Этот текст следует читать выставив в блокноте следующие значения
шрифт: Times New Roman
начертание: жирный
кегль: 14
Лоскутное одеяло.
Принцесса Хаоса красиво звучит, пафосно, на деле же просто Перевозчица. Занимается перевозкой вещей, сущностей и явлений отмерших от мира упорядоченного собственно из этого самого упорядоченного. Куда? Куда придётся, но чаще всего в Пустоту. Перевозчица звучит не менее красиво и даже более пафосно, хотя в том же срединном мире нас называют Утопленницами, не всех правда, только пользующихся Вратами Воды, а остальные не палятся. Утопленница название тоже себе вполне готично-романтичное и прочее, прочее, прочее. Я же в качестве бича для собственного самолюбия именую себя мусорщицей, без всяких заглавных букв, потому как рядовая. А пафосный маг Порядка с красивым именем Клайв, не смотря на весь свой грандиозный ум, лезущий изо всех щелей и "сверкающий во взоре", то есть "блестающий в очах", считает, провда только про себя, что и Пустота и Мусорщики со своим Внутренним Хаосом существуют исключительно для отчищеня мира Порядка от отмерших предметов, сущностей и далее по тексту.... и в корне не прав.
Темнота. Влажно, душно, запах кофе и гвоздики. Где-то за пределами вселенной, на самом пределе слышимости ветер играет сам с собой в прятки, шуршат листья, стучит дождь.
-Забавно, моё сердце поместилось бы у тебя в ладонях.
В ответ тихий и мелодичный толи смех, толи всхлип, толи где-то далеко звонят серебрянные колокольцы.
Или вот, Хранитель Сердца, романтично же звучит. Сразу представляется, да шут его знает, что там именно представляется, только не то что есть на самом деле. На самом деле есть хмурый мужик, который таскается по самым злачным местам из одной дерьмовой передряги в другую и везде таскает за собой ларец величиной с мой кулак. Дурацкая взаимосвязь, согласна, но так уж вышло, что у всех антропоморфных существ сердце и кулак одного размера и почти одной формы. А хмур мужик не только и не столько, в жопу этот пафосный тон, просто не прёт его этакую дуру за собой таскать, не помню, правда, где, толи на шее, толи на поясе. Не один ли плод фигового древа? Всё равно тяжко, да и цепляется эта хламина за всё подряд. Но он, мужик, Хранитель Сердца, стоек и брутален как всякий настоящий мачо, впрочем, не только он, но и все Воины Порядка, как на подбор, потому и одиночки. Где ж это видано, армия брутальных мачо?
А иногда бывает так. Бежишь, несёшься в припрыжку, сломя голову, на всех парах и парусах и всё равно опаздываешь. Первый раз. А больше и не надо. Потому что ничего не будет.... Больше... И меньше тоже не будет, и ничего тоже не будет. Как же тяжело это осозновать, что ничего, моего ничего не будет. И что я буду делать? Без темноты, духоты и запаха кофе? Без хрустальных голосов и колокольного перезвона на самой переферии, между слухом и интуицией? Я бы с удовольствием захлебнулась истерикой, если бы..., если бы..., если бы она была, но истерики нет, даже намёка. Смотрю на верх, на серое осеннее небо, надо думать в поисках беглянки-истерики. Мне её, сволочи, очень сейчас не хватает, она бы зорово вписалась в создавшуюся " картину положений", которая "ситуация вещей".
Ноябрьский свинец ещё не упал на плечи, но ощутимо давит на макушку. По небу бегут облака, розовые, беззаботные и ласковые как щенки, им нечего терять, кажется... Впрочем, мне тоже, всё потерянно до нас. Море-спокойное. Штиль. Так мне ни за что не уйти, нужны волны. А завтра тайфун, шторм, восемь баллов-слишком много, а потом встанет лёд. Выходит я здесь на всегда. Ведь зима это тоже самое, что и навсегда.
Мать, вот этого мне и не хватало. В первый раз потянуло слагать стихи о напрочь обломанном культурном досуге, как на тебе, рядом кто-то топает. Интересно, ему задница моя приглянулась или действительно больше поговорить не с кем. А ща узнаем.
-Мужик, тебе чё поговорить больше не с кем или жопа моя приглянулась?-говорю не разворачиваясь. Сил ни каких нет, не могу я на физиономии эти, как и любые другие, смотреть. Наелась я, до отвала, мне уйти, блин, надо, было. Ладно, положим я и дальше могу существовать в этом мире, но лишь при условии тотального одиночества, тоесть монастырь тоже не подойдёт. В глушь, в горы или на остров какой, необитаемый.
-Не сердись, красавица. Я тоже опаздал.- Мужик, брутальный качок, рыжий и лхматый, совсем, как минутой раньше рождённая поэтическим порывом, душа, и квадратный почти.
-Не, чувак, не похож.
Всегда мечтала научится так поднимать бровь, да всё не досуг было, зато теперь впереди три месяца, авось научусь. Только у мужика это как-то комично выходит. Конечно, бровь то одна. Куда он интересно вторую засунул?
-У тебя комплекция не та. Утопленники все хрупкие, да изящные. А про других знаю, что средь бела дня они своими тропами не ходят.
-Ещё как ходят, особенно когда приспичит, а Последний день-это как раз "когда приспичит". А я огненный. Вон, пол хари себе спалил, а ему хоть бы что.
-А он что, у всех?
-Кто?
-Последний день?
-Да.
Мать вашу через Астральные Врата, ну за что мне это? Я то уж губы раскатала. Найду себе проводника, он меня и отведёт, ну, допустим, тропою ветра. Великая Пустота показала мне хрен размером с Арарат, дружески похлопала по плечу, подмигнула левым глазом и с видом бывалого авантюриста достала из декольте губозакаточную машинку. На, милая, угощайся. Забирай, это теперь твоё, на память, так сказать.
Снег. Много снега. Я маленькая, мне по пояс, а Рыжу по меньше будет. Ветер, сильный ветер, можно взять в руки парус и улететь на небо. Жаль, не хочется мне на небо, мне хочется в ничего, которое здесь особенно близко. Темнота, влажно, пахнет кофе. Я знаю, достаточно достать из-за голенища нож, вспороть тонкий шёлк видимой реальности и окажешься там. Но нет, вандализм-не выход, это раз, и, в конце концов, я обещала Рыжу.
Тяжело. Руки выворачиваются из суставов. Вода. В двух вёдрах. По что такая тяжёлая? По что не шагает сама повинуясь воле водной элементали? Вода бурным и полноводным ключом бьёт из прорехи в ткани бытия. Тонкая-органза, батист... Не ткань вовсе, папиросная бумага. Зачем нож? ткни пальцем, бодни лбом раз уж руки заняты, и вся целиком вместе со своими дурацкими вёдрами, раз уж они тебе дороги как... Я сказала:"Нет"!
-И какому дураку взбрело в голову щели в полу скотчем заклеивать?
-Тебе и взбрело, в прошлом году.
-С чего это ты взяла?
-Ну, уж не с потолка, это точно. Мне вон та паутина доверия не внушает, там, кажись, никаких ценных сведений. Мне виденье было сакральное, о патлатой образине и щелях в полу, вот.
-Принцесса, я кажется дурно на вас влияю. Вы стали слишком часто демонстрировать язык.
Значит остров? Необитаемый? Ага, держи нос по ветру, хвост пистолетом, ноги в тепле, а карман шире. Двадцать восемь лохматых, разной степени рыжести существ. И все экстраверты, стопроцентные, и все галдят, кажется на перегонки, тристо слов в минуту это не предел. Чистые эмоции, пламенные сердца. Иногда пафос и действительность уживаются в одной зеркальной коробочке на тысячу с лихом гектар и носят одну маску-ледяную. А рыжий галдёж в одно ухо влетает в другое вылетает, проносится по сознанию фаерболом со смещённым центром тяжести, выжигая ту гниль, что впитало за лето моё паралоновое я.
-Так, ещё раз и по пунктам. Тебе нужен кто-то, для кого ты будешь стораться, кого ты будешь оберегать и прочее, иначе ты ляжешь, задерёшь лапки к потолку и будешь умирать. Тихо, долго и мучительно. При этом ты гарантируешь, что этот самый кто-то будет иметь необременённые жизнью пятнадцать квадратных кэмэ для прогулок, если только полынь не считать обременительным или паче того докучливым собеседником. Так?
-Да.- Рыжие патлы, секунду назад висевшие засаленной паклей, взлетают к небу костром в ночь на Ивана Купалу, а их обладатель хлопает в ладоши. Вот это я понимаю, восторг. Потом, спохватившись, увидят же, тушит пламенное буйство всё теми же ладошками. Впрочем буйство сопротивляется изо всех сил и ещё некоторое время полыхает сквозь пальцы. А перестаёт только после сердитого хозяйского окрика:
-Да уймись ты. И ещё, я же понимаю в какую кучу дерьма ты вляпалась. Просто, блин, любимой пальме от благодарной макаки. Ты поди девять месяцев торчала в Порядке, напиталась там всякого... кхм... разного и теперь таскаешь за собой какой-нибудь "чёрный мазоль разума" или "сифилис подкладки бытия". И очередная передозировка общения грозит Хаотичной Принцессе, умнице и красавице, как минимум гиенной огненой. Так что ты подумай.
Вот же подхалим мелкотравчатый. Что уж тут думать.
-Лады. По рукам. Только смотри мне...
-Ах, Принцесса, вот тебе крест, моё честное слово, зуб и голова неверного заветам Аллаха на отсечение, если я хоть раз за время нашего моно-, тоесть, тьфу ты, диалога пошёл против истинны.
-А что ты, собственно, называешь творчеством?- в серебрянные колокольцы вплелась стальная нить. Не раздражение, но намёк.
Темнота уступила место серым сумеркам, толи предрассветным, толи таким же вечным как и предшественница. Влага собралась росой на ресницах, может я цветок, а может плачу. Гвоздика и кофе. Крепкий, с сахаром. Были запахи, стали явления. Было время любви, стало время разговоров.
-То же, что и все. Когда некто совершает прекрасное на пустом месте. Это и зовётся творчеством.
-Ха-ха.- ни стали, ни бронзы, да и серебро потекло, побежало журчащим ручейком, не серебро-ртуть. Смех. Искренний.-Тоже что и все. И это мне говорит Принцесса Хаоса, для тебя, напомню, слово "человек" ещё вчера приравнивалось если не к ругательству, то к дурному тону. Впрочем, я помню, помню.- поднятые вверх руки-знак примерения.
Где он всего этого понахватался носа из своей Пустоты не высовывая?
-Ты быстро учишься. И Пустота ни в коем случае не моя. И я не читал твоих мыслей. И не перебивай меня, я пытаюсь рассказать тебе нечто важное. Вот, ты сказала:"...совершает прекрасное...", а если он, этот некто, безобразное совершает, скотина, он уже не творец? Нет, не туда я поехал, это ты и сама додумаешь, позже. Вот, ты сказала:"...на пустом месте...", это правильно. Но ты же взрослая, ты же должна понимать, что самое пустое место- здесь. А другие места-полные, ты же, в конце концов, этой разницей живёшь и дышешь. Разницей между здесь и там. Так почувствуй разницу между "придумать ноты" и "придумать как эти ноты использовать". Ну? Это же тянет исключительно на бытовую смекалку, а не на творчество к которому ты так прикипела.
-Если честно, ни хрена не понятно.
-Смотри, есть два сосуда. Один пустой, другой полный. В полном вода. Из этой воды ты можешь сварить суп, а можешь носки там, или трусы мужу постирать, а можешь этой водой жажду утолить, методом поглощения оной жидкости во внутрь. А с пустым сосудом иначе, ты в нём можешь и суп придумать, и носки с трусами, и отсутствие жажды, и ноты, и... так далее.
-Значит на Пустом месте можно придумать всё что угодно? Даже вторую чашечку кофе?
-Легко. Смотри.
Действительно чашечка кофе. Интересно, он её из позёрства в левой руке за спиной придумывал или так положенно?
-Только не удивляйся, это гляссе, с мороженным и взбитыми сливками, для особо понятливых учениц, и кофе и десерт, два в одном. А ещё там корица и мёд, но это отсебятина, в смысле отменятина для любимой сладкоежки, в рицепте её не было.
А в моём рецепте к сложным умным разговорам должна подаваться радуга, пирамидальная, вершиной упирающаяся в солнце, а само солнце лиловое, облака изумрудные, небо...
-Прекрати немедленно.-Резкий окрик, хлопок, возможно одной ладонью, не заметила, была увлечена, миа кульпа, миа максима кульпа. Всё встало на свои места и на свои цвета. Хоть радугу оставил, изверг.
-Ты же на полотнах своего любимого, как его там, в крестики-нолики не играешь. Радуга- явление временное, хоть и очень красивое, но, хочешь не хочешь, через час другой пропадёт, как и чашка кофе. А ты стала менять основные, основополагающие вещи в мире, придуманном кем-то другим, не тобой. Между прочим, этот кто-то другой-я и ещё, тоже между прочим, придумывал его специально для тебя, для этого утра, для этого разговора. Короче, мне не жалко, мои миры ты можешь менять, а за чьи-нибудь другие можно и по харе и по карме отхватить по первое число. Потому что это очень больно когда твоё детище выворачивают на изнанку. Многие творцы придумывают своим мирам системы предохранения от подобных терористических вмешательств. А некоторые миры постарше сами могут себя защитить, и ещё не известно кто в этом вопросе коварнее и безжалостней, демиурги или их творения. Короче не суйся, хорошего из этого не выйдет. И в последних, нравится тебе вон та роза? Ага. Так вот, она может расти, жить и здравствовать только под данным конкретным солнцем, а под любым другим, в том числе и под твоим прекраснолиловым зачахнет. Дело в том что любой мир это не только набор красивостей, но и абсолютно неповторимый алгоритм, в соответствии с которым эти красивости взаимодействуют. Изменяя цвет солнца тебе нужно будет заново придумывать и все те вещи, которые ты желаешь оставить неизменными, при этом ни чуть не отклонившись от первичного алгоритма взаимодействия светил со всем остальным. Вобщем, я полагаю, что подобные вершины тебе покарять рано, проницательности не хватит, даже на то, что бы в этом выкидыше, измученной любовными утехами, фантазии проследить все тонкие нити тёплых, семейных взаимотношений всего со всем. Кстати, нам пора прощаться.
Треск. Дрова в каминестреляются. На дуэли. Из-за прекрасной незнакомки, которая их туда положила. Стало быть прекрасная незнакомка-это я. Тепло, только по полу бегает проказник-сквозняк, играет полами скатерти. Или полы есть только у платьев? Скатерть жёлтая, величественная, на столе она не лежит, покоится. На скатерти лежит записка, а поверх записки прыгают мои пальцы с траурным окоёмом ногтей. Откуда этот траур берётся под ногтями в сердце ледяной пустыни? Сия загадка навсегда останется загадкой, по крайней мере для моего скромного разума. В записке значится:
"Я вижу как тебя порой скручивает. Тоска хуже чем смерть, я знаю, прочувствовал на себе. Я либо вернусь с победой, либо не вернусь вовсе. Ушёл искать Ледяной грот Морганты.
Твой искренне Рыж"
Пальцы. С траурным окоёмом ногтей. Пальцы-барабанщики. Выстукивают похоронный марш.
Крыша, чёрт, на фига такая скользкая. По умному крыша называлась шатровой, и шагающий по ней самоубийца должен вовсём уподобится канатоходцу. Иначе его последний отчаянный шаг рискует из драмы превратится в трагифарс с поломанными ногами в конце первого же акта. Ног поломанных не хочу.Балансируем, балансируем, ага, вот и край. А если не получится? А если не получится, я себе шею сверну.Да, фигня какая, Рыж что-нибудь придумает. Всё, харе тормозить. Поехали.
Ай, ой, блин, больно то как. Раньше было проще. Может из-за разницы миров? Или тренироваться надо было чаще. Ой, какой тренироваться, Виконт жечёрным по белому сказал же:" Они работают только в Пустоте., так что если тебя вдруг решат скинуть с крыши где-нибудь в Порядке, придётся искать другое решенье проблемы. Учти это. Так, на будушее." Короче, я не то что бы рисковала, а простенько так и со вкусом во всём уподобилась канатоходцу, тому, ну который самоубийца.
-Принцесса, что это?
-Ты чё, Рыж, ослеп? Берёза, ветка, между прочим удобная, я, кстати, давно на эту ветку зарилась.
-А как ты туда попала?
-А... Это крылья. Крылья Пустоты. Мне их любимый при... кхм... подарил.
Стоп. Хватит трепаться. Бочка. Мёртвая петля. Хорошо хоть не ляпнула: "любимый демиург придумал". Обратная мёртвая петля. Тройной тулуп. Сальто мортале. Вторая берёза. Мать! Твёрдая.
-Принцесса, ты жива?
-Рыж, ради всего, ради чего ты вообще можешь выполнить мою просьбу, забудь про этот титул.
Вход в пещеру-оскаленная пасть. Ледяные клыки задевают макушку.
-Думай тише, это не пещера.
-???
-Это грот. Ледяной грот Морганты. Нам сюда нельзя, но если потихоньку и одним глазком, то можно. У меня, в конце концов, настроение сегодня хорошее. Всё. Остальное потом.
Лёд. Очень много льда. Кружево навесных галлерей. Уходящие вверх и теряющиеся там столбы колонн. Вместо потолка- Пустота, ничто, (зачем его колоннами подпирать?) не чернильная тьма открытого космоса, не липкая паутина предрассветных сумерек, даже не волглая простокваша весеннего тумана, просто ничо, его ни описать, ни представить нельзя. Зато его можно увидеть в Ледяном гроте Морганты, вместо потолка.
-А теперь бежим. Да не туда, обратно.
Резкий рывок. Рука выходит из сустава, кожа на плече растягивается, жалобно скулит, вот-вот лопнет. Да, дёргать демиурги умеют. А дальше-бег. Круговерть обломков и солнечных зайцев. Боль в босых пятках. Ледяное крошево? Опасные бритвы? Алые розы отмечают наш путь. Красные флажки загонщиков? Капли крови. Скрежет. Клац. Всё. Пара прядей осталась торчать в хищной пасти. Чёрная моя, болотно-зелёная, мгновенно истлевшая, Виконта.
Держать кровоточащую ногу на весу нет ни каких сил, в гроте все остались.
-Плохо дело. Ты там столько себя оставила. Не буду тебя пугать, но ты всё же постарайся отнестись к моим словам серьёзно. Что ты вообще знаешь о гроте?
-С тобой свежеприобретённым опытом поделиться? Кроме него в закромах оф май маинд ничегошеньки не завалялось.
-Тогда по порядку. Ледяной грот Морганты- это тропа. Всегда открытая, ведущая ото всюду в любое другое место и время. Но пользуясь ей ты теряешь всё остальное, а потом и себя. Ледяной грот Морганты- это могущество, но цену за него ты никогда не сможешь заплатить в полном размере. Он будет требовать ещё и ещё, пока не поглотит само воспоминание о твоём существовании. А теперь главное. Ты там глобально наследила. Кровь, волосы. Рано или поздно грот вспомнит о тебе и откроет сезон охоты. Он явится когда будет трудно. Главное суметь отказаться. Не теряй голову.
-Бр-р-р. И это называется "не буду пугать"?
-Вот тебе в качестве компенсации.
Больно, блин. Боль выгибает дугой, закручивает жгутом, ставит на мостик и отбрасвает или сама отбегает, поди разберись.
-Ни ... себе компенсация.
-Обернись.
Сзади, на десять метров в разные стороны раскинулись радужные протуберанцы. Пульсируют, меняются цветами, движутся, глаза режет.
-Хм. Ругательство. Просто столь воспитанная леди не может позволить себ произносить вслух столь скверные слова, да ещё и в присутствии возлюбленного. Такие дела, приходится губами шлёпать.
Три дня. Из угла в угол. Он его не найдёт. Он его не найдёт. Погуляет и вернётся. Он его не... Воды принести. Да принёс он воды, принёс. Негодяй. Он его не... О, дров нарубить. Полно дров, заготовил перед уходом. Мерзавец. Подлец. Изверг. Три дня, из угла в угол. Пойти что-ли с соседкой поговорить, что б её жалобы на нерадивого пса, нынче вечром задравшего очередную несушку пролились отчистительным напалмом на мои бедные уши. Мне грустно, одиноко и страшно. Три дня. Первый угол- одиночество, второй- тоска, третий- страх, а в четвёртом я, прежняя, переполненнаяотходами мира Упорядоченного, вот-вот взорвусь. Он его не найдёт. Четыре угла, три дня, от одного к другому. Стоп. "Ты ли это, Принцесса, ещё так недавно алкавшая одиночества?",- так сказал бы сам Рыж, если бы ему самому довелось увидеть как я тут беснуюсь. Сказал бы забыв или забив на данное обещание, больше никогда меня так не титуловать. Называть по имени, правда, отказался наотрез, туманно объяснив:
-Имя и душа-одно. Они сплетены тесней чем огонь и дым, Принцесса. Всё, всё, не буду. Отныне будешь Летучей, сокращённо Лэт.
-Ты ли это, Принцесса, ой, прости. У меня хорошие новости, я его нашёл.
Чай, крепкий и сладкий, всё равно бадяга мерзостная, печенюшка в руках, абсолютно беззвучно, как пленный партизан на допросе, превращается в труху, в сладкое крошево. Пальцы-инквизиторы, остановитесь, ироды, что ж вы делаете, она ж не ведьма, она у нас в партизанах вообще недавно. Интересно, было бы мне спокойнее, если бы печенье вело себя иначе? Например как партизан перед расстрелом, пело бы "про Катюшу" во всю мощь пропитой глотки. Наигранность внутреннего монолога с потрохами выдаёт истерику. Наигранность- доносчица, истерика- подлая диверсантка, бровь дёргается- нервный тик, а внешний диалог, спокойный до безобразия, клетка, с колесом для глупого хомяка, с колесом судьбы надо полагать. А ещё истерика дура, не желает крутить колесо, барыня, белоручка чёртова, лежит себе в углу. Спит? Притворяется? Вовсе издохла? Вот нечаянная радость. Теперь мы один на один. В правом углу ринга я, в левом- клетка, которая диалог. Вот, блин, сравнения попёрли, где я только успеваю нахвататся гадости этой гэбэшноиезуитской?
-Я его нашёл. Я был внутри и говорил с, если можно так выразится, местными жителями. Они сказали, они вообще много чего сказали, например, что у тебя пряная кровь и странные для Мусорщицы мечты. А ещё они согласны на разовый договор. Ты- им, они- тебе и всё, ни каких больше взаимных там обязательст. Давай, решайся.
-Ры-ы-ыж...
-Что?
-Не юли. Они мне Пустоту в подарочной упаковке, а я?
-А что ты?
-Рыж!
-Ладно. Ты им- меня. Ну как? Согласна?
-А ты?
-Я да.
-Почему?
-У них там красиво. И очень тихо. Спокойно там, короче говоря.
-Так, у меня к тебе несколько просьб, изложу по пунктам. Перестань считать меня дурой, потому что я дура, но не настолько. Перестань так дымится от усердия, потому что в доме уже дышать нечем. И прежде чем врать, почитай кого-нибудь из мэтров, того же Станиславского, потому что актёрский талант твой, не то что бы даже закопан в землю, просто погребён заживо на дне какой-нибудь самой глубокой кимберлитовой трубки. Вердикт: не верю. Что бы такому пламенному чудовищу захотелось покоя, не знаю я что надо, и представить не могу. А фантазия у меня огого, буть уверен, в несколько раз больше обжитой тушки. Так что нет, не верю. И просьба номер.... Поледняя вобщем просьба. Выкладывай давай.
-Что выкладывать то?
-Почему ты врёшь? У вранья знаешь ли обычно имеются весьма увесистые причинно- следственные связи. Давай их и выкладывай.
-Хорошо, но только их и ни словом больше. Я вру, потому что не могу сказать правду. Обычная такая связь, вполне себе причинно- следственная, я думал ты догадаешься.
Вот хитрец. Он меня только что обманул, или нет, он меня только что провёл. Нет, он меня сначала обманул, а потом провёл, бодрым строевым шагом вокруг собственного пальца, как распоследнюю Вавилонскую ослицу повисив перед мордой сочную морковь. И взором эта сволочь не испепеляется, да и не наше это утопленическое дело, взорами испепелять.
-Да расскажу я тебе всё. Всё привсё, может даже больше чем знаю, потому что надумать успел то самое "огого", которое размером с твою фантазию. Просто сначала ты должна решить согласна ты на договор или нет. Вот услышу твой вердикт и сразу займусь моноложеством, самым, между прочим, постыдным из извращений, и монолог мой будет долог и запутан, и остановлюсь я только завидев в волосах твоих седину немалую. Но сначала всё же вердикт.
-Нет.
-Чего нет?
-Ни чего нет. Тоесть нет Ледяного грота Моргаты. Тоесть нет Ледяному гроту Морганты со всеми его обитателями и красотами. А мне- да, тоесть я остаюсь. Твоя очередь.
Темнота. Вокруг мириады огоньков. Свечки. И пахнет ароматизированными свечами. В плотном и вязком воздухе витают запахи, поражая усталую путницу изобилием и разнообразием. Из такого воздуха можно лепить, пирожки там или баба воздушную, а дышать им как-то трудновато. Хлопок. Одна свечка. Один запах. Хвоя.
-Страшно было?
-Красиво. Ты кто?
-Это имеет значение?
-Так же хочу. Ты Бог?
-Нет, я тот, кто придумывает богов.
-С начала, как всегда, был Первый. Он был один и ему было скучно, тоже как всегда. Откуда этот первый взялся, понятное дело, не известно, но мне нравится думать, что Пустота его создала из всего, что в ней нет. Я коноязычен, это да. Первый долго развлекался, в частности придумал принцып нашего мироздания, потом он устал развлекаться. И быть одиноким тоже устал, да, к тому же, сложно быть первым, когда ты один. Короче, он придумал всех остальных. И, естественно, установил ограничения. Какие? Об этом я умолчу пока что. Или нет. Он запретил нам создавать равных себе. И чего-то они между собой не поделили, как всегда. В этой истории "каквсегду" можно после каждого предложения ставить, наверное, потому что она была первой, а все остальные происходят по образу и подобию. Вобщем они там, тоесть тут, все друг дуга попереубивали, а Первый обиделся и растворился в Пустоте.
-А ты?
-А я- неформал. Во-первых, любля жить, во-вторых, люблю своё дело, в-третьих, не люблю чего-то с кем-то делить, а ещё не понимаю как можно ослушаться своего Создателя, вот. Поэтому я остался.
-И как? Одиноко?
-Да, вобщем-то нет. Знаешь, главное не иметь никакого отношения к здоровому духу соперничества, тогда не одиноко. В Пустоте полно всяких тварей, просто они не такие крутые...
-Как ты.
-Собственно, да, не такие крутые как я- Виконт. А ты?
Вдох. Выдох. Вдох. Чувствую себя озером, холодным, покрытым тонкой ледяной коркой озером. Вдох-выдох, подготовка к прыжку. Стылая наледь сверкает на солнце бритвами изломов, не тронь, пожалеешь. Вдох обжигает лёгкие, голова кружится, это гипервентиляция, выдох- белое облако оседает на ресницах, рыжей чёлке, единственной брови. Спокойное лицо, глаза "зрачками во внутрь", только вдох-выдох выдаёт с головой, сигнализирует значит: "Рыж волнуется, нет, Рыжий боится." Сейчас, сейчас он сделает свой последний решительный шаг, а потом... Будь, что будет. Почему же последний? Почему и куда меня так несёт? Я же сейчас тоже испугаюсь. За себя. За Рыжего. За привычный уклад, устав, усяд и улёг вещей,понятий, явлений и прочего, прочего, прочего. Сейчас я спугну тайну, и она больше никогда, даже на горизонте, не замаячит, а потом займусь йогой и научусь кусать собственные локти, уши, затылок, да всё что угодно, лишь бы Рыж перестал быть таким спокойным. Беззвучно:
-Рыж...
Чёртов комок в горле.
-Кхм. Рыж.
Хруст.
-Что это?
Снежной шапкой с еловой ветки опадает под собственной тяжестью спокойствие. Ложится под ноги Рыжу, тает, превращается в грязную лужу, просачивается сквозь щели в полу, утекает по своим спокойным делам. Ещё секунда. Не место здесь спокойствию, нет его здесь и никогда не было. И Рыжий у окна:
-Лэт, это лёд. Весна пришла. Радуйся. Эх. Пора прощаться.
-Что бы создавать, тоеть творить, нужно жить в Пустоте, а не захаживать в гости. Что бы жить в Пустоте нужно обрести свою бессмертную душу, которую я никогда не смогу протащить в Пустоту, потому что она является центром иоего собственного мироздания, по переферии которого я брожу, время от времени одним глазком заглядывая вПустоту. Это замкнутый круг или мне кажется?
-Нет, тебе не кажется. Более того, как только ты обретёшь эту свою "бессмертную душу", если только обретёшь, ты, во-первых, сама станешь смертной, а во-вторых, не сможешь заглядывать в Пустоту даже одним глазком. Да, это замкнутый круг. Но он замкнут только для того, кто смотрит из вне, находясь внутри этот круг можно разомкнуть и... Сама понимаешь, перспективы открываются грандиозные.
-Ох, кажеться ты выбрал не самую сообразительную лабораторную мышку, демиург, и не самую отважную. Я ничего не понимаю и всего боюсь. Тоесть не всего, а всё, боюсь всё потерять, тоесть ничего, тоесть тебя и Пустоту.
Сумбурный кофе, сумбурные сборы, сумбурные разговоры. Прощанье кувырком. Я не люблю Рыжа, я люблю Виконта и Пустоту. Рыж не любит меня, Рыж любит весь мир и отрицает частности. Но мы связанны. Связанны тремя месяцами бок о бок, взаперти и тем тайным, что ещё чуть-чуть и стало бы явным, там, за столом с жёлтой величественной скатертью до сих пор сидит наш общий страх, один на двоих. Или на троих? Вдруг тайна тоже боится гластности?
Пролив. Рваные простыни льдин на синем море, таком ярком, глазам больно. Сапфир заключённый в оправу из четырёх островов. Меня никто, никогда не провожал, поэтому я не знаю как выгляжу в момент перехода, ещё не там, уже не здесь, поэтому не умею оглядываться стоя на пороге. Что ж есть повод попробовать. И откуда только взялась эта невнятная грусть? Почему, по чему и по кому я тоскую? По зиме? По Рыжу? По тайне, оставшейся тайной?
-Вам всё равно придётся говорить и слушать. Не хотите тет-а-тет, будите при свидетелях.
Если бы не привычный металл в голосе, не узнала, прошла бы мимо. Распахнула бы крылья, лопатки отозвались бы привычной болью..., но случилось не бывалое, хозяин вышел на порог встречать гостью. А вырядился как, глаза чёрные, тёмно-зелёные волосы отливают серебром, на вид, лет четырнадцать, за спиной, не реализовавшимся миражом колышется пустынное марево- твари Пустоты пришли чувствовать, значит намечается что-то интересное.
Хлопок. Теперь я увидела, он хлопает одной ладонью, на отмашь бьёт воздух, отвешивает звонкую пощёчину мирозданью, а мирозданье терпит, кажеться ему даже приятно.
-Всё. Говори.
Это не мне, это Рыжу. А Рыжий- красный, тужится, его вольная натура не терпит принуждений, но нет в мире существа способного ослушаться приказа демиурга, поэтому приказывает он редко, можно сказать, никогда. Но время на Пустые мысли вышло куда-то и дверь за собой акуратненько прикрыло. Рыж уже открыл рот, аВиконт говорит:
-Всё. Слушай.
-Лэт, я твоя душа.
Всё. Занавес. Это была самая короткая пьеса. Марево за спиной виконта расеивается под напором первого весеннего ветра, тёплого, южного. Последний шаг, последний акт, только для нас троих. Для бледного, перепуганого Рыжа, для очень грустного и очень одинокого, что бы он сам по этому поводу не говорил, демиурга, и для меня. Кажется, я не могу иначе. Потому что в глазах у Виконта пляшет надежда. Подойди я, возьми его за руку, скажи:
-Пойдём, угостишь меня кофе.-
Надежда остановится, отвесит полкило шутовских поклонов и уйдёт. А Виконт? Что Виконт? И пойдёт, и угостит, и много ещё чего, так что мало не покажется, только без надежды, без прелестной, прекрасной и почти бессмертной танцовщицы Нади, хотя, факт её смерти не сможет зафиксировать ни одно маломальски живое существо, поэтому "почти" можно зачеркнуть.
-Не знала, что демиурги могут надеятся.
-Я же всемогущий.
Кажется сейчас будет оченя пафосно, а ну и ляд с ним, с пафосом.
-Виконт, я тебя люблю. Рыж, ты ведь обещал мне монолог длинною в жизнь, а сам. Чего уж тут, ладно, но однажды ты мне сказал, вернее проболтался, наверное зря и сейчас пожалеешь, что душа и имя связанны. Ну вот, значит, Фьёрла, иди ко мне.
Кажется Виконт что-то говорит, отвечает, надо полагать, не слышу и по губам прочитать не могу. Потому что во все глаза смотрю на Рыжа, который мне не отвечает. Рыжий, Фьёрла, душа моя пропащая, идёт, молча на негнущихся ногах, как завалявшаяся на чердаке кукла с давно заржавевшими шарнирами, идёт, ко мне, к себе, иду, я. Сверкая новогодней ёлкой, пылая майским костром, оплывая трёхгрошовой, церковной свечкой. Идёт. Иду. Идём, тянемся друг к другу. В глазах пляшут огни святог Эльма, ничего не вижу, весь мир куда-то делся, коллапсировал, провалился, толи действительно сам в себя, толи в наш поцелуй, в глазах темнеет. Что же твориться сегодня с ними, с органами зрения моими?
Ледоход. Красивое, мадитативное зрелище. Сумасшедшее синее море рвёт смирительную рубашку льда, выплёскивается на свободу и кричит во всё горло: "Весна идёт!" И мне надо идти, закат на носу, а дома не топлено ещё. Только нет сил сдвинуться с места и слова засевшие в сознании, толи пригрезились, показались в плеске первой волны, вспомнились из какой-то другой, несбывшейся, жизни, толи действительно услышались... Толи, толи, толи. Тихие, серебрянные слова странно, тосклива, больно, иголкой в сердце знакомым голосом:
Всю оставшуюся жизнь она прожила на том самом острове. У неё были дети и внуки, которым она пекла блины и рассказывала сказки. Каждую весну она ходила смотреть на ледоход, пока не отказали ноги. Она умерла через девяносто лет после того как навсегда стала человеком. Я не знаю что было дальше. Я вообще ничего не знаю, каюсь, всё это мой предутренний бред, галлюцинации навеянные бессоницей. Но мне хочется верить, что как только её сердце остановилось в этом мире...