, находящихся на закрытых позициях, коему мы все были свидетелями двадцать пятого числа, - поднявшись с места, сказал офицер, на погонах которого на двух просветах имелись две звезды. Беленький крестик Георгиевского ордена сам по себе вызывал уважение, но кроме знака офицерской доблести, офицер имел и очень впечатляющий шрам, перечеркивающий его правую щеку. - Майор Силуянов, четырнадцатая артиллерийская бригада.
   - Господа! Я постараюсь ответить на все вопросы. Но дайте, же сказать то, что я хотел.
   Сдержанный смех офицеров, поощрил фон Шведе к дальнейшему рассказу. Типы снарядов применявшихся при стрельбе из трехдюймовок, способы пристрелки, управления огнем с наблюдательного пункта, роль старшего на батарее, все вызывало живейший интерес собравшихся офицеров. Роль гаубичного огня, о котором рассказал Марков-второй, особенно заинтересовала офицеров мортирных батарей. Рассказ, сопровождаемый показом унитарных патронов артиллерии, объяснение принципов организации артиллерийского огня вызвал большое оживление.
   Князь Урусов, председательствовавший на этом собрании, высказав большое удовлетворение полученными сведениями, выразил общее желание, узнать о любимом всеми офицерами роде оружия как можно больше. Было решено, не прерываясь на обед, собраться, но уже с 'наглядными пособиями'.
   Через час после окончания выступлений офицеров 'попаданцев', 'севастопольцы', смогли в полной мере ощутить скорострельность орудий, которые перевезли для этой цели на Северную сторону. Орудийные номера вполне показали, как происходит заряжание орудий, а прапорщики-артиллеристы, выполнявшие роль старших офицеров батарей, вполне дали понять, как происходит стрельба с закрытых позиций.
   Адмирал Нахимов был прав - никто ничего не таил и "потомки" в полной мере раскрывали свои секреты. Очень многие артиллеристы, буквально прилипали к пушкам, стараясь пощупать своими руками чудесные орудия, способные выпустить от трех до двенадцати выстрелов в минуту. Потрогать унитарные патроны трехдюймовок и выстрелы раздельного заряжания шестидюймовых гаубиц.
   Итог столь познавательных лекций подвел князь Урусов:
   - Господа! Все, что нам рассказали и продемонстрировали наши з ... потомки, очень, очень интересно, я надеюсь все понимают, что об этом, надо в приватной обстановке молчать?
   Молчание, как известно знак согласия, поэтому генерал-лейтенант продолжил:
   - Развитие и решающая роль нашего любимого рода оружия не стояло на месте. То, что мы узнали и увидели, в полной мере, я думаю, отвечает нашим чаяниям, а посему господа, не надо распространятся о том, что вы увидели и узнали, и давайте провозгласим здравицу в честь Императорского дома, не оставляющего нашу любимую артиллерию без внимания! Государю нашему, потомкам его, троекратное ура!
   - Ура! Ура! Ура!
  
   Глава 26. Черная речка (Концерт) II.
  
   После 'военного совета', офицеры пришедших батальонов оказались в радушных руках поручика Носова. Приглашение 'закусить чем Бог послал', вызвало живейшее одобрение, а крымское вино, доставленное с помощью фельдфебеля поменявшего запасные сапоги своего командира батальона и несколько пар неучтенных солдатских на живительную влагу, пошло на 'ура'. Впрочем, господа офицеры, пришедшие на помощь штабс-капитану Логинову, внесли свою лепту в застолье.
   Через некоторое время, когда господа офицеры выпив за здоровье Государя, за победу в войне и за удачу в предстоящем бою перешли к обсуждению множества разнообразных вещей. Начали с обмундирования. Пришедшие на помощь 'севастопольцам' Сибирские стрелки, были одеты в невзрачную по цвету форму. Вместо шинелей, носили "гимнастическую" рубаху, как пояснили 'севастопольцам' офицеры 'попаданцы', а шинели имели в скатках, по уставу, перед атакой, оставляемых в выкопанных стрелковых ячейках перед позициями противника. Малозаметное на фоне местности обмундирование, против принятых в начале второй половины девятнадцатого века красивых, ярких мундиров и русских войск и войск союзников, подчеркнутых белыми перевязями патронных сумок и ранцев, выглядело совсем невзрачно.
   Потом продолжили обсуждение указа государя Александра Благославенного, о том, что в походе надобно постоянно носить шинели, чтобы мундиры не приходили в негодность. Вызывавшее наибольшее число вопросов у офицеров шестнадцатого года обмундирование солдат пехотных полков, постоянно в жаркую погоду носивших шинели, получило объяснение:
   - Тринадцатого мая восемьсот семнадцатого года - для облегчения солдата в походе и для сохранения его амуниции, постановлено, чтобы в это время он всегда был в шинели ...
   - Простите капитан! Но ведь летом жарко!
   - Государь Александр Благославенный, в ноябре семнадцатого года, при обсуждении введенного описания пехотной амуниции, в ответ на возражения Барклая, предлагавшего не определять четко, что в походе солдату быть именно и только в шинели, а разрешить иногда быть и в мундирах сказал, а значит повелел: "Портить мундиры в походах невместно, прежде бывало, что русские войска, столь блестящие на смотрах, в походах походили на нищих". С тех самых пор и ходят солдаты в походе летом в шинелях.
   - А мундиры?
   - А мундиры, прапорщик, лежат на складах! Дабы не портились и не трепались!
   - Понятно! А я думал, почему матросы на батареях в рубахах, а солдаты в шинелях!
   - Именно поэтому! Мундиры бережем!
   Через некоторое время, имевшиеся в составе батальонов немногочисленные кадровые офицеры 'образца четырнадцатого года', попросив слова перед собранием, захотели спеть 'Журавля'. 'Предки', осторожно поглядывая на своих командиров, не понимали, что сие означает. Прапорщики шестнадцатого года тоже с большим интересом хотели послушать 'Журавля', про которого они, безусловно, слышали от своих командиров в школах прапорщиков.
   - Соберемтесь-ка, друзья,
   Да споем про журавля!
   Первым пропел известные строки подполковник Аристарх Матвеевич Майков, вполне смирившийся с ролью командира 'засадного отряда', по плану Логинова размещавшегося в глубине обороны. Прикинув шансы наступающей стороны, подполковник вполне отдал дань уважения к этому 'старшему прапорщику'. Огневой мешок союзникам он вполне оценил с первого взгляда, а возражал штабс-капитану, исключительно из того, что сам хотел придумать такой план боя. Аристарх Матвеевич, остро завидовал штабс-капитану, но вместе с тем отдавал ему должное.
   Подполковнику стали подпевать всего два кадровых офицера имевшихся в Еланском полку и оказавшихся в это время рядом с ним. Хорунжий Корнеев, неизвестно откуда доставший двухрядку, моментально подобрав мотив, стал подыгрывать.
   Начнем с первых мы полков -
   С кавалергардов-дудаков.
   Жура, жура, мой,
   Журавушка молодой.
   Кавалергарды дудаки ,
   подпирают потолки
   Жура, жура, мой,
   Журавушка молодой!
   Разодеты, как швейцары,
   царскосельские гусары,
   Кто мадеру пьет без меры?
   Это конногренадеры!'
   После первых нескольких куплетов, подпевать припев которых стали все без исключения и 'севастопольцы' и прапорщики и подпоручики 'военного времени', общее отношение к гвардейцам и кавалеристам , что века девятнадцатого, что века двадцатого, стало единодушно. А Майков продолжал под звук гармони Корнеева выводить свое отношение к тем, кто получил и в его мире, и в мире, куда он попал, счастливый билет в круг элиты со стороны 'серой' армейской пехоты:
   Из полков же самый тонный -
   То лейб-гвардии полк Конный.
   Жура, жура, мой,
   Журавушка молодой!
   А кто в бабах знает толк?
   Это славный Конный полк!
   А кто строен, очень мил?
   Это желтый кирасир.
   Кто в старушках знает толк?
   Кирасирский синий полк.
   Все красавцы и буяны
   Лейб-гвардейские уланы.
   Кто в Европе первый лгун?
   То лейб-гвардии драгун.
   Появившийся после обхода позиций Логинов, услышав совершенно нецензурный куплет
  
   Кто кобыл е...т ужасно?
   То лейб-гвардии запасный!
   решил прекратить это безобразие, сделав знак рукой Корнееву, чтобы он прекратил играть, и когда господа офицеры вошедшие во вкус остановились в песнопениях, сначала высказал свое отношение как он выразился к 'презрительным' песнопениям по отношениям к гвардии и к кавалерии, потом попросил хорунжего подобрать музыку, запел старинную песню Николаевского Кавалерийского училища, существовавшую чуть ли не со времен Лермонтова, послужившую основой для множества подражаний от казаков до инженеров:
   Едут поют юнкера гвардейской Школы
   Трубы, литавры на солнце горят
   Лейся песнь моя, лю-бимая
   Буль-буль-буль бутылочка казенного вина
   Наш эскадронный скомандовал 'смирно!'
   Ручку свою приложил к козырьку
   Справа повзводно сидеть молодцами
   И не горячить понапрасну коней
   Тронулся, двинулся, заколыхался
   Алою лентою наш эскадрон
   Справа и слева идут институтки
   Как же нам, братцы, равненье держать?
   Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые
   Съемки у нас юнкеров начались
   Съемки примерные, съемки глазомерные
   Вы научили нас женщин любить
   Съемки кончаются, юнкера прощаются
   До чего ж короткая гвардейская любовь!
   Несколько офицеров подпевали. Остальные подхватывали второю строфу припева. Про буль-буль бутылочку казенного вина все стали горланить уже совершенно неприлично. А при окончании столь тепло проведенного вечера, хорунжий Корнеев после подначек молодых офицеров, просивших казачью песню, отвечающую ожиданию боя, исполнил старинную казачью песню:
  
   Не для меня, идеть вясна,
   Не для меня Дон разольется,
   Там сердце девичье забьется,
   С восторгом чувств, не для меня!
  
   Переборы гармони Корнеева, и слова песни, выжимающие слезу буквально у всех, вели безыскусственный рассказ о казачьей судьбе и произвели особенное впечатление на молодых офицеров.
   Правда, после того, как штабс-капитан Ерофеев, 'дублер' прапорщика Рокотова, во второй роте третьего батальона, сказал, что стихи написал Александр Молчанов, в восемьсот тридцать восьмом году, во времена Кавказской войны, и в первоначальном тексте был не Дон, а Буг, и в конце песни был совершенно другой куплет о том, что:
  
   Сражусь с народом закавказским,
   Давно там пуля ждет меня!
  
   разговоры о "старинной казачьей" стихли. Припомнилось, что был Молчанов морским офицером на корабле 'Силистрия', а кто-то из 'попаданцев' сказал, что музыку создал в начале сороковых годов Николай Девитте. Все стали вспоминать именно народные песни.
   Корнеев сначала обиделся, но послушав высказывание Логинова о том, что самая высшая оценка для поэта и композитора - это причисление их творения к народным, то есть сочиненных самим народом, старинной более ее не называл, но вот пропел ее несколько раз по просьбам молодых офицеров. Слова каждый прапорщик старался запомнить, что 'Севастопольский', что из шестнадцатого года...
   Молодость, романтика. Наверняка каждый из шестнадцатого года помнил слова шестнадцатилетнего прапорщика из романа Толстого, о том, что он сам умеет умирать, а их сверстники из девятнадцатого века, просто были к этому прапорщику ближе по духу и по умонастроению, поэтому казачья песня, оказавшаяся вовсе не казачьей, стала им очень близка.
  
   * * *
   Штабс-капитан Логинов смотрел, как 'союзники' переходят 'Трактирный мост', вперемешку шли пехота, кавалерия и артиллерия. Были и обозные повозки. Враги, переправившиеся на правый берег Черной речки, распределялись по отрядам. Войска накапливавшиеся на левом фланге , судя по цвету обмундирования англичане и французы, явно готовились двигаться самым сложным маршрутом, через Инкерманские высоты. Артиллерии и кавалерии в этом отряде не было.
   - Да они оптимисты! Марш по инкерманским высотам, это совсем не по бульвару гулять! - высказал общее мнение подполковник Майков.
   - Ничего, мы им сократим расстояние, дальше Черной речки не уйдут, - ни к кому не обращаясь, сказал Логинов.
   Французские войска, строились и на левом фланге вместе с англичанами и в центре.
   - Эти наверняка пойдут не по высотам. У них и пушки и обоз, а по высотам идти, только лошадям ноги ломать. - Опять прокомментировал подполковник.
   - Значит вообще втянутся между первым и третьим батальонами! Стреляй на выбор! - забыв о субординации, с предвкушением "удачной охоты" произнес поручик Азовского пехотного полка Шавров.
   Турки и итальянцы, судя по построению на правом фланге, должны были отправиться в сторону Байдарских ворот.
   - Заслон. Хотят перекрыть нам дорогу со стороны Бахчисарая и Симферополя. - опять подал голос подполковник.
   Логинов ничего не ответил, всецело поглощенный примерным подсчетом сил противника.
   Войска 'союзников' накапливались, формировались колонны, этот нарыв готовился прорваться в любой момент. Когда противник начал движение в трех разных направлениях, Анатолий Михайлович удовлетворенно улыбнулся и сказал:
   - Все по плану господа, так и было задумано. Пора! Сигнал!
   Три ракеты красного дыма, взвившиеся в небо в семь часов пятьдесят девять минут над наблюдательным пунктом командовавшего русскими силами штабс-капитана Логинова, подвели в русской армии черту над тактикой века девятнадцатого, и привнесли в военное искусство, тактику века двадцатого.
   Одновременный огонь открытый четырьмя пулеметами 'Максим', начавшими рассекать свинцовыми струями огня тронувшиеся войска противника сосредоточенные на столь удобном участке, характеризовали закат плотных построений войск на удалении менее версты от обороны противника.
   К горю 'союзников', возглавлявшие их войска командиры не знали, что русские не только не ушли от 'Трактирногн моста', напротив, они создали линию обороны нового типа.
   Подчиняясь свисткам офицеров, русские стрелки начали залпами опустошать ряды противника. Но основная роль принадлежала пулеметам. Заранее вымеренное расстояние, позволяло пулеметам убивать вражеских солдат сотнями.
   Меньше чем через тридцать секунд непрерывной стрельбы, открывшие первыми огонь четыре пулемета замолчали, чтобы пулеметчики продернули новые патронные ленты и снова были готовы к бою. В дело вступили вторые три станковых пулемета. Избиение не ожидающих такого солдат противника продолжилось с чуть меньшей интенсивностью. "Подбадриваемые" частыми залпами русских стрелков, раздающимися после сигналов свистком ротных командиров, те из солдат противника кто не растерялся и пытался выстроиться в шеренги для открытия огня, быстро отказались от этой идеи. Кто не был убит или ранен, был вынужден просто залечь и не дергаться в бесполезных попытках противостоять форменному расстрелу. Французы, турки и итальянцы валились с ног сотнями, стрельба в упор, по не ожидавшим этого людям, приводила к тому, что на расстоянии в сто сажений, пуля находила зачастую не одну, а несколько жертв. Досталось и лошадям, раненные животные, сбитые с ног пулями, даже не ржали, а визжали.
   Только два очага сопротивления оказались в этом аду.
   Двадцать первый полк Королевских Шотландских фузилеров, выстроившись согласно уставу в линии под прикрытием избиваемых пулеметным огнем французов, успел дать два залпа в сторону склона Сахарной головки. Командир полка, полковник Гилкфорст, купивший патент месяц назад и хотевший добыть славы в Крыму, сказал окружавшим его офицерам:
   - Джентльмены! Сегодня мы умрем. Но умереть надо с достоинством, не роняя чести, и если кто из вас уцелеет, пусть расскажет о нас в Англии. По местам джентльмены! В атаку!
   Фузилеры мерным шагом двинулись вперед, под звуки волынок. Пороховой дым скрыл начало отчаянной попытки англичан добраться до русских позиций.
   Третий Берсальерский батальон, пользуясь тем, что 'картечницы Нахимова' расстреляв кавалерию и обоз замолчали, а залповая стрельба русских не приносил такого урона, бегом выбежал перед позициями русских на правом фланге и принялись живо их обстреливать. Пользуясь скорострельностью своих игольчатых ружей, они успели дать три залпа. Замысел итальянского генерала состоял в том, что пожертвовав, наиболее подготовленной к боевому столкновению частью, успеть развернуть еще не понесшие потерь пехотные бригады и атаковать русских размещавшихся на склонах высот.
   - Вперед берсальеры!
   * * *
   К большому разочарованию шотландцев, после того, как дым ружейных выстрелов рассеялся, атака полка, девятисот шестифутового роста солдат закончилась практически сразу. Сам полковник, идя впереди своих солдат, получил две пули в грудь и больше не мечтал о славе покорителя Севастополя, мертвым ничего не нужно. Его людям, которых он храбро повел вперед, под звуки волынок тоже досталось. Те, кто вовремя не лег сам, под огнем русских легли ранеными и убитыми. Через минуту, после того как русские начали стрелять, лейтенант Корсуэл, смог собрав вокруг себя только два десятка солдат, волынщика и горниста. Он, уже не надеялся на победу, оставалось выполнить последний приказ полковника: 'Показать проклятым варварам как умирают храбрецы!'.
   Уважая храбрость, русские прекратили огонь, и горстка шотландцев подошли к тому месту, откуда ранее виднелись на редкость бездымные огоньки выстрелов. В этот момент, как из под земли появились русские, держащие на перевес ружья. Количество врагов было таково, что думать о сопротивлении было бессмысленно. Лейтенант протянул шпагу эфесом к русскому офицеру и приказал солдатам бросить ружья на землю. Русского офицера, несмотря на его совершенно невообразимую по цвету форму, лейтенант определил по отсутствию ружья.
   * * *
   Итальянцам повезло не больше, практически весь батальон берсальеров, все триста девяносто четыре человека легли под залпами второго батальона, пришедшего ночью на помощь солдатам Логинова. После расстрела берсальеров, остальных итальянцев, на их несчастье находившихся к русским позициям ближе англичан, убивали пулеметным огнем и прицельными ружейными залпами. Впрочем, части из них вместе с генерал-лейтенантом Альфонсом Ля-Мармаром повезло. Когда русские после расстрела берсальеров перенесли огонь на пехотинцев, Ла-Мармор, вытащил из кармана белый платок и, размахивая им, вышел вперед, спасая жизни своих солдат. Он уже потерял брата, командира берсальеров. Брат настоял на включении берсальеров в экспедиционный корпус. Судьба инициатора создания нового вида пехоты была печальна, он умер от холеры. Генерал-лейтенант больше не хотел ничьих смертей. Де Кавур мог желать все что угодно, но расплачиваться жизнями своих солдат, в совершенно чужих разборках, Ла Мармор не желал.
   Подполковник Майков, заметив человека размахивавшего белым платком, напрягая голосовые связки прокричал приказ прекратить огонь и тащить пленных солдат противника в тыл позиций.
   * * *
   После сигнала к открытию огня, капитан Чертков, недавний командир батареи, которому подполковник фон Шведе доверил десять орудий, передал команду на огневую позицию.
   С утра, осмотревшись в ровиках, Чертков сквозь зубы обругал бестолковых пехотных офицеров, выбравших место для наблюдательного пункта на открытой макушке горы (Сам капитан выбрал бы для НП расположение чуть ниже. Хорошо хоть протянули связь до предполагаемых огневых!), но приходилось пользоваться тем, что есть. Кроме того, ни о каком обстреле редута 'союзников' на Федюхиных высотах и позиций итальянцев на горе Гасфорта без пристрелки не могло быть и речи. Что тоже не добавляло хорошего настроения новоиспеченному командиру дивизиона, ибо снарядных погребов и арсеналов с такими как у него снарядами не сушествовало в нынешнем времени ни в одной стране мира. Но Алексей Владимирович Чертков, несмотря на то, что на должность свою пришел из отставки, был офицером не без способностей и полагал, что с поставленной задачей, "союзникам" на беду, справиться сумеет. Что вскорости и подтвердилось.
   Выпустив два залпа шрапнелью из четырех орудий для определения дальности - 'minimum minimorum" снарядов, как и требовал "господин начальник артиллерии Сибирской Бригады" фон Шведе - Чертков удовлетворенно улыбнулся в усы и отдал команду перейти на беглый огонь из всех стволов.
   С Сахарной головки прекрасно были видны позиции и англичан и итальянцев. Цели, на которые он кидал снаряды были практически перед глазами. И английский редут на высотах, и открыто стоящие итальянские батареи он накрыл первыми же залпами, перейдя после пристрелки на фугасы и в считанные минуты просто смешал с землей и вражеские орудия и вражеских артиллеристов. Да будет им земля пухом! Безобразие в виде артобстрела позиций русских солдат кончилось едва успев начаться.
   Еще через некоторое время после того как начали стрекотать пулеметы внизу, взвились три ракеты черного дыма. Это означало, что штабс-капитан Логинов, просил отсечь вражеские резервы в дефиле между горой Гасфорта и Федюхиными высотами. Огонь десяти орудий, стреляющих шрапнелью, сосредоточенный на достаточно узком участке привел к тому, что те из солдат 'союзников', у которых снаряды рвались позади колонн, резонно сочли, что смерть сзади и рванулись вперед, а те для кого снаряды 'русской косы смерти'* рвались впереди, валя на землю сотни человек, сию секунду назад бывшими полными сил, вызвало совершенно противоположное желание. Бежать назад! Бежать от этих непонятных русских, бежать от их непонятных снарядов, бежать как можно дальше! Опять эти варвары завлекли всех, в свою гнусную ловушку!
   Быстрее всех сориентировались в обстановке турки, они бежали впереди всех! Французы, помнившие первый забег солдат султана, под разрывы новых русских снарядов и боясь, что молящиеся Аллаху кроме спасения своих жизней, сопрут все, что лежит в палатках, стали догонять доблестных аскеров стараясь превзойти их в беге на длинные дистанции.
   Для тех, кто рванулся вперед через мост, стало крайне неприятным сюрпризом, что торчавший на ровном месте бугорок, стал непреодолимым препятствием на их пути к спасению. Запорхавшая огненная бабочка прямо посредине зеленой травы несла смерть. Огонь в упор, открытый с малой дистанции по ничего не соображавшим людям был убийственный. Люди падали на настил моста, падали в воду Черной речки, падали на берег. За две минуты расчет старшего унтер-офицера Коробко, оправдал все труды потраченные на устройство позиции восьмого 'максима'.
   _____________________________________________________________________________
   * Название русской трехдюймовки в германской армии в период Первой мировой войны.
  
   Глава 27. После бойни.
   Прапорщик Силуянов, недавний выпускник третьей московской школы прапорщиков при Алексеевском военном училище в Москве, смотрел на то, что совсем недавно было людьми. Сейчас перед позициями лежали кучи трепья совсем не напоминавшие военную форму. Вся местность перед позициями батальонов была буквально устлана теми, кто будучи живыми и здоровыми пытался овладеть Севастополем.
   Петя, из самых чистых побуждений после окончания гимназии решил пойти на фронт. Проявив определенную силу характера он остался глух к просьбам и настоятельным требованиям родителей, старавшихся избавить своё чадо от ужасов окопной жизни. Закон позволял им требовать этого от юноши. Его старший брат, Александр, погиб под Перемышлем в пятнадцатом году. Как было изложено в письме неизвестного семье подполковника Михайлова, во время попытки прорыва гарнизона крепости предпринятой восемнадцатого марта, командуя полуротой прапорщик Александр Силуянов, проявил распорядительность в боевой обстановке, когда венгры прорвавшись через передовые позиции практически дошли до окопов. Он вывел стрелков и в отчаянной рукопашной схватке атака гонведов была отбита. Но Александр геройски погиб. Судя по тому, что написал подполковник, Саша не мучился перед смертью, пуля врага попала в грудь героя, и он сразу умер (в действительности, несмотря на то, что солдаты пытались не пустить в гущу схватки 'своего прапора', он вырвался вперед и был поднят на штыки гонведами).
   После того как в цитадель из восьми с половиной тысяч венгров вернулось меньше двух, генерал Кусманек, сдал крепость. Двадцать второго марта русские отряды вошли в Перемышль. В плен попали девять генералов, свыше двух с половиной тысяч офицеров и сто двадцать две тысячи солдат императорско-королевской армии.
   Командовавший Осадной армией генерал Селиванов Андрей Николаевич получив Георгиевский орден третьей степени, заявил: 'Мы победим, победим, потому что так хочет народ, а глас народа - глас Божий. Нет в армии солдата, который бы сомневался в победе, потому что русский солдат знает, что война идет - за веру православную'.
   Но все это уже не имело значения для Полины Георгиевны Силуяновой. Её Саша, её первенец, лежал и гнил в земле (подполковник Михайлов, любезно сообщил, где находится Сашина могила). И вот вторая кровиночка собирается туда, где убивают и где умирают.
   Несмотря на уговоры родителей, Петя пошел в армию. В военном присутствии города Ржева, однорукий штабс-капитан разъяснил Пете, что согласно закону о всеобщей воинской повинности, он как единственный сын, может избежать призыва на службу. Но выслушав горячую речь молодого человека о том, что он желает отомстить за брата, и то, что не годится русскому человеку в годину испытаний отсиживаться в тылу, усмехнувшись в полуседые усы, выписал ему направление в Москву, в школу прапорщиков.
   * * *
   Сейчас, глядя на массы убитых, Петя чувствовал себя негодяем, принявшим участие в очень дурном деле. Действительно, после того, как он уяснил себе то, что больше никогда не увидит родителей, Петя стал думать о своей жизни. Офицеры, обсуждая сложившееся положение вещей, высказали мысль о том, что их появление в начале второй половины девятнадцатого века приведет к тому, что история потечёт по совсем другому руслу. А значит вполне вероятно, что родители большинства тех, кто имел счастье или несчастье переместиться во времени, просто не встретится, и в будущем большинство 'перемещенцев' просто не родятся.
   Задумавшись сначала о своей жизни, своих стремлениях, своем желании изменить мир к лучшему, Петя видел то, что так грубо вмешивается в картину истории. Сотни, нет даже тысячи, людей лежали на земле убитые или раненые, и это еще больше отодвигало его от того, что он когда-либо встретится с родными.
   Глядя на местами неподвижную, местами шевелящуюся массу тел вражеских солдат, Петя чувствовал дурноту и еще у него было чувство какой-то неправильности, того, чего не должно было быть. Стоны раненых, ржание лошадей, вызывали в его душе такое острое чувство жалости и сострадания, что он не удержался, пошел искать командовавшего этим варварским избиением штабс-капитана Логинова, чтобы высказать ему это.
   Русские стрелки уже вышли из окопов и сейчас частью активно помогали санитарам в перевязке и переноске раненных врагов, а частью занимались тем, что тащили в глубину позиций повозки с провиантом. Артиллерийские орудия, стояли, уныло наклонив стволы к земле, а рядом с ними и зарядными ящиками лежали лошади. Посмотрев на ряды скошенных пулеметным огнем итальянских кавалеристов, увидев лица обезображенные попаданием пуль, скрюченные тела, шевелящуюся массу людей пытавшихся закрыть раны в животе ладонями, увидев кровь, струящуюся между пальцами, Петя почувствовал сначала головокружение, а потом приступ такой тошноты, что его вывернуло на землю всем вчерашним ужином.
   Через некоторое время, прополоскав предварительно рот водой из фляжки, прапорщик увидел штабс-капитана Логинова, который стоял в окружении нескольких офицеров и что-то говорил им, увлеченно показывая на поверженных врагов. Перед группой русских офицеров стояло несколько человек, судя по мундирам англичан и французов, которых видимо о чем-то спрашивали. Вокруг пленных стояли стрелки с винтовками наперевес.
   Петр Максимович Силуянов, решительным шагом подошел к группе русских офицеров и обращаясь к штабс-капитану бесстрашно заговорил:
   - Разрешите обратиться, господин штабс-капитан?! Прапорщик Силуянов.
   - Что у Вас прапорщик?
   - Господин штабс-капитан, а Вам не кажется бесчестным то, что мы произвели с нашими врагами? Стрелять из пулеметов, стрелять залпами из магазинных винтовок, открыть огонь артиллерии шрапнелью в не ожидающих этого людей, Вам не кажется это бесчестным?
   Мы по уровню нанесенных потерь противнику, и по уровню наших потерь весьма разнимся. Все равно, что мы будем бить слепого. Это подло!
   Логинов подождал немного обдумывая ответ который удовлетворил бы не только этого прапорщика издания шестнадцатого года, но и нескольких офицеров 'севастопольцев' которые так прямо не задавали вопросы, но чувствовалось, имели на сегодняшний бой, вернее бойню, свое мнение. Собравшись с мыслями, как можно достойно ответить, Логинов сказал:
   - Послушайте прапорщик, что Вам скажет человек и офицер немного более опытный, чем Вы. Запомните, раз и навсегда. Война не место для игры в показное благородство. Рыцарство давным-давно кануло в Лету. Если есть возможность уничтожить врага, имея превосходство в силах - этим надо пользоваться. Мало того, это превосходство нужно стараться создать везде и всегда! Англичане при Айзенкуре расстреляли французов из длинных луков, французы смеялись истребляя Владимирский полк при Альме. Я мог бы Вам напомнить о сражениях Восточной войны, когда господа союзники убивали русских солдат и особенно офицеров на дистанции недоступной для русских войск. Мог бы рассказать то, что я видел на Германском фронте, когда сибирские стрелки лежали как снопы на поле истребленные пулеметами и шрапнелью германцев. И поле это выглядело гораздо более ужасно, чем то, которое Вы можете наблюдать сейчас, потому, как лежали на нем не враги, а наши русские люди. Я могу, но говорю Вам не об этом.
   Запомните на всю свою жизнь, смерть врагов - это благо для нашего Отечества. Как и чем эта смерть будет достигнута: с помощью гладкоствольных ружей предков, наших винтовок и пулеметов; с помощью артиллерии или 'дубиной народной войны' - это не важно. Запомните, никто их в Россию не звал, и никто слезы в России по ним лить не будет. Пушкина забыли прапорщик? Насчет 'не чуждых им гробов'? Вы собираетесь лить слезы, молиться о том, чтобы простил Господь нас грешных, что лишили жизней агарян, филистимлян и прочих языцев? Ошиблись Вы если так думаете! Надо было Вам идти не в офицеры, а в монахи. Грехи наши замаливать.
   На всю жизнь Петр Максимович Силуянов, запомнил жесткую отповедь своего первого командира. Конечно, в последствии Его превосходительство, генерал-лейтенант Силуянов не стал испытывать приятных чувств при виде поверженных врагов, но и нисколько не переживал по поводу такого зрелища, всегда руководствуясь словами о том, что погибших в Россию никто не звал.
  
   * * *
   Получив достаточно фантастические сведения о неудаче штурма союзниками передовых укреплений Севастополя и о разгроме экспедиции высланной к Северной стороне, князь Горчаков послал письмо Государю, не владея еще полной информацией.
  
   Из письма князя Горчакова к Его Величеству
   Государю Императору.
   'После 6-го числа, неприятель медленно вел апроши к бастиону Корнилова и к бастионам 5-му и 6-му; действующие войска его отошли на левый берег речки Черной. Холера у него развивается, особенно у Сардинцев, у коих, по показанию дезертиров, умерло более 2,000 человек, и в числе их генерал Ла-Мармора, брат главнокомандующего. У нас холерных немного; наконец - почти совершенное прекращение огня неприятельской артиллерии дает нам возможность исправлять верки и сберегать порох, так что теперь я покоен в отношении порохового запаса. Все это и в особенности упадок духа у Союзников, после отбитого, стоившего им до 10 тыс. чел. штурма, дает благоприятнейший оборот нашим делам. Сибирская стрелковая бригада, присланная Вашим Величеством на помощь Севастополю, проявила себя выше всяких похвал. Большая часть потерь союзников приходится на действия ее стрелков и артиллеристов.
   После боя у Черной речки, перевес будет без сомнения на нашей стороне и можно будет помыслить о совокупном наступлении со стороны Черной и со стороны Севастополя от Корниловского бастиона. Учитывая санитарные потери, с наступлением осени противник наш отплывет отсюда; другой зимы он не решится здесь провести.
   Потери наших войск у Черной речки весьма не велики, что касается союзников, нет положительных сведений о их потерях, но, соображая их собственные, несогласные между собою, показания, можно безошибочно принять, что у них было убито до четырех тысяч человек и ранено до трех тысяч. Большое количество пленных, направлено в Симферополь с целью отправки их во внутренние губернии. Число их уточняется. По показаниям английских и французских офицеров, в числе убитых находятся в делах от шестого и десятого числа, генералы Майран и Брюне, Джон Кемпбель, в числе убитых и генерал граф Монтевеккио из числа Сардинского корпуса, а в числе раненых: генералы: Сен-Поль, Лафон, и Лорансе, Гарри Джонс и Эйр. В плен захвачено: французов - сто семьдесят три офицера и более двух с половиной тысяч нижних чинов; англичан - один офицер и двадцать четыре нижних чина. Турок - четыреста пятьдесят три человека. Сардинцев до семи тысяч человек, генерал Ла Мармора, командовавший сардинцами. Большая часть взятых в плен раненные и находятся в состоянии между жизнью и смертью'.
   * * *
  
   После того как в штабе главнокомандующего в Крыму генерал-адъютанта Горчакова, появились достоверные сведения об обстоятельствах отражения штурма севастопольских укреплений и о сражении на Черной речке, Петр Дмитриевич, писал военному министру, князю Долгорукову, прося его исходатайствовать следующие награды:
   Орден Георгия четвертой степени - князю Васильчикову, полковнику Ларионову, подполковнику фон Шведе, полковнику Маркову, капитану Черткову.
   Орден Георгия третьей степени: подполковнику Тотлебену, штабс-капитану Логинову с производством последнего в следующий чин. Cette decoration ne les honorera pas autant, qu'elle sera honoree en brilliant sur leurs poitrines*.
   Предоставляя награду графу Сакену на Высочайшее благоусмотрение, князь Горчаков просил о пожаловании аренды адмиралу Нахимову.
   Орден Св. Владимира 2-й степени генералу Хрулеву - 'которому преимущественно принадлежит честь отбития штурма, потому что он, командуя войсками на всем атакованном участке оборонительной линии, был отличным генералом и солдатом', и генерал-адъютанту князю Урусову, отбившему штурм на 1-й и 2-й бастионы.
   Шпагу, украшенную бриллиантами, контр-адмиралу Панфилову, который 'выше всяких похвал', и коменданту крепости Александрополя, генерал-майору Шульцу, который, 'получив 4-х-месячный отпуск, воспользовался им, чтобы провести его на 4-м бастионе - самом опасном пункте нашей оборонительной линии. Такие молодцы, достойны всяких наград, и должно радоваться, что они не перевелись'.
   * * *
   В ответ на письмо князя П.Д. Горчакова Государь был краток:
   "Вы уже знаете о радостном впечатлении, произведенном на меня известием о геройском отбитии штурма 6-го числа. Воздав от глубины сердца благодарение Всевышнему, повторяю теперь Вам и всем нашим молодцам мою искреннюю и душевную благодарность. Беспримерные защитники Севастополя покрыли себя в этот день еще новой неувядаемой славой. Скажите им, что я и вся Россия ими гордимся! Об оставлении Севастополя, надеюсь, с Божией помощью, что речи не будет больше. Если же вам готовится экспедиция со стороны Евпатории, то со вновь прибывшими к Вам войсками будет с кем их встретить".
   * * *
  
   Из письма князя Алесандра Михайловича Горчакова Государю императору из Вены.
   "Le ministre autrichien des affaires étrangères de Bouol' - hésite. D'une part, il trouve que de l'Autriche il est avantageux de se produire contre la Russie, parce qu'alors on pourra espérer recevoir à la récompense des puissances occidentales la permission de produire l'annexion de la Moldavie et Valakhii vers la puissance Gabsbourgsky.
   А d'autre part, rien non le supprimé la peur instinctive de la Russie embarrasse tous ses mouvements diplomatiques. Il trouve que l'on peut attendre la Russie de tout. Aujourd'hui elle est faible, а demain soudain se trouvera fort!
   Buool avec l'alarme jette des coups d'oeil sur la Crimée, en étant fâché sur la lenteur dans les actions des alliés.
   Après la réception des nouvelles sur les résultats de l'assaut non réussi par les alliés des renforcements avancés de Sébastopol et les bilans de la bataille sur la rivière Noire, Booul' est devenu très aimable et prêt àdans la situation particulière la possibilité du départ de la cour Viennoise de la confrontation avec la Russie .
   Pour les derniers jours, j'ai trouvé monsieur du ministre des affaires étrangères dans l'humeur particulièrement préventive de l'esprit, - ses sympathies politiques sont influencées du côté des événements et l'influence de la volonté de son souverain. Le comte Bouol' ni est aveugle, ni est sourd, et il lui est nécessaire de reconnaître du fait évident. Non seulement Bouol', mais aussi Franz-Iosif et tout le groupe dirigeant gouvernant en Autriche sont évidemment confus, а partiellement et sont effrayés par l'issue de l'assaut le 18 juin et la bataille près de la rivière Noire.
   ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   *) "Австрийский министр иностранных дел Буоль - колеблется. С одной стороны, он считает, что Австрии выгодно выступить против России, потому что тогда можно будет надеяться получить в награду от западных держав разрешение произвести аннексию Молдавии и Валахии к Габсбургской державе.
   А с другой стороны, ничем не истребимый инстинктивный страх перед Россией затрудняет все его дипломатические движения. Он считает, что России всего можно ожидать. Сегодня она слаба, а завтра вдруг окажется сильной!
   Буоль с тревогой поглядывает на Крым, досадуя на медленность в действиях союзников.
   После получения известий о результатах неудавшегося штурма союзниками передовых укреплений Севастополя и итогах сражения на Черной речке, Боуль стал весьма любезен и готов обсуждать в приватной обстановке возможность отхода Венского двора от конфронтации с Россией".
   За последние дни, я нашел господина министра иностранных дел в особенно предупредительном настроении духа, - его политические симпатии подвергаются воздействию со стороны событий и влиянию воли его государя. Граф Буоль ни слеп, ни глух, и ему невозможно не признавать очевидного факта. Не только Буоль, но и Франц-Иосиф и вся правящая верхушка в Австрии явно смущены, а отчасти и испуганы исходом штурма 18 июня и сражением у Черной речке . (франц.)
  
   * * *
   Роман между старшим врачом бывшего Еланского полка, в одночасье ставшего Сибирской стрелковой бригадой, Михаилом Павловичем Ивановым и сестрой Крестоводвиженской общины, Екатериной Михайловной Смирновой развивался стремительно.
   Не имея возможности поговорить о 'нежных чувствах', Михаил Павлович завоевал расположение операционной сестры своим отношением к раненным, своим искусством помогать ближнему, оказавшемуся в беспощном состоянии, вследствие нахождения на службе своему Отечеству. Попавшие в плен враги, были прооперированны точно так же, как и русские воины.
   Михаил Павлович, не делал различия между русскими солдатами и матросами, и ранеными врагами. Значит, он человеколюбив и оказывает помощь всем, кто нуждается в ней, не делая различий, какому богу молятся пострадавшие.
   Врач в полном смысле этого слова, готовый оказать помощь любому человеку, терзаемому ранами, вызывал у Кати большое уважение.
   Уважение переросло в интерес, интерес перерос в расположение, а взгляды, которые бросал на нее Михаил Павлович при операциях, заставляли учащенно биться сердце и думать о докторе не только как о враче, но и как о мужчине.
   Тайные девичьи нашептывания между двумя Катями после операций, были вполне обыкновенными для разговоров двух девушек о молодом человеке.
   - Он так на меня посмотрел, я вся обмерла, но вовремя подала ему зажим...
   - А он?
   - Катюша, но какое проявление чувств во время операции? Сказал спасибо и все!
   - Вот! Моя дорогая, вот это и есть проявление чувств! Когда профессор обращался ко мне во время операции, он только бранные слова говорил за нерасторопность. Иванов тебя любит! Поэтому и ничего нехорошего тебе не говорит!
   - Твои слова, да Богу в уши!
  
   * * *
   Михаил Павлович, со своей стороны, отмечал, что сестра Смирнова, не боится крови, не испытывает неприятия при виде тех методов полевой хирургии, которые вполне способны отправить неподготовленного человека в состояние дурноты и невменяемости. Отмечал вместе с тем, учится обязанностям операционной сестры быстро, а уколы выполняемые с помощью шприца делает лучше, чем он сам. Что Катя очень красива, и вообще она именно та барышня, которую он хотел встретить в своей жизни.
   Не говоря о "нежных чувствах" молодые люди ощущали, как их тянет друг к другу. Им хорошо было быть вместе, и за операционным столом, когда они спасают очередного раненого, и когда они просто были рядом. Даже при обходе раненых, доктор, говоря с коллегами, не выпускал ее из виду. Катя, слушая его, ловила на себе взгляды Иванова. Они испытывали постоянное влечение друг к другу и это замечали все окружающие.
   Умудренный жизнью, Николай Иванович Пирогов, смотрел на своих молодых коллег с пониманием. Молодость! Он видел их взаимное притяжение и ничего против этого не имел. Главное в том, что они, доктор и сестра, понимали друг друга за операционным столом с полувзгляда, с полуслова.
   Операции, которые проводил Николай Иванович до появления в Севастополе титулярного советника Иванова, в большинстве случаев проходили удачно, но вот послеоперационный период, был весьма неоднозначен.
   Несмотря на то, что проводились операции с использованием стерильных инструментов, выжившие после операций, были зачастую далеки от того, чтобы встать в строй. Николай Иванович, в преддверии операции мыл руки химически активными растворами, вывел работу с гангренозными больными в особые отделения, но его представления о смысле антисептики были еще весьма далеки от правильного. И тут появился доктор Иванов, который можно сказать открывает глаза великому хирургу.
   То, что мастерство хирурга оказалось бессильно, те кого он и его коллеги прооперировали зачастую умирают от "отравления ран миазмами", дело всей жизни не выдерживает проверку, и подлежит упразднению, приводило Николая Ивановича в отчаяние. После того, как доктор Иванов сначала в приватной обстановке, а потом и в импровизированной лекции объяснил, что лечение раненых зависит не только от мастерства хирурга, но и от множества факторов зависящих от обстоятельств полученных ранений, профессор Пирогов, начал смотреть на старшего врача с большим уважением.
   Несмотря, на достижения в методах проведения операций, до разговора с Михаилом Павловичем, методы микробиологической теории и прямо вытекающие из них асептических подходы в хирургии, Пирогов только нащупывал, рассказ младшего коллеги, объяснил практически все неудачи, большинство проблем и дал четкую директиву - куда дальше идти в методах лечения. А уж способам, главным из которых до сих пор был РЕЗАТЬ, РЕЗАТЬ и РЕЗАТЬ, Пирогов мог и сам поучить кого угодно.
   Коллега, увлекшийся сестрой Смирновой, нисколько не терял в глазах севастопольских врачей в профессионализме. А желание и умение передать то новое, что он знал по сравнению с ними, вызывали общее уважение.
  
   Глава 28. В штабах и в госпиталях.
   Результаты экспедиции союзников на Северную сторону, стали совершенно оглушающими. Переход через Трактирный мост, понесенные при этом потери вызвали в европейских столицах взрыв, по меньшей мере, равный взрыву мортирной бомбы в замкнутом пространстве.
   Действительно, отряд союзников в тридцать тысяч человек был наполовину истреблен, наполовину обращен в бегство. Оставлены укрепления на командных высотах, масса раненых, для перемещения которых в Смирну потребовались множество транспортных кораблей, всеобщее уныние среди войск находящихся в Крыму.
   Генерал Канробер, получив телеграфные сообщения из Парижа, собрал генералов и старших офицеров французских войск. Присутствовал при этом и генерал Боске, счастливо избегший расстрела 'нахимовскими картечницами' и непонятными 'картечными гранатами' при Черной речке.
   Коллекция русских снарядов, вернее их осколков, разорванных 'снарядных стаканов', как их начали именовать, непонятных приборов имеющих округлые очертания, чугунных круглых пуль весом в двадцать семь граммов каждая, которые разили сверху французских солдат, убивали и калечили их, уже была отправлена в Париж с дальнейшей переправкой в Сен-Сир. Там же, в этой мерзостной коллекции, присутствовали пули с явными следами нарезов, выпущенные из 'нахимовских картечниц' и извлеченные из тел раненых и убитых французских солдат.
   Настроение на совещании было с самого начало не блещущее победными реляциями. Напротив, все присутствующие неосознанно понимали, что 'легкая прогулка в Крым' поддержанная превосходством флота союзников на море, оказывается чревата очень большими потерями на суше. Никто уже не вспоминал про сражения у Альмы и Инкермане.
   Русские в оборонительных боях, что при отражении штурма передовых укреплений, что при расстреле экспедиции на Черной речке, демонстрировали такую плотность огня, такое умение истреблять нападающих, что это принуждало генеральские умы говорить о глухой обороне.
   Совещание у генерала Канробера с участием вице-адмирала Брюа, после озвучивания потерь французской армии при Черной речке о которых рассказал генерал Боске, перешло к обсуждению теоретической возможности взять Севастополь в сложившихся условиях и развязать тем самым узел европейской политики. Для пребывавших в мрачном расположении духа собравшимся, тем не менее сверкнул луч надежды.
   Адмирал Брюа Арман-Жозеф, обнадежил артиллеристов тем, что суда с лесом из Болгарии, согласно телеграфным сообщениям находятся в близости от Камышевой бухты и соответственно скоро можно будет построить козырьки над орудийными позициями. Эффективность обстрела артиллерийских позиций осадных батарей вследствие устройства над ними козырьков, русскими картечными гранатами, неизвестно как оказавшимися такими убойными и бившими так точно по сведениям генерала Роже Дельмана, должна была сойти на нет.
   Следующее сообщение адмирала о том, что к берегам Крыма отправлены три совершенно новых судна, не боящиеся обстрела современной артиллерией, вызвало большой интерес и многочисленные вопросы собравшихся.
   Как пояснил адмирал, маленькая эскадра, возглавляемая вице-адмиралом Гамеленом Фердинандом-Альфонсом, в составе трех паровых фрегатов и имеющихся у них на буксире трех бронированных плавучих батарей, отправленных к берегам Крыма повелением императора Наполеона третьего, разрешит проблему расстрела русских приморских батарей Aleksandrovskogo и Мichaaylovskogo фортов.
   На многочисленные вопросы о данных плавучих батарей, адмирал сообщил только общие сведения, которые сводились к следующему:
   - При водоизмещении тысяча восемьсот пятьдесят тонн и мощности паровой машины триста двадцать лошадиных сил, они развивают скорость хода в почти четыре узла. Их наибольшая длина пятьдесят три метра, ширина, чуть более тринадцати метров, углубление - меньше трех метров. Блиндированная защита: деревянный корпус по ватерлинии и каземат обшит железными брусьями толщиной десять сантиметров. Вооружение: восемнадцать - стодевяностопятимиллиметровых пушек. Броня из кованных железных плит прикрывает весь борт, спускаясь ниже ватерлинии. Под парами они могут развить скорость от трех до четырех узлов.
   - Какова точность стрельбы этих батарей? - задал вопрос один из генералов.
   - Поставленные на якоря плавучие батареи, неуязвимые для снарядов русских орудий и приведут к молчанию их приморские батареи. - ответил адмирал и в упоении продолжил вещать, - Вам останется господа генералы только обработать укрепления русских с напольной стороны, и произвести решительную атаку. Начиная с седьмого и шестого бастионов русских, сворачивая их укрепления в сторону Malachova кургана, вы, с помощью флота добьетесь взятия Севастополя.
   Рассказ адмирала о бронированных плавучих батареях и обрисованные им перспективы расстрела русских приморских фортов, с последующими последствиями для обороняющихся, вызвал большое оживление. А когда выступил генерал Канробер с выкладками об атаке седьмого и шестого бастионов Севастополя, с учетом проведения бомбардировки осадными батареями, укрытыми от русского обстрела козырьками, это вдохнуло в генералов надежду закончить затянувшуюся компанию быстро и без особых потерь.
   В конце совещания подошел английский контр-адмирал Эдмунд Лайонс, который выслушав французов, с непередаваемым пренебрежением к лягушатникам, сказал, что английский флот примет участие в расстреле русских батарей. Французы переглянувшись и улыбнувшись друг другу приняли к сведению поползновение союзника к участию в дележе шкуры русского медведя.
   * * *
   - Взяли!
   Санитары положили очередного раненого француза на носилки и понесли к палаткам передвижного госпиталя.
   Полковник Ларионов получивший телеграмму от штабс-капитана Логинова, о том, что последний ожидает утром множество раненных, навестил госпиталь, разместившийся в восьмой батарее, отправил под Инкерман группу медиков. Результатом его посещения, стало то, что Иван Павлович Иванов, с одним из младших врачей Еланского полка, нескольких сестер Крестовоздвиженской общины и санитаров отправились в ночное путешествие. Дорога была ужасной, лазаретные линейки мотало на рытвинах и неровностях так, что заснуть никому не удалось. Но надо было видеть счастливые лица младшего врача Еланского полка губернского секретаря Лукашина и его санитаров, когда пришел санитарный обоз, чтобы понять как пришелся вовремя "главный медик" Севастополя.
   Операционная палатка была развернута заранее, вот только оперировать в ней мог только губернский секретарь. Выпускник медицинского факультета Томского университета, мобилизованный в пятнадцатом году, Сергей Николаев, был готов сделать все для раненых, несмотря на то, какому богу они молились, но вот опыт! Опыт!
   Прибытие своего непосредственного и прямого начальника, Сережа воспринял как манну небесную. И действительно, старший врач, организовал еще два перевязочных пункта. Скомандовал, и тут же появились еще две операционные палатки, а сам Михаил Павлович, отправив во вторую палатку второго младшего врач полка, занялся сортировкой раненных. Сережа и второй младший врач Еланского полка , провинциальный секретарь Иван Кошкин, немного опасались того, что придется разделять людей на живых и мертвых. Слава Богу, что Иванов взял эту ношу на себя.
   Дело пошло быстрым темпом, санитары и просто солдаты, выделенные для переноски раненых врагов, командовавшим над этими двумя квадратными верстами штабс-капитаном Логиновым, сносили всех, кто подавал признаки жизни к палаткам, где проводились операции. Участвовали в этом и пленные, преобразованные в носильщиков, были они естественно из тех проворных хитрецов, кто при первых звуках заработавших "нахимовских картечниц" плюхнулся на землю и не поднимал головы, пока продолжалась стрельба. Подгоняемые жестами, непонятными для них матерными выражениями русских санитаров, а иногда и просто пинками, они старались перенести к палаткам побольше раненых.
   Михаил Павлович, сопровождаемый Катей, быстро оценивал состояние очередного страдальца и говорил санитарам:
   - В сторону под деревья, в палатку к легкораненым, в очередь к палатке тяжелым, под деревья, под деревья, к палатке тяжелых, к легким...
   Катя, глядя влюбленными глазами на своего Мишу, отлично понимала, что он своими распоряжениями делит раненых на имеющих надежду на спасение, и тех, кто обречен. На тех, кому нужна медицинская помощь и тех, кому требуется священник.
   Священника для этих католиков и англиканцев не было. Не было и муллы. Повинуясь минутному влечению, она отстала от своего Миши, и стала брать в свои руки ладони обреченных на смерть. Потом она уже не могла остановиться.
   Она немного знала французский язык, английский, а тем более турецкий и итальянский она не знала, но всем кого она брала за руки, она говорила иногда прислушиваясь к французам, повторявшим за ней молитву и иногда на пороге смерти поправлявшим ее:
   Accepte, Mon Dieu, toute ma liberté.
   Prends la mémoire, la raison et ma volonté.
   Tout que j'ai ou que je dispose,
   Tout à moi par toi даровано,
   Et c'est pourquoi je trahis tout à Ta disposition complète.
   Uniquement Ton amour et Ta félicité à moi accorde,
   Il y aura des richesses преисполнен,
   Je ne demanderai jamais à rien de l'autre.
   Amen*.
   Над англичанами, турками и итальянцами, предназначенными к смерти, Катя читала 'Отче наш', а когда они угасали, холодея ладонями в ее руках, она произносила скороговоркой:
   - Прими Господи душу новопреставленного раба твоего, имя его известно тебе, прости ему прегрешения вольные и невольные и даруй ему царствие Небесное.
   После этого она добавляла уже от себя:
   - Господи Всеблагий! Прости заблуждения его!
   ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   *)Прими, Господи, всю свободу мою.
   Возьми память, разум и волю мою.
   Все, что имею или, чем располагаю,
   все мне Тобою даровано,
   и потому предаю все в полное Твое распоряжение.
   Единственно любовь Твою и благодать Твою мне даруй,
   и буду богатства преисполнен,
   и никогда не попрошу я ничего другого. Аминь.
   * * *
   Война, как сказал Н.И.Пирогов, есть травматическая эпидемия. Перевязочный пункт, в целом был подготовлен по штату полкового, вот только врачей было маловато, да и опыта у двоих младших было не сказать, чтобы много. Если по правде - практически никакого опыта не было. Мобилизовали выпускников медицинских факультетов, обрядили в форму - спасайте претерпевших в боях за Отечество.
   Как всякий военный врач, имеющий опыт полевой хирургии, Михаил Павлович прекрасно понимал важность первичной обработки ран санитарами. Если своих подчиненных он всячески пытался натаскать еще при формировании полка в тылу, и от них можно было ждать хоть какой-то отдачи, то мобилизованные пленные годились только для того, чтобы носить, помогать, убирать. Когда перед палатками скопилось около ста человек раненых, Михаил Павлович перекрестился и сказав: 'С Богом!', вошел внутрь.
   В палатке, где должны были перевязывать раненых, Иванов скомандовал переставить столы для перевязок носилочных и для ходячих раненых. Что тут же было исполнено санитарами. Посмотрел на блестящие прокипяченные инструменты в эмалированном тазике на материальном столе, разложенном из форменной укладки, покосился на бутыли с растворами пятипроцентного йода, однопроцентного хлорамина, риванола один к тысяче, двухпроцентного марганцовокислого калия; бутыли с бензином, денатурированным спиртом; туалетные принадлежности - бритва, ножницы для стрижки волос.
   У перевязочного стола, предназначенного для ходячих раненых, стоял облаченный в белый халат младший врач Александр Лукашин. Он уже вымыл руки и поэтому держал их на весу перед собой. Поверх марлевой повязки на Иванова глядели испуганные глаза.
   - Смелей Саша! Все через это проходили, все будет хорошо! - приободрил Иванов молодого коллегу.
   Рядом со вторым столиком с прокипяченным шприцем и иглами для инъекций, пинцетом, ампулами с болеутоляющими средствами и сыворотками застыл второй младший врач Миша Вайншток. Тут же, рядом со столом располагался ящик с примусом для кипячения инструментов, ящики с перевязочными материалами и портплед с шинами.
   На руки Иванову полил старый санитар, ветеран боев при Ляояне и Шахе Иван Прокофьевич Шубин. Доктор, получивший первый опыт врачевания на поле боя именно на Японской, особенно ценил его. Шубин же подал полотенце.
   - Так, Прокофьевич, срезаешь с раненого одежду, делаешь доступной рану.
   - Слушаюсь, Ваше благородие!
   - Миша, каждому укол противостолбнячной сыворотки.
   - Понял.
   - Где сестра Смирнова?
   - Сейчас, сейчас Ваше благородие, сей секунд! - засуетился один из санитаров.
   За сестрой послали, и она скоро явилась. Запыхавшись, с выбившимися из под чепца волосами, вбежала в палатку, виновато глядя на своего Мишу.
   - Мойте руки, время дорого - надевая халат, недовольно проговорил хирург, которому Прокофьевич завязывал фартук. - Прокофьич, кто там на входе?
   - Орешкин, Ваше благородие.
   - Давай командуй ему, пусть заносят и заходят. Начали!
   * * *
   Первый раненый на столе. Французский солдат, молодой с синюшного цвета лицом. Бесстрастный голос Иванова:
   - Ранение в шею, повреждение трахеи, трахеотомия. Сестра, пульс?
   - Шестьдесят, наполнение слабое.
   - Скальпель.
   Продольный разрез и в трахею вставлена серебряная трубка. Иванов чистит боевую рану уверенными движениями.
   - Сестра иглу.
   Несколько поверхностных швов останавливающих кровотечение.
   - Деканюляция по показаниям. Орешкин отметь в карточке.
   - Слушаюсь!
   - Следующий.
   На столе высокий англичанин в красном мундире, штанина отрезана, обнажена мускулистая правая нога. Англичанин непрерывно стонет.
   - Сестра, укол. Так, ...Задета кость, а рана грязная, сейчас мы тебя почистим... Шину, бинт.
   Сестры, которые приехали с доктором, мыли и кипятили инструменты, молодые врачи изредка менялись местами, только старший врач неизменно оставался на ногах. Через пару часов, когда доктор вышел подышать воздухом, к нему подвели двух французов оказавшихся докторами, для них поставили еще одну палатку, дали им в переводчицы сестру Богданову владевшую французским в совершенстве, и был открыт еще один филиал полевого лазарета. Один из французов, мсье Жан Фарне оказался хирургом опытным, он стал делать ампутации, в случае, если сустав или кость были раздроблены. Второй, под руководством Вайнштока начал чистить сквозные раны, накладывая в качестве антисептического вещества мазь Вишневского. Ощутив запах, он ругал русских за столь варварское лечение с использованием дегтя, но делал свою работу.
   Медики работали быстро, даже грубовато, спеша пропустить как много больше раненых через свои безжалостные, но умелые руки. Изредка они отходили от столов, для того, чтобы санитары смогли помочь им вымыть руки, и поменять промокшие от крови халаты. Поток раненых казался нескончаемым.
   Организация перевязочного пункта, скорость и квалификация при обработке раненых которую проявили русские, произвела на французских врачей большое впечатление. Через некоторое время стало не хватать перевязочного материала, в ход пошло чистое белье, которое распускали на полосы.
   Солдаты штабс-капитана Логинова, ворча, растягивали палатки, куда несли не очнувшихся от наркоза прооперированных.
   Для борьбы с шоком средств было немного, после окончательного гемостаза, то есть, остановки кровотечения, без которого не помогут никакие средства, идет восстановление объема циркулирующей крови, а в качестве вспомогательных мероприятий - покой, согревание и обезболивание с помощью спиртосодержащих жидкостей.
   По воспоминаниям Иванова, под Ляояном, шоковые раненые мерзли и нуждались в одеялах при температуре плюс двадцать градусов. В каждую палатку, к четырем тяжелым, прикомандировывался один легкораненый. В его обязанность входило обеспечить, исключая раненых в голову и живот, питьем, горячим, сладким и спиртосодержащим, слава богу, во французском обозе были захвачены коньяк и вино.
   Операции шли беспрерывно, но поток раненых не иссякал. Люди умирали, пока дожидались в очереди, когда их заносили в палатку, бывало и после операции. Количество раненых было огромно. После соответствующей телеграммы Н.И.Пирогов не утерпел и с несколькими врачами прямо-таки примчался на помощь из Севастополя.
   Спустя четырнадцать часов после начала работы, после ушивания чревосечения произведенного с целью остановки кровотечения, шатающегося от усталости Иванова, наконец, упросили пойти отдохнуть. Между рядами умирающих ходил отец Зосима; и, несмотря на вероисповедание соборуемых, отпускал им грехи.
   * * *
   Из дневника капитана Гребнева
   'Получив по радиотелеграфу сведения от Логинова о результатах визитации на правый берег Черной речки союзников, Андрей стал собираться в 'гости': в Бахчисарай к генералу Реаду и далее в Симферополь к Горчакову.
   На линии оборонительных укреплений, после демонстрации устроенной батареей подполковника Маркова, артиллерийский огонь не возобновлялся. Господа оккупанты заняты усовершенствованием осадных батарей, тем же самым занялись и наши войска. Тотлебен неистовуствует в желании превратить Севастопольские укрепления в несокрушимую твердыню. В ход идет все, устройство заграждений из рыбачьих сетей, минные галереи с зарядными каморами снабженные пироксилиновыми шашками, устройство укрытий для пулеметов. Полковник Геннерих со своими инженерами, капитан нашей саперной роты Коростылев и командир приданной ему двадцать первой арестантской роты штабс-капитан Коростылев, составили вместе с Тотлебеном ядро инженерной обороны города.
   Забавная вещь: оба Коростылева, находятся в родстве, командир арестантов - двоюродный дедушка нашего Аркадия Олеговича. Впрочем, есть еще и более интересный казус - полковник Мезенцев, наш поилец и кормилец, находится в это время в двух ипостасях. Умудренный жизнью пожилой человек, и он же, в возрасте четырех лет, где-то в своем имении. Мои собственные родители находятся еще в нежном возрасте и конечно не знают друг о друге, возможно и не узнают. Интересно, как будут в последующем разрешаться сии коллизии?
   Нахимов, горячо поддержав намерения Андрея, несмотря на свою нелюбовь к эпистолярному жанру, написал несколько писем. Вместе с нами к Горчакову отправился генерал Васильчиков и именно для того, чтобы с помощью генерала Вревского воздействовать на нерешительного Горчакова и его злого гения Коцебу.
   К полю боя возле Инкермана, экспедиция наша не подходила, отправившись сразу на Бахчисарай, но последствия боя мы увидели своими глазами: колонны пленных, сопровождаемые казаками, медленно двигающиеся в попутном направлении, большой обоз с трофейным оружием и огнеприпасами, несколько орудий направляющихся в сторону Севастополя'.
   * * *
   Из письма полковника Эптона Стерлинга другу
   'Я не могу поверить, что какое бы то ни было большое бедствие, может сломить Россию. Это великий народ; несомненно, он не в нашем вкусе, но таков факт. Никакой враг не осмеливался до сих пор вторгнуться на его территорию безнаказанно. Дорогой Генри! У меня очень плохие предчувствия, захватив такие ничтожные кусочки, какие мы теперь заняли, мы подвергаемся смертельной опасности.
   Само существование России в ее нынешних границах несет угрозу всему цивилизованному человечеству и особенно Британии. Ты можешь сказать мне в ответ на мои стенания, что мы господствуем на море, но я отвечу, война идет на суше. То, что до сих пор мы наносили поражения русским, ничуть не сказалось на их боеспособности, но вот два удара которые мы получили за последнее время в ответ на Альму, Инкерман и Балаклаву, очень и очень повлияли на всех в осадном лагере.
   Мы до конца выполним долг, но боюсь, что результатом наших усилий будет судьба британских фузилеров на Черной речке'.
   * * *
   В Бахчисарае размещался штаб третьего пехотного корпуса. После своей плодотворной деятельности на Кавказе, генерал от кавалерии Николай Андреевич Реад, ставший в ноябре пятьдесят четвертого года генерал-адъютантом Государя, получил его под командование, вместе с левым флангом деблокирующей армии. Правда от всего корпуса на этом фланге под командованием Реада были только три полка шестой дивизии и один стрелковый батальон. Князь Горчаков, раздергал корпус по частям, стараясь заткнуть дыры.
   В песенке сочиненной совсем в другое время поручиком Толстым, о Реаде говорилось как о неумном генерале:
  
   Туда умного не надо,
   Ты пошли туда Реада,
   А я посмотрю...
  
   В действительности, получивший хорошее домашнее образование, послуживший и в инженерных войсках, и в кавалерии Николай Андреевич был вовсе не глуп. Участник Бородинской битвы, побывавший во многих сражениях и походах, генерал Реад, до мозга костей был военным человеком, для которого выполненный приказ являлся главной добродетелью командира. Не его вина, что в сражении четвертого августа, совсем в другой реальности, командующий русской армией в Крыму князь Горчаков, был неплохим начальником штаба у Паскевича, но полководцем совсем не являлся. Своей жизнью Николай Андреевич тогда заплатил за невнятную диспозицию и неразбериху среди русских войск.
   Сейчас, генерал Реад, с большой радостью и изумлением видел вступающие в Бахчисарай невиданные войска и невиданную технику. Рассказ в штабе о том, что в Севастополь прибыла Сибирская стрелковая бригада, сформированная подобно полкам нового строя царя Алексея, в качестве эксперимента, вызвал у командира корпуса, да и не только у него вполне понятное недоверие к словам Васильчикова.
   Слишком много вопросов, готовых сорваться у Николая Андреевича и чинов его штаба с уст, были пресечены напоминанием о сохранении военной тайны. Впрочем, в приватной беседе, с участием Ларионова, Васильчикова и Реада, генерал был посвящен во все. Восторг от открывшихся возможностей, от известия о поражении союзников на Черной речке, у генерал-адъютанта, был поистине беспределен. Вопросов о собственной судьбе он избегал из врожденной деликатности, но измучил Ларионова требованиями рассказать, как и чем была окончена Крымская компания.
   Получив по большей частью уклончивые ответы и отправив в помощь оставшемуся у Черной речки батальону штабс-капитана Логинова с четырехорудийной батареей, Севский пехотный полк, большой обоз с продовольствием и фуражом, генерал Реад, немного успокоился. Но узнав о новых видах оружия и тактики, готов был сам следовать в Симферополь к Горчакову с требованием перейти к активным действиям. Возможность связаться с князем Горчаковым и с адмиралом Нахимовым 'не сходя с места', посредством аппаратуры, размещенной на повозках, двигающихся без помощи тягловой силы, вызвала у генерала очередной прилив энтузиазма.
   Получив согласие от командира третьего корпуса, выслать к Черной речке практически всех врачей и лазаретных служителей, весь парк повозок и лазаретных линеек для перевозки раненых врагов, организации питательных пунктов на пути движения обозов с ранеными, Ларионов и Васильчиков почли за благо откланяться. Экспедиция оставив в окрестностях Бахчисарая два батальона стрелков и шестиорудийную батарею трехдюймовок предназначенные для освобождения Евпатории, выступила в сторону Симферополя. Основные проблемы ждали Ларионова, Васильчикова и Гребнева в штабе Крымской армии.
  
   Глава 29. Пришла беда, откуда не ждали.
  
   Не доходя до Симферополя, рядом с Петровской балкой раскинулось воинское кладбище. Здесь хоронили умерших от ранений и болезней защитников Севастополя, отправленных на излечение в тыл. Вместо выздоровления около тридцати тысяч из них, обрели в Симферополе вечный покой. Подобно Братскому кладбищу на Северной стороне, офицеры имели отдельные могилы, солдат и матросов хоронили в братских.
   Чувства, с которыми наблюдали за этим городом мертвых, Ларионов, Гребнев и их подчиненные, отнюдь не были радостными. Генерал Васильчиков, бывавший в Симферополе ранее, привычным взглядом смотрел на погост.
   - Вот так вот Сергей Аполлонович, рожает женщина мальчика, растет он, идет на службу, а тут бац - война, ранение и смерть.
   - Решил пофилософствовать, Андрей Васильевич? О смысле жизни? Такие места предполагают соответствующее умонастроение.
   - Да так что-то настроение накатило. - Задумчиво сказал Ларионов. - Вот просто подумал, две церкви не поделили, у кого будут ключи от ворот Храма Гроба Господня. А как результат война, тысячи и тысячи убитых, умерших от ран и болезней.
   - Ну, есть и еще одна причина. Она столь же весома. - Усмехнулся Гребнев.
   - Это какая же, такая причина? - вмешался генерал-лейтенант.
   - Если мне память не изменяет, Ваше превосходительство, то в бозе почивший государь Николай Павлович, в поздравлении Наполеону с восшествием на трон, назвал его вместо милого брата, милым другом.
   - Ах, это! Да такое тоже имело местом быть. Но согласись, что глупость все это.
   - Это для нас глупость, Ваше превосходительство, а для Наполеона обида. Не признали его за полноценного императора. Извольте воевать.
   - Сергей Аполлонович, я ведь просил Вас, без чинов.
   - Простите, забылся Виктор Илларионович, как вижу Ваши эполеты, так и тянет титуловать Вас согласно устава. - Улыбнулся Гребнев.
   - И правил глупо, и воевал не очень, и кончил плохо. - Сказал Ларионов, имея в виду Наполеона. - Прямо как дядя. Умер вдалеке от прекрасной Франции.
   - Еще не кончил и не умер. Не забывай, Андрей, мы тут сейчас только первые камешки выбиваем из фундамента Второй Империи.
   - Нам бы Францию в союзниках иметь, а не в противниках. Судя по вашим рассказам господа, из маленького пушистого котенка, вырастет такой лев, что не дай бог!
   - Согласен! Франция нам нужна как противовес Германии. Уж слишком у нас сосед оказался воинственный. Наверное, Наполеона надо будет предупредить об опасности задирать Вильгельма. - сказал Ларионов.
   - В будущем - может быть, но на данный момент король Пруссии - брат Вильгельма, Фридрих-Вильгельм четвертый, который сойдет с ума только через два года.
   - Никак не привыкну к тому, что оказался в том времени, когда еще очень много не произошло. Все в наших руках! - подвел итог Ларионов.
   Показались дощатые бараки, в которых размещались раненые. Запах хлорки смешивался запахом немудреной пищи из несвежих продуктов. Запах заштатной больницы для бедных, запах горя и боли.
   Когда вдоль дороги стали видны первые дома обывателей, полковник Ларионов, с согласия генерала Васильчикова, приказал остановиться, развернуть радиостанцию и приготовиться протянуть телефонную связь между радиостанцией и штабом Горчакова. Вместе с радиостанцией оставалась стрелковая рота, чинам которой, кашевар, открыв котел полевой кухни начал выдавать обед.
   Генерал Васильчиков, полковник Ларионов и капитан Гребнев сопровождаемые десятком казаков, отправились в город. Телефонистам разрешили принять пищу и только после этого, заготовив столбы проложить линию. Командир роты прапорщик Колобков, со своими субалтернами, получил приказ подготовиться к смотру. Зная любовь начальника штаба князя Горчакова, генерал-адютанта Павла Евстафьевича Коцебу к фрунту, Васильчиков, особенно долго объяснял командиру роты требования, которые предъявлял генерал к внешнему виду и выправке солдат.
  
   * * *
  
   Из дневника капитана Гребнева.
   ' Все, что я читал о положении наших раненых на пути из Севастополя в Симферополь, это даже не макушка айсберга, это крошка на поверхности океана. Бедные, несчастные наши герои, перевозка их в госпитальные бараки, без возможности перевязки, без горячей пищи, без сопровождения транспортов медицинским персоналом, это просто преступление.
   В хвосте каждого транспорта, движутся повозки, куда складывают тела умерших в дороге, для того, чтобы похоронить их уже в Симферополе. Я очень уважаю и уважал всегда доктора Пирогова, но не в его силах, как, наверное, вообще не в силах человеческих преодолеть, то пренебрежение, которое демонстрирует начальство наше (по крайней мере то, что находится в Крыму), по отношению к раненым.
   Несчастные мучаются в дороге, имея только по десять копеек в день на человека, на которые в Крыму можно приобрести едва ли только по полфунта хлеба. Стыд и позор!
   То, что я читал, про подрядчиков, которые буквально грабят казну, требуя даже за пуд соломы используемой для подстилки в повозках при перевозке раненных несусветные деньги - все, правда! Господи! Как мне хочется, чтобы при армии был какой-либо орган, в котором служили десятки, нет сотни капитанов Степановых. Не минными постановками в Севастопольских бухтах ему бы заняться, а брать некоторых индивидуумов за ушко и тащить их на солнышко. Причем тащить так, чтобы с конфискацией неправедно нажитого богатства. Я приложу все силы для того, чтобы государь узнал правду. Вера в царя, как вера в доброго барина про которого писал Некрасов, вообще сильна в народе, а я конечно плоть от плоти народа. И я верю в доброго царя. Умом понимаю, что эту систему надо изменить, но вот ничего не могу с собой поделать.
   Андрей говорит, что такое настроение у меня из-за обостренного чувства справедливости, но сам он хоть и старается выглядеть циником передо мной, так и не уверил меня в своем равнодушии.
   Я заметил, как у него желваки катаются при встрече с поставщиком продовольствия для Симферопольских госпиталей. Что он сказал этому представителю купеческого сословия на ухо, не знаю, но купец побелел и был готов, кажется валяться в ногах.
   Я спросил Андрея позже, что он пообещал купцу Лебедеву? И получил в ответ целую лекцию. Дело ведь не только в купцах сказал мне Андрей, интендантское ведомство, а вернее некоторые его представители, страшно обогатившиеся за эту войну, вот корень всех зол. Даже не они сами по себе, а система снабжения войск, представителями которой они являются.
   Андрей горячо поддержал мою идею о том, чтобы создать при военном министерстве контролирующую службу, правда сказал, что капитанов Степановых для нее, придется отбирать как жемчуг'.
  
   * * *
  
   Князь Горчаков, был очень удивлен, что в Крыму оказалась целая стрелковая бригада с приданными ей артиллерией, инженерией, обозом с боеприпасами и невиданными ранее средствами связи. Больше всего вначале его задел именно тот факт, что он, главнокомандующий в Крыму, ничего не знает о том, что государь прислал такую помощь, не поставив его в известность.
   Внимательно прочитав письма Нахимова, выслушав князя Васильчикова, Михаил Дмитриевич, решил, прежде чем поставить в известность о происшедшем чинов своего штаба, подробно поговорить с Ларионовым, Гребневым и с тем же Васильчиковым.
   Результатом его решения стал весьма продолжительный, обстоятельный разговор.
   Речь кроме чисто военного аспекта появления стрелков, артиллеристов, саперов и связистов из шестнадцатого года в самый переломный момент оборонительных боев, зашла об очень многих других вещах. Взглядом опытного, государственного человека, занимавшего в своей карьере посты как военные так и гражданские Горчаков тотчас понял какая 'бомба' оказалась в Крыму.
   - Что касается войны, то с божьей и вашей помощью, я думаю, теперь мы справимся с союзниками в самое короткое время. Но вот по здравому размышлению, проблемы после победы только и начнутся.
   На замечание Ларионова, что они уже начались, Горчаков живо заинтересовавшись попросил перечислить их. Озвученные Ларионовым вопросы, требующие немедленного разрешения, вызвали неоднозначную реакцию князя.
   - Господа, что касается жалования, причитающегося вашим людям, это самое простое. Вы господин полковник напишите рапорт на мое имя, я напишу свою резолюцию, деньги будут. У нас есть некие суммы, предназначенные для чрезвычайных обстоятельств. Что касается соответствия чинов офицеров из ...хм ... шестнадцатого года и нынешних офицеров, вопрос решим так, приведем чины ваших людей в соответствии с табелью о рангах, действующей в настоящий момент. Я напишу государю, думаю, он утвердит мое решение.
   - Ваше Высокопревосходительство, какой срок службы будет у нижних чинов? - продолжал занудствовать Ларионов.
   - Я помню, полковник, не надо мне напоминать. Тут я ничего не могу обещать, но свое мнение государю изложу. Люди, призванные на определенный срок, от перемены обстоятельств, служить больший срок не должны. Да еще выслуга у тех, кто в Севастополе, идет месяц за год.
   - Благодарю Ваше высокопревосходительство!
   - Не за что. Это все легко решаемые вопросы, для полуторамиллионной армии, пять тысяч человек проблем не создадут. Частный случай, как говорит князь Варшавский. Дело гораздо глубже - имея в армии людей, выросших не зная крепостной зависимости, можно предположить, что именно это может послужить катализатором больших потрясений. Куда определить уволенных в бессрочный отпуск нижних чинов - вопрос, который может решить только государь. И об этом я тоже напишу. Причем писать буду как о самой большой проблеме. А сейчас, я хотел бы узнать, как обстоят дела у вас там, в будущем.
  
   * * *
  
   Кабинет князя Горчакова, в здании уездного дворянского собрания, на несколько часов превратился в дискуссионный клуб. Тон задал сам главнокомандующий Крымской армией, отнюдь не оставшийся только слушателем.
   Выслушав предупреждение Ларионова о том, что никаких дат и рассказов о личной судьбе современников не будет, после короткого размышления Михаил Дмитриевич согласился с этим.
   Короткий рассказ о том, что и когда произойдет в мире, Горчакова не удовлетворил и он попросил рассказать подробнее.
   Как государственный человек, он не мог понять многого из того, что произошло в дальнейшем. Уже первая фраза о том, что Россия с четырнадцатого года, находится в состоянии войны с Германской и Австро-Венгерскими империями вызвал с его стороны целый поток вопросов. Князь Васильчиков, уже слышавший краткий экскурс в дальнейшую мировую историю в севастопольском кабинете Нахимова, и с тех пор пытавшийся детально обдумать ответы на извечные русские вопросы, тоже принял живейшее обсуждение.
   - Пруссия, сейчас единственный наш союзник в Европе. Прямо не выступая на нашей стороне, она противится Австрии в выступлении против России. Как же так? - задал вопрос Светлейший. Его поддержал Виктор Илларионович:
   - После датско-прусской войны сорок восьмого-пятидесятого годов, по результатам которой Шлезвиг и Голштиния остались в руках датского короля, о каком усилении Пруссии вы говорите господа?
   - Ваше превосходительство, войной это, можно назвать с большой натяжкой. В восемьсот шестьдесят четвертом году, действительно будет война, на стороне Пруссии выступит Австрия. Дания капитулирует. Шлезвиг аннексирует Пруссия, а Гольштейн достанется Австрии. - Сказал Гребнев.
   - Но господа, от Гольштейна до Австрии сколько верст! Это, что же получится, анклав? - высказал недоумение Васильчиков.
   Ларионов ответил обоим князьям:
   - Пруссия оказалась вероломным союзником для Австрии. Она отказалась обменять территорию Гольштейна на участок рядом с австрийской границей. Спустя два года, разразилась новая война в Европе. С одной стороны Пруссия с несколькими германскими государствами, Франция и Италия. С другой стороны Австрия и тоже несколько германских государств. Впрочем, объявив себя союзниками Австрии, они в боевых действиях не участвовали.
   - А Россия?
   - Россия поддержала Пруссию, в наказание австрийцам, так навредившим нам в этой войне.
   - Каковы же были результаты?
   - Австрия разгромила Италию, но войска ее были вынуждены отойти под напором французов, чуть позже, австрийцы потерпели поражение от прусских войск. В результате вместо Германского союза во главе с Австрией, образовался Северогерманский союз во главе с Пруссией. Еще образовалось независимое Итальянское королевство, французские войска приобрели репутацию непобедимых.
   - Дела-а-а!
   - Это не все, господа. В семидесятом столкнулись уже Франция и Прусский союз. Франция выражаясь по-военному войну про.... Простите, Франция капитулировала, Наполеон сдался пруссакам, отрекся и уехал в Лондон. Умер всеми забытый. Россия денонсировала Парижский договор, завела на Черном море крепости и флот, но мы в результате получили рядом с собой такого хищника, что лучше бы это произошло попозже.
   - Позвольте, позвольте! Вы предлагаете в дальнейшем поддержать Австрию? Этих предателей? - разволновался Горчаков, лицо его покраснело, усы встопорщились от возмущения.
   - Я, Ваше Высокопревосходительство, не политик, не дипломат, но со своей колокольни сужу так; сейчас война идет уже совсем по-другому, нежели в известной истории. И кончится она совсем с другими результатами.
   - Вы полагаете?
   - Больше того Выше Высокопревосходительство, я просто уверен.
   - Пять тысяч человек и такая разница!
   - Михаил Дмитриевич! Я всецело поддерживаю полковника Ларионова, я видел в действии новое оружие и людей им владеющих. - твердо сказал Васильчиков.
   Тоном лектора, Ларионов продолжил:
   - Когда Пруссия сцепится с Австрией, надо отобрать у нее Буковину, а затем, сдержать аппетиты Пруссаков в войне с Францией.
   - Воевать? Ведь прусский король - дядя государя, - прорвалось у Васильчикова.
   - Думаю, воевать не придется, Ваше превосходительство, достаточно будет сосредоточить на границе с Пруссией войска. Государь по-родственному договорится с дядей. Нам нет нужды в разгроме Франции, ведь мир, после Крымской компании, будет заключен не в Париже, а где-нибудь в другом месте.
   - Например, в Петербурге, - улыбнулся Гребнев. - Может быть, удастся и войну с Османами в семьдесят седьмом провести быстро и удачно.
   Опрометчивые слова Гребнева вызвали новый поток вопросов. Особенно усердствовал Васильчиков. Пришлось, двоим 'попаданцам' держать ответ перед 'предками' за весь период, прошедший русской истории в подробностях.
   После вопросов внешнеполитических, решение которых естественно оставили за государем, перешли к решению насущных задач. Описание и показ новых образцов оружия, в отличие от севастопольского, был гораздо скромнее, но также впечатляющ. А 'Наставление для действия пехоты в бою' вызвало самый живой интерес.
   Ларионов с помощью Васильчикова уже готовился перейти к изложению плана дальнейших действий русской армии в Крыму, когда резко постучав в дверь, вошел в комнату высокий генерал-майор с примечательным мясистым лицом. Высокий лоб переходил в глубокие залысины. Усы соединялись с бакенбардами. Глубоко посаженные глаза, смотрели на главнокомандующего с тревогой. В руке генерал держал распечатанный конверт.
   Ни Ларионов, ни Гребнев не знали кто это. Из облика генералов и офицеров, запечатленных на 'Портретах лиц, отличившихся заслугами и командовавших действующими частями в войне 1853-1856 годов" в свое время просмотренных Ларионовым, никого он вспомнить не мог.
   - Что случилось, Павел Александрович? - спросил Горчаков.
   'Вревский. Барон Вревский, - сразу понял Ларионов, - еще один несостоявшийся покойник'*.
   - Ваша Светлость, получено донесение, противник оттеснил наш наблюдательный корпус у Евпатории, занял Юшунь. Дорога в центральные губернии перерезана.
  
   * * *
  
   Молебен о даровании победы русскому оружию, служил в Александро-Невском соборе владыка Иннокентий, митрополит Херсонский и Таврический. Преосвященный имел высокое представление о сане и обязанностях священника, он постоянно находился с паствой. В Симферополе крестил детей, в Севастополе служил молебны о здравии увеченных воинов, заупокойные службы о воинах на алтарь Отечества живот свой положивших.
   Служил даже на бастионах, ничуть не опасаясь обстрела, воодушевляя солдат проповедями. После прибытия в Крым, еще до своей первой поездки в Севастополь владыка узнал о нехватке военного духовенства. Иннокентий предписал священнослужителям епархиального ведомства посещать воинов в лазаретах. Кроме того, 'из-за небольшого числа белого духовенства', архиепископ приказал настоятелю крымских скитов, 'всех иеромонашествующих выслать' немедленно 'на те пункты, где находятся раненые воины, как в лазареты, так и на самое поле брани'.
   Владыка Иннокентий (в миру Борисов Иоанн Алексеевич) был широко образованным человеком, все свою жизнь, ходил с книгой, читал при любом удобном случае, и любимой присказкой у него были слова: 'Читайте, читайте серьезные книги, ничем так не питается и не возвышает дух наш и не приводится в гармонию, как чтением серьезным!'.
   Узнав еще, будучи в Севастополе, о том, что произошло чудо господне, на помощь истекающему кровью гарнизону, прибыли потомки славных предков, владыка первый обратил внимание на то, в какой день это случилось. Празднование дня Святого Благоверного князя Александра Невского,
   Есть Знак, который подал господь, явив волю свою. Сейчас, находясь рядом с царскими вратами алтаря храма Святого князя, митрополит был полностью уверен в окончательной победе.
   Бас диакона Варнавы, возносил молитву к господу, и от мощи его голоса казалось, трепетали огни сотен свечей.
   - Господи Боже наш, сильный и крепкий в бранех, смиренно молим Тя: прими оружие крепости Твоея, восстань в помощь нашу, и подаждь христолюбивому воинству нашему, на супостата победу и одоления, молим ти ся, услыши и помилуй.
   Вседержителю Царю и Господи, Твоею вседержавною силою оружие супостат наших и козни сокруши, и дерзость их низложи, победу на ня и одоление рабом твоим даруя, молим ти ся, вседержавный Царю, услыша и помилуй.
   Находящиеся в соборе генералы, штаб и обер-офицеры, обыватели, врачи и солдаты стояли словно придавленные могучей силой голоса диакона.
   - Простри руку свою свыше, Господи, и коснись сердец врагов наших, защитниче
   __________________________________________________________________________
   * Генерал-майор П.А.Вревский погиб в сражении у Черной речки 4 августа 1855 г.
   правоверных, посли стрелы Твоя, Господи, и смятение сотвори врагом нашим, блесни молниею и разжения, посли силу Твою свыше и покори их, и в руки верному воинству и
   И м п е р а т о р у нашему предаждь, молим ти ся, услыши и помилуй.
   Бас дьякона стал забирать все выше и выше:
   - Господу помолимся!
   - Господи помилуй! - Слитно ответили голоса всех молящихся.
   Запел хор, и как тысячи раз до этого, и тысячи раз после, присутствующие, истово крестясь, с надеждой молили о победе русского оружия, а митрополит знал, что молитва дойдет, враг будет побежден и столь тяжелая война окончится полной победой.
   Весть о том, что коварный враг ударил в самое слабое место, что предстоит сражение, моментально разнеслась по городу, и в скором времени во всех церквях стояли тысячи людей, молясь о победе войск, которые князь Горчаков намеревался отправить в сторону Перекопа.
  
   Глава 30. Рабочие войны.
   Капитан Аркадий Олегович Коростылев - командир корпусной саперной роты, окончивший Николаевское инженерное училище в тысяча девятьсот третьем году, на всю жизнь запомнил теплую атмосферу своей 'Аlma mater'. Отношения между юнкерами, их воспитателями - офицерами и преподавателями - были таковы, что впоследствии Аркадий Олегович иногда только диву давался, слыша о нравах, царивших в других училищах.
   Инженерное училище считалось 'либеральным', созданное как подготовительное для поступления в инженерную академию для преуспевающих в науках юнкеров, оно обладало блестящим преподавательским составом, самые лучшие столичные профессора считали за честь преподавать в нем. Особенно преподавателями ценились ум, способность к аналитическому мышлению, поощрялась научная и творческая активность юнкеров.
   Не имеющие возможности учиться далее в академии, выходили после трехгодичного курса в технические войска: саперные, железнодорожные, понтонные батальоны, крепостные и минные роты.
   Толковые офицеры, хорошо знающие свою специальность, воспитанные в уважении к человеческой личности, сохраняли в отношениях с солдатами самое справедливое и гуманное обращение, которое усвоили в училище. Такое отношение к нижним чинам диктовалось еще и тем, что на службу в инженерное ведомство поступали наиболее грамотные призывники.
   Подпоручик Коростылев, по семейным обстоятельствам, не имел возможности продолжить обучение в академии (умер отец, отставной подполковник артиллерии, имения не имелось, а следовательно и поддержки из дома, тоже не было), о чем очень жалел его курсовой офицер капитан Стрельбицкий.
   - Коростылев, очень жаль, что Вы вместо учебы в академии, едете в Туркестан соблазнившись тамошним жалованием.
   - Господин капитан! Вы же знаете мои обстоятельства, мать, две незамужних сестры, ...
   - Я ценю Вашу порядочность и ответственность по отношению к семье, но все равно жаль! Вот, что я хочу сказать Вам. Запомните, Туркестан край неспокойный, и войск там немного, значит, Вам придется не только применять знания для выбора и оборудования позиции, придется освоить, как оборонять и наступать, опираясь на нее. Вы не просто офицер, Вы сапер!
   Сапер - высшая похвала в устах Стрельбицкого, которой он удостаивал самых лучших юнкеров.
   Со словами курсового офицера, перекликалось и напутствие молодым подпоручикам выходящим в войска, которое сказал начальник училища:
   - Господа офицеры! Всегда помните о том, что карьера Ваша, зависит целиком от Вас самих. Не замыкайтесь в своей специальности, постоянно расширяйте кругозор, пополняйте багаж знаний. Всегда помните, что в надлежащий момент Отечеству и Государю могут потребоваться не только Ваши знания инженерного дела. Достаточно вспомнить офицеров выпущенных из училища ранее, ставших истинным украшением и гордостью армии.
   Генерал Тотлебен - герой обороны Севастополя и взятия Плевны, Кауфман, руководивший военными действиями при присоединении Туркестанского края к России, генерал Радецкий - герой боев при Шипке и на Кавказе, Леер - выдающийся военный писатель и профессор, труды которого по стратегии известны на весь мир.
   Но при всех своих надеждах на карьеру, не забывайте, мы с Вами не блестящая кавалерия, не могучая артиллерия, не пехота, МЫ САПЕРЫ! Простые рабочие войны, потому что служба наша не так видна, но без нас армия воевать не сможет.
   * * *
   Оказавшись в Севастополе, под началом еще не обретшего громкую славу и находящегося в чине полковника Эдуарда Ивановича Тотлебена, Коростылев испытывал при общении с ним чувства сходные теми, которые высказал старший врач полка по отношению к профессору Пирогову.
   Нельзя сказать, что капитан не испытывал честолюбивых намерений, надежд на продвижение по службе, желаний получить чины и награды, все это было. Обстоятельства сложились так, что он подобно доктору Иванову, мог в чем-то поучить Тотлебена, бывшего его кумиром. И это обстоятельство ничуть не мешало ему восхищаться не только руководителем инженерной обороны Севастополя, но и другими офицерами. Какие люди окружали Аркадия Олеговича!
   'Обер-крот' - штабс-капитан Александр Васильевич Мельников, командир роты четвертого саперного батальона. Он еще не получил своего знаменитого перстня, в виде золотого изображения четвертого бастиона, украшенного бриллиантами и изумрудом, происхождение которого он скрывал, но про который все знали, что перстень был подарен ему французскими саперами, приславшими его из Парижа, как непобедимому руководителю подземной войны.
   Инженер-полковник Геннерих. Василий Карлович, не только неутомимый строитель севастопольских батарей, прибывший в Севастополь и начавший работы на Корабельной стороне, но и отважный офицер, который при штурме 27-го августа, который, как надеялся Коростылев, теперь не состоится, кинулся в атаку во главе двух рот четвертого и шестого саперных батальонов.
   Храбрый Ползиков, командир шестого саперного батальона, которому пожаловал орден Георгия сам Государь, сопроводив личным письмом.
   В окружении этих людей, беззаветно храбрых, исполняющих свой долг без аффектации, стыдно быть храбрым напоказ, проявлять свои знания и умения не в полной мере. А честолюбие? Оно как говаривал генерал Драгомиров:
   - Господа офицеры, честолюбие оно как х..., не иметь его офицеру нельзя, а показывать стыдно.
   Капитан Коростылев впрягся в работу и вполне пришелся 'ко двору'.
   * * *
   После 'экскурсии' по минным галереям четвертого бастиона, которую провел для Коростылева сменивший заболевшего Мельникова штабс-капитан Павел Васильевич Преснухин, Аркадий Олегович, сидя во рву бастиона около устья минной галереи, с увлечением производил подсчеты в своей офицерской книжке.
   - Что Вы считаете, Аркадий Олегович?
   - Тотлебен очень обрадовался тому, что у нас есть пироксилиновые шашки. Это взрывчатое вещество минимум в три раза по фугасности превосходит черный порох, который прежде использовался для подрыва французских галерей.
   - Замена пороха вашим пироксилином? Понятно! Это позволит использовать порох для артиллерии, но насколько хватит ваших запасов? Сколько этих шашек у вас в наличии?
   - Не так много как надо бы. Но тут дело не только в количестве, Павел Васильевич. Заменить десять пудов пороха тремя пудами пироксилина дело не хитрое. Пироксилина у нас всего пятьдесят пудов и на все его при таких объемах не хватит. Есть одна хитрость в принципе размещения шашек при подрыве, позволяющая использовать меньшее количество взрывчатки и достичь тех же результатов.
   - Камуфлет?
   - Скажем тройной, или даже четверной камуфлет.
   - Нельзя ли поподробнее?
   - Отчего же нельзя? Конечно можно. При одновременном подрыве расположенных в разных местах зарядов, взрывную волну и соответственно фугасность можно получить большую, нежели при подрыве такого же по весу заряда но в одном месте.
   - Но ведь подрыв зарядов происшедший в разное время такого эффекта не даст?
   - Согласен, не даст.
   - А огнепроводный шнур не даст Вам гарантии того, что камуфлеты взорвутся одновременно. Это проверено и не раз. Как же обойти такое препятствие? - въедливо продолжал допрос Преснухин.
   - Видите ли, Павел Васильевич, там, откуда я прибыл, для одновременного подрыва используют не огнепроводный, а детонирующий шнур.
   Следующий час, Коростылев отвечал на азартно задаваемые вопросы о бризантности, фугасности, проводил обучение коллеги расчетам необходимого количества взрывчатки для подрыва разных сооружений, приемам забутовки и прочим премудростям из арсенала подрывника. Прервал увлеченный разговор двух офицеров унтер, сказавший после разрешения обратиться, что обед для 'их благородий доставлен и уже стынет'.
   - Давайте прервемся Аркадий Олегович, поднимемся на бастион, покушаем что бог послал. - На правах хозяина радушно предложил Преснухин.
   - Пожалуй, да мне еще надо для Эдуарда Ивановича доклад написать надо, а потом инженер наш, в мастерских ждет. Ему тоже взрывчатка нужна.
   - Ну, идемте, идемте, я и так Вас задержал. Не хватало еще, чтобы Вы голодный ушли.
   * * *
   Павел Матвеевич, наконец, определился с типом мин, которые придется делать 'на коленке'. Мины Якоби были им отвергнуты. Не только из-за того, что они не оправдали надежд и подорвавшиеся корабли остались на плаву, но и потому, что устанавливать минное заграждение придется под носом у союзников. Не очень-то удобно промерять глубину, чтобы отмотать минреп нужной длины. Да и управление минным полем по проводам не подходило за отсутствием в Севастополе оных.
   Значит, будет нечто среднее между миной Яхтмана и миной образца тысяча восемьсот девяносто восьмого года, оснащенное в качестве взрывателя 'власовской трубкой'.
   Все, что знал о минах с вьюшкой лейтенанта Азарова, трубках Власова, инженер тщательно записал и, собрав вокруг себя молодых офицеров из бывших студентов, начал обсуждение. Принцип работы предлагаемого 'изделия' молодые люди уяснили быстро, но увязли в наличии необходимых компонентов. Камнем преткновения стала даже не серная кислота, необходимая для производства трубки Власова. Она нашлась в адмиралтействе и аптеках. Изготовление стеклянных колб! Вот в чем произошла заминка, но после того как, нашелся среди солдат, отправленных в Северное укрепление, мастер-стеклодув из города Гусь-Хрустальный с Мальцовского завода, с тринадцатого года принадлежавшего графу Павлу Игнатьеву, вопрос был решен.
   Молодой парень Мишка Пряхин, до призыва бывший стеклодувом, заверил, что уж чего-чего, а колбы для размещения серной кислоты он и выдует, и запаяет. Сейчас он срочным порядком готовил себе мастерскую в кузнице Лазаревского адмиралтейства.
   Прапорщик Виталий Сергеевич Шубин, с детства увлекавшийся химией и периодически устраивавший взрывы в домашней химлаборатории, немало претерпел за свое увлечение от отца. Сергей Михайлович, акцизный чиновник, служивший в Пскове, был крут и скор на расправу. Он не был злым самодуром, но кому понравится регулярно вызывать стекольщика потому, что несносный мальчишка опять что-то испытал? Ведь и сам без глаз останется, да и какой урон хозяйству! Про прожженный кислотой ковер, испорченную раковину и прочие мелочи даже говорить не стоит. К выпускному классу отец одержал победу, и Шубины пришли к соглашению о том, что дома опытов более проводиться не будет, а учиться отпрыск поступит в техноложку, иначе называемую 'Технологическим Институтом Императора Николая I'.
   Сейчас Виталий вместе с приданым помощником из солдат-специалистов в выделенном каземате Северного укрепления вспоминал молодость. Реквизированная у севастопольских фармацевтов лабораторная посуда, добытые пластины меди и цинка, раствор кислоты готовились стать гальваническими элементами.
   Приготовленный поташ после прохождения хлора, выделенного из крепкого соляного раствора под действием электрического тока, должен был дать возможность получить вожделенную 'бертолетову соль' или проще говоря, хлорат калия.
   Иван Рогов, бывший жестянщик из Смоленска, ругаясь на отсутствие инструмента, ладил вытяжку. Все были при деле.
   * * *
   Но самым сложным вопросом стало отсутствие в Севастополе достаточно больших запасов свинца. Казалось бы, мелочь, притом, что стреляют тысячи ружей именно пулями из свинца, зачастую отливаемыми солдатами самостоятельно. Таки нет! Еще до прибытия в город Сибирской бригады солдаты ходили 'по ягоду', подбирали выпущенные союзниками пули, потому что нечем было стрелять.
   Продолжалось это до тех пор, пока Нахимов категорически не запретил это занятие из-за больших потерь. Сначала французы аплодировали отважным сборщикам, потом начали стрелять. А стреляли они хорошо, много людей было убито и ранено. Сданные по три рубля за пуд собранные пули позволили, тем не менее, нормализовать на некоторое время положение.
   Для каждой мины в качестве груза, удерживающего щеколду вьюшки, требовалось тридцать фунтов свинца. Задача стояла в изготовлении не менее дюжины мин, а ведь при литье грузов свинца потребуется больше тридцати фунтов, свинец при плавлении выгорает, и естественно в тигель надо закладывать большее количество металла, чем будет в готовом изделии.
   Оставив на потом решение этого сложного вопроса, Колмогоров занялся вместе со своими помощниками разработкой конструкции 'адской машины'. Если 'парашюты' для замедления спуска якоря мины быстро решили делать из медных листов, то вот с конструкцией самого якоря пришлось повозиться. Инженер производил расчеты подъемной силы корпуса мины прапорщик Трегубов, сидел рядом с ним и тщательно вычерчивал конструкцию якоря, пришедший капитан Коростылев высчитывал, сколько потребуется пироксилиновых шашек, чтобы заменить пуд и двадцать четыре фунта пороха, для надежного проделывания дыры в борту вражеского корабля.
   Прикомандированный распоряжением Нахимова к 'конструкторскому бюро' лейтенант девятого флотского экипажа Оскар Карлович фон Кремер, прозванный 'флагманским минером', отвечал на вопросы, периодически задаваемые то Колмогоровым, то Коростылевым.
   - Какова может быть осадка французского линейного корабля? И какова глубина Камышевой бухты? - Интересовался инженер, которому необходимо было высчитать длину минрепа.
   - Я думаю, что осадка у "французов" ничуть не меньше, чем у 'Константина' или 'Апостолов'.
   - Но сколько это?
   - Ах да! Вы же береговые, осадка в полном грузу - три с половиной сажени. А глубина бухты от десяти до двадцати саженей.
   - Хорошо! А скажите, Оскар Карлович, найдется в Севастополе хорошо просмоленный канат? Ведь металлических тросов нет?
   - Тросов нет, а канат - отчего же не найтись, найдется.
   - Хорошо просмоленный?
   - Если на ваш взгляд, Павел Матвеевич, он будет недостаточно просмолен, то, я думаю, найдется способ довести его до нужного Вам состояния, - улыбаясь, сказал лейтенант и тут же обратился к Коростылеву: - Простите, господин капитан, что Вы хотели узнать?
   - Какова толщина борта и днища у парусного линкора?
   - От шестнадцати дюймов. Может доходить и до двадцати.
   - Спасибо, - поблагодарил капитан и углубился в расчеты.
   Фон Кремер в свою очередь решил задать вопрос саперу.
   - Господин капитан, а почему Вы сказали именно парусный линкор?
   Ответ капитана, с его скромными познаниями о конструкции и устройстве военных кораблей конца девятнадцатого - начала двадцатого веков, вызвал шквал вопросов со стороны морского офицера.
   Постепенно в разговор вступили и другие члены команды Колмогорова и он сам. Обсуждению подвергались конструкции различных типов военных кораблей. Упоминания об эсминцах, их предшественниках миноносцах и контрминоносцах произвели на фон Кремера, убежденного артиллериста, гнетущее впечатление. Восторженный поклонник артиллерийского огня, был самым настоящим образом расстроен.
   - Куда идет мир? Вместо честного боя, одним выстрелом вашей самодвижущейся мины можно утопить сильнейший корабль. Вместо честного противостояния, победы за счет лучшей выучки артиллеристов, подлый удар под водой!
   После этой тирады, Борис Трегубов вспомнил об английских крейсерах, которые утопила одна германская подводная лодка.
   - 'Абукир', 'Кресси' и ... черт, забыл!
   - 'Хог'! - Подсказал кто-то.
   - Точно, 'Хог'!
   Рассказ о подводных лодках и их возможностях перешел в описание морских сражений, случившихся после Синопа. Хотя Колмогоров и распорядился о продолжении работы, то один, то другой офицер украдкой описывал фон Кремеру печальную судьбу 'Ретвизана', 'Владимра Мономаха', 'Рюрика'. Лейтенант только горестно вздыхал.
   * * *
   После оглушительно громкой победы у Черной речки, когда в Севастополь пришел обоз с трофейным оружием и боеприпасами, притом, что Севский пехотный полк был полностью перевооружен трофейными штуцерами и снабжен запасом пуль Минье из запасов союзников, вопрос о недостатке свинца был мгновенно решен. Свинца в слитках и в готовых пулях было столько, что затруднения с материалом для изготовлением грузов для мин были устранены. Как сказал Саша Трегубов, 'союзники сами себе роют яму'.
   * * *
   Михаил Ряполов и кузнец Лазаревского адмиралтейства Макар Смагин на двух наковальнях выделывали части минного якоря. Произвести отливку из чугуна возможности не было, поэтому инженер Колмогоров решил остановиться на сборной конструкции, использовав в качестве утяжеляющих элементов французские и английские ядра, не подходящие по калибру к русским орудиям. Вес мины предполагался достаточно большой, и сейчас инженер вместе с лейтенантом фон Кремером обсуждал способ постановки минного заграждения.
   Предложение капитана Степанова об установке мотора, снятого с автомобиля, на ялик, с помощью которого предполагалось отбуксировать плоты с минами поближе к Камышевой бухте, Оскар Карлович забраковал.
   - Только на веслах, тихо подойдем в новолуние и с божьей помощью запрем супостата в бухте. И не надо никаких лебедок, подберем матросов посильнее, есть, знаете ли, Павел Матвеевич, такие богатыри, что руками мину столкнут и не нашумят.
   - Так ведь наверняка у них какая-никакая брандвахта имеется! Надо все быстро сделать! - Пытался возражать инженер.
   - Ничего, в новолуние темно, а прожекторов, про которые Вы рассказывали, у союзников еще нет. Управимся!
   - Ваши слова да богу в уши!
   - Все будет хорошо! Пойдемте к Павлу Степановичу, он со мной согласится и даст команду подобрать "минный экипаж".
   - Идемте, "флагманский минер". - Не удержался от шпильки Колмогоров.
   Глава 31. На приморском фланге II.
  
   Капитан Степанов убедился, что не зря взял с собой двух унтер-офицеров из Заамурского пограничного округа. Старший унтер-офицер, Коротких, из сибиряков, пришел на службу в ОКЖ после того, как успел побывать в японском плену. В несчастном бою на Путиловской сопке, его раненого утащили к себе японцы.
   После его подвигов со штыком и прикладом, старавшиеся показать свою цивилизованность японцы, за поведение в бою признали его истинным самураем. Обращались с пленным очень хорошо. Прооперировали еще на материке и переправили тогда еще младшего унтер-офицера в числе других пленных к себе на острова.
   Поместили Коротких в лагерь военнопленных близ Нагасаки, в барак с ранеными и больными. Впрочем, долго он там не задержался. Режим содержания был довольно мягким, если пленный хотел иметь деньги, добро пожаловать в помощь крестьянам.
   Петр Афиногенович быстро сошелся с местным населением, он охотно работал на рисовых полях и столярничал, стал вызывать уважение у крестьян своим отношением к работе. Природная любознательность и умение впитывать знания, позволили ему в минимальной степени освоить язык и культуру японского народа. Через некоторое время, заметив как крестьяне, с которыми он работал бок обок, делают некоторые упражнения, он поинтересовался и стал полноправным участником сначала занятий на открытом воздухе, потом, его стали посвящать и в возможность противостояния открытой руки, руке вооруженной.
   Больших высот в освоении японской борьбы Петр Афиногенович не достиг, но и то, что он затвердил в своей памяти, позволило ему, уже служа на КВЖД, выйти несколько раз из достаточно сложных положений с честью.
   Капитан Степанов, которого он очень уважал за его попытки сначала прекратить воровство, а затем и увидев его в деле, попросил составить, как он выразился , 'ему компанию' в командировке на германский фронт. Сейчас, выполняя задание командира, Коротких, натаскивал отобранных Степановым людей из Севастопольского гарнизона.
   Задача была простая, утащить из лагеря союзников офицера. Тут пригодилось и то, что старший унтер-офицер проделывал это иной раз на КВЖД с хунхузами. Во всяком случае, захват и допрос в 'полевых условиях', как говаривал Степанов, с целью добычи сведений были очень похожи. В качестве переводчика к группе был прикомандирован мичман Рокотов, как и практически все дворяне знавший французский язык, вызвавшийся добровольцем. Его наскоро обучили перемещаться по местности бесшумно, переобув в войлочные туфли с мягкими кожаными подметками и переодев в бесформенную 'хламиду'.
   Сейчас, под покровом ночи, группа просочилась во французский лагерь на берегу Камышевой бухты и высматривала офицера. Но не простого офицера, пришедшего в театр, который построили в городке Камьеш, а знающего, информированного офицера.
   Ожидание увенчалось успехом, и капитан Жером Корне, служивший в штабе командующего французским контингентом был благополучно схвачен, коротко допрошен прямо на месте и уволочен в тыл русских позиций.
   Результаты допросов капитана Корне, того, что происходил прямо в глубине французских позиций, и того, что уже более обстоятельно провел капитан Степанов в глубине русских, недвусмысленно говорили о том, что на днях придут к Севастополю французские плавучие бронированные батареи. Борта, покрытые кованными железными плитами, позволят им не бояться русских ядер. Якобы проведенные в Марселе испытания, дают полную уверенность в неуязвимости.
   Сведениями, полученными от француза, Леонид Михайлович, поделился с подполковником Марковым, который вместе со своими шестидюймовками, разместился согласно приказу на десятой батарее.
   Лихорадочная работа расчетов и приданных артиллеристам солдат и матросов из состава гарнизона, последовавшая за сообщением капитана Степанова о прибытии броненосцев к Севастополю, позволила отрыть глубокие артиллерийские окопы с аппарелями для размещения орудий согласно уставных требований для ведения огня с закрытых позиций.
   Наблюдательный пункт, был именно там, где его и планировал прапорщик Руденко, на самом обрыве. Сейчас, связисты прокладывали совсем недлинный провод для связи с огневой.
   Адмирал Нахимов, извещенный о планах союзников обстрелять и подавить Александровскую и Михайловскую батареи, был очень встревожен. Помня рассказ потомков о том, как расправились интервенты с крепостью Кинбурн, он сам прибыл на десятую батарею. Работа кипела полным ходом, расчеты закатывали стасемедистипудовые гаубицы в окопы. Кроме огневой позиции, оборудовались окопы стрелковой роты. Для двух 'максимов', которые выделил подполковник Ремезов, оставшийся в Севастополе старшим начальником над 'сибирскими' стрелками, рыли основные и запасные позиции на флангах. Атака десятой батареи со стороны французов была маловероятна, но Ремезов, хотел исключить любые поползновения врага в этом направлении.
   Работали все, рядом с солдатами шестнадцатого года были их предки, солдаты, матросы, были и офицеры, снявшие свои мундиры с эполетами и галунными погонами. Быстрее, быстрее! Надо приготовиться. Многие, конечно в большинстве офицеры, удивлялись такому оборонительному строительству, которое было не над поверхностью, а наоборот вгрызалось вниз, но железная воля командира первого батальона 'сибиряков' оставляла мало выбора.
   Нахимов, убедившись, что все возможные меры уже приняты, вместе с адъютантом уехал осматривать другие участки.
  
   * * *
   Прапорщик Петя Руденко не хотел оставаться в стороне, но его рвение было остановлено командиром. Так, как капитан Субботин, был откомандирован под Инкерман, его обязанности, старшего на батарее, подполковник Марков возложил на Петю.
   - Рытье окопов для орудий совсем не входит в обязанности офицеров, и не надо поддаваться чувству причастности к общему делу, - нравоучительно говорил подполковник, - давайте лучше повторим, ваши обязанности как старшего офицера на батарее.
   - Обязанности я знаю, а оставаться в стороне как-то совесть не позволяет.
   - Юноша, я еще под Инкерманом заметил, что вы очень привержены к труду землекопа, а зря!
   - Но ведь ...
   - Вы офицер, неужели Вас в училище не просветили, что копать и выполнять другую неквалифицированную работу, должны солдаты? Или с началом войны так изменились воззрения в нашем родном Михайловском артиллерийском?
   - Нет, конечно, но я думал, что если даже наводчики ...
   - Пусть все остальные вгрызаются в землю, а мы давайте подумаем о том, что предстоит завтра, то есть, о бое с французскими бронированными батареями. В этом наша обязанность, и наша забота. Значит, обязанности помните?
   - Так точно, господин подполковник!
   - Очень хорошо! Доложите в таком случае кто таков старший офицер на батарее? - с ехидцей задал вопрос Алексей Филиппович.
   - Старший офицер батареи является заместителем командира батареи и управляет орудиями батареи. Он отвечает за состояние и боевую готовность орудий батареи, подготовку, организацию их стрельбы и успешное выполнение ими боевых задач.
   - Неплохо! Неплохо! А в каком состоянии наши 'носороги'?
   - Виноват! Я еще ...
   - Так, дальше, что он обязан при подготовке к бою?
   - Уяснить полученную задачу и оценить обстановку; поставить задачи подчиненным; выбрать огневые позиции и провести их топографическую привязку; подготовить орудия и передки, огниеприпасы, средства связи и управления, лошадей к выполнению задач.
   - Вы все это выполнили, прапорщик?
   - Я думал заняться этим после того как будут отрыты окопы.
   - Нет, все это надо делать вместо того, чтобы махать заступом. Но Вы не закончили, продолжайте.
   - Пополнить запасы , развернуть батарею на огневой позиции; организовать непосредственное охранение; руководить инженерным оборудованием огневых позиций...
   - Вот! Руководить! А, Вы?
   - Виноват, господин подполковник! - отчаянно покраснев от полученной выволочки, смутился прапорщик.
   - Без чинов, юноша. Беда с Вами! То, Вы, собираетесь дуэлировать, то вместо солдата копать, но ничего, я из Вас сделаю офицера-артиллериста. Последние пункты?
   - Проверить готовность орудий к выполнению огневых задач и доложить
   командиру батареи о готовности к открытию огня.
   - Вот именно! Идите и займитесь делом, обязанности в бою, спрошу позже.
   Слушаюсь, Алексей Филиппович.
  
   * * *
   Шум, раздавшийся поблизости, разбудил Петю. Открыв глаза, он увидел правящего бритву подполковника Маркова, с которым он обитал в одном блиндаже.
   - Проснулись, юноша?
   - Да, Алексей Филиппович.
   - Вставайте да не забудьте чистое одеть.
   - Почему?
   - А Вы посмотрите в дальномер, который нам выделил фон Шведе, меньше вопросов будете задавать...
   Медленно, как во сне, Петя вышел из блиндажа наружу и отправился к наблюдательному пункту. Солдаты молча откозыряли и отодвинулись на задний план. Прильнув глазами к окулярам, Петя посмотрел на Запад. Тающая синяя дымка ночи, сливающаяся по цвету с морем, содержала в себе что-то неправильное. Какую-то черную кляксу. Дымы! Дымы от приближавшейся эскадры! Внимательно рассматривая приближавшиеся к Севастополю корабли, Петя увидел по характерным признакам, что суда эти броненосцы из его, двадцатого века, развевающиеся над стеньгами трехцветные флаги не оставляли тени сомнения, что пожаловали к Севастополю французские военные корабли.
   Петя не очень хорошо разбирался во флотских делах. Все его знания базировались на нескольких фотографиях, помещенных в журналах 'Нива' и 'Огонек', но тем не менее, он ясно видел, что к Севастополю идет эскадра, состоящая из трех броненосцев типа 'Жан Бар'*.
   Петя вернулся к блиндажу и посмотрев на подполковника, увидел, как тот смахнул с бритвы остатки мыла и протер лицо смоченным в горячей воде полотенцем. Державший перед подполковником зеркало солдат, быстро собрал принадлежности и исчез. 'Денщик не ест хлеб даром!' подумал Петя и спросил:
   - Алексей Филиппович, ....
   - Рассмотрели, юноша? - налив в руку одеколон из флакона, подполковник протер лицо и добавил, - теперь экономить не за чем.
   - Рассмотрел! Что же это?
   - Это значит, надо переодеваться в чистое. Выдержим мы обстрел хорошо, если десять минут. Двенадцать дюймов - это очень серьезный калибр. А там таких пушек тридцать шесть.
   - Но мы копали окопы, нас не достанут!
   - Не смешите меня, Петя! Когда французы подойдут на дистанцию действенного огня, они смешают с землей и нас, и наши окопы и валы батареи. Хорошо если Севастополь останется на месте. Переоденьтесь в чистое и побрейтесь! Надо соответствовать ...
   - Алексей Филиппович, я же еще толком не бреюсь и ...
   - Не имеет значения, юноша, будьте готовы!
   - Слушаюсь!
   Петя отправился в блиндаж, чтобы переодеться по совету командира в чистое. Уже находясь внутри блиндажа, Петя понял, в чем заключалась неправильность - французские корабли, которые должны были идти с юга, от проливов, почему-то шли с запада, но шли они так, что их силуэты были хорошо различимы, чего невозможно было предполагать.
   Грохнул первый, пристрелочный залп с кораблей. Мысль о разгадке неправильности от происходящего мелькнувшая в голове прапорщика, утонула в звуке оглушительного разрыва двенадцатидюймового фугасного снаряда.
  
   * * *
   Вскочив с земляной лежанки, на которой была оборудована постель, Петя, судорожно, с всхлипом глотнув воздух, ощутил, что белье за время сна, стало совершенно мокрым от пота.
   Оглянувшись по сторонам в скудном свете небольшого оконца, которое сделали солдаты при постройке блиндажа, прапорщик увидел денщика подполковника Маркова, который поднимал с пола зазвеневший при падении медный таз. Осколки разбитых чашек и блюдец, которые собирал рядовой Онищенко, и послужили столь громкому пробуждению Пети Руденко.
   Бормоча под нос благодарственную молитву, Петя, как был, в исподнем, вышел наружу. Как и ожидалось, подполковник Марков-второй брился. Правда, зеркальце ему не держал денщик, оно было пристроено на стенку блиндажа, но все остальное: белая рубашка командира батареи, синеющая вдали ночь, солнце пробивающееся своими лучами в новый день - все было как во сне.
   - Вы, юноша, отчего такой ошеломленный вид имеете, будто противник уже ворвался в блиндаж и предал все потоку и разграблению? - задал вопрос подполковник, искоса поглядев на своего старшего офицера батареи, вытирая остатки мыльной пены с лица.
   - Алексей Филиппович! Вы знаете, совершенно дикий сон приснился! Якобы к Севастополю подходят французские броненосцы типа 'Жан Бар'! Мало того - подходят, Вы мне советуете переодеться в чистое и быть готовым к тому, что они снесут все наши укрепления за десять минут.
   - А 'дредноутов' французских сколько было?
   - Три.
   - В таком случае после двух пристрелочных залпов, нас с Вами смешали бы с крымской землей гораздо быстрее десяти минут. - рассудительно сказал подполковник протирая лицо одеколоном, - И как разрешился Ваш сон?
   - Я проснулся, а Ваш Онищенко собирает осколки нашего вечернего чаепития. Он таз уронил.
   - Ха-ха-ха! Ну, Вы, видимо, наслушались страшилок, которые нам капитан Степанов передал с унтер-офицером про броненосцы, Ваш мозг переработал полученную информацию и интерпретировал ее в знакомые образы. На горизонте чисто, умывайтесь, брейтесь, юноша, и будьте готовы, нас с Вами позвали на завтрак к командиру десятой батареи капитан-лейтенанту Николаю Федоровичу Гусакову. Надо соответствовать.
   Прапорщик с облегчением вернулся в блиндаж, чтобы одеться со всем подобающим этикетом. Природа взяла свое, и, заглянув по дороге к полевому сортиру, Петя стал неумело водить опасной бритвой по щекам, старательно оберегая пушок над верхней губой, переживая про себя вид в неглиже, в котором он появился на батарее.
  
   * * *
   Командующий на десятой батарее, капитан-лейтенант Гусаков, невысокий, плотный, рыжеватый блондин, был само радушие. Приглашены на завтрак были офицеры с мортирной и пушечных батарей, Марков-второй, Руденко, командир роты стрелков 'Сибирской' бригады поручик Смелков со своими субалтернами. Был и командир батальона Углицкого полка, до вчерашнего дня осуществлявшего пехотное прикрытие артиллеристов.
   Посмотрев на то, как 'потомки' строят оборону, и уяснив для себя разницу со стрельбой с банкета и стрельбой из окопов, майор Белков, стал искренним почитателем носителя полевой фортификационной мудрости, поручика Смелкова. Но главным блюдом во время завтрака, помимо жареных цыплят, за которыми пришлось посылать в ресторан гостиницы, в которой имел квартиру сам Нахимов, были, конечно, артиллерийские офицеры.
   С самого начала, Марков-второй, как старший в чине, задал тон разговорам:
   - Господа офицеры, без чинов. Меня зовут Алексей Филиппович, моего старшего офицера, Петр Николаевич. Давайте знакомиться.
   После представления всех присутствующих за столом, накрытым на открытом воздухе, когда денщики подливали господам офицерам местное вино в глиняные кружки, беседа переросла в товарищеский разговор.
   Петя, скромно держась в стороне, кушал цыпленка, и внимал тому, что отвечал его командир на поставленные вопросы. А вопросов было множество! Поручик Смелков по мере возможности пытался поддержать подполковника-артиллериста. Офицеры-'севастопольцы' вцепились в 'потомков' как клещи. Их интересовало все: как кончится война, кто останется жив, а кто упокоится на Братском кладбище Северной стороны, как произойдет освобождение крестьян, множество, множество вопросов на которые потомки могли ответить только то, что было в их истории.
   - Господа! Все, что мы знаем о том, что произойдет с Россией в будущем, можно выкинуть в помойку. Сейчас, здесь, на бастионах Севастополя, рождается совсем другая история, вы сами понимаете, что прибытие в крепость такого количества людей не знающих, что такое плетка барина на конюшне, уже резко изменило все.
   - Наши солдаты не знают ничего о телесных наказаниях, в наше время запрещено строжайшим образом рукоприкладство ..., - поддержал подполковника поручик.
   - И как выполняется сие распоряжение? - ехидно поинтересовался у Смелкова майор Белков.
   - По большей части выполняется, Аристарх Фомич. Порки нет, а рукоприкладство ...бывает, конечно в виде исключения. Но по большей части, это не в окопах. Это в запасных полках практикуется, когда офицер не рискует с избитым солдатом оказаться в одной цепи.
   Рассказы о выстрелах в спину и в лицо 'офицерам-дантистам', стали неприятным сюрпризом для 'севастопольцев'.
   - Людей бить нельзя! - убежденно говорил Смелков.
   - Но как же поддерживать дисциплину? - вопрошал майор.
   - Я, в окопах, назначал провинившихся убирать отхожие места, лучшая профилактика.
   - А во время атаки ...
   Разговор перешел на сравнение способов атаки вражеских позиций сейчас, здесь под Севастополем, и во время брусиловского прорыва.
   У артиллерийских офицеров, был свой, профессиональный разговор. Дальности, прицелы, дистанции, директрисы, ориентиры, все, что не пришлось изучать в 'артиллерийской академии' на Северной стороне, все интересовало 'севастопольцев' и они получали в ответ на вопросы достаточно подробные объяснения.
   Завтрак затянулся на два с половиной часа, и по совместному уговору офицеров, было решено продолжить разговор о новейшей тактике привнесенной 'потомками' вечером.
  
   Глава 32. Устаревшая фортификация и новая тактика.
  
   Генерал Канробер, ждал замены. Вместе тс прибытием броненосных батарей, дорлжен был прибыть новый главнокомандующий французскими войсками на Крымском полуострове. Кто это будет, он только мог гадать. Неожиданное известие, о том, что командующим войсками в Крыму, назначен генерал-майор Мак-Магон Мари Эдм Патрис Морис, с производством в генерал-лейтенанты, стало для Канробера очень неприятным сюрпризом.
   Подчинявшийся ему до недавнего времени скромный командир кавалерийской дивизии никак и ничем не проявивший себя в деле захвата вражеской крепости, одномоментно стал его начальником.
   Канробер стиснул зубы, и решил ни во что не вмешиваться. Пусть этот выскочка, сломает себе шею в деле штурма Севастополя, а он, генерал Канробер, опять займет подобающее ему место, после смерти Сент-Арно и выскочки Пелисье. Ничего, история все расставит всех на свои места. За время его командованием осадной армией, слава богу, французы усовершенствовали укрепления, построенные для прикрытия своей базы в Камышовой бухте (за время осады там появился целый городок, названый Kamiesch), выросла целая оборонительная линия. Она включала в себя восемь редутов окруженных рвами, высота валов была в четыре метра. Толщина брустверов три- три с половиной, рвы трапециевидного профиля, шириной около трех метров и глубиной в два с половиной.
   Вооружение редутов состояло из пушек снятых с кораблей французского флота. Для ведения огня предназначались амбразуры. Не те, которые были во времена Вобана, а гораздо меньшие по размеру. Генерал Канробер ответственно отнесся к новым веяниям в русской артиллерии. Навесы, сооруженные над всеми позициями осадных батарей, над всеми позициями пушек у амбразур в редутах, давали надежду об исключении стального, или вернее чугунного града пуль картечных гранат от разрыва русских снарядов, над позициями.
   И вот теперь, после такой работы, призванной обеспечить следующий обстрел Севастополя, после блестящей операции по блокированию Крыма от других русских губерний, Канробер получил приходом броненосных 'калош', приведенных на буксире пароходофрегатами, после получения в руки письма Императора, приказ о передаче командования какому-то генерал-майору!
   - Я уже почти покончил с этой упрямой русской крепостью! И вот, Император меня отблагодарил! (Впрочем, мы не говорим всего того, что генерал Канробер высказал о решении своего Императора по соображениям цензуры). Кто такой Мак-Магон? Я знать его не знаю и знать не хочу! Пусть сломает шею и карьеру об нахимовские картечницы!
   Канробер, несколько лукавил, он прекрасно знал лихого кавалерийского генерала Мак-Магона, в глубине души, он был даже доволен тем, что ответственность за очередной штурм возьмет на себя другой. Мысли о том, что при штурме погибнут французы, никак не влияла на умонастроение генерал-лейтенанта Канробера, привыкшего к большим потерям в Алжире.
   Пусть Мак-Магон обломает себе зубы, а то, что русские приготовили очередные сюрпризы, Канробер не сомневался. Будет и на его улице праздник, и тогда он, заключит почетный мир. В конечном итоге, это не русские осаждали Марсель, а французы находились около Севастополя!
   - Что скажет Император по поводу тех подарков, которые я послал в Париж? Этих колец из меди, имеющих явные следы по проходу по нарезам, разорванных взрывами снарядных 'стаканов' и еще более крупных осколков, имеющих цилиндрическую форму?
   Канробер в бешенстве метался по своему кабинету, образованному из выгородки временного барака.
   Отправленные в Сен-Сир, доказательства большого прогресса русской артиллерии по сравнению с европейской военной наукой, только подвергались анализу в гнезде французской военной мысли, как генерал Канробер, получил еще один важный артефакт.
  
   * * *
  
   - Мой генерал! К нам перебежал уроженец Польши, из полка, обосновавшегося у Черной речки.
   - И что? Чем нам может быть полезен очередной предатель своего сюзерена?
   - Он принес некоторые сведения о русских, еще он принес некий предмет, имеющий отношение к последним событиям.
   - Какой?
   Он принес понимание того, как русским удалось стрелять с такой частотой, что они истребили войска атаковавшие редуты и люнет перед Malahovomym курганом, и уничтожившие войска, шедшие к Traktirnomy мосту на Черной речке.
   - И что это Этьен?
   - Вот мой генерал!
   С этими словами, адъютант командующего, (временно командующего!) капитан Этьен Лонже, поставил на стол совершенно обычную гильзу патрона 76х54R.
   - Что это?
   - Если совместить этот предмет с теми пулями, которыми были ранены французские солдаты, - капитан с ловкостью фокусника, достал из кармана пулю имеющею явные следы прохода по нарезам и вставил ее в гильзу, - мы имеем совершенно новый патрон, пригодный для казнозарядного заряжания ружей.
   - Дайте сюда!
   - Слушаюсь мой генерал!
   Канробер внимательно изучил предмет, который ему вручил адъютант, потом спросил:
   - А что сказал перебежчик?
   - Он говорит о том, что на помощь гарнизону города, подошла некая Сибирская стрелковая бригада. Она имеет вооружение совсем нового типа, их винтовки, стреляют на расстояние превышающее дальность действие нашехъ штуцеров, их картечницы, стреляют с невообразимым ранее темпом, их орудия ...
   - Что правда из того, что сообщил перебежчик? Кстати, кто он?
   - Что правда, я не могу сказать мой генерал. Перебежчик, из полка, который занял Feduhiny высоты и гору Gasforta. Вместе с полком из Бахчисарая, там заняли позиции по две роты батальона Сибирской бригады. Перебежчик, поляк, родом из так называемого царства Польского. Его отец, учувствовал в восстании тридцать первого года, он перебежал к нам с риском для жизни.
   - Отец или сын?
   - Простите мой генерал, конечно сын! Отец томится в Сибири.
   - Что за Сибирская бригада?
   - Перебежчик, говорит, что таких у русского царя много, сейчас, они только идут в Крым.
   - Состав бригады?
   - Перебежчик точно не знает, по его представлению, Сибирская бригада это не два полка, как принято в русской армии, но шесть- восемь батальонов, с включением в состав саперной роты, артиллерии и других войск.
   - Каких?
   - Перебежчик точно не знает, но вроде бы говорили про роту связи, и Коннуй эскадрон.
   - Рота посыльных? Что он говорит про нахимовские картечницы?
   - Не знаю мой генерал. Сведений он об этих воинов, перебежчик никаких не дал.
   - Этьен! Все подробно запиши, записку об этом передай мне, я отправлю ее в Париж. Ты не останешься без награды. Особенно про этот, ... патрон.
   - Слушаюсь, мой генерал!
  
   * * *
   Переход к Евпатории, был подготовлен изрядно. Сто с лишним верст, от Симферополя до города на побережье, уже испытавшем на себе неудачный штурм русских войск, должен был быть подготовлен отлично, и он был именно так подготовлен. В последний момент, в войска прибыл полковник Мезенцев, который взял в свои твердые руки снабжение экспедиции.
   Воспитанник военного училища времен Александра II, учитывающий требования к снабжению войск бывших во времена Александра III - истинного отца солдатам, не терпевшим со времен командованием Рущукским отрядом во время русско-турецкой войны бесполезных потерь (особенно не боевых), полковник Мезенцев, перевернул всю методику подготовки к дальнему походу. Вода, провиант, сухари, а на первом этапе свежий хлеб, достаточное количество полевых кухонь, которые изготовили в Симферополе с привлечением местных мастеровых, все это было предметом его заботы. Впрочем, не только продовольствие и снабжение отряда припасами было его заботой. Состояние обуви солдат, подверглось суровой ревизии с мобилизацией всех сапожников города в помощь людям нестроевой роты бывшего 435-го Еланского полка.
   Ларионов, единственно сказав Горчакову о том, что полковник Мезенцев собаку съел в деле снабжения войск в походе, добился убеждения того во мнении, что потомки, точно знают, как и чем снабжать солдат. Это вызвало к жизни распоряжение о назначении полковника Мезенцева, заместителем начальника отряда отправляемого на освобождение Евпатории, по квартирмейстерской и продовольственной части.
   Впрочем, шутка о съеденной собаке, весьма утвердилась в кругах интендантских и фурштадских офицеров. Особенно, в среде тех, кто собирался составить себе состояние в деле снабжения войск. Прошла большая слава о капитане Степанове, офицере неопределенной подчиненности, человеке неподкупном и имеющем наклонности совершенно в духе маркиза Де-Сада, в деле выявления злоупотреблений. Непонятный офицер, но, тем не менее, пользующимся неограниченной доверенностью не только адмирала Нахимова, находящегося в Севастополе, но и генерал-адъютанта князя Горчакова, имеющего ставку в Симферополе, стал пугалом для тыловых чинов. Грозные бумаги, подписанные командующим Черноморским флотом и портами Нахимовым, командующим Крымской армией Горчаковым, не оставляли возможности отказаться от неудобных вопросов.
   Князь Горчаков, поговорив с капитаном в присутствии своего начальника штаба, барона Коцебу, проникся к этому офицеру большим доверием. Не в последней степени, для специфического мнения о пользе использования капитана, было мнение Павла Евстафьевича. Привыкший разговаривать в присутствии малорослого генерал-адъютанта, как бы наедине с самим собой, Горчаков вел оживленную беседу с Леонидом Михайловичем. Коцебу, сидя за столом, внимательно следил за проявлением чувств бывшего жандарма и видимо проникнувшись доверием к офицеру с таким спокойным, малоподвижным лицом и такими же как у него, водянисто светлыми глазами, высказал свое к нему доверие.
   Все отношение к русским, презрительно-покровительственное, про которое говорили все знавшие генерал-адъютанта, видимо реализовалось в расположении к этому мелкому офицеру, говорившие его немецкой душе о том, что вот тот самый человек, который, наконец, наведет порядок. Порядок! Не творящиеся вокруг безобразия, но порядок, вот что требовалось начальнику штаба.
   Коцебу не считал 'игры' интендантов и поставщиков чем-то особенным, но его душа, требовала того, чтобы все шло в пределах разумного. Не имея возможности самому воздействовать на окружающих помимо князя, он решил воспользоваться случаем и повлиять на командующего Крымской армией, посредством капитана.
   В результате, команда капитана Степанова, порядка тридцати человек матросов и солдат, подчиняющихся только ему, брала 'за жабры' всех поставщиков провианта и даже поставщиков соломы. В высокие 'дебри', согласно распоряжению Горчакова, Степанов не лез, но составлял записки и допросные листы, подписанные получившими мзду от армейских интендантов помещиками, поставщиками продовольствия и материалов, необходимых для обороны Севастополя, для последующего расследования.
   Команда эта, как суховей прошлась над теми районами, которые снабжали Крымскую армию. Беспрецедентные указания для ее действия, разрешения на совершенно невообразимые ранее допросы подозреваемых, полученные от князя Горчакова, начинались словами: 'Именем Его Императорского Величества ...' производили на некоторых деятелей из войсковых интендантств, равно как на офицеров, посланных для заготовки продуктов, скота, фуража для Крымской армии, прямо таки волшебное действие!
   Представления полковника Ларионова, о том, как капитан Степанов профессионально допрашивает ворюг, с последующей после суда конфискацией усадеб и земель, начали претворяться в жизнь отнюдь не сразу, а только после того, как сам полковник Ларионов оказался в Санкт-Петербурге и встретился с Государем.
   А небольшое 'кровопускание', с кофискацией неправедно нажитых средств, послужило достаточно хорошим уроком в деле снабжения войск. Никто впредь не хотел иметь дело с командой людей, умеющих допрашивать, а потом, по слухам, подводящих дело к тому, чтобы конфисковать имение и состояние в пользу короны.
   Судя по тому, как шло следствие о лишении тех, кто собрался нагреть руки на войне, (а следственные чиновники просто таки боялись угодить под каток репрессий и потому не вступали в никакие отношения с подследственными), конфискованные в пользу короны имения, начали вызывать большие затруднения в министерстве государственных имуществ. Но все это, произошло чуть позже. Сейчас Ларионов, после удачного сражения у Перекопа, мчался в Петербург.
  
   * * *
   За две недели, полковник Ларионов, капитан Гребнев, доехали на перекладных до Санкт-Петербурга, где в результате телеграфных сообщений из Харькова, были приняты во дворце. По дороге Ларионов с удовольствием вспоминал о пленении остатков войск союзников на Юшуньских позициях.
  
   * * *
  
   Выход на позиции у Евпатории, произошел в точном соответствии с планом. Капитан Гребнев, в лучших традициях и правилах. Николаевской академии генерального штаба, составившил приказ на марш. Движение конницы, марш артиллерийских батарей, движение пехоты, все подчинялось заранее просчитанным вариантам. Для штурма и занятия позиций у селения Юшунь, где имелось достаточно много глубоких озер с одновременным выходом на исходные позиции столь разнородных войск, он предусмотрел все. Вплоть до того, что имевшаяся в распоряжении полковника Ларионова казачья сотня, хорунжего Карпова, составленная наполовину из казаков Войска Донского, на половину из конных разведчиков, числившихся за Еланским пехотным полком, вышла к позициям интервентов за двенадцать часов до подхода основных войск. Ровная как стол поверхность земли, не послужила препятствием для захвата пленных.
   Как казаки умудрились в сгущающихся сумерках, подобраться к позициям противника, украсть оттуда трех человек, одного офицера французской кавалерии и двух солдат осталось тайной для Ларионова, Гребнева и командующего кавалерией отряда, генерал-лейтенанта князя Радзивилла.
   Лев Радзивилл, флигель-адъютант императора Николая, получивший недавно в командование уланскую дивизию, являвшийся номинальным командиром отряда, но по негласному приказу князя Горчакова, только и делавшему, что подтверждающему приказы непонятного полковника Ларионова, готовился к молодецкой схватке. Участник подавления выступления польских инсургентов в тридцать первом году, венгерских повстанцев в сорок восьмом, князь, как истинный кавалерийский командир, не мыслил себе схватки без широкого поля на котором блистает белое оружие.
   На все их вопросы, казаки бывшие в поиске под командованием урядника Мосолова, отделывались словами, что мол де не в первой. Допрос пленных показал, что сила перед отрядом стоит большая: Три полка спаги, полк английских драгун, французские и турецкие полевые батареи, подтянулись и турецкие пехотные таборы. Три шотландских фузилерных полка и два полка английских гренадеров. Число войск, в общем, достигает до двадцати тысяч, но со стороны Евпатории, ожидается в ближайшие дни подкрепление, чтобы окончательно запечатать Крымский полуостров и со стороны Геническа. Основание Арабатскаой стрелки, правда, контролировалось французским и турецким полками, бывшими на восточном побережье Крыма. Но по словам лейтенанта Третьего полка Спаги, запас карман не тянул, и поэтому генерал де'Алонвиль чувствовал себя очень уверенно. Тем более что мушир Ахмед-паша, обещал, что в ближайшее время к Юшуне подойдет большой караван с припасами и пополнениями блокадного отряда.
  
   * * *
   - Нам надо разбить противника по частям.
   - Господин полковник! У нас от силы восемь тысяч войск, против двадцати у неприятеля, Как Вы собираетесь уничтожить или пленить врагов в Юшуни, а потом с оставшимися силами навалиться на турецкие подкрепления? Даже при всех ваших десяти 'волшебных' пушках?
   - Ваше Превосходительство! Только не мешайте! Встаньте с вашей кавалерией на левом фланге, чтобы прикрыть действия Сибирского отряда. - Горячо сказал Ларионов.
   Генерал Радзивилл, ласково улыбнувшись полковнику, елейным голосом спросил:
   - Вы понимаете, что может случиться, если Вы со своими людьми, не освободите проход во внутренние губернии?
   - Отлично понимаю. Данной мне властью от командующего Крымской армией, я прошу и требую, чтобы Вы Ваше Превосходительство, обеспечили мой левый фланг. Чтобы ни одна сволочь не прошла к избиваемым силам союзников на Юшуни.
   - Воля Ваша, и ответственность, тоже Ваша. С богом!
  
   * * *
   Из письма лейтенанта Сервела своему преподавателю тактики в Сен-Сире полковнику Юберу из русского плена.
   ' ...Вся система русских боевых построений, все, что было известно до этого сражения, не предполагало такого способа ведения наступления. Русские всегда строились плотными колоннами, которые как таранами пробивали построение противостоящих им войск. Стихийное наступление русских солдат в первом сражении при Evpatori, против наших стрелков, выразившееся в построение их cepaymi, не принесло им никакого успеха, ввиду того, что дальнобойность наших штуцеров, превосходила действительную эффективность стрельбы из их допотопных гладкоствольных ружей.
   В этот раз, помимо уничтожительного артиллерийского огня, подавившего самую мысль о нахождении на батареях, русские предприняли атаку, совсем не согласующуюся с их собственными военными уставами.
   На протяжении примерно трех километров по фронту, на дистанции около двух километров, походные колонны русских войск, начали разворачиваться в боевой порядок. Он состоял из очень редких цепей стрелков, производивших, на мой взгляд, достаточно странное действие. Цепи шли одна за другой. Не доходя до наших укреплений на расстоянии примерно в километр, цепи стали периодически залегать. Стрелять из орудий ядрами, по столь незначительной цели, как редкие фигуры русских солдат, рассредоточенные не только по ширине фронта, но и в глубину, представилось совершенно неприемлемым.
   Открытию ружейного огня, не способствовал способ передвижения русских вперед. Короткая перебежка цепи с одного рубежа на следующий, с последующим залеганием. То есть солдаты противника делали короткую перебежку, ложились на землю и оживленно обстреливали наши укрепления.
   Важная деталь!
   Первое. Для перезарядки ружей, никто из русских не вставал в рост, чтобы засыпать порох в ствол и дотолкнуть шомполом пулю. Русские ружья заряжают лежа на земле, причем изначально казалось, что у каждого русского солдата имелось минимум три помощника, которые обеспечивали такую скорострельность.
   Второе. Никаких помощников-перезарядчиков ружей, при русских не было. Наступление производилось достаточно редкими cepaymi. Это было прекрасно видно во все зрительные приборы.
   Третье. Стрельба русских солдат из ружей, практически не давала никакого дыма, короткая вспышка, пуля, жалящая на расстоянии не менее девятисот метров - и все. Очередной артиллерист или пехотинец с банкета отправлялся в лучший мир. Стрелять по лежащим на земле русским солдатам пробовали, но результат оказывался неизменно плачевным. Стрелять стоя, с руки, по такой малозаметной мишени как лежащий на земле солдат, весьма трудное занятие. Особенно, если учесть то, что наши стоящие в полные рост солдаты представляли собой прекрасную цель для вражеских стрелков. Русские обладают ружьями превосходящими скорострельностью наши. Солдаты, встававшие для производства выстрелов даже с колена, были для русских лакомством. Прекрасная цель! Дикари этим прекрасно пользовались! Наши потери росли с каждой минутой, а результатов не было.
   Четвертое. Русские послали вперед не одну цепь, а четыре. То есть каждая последующая перебегала вперед после того как предыдущая устроится и возьмет под обстрел наши позиции. Я слышал свистки, которые все сочли за команды. Действительно русские выдрессировали своих солдат из рабов как собак. Они двигались вперед и залегали по свистку. Один свисток - вперед, два свистка - залечь.
   Пятое. Их офицеры, двигались позади солдат. Мы видели как в сражениях у Евпатории и Инкермана, русские офицеры подобно средневековым рыцарям шли впереди своих солдат, что помогало нам выбить командный состав русских и вызвать среди солдат смущение. Теперь их офицеры, двигались сзади стрелковой цепи и осуществляли руководство ею не с помощью барабанов и горнов, а с помощью свистков. Достаточно умное решение!
   Шестое. Подойдя на расстояние в шестьсот метров, вне действия картечи наших орудий русская передовая цепь залегла и начала оживленно обстреливать не только позиции артиллерии, но и все места, по мнению русских пригодные для стрелков, наши потери стали быстро увеличиваться. Люди постоянно гибли под пулями варваров, офицерам не удавалось поднять солдат на ноги никакими средствами. Ни обещание наград, ни угрозы не возымели никакого действия. Стрелки прятались за брустверами банкетов, артиллеристы залегли у орудий. Никому не хотелось умирать!
   Седьмое. Окончание русской атаки. После того, как залегла русская передовая цепь, к ней начали под прикрытием ее огня подтягиваться три другие цепи, которые передвигались аналогичным способом. Короткая перебежка, залечь, опять короткая перебежка. Я все видел в зрительную трубу, пристроившись у амбразуры полевого укрепления, и поэтому под присягой могу свидетельствовать о способах передвижения русских. В момент, когда залегла передовая цепь, я заметил, что русские солдаты после каждого выстрела что-то ищут в траве и найденное прячут в сумку, которая у каждого солдата имеется на правом бедре. Через некоторое, но весьма непродолжительное время, русские стали накапливаться на рубеже где залегла передовая цепь.
   Идти вперед они не могли потому, что наши орудия, заряженные изначально ядрами были разряжены в сторону противника, конечно совершенно не нанеся русским вреда. Артиллеристы, те, кто уцелел при обстреле ружейными пулями, сделали все для того, чтобы зарядить орудия для выстрелов картечью в упор. Оставалось только поднести фитиль к запальным отверстиям пушек.
   В этот момент, из лежащей, весьма сгустившейся цепи русских солдат вверх взвилась ракета цвета 'бордо'. Буквально через секунду на позиции нашей артиллерии и пехоты обрушился шквал разрывов, это уже были не заряды воздушных картечных гранат рассыпавших сотни смертоносных круглых кусков чугуна, а самые настоящие бомбы, уничтожающие все вокруг эпицентра своего взрыва. Визжащие осколки бомб, поражали людей и орудия. Стрелки на банкетах, уцелевшие артиллеристы, построенные резервные роты, все стали кровавой добычей русских варваров. Позиции на банкетах и в тылу укреплений подверглись ужасающему опустошению. Люди валились десятками. Грохот, пламя, взрывная волна, вот то, что предопределило нашу неудачу.
   После артиллерийского налета, когда мы приходили в себя после этого ужаса, раздался страшный крик русской пехоты идущей в атаку. Казалось, колебался сам воздух, русские дикари испускали такой крик, что он парализовал саму волю к сопротивлению.
   Люди побежали, побежали в тыл наших позиций, побежали в сторону Perekopa, причем побежали быстро.. .Бежали все, офицеры, солдаты, французы, турки, только бы сбежать от этого страшного места! Англичане были в авангарде беглецов.
   В конечном итоге, все мы составили огромную колонну пленных, отправленных во внутренние губернии этого необъятного государства.
   Последнее, чуть не забыл! Как сказал один русский офицер, сами русские оценивали свою стрельбу с расстояния в девятьсот метров, как малоэффективную. Она велась исключительно для психологического нажима. И велась она исключительно лучшими стрелками. Что же тогда, по их мнению, эффективная стрельба?
   Ваш верный ученик Жан Мари Сервел'
  
   'Резолюция начальника департамента ОКЖ: Дабы не раскрывать секретов ранее заключения мира, данное письмо задержать с отправкой адресату, на срок до начала обмена пленными'.
  
   Глава 33. Первый бой броненосцев. Завязка
   Совещание флагманов союзных флотов происходило в Камьеш, городе, возникшем на берегу Камышевой бухты стараниями французских солдат и матросов. Его еще называли 'столица французской армии в Крыму'. Одноэтажные деревянные дома, построенные из привезенного из Болгарии леса, располагались на улицах Наполеона, де Лурмеля, Тулонская, Парижская. Как только не изощрялись солдаты, пытаясь из забытого богом кусочка земли сделать уголок прекрасной Франции. Даже развели огородики возле домов. Вот с деревьями вышел облом, не хотели приживаться на каменистой крымской земле. Требовалось много воды для полива.
   Были в этом городе трактиры, магазины, ресторан 'Инкерманский', масса лавок и кафе, даже театр был на тысячу двести мест, где играла профессиональная труппа из Франции. Жаждавшие культурных развлечений, заброшенные в эту варварскую Россию солдаты иногда выступали с самодеятельными постановками. Имелись и гостиницы: 'Малахов', 'Победа', 'Черная'.
   Было и веселое заведение под красным фонарем, пользовавшееся огромной популярностью. В магазинах и лавках можно было купить все, что душе угодно. Правда, цены 'кусались'.
   В уютном номере отеля 'Малахов', в обстановке сугубой секретности встретились командующие английским и французскими флотами. В коридоре за игрой в карты сидели флаг-офицеры обоих адмиралов. Охраняли. Секретность, соблюдалась не от русских, а от своих генералов.
   После самозатопления русского флота, жалкие остатки которого еще стояли на якорях в бухтах Севастополя, обеспечивая артиллерийское прикрытие сухопутной обороны перекидным огнем, и не очень удачных, а порой и бесславных попыток флотов союзников повлиять на ход боевых действий, требовался успех.
   Действительно, блокада Свеаборга и Кронштадта протекала ни шатко ни валко. Атаковать форты, сложенные из гранитных плит в открытом бою было безумием. Еще в начале войны Наполеон III высказался в том духе, что любые попытки атаковать русские морские крепости деревянными кораблями обречены на провал. После подрыва нескольких кораблей на минах атака этих крепостей на Балтике отодвинулась на неопределенное время.
   Подорвавшиеся корабли с большим трудом отвели в Стокгольм и поставили на ремонт. И они надолго застряли в сухих доках. Одна из русских мин стала трофеем англичан. Вице-адмирал Сеймур приказал разместить ее на палубе парохода-фрегата, чтобы изучить устройство. Вокруг собралось около двадцати офицеров. Один из них заметил, что мина может быть опасна. Но адмирал заявил, что он "знает об этом все", и со словами "Ее можно обезвредить" ткнул пальцем в выступающую часть мины. Та тотчас взорвалась, сбив с ног всех стоящих вокруг. Несколько человек погибло, многие были серьезно ранены. Адмирал лишился глаза.
   На этом основании сделали вывод, что мина имеет не очень сильный заряд. Но ведь его можно и увеличить? И в случае подрыва кораблю тогда не помогут никакие водоотливные помпы. Отправка бронированных батарей именно к Севастополю обусловлена была еще и тем соображением, что на Черном море, русские мины не применяли. Их здесь просто не было, иначе русские засыпали бы подходы к удобным местам высадки минами, сделав из прибрежных вод 'суп с клецками'. Англичане прозвали мины "адскими машинами".
   Русским пришлось топить корабли на фарватере Севастополя, оставить Керчь и позволить флоту союзников пройти в Азовское море. Результаты похода были ничтожны.
   Разорение Таганрога не удалось, десант сбросили в море рота внутренней стражи и вооружившиеся обыватели под командой отставного подполковника Македонского. Попытка сжечь город окончилась пленением поджигателей. Английский пароход 'Jasper', сел на мель и его флаги, команда и пушки стали добычей казаков.
   Разрушенные земляные укрепления в Мариуполе и Бердянске, оставленные русскими без боя с легкостью восстановили после ухода союзников. Немногочисленные воинские команды, вновь расставили на бастионах увезенные при угрозе захвата легкие полевые пушки. Потери запасов хлеба заготовленного для крымской армии, русские компенсировали поставками из внутренних губерний. Россия страна большая, хлеба в ней много.
   Закрепились союзники только в Керчи, где им активно помогала грабить город местная татарская община.
   Обоим адмиралам, ставшими командующими сосредоточенными в Черном море французскими и английскими эскадрами позарез требовался крупный военно-морской успех. Не такой, как на севере, где англичане под командованием командора Омманея выпустили без всякой пользы почти две тысячи ядер по Соловецкому монастырю, разграбили храм Андрея Первозванного на Большом Заяцком острове и убрались восвояси. И не такой, как на Камчатке, где результатом позорного сражения десанта с казаками и жителями Петропавловска стало самоубийство командовавшего эскадрой контр-адмирала Дэвида Прайса.
   Нужна была громкая, настоящая победа в духе Трафальгара, на худой конец Наварина. Роль которую исполнял флот союзников в Черном море, не устраивала обоих адмиралов.
   Возить дрова зимой и летом для отопления и приготовления пищи. возить в Варну раненных, в Константинополь пленных и тех же раненных. Блокада Севастополя с моря - абсолютно бессмысленная задача, поскольку русских кораблей в Черном море больше не было. Жалкая роль мальчика на побегушках!
   Большие повреждения кораблей и потери в командах полученные в результате попытки обстрела Севастополя с моря, делали флот практически бесполезным для ведения боевых действий. А славы адмиралам очень хотелось.
   Жизненный путь адмиралов был похож. Оба командовали кораблями, оба успели побывать и на дипломатической службе, и на административных должностях. Оба были в возрасте, требующем наличия побед. Вице-адмирал Арман-Жозеф Брюа был моложе контр-адмирала Эдмунда Лайонса на шесть лет. Но в его подчинении с приходом плавучих батарей была та неопробованная еще сила, которая могла в дальнейшем, вывести его любимую Францию на первую роль в мире военно-морских вооружений.
   Лицо французского адмирала, было лицом аристократа, хотя таковым он не являлся. Внешность англичанина, с чертами словно вырубленными топором, напоминала обитателя Ист-Энда. Прежде всего, бросались в глаза мощные, как у бульдога, челюсти, которые если сомкнутся на горле врага, то их ничто не сможет разжать.
   Опустив бокал с вином, англичанин закончил тираду, которую начал чуть ранее:
   - Россия не единственное государство в мире, есть государства более великие, которые, будучи достаточно могущественными, настроены благожелательно; они просвещают невежественных; они защищают слабых, которые не дружат с Россией, но скорее враждуют с нею. Англия и Франция, являются первыми нациями на земном шаре, они были великими и могущественными ещё тогда, когда русские в маленьких лодках просили разрешения ловить рыбу в Азовском море.
   Адмирал процитировал часть послание к горцам, которое отвез еще в тысяча восемьсот тридцать восьмом году.
   - Согласен с Вами сэр! Полностью согласен. Только несчастное стечение обстоятельств помогло русским спастись, во время визита в Россию дяди нашего императора.
   Но тема была скользкая, ведь во времена Наполеона I, Франция кроме России воевала и с Британской империей, удачно на суше, неудачно на море. Поэтому Арман Жозеф, перевел разговор на тему, из-за которой два адмирала и встретились.
   - Нам необходимо разработать план, для того, чтобы роль флота во взятии этого проклятого города была однозначно видна всем. Император и адмирал Гамелен, дали нам такую возможность. Прибытие "Лавэ", "Тоннанта" и "Девастасьона", позволит сровнять с землей русские укрепления на приморском фланге.
   - Одним плавучим ...батареям (адмирал хотел назвать новейшие французские корабли корытами) с этой задачей не справиться. Как в Вашем представлении надо расположить наши силы, чтобы добиться полного успеха, сэр?
   - На первой линии, примерно в пяти-шести кабельтовых от берега встанут батареи. На этом этапе, помощь линейных кораблей и фрегатов в уничтожении десятой батареи русских имеющей только земляные валы не потребуется. Далее, последует разрушение нижнего этажа их каменной Александровской батареи. Верхние этажи с боевыми казематами от сотрясения развалятся сами, если русские попробуют вести из них огонь. Это может продлиться долго, поэтому, ночью на место батарей должны выдвигаться канонерские лодки и суда с мортирами, чтобы воспрепятствовать восстановительным работам.
   - Прекрасно сэр! У меня есть предложение, снять часть корабельных орудий, задать жару дикарям на суше. Пусть обстрел ведут именно наши моряки, пусть они покажут этим сухопутным недотепам КАК надо стрелять. Расположим батареи вблизи вашей батареи "Наполеон". Леса, чтобы изготовить навесы для предохранения от обстрела картечными гранатами, привезено из Варны достаточно. Хватит не только на уже существующие батареи, но и на наши морские.
   - Неплохая мысль, сэр. Как быстро можно устроить батареи?
   - Их уже строят. Послезавтра все будет готово к открытию огня!
   - Но это Ваши батареи!
   - Не беспокойтесь сэр, позиции строят и на Вашу долю. По шестнадцать орудий крупного калибра, я думаю, будет достаточно!
   - Отлично!
   Дальнейший разговор свелся к количеству кораблей и их местоположению при обстреле береговых укреплений. Фантазия адмиралов разыгралась и кроме десятой и Александровской батарей к смерти были приговорены шестой и седьмой бастионы. Десант высаженный практически в город с одновременным натиском армии на сухопутном участке позволит вскрыть русскую оборону как консервную банку. Генерал Канробер также придерживался мнения, что атаковать наиболее укрепленные участки обороны после неудачного штурма не целесообразно. Тем более что все резервы русских сейчас наверняка сосредоточены на их левом фланге.
   * * *
   Вечером, после оборудования позиций батареи, подполковник Марков и прапорщик Руденко оказались в офицерском блиндаже десятой батареи. Никак не менее двадцати человек, пили чай за общим столом и под гитару пели песню. Первоначально песня показалась Пете иностранной, поскольку между русскими словами было довольно и чужих, непонятных, как потом ему пояснили итальянских. Но уже ко второму исполнению он довольно стройно влился в общий хор.
   Полно прясть Chiara mia,
   Брось свое веретено,
   В Сан-Луиджи прозвонили
   К Ave Varia давно.
   У соседнего фонтана
   Собрался веселый рой
   Всех Transtewer'ских красавиц,
   Лишь тебя нет, ангел мой.
   Первоначально песня была популярна на пятом бастионе, но постепенно ее стали петь и на шестом, а потом и на седьмом бастионах. Офицеры сидели тесно, но каким-то образом смогли потесниться и вновь прибывшие, которых уже все знали, расположились не без удобства в тесной дружеской компании.
   Офицеры в массе своей были молодые люди, до тридцати лет и Марков смотрелся среди них как древний старик. Начавшиеся разговоры о завтрашнем бое, Марков прекратил словами о том, что господа офицеры сами все увидят.
   * * *
   Французские 'броненосцы', если их так можно было назвать, особенно людьми, которые видели броненосцы конца девятнадцатого, начала двадцатого веков, шли в бой. На десятой батарее, и Марков-второй, и Петя, и многие русские офицеры наблюдали за выходом новомодных кораблей на позиции, как выразился мичман морской артиллерии Сухотин, находясь в 'партере'.
   Грузно переваливаясь на небольшой волне, плавбатареи сверкали свежей краской и судя по восторгу союзников, они возлагали на новое слово в кораблестроении большие надежды. Приветственный рев множества глоток был слышен далеко и даже достигал до русских укреплений.
   Фейерверкер Август Клоппе, происходивший из поволжских немцев, глядя вместе со своими товарищами, орудийными номерами, на прибытие 'калош', презрительно обозвал французские корабли 'Die zauberhaften Waffen'*
   Мореходность плавучих батарей, именно так назывались эти 'броненосцы' оставляла желать много лучшего. Паровые машины в триста с небольшим лошадиных сил не давали возможности двигаться со скоростью более четырех узлов, парусное вооружение, было при этом слишком плохим подспорьем. От Константинополя до Севастополя, бронированные кованым железом 'лоханки' тащили на буксире.
   Подполковник Марков-второй, безвылазно сидевший с утра на обложенном мешками с землей наблюдательном пункте самой мощной и наиболее опасной для 'союзников' гаубичной батарее, внимательно наблюдал в бинокль за кораблями. 'Встанут на якоря или нет? Кажется, встают'.
   Прапорщик Руденко находился в этот момент на батарее судорожно сжимая телефонную трубку. Услышав приказ подполковника он громко закричал отдавая команду:
   - Расчеты к орудиям!
   * * *
   - Третье!
   - По кораблю противника!
   - Шрапнелью!
   - Заряд первый!
   - Угломер тридцать ноль!
   - Уровень ноль пятнадцать!
   - Прицел двадцать!
   - Трубка двадцать!
   Наводчик, повторяя вслух вслед за офицером крутил кольца и барабаны на панораме, маховики вертикального и горизонтального наведения ствола загнал пузырек в уровне наверх и крикнул:
   - Готово!
   Второй номер, четко нажав на рычаг, открыл замок, заряжающий просунул в зев приемника двух с половиной пудовую тушу снаряда и вставил сыто блеснувшую масляными боками гильзу с зарядом. Замок закрыт, орудие готово к выстрелу. Спусковой шнур в руке у замкового.
   Петя, неотрывно смотря на телефониста, поднял правую руку вверх и застыл в ожидании. На батарее разлилась тишина. Молчали орудийные номера, затихли зрители.
   'Надо сказать им, чтобы закрыли уши и открыли рты. Впрочем, не важно! Уже все не важно!' подумал прапорщик и уловив начало движения губ телефониста крикнул:
   - Орудие!
   Гаубица извергла из себя неровный язык пламени, сопровождая чудовищным грохотом выстрела. Мучительное ожидание команды подполковника с поправками. Зрители трясли головами, словно стараясь очистить уши от 'ваты'.
   Глядя на быстро тающее относимое ветром в сторону облако шрапнельного разрыва, подполковник Марков подумал: 'Да-а-а! Тут не суша, надо гранатой, пристреливаться. Но я же не морской артиллерист, и в береговой артиллерии не служил. Но марку держать надо, господин подполковник Марков!'. Уставное название 'бомба', после появления новых снарядов, подполковник не употреблял, предпочитая заимствованное из легкой артиллерии название - граната. И снова милая сердцу артиллериста 'молитва'.
   - Стой!
   - Третье!
   - По кораблю противника!
   - Гранатой!
   - Заряд первый!
   - Угломер тридцать ноль!
   - Уровень ноль пятнадцать!
   - Прицел двадцать!
   - Взрыватель фугасный!
   И снова Петя азартно махнул рукой, командуя 'Орудие!'. И снова оглушающий грохот.
   Находившееся вместе с подполковником на наблюдательном пункте, морские и артиллерийские офицеры севастопольцы разочарованно смотрели на результаты пристрелки. Сначала безвредный хлопок выше и в стороне от вражеской батареи деловито вставшей на якоря, теперь высоченный столб воды опять же в стороне.
   Третье орудие, с лучшим наводчиком батареи ефрейтором Федоровым, выстрелило еще два раза.
   Первый снаряд вздыбил столб воды дальше броненосца, второй дал недолет.
   - Вилка! - Удовлетворенно воскликнул подполковник.
   Но вот среди зрителей, было недовольство. Вместо впечатляющего утопления французского броненосца, упоминание столового прибора, словно дело сделано и пора обедать. Не все присутствующие, побывали на лекции по артиллерии и знали о способе стрельбы с закрытой огневой позиции. Марков расслышал в общем гуле голосов:
   - И все?
   - Нельзя попасть в цель не видя ее в прицел!
   - Господа, это только пристрелка!
   - Самоуверенность никогда не доводила до хорошего результата!
   Подполковник усмехнулся, он был не только самоуверенным, но еще и очень хорошим артиллеристом, что и решил доказать. Следующий снаряд даст накрытие, а там помолясь богу, можно и утоплением супостата заняться. "Не будем тратить снаряд попусту если результат известен" - подумал Алексей Филиппович, удовлетворенно опустил бинокль и скомандовал младшему унтер-офицеру передававшему данные на батарею:
   - Батарее веер сосредоточенный. Гранатой, заряд первый, угломер тридцать ноль, уровень ноль пятнадцать, прицел восемнадцать, взрыватель фугасный, три очереди, беглый ...огонь!
  
   Глава 34. Первый бой броненосцев. Под огнем
   - Коммодер!
   - Да, сэр.
   - Французы выходят на позицию, вы можете сказать, в каком порядке идут эти 'черепахи'?
   - Да, сэр, головным идет"Тоннант", мателоты кажется "Лавэ" и "Девастасьон".
   - Как Вам удается их различить?
   - По осадке, сэр.
   Разговор происходил на мостике девяностопушечного линейного корабля Ее Величества 'Агамемнон' между адмиралом Лайонсом и его флаг-капитаном коммандером Роджером Филсом.
   Адмиралтейство после ухода части кораблей оставило в Черном море семь кораблей линии, три второго класса, остальные были почтенными ветеранами вроде 'Корнуэлла' или 'Эдинбурга', спущенными на воду в тысяча восемьсот одиннадцатом и тринадцатом годах соответственно. Считалось, что этого будет достаточно. Сейчас, английские и французские корабли в соответствии с диспозицией стояли на якоре в двадцати кабельтовых от берега.
   Ничто не мешало наблюдать за разворачивающимся действием.
   - О! Русские начали обстрел, сэр!
   Чуть в стороне от концевого французского корабля, на высоте мачт, вспухла серая шапка разрыва.
   - Их чертова гранатная картечь, совершенно не опасна для французов, не так ли Филс?
   - Да, сэр, у французов палуба толщиной двадцать дюймов. Эти шарики, не смогут ее пробить. Но почему не видно порохового дыма русских выстрелов?
   Рядом с французским кораблем встал столб воды.
   - А это что?
   - Похоже, сэр, что это уже не картечь. Это скорее те самые бомбы, которые уничтожили ...
   - Ого!
   Водяные столбы высотой никак не менее сорока футов, вздыбились с коротким промежутком у бортов 'Девастасьона'. Французы тоже открыли огонь. Но они стреляли залпами, клубы дыма потекли клочьями в сторону.
   - Ветер благоприятствует прицеливанию, сэр.
   - Все равно я не хотел бы оказаться на батарейной палубе. У них на верхней палубе всего два люка, да и те во время боя должны быть закрыты. Чем они там дышат?
   - Плата за прогресс, сэр.
   - Тьфу!
   Водяные столбы стали появляться около батареи с периодичностью в пять секунд. Коммодер принялся считать:
   - ... шестой, седьмой, ... Попадание, сэр!
   Над французским кораблем появился куст разрыва русской бомбы, над морем прокатился тяжелый грохот, из пушечных портов не стреляющего борта стало выплескиваться пламя. Над кораблем появился дым.
   - Минус один. - Флегматично буркнул контр-адмирал.
   * * *
   Снаряд, проломивший взрывом дубовую пятидесятисантиметровую палубу батареи, дал массу раскаленных осколков. Часть бесполезно разлетевшись в стороны поразила деревянные конструкции корпуса плавбатареи, часть попала в тела артиллеристов, меньшая часть зажгла пороховые заряды приготовленные для стрельбы. Батарейную палубу мгновенно охватил огонь. Гул пламени поглотил крики заживо сгорающих людей, фонтаны огня выбрасывало в пушечные порты, уцелевшие моряки не предпринимая мер к тушению судна прыгали за борт.
   Следующей жертвой русской артиллерии стала плавбатерея 'Лаве'. На этот раз, из-за порохового дыма для того, чтобы нащупать цель, подполковнику Маркову понадобилось пять снарядов.
   'Лаве' выдержал четыре попадания. Железные полосы, покрывавшие его палубу, после разрывов шестидюймовых гранат рвались и продавливались внутрь. На батарейной палубе было много раненных щепками. Наконец два снаряда шестой очереди попали практически в одно место. Носовая часть корабля была разрушена по ватерлинию, корабль стал садиться носом, приобретая плавучесть топора. Капитан, вовремя осознав, что корабль не спасти, дал команду 'Экипажу спасаться по способности!'.
   * * *
   Охваченные боевым азартом артиллеристы 'Тоннанта', задыхаясь в пороховом дыму при свете боевых фонарей, накатывали после зарядки орудия к портам. Капитан Жером Роше находясь в боевой рубке обшитой дюймовой толщины железными полосами и обложенной мешками с песком видел, как русские расправились с "Лавэ" и "Девастасьоном".
   'Теперь наша очередь' подумал капитан, глядя на дым от горящего корабля. Когда у борта корабля вырос первый фонтан взрыва, а следующая бомба русских попала в фальшборт, капитан Роше приказал сниматься с якоря.
   - Прекратить огонь! Механикам выжать из машины все, но чтобы броненосная батарея убралась отсюда чем быстрее, тем лучше!
   - Есть, мой капитан! - Вахтенный офицер, опрометью бросился выполнять приказание.
   'Тоннант' густо дымя из поднятой трубы, направился в Камышовую бухту.
   * * *
   - Представление окончено, сэр.
   - Да, Роджер, я говорил, что эта идея с бронированием, не принесет пользы. Прикажите поднять сигнал, 'Эскадре следовать в Балаклаву!'
   - Слушаюсь, сэр!
   * * *
   Запись в дневнике лорда Мэмсбери
   'Замечательное дело, из двух адмиралов, командующих флотом, один в Черном море, а другой в Балтийском, один постоянно молится, а другой - постоянно ругается, и только в одном они оба сходятся: ни тот ни другой не сражаются'.
   * * *
   Верный себе Павел Степанович Нахимов, не смог усидеть на главном наблюдательном пункте, расположенном на башне Морской библиотеки. Получив сообщение о попытке противника применить броненосцы против укреплений правого фланга на приморском участке, адмирал верхом на неизменном Ваське, отправился своими глазами посмотреть на происходящее.
   Появление начальника обороны Южной стороны на десятой батарее, естественно не осталось незамеченным. Командир батареи капитан-лейтенант 29-го флотского экипажа Андреев подал команду:
   - Смирно! Господа офицеры!
   Нахимов махнул рукой, жестом указывая 'Вольно!'. Подойдя к капитан-лейтенанту и недовольно оглядев собравшееся общество, адмирал спросил:
   - Ну-с, какие у нас дала?
   - Ваше высокопревосходительство, неприятель выдвинул свои броненосные батареи для обстрела приморских укреплений, но не преуспел. Артиллерийским огнем гаубичной батареи подполковника Маркова, один вражеский корабль утоплен, второй догорает, а третий - извольте видеть, - Андреев показал рукой на уходящий 'Тоннат', - уходит.
   Не удержавшись от радостной улыбки, капитан-лейтенант добавил, обращаясь к адмиралу:
   - Эта батарея, да и вся Сибирская бригада, просто подарок для нас!
   Павел Степанович опустил зрительную трубу, в которую смотрел на уходящий французский корабль и неожиданно желчно проговорил:
   - Не надобно-с нам подарков! Нам плеть надобна-с! Плеть, милостивый государь, у нас порядка нет-с! Я про вас господа офицеры! Приказ о нахождении на позициях лишних людей разве не читан вами-с?
   Словно в подтверждении слов адмирала об опасности нахождения на валганге батареи, вокруг стали посвистывать пули.
   - Ваше высокопревосходительство! Давайте спустимся с вала, - обратился к Нахимову командир батареи после того как офицеры разошлись по местам.
   - Не всякая пуля в лоб, - произнес адмирал, снова поднимая зрительную трубу, - француз то, похоже, останавливается.
   Пуля неведомого стрелка впилась в мешок с землей лежавший на бруствере.
   - А они сегодня метко стреляют!
   * * *
   Капрал, вернее бывший капрал, а сейчас солдат второго класса Роже Сантен, после недели отсидки под арестом, был направлен в штрафную команду на левый фланг. Копая траншеи под выстрелами русских, он по определению дивизионного суда, должен был уяснить, что можно брать с убитых врагов, а с чем не стоило попадаться.
   Могли и расстрелять и сообщить тому сердитому русскому генералу, как во французской армии относятся к мародерам. Первоначально так и хотели, да спасла медаль. Медаль оставили и штуцер выдали новый. Кстати очень не плохой штуцер. Метко бьет. Роже испытал его в тот же вечер, после суда.
   Находиться в траншеях, с помощью которых французы крались к русским укреплениям без оружия, было запрещено. Уже неоднократно, после того как траншеи продвинулись на расстоянии в двести пятьдесят метров от валов бастионов и редутов, русские устраивали вылазки. Так что без оружия никак. Была еще у рядового мысль, подкараулить какого-нибудь русского генерала, подстрелить его при свидетелях и тем самым реабилитировать себя.
   Пока достойной цели не находилось. Постоянные перерывы в работе для того, чтобы высунувшись осмотреть русские позиции на предмет 'дичи' привели к тому, что Роже получил обещание от начальника команды отправить его к англичанам, для порки. Сантен однажды видел, как это происходит. Провинившегося солдата привязывают за руки к двум врытым столбам и хлещут плетью. Бр-р-р, дисциплина и методы ее поддержания такие, что не позавидуешь. Правда, кормят англичан лучше. И форму им поменяли, чтобы не мерзли промозглой крымской зимой. Не дай бог, лейтенант осуществит угрозу. Но Роже не унывал и строил радужные планы. Стрелок-то он отличный!
   Сегодня, кажется повезло, на море что-то творилось, били русские пушки, слышен был звук залпов морских орудий со стороны берега, а на валу в самом углу где смыкались валы батареи появились русские офицеры. Землекопы взялись за оружие, но стрелки из них аховые. Никто никуда не попадал. Сантен дожидался достойной цели. А вот и она! Не иначе русский генерал. Золотые эполеты с бахромой так и сверкали на солнце. Роже прицелился. Выстрел! Промах! Какая досада! Но русский не ушел, а словно дразня алжирского стрелка, остался стоять на прежнем месте.
   - Сейчас я тебя приголублю, сейчас, подожди, пожалуйста!
   Отсыпав пороху в ствол, забив пулю и поставив капсюль, предтеча снайперов впечатал приклад в плечо, и стал выцеливать генерала. Выстрел! Пуля, взметнув пыль, впилась в мешок с землей.
   - Да что со мной такое?! Тут всего метров триста! Ветер не учел? На таком расстоянии не критично, попробуем еще раз!
   Русский генерал скрылся за бруствером.
   - Ушел! Господи ушел! Гад! Сволочь!
   Горькая обида на весь свет! И вдруг русский снова показался, приложил к глазу зрительную трубу и уставился в сторону моря.
   - Пресвятая Дева Мария, помоги мне!
   Выстрел!
   * * *
   Прапорщик Андрей Снесарев, считал себя опытным фронтовиком. Окончив гимназию с золотой медалью в четырнадцатом году, он готовился поступить на математический факультет Казанского университета. Война поломала планы. Отца, ратника ополчения первого разряда мобилизовали почти сразу. Андрей решил поступать в Константиновское артиллерийское училище в Петрограде. Не зря же математика была его любимым предметом! Вместо трехгодичного обучения, училище перешло на ускоренный восьмимесячный курс. Через четыре месяца, алые погоны, с черной выпушкой и желтым вензелем великого князя Константина Николаевича в виде буквы 'К' у молодого юнкера украсились нашивками младшего портупей-юнкера. Первый по успеваемости, отличный спортсмен, прекрасный товарищ.
   Австро-Венгрия и Германия, сменив приоритеты, в пятнадцатом году, обрушились на русский фронт. 'Снарядный голод' русской артиллерии, вынуждал войска в попытках остановить продвижение противника бросать вперед живую силу. Потери были очень велики. В апреле, пришло извещение о гибели отца под Горлицей.
   Андрей рвался на фронт. Наконец в мае, после выпускных экзаменов последовал Высочайший указ о производстве, офицерские погоны, шашка, занесение на мраморную доску училища. Но на фронт сразу молодой офицер не попал. Несмотря на убыль офицеров и желание прапорщика распределиться в любую фронтовую артбригаду, его отправили в формируемую. Знания и недостаток кадровых офицеров, позволили ему занять должность старшего офицера батареи, и хотя для прапорщиков военного времени, перспективы производства в следующий чин были туманны, но человек предполагает, а Господь ... Как говаривал генерал Драгомиров: "Честолюбие у офицера, оно ведь как, ... хм, не иметь его нельзя, только показывать стыдно".
   Только в ноябре, бригада встала на позиции. Хотя Андрей и был против, но командир батареи, подполковник Епанчин, пятидесятисемилетний отставник, выбрал именно это место. Когда он закончил служить, с закрытых позиций еще не стреляли. Через четыре дня, при контрбатарейной стрельбе прилетел снаряд, и Андрей вполне закономерно получил свое.
   Двенадцать нижних чинов погибли, семнадцать человек, вместе с Андреем и взводным офицером получили ранения, две трехдюймовки разбиты, еще одна повреждена. Оставшийся невредимым второй взводный офицер увел полубатарею на позицию, про которую прапорщик Снесарев говорил с самого начала.
   Ранение было тяжелое, осколок пробил левое легкое, два других попали в левую руку и правый бок. По госпиталям молодой офицер належался вдоволь. 'Клюква' на эфесе шашки была слабым утешением за потерянные восемь месяцев, но давала надежду при награждении орденом Станислава, получить очередной чин, а там бог даст и самому стать командиром батареи, если повезет, конечно. Уж очень не хотелось опять подчиняться дураку.
   Командир батареи сто двадцать второй артбригады, куда с большим трудом перевелся прапорщик Снесарев, (нарушение очереди чинопроизводства, старшинство и проч.) произвел на него самое благоприятное впечатление. Кадровый, еще довоенного выпуска, капитан Колосов, был знающим, обстрелянным офицером, о чем свидетельствовали 'Анна' третьей степени с мечами и 'Владимр' с мечами и бантом.
   А командир дивизиона, подполковник фон Шведе, и вовсе очаровал Андрея, своей истинной преданностью артиллерии, знаниями и постоянным поиском всего нового в их науке.
   Командир дивизиона, тоже отличал прапорщика с 'Клюквой'.
   Провал во времени не вызвал в Андрее негативных чувств. Сердечной привязанности не было. Сестра замужем, мать нянчит внука. Настроение? Шли на войну, попали на войну, а если враг стал другой, так видно богу было угодно.
   Командир дивизиона, с утра отправил Андрея вместе с двумя нижними чинами на батарею Маркова-второго. Дальномер, должен был быть в надежных, умелых руках.
   Увидев Нахимова, послушав его, узнав, как к нему относятся окружающие солдаты и матросы, Андрей влюбился в этого человека. Какой ум! Мужество, обыденная храбрость, ничего нарочитого. Какая забота о людях! И вот он здесь, совсем рядом. Слышен его голос, видно движение руки, отряхивающее рукав сюртука от пыли поднятой пулей попавшей в мешок с землей. И вдруг набатом прозвучали слова Павла Степановича сказанные ироничным тоном, но предвещающие страшную беду:
   - А они сегодня метко стреляют!
   'Но ведь Нахимов был смертельно ранен на Корниловском бастионе, а не на батарее нумер десять. Слова! Те самые слова! Про них везде написано, значит, из-за нас все сдвинулось, но общая канва сохранилась!? Нет! Нет!'
   Двадцатилетний прапорщик артиллерии Андрей Михайлович Снесарев, твердо шагнул вперед отталкивая адмирала Нахимова и принял в голову предназначавшуюся ему пулю.
  
   Глава 35. Санкт-Петербург.
   В последних числах июня, начале июля, прибыли на Качу четвертая и пятая пехотные дивизии. Государь Император, указал князю Горчакову, чтобы дивизии эти не были дробимы по частям, а образовали резерв свежих войск для нанесения поражения неприятелю. Тем же письмом, главнокомандующий в Крыму извещался, что с целью ликвидации 'осиного гнезда в Евпатории' надлежит сформировать первый корпус Приморской армии.
   В состав корпуса предлагалось включить вторую и третью гренадерские дивизии, идущие форсированным маршем из Балты и Ольвиополя, первую драгунскую, седьмую резервную и сводно-пехотную дивизию из вторых бригад шестой и девятой пехотных дивизий.
   Из артиллерии в состав корпуса должны войти восьмая, девятая, десятая и одиннадцатая артиллерийские бригады, стоявшие в главном вагенбурге у села Бакшая.
   В качестве усиления корпусу передавались два батальона и две батареи Сибирской стрелковой бригады.
   Командиром корпуса назначался генерал-лейтенант Ларионов, ранее никому в армии неизвестный, но хорошо знакомый князю Горчакову как скромный полковник, командир, так громко заявившей о себе Сибирской бригады.
   Русская армия переставала быть обороняющейся стороной и переходила к решительным действиям. Его Величество, счел пребывание Ларионова в действующей армии более целесообразным, нежели в Гатчинском дворце. Тем более, что полковник Гребнев, флигель-адъютант, и с недавних времен стал главным советником Императора. Правда роль его в происходящих событиях не освещалась, и новоявленный полковник, оставался как бы в тени.
   Главнокомандующий в Крыму, не чувствуя себя полководцем, до сих пор предпочитал метод пассивной обороны и воздерживался от решительных действий. Военному министру, он писал:
   'Было бы просто сумасшествием начать наступление против превосходного в числе неприятеля, главные силы которого занимают, кроме того, недоступные позиции. Первый день я бы двинулся вперед; второй - я бы отбросил неприятельский авангард и написал бы великолепную реляцию; третий день я был бы разбит, с потерею от 10 до 15 тысяч человек, и четвертый день Севастополь и значительная часть армии были бы потеряны. Не крепи я всеми силами оборону, Севастополь уже более месяца принадлежал бы неприятелю, и ваш покорнейший слуга был бы между Днепром и Перекопом. Я бы желал, любезный князь, чтобы вы убедились в одной истине, которую я считаю непреложною, а именно, что принятая мною система осторожности есть, конечно, наилучшая, которой можно было последовать, и что полученные чрез нее результаты доставили неисчислимую выгоду для России'.
   В разговоре с Коцебу, Горчаков 'умыл руки'.
   - Павел Евстафьевич, Государь принял решение о переходе к решительным действиям и возложил за них ответственность не на нас. И, слава Богу!
   Чрезвычайно низкорослый (два аршина без вершка), с неизменной язвительной улыбкой на лице, держа в голове то, что русские без немцев ничего добиться не смогут и предвкушая, что именно он в конце концов будет во главе армии, начальник штаба ответил своему начальнику:
   - Быть по сему!
   * * *
   Головокружительный взлет Ларионова, из полковников в генерал-лейтенанты, из командиров полка, в командиры корпуса, отнюдь не повлияли на его здравомыслие. Он не считал себя лучше или умнее других генералов. Он просто был опытнее их на шестьдесят лет. Ощущая в себе умение и смелость принять правильные решения, расстраивался только от того, что рядом не было Гребнева. Генштабиста милостью божьей, умеющего все предусмотреть, рассчитать и всех кого надо предупредить. Да чего греха таить, человека, ставшего его ближайшим другом.
   Обращение на 'ты', которому положил начало 'сухой' брудершафт, переросло в дружбу, которой у обоих офицеров не было с юнкерских времен.
   * * *
   - Вот это комфорт и простор! Целый вагон!
   Ларионов вполне оценил расторопность и деловую хватку жандармского штабс-капитана сопровождавшего маленькую делегацию. После бешеной гонки на перекладных по маршруту Симферополь - Екатеринослав - Харьков - Курск - Орел - Тула - Москва, все чувствовали себя разбитыми и смертельно уставшими. Остановка в Москве была непродолжительной и через три часа по прибытию, уладив вопросы с генерал-губернатором Закревским, именуемым москвичами не иначе как Чурбан-паша, Васильчиков распорядился о поездке на вокзал.
   В данном случае, подчиняясь распоряжению Императора, генерал-губернатор приказал выделить отдельный салон-вагон, всячески пытаясь понять тот пиетет, высказываемый князем Виктором Илларионовичем к каким-то пехотным полковнику и капитану. И Гребнева, и Ларионова для предстоящей им поездки в Петербург, в Симферополе переодели в форму, принятую в 1855 году, пошитую мобилизованными для этого сразу тремя портными. А вот на самом вокзале Николаевской железной дороги, распоряжался и договаривался жандармский штабс-капитан. Ларионов и Гребнев более привычные к кавалерийским чинам ОКЖ, несколько раз оговорились, назвав его штаб-ротмистром*, пришлось извиняться ловя недоуменный взгляд офицера.
   Оставив без удовлетворения любопытство московского генерал-губернатора, делегация отправилась в Петербург. В самом начале пути, после милой российской музыки в виде трех свистков обозначавших отход поезда, адъютант и ординарец Васильчикова накрыли стол, и путешественники смогли насладиться едой не впопыхах на почтовой станции, а совершенно спокойно, никуда не торопясь. Блюда и закуски были хоть и холодные, но очень аппетитные. Бутылка вина, запасенная денщиком Ларионова Трофимом Власовым, оказалась весьма кстати.
   Все очень устали, и после короткого завтрака путешественники разошлись по купе.
   Из дневника капитана Гребнева.
   Охрана наша устроилась у обоих входов в вагон, мы с Андреем, несмотря на усталость, разговорились о довоенном времени. Насмотревшись на современные моды, хоть и мельком виденных дам, оба мы чувствовали себя пришельцами на другую планету. Постепенно разговор перешел на семьи, и я узнал, что Андрей был женат, венчался в десятом году. Но супруга его, Татьяна Георгиевна, через год умерла. Врачи говорили скоротечная чахотка.
   Андрей не рассказывал как потом жил, но про один роман упомянул. Это было в пятнадцатом, он как раз долечивался, жил дома, в Зимнем** ему только перевязки делали. Выйдя как-то в город, встретил молодую даму в 'Бродячей собаке'. Андрей страстный любитель поэзии, говорит, что в квартире на Литейном у него осталась большая библиотека в основном составленная из книг со стихами. Вот и в кафе это забрел, чтобы послушать тамошних 'властителей дум'.
   С дамой, в одиночестве сидевшей за столиком, Андрей познакомился, приятно провел вечер и как вежливый человек, предложил ее проводить. В результате, они проснулись в квартире на Литейном. Окончился роман, так же неожиданно, как и начался. Встав поутру и не обнаружив рядом с собой Лены, Андрей нашел в гостиной на столе две четвертушки со стихами. Он их хранит и даже показал мне. Попытки найти ее окончились неудачей, а потом Андрей уехал на фронт, в свой полк и более не встречал свою поэтессу. По-моему, он до сих пор влюблен.
   Два листка, которые мой друг достал из бумажника, и позволил прочесть, произвели на меня странное впечатление, вспомнились училище, тонкая кисть Нади К. лежащая на обшлаге моего юнкерского мундира. Сладкий запах ее духов, который кружил мне голову почище шустовского коньяка. Как быстро бежит время!
   Вот стихотворения, которые Андрей разрешил мне переписать.
   Мой сероглазый рыцарь,
   Трепетна слов основа,
   Дальше не будет дальше,
   Снова не будет снова.
   Зреет любовью слово,
   А прорастает фальшью,
   Снова не будет снова,
   Дальше не будет дальше.
   * * *
   И дрожит, и дрожит,
   Паутинка белесая осени,
   И покой на душе пустоват,
   И не то, чтобы грязно,
   А как-то набросано,
   Откружился, отпел, отплясался
   Мой бал-маскарад.
   Я иду меж берез,
   по тропиночке узенькой,
   И шуршит под ногами листва,
   Все теперь все равно
   Все, что было и не было,
   Может быть, может быть
   Я была не права'
   -----------------------------------------------------------------------------------
   * )Кавалерийские звания в ОКЖ, ввели в 1882 г. После чего в русском языке утвердилоь словосочетание 'табуреточная кавалерия', как обозначение чего-либо не настоящего.
   **) Во время ПМВ, в Зимнем дворце размещался военный госпиталь.
   * * *
   По прибытии в Петербург, путешественников встретил на вокзале флигель-адъютант Императора князь Щербатов, и, не мешкая вместе с ними, отправился в Гатчину. Гатчинский дворец Павла Петровича, недавно был перестроен согласно пожеланиям Николая I, главным архитектором императорского двора Романом Кузьминым. Как место для встречи с людьми, существование которых не должно было предаваться широкой огласке, Гатчина подходила идеально.
   Встреча Ларионова, Гребнева и Александра II, произошла в башенном кабинете Павла Петровича. Пройдя через вестибюль, нижнюю кавалерскую и секретарские комнаты, офицеры оказались в овальном кабинете имевшем два входа, а уже из него вошли башенный кабинет. Щербатов и Васильчиков согласно полученным ранее распоряжениям остались в овальном кабинете.
   Представившись государю, офицеры, получив разрешение, прежде всего, выложили на стол доказательства своей принадлежности к будущему. Александр Николаевич с интересом осмотрел документы, монеты, банкноты с датами, оружие. Пригласив гостей садиться Император, отложил в сторону приготовленные полковником и капитаном доклады, а также пухлый том составленный группой инженера Колмогорова в Северном укреплении.
   - Господа, я конечно самым тщательным образом изучу предоставленные документы, но сейчас я хочу именно живой рассказ. Давайте вы вкратце расскажете об истории моего царствования, и событиях воспоследовавших. В протяжении рассказа, я буду задавать вопросы, на которые по мере сил вы постараетесь ответить, согласны?
   - Так точно, Ваше величество! - хором ответили оба.
   - Начните, пожалуйста, с ваших биографий. Кто первый? - улыбаясь, спросил Александр Николаевич.
   - Позвольте мне, Ваше величество. Как младшему в чине, - капитан Гребнев вопросительно посмотрел на Императора.
   - Пожалуйста.
   Рассказ о своем происхождении, и как они оказались в Крыму, занял у обоих офицеров совсем немного времени. Но вот потом, круг обсуждаемых вопросов значительно расширился. Стоявшие перед Империей проблемы, пути и способы их решения потребовали присутствия при беседе соответствующих министров. Прервавшись на обед, который был проведен тут же в овальном кабинете, Александр Николаевич вызвал пересуды дворцовых служителей этим из ряда вон произошедшим нарушением этикета. На обеде, кроме Государя, князей Щербатова и Васильчикова, обоих 'путешественников во времени', присутствовал только министр двора, граф Адлерберг. Император верил ему как себе, и счел возможным посвятить его в происходящее.
   - Владимир Федорович, - обратился к нему Александр Николаевич, - устройте, пожалуйста, наших гостей и их денщиков, во дворце. Что касается моего пребывания здесь, известите кого надо, что я занимаюсь рассмотрением неких реформ, упоминание о которых сейчас преждевременно.
   - Слушаюсь Ваше величиство.
   - И еще, пригласите завтра во дворец князя Орлова и генерала Дубельта.
   - Будет исполнено.
   * * *
   Из дневника капитана Гребнева.
   'Надо многое записать, пока не забылось и пока свежи в памяти детали. Еще в Крыму, при отъезде в Петербург, мы договорились с Андреем, что не будем ничего скрывать о событиях первого марта. Известие о грядущей смерти так подействовало на ЕИВ, что он некоторое время расхаживал по кабинету в сильном душевном волнении. Даже сведения о том, что Россию ожидают очередное польское восстание и очередная, кровопролитная война с Турцией, не произвели на него такого действия.
   'Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они затравят меня, словно дикого зверя? Ведь всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа! Чем больше свободы, тем больше ожесточения! Отчего так?' К глубокому нашему сожалению, мы не могли дать ответа на эти вопросы. Армия вне политики!
   Единственно, чем смог Андрей успокоить ЕИВ, это тем, что большинство заговорщиков пока находятся в нежном возрасте. А от тех, кто уже достиг совершеннолетия и злоумышляет, защиту и предупреждение покушений должна осуществлять специальная служба охраны. Упомянут, был капитан Степанов, как самый информированный в этом офицер.
   Уже улыбаясь, Государь, сказал, что вопросы охраны и предупреждения покушений, он обсудит позже, а капитан Степанов, это просто кладезь полезных знаний и умений. Офицер, железнодорожник, понимает в разведке и в контрразведке, еще и исторические знания в такой специфической области.
   'Но господа сейчас самый главный вопрос это победоносное завершение войны. Что вы имеете сообщить?'
   План, который изложил Андрей, заключался в нанесение наибольших потерь французам, как наиболее многочисленной части армии союзников и понуждение Франции к выходу из войны, вплоть до сепаратного мира. Задача эта по нашему мнению, должна решаться как военными средствами, так и средствами дипломатическими. Что касается военных мер, то снарядов для нанесения еще двух, трех чувствительных и очень чувствительных ударов в Крыму у нас пока достаточно, а вот что касается дипломатии, то Карл Васильевич как канцлер, для этого не годится. Его отношения с Меттеринхом, и оглядки на Буоля ... Государь прервал меня.
   '- Я понял вас! Кто? Горчаков?
   - Да Ваше Величество. В тысяча восемьсот семидесятом, именно Александр Михайлович, добился денонсации Парижского трактата и Россия стала вновь строить на Черном море корабли'.
   Вот так 'питомец мод, большого света друг, обычаев блестящих наблюдатель', стал канцлером. Для противодействия давлению Австрии Андрей предложил передать Горчакову сведения о движении к австрийской границе уже не бригады, а Сибирского армейского корпуса.
   Несмотря на явно сквозившее в словах ЕИВ, враждебное отношение к двуединой монархии, он тем не менее задал вопрос.
   'Уместно ли использовать обман в международных делах? Не имею никакого желания прослыть лжецом'.
   Тут вступил уже я: 'Никто не говорит об обмане. Слухи о Сибирской бригаде уже наверняка разошлись по Европе. Вооружение, тактика, наконец осколки снарядов, вызывают недоумение и горячий интерес не только во Франции, Англии и Турции. Надо только пять-шесть батальонов внутренней стражи и с оренбургской линии переименовать в бригады, добавить к ним казачий полк и артиллерийскую бригаду, назвать все это Сибирским корпусом и назначить командира. А дальше австрийцы пусть фантазируют и обманывают себя сами. А дабы придать достоверности, напечатать в газетах о том, что обученные по новому регламенту войска выдвигаются к границам Империи. Сейчас не принято хранить в секрете сосредоточение войск, этим надо воспользоваться'.
   ЕИВ расхохотался, ему очень понравилась эта идея. Зная из курса военной статистики о положении Австрии в 1856 году, когда она, будучи совершенно не готова к войне, ультиматумом вынудила Россию принять условия союзников в Париже, мы начали уговаривать ЕИВ в правомерности блефа.
   '- Хорошо! Вы меня убедили! Но сформируем не один армейский корпус, а два. Пока один будет пугать австрияков, второй должен очистить Крым. Как говаривал мой предок, быть по сему!'
   Для ЕИВ рассказ о том, что в дальнейшем появится Германская Империя, и это государство во главе с императором Вильгельмом Вторым будет угрожать России и Франции, показался фантастическим. В 1855 году есть Пруссия и Австрия, нет даже предшественника Империи - Северогерманского Союза. Даже Вильгельм Первый еще не король Пруссии. Но информацию Государь принял к сведению.
   'Сейчас, конечно войну еще и с Австрией, Россия вести не сможет. Но вот в дальнейшем, ...а не допустив возникновения Германской империи, мы в будущем ситуацию в Европе не доведем до обострения и начала вашей войны (Второй Отечественной). Чем дольше в германских землях разрозненное болото - тем лучше'. В словах ЕИВ, явно чувствовалось личное отношение к Австрии и к Францу-Иосифу I.
   Оставив дела внешнеполитические, Государь стал расспрашивать о результатах намеченных реформ. По его словам, даже победа в войне не сможет исправить то состояние, в котором находится сейчас Россия. Положение, когда подкрепления, обеспечение войск европейских держав в Крыму доставляются туда гораздо быстрее морем, чем нами по суше, совершенно нетерпимо. Это как в капле воды, показывает нашу отсталость. Надо сделать рывок, подобно тому, который сделала Россия при Петре Великом.
   В меру своих сил и знаний, мы постарались ответить ЕИВ. Крестьянская, судебная, земская реформы, изменения в городском самоуправлении и народном образовании, получили, конечно, в наших ответах не полное освещение, но тут Государю должны были помочь бумаги Колмогорова. Он снова пообещал их тщательно изучить. На наши слова, что очень большим тормозом в развитии России стала половинчатость именно в отмене крепостного права, ЕИВ живо заинтересовавшись как содержанием, так и выполнением этой действительно важнейшей реформы, подверг нас форменному допросу. Получив наши половинчатые ответы, не успокоился.
   'Вы говорите, что было неправильно произведено, это только часть общего целого. А как надо было проводить эмансипацию крестьян? В отсутствие достаточных средств в казне, как не вызвать недовольство дворянства? С какими средствами для существования останутся помещики?' Вопрос повис в воздухе. Действительно КАК надо сделать? Как минимизировать вред и чтобы все остались довольны? Мы обещали еще раз подумать, хотя то, что все довольны не будут ЕИВ прекрасно понимает и сам.
   Поскольку сейчас самое главное это война, перешли к делам военным. Что касается военной реформы Милютина, тут у нас нашлось, что сказать. Обсуждение того, что нам было ближе всего, прошло с большой пользой.
   Про флот Андрей много сказать не мог, да и я честно говоря не чувствовал себя в этом вопросе достаточно уверенно. Опираясь на рассказы отца, здравый смысл и тенденции в развитии кораблей разных классов, попытался обрисовать ЕИВ, будущее морских сил. Достаточно долго рассказывали о военной авиации, от нее перешли к моторостроению, а уже от моторов к общему развитию промышленности, связь осуществляемая радиотелеграфом, телефония, производство тракторов, всего честно говоря, не упомню. Да всего и не запишешь.
   Государь совершенно очаровал меня. Его доброта, сердечность, обходительность и простота в общении очевидны. Как человек военный, он прекрасно понимает значение реформ, ну а наша задача, что они прошли наименее затратно и с наибольшей пользой для России'.
   * * *
   Через два дня Александр Николаевич, на очередной встрече, неожиданно объявил:
   - Полковник Ларионов! Поздравляю генерал-лейтенантом и георгиевским кавалером.
   - Благодарю Вас Ваше Величество!
   - Капитан Гребнев! Поздравляю тебя полковником, флигель-адъютантом и георгиевским кавалером!
   - Благодарю Вас ...
   Император махнул рукой, прерывая благодарность новоиспеченного полковника.
   - Это не все господа, Вы Ваше превосходительство получаете корпус в Приморской армии, Подчиняетесь адмиралу Нахимову. С разделением властей на морские, сухопутные и находящиеся в Симферополе отныне покончено. В ближайшие дни Светлейший князь Горчаков сдаст командование обсервационной армией генералу Лидерсу. Ваша задача, генерал, в первую очередь очистить от неприятеля Евпаторию и Балаклаву. А далее, загнать неприятеля на мыс Херсонес и сбросить его в море. При необходимости, генерал Лидерс, главнейшей задачей которого будет упорядочение сильно запущенных продовольственных и госпитальных дел, выделит Вам дополнительные силы и средства. Бумаги в этом пакете. - Император показал на лежавший на столе пакет с документами.
   Сегодня же с князем Васильчиковым, который будет у Вас начальником штаба, отправляйтесь.
   - Слушаюсь Ваше Величество! Разрешите идти?
   - Ступайте, и надеюсь Вы обяжете меня еще не раз наградить Вас.
   Короткий кивок, четкий поворот и в Крым, к войскам.
   - Вас, полковник, я задержу при себе - слишком много вопросов у меня осталось без ответов.
   * * *
   'ВЫСОЧАЙШАЯ ГРАМОТА
   Командиру 1-го армейского Корпуса, НАШЕМУ Генерал-лейтенанту Ларионову
   В ознаменование особенной НАШЕЙ к вам признательности, за неутомимую деятельность и опытную распорядительность, оказанные вами во все продолжение настоящей войны против войск коалиции, и в особенности за примерный подвиг мужества и храбрости в деле 20-го Июня, при Юшуни, где вы с храбрыми войсками, под начальством вашим находившимися, усиленными переходами настигли и нанесли совершенное поражение скопищу неприятеля, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕ жалуем вас Кавалером Ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, знак коего при сем препровождаю, пребываем к вам ИМПЕРАТОРСКОЮ милостию навсегда благосклонны
   А Л Е К С А Н Д Р
   В Санкт-Петербурге, Июля 12-го дня 1855 года'
  
   Глава 36. Путь к Евпатории
   Отход кавалерии союзников от Юшуни скорее напоминал паническое бегство. Вырвавшись из мешка организованного русскими войсками, генерал де Алонвиль не смог собрать своих кавалеристов в хоть какое-то подобие регулярных частей. Что касается турецких командиров, то они даже не пытались навести порядок. Лишь англичане, хладнокровно двигались в походной колонне среди этой толпы объятых ужасом людей и животных.
   Страху добавляли казаки. Впрочем, боялись их совершенно напрасно. Казаки преследовали бегущих, с весьма утилитарной целью, ловили лошадей для последующей перепродажи господам офицерам. Но улюлюканье и дикие выкрики, перемежающиеся редкими выстрелами лучше плети подстегивали бегство.
   Даже в такой трагической обстановке, в голове у генерала стал рождаться ПЛАН. Его тридцатилетний военный опыт подсказывал, что русские не ограничатся восстановлением "status quo" на Юшуньских позициях. Нет, эти варвары вошли во вкус и теперь не успокоятся, пока не отберут Евпаторию. База в этом городе и была для того, чтобы одним фактом своего существования, постоянно служить дамокловым мечом над путями сообщения Крыма с внутренними губерниями России.
   На скаку не очень удобно думать, но тело автоматически управляло конем, а голове теснились мысли.
   "Не вышло, кавалерийский наскок не привел к успеху. Русские с легкостью вышибли из нас дух и обратили в бегство.Участь пехоты и артиллерии, видимо ужасна. Они либо погибли, либо их сейчас гонят в эту ужасную Сибирь. Оттуда, из ледяного ада пришли эти демоны, которых называют Сибирской бригадой. Какие еще сюрпризы готовит нам царь? Как можно отплатить русским, чтобы смыть позор сегодняшнего поражения?"
   И кое-что генерал придумал именно в момент панической скачки.
   "Если русские действительно пойдут отбирать у нас Евпаторию, им можно устроить засаду. Из походной колонны войска не сразу развернутся в боевой порядок, каре за пять минут не построишь, пушки на позицию сняв с передков не поставишь, а за это время галопом кавалерист проскачет не меньше трех километров. А потом ...". Генерал даже зажмурился, представляя себе картину рубки бегущих, брошенные орудия, трофеи, карьером мчащихся казаков которые, одни наверное вырвутся из толпы охваченной паникой.
   "Кажется казаки отстали, пора наводить порядок и где ... где мой адъютант?!"
   * * *
   Французский генерал напрасно думал, что русские войска немедленно двинутся к Евпатории. Силы, отправленные Горчаковым к болевой точке - Юшуни, были недостаточны для штурма укрепленного города. При первом штурме, которым руководил генерал Хрулев, ныне командующий войсками Корабельной стороны, город был обнесен только невысокой каменной стеной с немногочисленными батареями.
   Теперь наряду с легкими полевыми орудиями стояли крупнокалиберные пушки левого борта линкора "ГенрихIV" севшего на мель во время осеннего шторма и превращенного в форт. Перед стеной был достаточно глубокий ров, а дома расположенные на окраине превращены в редуты. Евпатория стала крепостью.
   Прекрасно зная об этом, с штурмом не торопились. Была послана реляция в Симферополь, а в Петербург сообщили по телеграфу. Подсчет трофеев, сбор и похороны погибших, отправка пленных в Екатеринослав, разбивка лагеря, все были заняты и все были при деле. Ларионов и Гребнев, в сопровождении Васильчикова отправились в Петербург, командование войсками шестнадцатого года принял подполковник Ремезов Петр Ильич. Стрелковые батальоны, вернее попавшие в их состав продолжили осваивать оружие. Готовились ротные и батальонные учения.
   Лагерь приобрел довольно мирный вид. Ровные ряды палаток, тщательно утоптанная линейка, аккуратные дорожки к палаткам. Высланы в сторону степи полевые караулы и заставы. Днем строевые занятия, словесность, инженерная подготовка. Вечером под звуки оркестра кавалерийского полка - развод караулов.
   В лагере кавалеристов ряды коновязей были длиннее, но так же ровно стояли палатки. Распорядок дня был иным. Трехкратная приборка лошадей, их выпас и водопой, учения в конном строю. Как и у пехотинцев, жизнь текла ровно, где-то даже с ленцой, потому как стояла жара. Во всем лагере, прямо таки служба в мирное время.
   По вечерам господа офицеры, в основном играли в карты. Были и энтузиасты. У прапорщика Чепелева, субалтерна третьей роты, в полевой сумке, среди уставов нашелся "Строевой кавалерийский устав" двенадцатого года издания, который он и отдал кавалерийским офицерам. Желающие припасть к источнику знаний, собирались в палатке офицерского собрания и горячо спорили о роли кавалерии.
   Через неделю такого мирного житья, со стороны Перекопа показались колонны русской пехоты.
   Подтягивались полки третьей гренадерской дивизии. Командир дивизии генерал-лейтенант Крылов, представил командиров полков князю Радзивиллу. После взаимного приветствия, командиры полков с разрешения генералов отправились к полкам отдавать распоряжения об устройстве лагеря.
   - Лев Людвигович, получил повеление Его Величества прибыть в Крым и временно стать Вашим подчиненным. Возникло много вопросов, вы позволите?
   - Конечно, Сергей Сергеевич, что знаю, скажу, а, что не знаю, извините. - князь развел руки.
   Предположение Крылова, что дивизии, а вслед за третьей, шла еще и вторая гренадерская, направляются на помощь Севастополю, оказалось не верным. Гарнизон Севастополя после прихода Сибирской стрелковой бригады удерживает позиции прочно.
   Здесь, сосредотачиваются войска, предназначенные для формирования второго армейского корпуса Приморской армии. Но предстоял еще пятидесятиверстный переход для соединения с еще некоторыми частями. Рандеву с девятой артиллерийской бригадой и седьмой резервной дивизией назначено в селе Кучук.
   - А дальше ...
   - Евпатория?
   - Да.
   - Кто примет корпус?
   - Пока не знаю, сообщили из Петербурга, едет. А кто? - Князь Радзивилл опять развел руками.
   - Подождем, передохнем, дивизия шла форсированным маршем, отдых людям необходим.
   - Отдыхайте, Ваше превосходительство, - шутливо протитуловал князь генерала, - прошу сегодня отобедать у меня.
   - Благодарю, непременно.
   * * *
   С подходом полков второй гренадерской, осталось только дождаться приезда командира корпуса. Фанагорийский гренадерский генералиссимуса князя Суворова полк пришел последним, место его расквартирования, находилось дальше всего.
   Блюдя традиции, полк не имел отставших. В отличие от других, которые не могли этим похвастаться, за полком не тянулись ни команды, ни одиночки. Смотр полка, который командир дивизии генерал-лейтенант Жерков, кстати, полный тезка генералиссимуса, провел, представляя полк Льву Людвиговичу, прошел с большим подъемом.
   - Здравствуйте молодцы-фанагорийцы!
   - Здравия желаем Ваше превосходительство! - слитный рев тысяч глоток в ответ.
   - Давайте, Александр Васильевич, посмотрим на гренадеров поближе.
   Обходя строй, князь иногда задавал вопросы, смотрел состояние снаряжения, оружия. Все нижние чины, от совсем молодых до седых ветеранов-фельдфебелей, выглядели бодрыми и здоровыми. Амуниция подтянута, ружья блестят свежей смазкой, штыки сверкают на солнце. Желтые гренадерские погоны прочно пришиты к шинелям, ранцы чистые, все, что положено в них имеется.
   Даже сапоги после семисотверстного перехода были в порядке.
   Глядя как в ротных колоннах, плывет сомкнутая масса гренадеров, генерал Радзивилл восхищался состоянием полка.
   - Прекрасный полк! Чувствуется, что полковник Корф, природный командир!
   - Нельзя иначе, Лев Людвигович, полк имени светлейшего князя Суворова! Традиции!
   * * *
   Девятнадцатого июля, после бешеной шестидневной скачки на перекладных, генерал-лейтенант Ларионов и его начальник штаба князь Васильчиков прибыли в полевой лагерь. Взаимное представление генералов прошло буднично. Ларионов вполне доверяя князю Радзивиллу не стал проводить смотр обеим гренадерским и драгунской дивизиям. Отдав их командирам приказ на выступление завтрашним утром, Андрей Васильевич отпустил их. Командир драгунской дивизии, сдав командование князю Радзивиллу, принял от него улан. Такую "рокировку" Ларионов обговорил с Александром II. Кроме должности командира драгун, генерал-лейтенант Радзивилл стал заместителем Ларионова.
   Лев Людвигович был просто ошеломлен от карьерного взлета вчера еще никому не известного полковника. Чин генерал-лейтенанта, Георгиевский орден на груди, и все за три недели! Неплохо так съездить в Петербург!
   Откровенно говоря, князь таил надежду, что командиром корпуса назначат его. И это несмотря на то, что в телеграмме из Петербурга прямо и недвусмысленно сообщалось, что командир корпуса едет. Было у него такое, прямо-таки детское желание. Ведь получил он генерал-лейтенанта вне очереди. Значит, оценили его храбрость и безупречный послужной список? Впрочем, обижаться на Императора князь не стал, резонно посчитав, что Государю виднее.
   Генерал-лейтенанты Крылов и Жерков, в общих чертах посвященные в события, произошедшие до прибытия их дивизий в Крым, удовлетворили свое любопытство, посетив бивуаки стрелковых батальонов и батареи Сибирской бригады. Назначение на должность командира армейского корпуса Ларионова, они восприняли спокойно. Возможность отличиться и получить столь почитаемую награду - белый эмалевый крест, вполне реальна, а там и карьерный рост не за горами.
   Общегенеральский мундир Ларионова с галунными погонами вместо эполет не вызвал большого интереса у окружающих. А вот надетая утром в день выступления, гимнастерка с полевыми погонами произвело некий фурор. Приказ командира корпуса, переодеть нижних чинов в мундиры, а шинели сдать в обоз, вызвал переполох и головную боль у фельдфебелей и командиров нестроевых рот. На возражения генералов и полковых командиров о столь вопиющем нарушении указа Александра I, об обмундировании войск в походе, Ларионов показал им собственноручно подписанный Александром Николаевичем соответствующий приказ. Недовольство мгновенно утихло.
   Войска, поднятые до восхода, после короткого завтрака с первыми лучами солнца выступили в сторону Евпатории, на соединение с седьмой резервной дивизией и девятой артиллерийской бригадой. Предстоял утомительный переход степью, по жаре.
   Штаб у новоявленного генерала был очень скромный, кроме начальника, еще четыре офицера, два писаря. Десяток нестроевых, обеспечивали повседневные нужды, да повар с помощником.
   Охрану штаба осуществляла сотня казаков, из которой половина была из шестнадцатого года, а вторая из пятьдесят первого Донского полка.
   Станичники быстро сдружились, благо родные хутора и станицы Всевеликого Войска Донского, были для обеих половин сотни одни и те же. Сейчас казаки пели походную.
  
   В девяносто третьем годе маневры да начались
   Там шли донцы с похода, чтоб Вислу переплыть
   Ура! Ура! Ура!
   Донцы песню поют
   Через речку Вислу на кониках плывут
   Ура! Ура! Ура!
   Донцы песню поют
   Через речку Вислу на кониках плывут
  
   - Удивительное дело, Андрей Васильевич, казаки совершенно не смущаются тем положением в котором вы все оказались.
   - Им, наверное, проще, чем остальным. Они уже встретили земляков, некоторые даже родственников, мне хорунжий говорил. А что касается высоких материй, поиска смысла произошедшего, так они вполне доверились отцу Зосиме, перст божий!
   На той сторонке Вислы построен был бухвет
   Закусок, пива много, девчонок только нет
   Казаки приступали бухветы проверять
   Порожние бутылочки туды-сюды летят
  
   - Кстати, о родственниках, мне князь Радзивилл рассказал, что казаки после побоища умудрились французскую повозку с вином на свой бивуак утащить, он послал туда есаула Прянишникова навести порядок, так тот пропал. Пошли искать, а он сидит с казаками у костра, песни поет. Оказалось среди ваших, нашелся его то ли двоюродный, то ли троюродный внук, сам черт не разберет степень родства.
   - Вполне вероятно. А что с вином было?
   - То, что казаки до его приезда не выпили, он честь по чести представил Радзивиллу. Вино которым он нас угощал, то самое.
   - Нравы казаков по-моему ничуть не меняются. Что при Алексее Михайловиче, что при Александре Николаевиче. Взять добычу и продуванить оную. Традиции!
  
   Красавица Маруся веселая была
   Всю сотню обслужила, наутро померла
  
   - Ну вот, Виктор Илларионович, до женщин дошли. Поговорили мы с вами о вине, а про дам Радзивилл ничего не рассказывал? А то, эти ухари вполне могут и Маруську какую-никакую умыкнуть.
   - Бог миловал, я поинтересовался у князя, как тут наша вольница себя вела. Кроме этой злосчастной повозки, других происшествий не было.
  
   В девяносто третьем годе маневры да пронеслись
   Все унтер-офицеры домой понеслись
   Ура! Ура! Ура!
   Донцы песню поют
   Через речку Вислу на кониках плывут
   Ура! Ура! Ура!
   Донцы песню поют
   Через речку Вислу на кониках плывут
  
   Колонна остановилась. Нижние чины с удовольствием опустили ружья к ноге, послышались разговоры, шутки, раздался смех.
   - Видно какое известие получили, - хмурясь, сказал князь Васильчиков, - а вот и вестник.
   К группе штабных подскакал один из казаков передового дозора на храпящей, роняющей пену лошади.
   - Ваше превосходительство! Неприятель впереди!
   - Далеко?
   - Никак нет! Вовсе близко, верст семь.
   - Пехота? Кавалерия?
   - Их благородие, господин сотник сказали кавалерия французская и басурманская.
   - Французы и турки. Много?
   - Много, Ваше превосходительство, но точно не видено. А лагерь большой.
   - Спасибо, приказной! Иди коня выводи хорошенько.
   - Рад стараться, Ваше превосходительство! Не сумлевайтесь, я своего Грача ...
   - Иди, иди с Богом.
   - Мне, Андрей Васильевич так и казалось, что мы слишком мирно идем. Тихо слишком, не к добру это.
   - Ничего! Передайте казакам, пулей сюда командиров полков, бригад и батарей, да пусть подполковника Ремезова не забудут.
   * * *
   - Господа! Время дорого, Александр Васильевич, у вас головным Малороссийский полк?
   - Точно так.
   Стройте его в каре во-о-н там! - Ларионов показал место на левом фланге, - Только быстрее, остальные полки пусть строятся на местах где сейчас стоят, артиллерийскую гренадерскую бригаду, развернуть по-батарейно между каре. Исполняйте господа!
   Командиры дивизии и артиллерийской бригады, вскочив в седла, ускакали к своим частям.
   - Теперь Вы, Петр Ильич, дайте команду развернуться батальонам на этом рубеже, пулеметную команду на правый фланг, боюсь гренадеры не успеют перестроиться. Батарею в центр и прикройте ее ротой. Повзводно между орудиями.
   - Слушаюсь Ваше пре...
   - Оставьте, Петр Ильич!
   Суматоха, поднятая выполнением распоряжения командира корпуса, имела совсем непродолжительный характер. Люди были опытны, необученных новобранцев совсем не было. Бегущие во весь дух малороссийцы устремились на фланг, артиллеристы, занимая места указанные командирами, готовясь открыть огонь, лихо снимали орудия с передков.
   Стрелковые батальоны разбегались в стороны от центра, где стояли уже готовые к стрельбе трехдюймовки. Время стремительно убегало, на горизонте появились конные массы неприятеля.
   Ларионов и Васильчиков заняли крошечный пригорок по соседству с третьим орудием батареи капитана Субботина. К флангам проскакали пулеметные двуколки, сопровождаемые бегущими номерами. Издали послышались команды:
   - Пулеметы на катки! Вперед! Занять позиции!
   - Успеем, Андрей Васильевич? Он, кажется уже в галоп перешел! - Васильчиков, уже успел "заразиться" от Ларионова и теперь называл неприятеля "противник" или "он".
   - Успеем.
   Видя, как нервничает его начальник штаба, Ларионов добавил:
   - Не нервничайте Виктор Илларионович, в пятнадцатом году, сто пятьдесят третий Бакинский полк, расстрелял турецкую кавалерийскую дивизию как на учениях.
   - Так полк это четыре батальона, а не два, да и одна дивизия всяко меньше, чем сейчас противника. Тут все пять будут!
   - Ничего, гренадеры фланги прикроют, у нас батарея и пулеметы имеются. Бог не выдаст, ...
   - ...свинья не съест.
   Стройные линии вражеской кавалерии, двигавшиеся рысью, переходя в галоп по сигналам рожков, ломались и уже не держали равнения. Люди и лошади переходили ту черту, когда еще можно остановиться и повернуть. Тусклое сияние поднятых сабель и палашей, пики с флажками переходящие в горизонтальное положение, дрожащая земля от топота множества копыт и крик атакующих сливавшийся в неразличимы вой, все это давило на психику.
   В рядах гренадерских полков многие крестились и шептали молитвы. Стрелки застывшие в длинных шеренгах развернутого построения стояли молча ожидая команд ротных командиров.
   Эскадроны драгун и сотня казаков встали с гренадерами. Готовясь контратаковать.
   * * *
   Началось!
   - Рота! Заряжай! По неприятелю! Прицел двенадцать! Первая шеренга с колена! Целься! ПЛИ!
   Размеренные залпы винтовок, тонули в грохоте выстрелов трехдюймовок, темп стрельбы которых, достиг десяти выстрелов в минуту. Капитан Субботин применил довольно редкий способ стрельбы - "на рикошетах", что сразу сказалось. Каждый снаряд, одним махом прорубал просеку в эскадронах.
   На правом фланге, заговорили пулеметы кинжальным огнем выкашивая атакующих, те дрогнули под губительным огнем, стали падать лошади, люди, перед позициями пулеметчиков стремительно стал расти выл из трупов. Всадники изо всех сил натягивали поводья, пытаясь остановить разгоряченных лошадей. В течение короткого времени на правом фланге, осталось поле устланное телами людей и лошадей.
   В центре случилась неприятность, во втором орудии сорвался выстрел, и пришлось вынимать не выстреливший снаряд, а в третьем орудии практически одновременно разорвало гильзу в патроннике орудия. Пока расчет выколачивал ее, на расстояние в пятьдесят саженей, сумел приблизиться вражеский эскадрон.
   Командиры взводов пехотного прикрытия практически одновременно закричали:
   - Пач-к-и-и!
   Сосредоточив на этом эскадроне огонь, сто восемьдесят стрелков буквально за полминуты перебили отважных французов. Только бегающие без всадников, призывно ржущие кони оставались живыми на этом "пятачке".
   Орудия исправлены и наведены в надвигающуюся массу.
   - Картечь!
   Три залпа, и местность впереди опустела только крики раненых и визг лошадей, немногие удаляющиеся всадники.
   Атака турецкой кавалерии на каре Малороссийского гренадерского полка, ни к чему не привела. Встреченные залпами и стальной щетиной штыков, турки предпочли развернуть коней.
   * * *
   Запись в журнале боевых действий 1-го армейского корпуса.
   "Июля двадцатого дня 1855 года. У м.Карача-Иляк, в 4 ч. пополудни колонны 2ой гренадерской дивизии и стрелковых батальонов атакованы французской и турецкой кавалерией. Успев развернуться стрелковые батальоны, имея на флангах пулеметы и артиллерийскую батарею в центре, сосредоточенным огнем уничтожили и частично рассеяли неприятеля. Выстроенный в каре полк Малороссийских гренадер отбил нападение с фланга. Французский генерал де Алонвиль по словам взятого в плен адъютанта, застрелился на поле, где легли его люди. Взяты трофеи и пленные".
  
   Глава 37. От Карача-Иляка к Евпатории
   - Итак, господа военный совет, после столь доблестной победы в полевом бою, перед нами очередная задача, а именно, выполнить повеление Его Величества, вскрыть этот гнойник - взять Евпаторию. То, что произошло вчера, можно расценивать только как репетицию. По имеющимся сведениям, полученным от пленных, а также ... хм, из других источников, численность и состав войск противника находящихся в городе, известны довольно точно. Князь Виктор Илларионович, сейчас об этом доложит, равно как и историю предшествующей борьбы. Потом вы сможете задать уточняющие вопросы, далее будет перерыв, ну а, собравшись к трем пополудни, вы выскажете свои соображения и будем вырабатывать диспозицию. Если есть вопросы сейчас, прошу высказываться.
   Ларионов обвел глазами собравшихся командиров дивизий, бригад и полков. Руку поднял генерал-майор, стоявший во главе седьмой резервной. Дивизия подошла к месту боя уже ночью, а с утра ее нижние чины совместно с участниками боя, копали братские могилы для погибших людей и ямы скотомогильников. Удовольствия, от того, что полки, вместо участия в бою вынуждены заниматься работой могильщиков, у него не было, чего он и не скрывал.
   - Генерал-майор Попов, командир первой бригады, командующий седьмой резервной дивизии. Ваше ...
   - Простите, перебью Вас, Ефим Осипович, господа, давайте без чинов! Хотя это и против правил, но ... без формальностей. Продолжайте, пожалуйста.
   - Вопросы сбережения здоровья нижних чинов и их санитарного состояния, всегда решались в конце, но ... Я вот, что хотел узнать, Андрей Васильевич, как быть с заболевшими? У меня, во второй бригаде, Витебского егерского семь человек слегло с подозрением на дизентерию. Думаю и у остальных есть в полках такие случаи. Надо срочно предотвратить распространение заразы.
   Раздались голоса, подтверждающие генералом Поповым.
   - Вы совершенно правы, Ефим Осипович, солдат надо беречь. Всех заболевших немедленно в карантин, собрать на лазаретные линейки и отправить в Армянский Базар, туда подошла дружина Владимирского ополчения и будет открыто второе отделение Крестовоздвиженской общины. Будут лечить больных и раненных в Крыму. Виктор Илларионович, распорядитесь.
   Пока начальник штаба, выйдя из палатки офицерского собрания, отдавал приказ одному из штабных офицеров, Ларионов продолжил.
   - То, что я сейчас вам всем скажу, не составляет большого секрета. Готовится указ Его Величества, в котором будут объявлены меры по улучшению гигиены в войсках. Всего перечислять не буду, в наших условиях можно реализовать только самое элементарное. Передайте строжайшее указание командирам рот, проследить, чтобы нижние чины сырой воды не пили, только кипяченую. Пусть также предупредят, чтобы немытые фрукты и овощи в рот не тащили.
   Переждав гул голосов, и несколько вопросов с мест, Ларионов продолжил:
   - Господа! Я это не предполагаю, а знаю наверное. Одним из факторов оценки служебного соответствия командира своей должности, станет и количество заболевших и умерших в его полку, роте, батальоне. Если вопросов больше нет, то прошу Вас, Виктор Илларионович.
   Ларионов обменялся с усевшимся на место Васильчиковым взглядами и оба понимающе улыбнулись. Были в запасе еще 'бомбы', особо обговоренное с Александром Николаевичем, практически готовые решения о снижении срока службы, не проведения в течении ближайших пяти лет после победы рекрутских наборов, запрете телесных наказаний и рукоприкладства. Поговорка о том, что сто человек засеки, но получи одного солдата, больше действовать не будет. Людские резервы России отнюдь не неисчерпаемы. Но если сказать об этом сейчас, то на военном совете можно ставить крест. Будут такие споры!
   Васильчиков встал с места за столом и начал говорить:
   - Господа! Части присутствующих, то, что я буду говорить, может быть и известно, но некоторым господам офицерам это внове. Поэтому попрошу не комментировать и вопросы задавать после. Итак! Предыстория: первоначально Евпатория была занята десантом трех союзных батальонов и одной батарей легких орудий. Убедившись, что Светлейший князь Меньшиков отнюдь не противодействует десанту, неприятель избрал Евпаторию как место высадки всей армии. Обсуждать действия бывшего главнокомандующего, мы не будем.
   Захватив огромные запасы провианта сосредоточенные в Евпатории, союзники совершили марш к Севастополю, оставив в Евпатории гарнизон. С момента высадки, до февраля сего года, гарнизон этот постоянно менялся в численности, а боевые действия в окрестностях имели характер перестрелок и схваток на аванпостах. Было и несколько вылазок турецких отрядов обусловленных защитой больших стад, пригнанных собравшимися в Евпатории, по призыву турецкого коменданта крымскими татарами.
   Не выдержав, командир третьей гренадерской дивизии буркнул:
   - Изменники Отечеству!
   - Попрошу тишины. В январе этого года, начали высадку в Евпатории войска Омер-паши в составе двух турецких и одной египетской дивизий, которые войдя в состав гарнизона, превратили город в главную базу турецкой армии в Крыму. После Балаклавского сражения, показавшего противнику уязвимые места, началось активное строительство верков в Евпатории. К моменту попытки штурма войсками генерала Хрулева, были прорыты рвы и насыпаны валы практически по всему периметру вокруг города. Были устроены и батареи оснащенные легкими полевыми орудиями.
   Как мы знаем, штурм не удался, во многом из-за недостаточной подготовки. Азовцы дошли до рва, но преодолеть его не смогли. Не говоря о том, чтобы взобраться на вал. Да и численность войск генерала Хрулева была меньше, чем у оккупантов, девятнадцать тысяч против двадцати пяти. После сражения, блокаду Евпатории осуществляли в основном наши конные полки. Перечислять их сейчас нет нужды, ибо мы не на историческом докладе.
   В марте турки в очередной раз начали перебрасывать подкрепления гарнизону. К апрелю, численность войск неприятеля в Евпатории достигла пятидесяти тысяч турок и египтян; примерно трех тысяч англичан и французов. В июне, в Евпаторию перебросили из под Севастополя, еще восемь тысяч французских кавалеристов, три полка пехоты, полевую артиллерию.
   После недавних дел у Юшуни и Карача-Иляка, войск в Евпатории осталось гораздо меньше, но все равно достаточно для упорной обороны. По нашим данным сейчас в Евпатории находятся:
   двадцать два батальона турок, египтян и тунисцев общим числом в пятнадцать тысяч человек; три пехотных полка французов, это еще четыре тысячи человек; три тысячи человек татарской милиции; большой отряд моряков обслуживающих орудия с английских и французских кораблей; тысяча башибузуков.
   Таким образом, противостоят нам двадцать четыре тысячи солдат и иррегуляров при девяносто шести орудиях. Ожидается прибытие в ближайшее время еще восьми тысяч турецких новобранцев последнего набора. На рейде стоят два парохода, 'Эрроу' и 'Фаейрбренд'. На мели линейный корабль 'Генрих IV'.
   На всех кораблях имеется порядка восьмидесяти орудий.
   Теперь наши силы ...
   * * *
   - Господа, думаю, выражу общее мнение, что допускать эвакуации неприятеля из Евпатории нельзя. Зачем нам потом воевать с ними же, но уже под Севастополем? Сомнений в том, что на этот раз Евпатория будет взята ни у кого нет?
   Убедившись по лицам присутствующих в том, что его слова не вызывают возражения, Ларионов продолжил:
   - Диспозиция штурма подготовлена, давайте обсудим, раз все убеждены в его необходимости. Прошу Вас, Виктор Илларионович.
   Васильчиков встал и начал говорить:
   - Коротко расскажу о неприятельских укреплениях. У всех вас имеется план, прошу изучить.
   После неудачного февральского штурма, противник в значительной мере усилил батареи. Их двенадцать. Кроме того на севере имеется передовой редут вооруженный двенадцатью орудиями снятыми с линкора 'Генрих четвертый'. На банкеты куртин, при отражении штурма выводятся стрелки. С восточной стороны и частично с северной, перед валами выкопаны рвы. Наиболее удобный пункт для штурма, это восточная сторона города. Здесь находятся батареи с первой по пятую. Фланг со стороны моря защищают орудия французского линкора.
   По диспозиции наша атака также осуществляется с восточной стороны города. Здесь находятся русское и еврейское кладбища, используя которые при штурме пятого февраля, солдаты Азовского полка дошли до валов. Используем это и мы.
   Итак, господа, время начала штурма города назначено на три часа пополудни двадцать второго числа. За время оставшееся до этого, надо создать у врага впечатление, что штурм будет повторен аналогично тому, что был осуществлен генералом Хрулевым. То есть левая, средняя и правая колонны. Батарея в семьдесят шесть орудий,
   С этой целью первая бригада седьмой резервной дивизии должна занять позиции со стороны деревни Отар-бойнак. Там же должны находиться драгунские полки Его Величества и Великого Князя Константина Николаевича, батареи батарейных орудий номеров один и два и легкая батарея номер один, девятой артиллерийской бригады. Командование этим отрядом возлагается на генерал-майора Попова. Сей отряд предназначен для демонстрации. Орудийный огонь вести интенсивно, полки постоянно должны быть в движении и явно показывать противнику, что штурм начнется непременно с этой стороны.
   Нестроевые роты гренадерских полков и полков второй бригады седьмой резервной дивизии, батальон греческих волонтеров, Донской казачий полк и оставшиеся батареи девятой бригады вместе батарейными батареями гренадерских артиллерийских бригад точно так же демонстрируют с севера на участке между редутом и батареей номер восемь. Командование над этим отрядом возлагается на командира девятой артбригады генерал-майора Эссен. Задача и действия отряда аналогичны.
   Основной удар, наносят гренадерские полки, разделенные на два отряда. Вторая гренадерская дивизия ведет атаку тремя полками, имея в резерве московских гренадер, на участке батарея номер пять - редут. После подавления вражеских батарей на верках, легкие батареи второй гренадерской артбригады под прикрытием первого стрелкового батальона и взвода пулеметной команды, выдвигается на расстояние в двести сажен от валов и обеспечивает интенсивный обстрел картечью и ядрами укреплений. При прорыве гренадеров в город, своими легкими батареями бригада поддерживает их при продвижении по улицам и штурме укрепленных домов. Командиром этого отряда назначается генерал-лейтенант Жерков.
   Третья гренадерская дивизия, имея в резерве Астраханский гренадерский полк, ведет атаку на участке батарея номер два - батарея номер пять. Легкие батареи артбригады дивизии, сопровождает атаку под прикрытием второго стрелкового батальона и второго пулеметного взвода. Командует этим отрядом генерал-лейтенант Крылов.
   Общим резервом в составе Полоцкого и Витебского егерских, Казанского и Финляндского драгунских полков, командует генерал-лейтенант Радзивилл.
   Батарея капитана Субботина, наша главная надежда и ударная сила, находясь в трех верстах от города, на возвышенности, в три часа начинает обстрел редута и северо-восточных батарей. Это служит сигналом для выдвижения отряда генерал-лейтенанта Жеркова. При перенесении огня на батареи противника находящиеся с востока, начинает действовать отряд генерал-лейтенанта Крылова. Огонь батарея капитана Субботина прекращает по сигналу красной ракетой от головных штурмующих полков.
   После того, как гренадеры войдут в город, батарея перемещается ближе к Гнилому озеру и берет под обстрел рейд.
   Господа! Разграничительные линии наступающих полков, места сбора раненых и пленных указаны на розданных вам схемах города. Главный перевязочный пункт и полевой лазарет будут расположены на полпути от Джайлава до Евпатории. Господам полковым врачам приступить к развертыванию палаток, завтра с утра. Лазаретные линейки и все свободные повозки из обоза направить с прорывов войск в город в пункты эвакуации. Раненых неприятелей оставлять на месте. Господам полковым командирам штурмовых колонн, необходимо озаботится материалами для засыпки рва в местах штурма. Вопросы?
   - Виктор Илларионович, есть вопрос, - командир девятой артиллерийской бригады генерал-майор Эссен, поднял руку.
   - Пожалуйста, Карл Францевич.
   - Меня как артиллериста, интересует, не слишком ли пострадают дома обывателей при обстреле и непременно возникнувших пожарах? Могут быть жертвы среди мирных жителей. Не лучше ли ограничиться только обстрелом вражеских батарей на верках, и не вводить в город орудия?
   - На этот вопрос отвечу я, - Ларионов встал и, обращаясь ко всем собравшимся, сказал, - по сведениям, полученным от пленных, обывателей проживавших в Евпатории до высадки неприятеля, в городе практически нет. При оккупации, жители, гражданские власти, карантинные службы вынуждены были покинуть свои жилища и присутственные места в двадцать четыре часа. Сейчас их занимают сбежавшиеся в город татары. Город поделен на три района. Английский, французский и турецкий. Самый большой, и самый загаженный - турецкий. Некоторые дома превращены в редуты, вплоть до обнесения их земляными валами. Без орудий их захватить будет затруднительно и чревато большими потерями. Этого надо избежать всеми силами. Поэтому господа, при любом сопротивлении, от кого бы оно ни исходило, пусть люди действуют без сантиментов.
   - Господа офицеры! - скомандовал начальник штаба корпуса, в знак окончания военного совета.
   - Господа офицеры!
   Все заторопились на выход из офицерского собрания. Предстояло еще много, очень много дел.
   * * *
   - Что это?
   За круглым столом сидели трое. Французский комендант подполковник Ферюзак, английский майор Рейзер и турецкий командующий корпусом Мегемет Ферик Паша. Задавший вопрос английский майор неторопливо стал раскуривать трубку. Турецкий генерал засопел, лицо его стало медленно наливаться яростью.
   - Это ультиматум, который передал нам русский офицер, ожидающий ответа, - любезным голосом объяснил француз.
   На листке бумаги, вынутом из конверта, было всего три строчки.
   'Я с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление - воля, первый мой выстрел - уже неволя, штурм - смерть.
   Генерал-лейтенант Ларионов'.
   - Это оскорбление, - прорычал Ферик Паша.
   Англичанин пыхнул клубом дыма и флегматично спросил его:
   - Почему Ваше превосходительство?
   Как всякий англичанин, майор презирал любых туземцев, не делая различия в каких чинах они бы не находились, но откровенно оскорблять 'союзника', он не хотел. Если французы помогали туркам продовольствием, снаряжением, оружием и даже одеялами, то англичане, во время этой войны, приравняв турок к вьючным животным, использовали их соответственно. Белые господа, оставались верны себе.
   Весь кипя от унижения, турок, тем не менее, ответил на вопрос.
   - Это то, что Топал-Паша, послал коменданту Измаила.
   Французский офицер более сведущий в сухопутной военной истории пояснил майору:
   - Топал-Паша - это русский фельдмаршал Суворов. Именно эти слова он предал турецкому коменданту крепости Измаил в тысяча семьсот девяностом году. И выполнил обещание. После штурма в живых остался только один турецкий солдат.
   - Про Суворова я слышал, - попыхивая трубкой, произнес англичанин, флегматично добавил,- но ведь Ларионов это не Суворов. И он не фельдмаршал, а всего лишь генерал.
   - Но и мы не в Измаиле.
   - Значит надо укрепиться. А кто кроме генерала нам противостоит?
   - Татарские лазутчики, вчера прискакавшие в город, сказали, что очень много русских солдат с желтыми погонами и разноцветными воротниками. Много пушек. Господа, может быть кофе?
   - Кофе - это неплохо, а что за желтые погоны? - поинтересовался англичанин.
   Пока Мегемет Ферик Паша отдавал приказания слуге, француз в очередной раз просветил англичанина.
   - Желтые погоны, сэр, это гренадерские полки. Русская отборная штурмовая пехота, их пока не было в Крыму, значит пришли и борьба вступает в новую фазу.
   Подали кофе, печенье и сладости в вазочках. Отпив глоток, англичанин одобрительно кивнул головой и задал очередной вопрос:
   - Русские уже пытались штурмовать Евпаторию, получили по носу и отошли. Они хотят повторения урока?
   - Они его получат, - ответил турок, сжав кулаки.
   - Что мы ответим русскому офицеру, Ваше превосходительство? - спросил французский подполковник генерала.
   - Это сын шакала и гиены! Ахмед-бей, который первым прочитал это послание, сказал, что эта их 'воля', заканчивается за валами Евпатории. Мы можем невозбранно уйти только морем. Транспортов на рейде нет, а если выйдем в поле, даже бросив в городе две тысячи раненых и больных, четыре тысячи человек татарских беженцев, русские будут считать нас пленными. Но сражение в поле ... Нам остается только драться в городе.
   - Добрая старая Англия, никогда не простит меня, если я сдамся в плен, имея возможность сражаться.
   - Русские смогли разнести укрепления в Юшуни, взять тысячи пленных. Разгромили отряд несчастного де Алонвиля, в бою будут большие жертвы.
   - В Юшуни были временные полевые укрепления. Передайте этому русскому, что нам не нужны двадцать четыре часа, пусть убирается и прихватит своего солдата с дудкой, - кладя погасшую трубку на стол, сказал англичанин.
   - Али!
   Вошедший в комнату слуга генерал-лейтенанта, выслушал распоряжение и тихо скользнул обратно за дверь.
   * * *
   Капитан Михаил Михайлович Субботин, окончил Константиновское военное училище по первому разряду. Выпущен был в тысяча девятьсот втором году в тридцать четвертую артиллерийскую бригаду, имевшую зимние квартиры в уездном городе Александрия Херсонской губернии. Как окончивший в десятке лучших мог, конечно, претендовать и на службу в гвардии, но ... состояние семьи на позволяло жить на широкую ногу, поэтому он выбрал вакансию, поближе к дому. Он был с юга, из Константинограда Полтавской губернии. Впрягся и тянул армейскую лямку, считая, что жизнь вполне удалась. Через два года получил третью звездочку на погоны, а тут и война подоспела. Но вот в Маньчжурию, поручик Субботин не попал.
   Опасаясь, что Австрия, по своему обыкновению, под шумок может влезть и что-либо хапнуть, войска западных округов пополнили запасными и привели в боевую готовность. Просьбу о переводе в действующую армию командующий округом оставил без удовлетворения. Война окончилась хоть и мягким, но позорным миром. Сергей Юльевич Витте, получил графское достоинство и обидную приставку 'Полусахалинский', Михаил Михайлович Субботин не получил ничего.
   С началом войны, казалось бы, открылись перспективы для штабс-капитана, но кроме 'клюквы', Станислава с мечами, да должности старшего офицера батареи, уже капитан Субботин не имел. Карьера не двигалась. С конца пятнадцатого года, Михаил Михайлович, подал три рапорта о переводе в мортирный дивизион, резонно считая, что тяжелые пушки и гаубицы, сводимые в новые дивизионы, позволят вырваться из замкнутого круга.
   Получив должность старшего офицера батареи тяжелого артдивизиона, а вместе с ней и прибавку к жалованию, капитан отправился на фронт. Субботин был женат, но детей Бог не дал. Жена его сильно переживала, он же относился к этому философски - все в руках божьих. Поэтому он перенос на другую войну воспринял спокойно.
   Из-за недостатка в опытных офицеров, капитан наконец получил батарею. Она, правда, была куцая. В мирное время, четыре трехдюймовки считались полубатареей, но здесь и сейчас это была сила.
   Весь день двадцать первого июля, Субботин проползал по еврейскому и русскому кладбищам. Составлял карточки стрельбы и высчитывая углы, поминутно поминая 'тысячные'. Ругался на французский линкор, мачты которого возвышались над морем. Исписал половину блокнота вычислениями и буквально намял себе нос биноклем. Болела шея, очень мешало отсутствие карты, ободрал локти и колени, ползая по твердой крымской земле, но в целом Михаил Михайлович, остался доволен собой и проделанной работой. Вспомнив юнкерские годы, капитан начертил весьма подробную схему. А вот предполагаемый расход снарядов, его просто пугал.
   На следующий день, неожиданно случилась нечаянная радость.
   В восемь утра, в помощь отряду Ларионова, из Севастополя пришла рота стрелков подпоручика Розова, наполовину состоявшая из солдат Якутского полка, но с четырьмя пулеметами 'Льюис', взвод гаубиц, который возглавлял прапорщик Руденко, и самое главное, из летучего парка, привезли восемь зарядных ящиков со снарядами. Отправляя Сержа с орудиями под Евпаторию, Марков-второй выбил в роте связи телефонистов с телефонными аппаратами и трехверстный запас полевого кабеля.
   Обрадованный Субботин, наскоро обнявшись с Руденко, опять погрузился в вычисления. Быстро позавтракав, Михаил Михайлович отобрал двух солдат и, взяв одного телефониста, отправился на выбранный наблюдательный пункт. Связь требует проверки, не дай бог не сможешь вовремя дать команду на перенос огня! Да и провод надобно прикопать, а то как пройдется по нему гренадерская дивизия, и конец связи.
   Памятник на могиле Соломона Израилевича Рабиновича, стал прекрасным укрытием. Телефонисты устроились между соседними могилами. Солдаты на открытых местах, прикапывали телефонный провод.
   Серж, получил от Субботина указание, встать с 'носорогами' в трехстах саженях левее трехдюймовок. Солдаты устали в пути, но вместо отдыха лопаты в руки и 'копай глубже, кидай дальше'.
   Ларионов отправив стрелков в отряд Эссена, проинструктировал поручика, чтобы его люди не зарывались, но и спуска орудийной прислуге не давали. А вот пулеметчиков с их 'ручниками', генерал-лейтенант приказал попарно придать гренадерам.
   В полдень все было готово, до начала атаки еще три часа, людям можно было и отдохнуть.
  Глава 38. Креси наоборот.
  
   В три часа выстрелила русская пушка. На батареях появились люди. Засуетились орудийные расчеты, пехота и стрелки придвинулись к валам, готовясь выйти на банкет.
   Английский и французский коменданты, находясь на колокольне Николаевской церкви, в зрительные трубы наблюдали за действиями русских, обмениваясь мнениями.
  - Ничего нового, русские решили второй раз наступить на грабли.
  - Вы правы, сэр. Опять они ставят большую батарею, их полки медленно выдвигаются. Если они будут продвигаться таким темпом, то через полчаса можно будет открывать огонь.
  - Ха! Смотрите налево, они опять основной удар собираются наносить со стороны русского кладбища.
  - Отряд, идущий с севера, выпустил цепь застрельщиков.
  - Пусть подойдут поближе, перестреляем как вальдшнепов.
   Шрапнельный снаряд разорвался, не долетев метров пятьдесят до пятой батареи. Второй разорвался перед пехотной ротой, стоявшей в плотном строю у вала. На земле упало человек сорок.
  - Ого! Да они не шутят!
   Вслед за этим на батарею и примыкающие валы обрушился град из сорока снарядов. Расчеты артиллеристов выбило начисто, в пехоте были тяжелые потери, солдаты побежали в город, ища укрытия. Обстрел прекратился, но только на пять минут. После того как осела пыль, на несчастную пятую батарею упал шестидюймовый снаряд. Выпущенный для пристрелки, он очень удачно попал в пороховой погреб. Над батарей вырос чудовищный гриб и тяжелый грохот прокатился над домами города. Англичанину и французу показалось, что колокольня заходила ходуном под ногами. Брустверы валганга взрывной волной смахнуло в ров. Вслед за первым, на батарее разорвалось еще четыре снаряда.
  - Пятой батареи больше нет, черт меня побери! Чем они стреляют?
  - Так ли это важно, сэр? По-моему, надо дать команду туркам убраться с укреплений.
  - Поздно!
   На редут вылился коктейль из двадцати шрапнельных трехдюймовых и десяти фугасных шестидюймовых снарядов. Под обстрелом, укрепление напоминало вулкан во время извержения.
  - Очередной перерыв. Сейчас, они по очереди разнесут все батареи, потом подведут к валам пушки и картечью расстреляют стрелков. А может, подведут пехоту и расстреляют наших солдат вышедших на банкеты.
  - Варвары! Лупят с расстояния, с которого даже пороховой дым не виден. Дикарям дали бомбы с горящими фитилями и они их кидают в безоружных белых людей.
  - Очень похоже на битву при Креси. И, похоже, потери будут такие же. Бедная Франция!
  - Причем здесь Креси? Вы, сэр, постоянно пускаетесь в исторические экскурсы! При Креси, французы убили около ста англичан. Сейчас русские уничтожают наших солдат с безопасного расстояния. Они вообще пока никого не потеряли.
   Уничтожив редут, русские перенесли огонь на батарею номер четыре. Едва над ней разорвался первый шрапнельный снаряд, все кто в этот момент находился на батарее, бросились бежать. И опять над батареей встал гриб взрыва порохового погреба. Колокольня качнулась еще раз.
   На площадку звонницы поднялся Мегемет Ферик Паша.
  - Что скажете господа? Через час, русские разнесут все укрепления и бросят в атаку гренадеров, мы все погибнем. Аллах сегодня не на нашей стороне. Что делать?
   Генерал был бледен, тряслась его борода, тряслись руки. Турецкий генерал-лейтенант не был трусом. Но сейчас, он не хотел погибать без возможности даже на краю могилы вцепиться в горло врагу. От растерянности он путался, задавал одни и те же вопросы.
   Редкая цепь русских застрельщиков подошла к батареям шесть и семь на четыреста метров и залегла. Русские энергично копали ямки. Тем временем, артиллерия русских обстреливала батареи ядрами. Это было привычно и понятно. Орудия союзников тоже не оставались без дела. На правом фланге союзников, расстрелу подверглась следующая по счету, третья батарея. В пороховой погреб русские не попали, но целых орудий и живых на позиции не осталось.
   Со стороны русских пошли уже не одна, а четыре цепи застрельщиков. Цепи шли перекатами. Передовая залегла, следующая бегом перемещается и залегает вместе с первой. Затем такими же перекатами бегут третья и четвертая. На расстоянии метров в четыреста от валов, цепь останавливается и начинает густеть. Посвист пуль вокруг аскеров, которых офицеры выгнали на банкет, заставляет их прятаться.
   Все это прекрасно видно в зрительную трубу с колокольни, также как и то, что русские конные батареи лихо выдвигаются и встают на позицию. Грохот пушечной пальбы сливается с разрывами снарядов на батарее номер два.
   Английский офицер неожиданно повернулся и стал спускаться с колокольни. Джентльмен просчитав обстановку, понял, что ему с тремястами стрелков в Евпатории делать нечего, надо успеть на пароход.
  * * *
   Генерал-лейтенант Жерков, увидев взмывшую вверх ракету, опустил зрительную трубу, снял треуголку и перекрестился.
  - Барабанщики! Бить поход! Горнистам играть 'Атаку!'. С Богом господа! Не посрамим гренадерского имени!
   Полки двинулись вперед колоннами, грозя знаменитым таранным штыковым ударом. Рвы у четвертой и пятой батарей были полузасыпаны, а перед первыми рядами гренадеров, бежали наиболее сильные солдаты, которые несли мешки с землей, фашины, грязные исподние рубахи и кальсоны, тоже набитые землей.
   Под размеренный 'гренадерский поход' и чистые звуки горна, полки ускоренным шагом шли вперед. Турецкие офицеры, колотя плашмя клинками, выгнали-таки аскеров на стрелковые позиции. Раздалась частая стрельба в залегшей цепи, а легкоконная батарея, выплюнула картечь по ничем не защищенным людям. Аскеры, уже не обращая внимания ни на кого, побежали.
  Командир головного Архангелогородского гренадерского полка подал команду:
  - П-о-олк! Бегом! Марш!
  - Ур-а-а-а!!
   Словно подстегнутые кнутом солдаты бросились к рву. Стрелки первого батальона, выискивая глазами врагов, вынуждены были встать и сбиться в кучки, чтобы их не снесли бегущие на штурм. Некоторые охваченные общим настроением присоединились к гренадерам.
   Люди уже перешли черту, когда можно остановиться. Ссейчас не страшно, все мысли, чувства, желания куда-то уходят. Остается одно, старинное, доставшееся нам от прародителей - добраться до врага и воткнуть в него штык, вытащить и снова воткнуть, и так до тех пор, пока враги не кончатся.
  * * *
   Когда в атаку пошли гренадеры генерала Крылова, с моря раздался звук бортового залпа французского линкора. Увидев, что на чашу весов победы противник бросил гирю главного калибра, капитан Субботин, после погрома батарей, оставшийся без работы, в ответ, решил внести свою лепту. Приговаривая: "Сейчас, сейчас" и передавая данные на батарею, он устроил расстрел неподвижно стоящего корабля. Получилось это не сразу, только после четвертого выстрела 'носорога', удалось взять корабль в 'вилку'. Сразу после этого, обе шестидюймовки начали обстрел. В корабль из двенадцати выпущенных, попали четыре снаряда. Один разорвался от попадания в мачту, которая, конечно же, сломалась и, обрывая поврежденные осколками снасти упала. Осколками досталось и палубной команде, и самой палубе. Второй рванул на юте, вдребезги разнеся кают-компанию, каюту командира и офицерский буфет с посудой. Палуба, на юте лишившись бимсов перерубленных осколками, рухнула вниз. Третий попал в носовую часть. Тушка фугасного снаряда, проломив верхнюю палубу, сдетонировала на батарейной. Из пушечных портов носовой части корабля выплеснулось пламя, полетели доски обшивки и брусья набора.
   Жертвы среди орудийной прислуги были большие, но еще больше было раненых щепками и осколками дерева. Бросив орудия по команде артиллерийского офицера, уцелевшие, стали тушить разгорающийся огонь.
   На главной батарейной палубе, ощутили, как вздрогнул корабль, но огонь не прекратили и дали еще один залп. Четвертый попавший в корабль снаряд, проломил наклонный борт толщиной в полметра, и разорвался в середине, между двумя орудиями, образовав дыру, площадью в десять квадратных метров. Две пушки в результате упали в воду, Погибли трое, но ранено и искалечено было еще восемнадцать человек. Контузии от взрыва, той или иной степени тяжести, получили все. Рядом с кораблем встали еще два водяных столба высотой до нижних рей. Корабль прекратил огонь. Пожар к счастью удалось потушить.
  * * *
   Бой в городе, всегда считался самым сложным. Это не поле, где впереди враг, сзади тыл. В городе, противник в любой момент может появиться у тебя за спиной. Враг стреляет и снизу и сверху, из домов, которые уже остались в тылу. Неприметный переулок может стать ловушкой, когда прямо в середину колонны врывается целая толпа врагов. Если в городе есть население, да еще и враждебно настроенное, то это только усложняет задачу.
   Все прелести городского боя испытали на себе штурмующие колонны. Забравшиеся на валы гренадеры авангардного Астраханского полка тут же оказались под обстрелом. Аскеры, с удобством расположившись на крышах близстоящих домов, как в тире выбивали людей, препятствуя их дальнейшему продвижению.
   Пятого февраля, вот так же солдаты Азовского полка не смогли продвинуться дальше. Частая ружейная стрельба, свидетельствовала о том, что турки твердо решили повторить свой февральский успех. Но в данном случае имелся неучтенный ими фактор. Два расчета ручных пулеметов залегли на гребне вала и открыли огонь по стрелкам.
   Первый номер, младший унтер-офицер Топилин, родом из крещеных касимовских татар, вогнал сошки в землю, крикнул второму номеру, чтобы готовил диски и хлестнул свинцовой струей по ближайшей крыше.
  - Так их, так их мерзавцев! - приговаривал случившийся поблизости поручик-астраханец.
   Когда заработал второй пулемет, очистив от турок крышу дома с обвалованными стенами, гренадеры начали прыгать вниз стремясь побыстрее добраться до защитников города и 'пощупать их штыком'.
   Задержка с открытием огня вторым расчетом, была из-за того, что первый номер был ранен пулей в руку, второй номер был убит, и вести стрельбу пришлось совсем молодому солдату, выполнявшему обязанности подносчика патронов.
   С криками 'Ура!', астраханцы ворвались в город. Узкие, кривые улочки старой части Евпатории, не давали возможности развернуться. Турки перегородили улицу баррикадой из всего, что попалось под руку. Отступать им было некуда, поэтому и защищались отчаянно. Для того, чтобы ворваться на второй этаж с которого вели огонь турецкие и французские стрелки, последних было немного, надо было вынести двери, пробиться через наваленную мебель, пройти сквозь визжащих, царапающихся и машущих ножами и кусками дерева татарских женщин и детей, выдержать залп с верхнего этажа на лестнице, и только после этого стрелков уничтожали.
   Бой сразу распался на отдельные очаги. Шедший за головным, фанагорийский полк, выполняя план штурма, пошел от места прорыва вдоль валов напольной стороны. Ему тоже досталось, несколько орудий на шестой и седьмой батареях были развернуты и встретили атакующих картечью. Потери были тяжелые, но возбуждение и самоотречение солдат достигло такой степени, что на них не обращали внимания. Гренадеры, с громовым 'Ура!', буквально захлестнули вражеские батареи, и сошлись в штыковой с бросившимися на помощь артиллеристам пехотинцами.
   Генерал Жерков, взойдя на вал не смог ничего увидеть. Густые клубы порохового дыма застилали всю картину боя. Сейчас, когда преимущество в артиллерии уже не играло никакой роли, оставалось только уповать на крепость русского штыка и выучку солдат.
  - Ваше превосходительство! - к генералу подскочил гренадер с донесением.
  - Что?
  - Их благородие капитан Криднер, приказали передать, что Их Высокоблагородие подполковник Офросимов убит, а итить далее нет никакой возможности. Турки засели в большом доме и так часто стреляют, что к дверям не подойти!
  - Поручик Пестич! - обратился генерал к адъютанту, - я прошу Вас, найдите командира легкой батареи и поторопите артиллеристов!
  - Слушаюсь Ваше превосходительство!
   Адъютант спустился с вала и побежал к искать командира назначенной для действия в городе батареи полевых пушек..
   Генерал повернулся к посыльному, усмехнулся и сказал: 'Веди, Вергилий!'.
  * * *
  Пробираясь по улице заваленной убитыми и раненными гренадерами, Жерков распорядился, чтобы головная рота Самогитских гренадеров занялась выносом раненных, так как музыкантская команда, по традиции выполнявшая обязанности санитаров, явно не справляется.
   Один из домов по левую сторону, изрядно дымил, видимо в нем начинался пожар. Шум, треск, местами грохот и крики сопровождали генерала к месту, на котором споткнулись его гренадеры.
  На углу улицы Жеркова остановил командир первой роты капитан Криднер, принявший команду после гибели батальонного командира.
   Постоянный посвист пуль, треск выстрелов засевших в доме турок стал музыкальным сопровождением докладу.
  - Они там забаррикадировались, Ваше превосходительство, в окнах мешки с землей, оставлены узкие бойницы. Прямо форт! Осторожно, Ваше превосходительство!
   Командир дивизии выглянул из-за угла, чтобы оценить обстановку, увидел небольшую площадь, где лежало с полсотни тел солдат и офицеров. Дом действительно был укреплен и напоминал башню Малахова кургана, Александр Васильевич видел рисунок в газете.
   К площади подходил батальон Самогитского полка. К нему, а также стоявшим рядом астраханцам и обратился генерал-лейтенант.
  - Братцы! Государь и Отечество, надеются на нас! Докажем, что чудо-богатыри есть еще на Русской земле! Офицеры, сабли наголо! Вперед!
   Генерал-лейтенант Александр Васильевич Жерков, первый выбежал на площадь за ним выскочили гренадеры. Раздался залп турецких ружей, но все было напрасно, несмотря на потери русские добежали к окнам, раскидали мешки с землей и ворвались внутрь.
  - Генерала убило!
   Пощады никому не было, все находившиеся в большом доме, до войны принадлежавшему купеческой семье Симовичей, башибузуки и аскеры были перебиты.
  * * *
   Батальон английских стрелков, грузился на пароход 'Эрроу'. Наплевав на то, какое впечатление произведет это на турецких солдат, в массе своей подверженных паническим настроениям. Англичане уходили как обычно, не попрощавшись. На пристань, к сходням сбежалась толпа татар, собравшихся в город, частью вняв призыву турецкого коменданта, частью спасаясь от озорства казаков.
   Стоя на юте вместе с капитаном парохода, майор Рейзер наблюдал, как толпа все прибывает. В ней замелькали синие мундиры и красные фески аскеров, чалмы одетых в самое разнообразное платье башибузуков и хорват.
  - До чего противно смотреть на всех этих туземцев!
  - Да, сэр, отвратительно, немытые, в грязных тряпках, - согласился с майором капитан, - хотя, должен признать, среди молодых татарок встречаются симпатичные экземпляры.
  - Не кажется ли Вам, сэр, что пора отчаливать от этого негостеприимного берега.
  - Кажется, сэр. Стрелки на борту, Сейчас дам команду убрать сходни и в путь.
  - Цивилизованному человеку, я считаю, вообще нечего делать в этой варварской стране, а нам тем более. Надо было получше вооружить турок, татар, подучить их, и пусть режут московитов. Русский царь богат, не обеднеет от уплаты дани крымскому хану.
  - К сожалению, сэр, приходится собственноручно направлять лягушатников. Про турок я и не говорю. Отсюда жертвы среди лучших представителей человечества, - посетовал капитан и обратившись к боцману скомандовал, - Томми, распорядись, чтобы убрали сходни.
   Через четверть часа, "Эрроу" и "Фаейрбренд", густо дымя, вышли из порта и держась мористее ушли на юг. Путь лежал в Балаклаву.
  * * *
  У прохода в валах прикрываемого редутом, был один из пунктов сбора раненых. Обитель скорби как называл свои палатки передового перевязочного пункта младший врач Астраханского полка, губернский секретарь Паша Молоков. Совершенно незнатный дворянский род Молоковых, к середине века захирел. Одним из немногочисленных побегов на родословном древе и был Паша. Так и не окончив медицинский факультет Императорского Санкт- Петербургского университета, с началом войны Паша вступил на военную службу. Чин титулярного советника, который полагался ему как хоть и не державшему экзамена, но прослушавшего курс, ему, почему-то не дали. Паша, как и большинство медиков, был циником, но вместе с тем хорошим товарищем и в семью офицеров полка вошел легко. Сейчас светловолосый, голубоглазый молодой человек с внешностью херувима, в испачканном кровью фартуке, сортировал раненых из очередной партии.
  - В палатку, в палатку, к отцу Паисию, в сторону, в палатку ...
   Санитары и двое музыкантов с угрюмыми лицами несли людей в палатку для перевязки, к полковому священнику для исповеди или в тень от повозок - бессознательных безнадежных. Паши было все равно кто перед ним, рядовой, офицер, иногда попадались турки, которых из человеколюбия, тоже несли на перевязку. Этих Паша немилосердно отправлял в сторону. Сначала свои, все другие потом.
   Среди раненых оказалась татарская девочка. С испуганными глазами, она зажимала рану на левой ноге.
  - Ох-х-х! Ведь говорено было! Мищенко! Ты кого принес?
  - Татарска дивчина, Ваше благородие!
  - Ну и зачем она?
  - Так ить помрет! А с сибирской бригады баяли, скоро мол указ выйдет, волю дадут, а еще срок службы сделают в пять лет, ...
  - Меньше глупости слушай.
  - Никак нет, Ваше Благородие, не глупости.
  - Но ты поспорь мне еще!
  - Виноват!
  - Так зачем татарска дивчина?
  - Так как в чистую уволят и землю в Крыму дадут, будет мне женой. Файная девка.
  - Так ты себе жену приглядел? - изумился врач.
  - Так точно, Ваше благородие, - широкое, все в рябинках, с пышными усами, лицо Мищенко осветилось улыбкой.
  - Ловок! Ничего не скажешь! Ну, тащи свою нареченную в палатку, посмотрим, что с ней.
  * * *
   Организованное сопротивление закончилось к семи вечера. Турки массами сдавались и только в нескольких местах продолжали звучать выстрелы. Самым крупным, был отряд засевший в Текие дервишей*. Около тысячи человек под командой самого Мегемета Ферик Паши. Примыкавшую к
  Текие мечеть, турки не стали осквернять, и вооруженных людей в ней не было.
   Еще несколько отрядов заперлись в отдельных домах, в башне ворот Дровяного базара, около трех тысяч спрятались в кяризах.
   Сдаваться начали по мере того, как кончался порох, а к зданиям подвозили и устанавливали пушки. Дольше всех продержался Мегемет Ферик Паша. Он сдался лично Ларионову, поверив честному слову, что никаких обид ему и его людям чинить не будут.
  * * *
   Дым от пожаров поднимающийся над городом стал сливаться с вечерними сумерками. Солдаты, едва отошедшие от возбуждения, вынуждены были тушить дома, выносить раненых. Пленных аскеров загнали в портовые склады, офицеров определили в те самые кельи Текие дервишей, откуда вышли люди турецкого генерал-лейтенанта.
   Уборку трупов, разбор завалов все, все оставили на завтра. Выставив охрану у пленных, запасов провианта в порту, пороховых складов. Войска вышли в поле на бивуаки. Артиллеристы Субботина, чистили свои пушки и гаубицы, торопясь покончить с этим малоприятным, но необходимым делом. Готовился ужин, солдаты сидели у костров, вспоминали боевые эпизоды. У некоторых рассказывали сказки, про Бову-королевича, храброго и умного солдата Ивана спасшего царя Петра от разбойников.
   Казаки хоть и назначенные стоять в резерве, не утерпели и собрав три сотни охотников, приняли самое активное участие в штурме. Отстояв панихиду по убиенным, казаки делили добычу, а у костров сотни Корнеева, вовсю играла гармошка. Играли плясовую.
  Всем, всем мальчик был доволен
  Никакой нужды не знал
  Всем, всем мальчик был доволен
  Никакой нужды не знал
  А теперь всё испытал
  В Севастополе бывал
  В чистом поле в синем море
  Каждый день и каждый час
  В чистом поле в синем море
  Каждый день и каждый час
   Генералы собрались в отдельной большой палатке. Для них нашлись столы, лавки, стулья. Первый тост подняли за Государя, второй за победу, третьим - коротко, стоя помянули погибших. Все сели за столы, принялись ужинать. Напряжение, которое держало людей в кулаке целый день, теперь отступало. Постепенно разговор стал общий. Ларионов просил Их превосходительства, чтобы непременно завтра ему подали, все списки убитых, раненных, отличившихся. Казачья песня, поднимала настроение, требовала выхода энергии.
  
  Море Черное шумит
  В кораблях огонь горит
  Огонь тушим турок душим
  Слава донским казакам
  Огонь тушим турок душим
  Слава донским казакам
   Вспоминая погибших Жеркова и командира первой бригады третьей дивизии генерал-майора фон Леппа, Васильчиков, неожиданно произнес тост.
  - Господа! Давайте выпьем за то, чтобы за нас никогда не пили третий раз!
   Поняли его не сразу, но уяснив мысль, согласились, что не выпить за это нельзя.
   А на бивуаке, продолжала заливаться гармошка, и хор голосов становился все более многочисленным.
  Слава русская большая
  Мы гордимся ей всегда
  Конь мой верный подо мною
  Пика слава казака
  Конь мой верный подо мною
  Пика слава казака
  Шашка верная подруга
  И винтовка для врага
  Шашка верная подруга
  И винтовка для врага
  
  Глава 39. Политика, шпионаж и дезинформация.
   Генри Джон Темпл, лорд Палмерстон, еще до открытия военных действий с участием английских войск и флота, очень хотел сколотить общеевропейскую коалицию, направленную против России. Его потуги не остались незамеченными, Алферьев Василий Петрович, написал знаменитые строки:
  Вот, в воинственном азарте,
  Воевода Пальмерстон
  Поражает Русь на карте
  Указующим перстом.
   А план был хорош! Пруссия получает прибалтийские губернии; шведский король - Финляндию и Аландские острова; Австрия - Молдавию, и расширяется за счет малороссийских губерний в компенсацию за Ломбардию и Венецию переданные Сардинскому королевству. Вновь на карте Европы появляется Польша, служащая барьером между Пруссией и Россией. Кавказ и Крым частью отдаются Турции, причем часть Кавказа образует новое государство - Черкессию, вассальное той же Турции.
   Великолепный план! Британская империя, получает спокойствие на Средиземном море, так как русского черноморского флота больше нет, оказывает покровительство Сардинскому королевству, которое с благодарностью принимается и англичанам 'смотрят в рот', выполняет в Европе роль судьи находящегося над схваткой и имеющего решающий голос в определении того, как жить дальше. Была еще одна цель - всемерно ослабить Францию. Русские ведь не будут играть роль 'мальчика для битья'. Французы конечно храбрые солдаты, а Россия - отсталая страна, но Наполеону III, придется попотеть.
   Пальмерстон и статс-секретарь по иностранным делам лорд Кларендон, всячески продвигали этот план, в печати и в парламентских речах, подчеркивая бескорыстие Англии, которая, вовсе не боится за Индию, не боится угроз своей торговле, а лишь собирается вести 'битву цивилизации против русского варварства'.
   Коалиция была создана, правда не такая как планировалось. Давнее правило при реализации внешней политике, стравить конкурентов и остаться в стороне от конфликта, на сей раз не сработало.
   Прусский король Фридрих Вильгельм IV, доводившийся шурином русскому императору, от участия в коалиции благоразумно уклонился. Родство в царствующих домах не всегда служило препятствием для объявления войны. Состояние армии королевства Прусского, было таково, что сцепиться с многочисленными и лучшими полками русских, было равносильно тому, как прыгать в воду с камнем на шее и пытаться плыть.
   Шведский король, Оскар I, тоже отнюдь не горел желанием ввязаться в авантюру. Нет, он готов взять под свою руку и Финляндию и Аландские острова, но вот воевать он не хотел. Слишком хорошо шведы усвоили урок, который Густаву IV преподали солдаты Барклая да Толли. Хитрый швед, выдвинул обязательным условием участия Шведского королевства в войне, наличие в своей армии шестидесяти тысяч французских солдат. На это уже не согласился французский император, совсем не горевший желанием воевать за шведского короля.
   Австро-Венгрия, испытывая жесточайший финансовый кризис, тоже не была готова к войне. Франц-Иосиф I, конечно с большим удовольствием включил бы в состав империи и Молдавию, и Буковину. Но вот воевать из-за этого не хотел. Имелся расчет у австрийского императора на то, что если победит коалиция, он сможет погреть руки, победит Россия, можно потребовать у турок Боснию и Герцоговину, да и Валахию тоже можно потребовать.
   Османская империя, сиречь Блистательная Порта, растеряла славу и силу. Как военный союзник Порта была очень сомнительным приобретением.
   Граф Ками́лло Бенcо де Кавур, в надежде на то, что получит расположение наиболее могущественных стран - Англии и Франции, добился от Виктора Эммануила II вступления Сардинского королевства в коалицию.
   И все!
   Пришлось англичанам отправляться в Крым наравне с французами и турками. Но и здесь не обошлось без надувательства.
   Пехотные полки англичан состояли из одного батальона, кавалерийские из одного эскадрона, но эти огрызки, гордо именовались полками. Численность английских войск была очень невелика с самого начала.
  * * *
   С июня месяца, когда стали появляться сведения о появлении в Севастополе, некой Сибирской бригады, отбития с помощью ее солдат штурма передовых укреплений, а особенно после бойни у Черной речки, кабинет лорда Эбердина, озаботился пополнением резервов. Только крупный успех, например взятие Севастополя, позволит ободрить упавших духом депутатов Парламента. А для взятия этого русского города, нужны войска. Много войск! Пальмерстон развил бурную деятельность в этом направлении.
   Сардинское королевство безропотно по первому сигналу, выставило еще семь тысяч человек. Больше, маленькое государство, просто не могло. В полках, остававшихся в королевстве, были только новобранцы. Произвела очередной набор рекрутов Турция. Но поскольку назревали серьезные события на Кавказском театре, лучшие войска Омера-Паши, оставались в Анатолии, а в Крым были направлены вчерашние 'брадобреи и пастухи'.
   Этих тысяч было катастрофически мало. Доказательство того, что у русских появились нарезные орудия и штуцера, были очевидны. При потерях наносимых этим оружием, для ведения боевых действий требовалось гораздо больше солдат. Много, очень много! При этом, англичан использовать было не желательно.
   Попытки организовать набор добровольцев в Северо-Американских Соединенных Штатах, провалилась. Когда британские дипломаты начали компанию по набору, американские власти жестко отреагировали, дошло до ареста и привлечения к суду наиболее активных дипломатов-вербовщиков.
   С большим трудом, создавались германский, швейцарский и итальянский легионы. Солдаты этих войск, оставляли желать лучшего, а подготовка их была такова, что на поле боя их выпускать было нельзя. Они не годились даже в качестве 'пушечного мяса'. Два полка англо-турецкого корпуса, высадившиеся в Керчи, так там и застряли.
   Оскар I, от подарка в виде крепости Бьеркезунд, отказался со словами: 'Зимой, по льду, придут казаки и всех вырежут. Пока русские в Петербурге, ни одна страна не сможет спокойно владеть Финляндией'. Шведский король соглашался вступить в коалицию при условии, что Англия и Франция гарантируют Швеции вечное владение Финляндией.
   Пальмерстон не считал чем-то экстраординарным как посылку французских солдат в Финляндию, так и гарантии которые должен был дать Наполеон III. Французский Император очень прохладно отнесся к этой идее, и вопрос о Шведском участии в войне был снят. Польские эмигранты, из которых попробовали создать польский легион, очень неохотно шли в наемники.
   После разгрома у Перекопа в английских газетах стали проскакивать публикации задающиеся вопросом, а зачем вообще нужна эта война?
   Наконец в 'Таймс появилась статья озаглавленная 'Битва кита со слоном'. В статье говорилось о том, что несмотря на титанические усилия, огромные затраты, морской державой Россия так и не стала. Корабли строятся зачастую из сырого леса, служат не долго, и через пять-семь лет идут на дрова. Стоимость их непомерно высока из-за того, что вырублены практически все дубы в европейской части страны, а доставка из отдаленных районов дорогое удовольствие. Имеющиеся сейчас у России корабли, не представляют опасности.
   В тоже время, Англия, отнюдь не континентальная держава, но именно морская. Интересы двух государств лежат в совершенно разных плоскостях, так зачем воевать? Для славы? Английские войска большой славы не снискали, только понесли ужасные санитарные потери. Даже главнокомандующий не уберегся. Затраты на войну растут, а отдачи нет.
   Кресла под правительством лорда Эбердина зашатались.
  * * *
  Сразу после смерти Николая I, в феврале тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, Наполеон III, через саксонского посланника передал Александру II, свои соболезнования. Тем же окольным путем, пришел ответ, в котором русский Император благодарил за внимание, в послании были строки о том, что России и Франции решительно не из-за чего воевать и, что мир будет заключен в тот момент, когда это пожелает Наполеон III. Сейчас, после освобождения русскими Евпатории настал момент обдумать, для чего воюют французы. Цивилизованная страна Россия или нет, этот вопрос, для Франции не стоял, мало ли что пишут в газетах! Русских еще помнили парижане, и никаких претензий к ним не высказывали. Не людские потери, а возможная потеря престижа - вот главное!
   В Тюильри, в кабинете Императора собрались: Жан Батист Филибер Вильян - военный министр; граф Алекса́ндр Флориа́н Жозе́ф Колонна́-Вале́вский - министр иностранных дел; Фердинанд Альфонс Гамелен - адмирал, морской министр.; Ашиль Фу - министр двора. Повестку огласил сам император.
  - Господа министры, в этой несчастной войне, сначала были победы, потом пошли неудачи. Мы очень легкомысленно отнеслись к России. Легкие победы вскружили нам голову, если сейчас не принять кардинальных решений, последствия могут быть очень печальны. Я надеюсь, все поняли, о чем идет речь. Итак, что скажет нам военный министр?
  - Ваше Величество! Господа! По докладам из Крыма, вчера русскими захвачена Евпатория. Это не просто небольшой уездный город, это была наша база, опираясь на которую мы вынуждали русских держать силы в Симферополе. Теперь, оставив отряд для препятствия вторичному десанту в Евпатории, они сосредоточат все войска против осадной армии. Очевидно, что на этот раз, вслед за турками достанется англичанам, повторение балаклавского сражения напрашивается само собой.
   Одни англичане, несмотря на все старания, этого боя не выдержат, придется вывести в поле наших солдат. Последние известия, пришедшие от Мак-Магона, и ранее от Канробера, говорят о том, что полевое сражение с русскими сейчас это безумие и стопроцентный разгром. Печальный пример обороны позиций при Юшуни и атака кавалерией в поле уже позже, показали, что обладая нарезными орудиями и дальнобойными винтовками, русские просто расстреляют наши войска, не входя с ними в соприкосновение. А что будет после того, как англичан вышибут из Балаклавы, я думаю ясно. Русские обрушат всю мощь на лагерь наших войск в Камышове. Последствия, я даже не хочу прогнозировать.
   Что касается флота. Использование бронированных кораблей, не принесло удачи, значит обеспечить возможность десанта на фланге русских позиций возможности нет. Мое мнение, надо поскорее заканчивать войну, обеспечив при заключении мира такие условия, чтобы не пострадала честь Французской империи.
  - Насколько я знаю, англичане тоже доставили в Крым нарезные орудия, что Вы можете сказать об этом?
  - Ваше Величество, англичане действительно привезли некоторое количество орудий системы Ланкастера, но почему-то сразу спрятали их от всех и никому не показывают, - с сарказмом в голосе сказал военный министр и стал вытирать платком свои большие залысины.
  - Что ж, спасибо, за Ваше мнение. Адмирал, прошу Вас.
  - Ваше Величество, что касается флота, то здесь не все так безнадежно, как у сухопутных ... э-э войск. Оставшиеся на плаву русские корабли и пароходы, боятся показать из бухты даже нос. Действительно, как сказал генерал Вильян, первый опыт применения в бою бронированных судов был не очень удачен, но я уверен за такими кораблями будущее. Проблем на кораблях нет, я считаю, что военный министр сгустил краски, ведь опыт Альмы, Инкермана и Балаклавы показывает, что русских можно вполне успешно побеждать. Войну надо продолжить и окончить не ранее, чем захватим город и потопим оставшиеся русские корыта.
  - Пока русские только успешно потопили ваши корыта. А если у русских хватит ума поставить свои новые пушки на корабли, выйти в море, я не дам за ваш успех в морском бою и сантима!
  - А ваши ...
  - Случись поражение ...
  - Господа! Прекратите! - хлопком ладони Император призвал разошедшихся спорщиков к тишине, - я понял адмирал, Вы за продолжение. Граф, что скажете Вы?
   Александр Валевский, внебрачный сын Наполеона I, кузен Императора и министр иностранных дел откашлялся и начал высказывать свои соображения.
  - Ваше Величество! Переговоры в Вене на конференции послов практически не ведутся. Виконт Пальмерстон, который сейчас является первым министром кабинета, вовсе не желает их возобновления. Правительство Её Величества королевы Виктории, сейчас озабочено тем, что выискивает пополнение для войск, осаждающих Севастополь. Успехи в этом не велики. Пальмерстон все так же выдвигает идею расчленения России, и все тяготы выполнения этого плана желает возложить на кого-либо другого.
  - На нас конечно! - проворчал генерал Вильян.
  - Да генерал, Вы, правы. Пальмерстон хочет, чтобы война продолжалась и дальше, не заканчиваясь с падением Севастополя.
  - Граф, мы знаем план виконта. Что конкретно вы хотите сказать? - Император погладил свою бородку и прищурившись посмотрел на кузена.
  - В прошлый раз, когда решалось, стоит ли вести войну дальше, нам помогли определиться друзья, служащие при прусском дворе. Сейчас я имею сведения, которые подтверждаются еще и из другого источника.
  - Интересно, что же это за сведения?
  - Ваше Величество, по сообщению посла при дворе короля Фридриха Вильгельма четвертого, маркиза де Мустье, сейчас после перевода двух гренадерских дивизий в Крым, русские на их место в Южную армию отправляют два армейских корпуса из Сибири. По сообщению, полученному от посла в Вене, русский посол Горчаков получил письмо от Императора Александра, с рекомендациями донести до Буоля, а при случае и до Франца-Иосифа первого, предостережение Вене, от поспешных решений.
  - Это блеф! - вырвалось у адмирала Гамелена, - мы прекрасно знаем, весь состав русской армии. Этим корпусам просто неоткуда взяться!
  - Сибирская бригада откуда-то взялась? Да так, что никто не слышал и не видел её на пути в Севастополь! Русские - это нынешние византийцы. Нисколько не удивлюсь...
  - Господа! Вы опять начинаете спорить?! Дайте высказаться графу.
  - Простите, ...
  - ... Ваше Величество!
  - Продолжайте граф!
  - Сведения совершенно точные, корпуса сформированы из линейных батальонов Оренбургской линии и батальонов внутренней стражи, пополнены новобранцами. Имеют бригадную, а не дивизионную структуру и обучены по новым уставам. Каждая бригада имеет в своем составе дивизион легких орудий и батарею тяжелых. Каковы эти орудия, лучше расскажет военный министр.
  - Да уж!
  - Во всяком случае, Франц-Иосиф и Буоль, восприняли эту информацию как совершенно достоверную. Теперь о возможности вступления в войну Австро-Венгрии, про это - можно забыть. Австрийцы и так дрожали, сейчас они охвачены ужасом. Пропустить наши войска, чтобы превратить ограниченную Крымским театром войну, в войну на всем Юге России, австрийцы отказались.
   Кроме того, по российским газетным публикациям, стало известно, что в связи с ухудшением состояния здоровья князя Варшавского*, - при этом лицо графа Колонна-Валевского скривилось, словно он укусил лимон, - на его место командующего Западной армией, назначен Горчаков. Крымскую Армию принял генерал Лидерс. Этот после Евпатории, не будет столь нерешителен как предшественник.
   Что касается моего мнения, по поводу дальнейших действий. Ваше Величество! Я не испытываю никаких теплых чувств к России. Вы знаете, что я был участником польского восстания, но я прагматично мыслящий человек. Более того, я ощущаю себя еще и ответственным за международный престиж. Войну надо заканчивать на почетных для Франции условиях. Англичане как хотят, а нам надо блюсти свои интересы. Возможность связаться с Александром через Зеебаха** у нас имеется, надо предложить русскому царю, еще раз обсудить четыре пункта***.
  - Спасибо граф! - Наполеон начал поглаживать эспаньолку и подкручивать усы, что всегда служило сигналом о глубоких раздумьях.
   Выступление министра двора, свелось к тому, что, несмотря на газетные реляции об успехах, слухи, о произошедших неудачах постигшие армию и флот в Крыму, уже циркулируют в --------------------------------------------------------
  *) Фельдмаршал, князь И.Ф. Варшавский, граф Паскевич-Эриванский - усмиритель польского мятежа.
  **) Саксонский посланник фон Зеебах - был женат на дочери русского канцлера Нессельроде
  * *) План Наполеона III, по урегулированию конфликта, обсуждавшийся в Вене
  обществе. Многие задаются вопросом: 'Неужели только из-за того, что их императора, Николай первый, назвал в письме 'Дорогой Друг', а не 'Дорогой Брат', надо проливать французскую кровь?' Нет никаких волнений по этому поводу нет, министр полиции о заговорах не сообщает, но напряжение в обществе есть, и от этого никуда не денешься.
  - Хорошо господа, я обдумаю и приму решение. Спасибо, вы свободны.
   Министры поднялись из-за стола для совещаний и поклонившись вышли из кабинета. Императору предстоял тяжелый выбор, как не уронить честь и как поскорее кончить войну.
  
  * * *
   Александр II, осуществил дезинформацию противника. Войска действительно шли на запад. Правда не в таком количестве как это считалось в Европе, но, тем не менее, то в одной, то в другой губернской газете появлялись статьи о том, что общество офицеров шестой Сибирской стрелковой бригады, поздравляет с днем ангела полковника N, командира оной бригады. Или что в губернском городе N, имеет быть благотворительный бал в пользу раненых и увеченных воинов, с участием офицеров-стрелков и офицеров-артиллеристов, второго армейского корпуса.
   Сведения, которые по дипломатическим каналам получил министр иностранных дел Французской империи, были добыты следующим образом; не только при дворе, но и в великосветских салонах болтали обо всех новостях, ничуть не смущаясь присутствием иностранных дипломатов. Говорили об отчаянном положении Севастополя, о потерях от обстрелов и бомбардировок, донесениях из Крыма сначала Меншикова, потом Михаила Горчакова, служили ясным указанием о тяжелом положении. Многие сведения добывались из открытой печати. Этим и воспользовалось русское правительство для дезинформации союзников.
   Если учесть, что даже сам Император был крайне неосторожен, то таким сведениям вполне можно было доверять. Николай Павлович перед своей кончиной часто бывал в очень плохом состоянии духа, и склонен был откровенничать с прусским послом фон Роховым и с прусским военным агентом графом Мюнстером. Он считал их друзьями, но они при всех дружеских чувствах, и сопереживаниям горестям испытываемым государем, прежде всего служили своему королю. Граф Мюнстер писал обо всем, что слышал Фридриху Вильгельму Четвертому и своему другу генералу Леопольду фон Герлаху. И если король никому не рассказывал о письмах посла, то за Герлахом шпионил, первый министр Пруссии Мантейфель, и его секретный агент Техен знакомился с содержанием писем. Однажды Техен, недовольный слишком скромным вознаграждением, кроме Мантейфеля, решил подыскать еще и другого покупателя. Тут же нашелся посол Франции и стал платить щедро, а Наполеон стал получать сведения из первых рук. Французский Император узнал, с какой безнадежностью смотрит на перспективы обороны русский главнокомандующий, как обстоят дела со снабжением боеприпасами, фуражом, продовольствием в осажденном городе. Имея такие сведения, колебания после смерти Николая I были отставлены, решено было добиваться сдачи Севастополя, а там видно будет.
   Примерно такие же пути были и для получения сведений из русского посольства в Вене. Об этом, и еще о некоторых приемах дезинформации с государем говорил Гребнев.
  - Сведения не должны быть получены противной стороной из одного источника. Пусть они будут неявны, но таковы, чтобы противник сам сделал нужные нам выводы. Поговорите в приподнятом духе с Мюнстером о стрелковых бригадах, о том, как хорошо себя проявила Сибирская бригада, и, что Вашим повелением уже два корпуса маршируют на запад. Газетчики у нас, как и во всем мире, болтливы. Это тоже надо использовать.
  - Но граф захочет выяснить какова численность корпусов, какое оружие у солдат. Лгать прикажете?
  - Ваше Величество, не надо ничего говорить впрямую. Скажите, что союзники в Крыму, уже познакомились с нашим оружием. А про численность скажите, что она по утвержденным штатам. А вот военному министру, столоначальникам и начальникам департаментов, прикажите рот держать на замке.
  - Сергей Аполлонович, Вы меня лукавить учите. Причем как учите? Как мальчишку-гимназиста.
  - Ваше Величество, народ, который, как известно мудр и смотрит в корень, давно сказал по этому поводу, 'не обманешь, не продашь'. А нам сейчас надо продать такую дезинформацию, что не только лукавить, но и прямой обман противника не грех.
  - Быть по сему!
  
  Глава 40. Аз воздам
   Прапорщика Снесарева, несмотря на его невысокий чин, в последний путь провожал весь Севастополь. На Северной стороне имелась только временная часовня Николая Чудотворца на Братском кладбище, а народа собралось на отпевание много. По решению митрополита Херсонского и Таврического, службу проводили в храме святых апостолов Петра и Павла.
   Построенный в тысяча восемьсот сорок восьмом году по проекту архитектора инженера-поручика В. А. Рулева, храм был в стиле древнегреческого Парфенона. Столь необычная архитектура православного храма, в свое время очень понравилась адмиралу Лазареву, который и утвердил проект. Вместе с прапорщиком Снесаревым, отпевали погибших в этот же день поручика Камчатского полка Медведева, лейтенанта двадцать девятого флотского экипажа Ласси и подпоручика Якутского полка Хрусталева.
   В истории обороны уже был случай, широко известный всей России, когда во время вылазки против правого фланга французских траншей в районе Зеленой горки, завязался штыковой бой и матрос тридцатого флотского экипажа Игнатий Шевченко, закрыл командира партии охотников от штуцерной пули. Даже главнокомандующий князь Меньшиков отметил подвиг матроса в приказе по армии.
   Теперь такой же подвиг, совершил прапорщик. Матрос и офицер, один спас лейтенанта Бирилева, другой - адмирала Нахимова. Впрочем, обоих героев уравняла смерть, ей было все равно кого спасали павшие, подвиг обоих был равнозначен, ведь жизнь у каждого человека только одна. Об этом сейчас и говорил Владыко Иннокентий:
  - Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буде десница моя! Так, на развалинах святого града Иерусалима, под стенами коего пало множество защитников его, с плачем воскликнул некогда пророк Иеремия.
   Подобным образом и нам, стоящим у гробов защитников града нашего, от всего сердца довлеет воззвать; аще забудем вас, христолюбивые воины, зде лежащие, забвена буди десница наша!
  Державная рука взвела вас на поприще брани для защиты отечества и края нашего. И, одушевленные верою в Бога, любовию к Монарху и отечеству, вы свято исполнили свое высокое призвание, запечатлев оное кровию и смертию своею. Можно ли после сего нам забыть вас и не являться к вам сюда для молитв о успокоении душ ваших? Мы не знаем вас лично, но вы близки к нам, вы дороги для нас, ибо положили за нас души свои.
  И одни ли мы воздаем вам должное? По всему пространству неизмеримого отечества, где только приноситься бескровная жертва Господу, возноситься и всегда будет возносима теплая молитва о успокоении вас в царствии небесном.
  А мы, бывши свидетелями вашего самоотвержения и мужества, тем паче будем вспоминать ваши подвиги, и в молитвах пред Богом, и в беседах с присными и чуждыми. Когда оный сын или дщерь вопросит отца своего или матерь, что за могилы находятся на Братском кладбище у города нашего, они скажут им: о, не проходите мимо могил сих, не обнажив головы и не сотворив знамения крестного! Это холмы священные; в них лежат кости воинов, павших за град наш в кровавой борьбе с иноплеменниками, когда они, пришед из отдаленных стран, хотели утвердить свое владычество в стране нашей. Но стараниями, трудами, любовью к ближним и жизнью своей заплатили они за победу над иноплеменниками. Ибо сказано в святом Евангелии, нет больше той любви, как если кто положит живот свой за други своя.
  Почивайте убо, мужественные защитники Отечества, почивайте зде в мире до дня всеобщего пробуждения, когда возгремит глас трубы Архангельской, и тот же всемогущий глас, коим воззван некогда из ничтожества весь мир, речет ко всем сущим во утробе земной: Лазаре гряди вон! Тогда узриться вполне, вполне, что не один конец благому и злому; тогда примете вы сторицею за все подяли и претерпевали на земле ради св. Церкви и Отечества, и на вас во всей силе оправдется утешительное обетование, яко сеющие слезами пожнут радостию вечною. - Аминь *.
   Погибшие и умершие от ран в этот день нижние чины, не удостоились того, чтобы их отпевали в храме, обряд проводил прямо на кладбище дежурный полковой священник. Но земля в которую хоронили офицеров, солдат и матросов была одна.
  --------------------------------------------------------
  *) При написании использована речь, произнесенная 5-го февраля 1857 года протоиереем С. Шкуропатским при поминовении воинов, павших под стенами Евпатории.
  * * *
   Смерть прапорщика, закрывшего его от вражеской пули, тяжело подействовала на Нахимова. Павел Степанович, после гибели Владимира Александровича, стал поистине душой обороны города. Постоянно чувствуя свою мнимую вину в событиях, приведших к осаде Севастополя, потоплению флота, он просто физически ощущал, как все туже захлестывается удавка траншей осаждающих на обороне. Нахимов в глубине души уже не верил, что удастся выполнить завет Корнилова. Специально ходил по самым опасным местам, совершенно не пригибаясь под штуцерными пулями. Даже проверку вновь прибывшим устраивал, бывая с ними на бастионах. Целью таких прогулок было не только выяснить, насколько храбр офицер и как он держится под огнем, но и то, что вражеская пуля снимет с него ответственность за грядущую сдачу Севастополя.
   С прибытием буквально посланных богом солдат вооруженных и обученных совсем в другие времена, надежда отстоять город вновь вспыхнула в груди Нахимова. И вот такой печальный итог его собственной неосторожности. Ведь предупреждал его Ларионов, что стоять на открытых местах вообще опасно, а уж тем более опасно, имея на плечах золотые эполеты. Расплатился за его ошибку мальчик прапорщик. Смерть на войне обычное дело, а умной она не бывает. Павел Степанович всегда считал, что офицер должен быть всегда готов к смерти, он сам выбрал свой путь и если требуется, должен не пожалеть головы. Но вот гибель прапорщика была ненужной, потому как не требовалось личным примером воодушевить людей.
   Ощущая свою вину за случившееся, Нахимов решил переговорить с оставшимся в Севастополе за Ларионова капитаном Михайловым. На краткое совещание были приглашены также и командиры одиннадцатого и шестнадцатого стрелковых батальонов.
  - Господа, я хочу спросить вас, как можно-с сделать, чтобы вражеские стрелки-с, столь досаждающие нам ежедневными обстрелами, прекратили-с наконец свои экзерциции.
  Немного подумав, командиры стрелков, высказали мысль, что лежать в засадах поджидая дичь, их люди, конечно, могут, но вот после выстрела, придется штуцер заряжать, а это сделать так, чтобы неприятель не заметил таких телодвижений - затруднительно. Не говоря уже об облаке порохового дыма.
   Все воззрились на Михайлова. Николай Маврикиевич, предварительно высморкавшись, сказал:
  - Ваше высокопревосходительство, решение у этого вопроса есть. Командиром девятой роты в моем батальоне служит поручик Белькович. Лучшего стрелка я за свою жизнь не видел, да и солдат своих он обучил так, что любо-дорого. Отберем охотников, человек пятнадцать двадцать, распределим их по всем бастионам и с божьей помощью приструним супостатов.
  - За последнее время-с, вражеские артиллеристы получили несколько уроков, стрелять по нам конечно стреляют-с, но как-то неуверенно, долго их пальба-с не длится. А вот штуцерные, те просто бывает-с житья не дают. Пользуются канальи, что на каждый выстрел не будешь снарядом отвечать. Когда ваши люди приступят-с?
  Сейчас поставлю задачу, Ваше высокопревосходительство, за ночь норы подготовят, с утра и начнут, - доложил капитан и опять высморкался.
  - Вот и славно!
  * * *
   Поручик Ян Белькович, из мелкопоместных белорусских дворян, несмотря на свое непривычное имя, которым он был обязан матери польке, был истинно православным христианином. Искренняя вера в Бога, одной из заповедей которого была 'Не убий', ничуть не помешала ему во время японской войны. Поступив вольноопределяющимся в восемьдесят шестой Вильманстрадский полк, он попал на Дальневосточный театр через полгода, за время войны был награжден двумя георгиевскими крестами. После боев на Шахе произведен в прапорщики.
   Имея некоторую занудливость в характере, после окончания войны, для прохождения курса наук, поступил в Виленское юнкерское училище, куда были допущены подпоручики и прапорщики, произведенные в эти чины за боевые отличия по обстоятельствам военного времени.
  Окончив училище, не захотел остаться в армии и сразу уволился в отставку. С началом войны, был призван и направлен в ополченческую дивизию. С полком успел побывать на фронте, где открыл в себе непреодолимую тягу к стрельбе. Стрельбе точной, спокойной, без суеты.
   Никто особенно подпоручика* стрелять не учил, но большой любитель охоты, умение маскироваться на местности он получил еще в мирное время, а точность в стрельбе у Бельковича была природная.
   Однажды, во время разведывательного поиска в руки подпоручику попала немецкая винтовка с оптическим прицелом. Оценив оптику и ее возможности, полуротный командир вместо того, чтобы сидеть в офицерской землянке, стал пропадать в окопах. За три месяца, пока полк не вывели на переформирование, свой счет убитых врагов Белькович довел до двадцати трех. Солдаты, зная пристрастие офицера, доставали патроны для его трофейной винтовки, где только возможно.
   Получив роту после повышения в чине, поручик начал учить своих солдат стрелять. Патронов не давали, но Белькович настаивал и каким-то образом получал их.
  По поводу этого имел даже крупный разговор с капитаном Михайловым.
  - Вы поручик, все патроны, выделенные вам для учебных стрельб, извели за три дня. Со стрельбища ваши солдаты не уходят. Зачем это? Ну, будут они хорошо стрелять, так после первого артиллерийского обстрела, вроде того, что нас под Горлицей германцы угощали, от роты дай бог половина останется. Вот вам и умение стрелять!
  - Не согласен, господин капитан. Даже если от роты десятая часть останется, то и она должна наступление противника пресечь.
  - Это как? - поинтересовался командир батальона и с трубным звуком высморкался в платок.
  - За минуту, хороший стрелок может выпустить десять пуль. При расстоянии между окопами в сто сажен, двадцать человек перестреляют роту. Вот и наступать будет некому.
  - Вы стреляете по неподвижным мишеням, а кто сказал, что германцы будут покорно стоять на месте?
  - Вот по этому поводу, господин капитан ...
  - Да бросьте вы Ян Матвеевич, эту ерунду с чинопочитанием, не первый год знакомы.
   До своих повышений на переформировании, Михайлов был ротным командиром, а Белькович у него полуротным.
  - Хорошо Николай Маврикеевич, вот я придумал, как сделать движущиеся мишени ...
  - И опять будете жечь патроны, - с тоской проговорил капитан.
  - Лучше здесь, в тылу солдат научить, на позициях учить будет некогда.
  - Ну, где я Вам патроны достану?
  - А Вы у нового командира полка спросите. Я слышал, он из императорских стрелков к нам назначен, значит должен знать толк в меткой стрельбе. Пусть поспособствует.
  - Хорошо, я спрошу, но Вы уж не расходуйте их так быстро. Не напасешься на вас, - проворчал капитан уходя.
   Ларионов к удивлению Михайлова, ухватил суть идей Бельковича сразу, даже побывал на стрельбище. Посмотрел, как по рельсам узкоколейки движется тележка с мишенями, не удержался и сам расстрелял обойму. Причем все пробоины в мишени пришлись в грудь и в голову.
   К лету шестнадцатого года, когда на снарядных ящиках появились горделивые надписи 'Снарядов не жалеть!', с патронами тоже стало значительно легче. Ларионов включив не ведомые в полку связи, получил для обучения достаточное количество огнеприпасов.
  * * *
   Сейчас, вспоминая этот свой разговор с поручиком, Николай Маврикиевич, твердо пообещал Нахимову пресечь безобразия господ коалициантов. Отпущенный Павлом Степановичем к себе, Михайлов не стал откладывать дело в долгий ящик и тотчас отправился в роту Бельковича расположенную на четвертом бастионе.
   Поручик, внимательно выслушав командира батальона, и на предложение отобрать охотников ответил, что таковых будет вся рота, а отберет он лучших. Поручик не стал тянуть с выполнением приказа. Построил роту и вызвал добровольцев. Шаг вперед сделали все. Отобрав двадцать три человека Белькович приказал им готовится к завтрашнему дню, распустил роту со словами, что возможно потребуются еще люди и пусть те кого не взяли не обижаются. После этого, взяв с собой обоих субалтернов, он в течение дня выбрал позиции для стрелков и распорядился за ночь подготовить их.
   Гарнизоны бастионов стали свидетелями, как ночью работают солдаты-'сибиряки'. От помощи те отказались, а на нет и суда нет. К утру, позиции для двадцати трех стрелков были готовы. Для поручика откопали ровик полного профиля на склоне Малахова кургана, откуда открывался прекрасный вид на траншеи противника.
   Пожелания Нахимова, при постановке задачи отобранным лучшим стрелкам роты, поручик интерпретировал весьма коротко:
  - Сделать так, чтобы ни одна живая душа из траншей не только высунуться не могла, но чтобы вечером в лагерную палатку те, кто на окопные работы выдвинулись - не вернулась. Ясно?
  - Так точно, Ваше благородие! - вразнобой ответила куцая шеренга.
   Ян Матвеевич строевой красотой роты интересовался не слишком сильно, считая, что на фронте это не главное, поэтому вполне удовлетворяясь формой и содержанием ответа подчиненных, сказал только, что с раннего утра надо начать обживать позиции, да заодно присмотреть другие удобные места. Завтрашним днем охота не кончится, а лежки надо менять. После этого распустил строй, чтобы люди готовились, чистили оружие и отдыхали.
  * * *
   На позицию с Бельковичем напросился младший офицер роты прапорщик Колобов.
  - Ян Матвеевич, возьмите меня с собой! У вас в окопе места на пятерых.
  - Евгений, но ведь ты стреляешь не очень, а патроны надо беречь.
  - А я вовсе не буду стрелять, я с биноклем буду наблюдать, да Вам цели указывать. Ну, возьмите!
  - Ладно, возьмешь у фельдфебеля трехлинейку, наверняка поначалу, будут цели не очень далеко, потренирую тебя.
  - Спасибо!
   Счастливый прапор отбыл согласно приказу отдыхать до четырех утра, а поручик предупредив денщика о раннем завтраке, необходимости собрать сухой паек на двоих, начал чистить 'маузер G98'.
  * * *
  Собрав винтовку и протерев мягкой фланелькой оптику, поручик закрыл ее кожаными колпачками, потом достал свое богатство, двести тринадцать патронов к немецкой винтовке. Начал тщательно протирать каждый маслянистой тряпицей. Закончив с протиркой, собрал патроны в подсумки и уложил их в вещмешок.
   Несмотря на весь патриотизм, Белькович отдавал должное немецким оружейникам. Отличное оружие Gewehr 98. Немецкая винтовка ему нравилась больше трехлинейки. Более ухватистая, перезаряжать удобнее, предохранитель не такой дубовый. Точность боя и кучность отличная.
  Трехлинейка у фельдфебеля тоже не рядовой образец. По кучности и точности вполне сопоставима с немецким образцом, но вот такого предмета как оптический прицел не имеет. Да и как его поставить, если рукоятка затвора ...
   'Как, как! Каком! Загнуть нельзя, так отпилить и приделать загнутую рукоятку, как у немцев. Обойму не вставить? Ничего, патроны по одному запихнем, это оружие ведь не для отражения атаки, а для вдумчивой, неспешной работы. И нечего будет патроны экономить, оставить полтора десятка немецких, для образца. Переставить прицел - это хорошая идея, но вот на вооружение армии лучше принять впоследствии 'маузер'.
   Придя в хорошее расположение духа, поручик, насвистывая что-то легкомысленное, продолжил неспешно собираться. Развести стрелков на места 'лежек' должны были унтера. Самому поручику, это было сделать затруднительно, из-за большого протяжения оборонительной линии. За день, проведенный на 'охоте', люди должны себе присмотреть места для запасных позиций, что Белькович специально оговорил.
  * * *
   Стрелок идет на работу на день, а берет патронов на три. Мало ли что может произойти за это время на переднем крае! Это правило поручик знал очень хорошо. Был случай, пролежал на нейтральной полосе два дня. Вспоминать об этом не любил из брезгливости. Сухари и вода у него были, а вот физиологические потребности пришлось удовлетворять в штаны. Взятые тогда три обоймы, кончились в первый день, оставался один патрон, которым он на второй день и свалил того важного толстого немца, перед которым мелким бесом стелились остальные.
   Тут конечно не возьмешь, слишком мал запас, да и посмотреть надо, может, больше одного выстрела и не сделаешь. Позавтракав Белькович, тщательно побрился, и начал собираться. Старая гимнастерка, которую поручик считал 'счастливой', вещмешок, наган в кобуре и бинокль с фляжкой, вот и весь скарб. Взяв на всякий случай еще финский нож, поручик собрался уже выходить, когда в блиндаже появился прапорщик Колобов. Поглядев на него, поручик расхохотался. Основательно вооружившись двумя пистолетами и шашкой, имея за спиной туго набитый продуктами 'туркестанский' мешок, с винтовкой фельдфебеля, с патронташем попрек груди и подсумками на поясном ремне, прапорщик производил комическое впечатление.
  - Я как лучше хотел, Ян Матвеевич, - поняв причину смеха командира роты, оправдывался прапорщик.
  - А шашка тебе зачем, Евгений? Неужели будешь рубить врагов сидя в засаде?
  - Так положено же. Офицер должен быть с холодным оружием.
  - Только не в окопах. Там ты с ней просто не развернешься, за все задевать будешь. Отошло время красивых атак, когда размахивая ... Ладно, займусь твоим окопным образованием. Чтобы ты не выглядел глупо.
   Пришлось задержаться и оставить все лишнее.
   В ровике, выкопанном солдатами, офицеры разместились с первыми, еще робкими лучами солнца. Поправив в нескольких местах маскировку, поручик снял фуражку, перекрестился и вдруг достав из вещмешка какой-то капюшон, вставил в пришитые петли пучки травы, надел на голову и ловко закрепил его шнурком на голове. Следующим предметом, появившимся на свет, была серо-зеленая косынка. Косынку поручик протянул Евгению.
  - Зачем?
  - Снимите фуражку прапорщик, отстегните погоны, повяжите голову косынкой.
  - Надеть бабский платок?
  - Можете не надевать, но тогда я Вам не разрешаю носа показывать из окопа.
  - Почему Ян Матвеевич?
  - У вас фуражка с лакированным козырьком и кокарда на ней не защитного цвета, сверкать будет на солнце. Все форсите молодежь. А без фуражки, ваши льняные вихры, на фоне зелени за версту видны преотлично.
   Пока прапорщик неумело завязывал косынку, поручик продолжал шутить:
  - Надо бы еще и лицо в зеленый цвет покрасить, но это уже в следующий раз. Сейчас, Бог даст, и так обойдемся.
  ...Пока прапорщик приводил внешний вид в соответствие с требованиями поручика, прошло еще несколько минут, и вот как-то нерешительно, появилось солнце. Стало совсем светло. Белькович, обматывал винтовку фельдфебеля длинной лохматой лентой той же расцветки что и косынка.
  - Биноклем особенно не сверкайте прапорщик, мы сейчас против солнца могут засечь отблески линз. Постарайтесь прикрывать их ладонями сложенными ковшиком. Держать не очень удобно, но за неимением горничной ... Не краснейте прапорщик, не барышня. Ну, начнем помолясь!
  * * *
   Отстрел неосторожных начался после восьми утра, когда назначенные на работы в траншеях потянулись выполнять урок. Устье траншеи находилось на расстоянии в семьсот шагов, запредельная дистанция для гладкоствольного оружия русской пехоты, но вот для трехлинейки, да с опытным стрелком, цели вполне уязвимы. Все происходило буднично, без азарта. Поручик целился, раздавался выстрел, очередной солдат падал.
  - Вы Ян Матвеевич, как в тире их расстреливаете. Не жалко?
  - Я, Евгений над такой ерундой не задумываюсь. Человеколюбие и жалость, это категории мирного времени. Господ коалициантов сюда никто не звал, смотрите на них как на мишени, и не думайте как о живых людях. Любой из них при случае с удовольствием прострелит вам голову.
   Подтверждением слов Бельковича послужил пуля, просвистевшая над головами офицеров спустя всего минуту.
  - Нашелся какой-то умник! Выследил, да и я увлекся и потерял осторожность. Евгений дайте бинокль, и не высовывайтесь пока. Я справа посмотрю, где он пристроился.
   Поручик взял бинокль и из-за высокого пучка травы, который рос на правой стороне бруствера, стал осторожно осматривать местность впереди. Через некоторое время, лицо его приобрело довольное выражение.
  - Евгений, помнится на двести шагов, Вы стреляли изрядно.
  - Да, Ян Матвеевич, всегда попадал, - сидя на корточках, прапорщик поднял голову и посмотрел на командира снизу вверх.
  - Берите винтовку, и идите сюда, только пригнитесь,- пока Колобов встал и пригнувшись переместился к командиру, Белькович продолжал наблюдение, - он целится, в то место где видел наши головы. Видимо думает, что мы затаились. Возьмите бинокль. На десять часов, видите?
  - Да, отчетливо видно.
  - Предоставляю Вам право произвести выстрел.
  * * *
   Солдат второго класса Роже Сантен, получил в голову пулю, отправившую его на встречу с Жаном Геоге. В этой реальности Нахимов остался жив и не жалкому человечку пытаться изменить то, что решили Мойры*.
   Террор, начатый русскими стрелками, привел к тому, что работы по прокладке параллелей практически прекратились. Попытки одиночек-англичан из дальнобойных штуцеров со сделанными под заказ прицелами бороться с русскими приводили к их быстрой смерти. Англичан выдавал пороховой дым при производстве выстрела. А преимуществом
  Бельковича, кроме скрытности стрельбы и пятикратного оптического прицела берлинской фирмы Р. Р. Фус, был больший опыт, и имевшиеся ранее наработки по маскировке. Англичане, считая расстояние в тысячу ярдов вполне безопасной дистанцией, даже не успевали пожалеть о своей самоуверенности.
  ----------------------------------------------------------
  *) Греческие богини судьбы.
  
  Глава 41. Дебют минеров Черноморского флота
   Павел Матвеевич Колмогоров, отнюдь не все рассказал о себе Ларионову и Степанову. Инженер он был опытный, поработать успел не только на Обуховском заводе. Свою карьеру, он начал на Балтийском заводе в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Успел поучаствовать в достройке спущенного на воду крейсера 'Память Азова'. Уже тогда Колмогоров стал задумываться о рациональном размещении артиллерии. Русский флот интенсивно пополнялся кораблями, но молодой инженер всегда находил в проектах множество недостатков. Вот только прислушиваться к его мнению не спешили. Написанная Великому князю Алексею Александровичу докладная записка, вернулась к нему с пометкой управляющего морским министерством И.А.Шестакова 'Когда сей инженер займет мое место, тогда пусть предлагает новации'.
   Серия броненосных крейсеров типа 'Рюрик', выстроенная с расположением артиллерии по бортам, в разговорах с несколькими друзьями подверглась критике. 'Всяк сверчок - знай, свой шесток', поговорку эту Павлу Матвеевичу неоднократно говаривали приятели. Иногда еще спрашивали когда 'великий провидец' займет место управляющего морского министерства, или на худой конец председателя морского технического комитета. Павел Матвеевич портил характер, ругался с друзьями. Писать очередную бумагу инженер не стал, хватило первого раза.
  По вечерам он развлекался тем, что делал наброски и примерные расчеты невиданных кораблей, броненосцев с четырьмя башнями главного калибра, размещенными в диаметральной плоскости. Был проект легкого крейсера, артиллерия которого размещалась в четырех трехорудийных башнях, причем вторая и третья, возвышались над первой и четвертой. По поводу последнего, лучший друг инженера категорически возразил:
  - Паша, во-первых, о каких крейсерах с трехорудийными башнями может идти речь, когда любая попытка поставить шестидюймовки в башни тут же сведет на нет всю их скорострельность? Что хорошо для броненосцев, с их двенадцатидюймовыми дурами главного калибра палящими раз в пять минут, совсем не подходит для крейсеров. Во-вторых ...
  - Но послушай, Саша, ...
  - Нет, ты послушай! Крейсер твой может и будет иметь будущее, но потом, в будущем, - друг усмехнулся своему невольному каламбуру и продолжил, - сейчас его строить никто не будет, прикинь объем проблем, которые надо решить для нормальной стрельбы, ну и стоимость этого. Кроме того, водоизмещение, приборы управления огне. Дистанцию меряют микрометром Люжоля-Мякишева, как на парусных кораблях! Столько проблем, что никаких денег не хватит на их разрешение. Вот и выйдет крейсер по цене броненосца, а то и дороже. Обратись с таким предложением в кораблестроительный комитет. Ответ сам знаешь или сказать?
  - Так если вопросы не ставить их и решать не будут! Под лежачий камень, как известно, вода не течет!
  - Тут ты прав. Но вот погоди, англичане придумают, тут и мы сиволапые возьмем пример с просвещенных мореплавателей.
  - Опять англичане!
   Аргументы друга были убийственны. Возразить было нечего, и если с приборами и механизмами можно было заниматься что называется в лабораторных условиях, то водоизмещение этих кораблей было таково, что крейсер надо было строить в эллинге предназначенном для строительства броненосца, а броненосец по проекту Колмогорова, строить было просто негде. Прикинув примерную стоимость своих задумок с учетом затрат на модернизацию верфи, Павел Матвеевич, тогда еще просто Паша, уложил эскизы и расчеты в саквояж и убрал его в дальний угол чулана.
   На заводе заложили очередной броненосный таран под названием 'Гангут', строили долго, не раз изменяя проект, получилось как говорили острословы - 'одна башня, одно орудие, одна труба, одна мачта - одно недоразумение'.
   'Выброшенные деньги' - так думал инженер, глядя на броненосцы, все как один оснащенные таранами на манер греческих триер. Один-единственный раз удалось удачно применить этот архаичный способ ведения боя, и все кораблестроители послушно копируют это бесполезное устройство. Идея тарана вражеского корабля, при всей ее привлекательности, с развитием артиллерии становится малоприменима на практике. Находясь в чертежной группе наблюдающего за постройкой броненосца 'Адмирал Ушаков' Д.В. Скворцова*, человека неординарного, который из инженеров-механиков флота, перешел в корпус инженеров-судостроителей, Павел Матвеевич попытался переговорить с ним о своих идеях, но понимания не нашел.
   Время шло, карьера не двигалась, характер портился. Со всеми этими, неприятностями семьи Павел Матвеевич так и не создал. После конфликта с директором Балтийского завода М. И. Кази,
  -----------------------------------------------------
  *) Дмитрий Васильевич Скворцов (1859-1910) - судостроитель, построивший броненосцы 'Адмирал Ушаков', 'генерал-адмирал Апраксин', 'Бородино'. Сын дворцового служителя, карьеру начал кондуктором.
  по поводу артиллерии на минном транспорте 'Амур' (Колмогоров считал малокалиберные пушки абсолютно бесполезными, а их поставили аж семь штук) инженеру пришлось уйти.
   Перешел на Обуховский сталелитейный завод, а после присоединения к нему Александровского рельсопрокатного, познакомился с железнодорожным транспортом. После позорного
  Портсмутского мира, Колмогоров написал обширную докладную записку, где изложил свое видение проблем кораблестроения и вооружения. Но кораблестроительная программа по возрождению флота еще не была принята, на верфях отсутствовали заказы, а репутация у Павла Матвеевича была неважной. Как известно, 'нет пророка в своем Отечестве', докладная затерялась в недрах канцелярий. Колмогоров махнул рукой на кораблестроение. Занимался проектированием мостов, паровых котлов, насосов. На станции Тарнополь, Павел Матвеевич оказался в двенадцатом году. Карьера не сложилась, пороха не изобрел, корабля не построил.
   И вот теперь - второй шанс! Оказавшись в России на двенадцать лет ранее своего рождения, инженер заново обрел смысл жизни. Теперь все было возможно, он вновь полон идей и знает , что и как надо. Есть возможность исключить метод проб и ошибок, не тратить силы, средства, материалы, на конструкции, ведущие в тупик. Надо только завоевать авторитет, а значит выполнить свою работу как можно лучше.
  * * *
   Способ минной постановки с помощью двух баркасов скрепленных поперечными брусьями, определил размеры и вес мин. Использовать для постановки катер, на который необходимо было приспособить автомобильный двигатель, было можно, но были и препятствия. Шум. Двигатель издавал рокот, а в пяти кабельтов от берега стоял вражеский дозорный бриг. Брандвахта, как назвал его лейтенант Костомаров назначенный Нахимовым для помощи инженеру в военно-морских вопросах.
   Переделку в минные транспорты имеющихся в Севастополе пароходов инженер счел невозможной по тем же причинам. Зацепить баркасом на буксир плоты с минами и при входе в Камышовую бухту сбросить их в воду, было нельзя, плоты могли опрокинуться. Не дай Бог, при -этом повредить свинцовые колпаки, содержащие угольно-цинковый гальванический элемент и стеклянную ампулу с жидкостью Гренэ. Никаких предохранителей, ни на сахаре, ни на соли конструкция не предусматривала. Да и проплыть надо было под берегом, так, чтобы с моря было не видно, связка плотов слишком плохо управлялась.
   После тщательного отбора сделанных корпусов из двенадцати штук, инженер отобрал восемь. Выдержав 'бой' с командиром саперной роты капитаном Коростылевым, минная команда обогатилась шестью пудами пироксилиновых шашек, что явно было недостаточно. С большим трудом еще два пуда получили из четырех фугасных гранат сталистого чугуна, которые пожертвовал подполковник Марков.
   Пироксилин как взрывчатое вещество, имеет явное преимущество перед черным порохом. Мины Якоби, на которых подорвались корабли союзников у Кронштадта, снаряжались зарядом пороха в двадцать пять-тридцать фунтов пороха, значит, пуда пироксилина будет достаточным для пролома борта деревянного корабля.
   Столь несложные подсчеты инженера, вполне подтвердил капитан Коростылев.
  - Павел Матвеевич, зачем столько пироксилина? Бризантность у него выше таковой у пороха раз в шестьдесят! Фугасность хоть и не столь велика, но и она в три раза больше.
  - Для надежности, Аркадий Олегович. А то от Кронштадта уплыли супостаты. Так Вы считаете, что пуда хватит?
  - Для любого деревянного корыта за глаза. Вы, Павел Матвеевич, излишне мнительны.
  - Мины, которые делали на Обуховском заводе, содержали семь пудов взрывчатки, вот я и засомневался.
  - Так и корабли тогда были другие, - оценив то, что сам только что сказал, Коростылев рассмеялся, - вот ведь оказия, о будущем говорю в прошедшем времени! А остальные материалы у вас в наличии?
  - Спасибо Аркадий Олегович. Не все еще в Севастополе так прижимисты. - ехидно подпустил шпильку инженер.
  - Ну, вот опять снова-здорово...
  - Не обижайтесь, Аркадий Олегович. Это я так, из вредности. Спасибо за помощь.
  - Пожалуйста, обращайтесь, - обиженно сказал капитан, и тут же вслед за появившимся посыльным убежал на четвертый бастион.
   Нашелся в Севастополе уголь с цинком для гальванических элементов, изготовили свинцовые колпаки, прапорщик из студентов химиков приготовил электролит. Испытания проводили в полном секрете в Северном укреплении. Никто, конечно, не стал взрывать мину, но по отдельности каждый элемент ее конструкции проверили.
   Изготовили брусья, с помощью которых, два баркаса соединят в одно целое. Русские плотники всегда испытывали тягу к аккуратной, можно сказать ювелирной работе. Здесь тоже все крепления были 'в шип'. Никаких гвоздей и скоб не предполагалось, прочность обеспечивали болтовые соединения. Предназначенные для выполнения диверсии люди тренировались в обращении с лебедкой днем и ночью. Не прошедшие строгого контроля минные корпуса набили для веса песком, и тягали на учениях лебедкой из специально сделанных креплений на баркасах.
   Людей подобрали самых смышленых, сильных физически, отчаянно храбрых и только охотников. Лейтенант Костомаров лично подбирал свою команду. Последним испытанием стала установка учебной мины, к грузу которой заранее привязали пеньковый канат. Все работало прекрасно. Ждали только новолуния, чтобы исключать возможность обнаружения двух хрупких суденышек предназначенных для доставки смертельного сюрприза французам.
  * * *
   Тихо поскрипывают уключины. Тяжелое дыхание гребцов сливается с плеском волн. Сидящий на руле лейтенант изредка вглядывается в светящийся ободок компаса подаренного офицером Сибирской бригады. Свет от лампы в ящике с синим стеклом, установленного на корме головного баркаса, словно связующая нить между двумя единицами минных сил Черноморского флота.
   Приказ, отданный лейтенанту адмиралом Нахимовым категоричен - 'Выставить минную банку на фарватере. Либо на подходе к Камышовой бухте. Решение принять на месте сообразуясь с обстановкой'.
   Днем, при взгляде на карту, все казалось простым и понятным. Доплыть незамеченными, скрепить баркасы, установить лебедку и накидать 'подарков'. Дополнительную уверенность лейтенанту придавало то, что Камышовую бухту он прекрасно знал. Конечно, ни о каком надежном минировании восьмью минами бухты имеющей ширину в четыреста саженей говорить не приходилось. Рассчитывать можно было только на случайный успех. Да и большой пользы, от утопления одного корабля, тоже не предвиделось. Как сказал инженер, 'расчет на психологический эффект, подорвутся - испугаются, испугаются - запаникуют'.
   После крайнего выхода из Севастопольской бухты пароходофрегата 'Владимир', русские моряки давно не были за линией затопленных кораблей. Французы к этому привыкли, службу на брандвахтенном корабле несли абы как, лишь бы отбыть номер. Это тоже учитывалось лейтенантом. На тренировке в Хрустальной бухте все было отрепетировано не один раз. Теперь надо было попасть на середину входа в Камышовую и выполнить задачу.
   В Севастополе, думая как лучше выставить мины, лейтенант очень жалел, что не может воспользоваться ориентирами на берегах. 'Сто саженей справа, сто слева, исключаем. Остается двести. Значит на двадцать пять по две мины. Будет конечно не ровная линия, но тут уж ничего не поделаешь', - размышлял Костомаров. Решение подсказал, а потом вызвался его осуществить прапорщик корпуса флотских штурманов Машин.
  - Я на гичке, с четырьмя людьми заранее высажусь на берег. Два фонаря, один выше, другой ниже, створяясь, дадут вам возможность выставить мины ровно как по линейке. Согласны?
  - Согласен. Спасибо, Родион Васильевич.
  Теперь главное, это точно выверить по времени, какое расстояние пройдено. Матросов он тренировал в гребле на сцепленных баркасах до изнеможения. В назначенный день, прапорщик с людьми вооруженными 'Наганами', отплыли первыми и уже должны были быть на месте. Оставалось только доплыть без приключений Костомарову с Титовым.
   За время нахождения рядом с инженером Колмогоровым, довольно много узнал какие обязанности у минных офицеров на кораблях в будущем, какие устройства входят в их заведывание. Фонарь, который Колмогоров иронично назвал 'ратьером', был жалкой пародией на настоящий. Вместо электрической лампы - керосиновая, вместо шторок, заслонка из жести. Об электричестве лейтенант, конечно, знал, но вот то, что оно столь широко будет использоваться на флоте, никогда не думал.
  - А сколько же лет служит матрос?
  - До войны служил пять лет.
  - Когда же этот, как Вы говорите гальванер, успевает все узнать, все понять?
  - Берут во флот грамотных. Береговой учебный экипаж, там учат, школы специалистов, там обучают, на корабль приходят, опять учат, под конец службы получается специалист. Впрочем, точно не знаю. Сам не служил, да и матросским обучением не интересовался.
  - Да, Павел Матвеевич, далеко шагнула Россия, если Ваш матрос, знает и умеет поболее, чем нынешний офицер.
   Разговоры инженера с лейтенантом были обо всем. Кроме устройства якорных мин, Костомаров успел узнать об орудиях, способах их размещения на крейсерах и броненосцах, бронировании, о самодвижущихся минах, тральщиках, эскадренных миноносцах, и еще множестве интереснейших вещей.
   Широкая эрудиция и знания инженера произвели на лейтенанта сильное впечатление. Рассказ Колмогорова о 'Новике', дающем на полном ходу скорость в тридцать шесть узлов, казался чистой фантастикой. Язвительные замечания Колмогорова о заднем уме начальства из Морского министерства, не озаботившегося отправкой мин на Черное море, воспринимались лейтенантом с полным одобрением. Накидали бы мин в Евпаторийском порту, в Керчи, Феодосии и Балаклаве, и не было бы никакого десанта.
   Но сейчас все мысли лейтенанта были направлены на выполнение задачи. Прикрыв несколько раз заслонку на фонаре, по двум ответным вспышкам, такого же синего цвета, понял, что баркас мичмана Федора Федоровича Титова, носящего прозвище 'Квадрат', с пути не сбился и выдерживает дистанцию. Неплохо было бы наличие плохой погоды, дождя, но вода сверху не лилась, а была только за бортом. Звезды давали не так много света, с моря на фоне берега баркасы не видно, но вот если найдется какой-нибудь мечтательный тип совершающий прогулку по берегу, то могли быть неприятности.
   Времени, когда полностью темно на юге не много. Белых ночей как в Петербурге нет, но уж больно коротка ночь, с 'воробьиный скок'. Надо спешить.
  - Навались братцы, еще мины ставить, да обратно идти, - свистящим шепотом проговорил лейтенант. Баркас прибавил ход.
  'Узла три, пожалуй, скоро уже и бухта. Господи помоги, не дай супостатам заметить нас!- про себя молился лейтенант доворачивая баркас в нужном направлении, не забыв прочертить короткую горизонтальную линию своим 'ратьером'.
  * * *
   Бухта с французским городом Камышином открылась неожиданно. Времени по часам лейтенанта было двенадцать ночи, но на кораблях, пришвартованных в глубине бухты и в домах на берегу горели огни.
  - Суши весла! - негромко подал команду Коростылев.
   Через пять минут рядом с кормой появился нос баркаса Титова.
  - Федор Федорович, будь добр не стукай меня в корму.
  - Табань! - отреагировал мичман.
   Вот появились синие пятна фонарей Машина, можно работать. Доведенными до автоматизма движениями матросы, убрав весла, начали сооружать грузовую платформу на носах баркасов. Это заняло совсем не большое время, чуть больше четверти часа. Хотя работали в темноте, без всякой подсветки, но доски и брусья послушно ложились на предназначенные им места. Еще через четверть часа, на платформе возвышалась лебедка. Глядя на створившиеся огни, Костомаров скомандовал:
  - С Богом! Начали!
  - Первая пошла! - тотчас откликнулся мичман.
   Негромкий всплеск и первая рогатая смерть погрузилась в воду. На веслах обоих баркасов сидели восемь матросов, которые по команде лейтенанта гребли назад, а с платформы периодически раздавался голос мичмана:
  - Третья пошла!
  - Четвертая пошла!
   Мины выставили поперек бухты. Разобрать конструкции на носу удалось гораздо быстрее, чем собрать. Всех охватил азарт от предчувствия удачи, и матросы работали как наскипидаренные.
   Приказ Нахимова о том, чтобы ни в коем случае не допустить захвата нового оружия неприятелем, знали и помнили все. На обоих баркасах лежали киянки, предназначенные для удара по свинцовому колпаку, выполнявшие роль традиционного 'пистолета Казарского'*. Сейчас работа была окончена, но возбуждение, так тщательно скрываемое всеми во время постановки, требовало выхода.
  - Весла на воду! Навались братцы!
   В этот момент на брандвахте загорелся второй кормовой фонарь.
  - Накося, выкуси, - раздался злорадный голос мичмана Титова.
  ---------------------------------------------------------------
  *) Вступая в неравный бой с двумя турецкими кораблями, командир брига 'Меркурий', капитан-лейтенант Казарский, положил заряженный пистолет в крюйт-камере. Последний оставшийся в живых офицер, должен был взорвать бриг и не допустить его захвата неприятелем.
  * * *
  Шесть дней ничего не происходило, французский бриг все так же стоял на месте, никто из бухты не выходил и не входил в нее. Лейтенант Костомаров весь извелся. Вместе с мичманом Титовым, они ежедневно приходили на десятую батарею, где оба офицера часами смотрели в сторону Камышовой бухты. Очень мешала французская батарея 'Наполеон'. Бывало, что и пули посвистывали рядом. Сибирские стрелки, правда, понемногу приучали французов к вежливости, те постоянно кланялись и передвигались в полусогнутом положении, но пока еще находились храбрецы, пытавшиеся восстановить status quo.
   Бывали и артиллерийские обстрелы. То одна, то другая батареи осаждающих делали несколько залпов и сразу замолкали. В воздухе было разлито предгрозовое ожидание. Колмогоров успокаивал флагманского минера, и привлекал к расчетам и выполнению чертежей на переоборудование в полноценные минные заградители пароходов 'Надежда' и 'Грозный'.
  - Так ведь мин нет, Павел Матвеевич!
  - Ну и что? Мины будут делать, а тут все готово. Все чертежи есть, останется за неделю переоборудовать корабли и пожалуйста.
   Прекрасно зная о нравах царящих 'под шпицем', Колмогоров не питал больших надежд на скорое превращение двух 'калош', в полноценные боевые корабли, но кипучая его натура требовала дела.
  - А может, стоит хотя бы порохом снарядить оставшиеся мины и в Балаклаву сходить? - как-то спросил присоединившийся к лейтенанту с инженером Титов.
  - Тут голубчик Федор Федорович, я Вам не советчик, только мнится мне, что до Балаклавы и обратно, на веслах не успеть за ночь.
  - Я спрошу у Павла Степановича. Вдруг разрешит? - истомившийся мичман был готов на все.
   Но Нахимов не разрешил.
  * * *
   Наконец, одновременно с известием об удачном деле у Карача-Иляка, произошло событие, которого так ждали. Двадцать четвертого июля, в Камышовую бухту вознамерился войти бриг служивший брандвахтой, адмирал, разрешил команде 'освежиться', то есть погулять по кабакам и выполнить другие культурные мероприятия.
   Место брига, должен был занять пароходофрегат 'Декарт'. Его команда отнюдь не спешила на
  неделю оторваться от берега, поэтому бригу 'Тулон' выпала сомнительная честь стать первым кораблем, прошедшим по минному полю. Бриг прошел, и ничего с ним не случилось. Оба 'минера' наблюдавшие за маневрами французского корабля погрузились в мрачные размышления.
   Со стороны бухты занятой французами, показался густой дым. Получив распоряжение на замену, 'Декарт' готовился выйти на позицию. Но пароходофрегату носящему имя великого математика, повезло меньше, чем бригу 'Тулон', хотя он и его командир, капитан-лейтенант Анри де Пиюск, навсегда вошли в историю Восточной войны, как первый корабль и первый капитан погибшие на русской мине.
   Сначала раздался приглушенный толщей воды и расстоянием грохот взрыва. Приунывшие минеры торопливо вскинули зрительные трубы и успели заметить опадающий столб воды. В этот момент раздался еще один взрыв.
  - Не иначе как взорвались паровые котлы.
  - Я думал, взрыв мины будет громче, - невпопад ответил мичман, - интересно, сколько людей из экипажа погибли?
  - А Вы кровожадны, Федор Федорович.
  - А вам не интересно, Николай Иванович?
  - Интересно конечно. Вот кончится война, узнаем. - флегматично сказал лейтенант, любуясь как вражеский корабль стремительно уходит на дно.
   Из команды в двести тридцать четыре человека спаслось трое.
   Все участвовавшие в минной постановке принимали поздравления, а в Севастополе царило ликование.
   Столь дерзкая диверсия, вызвала, как и предполагал инженер боязнь у моряков отойти на своих кораблях от причала, а у французского командования бешеную злобу.
  
  Глава 42. В поисках мира
   "Не надейтесь, что единожды воспользовавшись слабостью России, вы будете получать дивиденды вечно. Русские всегда приходят за своими деньгами. И когда они придут - не надейтесь на подписанные вами иезуитские соглашения,
   якобы вас оправдывающие. Они не стоят той бумаги, на которой написаны. Поэтому с русскими стоит или играть честно, или вообще не играть" . Отто фон Бисмарк
   Александр Николаевич в отличие от отца, характер имел мягкий, ему вовсе не хотелось что-либо менять: ни во внутренней, ни тем более во внешней политике. При батюшке все было так хорошо устроено. Высказанное на первом приеме дипломатов намерение - продолжать все по-прежнему, показало, что новый государь стал продолжателем идей 'Священного Союза'. Другими словами, политика императоров Александра I и Николая I, останется в неприкосновенности. Это вполне отвечало желаниям австрийского и прусского дворов. Чувствовать себя свободными от обязательств и иметь постоянного слугу, вернее даже прислугу в лице России было очень удобно.
   Постепенно, вникая в суть происходящего, после того, как Австрия отплатила черной неблагодарностью, а Пруссия вежливо отказалась от союза, взгляды императора стали меняться. Стало совершенно очевидно, что победить, то есть вести войну, пока Россия не достигнет почетного мира - невозможно. Империя, имея врагами силы объединенной Европы, физически не могла победить.
   Осознание того, что государство, полученное в наследство больно, и требуется немедленное лечение, было очень неприятно. За тридцать лет царствования, Николай I, выстроил внешне мощное и блестящее государство, на поверку оказавшееся совсем не таким мощным, и как оказалось совсем не блестящим. Мысли о необходимости реформ, несмотря на желание ничего не менять, стали преобладать у молодого императора. Несовпадение желаний и необходимости было неприятно. Реформы - это слово даже стало сниться по ночам. Их проведения требовали и последние слова Николая Павловича: 'Сдаю Тебе Мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя Тебе много трудов и забот'.
   Практически полная международная изоляция, в которой оказалась Россия, усугублялась: расстроенными финансами, крестьянским и польскими вопросами, воровством. Последнее, распустилось прямо-таки махровыми цветами. Армия оказалась совершенно не годной. Слитный строй полков, мерно марширующий на парадах, оказался весьма плох в бою. Реформы давно назрели, но какие необходимы в первую очередь? Все так неопределенно, так много всего надо, причем надо немедленно!
   Счастливый случай, Божье провидение или Покров Богородицы, неважно, что это было, привел к появлению в Крыму в самый тяжелый момент нескольких тысяч солдат выученных и вооруженных совсем в другое время. Последние известия, о неудачах неприятеля успокоительно подействовали на все общество. В Петербургских салонах, о войне говорили мало. Казалось, что Крым - это другой конец света. Модницы жалели о невозможности приобрести последние парижские туалеты, да о недостатке английских товаров, и все! Война - это грубая проза, случившаяся так некстати, в мире есть гораздо более возвышенные вещи. Все было как всегда. Армия побеждает, полководцы храбры и мудры, зачем что-то менять?
   Но Александру Николаевичу, осведомленному о действительном положении вещей, особенно после встречи с Ларионовым стало совершенно ясно, что необходимо в первую очередь. Тут, правда, возникли другие трудности, пришельцы из шестнадцатого года знали, к чему привели изменения в российской истории в их времени. Если что-то делать по-другому, то их знания не будут иметь никакого значения. Есть над чем подумать.
   "Сейчас нужно, как можно скорее закончить войну. Закончить почти как в не измененном варианте, на любых условиях, но не роняя чести. Хоть и слишком хлипкое преимущество сейчас, но оно пока есть. Кончатся снаряды и патроны у Сибирской бригады, - император по привычке думал именно о бригаде, хотя прекрасно знал, что это всего лишь полк, усиленный артиллерией и саперной ротой, - и всё, кончатся успехи".
   Поэтому, в недавнем прошлом капитану, а сейчас полковнику и флигель-адъютанту Сергею Аполлоновичу Гребневу приходилось по памяти восстанавливать все пункты Парижского мирного договора. Его высказывание о том, что неприятности надо переживать по мере их поступления, обернулись против него. Сейчас у России одна неприятность - война. Ее надо побыстрее закончить, по возможности почетным миром, чтобы не уронить чести России.
   Знание тех требований и условий, которые в иные времена были у союзников к Империи, давали неоспоримые преимущества для переговоров. После таких щелчков по носу как Юшунь, Карач-Иляк, Евпатория, фиаско французского обстрела Севастополя с помощью броненосцев, пока враг в растерянности, а Австрия в страхе от выдвижения мнимых Сибирских корпусов к западной границе, нужно заключить мир.
   'Наполеон не очень хочет усиления Англии, ослабления, а тем более расчленения России по плану Пальмерстона? Тем лучше, пусть Сергей Аполлонович получше припомнит, что и как было в его времени. Карл Васильевич ушел в отставку после Парижского трактата в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году? Уйдет раньше. Ориентация на Вену, которая высказала ТАКУЮ благодарность за сорок восьмой год, нам не нужна.
   Реформы обязательно будут, причем будут гораздо более радикальные с условием послезнания, - император усмехнулся родившемуся у него названию того, что он ощущал, - пройдут они раньше, чем в мире Гребнева, последствия будут..., да будут непредсказуемы, но они явно будут лучше для России чем те, которые были у них. Батюшка любил Россию и всю жизнь постоянно думал об одной только её пользе. Не смог отменить крепость, придется мне. Но! Сначала мир, остальное потом!'
  * * *
   Первое, что сделал император, после того, что обдумал сведения, полученные от Гребнева и Ларионова, это была отставка Нессельроде. По этому поводу у него вышла размолвка с вдовствующей императрицей.
  - Карл Васильевич, всегда был верным слугой престолу! Как ты мог Александр, не посоветовавшись со мной, отправить его в отставку? Пусть даже с определением в Государственный совет и награждением орденом? Он так пунктуально выполнял все пожелания твоего отца! Лучшего слуги нет и не будет!
  - Mama! Батюшка мой был очень умный человек, он был наделен многими качествами, мне не присущими. Мог заниматься внешней политикой и внутренним устройством империи. Я не так умен, чтобы окружать себя дураками и послушными исполнителями моей воли. Мне нужны умные люди. И не слуги, а помощники. Впредь попрошу Mama, не вмешиваться в мои решения.
   Алекса́ндра Фёдоровна (урождённая принцесса Фридерика Луиза Шарлотта Вильгельмина Прусская ), от отповеди своего сына сначала была очень расстроена, но потом, более не вмешивалась в его действия.
   Должность канцлера Российской империи занял князь Алекса́ндр Миха́йлович Горчако́в. Послом при Венском дворе вместо него стал сын князя Орлова, Николай Алексеевич Орлов, офицер при штурме Силистрии получивший девять ран, лишившийся левого глаза, не годный к строевой службе, но вполне годный к службе дипломатической, унаследовав таланты отца*.
  * * *
   В Михайловском дворце, после смерти Великого князя Михаила Павловича, перешедшем в собственность его вдовы, Великой княгини Елены Павловны, собрались: Император Всероссийский, Царь польский, Великий князь Финляндский и прочая, прочая, прочая, срочно вызванный из Вены канцлер князь Горчаков, шеф жандармов князь Орлов, Великий князь Константин Николаевич, полковник Гребнев, чувствовавший себя в столь блестящем обществе не совсем комфортно и конечно хозяйка, Великая княгиня Елена Павловна.
   Все присутствующие были посвящены в происхождение скромного полковника Гребнева, со строжайшим запретом обсуждения этого знания где-либо, кроме этого места. После представления доказательств в виде денег последующих царств, оружия, нескольких книг и ----------------------------------
  *) Алексей Фёдорович Орлов, в памяти потомков сохранился его образ как шефа жандармов, ограждавшего Россию от западноевропейского революционного влияния. Однако мы не должны забывать заслуги Орлова-дипломата, не раз оказывавшегося на острие политических событий в критические моменты русской истории и внесшего свой вклад в укрепление славы и могущества Российского государства.
  брошюр, документов, они все вполне уверились в иновременном происхождении Сергея Аполлоновича.
  * * *
  - Господа! Сейчас, Его Величеством, поставлен вопрос о скорейшем завершении войны. Насколько я помню из курса военной истории Николаевской академии генерального штаба, Парижский мирный договор в основном состоял из пунктов довольно мягких для Российской империи.
  - Какие пункты и в чем их мягкость? - с солдатской прямотой спросил брат императора.
  - Территориальные потери очень небольшие. В обмен на занятую противником южную сторону Севастополя, Керчь, Евпаторию, Балаклаву, город Камыш, мы должны были освободить турецкий Карс, отдать южную Бессарабию и острова в Дунайских гирлах. Могли требовать и большего.
  - Что еще нам предназначили господа европейцы?
  - Начну с самых тяжелых условий мира, нам было запрещено, впрочем как и блистательной Порте, иметь в Черном море флот. Запрещено иметь арсеналы и крепости, при сладкой пилюле, что в мирное время будет запрещен проход иностранных военных кораблей через Босфор и Дарданеллы. Таким образом, в случае войны, юг Российской империи оказывается в совершенной беззащитности.
  - Есть еще что-то? - с каменным лицом спросил Константин Николаевич.
  - Да, Ваше Высочество: не оказания покровительства Россией христианским народам Османской империи, отмена таможенных тарифов, свободное торговое судоходство по Дунаю. Таким образом на юге низведение России к уровню Греции или если угодно к Мексиканским Соединенным штатам.
  - Какие же условия послужили к столь большому унижению России?
  - После того, как союзники захватили южную сторону Севастополя, они никак не хотели предпринять атаку на Северную сторону. Очень боялись наших батарей и укреплений. Последним аккордом этой войны было то, что через некоторое время, героическими усилиями войск на Кавказском театре, был штурмом захвачен Карс. Остававшиеся у нас корабли, мы вынуждены были затопить. Наступила пауза, когда никто не хотел предпринять каких-либо усилий. В принципе, война на этом и кончилась. Возможностей, в связи с общим расстройством дел, для продолжения войны у России не было, союзники просто не хотели вести войну дальше.
  - Понятно, но ведь сейчас совсем не такие условия!?
  - Карс, мы пока не захватили, правда, и в Крыму союзники больше не покушаются на Южную сторону Севастополя. Армия имеет возможность собрать все силы и дать большое полевое сражение. С учетом восемнадцати орудий полевой артиллерии и четырех шестидюймовых гаубиц, мы имеем возможность расстрелять противника на дистанции недоступной для его орудий, вот только согласятся ли наши vis-a-vis, на такое? Мне представляется, что засядут они в своих лагерях, за двойными укрепленными линиями и достать их там, будет достаточно тяжело.
  - Почему?
  - Снаряды, Ваше высочество. Вернее их дефицит. А при отсутствии снарядов, штурм вражеских укреплений при примерном равенстве численности войск, приведет к большим потерям. Если надо, израсходуем все, что имеем, уничтожим всех, окончательно рассоримся с Европой, но нужно ли?
  - Нет, не нужно,- веско сказал император, - нам не нужна Пиррова победа, а нужен мир, который нас не поссорит с Европой. Два тонких момента имеют место быть. Нам нужен мир, чтобы заняться внутренним переустройством. Второй момент, союзникам он тоже нужен, но такой, чтобы сохранить честь. Это задача для вас Александр Михайлович.
   Горчаков снял очки, протер их белейшим платком, водрузил окуляры на нос и спросил:
  - Ваше Величество, до каких пределов я могу нагнетать угрозы?
  - Про Сибирские корпуса в Вене осведомлены?
  - Да, Ваше Величество. И весьма этим обеспокоены.
  - Можно ли рассчитывать на нейтралитет Австрии в конфликте с Францией и Англией? - император намеренно опускал участие Сардинского королевства и Турции, в войне с основными европейскими державами.
  - Без сомнения, Ваше Величество, Австрия сейчас не в том положении с точки зрения финансовой, чтобы влезть в общеевропейскую войну. Все демарши Шенбруннского двора, это блеф. Должен сказать, Ваше Величество, что Австрия ...
  - Спасибо Александр Михайлович, немного погодя, я разорву Австрию, вернее Австро-Венгрию, - император усмехнулся, вспомнив завет отца, - не будет такого государства, будут отдельно Австрия, отдельно Венгрия, отдельно Чехия, сиречь Богемия. Надо будет только привязать эти два последних государства к России, чтобы были верными союзниками. Это будет еще одна Ваша головная боль Александр Михайлович.
  - Если упадет Венский двор, главенствующий в германских государствах, то ведь ...
  - Согласен, роль Австрии в объединении германских государств, всех этих королевств, герцогств курфюршеств и графств, возьмет на себя Пруссия. Вы в хороших отношениях с представителем Пруссии, как его ... - император сделал вид, что не помнит о "честном маклере".
  - Отто фон Бисмарк, весьма разумный человек, ориентированный на Россию.
  - Вы ему помогите, с той целью, чтобы Германия, объединенная Германия, Вы понимаете?...
  - Да, Ваше Величество!
  - ... Никогда не показывала зубы России. О последующем, при кайзере Вильгельме Втором, спросите полковника. Но сейчас, найдите подход к несчастному Наполеону. Он ключ к заключению мира.
  - Ваше Величество! Почему несчастный? - Великая княгиня, внимательно слушавшая все слова, произнесенные в кабинете ее покойного мужа, решила узнать, почему император французов несчастен.
  - Сергей Аполлонович, прошу Вас, просветите Великую княгиню.
   Краткий курс истории, преподанный полковником Гребневым, вызвал вопрос Елены Павловны к императору.
  - А нам надо, чтобы Германия так усилилась?
  - Нет! Нам этого не надо! - твердо, вопреки характеру ответил император.
  - Но как сделать, что при главенствующем положении в Союзе Германских государств, Пруссия не станет слишком большой угрозой? Она ведь займет место Австрии? - вступил в разговор Горчаков.
  - Пусть займет, Александр Михайлович. Но немецкое болото, должно таковым и оставаться. А для этого, победы Пруссии в франко-прусской войне мы не допустим. Дядя, - император изобразил на своем лице ироничную гримасу, - отказался помочь России в тяжелый момент - отплатим ему той же монетой, да и про Берлинский конгресс, когда меня лишили всех плодов победы над Турцией с помощью 'честного маклера'*, я знаю и помню.
   Присутствующие, не посвященные в дальнейшую историю, не поняли, что имел в виду император, пришлось объяснить:
   - Господа! Была еще одна Русско-турецкая война, в семьдесят седьмом году. Турцию мы разгромили, заключили очень выгодный нам мирный договор, но против нас опять создалась коалиция европейских держав, не последнее место в этой коалиции заняла Германская империя, возглавляемая Пруссией. Вы, Александр Михайлович, благоволите к Бисмарку, но учтите, что в международных делах, дружбы нет. Есть интересы государства Российского, запомните это.
   Обрушившиеся на князя сведения, о последующих войнах: франко-итало-австрийской, прусско-датской, австро-прусской, франко-прусской, произвели на Александра Михайловича, 'питомца мод, большого света друга, обычаев блестящих наблюдателя' по выражению его лицейского приятеля Пушкина, очень большое впечатление. Великая княгиня лишь горестно вздохнула, подумав о жертвах войн.
  - Я обещаю, Ваше Императорское Величество, что предприму все меры, для того, чтобы Пруссия, впоследствии может быть и объединившая все германские государства, не станет угрозой России.
   Император посмотрел в светло-серые глаза Гребнева и спросил, вроде как ни к кому, не обращаясь:
  - Спасибо, господа. Что мы решим?
  -------------------------------
  *) Отто Эдуард Леопольд Карл-Вильгельм-Фердинанд герцог фон Лауэнбург князь фон Бисмарк унд Шёнхаузен - канцлер Германской империи, на Берлинском конгрессе, способствовал лишению России статей Сан-Стефанского договора по итогам русско-турецкой войны 1877-78 г.г.
  - Что касается Парижского трактата, самое унизительное для России уничтожение флота и объявление Черного моря нейтральным, сейчас можно даже не рассматривать, - высказался Гребнев.
  - Про отдачу территории Южной Бессарабии Блистательной Порте, - с этими словами лицо Великого князя Константина Николаевича показало все презрение к туркам, - можно даже не говорить. Нужно совсем небольшое усилие, вроде показательной порки какой-либо батареи неприятеля под Севастополем, например батареи 'Наполеон', чтобы все поняли серьезность наших намерений, даже если это будет стоить некоторого количества невосполнимых сейчас снарядов. Пусть поймут - не пойдете на мирные переговоры, просто всех уничтожим.
  - А снаряды? - Елена Павловна, сделала круглые глаза.
  - А кто знает об ограниченном их количестве? - парировал Великий князь, - один раз показательно настучать по мосявке, и все...
  - Фу, Константин Николаевич, Вы так не изящно ..., - начала Великая княгиня, но ее перебил император:
  - Великодушно извините тетушка, но мне мысль брата нравится, не употребляя простонародных выражений, рациональное зерно, дабы принудить французов к миру, здесь есть. Но наряду с колотушками, надо дать понять французам и о плюшках. Как рассказал мне Сергей Аполлонович, в Российской империи грядет железнодорожная лихорадка. Надо заказать, и именно у французов, паровозы, оборудование железнодорожных мастерских, проекты мостов. Пусть французские буржуа, воздействуют на своего императора, почище севастопольских пушек. Только надо все это довести до них.
  - Позвольте Ваше величество! - дождавшись разрешающего знака императора, князь Орлов, впервые прервал молчание, - Зачем же нам отдавать иностранцам наше будущее? Не давать своим, все отдать на откуп, а платить ведь совершенно не чем! Казна пуста! И как быть с пунктом об отмене таможенных тарифов? Ведь англичане именно его имеют основной целью, если верить господину полковнику? Урон для казны невосполнимый.
  - Разрешите Ваше Величество?
  - Говорите полковник.
  - Ваше сиятельство, я отчасти смогу ответить на Ваши вопросы.
   Александр Николаевич, одобрительно кивнул, разговор об этом до этого у него с Гребневым был, и он вполне представлял, что сейчас скажет его флигель-адъютант.
  - Тысяча паровозов, - увидев гримасу Орлова, Гребнев уменьшил число, - ну пусть пятьсот, поставленные нам в течении десяти лет, не создадут большой конкуренции нашей, пока еще отсутствующей промышленности. И вот почему - паровозов, потребуется намного больше, чем пятьсот, или даже тысяча штук. Кроме паровозов нужны будут вагоны, ремонтная база, организация складов, организация производства насосов для заправки паровозов водой, строительство множества сооружений, не только мостов, но и водокачек, вокзалов, депо, складов. Оптимальный вариант, это постройка французами заводов на территории России, с долевым участием казны.
  - Господин полковник, прожекты ваши хороши, но вот какое финансовое обеспечение вы сможете под них предоставить? Ведь это все очень большие деньги!
  - Деньги есть. Только они пока лежат втуне. На Аляске, где пока хозяйничает Русско-Американская компания, есть золото, и его много. Золото есть и на территории Канады. Пограничных частей Англии там сейчас нет. Надо организовать ажиотаж от нахождения золота на этих территориях и просто скупать его у старателей, коих будет несметное число. Они, а не мы, будут переходить границу интересов компании Гудзонова залива. Они, а не мы будут тащить золото в наши скупочные фактории. Да и на самой Аляске, пока принадлежащей нам, есть месторождения золота.
   Скептическое выражение лиц Великого князя и шефа жандармов, показывало, насколько они верят, в столь блестящую перспективу.
  - Подождите полковник, Вы так увлеклись описанием сокровищ пещеры Али-бабы, что совсем забыли, что золото это надо в Россию привезти. На чем и куда? Через половину земного шара!
   Морским путем! Где все эти 'золотые караваны', станут лакомой добычей для всех авантюристов!
  - Отнюдь не забыл! Зачем далеко везти? Спустившись к югу, продадим все американскому правительству, на эти деньги, за доллары, или за фунты или франки, все, что нам нужно купим.
  Чтобы 'бросить кость' Англии, согласимся с выводом из состава черноморского флота парусных кораблей*. Их и задействуем для перевозки золота.
  - На, что они будут базироваться? На Аляску?
  - Зачем? Надо утвердиться на Дальнем Востоке, простите господа, это выражение из моего времени. Необходим порт и он был в моем времени, назывался город Владивосток. Порт замерзающий, но у нас есть сейчас Петропавловск-Камчатский. Можно базироваться на него.
   Вопросов было множество. И от Великого князя, и от шефа жандармов, который был отнюдь не глупым человеком и помимо своих непосредственных обязанностей выполнял дипломатические поручения императора, и от Великой княгини Елены Павловны. Но в конечном итоге, все согласились, что деньги у Империи есть. Только надо их правильно использовать. Проект Транссиба, произвел впечатление, но опять, же вызвал массу вопросов.
  - Кто, кто будет все это строить? - великий князь, не скрывал своего раздражения, высказываниями Гребнева.
  - В ближайшее время, после окончания этой бессмысленной войны, Российской империи не придется воевать. Рекрутов используем в строительных и железнодорожных войсках, - вступил в разговор император, - Люди получат специальности, необходимые и в мирной жизни. Через армию, пойдет образование России. Конечно, транссибирская магистральная железная дорога появится отнюдь не завтра. Но как сказал полковник, передовая слова великого русского химика, 'могущество России, будет прирастать Сибирью'. Кто был этот химик, кроме Гребнева, знал только император, но слова произвели впечатление.
   Елена Павловна, по выражению Николая Павловича, 'ум семейства Романовых', задала вопрос об участии российских женщин в предстоящих перед империей делах. Отдуваться опять пришлось Гребневу.
  - Ваше высочество, никакие дальнейшие свершения в области общественной жизни не произойдут без участия лучшей половины населения нашей империи. Все, что касается пользования раненных, как сказал профессор Пирогов, не может происходить без участия женщин, которые лучше всех ухаживают за страдальцами. Благотворительность - это лучшее применение женского сострадания к жизни. Акушерство, сохранение новых жизней- вот широкий путь участия женщин в будущем. Думаю, со временем, если Его Императорское величество соблаговолит, будут женщины не только воспитательницы своих детей, но и педагоги, врачи, художники и поэты.
  - Господа! - прервал мечтательные мысли Великой княгини Александр Николаевич, - вернемся к суровой прозе жизни. Александр Михайлович, действует ли наш канал связи с Его величеством Наполеоном?
   - Простите Ваше Величество, должность исправляю недавно, - Горчаков наклонил голову в знак благодарности императору за назначение канцлером, - думаю, прежний канал связи с Его Величеством будет возможен. Но если нет, найдем в скором времени другой.
  - Есть ли возможность воздействовать на парижскую публику посредством благожелательных статей в газетах?
  - Найдется, Ваше вличество.
  - Поторопитесь. Пусть Его Величество, обозначит пункты для заключения мирного договора, а французы поймут, что от войны с Россией, больше вреда, чем пользы..
  - Будет исполнено в ближайшее время.
  - А пока, надо устроить французам порку, чтобы их император был более сговорчив.
   Присутствующие при этом разговоре поняли, что судьба Крымской войны, практически решена.
  
  Глава 43. В поисках мира II
  - Мне кто-нибудь может объяснить, что происходит в Крыму? Вместо легкой прогулки, щелчка по носу императору Николаю, уже второй год только неудачи. Полевые сражения под Инкерманом, на Альме, к чему все это, если русские с легкостью отбили штурм передовых укреплений Малахова кургана, разгромили наши войска при Юшуни, и при этом, как это ... ,- император пошевелил пальцами руки припоминая варварское название, - Карач-Иляке. Разгром и пленение турок в Евпатории. Откуда у русских войска, которые они именуют, войсками нового строя? Если не ошибаюсь, так именовались войска при их императоре Петре?
  - Да Ваше Величество, - робко начал военный министр, но...
  - Не Вы ли, генерал, в самом начале кампании, говорили о том, что состав всей русской армии вам известен?
  - Ваше Величество! На тот момент, когда мы предприняли высадку в Крыму, нам был известен состав русской армии вплоть до последнего гарнизонного батальона.
  - Откуда в таком случае взялась Сибирская стрелковая бригада? Бригада вооруженная так, как и не снилось нам? Даже императорская гвардия не может противостоять русским. Откуда?!
   Наполеон стал нервно шагать по кабинету, периодически подергивая левый ус.
  - Совсем недавно, мы попытались найти ответы на эти проклятые вопросы, неужели отсталая Российская империя, смогла обеспечить свои войска новыми пушками, ружьями и проклятыми картечницами Нахимова? - Наполеон думал в слух, ничуть не стесняясь министров.
  - Да Ваше Величество, но нарезное оружие в России ...
  - Помолчите. Доказательств наличия у русских нарезных орудий, ружей снабженных пулями, превосходящими наши пули Минье, более чем достаточно! Как можно продолжать войну?
   Жан Батист Филибер Вильян - военный министр, решил 'уколоть' моряков, в виду традиционного противостояния армии и флота присущего всем странам и во все времена.
  - Ваше Величество, попытка использовать броненосные корабли для обстрела Севастопольских батарей, провалилась из-за того, что ...
  - У русских оказались очень мощные береговые орудия, - закончил мысль министра Наполеон, - и я попрошу Вас, господин Вильян, не возводить напраслину на флот.
   Министры сделали себе в памяти отметку, что, несмотря на неудачный опыт применения броненосных кораблей, император не остыл к этой идее.
  - Господа! Давайте смотреть в лицо создавшемуся положению вещей. Англия, как вы сами говорили, хочет решить свои проблемы с русскими таможенными тарифами нашими руками. Сардиния - хочет получить нашу поддержку в решении вопроса о Итальянском королевстве. Австрия, смотрит на нас как на вершителя европейской политики и жаждет нашими руками присоединить к себе новые территории. Что получает Франция в результате победоносного захвата южной стороны Севастополя? Насколько я понимаю, десант на Северную сторону невозможен в принципе?
   Склоненная в знак согласия голова военного министра подвердила слова императора.
  - Значит ничего, кроме морального удовлетворения за вход русских войск в Париж мы не получим. Но!! Севастополь не Петербург, не слишком ли мы стараемся для других?
   Слова императора, вызвали глубокое раздумье у министров. Молчание решил прервать граф Колонна-Валевский:
  - Польский вопрос, ничуть не отражен в высказываниях Вашего Величества. Французское общество, весьма благожелательно смотрит на то, чтобы русский царь предоставил свободу Польше. Мы как европейская страна, не можем остаться равнодушными к чаяниям польского народа, изнывающему под пятой русского царя.
  - Насколько мне известно, граф, Польшу поделили между тремя державами. Россия, Пруссия и Австрия разорвали Польшу на куски. Почему восстания поляков происходили только в Царстве Польском? Но, ни разу не было таковых в областях принадлежащих Австрии и Пруссии?
   Пока кузен соображал, что сказать в ответ, Император усмехнулся про себя, и задал еще один ехидный вопрос:
  - Неужели польский народ столь ненавидит только русских, препятствующих объединению Польши в исторических границах, и не смотрит на то, что древняя столица Польского королевства - Краков, находится в руках австрийцев?
  - В руках русских, находится основная часть Польши, вместе со столицей - Варшавой. Поэтому, стремление польского народа направлено к освобождению в первую очередь столицы королевства и большей части территории.
   Наполеон отвлекся от обсуждаемых крымских дел и развеселившись решил подтрунить над кузеном:
  - А если русский царь, ну представьте себе граф, предоставит Польше свободу, как долго она будет независима? Не знаю точно, что предпримет Австрия, хотя она всегда порабощала слабых, но вот Пруссия, точно округлит свои владения за счет Польши. То, что сейчас входит в состав России, будет принадлежать Пруссии. И никакого польского языка, никаких католических обрядов в протестантской Пруссии не будет. А за выступления против короля, наказание будет не в пример более жестокое, чем в России. Так?
  - Не знаю, Ваше Величество! Брат Вашего отца обещал воссоздание государства Польского. Только неудача в русской кампании помешала ему в реализации этой задачи. Я прошу Вас, Ваше Императорское Величество, при рассмотрении предложений о мире с Россией, учесть интересы Польши.
  - В границах тысяча семьсот семьдесят второго года? - ирония Наполеона была совершенно неприкрытой, он решил показать, что язык Польши отчасти ему знаком и добавил, - или как говорят в Польше "od morza do morza'*?
  - Хотя бы для начала в границах царства Польского, - скромно попросил граф, и добавил, - остальное, поляки возьмут сами.
  - Хорошо граф, я учту Ваши пожелания, но не обещаю их выполнения. Какие есть соображения у военного и морского министров? Нам нужна эта война?
   Соображения военного и морского министров свелись к тому, что полевое сражение в нынешних условиях крайне нежелательно, ибо выиграть его крайне сомнительно и чревато оно огромными потерями, подрывающими боевой дух армии. Морской министр, вторил армейскому коллеге в том плане, что воевать кораблями против берега, невместно и бесполезно.
  - Как ни сильны мы на море, на суше русские нас превосходят. Выставлять под расстрел русских береговых батарей корабли, с учетом того, как они расправились с бронированными батареями - опрометчиво.
   Кроме пожеланий о возрождении Польского государства, граф Колонна-Валевский, других мыслей не высказал. Но вот министр внутренних дел, герцог Персиньи, озвучил очень интересные вещи.
  - Ваше Величество, за последнее время в парижских газетах, да и не только в них, появились статьи, общим смыслом которых является то, что воевать с Россией для Франции совершенно бесполезно, даже вредно. Больших успехов не достигнуть, а потери слишком велики. Одновременно высказываются мысли о том, что Французская империя смогла бы очень сильно развить свои поставки промышленной продукции именно в Россию. Русские собираются строить железные дороги и тут у них будет выбор поставщика, либо Франция, либо Англия. Просторы России поглотят множество рельсов, паровозов и всего сопутствующего оборудования. Как пишут в газетах, лучше не воевать, а торговать, причем торговать с большой выгодой. Попутно конечно высказываются: о давних культурных связях между Францией и Россией, о популярности в последней французского языка, которым владеет даже 'последний' прапорщик. И общее настроение в обществе, склоняется к миру. Кроме того, уже в русских газетах пишут о том, что заключение контрактов именно с французскими промышленниками, могут быть интересны русским подрядчикам.
  - Что это значит? Русские хотят нас купить?
  - Ваше Величество, я не знаю, об этом надо запросить русское правительство. Но настроения в обществе склоняется в пользу ...
  - В России нет правительства, но ... запросим. Спасибо генерал. У кого еще есть какие-либо мысли?
   Мысли и высказывания свелись к тому, что воевать дальше невозможно, ближайшая цель русских по всей очевидности будет Балаклава, а нести потери ради англичан, которые при осаде ----------------------------
  *) od morza do morza (польск.) - от моря до моря.
  Севастополя и предшествующих сражений себя ничем не проявили, просто глупо.
   Наполеон III, принял для себя решение, войти в конфиденциальные отношения с императором Всероссийским и поскорее закончить это недоразумение под названием Крымская война.
  * * *
  Практически сразу, на следующий день, после получения известий об артиллерийском обстреле русскими орудиями батарей 'Наполеон' и двадцатипушечной батареи морских тридцатишестифунтовых орудий расположенных против седьмого бастиона Севастопольской крепости, Наполеон III, вызвал к себе графа Колонна-Валевского. Кроме министра иностранных дел, в роскошном кабинете императора больше никого не было. Доклад графа, который начал словами 'Ваше величество!', Наполеон прервал, указывая на два кресла стоящие у камина:
  - Садитесь граф. Сейчас я хочу с Вами поговорить не как Император со своим министром, а как кузен. Прочтите это, - Император протянул конверт с сургучными печатями. Внутри были несколько листов с рукописным текстом. Александр бросил взгляд на ровные строчки написанные на безупречном французском языке и спросил:
  - Откуда это?
  - Из Петербурга. Мой брат Александр, ответил на мое послание. Читайте кузен.
   Граф последовал совету углубился в послание.
  'Милый брат!
   Прежде всего, я хотел бы принести извинения, за ту невольную бестактность, которую допустил мой отец, при Вашем восшествии на престол. Невольная ошибка, допущенная государем Николаем Павловичем, в титуловании своего Августейшего брата, послужила причиной недоразумения возникшего между нашими империями. За это, но и только за это, я хочу просить Вашего великодушного прощения.
   Целый ряд, последовавших ошибок в понимании взаимных интересов Французской и Российской Империй, послужили дальнейшему ослаблению дружественных связей, которые намечались между ними.
   Ваше Величество, подобно героям лучших образцов рыцарства, встали на защиту слабого, представлявшегося Вам в виде Блистательной Порты в ее конфликте с Российской империей из-за Святых мест. Мой покойный отец не преследовал политических целей в требованиях от Турции, а следовал голосу своей совести и исполнения долга государя, защищающего церковь, которой учение исповедует он и его подданные'. Мы не хотели протектората над христианским населением Турции, а только формального обещания Порты уважать преимущества, которыми пользовались ее православные подданные, ранее дарованные фирманами Султана. Форма конвенции или обязательной ноты для Императора была безразлична, как и безразлична она сейчас для Нас.
   Князь Меньшиков, имевший в то время обязанность быть посланником Империи Нашей в Блистательной Порте, не смог выполнить свое поручение по той причине, что встретил не только слепое и упорное противодействие Порты, но и то, что лорд Редклиф оставался непоколебимым в своем враждебном отношении к заключению нами новой конвенции с Турцией. Сопротивление верховного визиря Рифат-паши, подпитывалось не только позицией упомянутого лорда, но и активным содействием такому его действиям со стороны лорда Пальмерстона.
   Всячески желая разжечь конфликт, английский посол неоднократно высказывал мысль о том, что Турция, давая России, новое свидетельство благорасположения к православным, усилит ее влияние в ущерб верховным правам Султана. Европа неукоснительно работает над противодействием этому влиянию; она не позволит, чтобы труды соединенных усилий неожиданно ускользнули бы от Турции.
   Наш посол доказывал, что его требования 'не нарушают ни верховных прав султана, ни независимости его правительства, ни его отношений к союзникам'. Он указал также на несправедливый упрек в неисполнении обещаний, данных нашим правительством кабинету королевы, и, со своей стороны, отметил отсутствие содействия удачному выполнению его посольства со стороны лорда Редклифа как британского посла.
   В ответ он получил от Рифат-паши сообщение о том, что отныне он в Константинополе будет иметь второстепенное значение, а потому поступил согласно инструкциям, полученным из Петербурга.
   До какой степени были неосновательны все распространяемые по поводу миссии князя Меншикова слухи, подогреваемые британским посольством, Вы Ваше Величество, можете судить сами. Французская и Российская империи находятся в состоянии войны, Великобритания, формально воюя, ограничивается набегами на отдаленные области империи Нашей, не входя в участие в боевых действиях.
   Милый брат! Есть ли нам смысл продолжать вражду на радость стороннему зрителю? Война ослабляет оба государства наши на радость зачинщику ссоры оставшемуся в стороне.
   Предоставляю решить это Вам. С Нашей стороны, подтверждаю ранее сказанное, мир будет заключен как только это будет угодно Вашему Величеству.
   Ваш брат Александр'..
  'Милый брат!
   По поводу Ваших предложений о заключении мира, основывающихся на четырех пунктах, озвученных 18 июля 1854 года в Вене, Мы можем сказать следующее:
  1) Дунайские княжества поступают под общий протекторат Франции, Англии, Австрии, России и Пруссии, причем временно оккупируются австрийскими войсками;
   В настоящее время, дунайские княжества очищены от наших войск и оккупированы австрийскими войсками. Россия согласна на общий протекторат над дунайскими княжествами, при условии, что права их не будут нарушаться Блистательной Портой.
  2) все эти пять держав объявляются коллективно покровительницами всех христианских подданных султана;
  Россия согласна на общее покровительство над христианскими народами, при условии, что Блистательная Порта, даст обязательство или конвенции или обязательной ноты для этого.
  3) эти же пять держав получают коллективно верховный надзор и контроль над устьями Дуная;
  Россия согласна отменить таможенные сборы в гирле Дуная, предоставить острова принадлежащие ей в гирле, для обоснования там международной комиссии, наблюдающей за выполнением этого пункта. Денежные средства, для надлежащего выполнения своих обязанностей, этой комиссией, вносятся государствами согласно их в этом заинтересованности и регулируются дополнительными соглашениями.
  4) договор держав с Турцией о проходе судов через Босфор и Дарданеллы, заключенный в 1841 г., должен быть коренным образом пересмотрен.
  Россия согласна на пересмотр данного договора, с учетом того, что в мирное время, через проливы не будут пропущены никакие военные суда, за исключением легких, обеспечивающих дипломатические контакты и работу комиссию в устье Дуная.
   По поводу пунктов изложенных в Вашем письме, милый брат: демилитаризации Черного моря, не могу с Вами согласиться полностью. Россия обязуется не строить новых кораблей, имеющих наряду с паровым двигателем, парусное вооружение, ограничившись имеющимися у нее кораблями и готова находящиеся в постройке перевести на Балтийское море. В ближайшие двадцать лет она не будет строить на Черном море кораблей имеющих на борту более сорока орудий. Уничтожение всех арсеналов на побережье не представляется возможным, дабы не учинить урона чести России.
  Блистательная порта, имеет право на такое же количество кораблей в Черном море, как Россия:
   Уважая мнение французского общества, и Ваши пожелания о том, чтобы возродилось Польское государство, напоминаю, что инициаторами раздела Польши были отнюдь не русские государи. Области бывшего Польского королевства, принадлежат трем державам, Австрии, Пруссии и России, возлагать же ответственность, в деле возрождения Польши на одну Россию, без учета интересов других держав, на мой взгляд, является несвоевременным.
   Для лучшего взаимопонимания между нами, могу обещать со своей стороны следующее:
  при коронации, будут помилованы участники возмущения 1830-31 г.г., в будущем, ближайшем будущем, будет дарована новая конституция Царству Польскому. Будет отменена цензура. Но согласитесь милый брат, что образовывать Королевство Польское, сейчас, когда Россия разочаровалась в своих партнерах по Священному Союзу, не имеет решающего голоса в нем, невозможно. Кроме всего вышеперечисленного, чтобы избежать нового кровопролития после объявления амнистии, прошу Вас, употребить все свое влияние на польских эмигрантов находящихся в приделах Империи Вашей, с целью недопущения организации повстанческих отрядов спасения 'Ойчизны до лясу'. Всецело принимая к сердцу чаяния польского народа, Мы не исключаем дружеской помощи полякам в будущем в деле их государственности, но Вы, в таком случае должны гарантировать Нам свою помощь в разъяснении несвоевременности резких решений. Все должно идти своим чередом, постепенно.
   Ваш брат Александр'.
   Увидев, что граф прочитал письмо, Наполеон задал вопрос:
  - Ваше мнение Александр?
  - Много лжи, лести, и совершенно неожиданно здравых мыслей.
  - Вам не показалось Александр, что ложь и лесть, служат только одному, 'Россия измучена, ей нужен мир!'
  - А Вам не показалось, Луи, что Вы озвучиваете то, что Вам хотят внушить?
  - Не знаю кузен, пока мне кажется, что меня использовали как школьника. Втравили в совершенно не нужную для Франции войну, ...
  - Почему втравили? Сам хотел!
  - Хотел, брат. Хотел, признаюсь! Хотел маленькой победоносной войны, чтобы упрочиться. Как ты считаешь, теперь все пошатнется?
  -Если Франция выйдет победителем, а кто мешает министру полиции провести соответствующую работу с газетчиками, да если действительно появятся русские заказы как пишут в доставленных русских газетах, и буржуа будут рады новым деньгам, тебя превозносить будут как Императора, делающего из врагов - друзей.
  - Ты, правда, думаешь, что русские смогут расплатиться?
  - У них богатая страна, народ рабы, но ведь если русский царь обещает тебе такие перемены в Польше, значит, он и свой народ освободит! А свободный народ, или свергнет деспота, или станет богат. А союз Франции и свободной России , которая освободит порабощенные народы...
  - Франция, пока я Император, не нуждается в союзниках!
  - Простите Ваше Величество!
  - Ничего кузен, я еще докажу всем, что времена моего дяди и твоего отца вернулись. Дела в Европе буду решать я. А ты мне поможешь! Поможешь?
  - Конечно, Ваше Величество.
  - А может и не только в Европе.*
  * * *
  Из дневника полковника и флигель-адъютанта Гребнева.
  ' Совершенно нет времени, чтобы занести свои впечатления в дневник. Наконец выбрал время, хотя очень хочется спать, записать произошедшее на моих глазах. Шесть дней назад, Император, в моем присутствии принял отставку военного министра Генерал-адъютанта Василия Андреевича Долгорукого. Как помнится из истории, отставка эта была только через год, но время, словно пришпоренная лошадь, несется вскачь.
   Пост военного министра, занял, как и в моей истории, Николай Онуфриевич Сухозанет. Государь поставил ему две задачи. Сокращение расходов на содержание армии и преобразование военных сил на новых началах. Помнится также, что новый военный министр занимал свой пост до 1861 года. Видимо основываясь на моих воспоминаниях, государь поставил срок проведения реформ всего в два года. Срок конечно совершенно нереальный, и тот же Сухозанет, это прекрасно понимает. На его слова о том, что это невозможно осуществить за указанное время, Александр Николаевич, улыбнувшись, сказал: 'Глаза боятся - руки делают. Вы, Николай Онуфриевич, начните, а мы поможем'.
   Я так и не понял, к кому относились эти 'Мы'. Толи к титулованию Его Величества, толи государь имел в виду еще что-то.
  Сегодня, июля месяца, двадцать четвертого числа, военный министр принес на утверждение императору, перечень первоочередных действий: распустить государственное ополчение, за исключением дружин Курской губернии потребных в призрении раненых; передаче округов пахотных солдат в ведение Министерства уделов; одновременно упразднение военных поселений кавалерии. Соответственно упраздняется департамент военных поселений.
  --------------------------------------
  *) часть главы написана по материалам Тарле Е.В. 'Крымская война'. тт. 1, 2.
   Кроме того, в плане военного министра имеются еще следующие пункты: упразднении военных кантонистов; преобразование медицинского департамента с присоединением к нему департамента казённых врачебных заготовлений; упразднение должностей главнокомандующих второй армии и гвардейским и гренадерскими корпусами; упразднение артиллерийских округов, вывод за штат крепостей, имеющихся во внутренних округах крепостей, с расформированием их гарнизонов.
   В дальнейшем, по окончанию военных действий, предполагается на первом этапе сократить срок службы в мирное время с двадцати пяти лет, до пятнадцати.
   Государь сегодня же подписал указы сенату, но пошел еще дальше. Срок службы уменьшен с сегодняшнего дня, для армии на десять лет, для гвардии и гренадеров на пятнадцать. Не забыл государь и флот. Это позволит сократить армию, сразу по заключению мира.
   Государь закончил обсуждать со мной статьи Парижского мира, и я получил сразу два назначения. Стал дважды заместителем председателей комиссий: графа Ридигера и в военно-кодификационной. Задача - в первом случае, приспособить наставление для действия пехоты в бою образца шестнадцатого года к нынешним условиям. Во второй, основываясь на дисциплинарном уставе двенадцатого года, создать вариант, отвечающий нынешнему положению дел.
   Если в первой, без перевооружения, уже сейчас можно решить только частные вопросы, то во второй, основываясь на соответствующем разделе моей 'Справочной книжке офицера', все изменить реально. Необходимо только отменить телесные наказания.
   Июля, двадцать шестого дня.
   Государь подписал указ об отмене телесных наказаний иначе, чем по суду, настоять на полном отказе от них мне не удалось. Но сейчас и это не плохо. В Вену отправились Горчаков и Орлов. Заключено перемирие. Государь надеется на заключение мира, после 'зверств' Ларионова в Евпатории и выдвижения его корпуса к Балаклаве. Какие-то подспудные ощущения у меня по этому поводу были. Не зря же эти газетные публикации о пользе торговли и закупках во Франции, чему препятствует такая глупость, как война. А.Н. видимо решил 'играть' Наполеона. В 'моей' истории, он тоже был настроен по отношению к России очень благожелательно.
  Жаль только, что англичан не потреплют.
  ...
  Августа месяца, шестнадцатого числа, подписан мир. Слава Богу!'
  
  Эпилог
   Статья в 'Таймс' Уильма Рассуэла*ъ
  Невыученные урокм.
  Прошло десять лет, с того дня, когда русские артиллеристы уничтожили французские батареи под Севастополем, и было объявлено перемирие на древней земле Тавриды. Через полмесяца, будут подведены десятилетние итоги того, как Французский император, получив такую пощечину, стал инициатором подписания мирного договора в Вене. Было время осмыслить все произошедшее за время этой, совершенно ненужной войны для Англии, и того, что произошло в Европе, после этой кровавой бойни.
  'Британия, воевала во имя чести' - вот то, что первое приходит на ум, когда вспоминаешь жертв политики кабинета лорда Абердина. Самое интересное, это то, что настроения в английском обществе против России подогревались тогдашним первым министром, нынешним премьером Пальмерстоном. Вряд ли мы когда-то узнаем, в какую голову пришла идея вступления Англии в совершенно не нужную ей войну.
  Всеобщее европейское возмущение против 'жандарма Европы' - русского царя Николая Первого, было таково, что хотелось верить всему служащему доказательствами русской агрессии и русского варварства. Потомки скифов, убивавшие спасавшихся с потопленных кораблей турецких моряков в Синопской бухте, оказались не такими кровожадными вампирами, образ которых нам живописали в газетных статьях. Оказывается никто турок не убивал, их даже спасали с шлюпок русских кораблей, но гордые турки предпочитали утонуть нежели быть спасенными.
   Причины вступления Англии в войну, туманны и неопределенны. Русско-турецкий Ункяр-Искелесийский договор 1831 года вызвал обеспокоенность Франции и Англии, воспринявших его положения как угрозу своему влиянию в Средиземном море, но Лондонская конвенция о проливах (1841), лишившая Россию права блокировать вход военных кораблей третьих стран в Чёрное море, вполне удовлетворила Европейские державы. С британской точки зрения, Лондонская конвенция предотвратила появление мощного российского черноморского флота в Средиземном море, сохранив, таким образом, баланс сил (благоприятный для Англии) в этом регионе. Сейчас Россия не помышляет о выходе в Средиземное море, но надолго ли сохранится такое положение? Вопрос, ответ на который знает один русский царь. Сейчас, после Венского конгресса 1855 года, статьи Ункяр-Искелесийскийского договора реанимированы, и Россия, вполне может потребовать от Блистательной Порты закрытия проливов.
   Война на подступах к Севастополю не привела ни к территориальным потерям России, ни к уменьшению ее влияния на Балканах. Валахия, получив протекторат России, зависит от Блистательной Порты чисто номинально, Болгария по требованию той же России, получила широкую автономию в границах Турции. На Кавказском театре, вообще все осталось на уровне, который был до войны. Только переброска туда Сибирского корпуса, свела на нет, все старания прежнего кабинета создать очаг напряженности для России. Огнем и мечом русские навели порядок в своих кавказских владениях и сейчас, Русский Императорский конвой составлен из самых диких горцев, которые готовы разорвать любого, покусившегося на особу русского императора. Еще бы! Им доверили самое святое тело! Умение русских ассимилировать в своей среде самые дикие и нецивилизованные народы, стало притчей во языцах. Вчерашние их враги становятся союзниками и лучшими телохранителями.
   Да Россия, ограничилась статьями Венского конгресса, о не имении в Черном море более четырех парусно-паровых кораблей. Ее корабли линии Черноморского флота, перешли на Дальний восток, где русские активно строят свой порт Владивосток, как базу Тихоокеанского флота. Зная упорство русских, можно с полным основанием утверждать, что порт они построят, а расстояние от центральной России до Владивостока, преодолеют с помощью наших недавних союзников-французов. Изыскания для Транссибирской магистрали закончены, началось строительство самой протяженной железной дороги в мире. Но английские фирмы отстранены от этого лакомого куска. Поставки фабрикатов французской промышленности, на сегодняшний день велики, и нет возможности, предсказать, когда этот гигантский рынок будет наполнен.
   -------------------------------------
  *) Уильяму Рассел, не имеет никакого отношения к написанию этой статьи.
   Влияние России распространилось на тот район мира, который еще долго бы, не будь Крымской войны, оставался бы вне сферы влияния русского царя. Порт Петропавловск-Камчатский, еще
  долго оставался бы единственной базой России на Дальнем востоке. Вместо ограничения русского влияния в Средиземном море, мы получили усиление России на Востоке.
   Не смотря на отмену таможенных тарифов, все русские промышленники, словно сговорившись, используют свои связи с Францией, ничего за малым исключением не покупая у Англии. Видимо был сговор за спиной у Англии, понесшей такие большие потери в Крыму. Только от болезней, в крымской земле остались шестнадцать тысяч англичан. Я не говорю о военных потерях. Убитые, раненые, искалеченные. Зачем Англия, приняла участие в авантюре французского императора? 'Ради чести'! - скажут патриоты Англии. Они будут правы, потому как ровно никаких выгод наша Родина не получила от этой войны. Никаких выгод от торговли с Россией, она практически не получаетсейчас. Думаю, что при нахождении у власти кабинета лорда Пальмерстона, столь опрометчиво сказавшему о плане расчленении России, ничего лучшего ждать не следует.
   Настроения европейского общества, сочувственно склонялись в 1862-ом году к восстанию, поднятому польскими патриотами. Но если смотреть правде в глаза, выступление инсургентов, было подавлено всего за две недели. Русские словно знали, где, когда, кто будет организовывать отряды патриотов. Последовавшие предложения России об организации европейской конференции о судьбе Польши, вызвали отрицательное отношение Австрии и Пруссии, что впрочем, вполне удовлетворило русского царя. Говорить о восстановлении Польши, как самостоятельного государства за счет русской части, так называемого Царства Польского, без польских областей Австрии и Пруссии, значит получить в центре Европы болевую точку, при решении проблем которой Англия не сможет остаться в стороне. Нам это надо? Думаю, нет.
  'Россия сосредотачивается' - эти слова канцлера Горчакова, уже стали известны в Европе. Да, влияние России на общеевропейские дела ослабло, но по всем признакам, Австрия будет следующей жертвой неистового русского варварства.
  В германских государствах, уже давно идет соперничество за главенство союзом между Пруссией и Австрией. После неслыханного предательства Австрией России в Восточной войне, когда она выступила против империи, сохранившей саму идею австрийской монархии, можно ожидать вмешательства в конфликт Австрии, Франции и Италии, еще и Российской Империи. Разрешение этого конфликта, будет иметь самые непредсказуемые последствия. По сведениям, полученным из Петербурга, русский царь настроен весьма антиавстрийски.
   Какова роль Англии в этой очередной европейской войне? Никакая. Все государства, так или иначе собирающиеся воевать - континентальные, и Англии - владычице морей совершенно не соперники. Броненосцы типа 'Уорриор', обеспечат наше первенство на морях. Возникает другой вопрос, насколько политика нашего правительства, способна противостоять завоеваниям русских в Средней Азии, имеющей выход к Индии? Здесь идет речь не о морях, только горы и долины. А вдруг Русский царь решит, что кроме средней Азии, ему будет угодно вытеснить Англию из жемчужины Британской короны?
   Русская армия, сейчас активно реформируемая, является самой мощной армией Европы. Отмена крепостного права в 1857-ом году и принятие закона о всеобщей воинской повинности, позволяет создать миллионную армию мирного времени в России, и накопить резервы, позволяющие Русскому царю развернуть военные силы в три миллиона человек. Англии это надо? Думаю, нет. Надо дружить с Россией. Война кита (Англии) со слоном (Россией), никогда не будет выиграна со стороны кита, впрочем, и со стороны слона, она тоже не может быть выиграна.
   Резюме моей статьи - с Россией лучше дружить, нежели чем воевать. Для наших промышленников, для нашего правительства, лучше иметь русских в союзниках, чем во врагах. Невыученные уроки нашим правительством, чреваты большими неприятностями.
  
  Послесловие
   Я намеренно не касался в своем романе действий русской армии на Кавказе, моей задачей было показать как действия в Крыму одного полка с небольшими средствами усиления, могли повлиять на развитие военных действий под Севастополем. За рамками произведения осталось очень и очень многое, прекрасно это понимаю. Если кому-то не нравится, как это сделал я, пусть напишет лучше.
   Я приношу глубочайшую признательность коллегам с форума 'В Вихре Времен', за исправление ошибок, советы, указания на логические и смысловые нестыковки, идеи по развитию сюжета.
   Особая благодарность коллегам, за поддержку в непростой жизненной ситуации. Большое вам всем спасибо.
  
  
  
  
  
  
Оценка: 6.44*121  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"