Мальчик любил девочку. Очень нежной искренней любовью, и даже в те дни, когда не нужно было идти в садик. Единственным в мире существом, которое знало о его чувствах, был старый фонарный столб на детской площадке. За ним он прятался, наблюдая, как она играет с другими детьми. Ему нравился ее смех. И хотя разговаривала она на слегка непонятном языке, ее смех казался знакомым и родным. Мальчик считал, что аист, подаривший его родителям, в той же посылке принес и девочку, только почему-то мама и папа выбрали его. Наверняка, там были и другие дети, но их он пока не встречал. Она же была рядом. Рядом и в тоже время так далеко.
С каждым днем чувство росло, как растут ногти на пальчиках. Он даже стал думать, что в них живет его любовь. Не хотел стричь, а мама настаивала. Он плакал, но любовь никуда не делась. Оказывается, любовь сильнее ножниц.
В один из дней мальчик решил признаться. Конечно, он думал об этом и раньше. Даже один раз попробовал. Подсмотрев, как дома папа ухаживает за мамой, он тоже шлепнул девочку по попе. Но, в отличие от мамы, девочка упала и заплакала. Мальчику стало невыносимо стыдно, но как-то по-особенному. Не так, как бывает стыдно за разбитую вазу или испачканные коленки. Мальчик понял, что становился взрослым. Теперь папа от него отличался лишь волосатыми руками и неоспоримым правом на просмотр телевизора.
Воспитательница долго его ругала. Заставила извиниться, и он впервые дотронулся до девочки. Как ни странно, кроме тепла ничего не почувствовал, но твердо решил толкать ее каждый день, чтобы потом снова извиняться. Хотя затем вспомнил о ее слезах, о гнетущем чувстве стыда и передумал.
Дома он попытался объяснить это папе, когда тот снова дурачился с мамой. Но он, кажется, ничего не понял, да и маме, кажется, это нравилось. Позже папа сказал, что к каждой женщине нужен свой подход.
Подойти к девочке в присутствии других детей он не мог. Стеснялся, боялся, волновался. Тем более, мальчик прекрасно знал этот жестокий детский мир и сам не раз поднимал на смех подобных влюбленных чудаков. Теперь он наступил на собственную тень, и она беспощадно раздавила его. И ведь, как назло, вокруг нее всегда была толпа из рук, ног и косичек. Как магнит, она притягивала к себе счастливые веселые сердца, в том числе и его.
И это сердце не давало покоя. Лишь только иногда, во время сна. И мальчик понял, что сон - его единственный шанс. Тихий час, который он так ненавидел еще с первых дней своего появления в этом заведении, теперь должен был стать его спасательным кругом. Что-то подобное дедушка говорил, когда крепил магнит на какой-то старый квадратный счетчик. Тем более, тихий час - то самое время, когда ни воспитатели, ни другие дети не могли ему помешать. Конечно, кроме противного рыжего с соседней улицы. Он никогда не мог уснуть, а если и получалось, то не надолго. При этом, просыпаясь, он безумно орал на всю комнату, пугая остальных. Примерно также, хотя и не всегда, орал их домашний кот, после чего мальчик решил, что все рыжие не спят, даже по ночам. Хорошо, что он не рыжий, ведь по ночам спать мальчик любил. Но даже в противном случае, можно было бы перекрасить волосы, как это делает мама, ведь безвыходных ситуаций не бывает. Так дедушка повторял, когда бабушка находила за подкладкой его куртки несколько смятых купюр.
Выход нашелся и в этой ситуации. Противный рыжий с соседней улицы заболел. В саду его не было уже два дня, а значит, настало время реализовать тщательно продуманный план.
На обед давали пюре с тефтелями. Несмотря на странное название, мальчику они нравились. Ему, вообще, нравились странные взрослые названия: карбюратор, вентилятор, директор. К тому же, он знал несколько слов, за которые родители неприлично больно дергали его за уши, при этом сами такими словами не брезговали. Ах, этот несправедливый мир...
Девочка грустила. В обед она практически не кушала, после не играла в прятки и даже свою любимую песню едва прошептала. А ведь ему так нравилось, как она поет. И, конечно, эта грусть передалась мальчику. Всегда все плохое передается гораздо быстрее хорошего. Он даже хотел отказаться от своего плана, но, вспомнив противного рыжего с соседней улицы, передумал. Безвыходных ситуаций не бывает.
Спали они на старых скрипучих железных кроватях. Они были ужасно неудобные, а главное чужие. Почему-то папе мама всегда запрещала спать в чужой кровати, а мальчику нет. В самые первые недели он никогда не ложился, сидел с края, надувал щеки, но не плакал. Затем привык, смирился, залезал под одеяло и иногда даже засыпал. Девочки спали в другой комнате. Почему? Мальчик не знал, но это разделение ему не нравилось. Одни ребята думали, что девочки там вовсе не спят, а играют. Другие говорили, что спать с девочками будет можно только в школе. Третьи уже сами спали.
Наконец, в садике воцарилась практически абсолютная тишина. Мальчик едва и сам не уснул, но ветер за окном напомнил о предстоящем подвиге. Да, да... будущее представлялось ему героическим походом непременно со счастливым концом, как во всех бабушкиным сказках. Высунув голову из-под одеяла, он окинул комнату встревоженным взглядом - все действительно спали. Медленно сполз на пол, натянул тапки. На цыпочках побрел к двери. Сердце ускоряло свой стук, переходя на грохот, и отчего-то становилось тяжелее дышать. Мальчик вспомнил, как папа учил его плавать, тогда он испытывал нечто подобное. И он медленно плыл мимо кроватей, где ничего не подозревающие сверстники, вероятно, видели такие же героические сны. Дверь в комнату была скрипучая, мальчик об этом знал и опасался ее открывать. Он даже на несколько мгновений замер на месте. Но время не ждало. Время всегда требует решительных мер, и он дернул за ручку. Скрип оказался куда громче любого взрыва из телевизора. Он даже легко бы заглушил дедушкину гармонь. Позади противно отозвались пружины кроватей. Все пропало, провал... Мальчик снова замер на месте. На несколько минут. Сердце бесилось. Но в комнате опять стало тихо, он аккуратно обернулся через плечо - все спали. Беглец высунул голову в дверной проем.
Комната девочек располагалась напротив, через узкий, но длинный коридор, который сейчас был пустой и холодный. Мальчик проскользнул наружу. Пока план действовал практически безупречно. Откуда-то издалека доносились слабые голоса воспитателей, но мальчик знал, что в такие часы они редко беспокоили детей и прибегали лишь на дикий вой противного рыжего с соседней улицы, а его, к счастью, сегодня не было.
Дверь в комнату девочек отварилась бесшумно. Герой проник внутрь. Тут он понял, что план его был далеко не идеален. Во-первых, девочки могли не спать и выдать его громким смехом (ох, уж эта женская глупость), а во-вторых, мальчик не знал, где кроватка девочки, а признаться в любви кому-то другому он не хотел. Но, безвыходных ситуаций не бывает. Тем более, ему снова повезло, и все в комнате безмятежно спали. Ловко лавируя между кроватками, он искал знакомые розовые тапочки с бантиками. Он давно их у нее приметил, и тапочки эти были совершенно девичьи, но уж очень красивые.
Мальчик сразу ее узнал. Это милое личико нежно посапывало в подушку. Разбудить ее казалось преступлением. Мальчик растерялся. В тот самый миг он понял, что его план провалился. Тщательно спланировав весь свой маршрут (время, место и действие), он совершенно забыл о главном - он просто не знал, что ей сказать. Мальчик совсем не планировал, каким образом будет признаваться в своих нежных чувствах. Думалось, что сейчас он ее разбудит, она, вероятно, удивится, даже испугается, а он не сможет связать и пару слов. А если, вообще, она подумает, что он пришел ее обидеть, снова заплачет, а остальные засмеются. Тогда мальчик испугается, растеряется от безысходности и, самое страшное, если он сам расплачется на виду этих капризных и безжалостных девчонок. Страх заполнил его с ног до головы. А в комнате стояла тишина. Девочка все также мирно и безучастно спала. Мальчику даже стало себя жалко, обидно. Вот, она спокойно спит в то время, когда он так мучается, а ведь, все это - ради нее. Дальше он стал думать, что все это зря, что нужно вернуться обратно, забыть о ней. В конце концов, у него есть мама и бабушка, которых можно бесконечно долго любить всей любовью на земле, а эта бесчувственная девочка пускай изводит кого-то другого, не такого умного и хорошего, как он.
Наверное, мальчик уже собирался возвращаться, как произошло неожиданное. Дверь в комнату стала открываться. На пороге появился знакомый халат воспитательницы. Времени придумать план отступления не было. Не было и желания. А был лишь один верный путь, по крайней мере, так ему казалось, по нему он и проследовал.
Мальчик шмыгнул в кроватку к девочке и спрятался под одеялом. По-видимому, воспитательница просто зашла в комнату проверить, все ли спят, осмотрелась и ушла. Все действительно спали. Почти все, кроме мальчика и девочки. Он смотрел на нее, она - на него. Мальчик ждал, что сейчас она закричит или заплачет, но она молчала, только удивленно смотрела своими большими бездонными глазами. Он снова любил ее, но сказать не мог. Слова не приходили. Хватало и взглядов. Сколько прошло времени мальчик не знал. Как не знал и то, что эти минуты останутся с ним навсегда, как нечто светлое, доброе, настоящее.
Также тихо он вернулся к себе в кроватку. Конечно, уснуть не смог. Как не смог дома рассказать папе и маме о своем дне в садике, ведь все случившееся было настолько личным, что даже фонарный столб на детской площадке ни о чем не догадывался.
А между тем, дни тянулись. Несколько дней мальчик боялся смотреть на девочку, даже в ее сторону. Она тоже избегала его, а спустя неделю и вовсе исчезла. Позже мальчик подслушал у воспитателей, что она с родителями переехала в другое место. Вероятно, там будет другой садик, и какой-нибудь другой мальчик будет украдкой любоваться ею. И, конечно, он будет более смелым и признается ей в чувствах, они возьмутся за руки и, несмотря на насмешки других детей, будут гулять во дворе только вдвоем. Как же им будет хорошо...
А ему нет, видимо, уже никогда. Конечно, он прекрасно знал, что переехала она только из-за него. Как знал и то, что любовь его не была взаимной. Бабушка часто смотрела по телевизору передачи о разбитых сердцах, которые мальчик никогда не понимал. До этого момента. Теперь он и сам был разбит. И хотя в тех передачах спустя сто двадцать серий герой склеивал свои разбитые органы, мальчик понял, что жизнь - это не телефильм.
Он по прежнему ходил в садик, кушал на обед тефтели, играл в прятки, только перестал петь ее любимую песенку. К счастью, песенок на свете много.