Улица имеет официальное название, старое, еще советских времен. Юрка все забывал, какое: то ли Краснокоммунская, то ли Краснокоммунарская. Местные говорят проще: Конец цивилизации. По одну ее сторону стоят рыжие кирпичные пятиэтажки и несколько светлых блочных высоток. По другую тянется частный сектор с кривыми пыльными улицами, кое-где засыпанными щебнем. Его называют Слободка.
Дома в Слободке разные: и полуслепые, осевшие в землю до наличников развалюхи, и по-деревенски устойчивые бревенчатые избы, и добротные кирпичные строения. А вот "новых русских" особняков здесь не встретишь - непрестижный район.
Тут в палисадниках растет сирень с крупными глянцевыми листьями, торчат цветущие палки мальвы, крохотными солнышками выглядывают жарки и одуванчики. Утром и вечером проходит стадо коров, оставляя коричневые лепешки. Пасутся козы, скандально взмекивая на редкие машины. Ходят гуси и куры. Бдительные хозяйки помечают белых птиц синькой: кто подкрасит грудки, кто - крылья, а кто проведет полосу на спине. Юрка как-то раскрасил своих акварельными красками. Курам процедура очень не нравилась, они истошно орали, и на шум прибежала бабушка. Пришлось удирать через забор.
Днем улицы принадлежат мальчишкам, а к вечеру на лавочках у ворот собираются старики. Лузгают семечки, перекрикиваются с соседями. Бабушка такие посиделки не жаловала, но если калитку открывала старенькая Марья Ивановна и просила: "Маргарита Леонидовна, выйди, будь ласка" - снимала фартук и шла.
Сколько Юрка помнил, бабушку всегда звали только по имени-отчеству, ни у одной соседки не поворачивался язык окликнуть ее просто Леонидовна. Сам Юрка называл ее бабушка Марго, намекая на королеву. Хотя королевского в ней было разве что осанка и высоко уложенные короной седые волосы. А так бабушка, как и все женщины Слободки, целыми днями возилась то на кухне, то в огороде, то на дворе. И пахло от нее зеленью, хлебом, землей, куриным комбикормом и молоком.
А вот дед всегда был просто дед. Никаких "дедушек" или "дедуль" Юрка не признавал.
Дед пах совсем иначе, чем бабушка: бумагой, козьей шерстью (он разве что в жаркие дни не носил шерстяной пояс, оберегая спину), табаком с ромовой отдушкой. Говорил, пыхая трубкой: "Ну вот, сразу и выпил, и покурил". Хозяйством дед не занимался, работник из него плохой - вынужден часто присаживаться и ждать, когда пройдет гулкий кашель. Бабушка его гнала.
- Иди, иди в свою берлогу.
Берлога у него знатная: старый, еще прадедушкин кабинет. На некрашеных полках - книги в два ряда, старые, некоторые с "ятями" в тексте. Широкий стол обит коричневой кожей, и медные шляпки гвоздей давно потемнели. В продавленное кресло приходилось класть под спину думочку (тоже старую, расшитую крестиками). На стенах - черно-белые фотографии. На самой старой юный студент в узкой тужурке, Юркин прадед. Мамино цветное фото в серебристой рамке стояло на столе.
Дед мог сидеть в берлоге часами. Читал, смотрел новости по крохотному старенькому телевизору. Посмеивался: "Никак мозги на пенсию не уйдут". Когда-то дед преподавал историю в Юркиной школе. Учиться у него внуку не довелось: деда торжественно проводили, когда Юрка дорос до третьего класса.
Летом дед выходил дымить на крыльцо. Устраивался под кухонным окном, громко переговаривался с бабушкой. Командовал курами, если они пытались выйти за разрешенную границу и похозяйствовать на огороде. Грустно поглядывал на пустую будку. После смерти Дика другую собаку заводить не хотел, но и будку разобрать Юрке не разрешал.
Зимой дед пристраивался у печи. Приоткрывал дверцу - в закопченной глубине ало светились угли. Присаживался на низкую скамеечку и неторопливо посасывал трубку. Сизый дым сразу утягивало в печь, но запах - табак с ромом - все равно чувствовался. Юрка пристраивался рядом. Пока был поменьше, притыкался деду под бок, прижимаясь к серой, вытянувшейся кофте. Потом стал независимо садиться на подоконник.
Бабушка ворчала:
- Опять на ребенка дымишь! Смотри, приучишь.
Дед отвечал, щуря глаза на печной огонь:
- Начнет курить - выдеру.
Юрка высокомерно хмыкал. А то не пробовал! Но торопливые затяжки дешевыми сигаретами на задах школы не очень-то походили на дедов курительный ритуал, и он быстро разочаровался. Но говорил:
- И начну. Выйду на пенсию, заведу себе семь трубок. На каждый день недели.
Дед горестно кивал.
- Да, тогда уже не выдеру.
Юрка хихикал, представляя, как один пенсионер гоняется за другим с ремнем. Дед казался вечным, таким же несокрушимым, как их дом.
Сказал бы кто тогда, что вместо Слободки Юрка окажется здесь - не поверил бы. Даже сейчас порой кажется - сон. Но сколько не щипай себя, ничего не изменится. Все та же степь, серо-зеленая гладь сливается на горизонте с выгоревшим бледно-голубым небом. Бесконечная, хоть час по ней едешь, хоть день - не изменится.
Юрка запрокинул голову, пытаясь разглядеть парящую птицу. Ходит кругами. За ними следит или добычу высматривает?
- Стой!
Вейн был похож на одичавшего кота, который принюхивается к чужому ведерку с рыбой. Вроде и тянет подобраться поближе, но страшно.
- Шагом.
Юрка осторожно сжал лошадиные бока, заставляя Увальня двигаться вперед. И чего всполошился, степь как степь. Тащатся как пожилые черепахи. Так и межсезонье кончится.
Шаг, еще... Может, вообще на брюхе ползти? Еще медленнее будет. Посмотрел сердито на Дана. Нет, с таким спорить - дороже выйдет. Даст по зубам и разбираться не станет, прав или нет. Ничего, главное - попасть в Ратаан. А там с огромным наслаждением пошлет "хозяина" к черту. Сапоги, видишь ли, сам снять не может. Феодал нашелся.
Вдруг показалось - из-под серой травы просвечивает песок, красноватый, смятый барханами. Словно степь нарисована на полупрозрачной ткани и накинута на пустыню.
Или не показалось?
С каждым шагом становилось жарче, под копытами захрустел песок. Вот так шуточки.
- Помоги, святая Иша! - сказал Дан, положив руку на связку амулетов.
Почему-то это встревожило больше, чем если бы вейн приготовил арбалет.
Трава истончалась, таяла. Юрка обернулся. За спиной была пустыня. Горячий ветер сглаживал следы.
- Воду без разрешения тронешь - пальцы переломаю.
Хотелось огрызнуться, но смолчал.
Дан свернул, и теперь они двигались так, чтобы тень падала наискось от левого плеча. Припекало все сильнее. Хотелось пить.
- Вейн, - нерешительно окликнул Юрка. - Это уже другой мир?
- Да.
- А какой? Верхний или нижний?
- Не знаю.
Юрка опешил.
- А куда мы тогда едем?
- Вперед.
Нормально. Наугад, что ли? По пустыне? Почти без воды, без фуража для коней?
- Да объясните же!
Дан раздражено повернулся. Показалось, сейчас отрежет: "Ты мой слуга. Заткнись". Но вейн ткнул пальцем вперед и велел:
- Посмотри.
Юрка послушно глянул из-под ладони. Вроде чисто.
- Ну, кого-нибудь видишь?
- Нет.
- И я не вижу. И никогда не видел. Так кто мне скажет, что это за мир? Думать-то надо, - Дан постучал себя по лбу. - А если б и сказал кто: "Уважаемый, вы находитесь в пустыне Ибн-Шэт-его-побери-нах". Что с того?
- Тогда вы бы спросили у других вейнов, где эта пустыня. В каком мире, - упрямо возразил Юрка. Да, он мало знает, но он не дурак!
Дан хмыкнул.
- Ну, в общем, правильно. Но где находится конкретно эта - не знает никто.
Тень стала совсем короткой, когда глухой перестук копыт сменился хрустом, с каким ломается тонкий лед. Пустыня, морщинистая от барханов, разглаживалась и покрывалась серой коркой. Сначала наст крошилась под лошадьми, затем затвердел настолько, что выдерживал их вес.
Юрка оглянулся. Идеально-ровная глянцевая поверхность блестела под солнцем, словно выглаженная раскаленным утюгом.
- Почему здесь... так? - спросил он шепотом.
- Не знаю.
Голос Дана показался слишком громким.
Юрка снова оглянулся. До самого горизонта - безжизненная гладь. Он вслушался. Цокот копыт, дыхание коней, шелест одежды, позвякивание пряжки на ремне, которым перетянута поклажа. Мальчишка напряженно пытался уловить хоть один посторонний звук, но только заломило в висках.
Дан уверенно ехал вперед.
Обернуться хотелось до судорог в спине, и Юрка сдался, снова посмотрел назад, точно зная - никого не увидит.
Пусто.
Даже ветра нет. И запахов, кроме тех, что принесли с собой - тоже нет.
Во всем мире, покрытом слюдяной коркой никого нет, кроме них с Даном.
"Никого" - беззвучно шевельнул Юрка губами. Это не помещалось в голове. Хотелось спрыгнуть с седла, завертеться волчком, лихорадочно обшаривая взглядом небо - пусть не птицу увидеть, тень ее. Закричать - услышать хотя бы эхо. Послать коня в галоп - оглушить себя стуком копыт.
- Тут никого нет, - сказал Юрка, с трудом пропуская звуки сквозь сжатые зубы. Он боялся заорать.
- Естественно, - отозвался Дан.
Ладонь, сложенная ковшиком, прижалась к уху, словно так можно было удержать чужой голос. Но звуки растаяли, протекли сквозь пальцы.
Снова тишина, такая, что ломит в висках.
Юрка не выдержал, закричал:
- Никого! Вообще!
Как истеричная девчонка. Заткнул сам себе рот, давясь страхом.
Гулко стучало сердце.
- Успокойся. Кое-что тут все-таки есть, - сказал Дан. - Иначе бы я сюда не поперся.
- Перетерплю, - огрызнулся Юрка. Еще такого позорища не хватает.
Дан хмыкнул.
- Немного осталось. Вон.
На тонкой нитке горизонта возник крохотный узелок.
- Воевать случаем не приходилось?
Юрка мотнул головой.
- Повезло. Завидую.
То ли шутки здешнего пространства, то ли Юрка, лишенный привычных ориентиров, обманулся, но очень быстро точка превратилась в холм, а затем силуэт изменился.
Это были остатки крепости. Слева сохранилась высокая стена, справа она обрушилась, и была видна башня, странно покосившаяся на один бок. Потянуло прохладой, и Увалень, разомлевший на жаре, прибавил шагу.
Подъехав ближе, Юрка с ужасом понял, что ошибся. Стена не обрушилась - она расплавилась, растеклась, и слюденная корка вокруг была не светло-серая, как везде, а почти черная. Башня оплыла, точно свеча; застывшие каменные капли скопились у ее основания, надежно закупорив вход.
Дан спешился, положил ладонь на стену. Странно-гладкую, спекшуюся в единый монолит.
- Мир и покой вам.
Тень казалось нарисованной черной тушью на сером листе, и почему-то было страшно заставить коня переступить границу.
- Тут что, был атомный взрыв? - спросил Юрка.
Он не мог представить другую силу, сотворившую такое.
- Не думаю, - покачал головой Дан. - И никто не знает. Что уж тут было - город, крепость... Мы говорим просто: "Цитадель".
Город? Крепость? Так значит, этот песок... Эта серая корка... Юрку замутило, он судорожно сглотнул.
- Пошли.
Дан двинулся вдоль границы тени.
Юрка стащил себя с седла, заставил ступить на расплавленный камень. Зашагал следом. Левое плечо, оставшееся на солнце, припекало. Правое замерзло.
Углевая башня, к которой привел вейн, пострадала сильно: оплавились зубцы, растеклись бойницы. В полуметре над землей выплавилась дыра, похожая на открытый в яростном крике рот. Оттуда тянуло холодом.
Дан зажал в кулаке связку оберегов и шагнул внутрь. Кысь попытался было отстать, но вейн потянул его за собой.
Юрка вытер о штаны вспотевшие ладони, поудобнее взял повод Увольняя и перелез через оплывший край.
Башня оказалась полой, перекрытия не сохранились. Стены - в каменных подтеках. Густым лесом стоят черные сталагмиты, свисают острые, скрученные штопором сталагмиты. Дан вел коня, лавируя в узких полутемных проходах.
- Не отставай, - бросил он через плечо Юрке.
И кто-то заорал, перебивая:
- Назад!
...шепот, стоны, крики, размерные чеканные слова и торопливое бормотание...
- Та кень!
...топот множества ног, хриплое дыхание, треск рвущейся ткани...
- Майн гот!
...выстрелы, лязг железа, сухой щелчок курка, писк рации, звон, с каким встречаются два клинка...
И никого не было.
Юрка с силой зажал уши, но все равно слышал, как настаивал мужской голос:
- ...передашь, слышишь?
- Мэ тил дэ нот, но пэрен, - отчаянно просил женский.
- ... но пэрен! - снова закричала девушка. "Не умирай", - понял Юрка.
Мальчишка оказался упрямым. Вздрагивал, часто оборачивался, но шел. Дан разозлился: а с чего сопляку бояться? На войне не был, про эхо не знает.
- Ну, чего башкой крутишь? Шевелись!
Юрка дернулся на окрик и споткнулся о каменный наплыв. Рванул повод, напугав Увальня.
- Раззява, - презрительно бросил Дан и мальчишка ответил ему сердитым взглядом.
Выбрались из башни в северный переход. Крыша на нем не сохранилась, и тут было светлее. Пол слегка перекосило - он стек к правой стене и застыл там буераками. Слева чернели провалы, похожие впадины между ребрами. Призрачные голоса стали глуше, зато чаще ахали взрывы, стучал пулемет. Казалось, пули чиркают рядом, хоть на брюхо падай.
Дан уцепился за обереги: "Помоги, пресветлая Иша! Мне не захочешь, так мальчишке помоги. Сама понимаешь, иначе - через степь".
- Под ноги смотри, - предупредил он Юрку. - Провалишься, вытаскивать не стану. Мне тут задерживаться не резон.
Если б не межсезонье, если б не Обрег, Дан вообще бы сюда после Старой крепости не сунулся.
Полуденное солнце, повисшее над ущельем северного перехода, слепило глаза, расчерчивало волнистый пол тенями. Звенели клинки, кто-то орал, захлебываясь от боли, его заглушил радостный вой победителей.
А потом крикнул Вцеслав:
- Лежи, дурак!
...Молодой лейтенант хлопнул Дана между лопаток, заставляя уткнуться в палую листву. Пуля прошила ветки, на спину посыпался мусор. Ух ты!
Лейтенант насмешливо оскалился - блеснули белые зубы, яркие на загорелом лице. Глаза у него тоже были яркие - голубые, девчачьи.
- Испугался, пацан?
Дан презрительно сплюнул. Ему было совсем не страшно, даже, пожалуй, весело, как может быть только в пятнадцать лет, когда еще дурак-дураком. Тем более, за спиной чувствовался хороший узел, нужно лишь спуститься по оврагу. Там, у старой ивы, легко взять целых пять ориентиров: три общеизвестных и пара личных, Дановых.
- Ты откуда такой интересный взялся?
Лейтенант придавил к земле, не вывернуться. Сильно брыкаться Дан все-таки опасался.
За кустами слева спросили:
- Что, лазутчика поймали?
Густой бас справа прокашлялся и обстоятельно посоветовал:
- Штаны снять и крапивой таких лазутчиков.
- Разговорчики! - прикрикнул лейтенант и стянул свою добычу поглубже в овраг. - Так откуда ты взялся, дитя?
- Мимо шел, - с наглецой сказал оскорбленный обращением Дан.
- Ага. В районе боевых действий гулял.
Внимательный взгляд обежал нарушителя, отметил странного покроя штаны и рубаху.
- Ну-ка, дай.
Нахальный лейтенант потянул за шнурок, выудив из-за пазухи Дана связку амулетов. Покрутил перед глазами, и вдруг сказал на всеобщем:
- Какие мелкие нынче вейны пошли. Неурожай, что ли?
У Дана рот приоткрылся. Это что же твориться, Шэт побери? Какой-то местный лейтенантишка, в каком-то занюханном мире, пусть и верхнем...
- Верни! - он сердито дернул шнурок.
- Вот что, парень. Узел, который тут, близко, знаешь? Ну и сыпь отсюда побыстрее.
Свистнуло над головой, брызнули ветки белым крошевом. Дан пригнулся, но вместо палой листвы уткнулся в каменную стену Цитадели. В спину ему дышал озадаченный Кысь. Шэтово эхо!
Дан оглянулся. Мальчишка смотрел, выпучив глаза. Конечно, не каждый день приходится видеть, как таранят стенку собственным лбом.
- Что встал? - накинулся на него вейн. - Пинками тебя подгонять? А ну пошел!
Теперь Дан придерживался за оплавленный камень. Эхо накатывало волнами, принося отголоски битв. С ощутимым толчком воздуха пролетел мимо виска арбалетный болт. Переулок Бросовых кварталов Ратаана. Пальцы, удерживающие повод, сжали несуществующую рукоять ножа. Воняло помоями и дерьмом. За спиной хекнули, Дан мотнул головой, как и тогда, уходя от удара. Резануло плечо отголоском боли.
Пресветлая Иша!..
Сквозь оплывшую кладку проступили стены Старой крепости. Дан сидел за столом напротив подполковника Натадинеля.
Постукивало, словно ветками об стекло - то чаще, то реже. Иногда противно взвизгивало, негромко бухало, и тогда с потолка на карту сыпался мусор, качался огонек в лампе, оставляя черный след на стеклянной колбе.
- Тихо, - удивленно сказал Дан. - Я думал, у вас тут оглохнуть можно.
- А ты высунься, - ухмыльнулся Вцеслав. Смахнул песчинки с типографского леса. - Они тоже не дураки, по каменным стенам палить. Ну, пытались, конечно, штурмовать, но быстро затихарились. Обложили и выжидают. Думаю, скоро авиацию перебросят.
- Это я вовремя зашел, - пробормотал Дан. Шэт, ну и выбрал он тихое местечко!
...тогда выругался и сейчас подумал: вот и получай эхо, идиот. Все-таки как странно: одновременно идти и сидеть. Главное, не сбиться с направления...
- Ты даже не представляешь, насколько вовремя! Мы же дорогу перекрыли, единственную, по которой технику гнать можно. Танки тут стоят, понимаешь? Сюда бы пару бомбардировщиков... Заодно и мы бы под шумок ушли. Долго все равно не продержимся.
- Ну так сматывайтесь! Чего ждете?
- Как? Если они не отвлекутся, скрытно не уйдем. Прорваться в наглую не получится, у нас раненые. Только людей положу. Лучше уж здесь, все пользы больше.
Снова взвизгнуло, дрогнул под руками стол. Дан с опаской посмотрел на потолок.
- А это что? Не авиация?
- Миномет, - отмахнулся подполковник. Ткнул в карту: - Ты сюда глянь. Это - замаскированный командный пункт, под учения готовили. Твой узел вроде рядом?
Дан, разобравшись в изгибах реки, определил:
- Если по-вашему, километров двадцать.
- Там мощная рация, настроенная, сам проверял. Пароли, конечно, сменили, но можно передать со старым и от моего имени. Я уже пробовал посылать связных. Из одного хода только сунулись, напоролись на охранение. Пришлось отступать, хорошо, перекрытия старые, за собой обрушили и все. Отправил другим. Так сегодня утром их у нас под стеной расстреляли.
...больно колени, саднит ладонь. Кажется, упал. На ровном месте. "Всего лишь эхо!" - яростно напомнил себе вейн. Что-то кричал Юрка. Встать. Нужно встать...
Подполковник смотрел на Дана в упор. Глаза у него так и остались ярко-голубыми, как у молодого лейтенанта.
- Тут ведь главное - к реке пробиться, там уже спокойнее. А ты разом... Сделаешь?
Вейн тщательно разгладил карту. Десятка два километров - не так уж много, конечно. Если не идти через район боевых действий, к переправе, по которой наверняка катятся чужие войска.
- Дан?
Впрочем, тут все чужие. Долго разбираться с пришлым никто не станет. Если на командном пункте засела горстка таких же сумасшедших, как подполковник Натадинель, то сначала Дана арестуют, а потом будут выбивать, откуда он знает пароль. Или, особо не разбираясь, пристрелят на подступах. Кстати, это еще вероятнее.
- Сам не видишь? - чужим, неприятным голосом спросил Дан. Так затевают свару склочные тетки на базаре. - Как я пойду?
- Я дам тебе оружие.
Угу, с пистолетиком против минометов. Очень смешно.
В дверь стукнули, и Вцеслав кивнул Дану на каменный закуток. Вейн торопливо шагнул в тень, не забыв прихватить куртку.
...пощупал стену у себя за спиной. Шершавый камень, совсем не похожий спекшуюся кладку Цитадели. Шэт побери! Где он?!
Вошел мальчишка лет пятнадцати. В грязных камуфляжных штанах и в большой, не по росту, куртке. Подполковник не шевельнулся, но Дану показалось - чуть обмякли под кителем плечи.
- Дворик, который у западной башни, тоже обстреливают, - сипло доложил мальчишка. - Из миномета. Лейтенант Миддель говорит, не надо, своих запасов хватит. Если очень надо, можно даже один пулемет забрать, все равно пулеметчика убило, и еще четверо ранены. А у них пока затишье.
Связной взъерошил короткие русые волосы, из-под пальцев посыпалась каменная крошка. Дан разглядел запекшуюся ссадину у него на подбородке, лиловые круги под голубыми глазами. Мальчишка судорожно стиснул губы, борясь с зевком.
- Хорошо. Пулемет пусть Дорош заберет и отправит одного человека к Мидделю. Передашь, и отдыхай. Поспи хоть часок.
Связной спорить не стал, кивнул устало. Вышел. Вцеслав некоторое время смотрел на закрывшуюся дверь, потом повернулся к Дану.
- Сын? - спросил тот, снова усаживаясь за стол.
- Да.
- Надо же, здоровый какой. Был сопляк-сопляком.
Снова взвизгнуло и бухнуло, но Вцеслав не торопился освобождать от песка карту. Сказал:
- Если бы я мог... Даже узел не чую.
"Сам выбрал", - хотел сказать Дан, но промолчал.
- Я, конечно, пошлю еще связных, но шансов у них мало. Роту пред учениями сюда перебросили, местность никто не знает. Думал даже: сам пойду, на лейтенанта крепость оставлю. А потом глянул: пацан, не справится. Вот и выходит, Дан, ты для нас - чудо.
Шэт! Нашли дар пресветлой!
Вейн встал, оттолкнувшись от стола кулаками.
- Нет. Прости, Вцеслав, но это не моя война, чтобы я на ней погибал. Прилетит ваша авиация, не прилетит, Шэт ее знает. А мне голову подставлять. Чудо ему! Да от ваших минометов ни одно чудо... Я не сумасшедший! Я жить хочу. И вы не ждите, уходите, будет милость богов - прорветесь.
Взвизгнуло совсем рядом, качнулась стена - и та, Старой крепости, и еле заметная Цитадели. Дан понял, что он сидит, привалившись плечом. Поднял руку, медленно, как сквозь тягучую воду. Было страшно: если под пальцами окажется шершавый камень, значит - все. Он там, в Старой крепости, и не успел уйти до бомбежки...
- Вцеслав!
Подполковник смотрел на карту.
- Ты сам говорил - военная судьба. А я погоны не надевал, тем более - ваши!
Вейн долго застегивал куртку, пуговицы с трудом протискивались в новые, неразношенные петли.
- Презираешь? Твое право. Только никто из наших не согласится добровольно в такое лезть. Никто, слышишь?!
Сказал - и осекся. Грин.
- Нет, знаю одного дурака. Встречу - передам. Записки, где могу, оставлю. Больше ничего не обещаю. Это не моя война.
Слова, сказанные когда-то, царапали губы острыми краями. Кажется, до крови - потекло по лицу. Дан облизнулся, но вместо солоноватого привкуса почувствовал пресную воду. Открыл глаза. Над ним стоял перепуганный Юрка. В руке - открытая фляга, повернутая вниз горлышком.
- Я же сказал, тронешь воду - пальцы переломаю, - прохрипел Дан. - Наклонись.
Юрка растерянно послушался.
Ударил вейн сильно, но расчетливо - чтобы зубы не выбить, нос не сломать, а только расквасить. Мальчишка плюхнулся на задницу, фляжка загремела, гулко ударяясь боками о камень.
- Меня не волнует, что ты теперь будешь пить. Ясно?
Юрка промокнул рукавом нос и кивнул. Глаза спрятать не успел, и Дан усмехнулся его ненависти. Дурачок. Рано еще.
- Пошли.
Северный переход зарастал крышей, втягиваясь в башню. В тени стало зябко, заволновался Кысь.
- Скоро уже, - виноватым шепотом пообещал коню Дан. - Я знаю, тебе тут не нравится. Извини, но раз со мной связался, судьба такая.
Пол выровнялся, каменные плиты поблескивали капельками слюды. Солнце, падая из бойниц, резало полумрак на куски. Кто-то надоедливо вызывал по рации Жука. Сорванный голос матом поднимали в атаку. Вейн шагнул через порог - и стало тихо.
Все, от кого Дан слышал про Цитадель, уклончиво называли это место башней. Но каждый, сам для себя, в этом не было сомнений, именовал его иначе.
Чудовищный жар, расплавивший все окрест и подтопивший каменные стены, почему-то не тронул небольшой зал в сердце укреплений. Сохранились шершавые плиты пола - темные ближе к стенам и светлые, вытертые посредине. Стены поднимались плавными арками, смыкались вокруг крохотного окошка в центре купола. В нем был виден кусочек яркого голубого неба. Очень близкого, встань Дань на круп лошади, он дотянулся бы до оконца рукой. И недостижимо далекого отсюда, из черно-серого зала. Тут не было алтаря, не было креста, пусть даже простого, грубо высеченного на стене. Мощь укреплений наводила скорее на мысли о войне, нежели о молитве. Но, войдя в башню впервые, Дан никогда не думал о ней иначе, как нежели о часовне. Он и сейчас тронул обереги, попросил: "Пресвятая Иша, милосердная и всепрощающая, даруй благо детям твоим, грешным и неразумным".
Странно, но впереться в эту часовню с конем не казалось святотатством. Зато на Юркины шаги Дан оглянулся ревниво, цыкнул на мальчишку, чтобы не шумел.
Остро пахло полынью. Щекотно прошло вдоль позвоночника, потрогало ледяными пальцами желудок.
- Что-нибудь чувствуешь?
Юрка шмыгнул носом. Глаза у него были удивленные и почему-то обиженные.
- Запах. Табаком с ромом.
Дан хмыкнул.
- Здесь узел. Очень мощный. Повезет - шагнем прямо к Ратаану, не придется идти через степь.
- А разве можно сейчас, в межсезонье?
- Тебя забыли спросить, можно или нет! За пояс меня держи.
Мальчишка послушно уцепился. Нервно фыркнул Дану в шею Кысь.
Вейн шагнул в пятно света, и запах полыни стал гуще. Подернулись дымкой стены. Ориентир - площадка у Пастушьих ворот, самый устойчивый, даже пьяный в зюзю уцепится. Помоги, пресветлая Иша!
Сначала, как обычно, только звуки.
Басовитый голос сказал, причмокивая:
- ...гусиные шкварки. У свиных - не тот вкус!
- Жрать хочу, - проскулили в ответ.
Показался столбик, один из десятка, ограждающих узел. Близко - руку протяни. Дан и протянул, но вместо резного дерева схватил воздух.
Скрипели колеса.
- А ну, стой! - возмутился тот, что толковал про шкварки. - Деревенщина! Порядка не знаешь?