Огромный, серый, похожий на тушу убитого слона валун стоял на опушке леса в Калужской области, погрузившись в землю никак не меньше, чем на четверть от своих истинных размеров, распространяя вокруг себя спокойную и холодную незыблемость, повергая в благоговейный трепет случайно набредавших на него грибников...
- Ну, а хуй ли тут смотреть? Булыжник, блядь, как булыжник. Хуйня природная...
- Ну, Коооль, ну пиристааань! Ты же видишь какая это красота.
- Ну, и чо дальше?
- Ну ты же понимаешь к чему я веду, правда? Нам как раз не хватает чего-то такого, чтоб дух у гостей захватывало. Поставим рядом с фонтаном, а?
- Лен, ну ты ебанулась или как? Его охуеешь поднимать, сюда кран с Камазом отправлять придется, да еще хуеву тучу рабочих... Хотя красиво канешна, хуй ли говорить...
- Ну Кооль, Калюююнчик, пажалуста, кооотинька!
- Йобаный в рот, Лена, если б ты знала как меня заебал твой доморощенный ландшафтный дизайн!
- Ну это же на века, внуки по усадьбе гулять будут и восхищаться такой красотой. Поставим его или с фонтаном рядом или ближе к пруду с карпами. Такая красота, я прям дрожу от нетерпения, Коля...
- Ладна, бля, завтра отправлю рабочих, а ща пошли к машине, заебли меня уже эти грибы лучше в баньке посижу, да и Петрович уже подъезжает, звонил недавно!
И парочка углубилась обратно в лес.
А Камень продолжал вспоминать...
Он вспоминал сурового монгольского багатура в синей суконной одежде, с хмурым, продубленным всеми степными ветрами лицом, стреножившего однажды рядом своего невысокого коня и, опустившись рядом с Камнем на колени, принесшего в жертву богу войны Сульдэ двух связанных пленниц, чья темная и густая кровь лилась прямо под основание Камня...
Он вспоминал сероглазого человека с окладистой рыжей бородой, в папахе, перевязанной белой тканью, к которому подтянутые офицеры конвоя обращались, называя его "Имам Шамиль", а Шамиль стоял, прислонившись к Камню и его серые глаза были полны такой всепоглощающей печали, что по цвету были схожи с Камнем...
Он вспоминал красивую и грациозную женщину в длинном платье, бежавшую, продираясь сквозь чащу и затаившуюся, спрятавшись за Камнем. Он помнил ее дыхание... И он помнил как, схватив ее за косы, выбежавшие из леса, заросшие бородами до самых глаз крестьяне насиловали ее, а после, воткнув вилы ей в грудь, неторопливо пошли в лес...
Он вспоминал сухопарого и невозмутимого немца в стальной каске, разбивавшего головы детей об сам Камень и он помнил крики их матерей... Их последние крики...
Он вспоминал волчицу с выводком, застреленных охотниками совсем рядом и после вспоминал волка, долго потом приходившего ночью к Камню и вывшего запрокинув морду к небу...
Он вспоминал...
- Ну хуй ли, бля, Леня, йобаный в рот, давай быстрее! Вот он нахуй этот валун, бля, заебала хозяйка нахуй! Стопудово это она Николай Палычу мозги выебла с этой хуйней! Мол, украшение, нахуй, овца бля...
- Ладна тибе, нам сказали подцыпить, пагрузить, бля, и привизти нахуй, а остальное нас ниибет!
- Рибята, кто пассать хочит? Щя погодите, сцепки крановые закрепим и пассым на этот камень, в пизду ево, заебли бля эти новые русские!..