Аннотация: А верите ли вы в сказки? Верит лишь тот, кто ничего не знает? А может быть наоборот, и чтобы поверить надо знать очень много?
Пашка в дремучие сказки не верил и леса не боялся. Он быстро оделся и тихо выскользнул из дома, чтобы не разбудить мать. Рыжая собака во дворе даже не повела ухом. Светало. Осторожно ступая по мягкому мху, он прошел знакомым маршрутом, проверяя силки. Сегодня в них попались только тощий заяц, в котором и есть то нечего, да пара рябчиков. Пашка установил 'на след' новые ловушки и остановился у каменистого ручья.
Туман ещё не рассеялся, отчего всё вокруг казалось продолжением сна. Пашка лег на живот и стал пить, зачерпывая пригоршнями ледяную воду, потом поднял со дна несколько цветных камешков, некоторое время их рассматривал и положил в карман. Он отправился вверх по каменистому склону, пока не дошел до большого мшистого камня и привычно на нем устроился. Даже снял сапоги, вытряхнув из них еловые иголки, и вытянул ноги.
Пашка сидел высоко, на каменистом выступе горы. Как зеленые мохнатые облака лежали перед ним холмы, заросшие сосновым лесом, на одном едва заметная проплешина - их деревня, домов почти не различить. За спиной гора - Берлога, название хорошее, только медведи здесь никогда не водились. А за ней дальше океан. Иногда, когда ураганом налетал северный ветер, можно было даже почувствовать на губах его солоновато-горький вкус. Однажды Пашка туда обязательно отправится, чтобы послушать песни китов, дядя ему про них рассказывал. Второе летнее солнце поднималось медленно и грузно. Хороший будет день, но надо возвращаться.
Мама готовила завтрак.
- Опять за ручей бегал? И что ты там нашел, что на месте-то не сидится? - оставив на стол кувшин свежего молока, целое блюдо лепешек, масло и мед, она села напротив и стала смотреть, как он ест.
Пашка ел быстро, не поднимая глаз и заранее зная, что мать скажет дальше. Они возвращались к этому каждый раз, как она замечала его отсутствие.
- А дядя, небось, заждался, - она встала, чтобы поставить ему еще и сметану. - Не хочешь в плотники, иди к Гордею Степановичу. На мельнице всегда работы хватает.
"А если он и к Гордею Степановичу не хочет? Нужен ему Гордей Степанович!" - думал Пашка, представляя жирное, как ячменный блин, лицо мельника.
- Все его в деревне уважают. Не обидит, - продолжала мать.
Ковыряя в банке остатки густого, прошлогоднего мёда, Пашка подумал о том, что надо бы проверить улья, посмотреть, как перезимовали лесные пчёлы.
И прочитав его мысли, мать вдруг схватила его за руку:
- Паш, не ходи в лес, я тебя очень прошу! Никто без надобности туда не ходит. А скотины сколько пропало, не сыскать теперь. А старика встретишь, что станешь делать? - голос Марьи Андреевны сорвался, она встала и подошла к окну. Старика в деревне боялись, и мать боялась, никогда не видела, а боялась. Пашка тоже ни разу не видел и всю дорогу к дому дяди думал, а что если все это выдумки?
Все избы по широкой улице были надежно укреплены и по самые окна вкопаны в землю. Низкие постройки, не выше человеческого роста, от времени потемнели и поросли мхом, заборов почти никто не ставил.
- Явился! Думал, уж не придёшь.
Запах свежей стружки защекотал нос. Степан Егорович работал у себя в мастерской, судя по всему, с раннего утра. Сейчас он размашистыми сильными движениями обтесывал широкие доски.
- Там бери! Вдвоем-то быстрее управимся.
Какое-то время работали молча.
- Вижу, парень, нет тебе покоя, - заговорил первым дядя. - Я, ты знаешь, много платить не могу, но ремесло дам. А будет дело в руках, всегда на хлеб заработаешь. Сколько плотников в деревне, да всё мало. А к мельнику пойдёшь, равно не обижусь. Так что сам решай, твоя воля.
Стоял конец апреля, но солнце палило так нещадно, что спина вмиг стала мокрой. Обдумывая слова дяди, Пашка подошел к ведру с водой, взял ковш с длинной ручкой и стал жадно пить. Вода была теплой. Он поморщился. Как было бы здорово сейчас оказаться в лесу, у ручья, снять сапоги и опустить горячие ноги в сверкающую воду, взбаламутить её, пройтись по каменистому дну. А потом посидеть одному в прохладной тени.
Степан Егорович окликнул:
- Подай водички-то!
- А почему Старика в деревне не любят? - Пашка передал дяде полный ковш. Тот сначала напился, потом умыл лицо и шею.
- Другой он, не наш, вот и не любят. Только когда нужда приспичит, всё равно к нему идут. Помогает. И плату не берёт, - Степан Андреевич вытер лицо рукавом. - А ещё люди говорят, будто дом его на месте не стоит, будто ходит, как человек прям. Вот есть дом в лесу, и дорожка к нему, и сарай, и колодец, а в другой день идешь, и нет этого ничего, ни колодца, ни сарая.
Пашка слушал, открыв рот, а Степан Егорович рассказывал с явным удовольствием. Истории эти передавались среди деревенских, обрастая раз от раза новыми подробностями
- И правда, что лес его слушается?
- Он лес или тот его, кто ж знает? Но непогоду по злости вызвать может точно! И задабривать его пытались, муки бывало или кур притащат, а он отказывается. Не берет. Вот так-то.
- Так он настоящий колдун?
- Люди всякое говорят.
Пашка надолго задумался, а потом медленно и как можно более равнодушно проговорил:
- Ну, верят в это наверно те, кто и в лесу-то ни разу не был, кто ничего про него и не знает!
- Уж ты-то много знаешь! Зиму-то прошлую небось не помнишь! - усмехнулся в седые усы плотник.
Пашка насупился. Зиму он и правда помнил плохо. Только тёплую печь, ураганы и голодный рёв леса за окном.
Дядя стал серьезным.
- Ты главное помни, парень, в деревню всегда можно вернуться. Всегда.
- Давай, собирайся уже, я за тобой! - гость сидел у них за столом и разговаривал с матерью, когда на закате Пашка вернулся домой.
- Вот, сынок, Гордей Степанович предлагает тебе работу на мельнице, - поспешно заговорить мать.
- Хватит прохлаждаться-то да по лесам все бегать, вон лось какой вымахал! Всё мать его кормит! - при этом мельник посмотрел на мать так, что Пашке скрутило живот. - Второй раз просить не буду, уж найду, кому мешки таскать! - мельник и сам был как его мешки, плотный, круглый и весь как будто обсыпан мукой.
- Гордей Степанович говорит, что работы у него много, ты ведь хотел немного заработать, - опять вмешалась мать.
Мельница. Пойти туда помощником означало отлично устроиться. Кого уж уважали в деревне, так это Гордея Степановича, мельника и деревенского старосту. Но Пашка помнил, что каждый раз ему хотелось поскорее оттуда сбежать. Искупаться, чтобы смыть с себя эту бледную пыль, что стояла там в воздухе, забивалась в волосы, в одежду, в сами лёгкие. Каково это, вдыхать её каждый день? Может и привыкнет. Надо было на что-то решаться, как-то устраиваться, а так и матери поможет. Пашка сглотнул. На языке стояла мука.
Собирался он тщательно. В сумке через плечо - веревка, спички, немного хлеба и сыр. На поясе нож в потертых ножнах. Когда вышел из дома, еще было темно. Пашка поправил ремень, постоял немного у крыльца и побежал по влажной от росы траве, вдыхая свежий, пряный запах ветра и счастья, прогоняя сон и тепло, оставляя позади и дом, и лающих собак, и ворох стружки в дядиной мастерской, и белый туман мельницы, поскорее в лес, наслаждаясь силой собственных ног.
Перешел на шаг только когда знакомая часть леса закончилась. Лишь на миг задержался на пригорке у ручья, переводя дыхание, и без страха вперед, по мшистому ковру и зарослям черники. Все знали: - за ручьём лес менялся. Если ему повезёт, то вернётся к полуночи, а завтра утром, как и обещал, отправится на мельницу. Надо торопиться!
Лес его встретил по обыкновению ласково: легким трепетом птиц, тихим шуршанием листвы под ногами, осторожными шорохами. Он здесь был и тот, и не тот. Такой знакомый, но что-то было другим. Чужим. Берлогу обогнул с востока. Солнце уже взошло и робко пробивалось между туч. Тишину Пашка скорее почувствовал. "Тишина всегда к дождю", - подумалось вдруг. Лес он знал хорошо, сами собой появлялись меж сосен тропинки, сворачивали ручейки, а деревья с интересом наблюдали, кто это решил потревожить их задумчивый покой.
Он шел быстрым шагом, но всё равно, дорога заняла больше времени, чем предполагалось. Когда вышел к воде, тени вытянулись в разные стороны и потемнели. Ветер на побережье, наконец, вырвался на волю. Пашка замотал капюшон поплотнее и затянул пояс.
Океан лежал угрюмый и дикий, резко пахло солью.
Сначала он увидел спины. Блестящие, серые. Вновь пришли они к этому берегу, чтобы спеть свою песню. Песню жизни и радости. Три кита. Они то появлялись, то вновь исчезали в глубине, хлопая хвостами и отправляя в воздух водяные фонтаны, а потом запели глухо и немного печально. И словно откликнувшись, засветилось небо. От горизонта до горизонта начался мистический, непредсказуемый, огненный танец, разноцветные всполохи расцвечивали небо. Киты пели протяжную песню, а небо им отвечало. Они хорошо понимали друг друга, и Пашке показалось, что и он их понимает.
Возвращался уже в сумерках, перекусив на ходу. До темноты оставалось только пара часов, а надо было еще обойти гору, чтобы когда стемнеет оказаться в знакомой части леса. Как он и думал, начал моросить мелкий дождь. Низкие облака, весь день ходившие вокруг, совсем затянули небо. Потемнело. Где-то заухала сова. Такие привычные лесные звуки и запахи показались сейчас чужими. Тропинка, то поднималась, то опускалась, петляя между холмами, сейчас должен быть ручей, если он не прошел его с севера. Чуть не поскользнувшись на мокрых камнях, Пашка на минуту остановился, чтобы отдышаться и оглядеться. В темноте местность трудно было узнать. Ветер все усиливался, срывая куртку, мешая идти и дышать. В одном месте он даже провалился в небольшой овражек, пришлось выкарабкиваться, цепляясь за кусты и колючие ветки.
Сердце глухо стучало, в грудь прокрался скользкий страх. Пашка теперь двигался почти наугад. По расчетам, давно должен был вернуться, наверно, свернул не в ту сторону. Пробираясь через заросли малины, он порвал рукав, ветер еще усилился, поднимая с собой листья и ветки. Пашка побежал. Весь лес зашевелился, с громкими криками встрепенулись из гнезд птицы. Скорее домой! Поторопись! Дождь превратился в ливень, почти снося порывами с ног, делая скользкими торчащие под ногами корни и мох, превращая землю в болото. И в этот момент где-то совсем рядом Пашка услышал треск и удар падающего дерева. Ему повезло, по-настоящему повезло. Старая береза не удержалась за землю корнями и рухнула в паре шагов. Он бежал сейчас вдоль скалистого подножия холма, цепляясь за него, сдирая в кровь ладони. В ушах стоял шум и треск леса. Пашка заметил темное пятно и полез вверх по склону, в надежде, что сможет укрыться в пещере.
Это и была пещера, только кто-то уже занял ее первым.
Сначала Пашка заметил небольшой костер. Потом Старика. Тот сидел у костра и неотрывно смотрел в огонь, на лице плясали мрачные красные тени, глаза остановились. Пашка попятился и оступился. Старик удивлённо поднял голову. И кивнул: - Иди к огню, - он подкинул в костер еще веток.
Пашка медленно подошел и сел напротив, стараясь, чтобы его дрожь была не очень заметна. От дыма заслезились глаза. Вспомнились тысячи историй о лесовике. Никем другим этот человек конечно быть не мог, слишком отличался от деревенских.
Теперь Пашка видел, что назвать его стариком можно только в первый момент, если не рассматривать, если вообще постараться поменьше смотреть. Короткие седые волосы и борода, да сетка морщин, вот и все что говорило о возрасте. При этом и плечи, и спина крепкие, весь прямой, собранный. Глаза внимательные и спокойные.
На Старике была простая рубаха, опоясанная крепким ремнём, плотные штаны и высокие сапоги из тонкой кожи. Рядом стоял топор, лежала потертая сумка. В руках нож с коротким лезвием, он им что-то не торопясь выстругивал.
Костер тепло потрескивал, Пашка снял мокрую куртку и только сейчас почувствовал как замерз, пальцы даже заболели, отогреваясь.
Вдруг он понял, что Старик слушает. И сам тоже замер. Свист ветра немного стих, зато дождь еще больше усилился, хотя это казалось невозможно.
- В этом году раньше, чем обычно, - впервые задумчиво произнес Старик. - Год будет долгим. Почему ты здесь?
- Я ходил слушать китов. - Пашка облизал губы. Пересохший язык не слушался. - Видел, как небо загорелось. А вернуться не успел. Заблудился, - он весь съежился. Потому что знал - не заблудился.
- Не успел. Вот уж верно, - покачал головой Старик. - Арктический циклон принёс эти ураганы. Они его и разбудили.
- Но вы ведь вернете? - Пашка не понимал его слов.
- Кого?
- Ясно кого! Лес!
Старик внимательно на него посмотрел:
- Я не могу. Но Он вернется.
"Всегда можно вернуться", Пашка все повторял про себя дядины слова, а сердце сжималось от ужаса и тоски. Он вернется. Вернется. Лес ли должен был вернуться, или он сам, засыпая в эту ночь под вой непогоды, Пашка уже не понимал.
Стояла поздняя осень. Прозрачная, свежая. Они поднимались вдоль склона горы по узкой тропинке. Андрей двигался за Стариком по толстому ковру из желтых листьев и грыз хрусткое сладкое яблоко, стараясь не отстать. А тот шел большими шагами, казалось совсем не уставая, ни на минуту не останавливаясь.
Домой Пашка так и не вернулся. Дома не было. Пропала вся деревня, как-будто никогда и не существовала. Мальчик поселился в лесу, в доме Старика, помогал тому по хозяйству.
Старик знал лес, был частью леса, и Пашка чувствовал, что наконец нашел свое место. Что до этого времени все готовился, а сейчас только начинает жить.
Старик говорил мало, но смотреть Пашке никто не запрещал, и он смотрел.
Смотрел и запоминал, иногда ему даже казалось, что он знал это все и раньше, только почему-то забыл и вот теперь вспоминает. Вспоминает названия созвездий и планет, вспоминает, какие травы помогают при болезни, а ещё, почему поют киты и почему светится небо, вспоминает подсказки, которые оставляет погода и как их надо понимать.
Старик находился в постоянном движении, как и природа, в руках всегда крепкая сучковатая палка, через плечо сумка, за спиной пучки собранных трав. Они вдвоем их собирали и сушили все лето. Он и правда умел предсказывать многие события, или может сам их вызывал? Колдовал ли? Теперь это было уже не так важно. Пашка уже Старика не боялся, не боялся и ночевать в лесу, теперь лес и был его домом.
Единственное, к чему он так и не приблизился, это как пропала их деревня. Старик говорить об этом не хотел.
Мальчик много раз пытался её найти, обходил окрестности, пропадая по несколько дней, но каждый раз возвращался ни с чем.
С приближением осени, Старик стал задумчивее и молчаливее. И Пашке передалась его тревога. Что-то должно было случиться. Что-то готовилось.
А погода, надо сказать, изменилась до неузнаваемости, лето - традиционно сезон дождей и бурь, в этом году выдалось на удивление тихое. Как ни был Пашка счастлив лесной жизнью, он по-прежнему надеялся найти мать.
И вот они здесь, на вершине Берлоги, на естественной каменной, покрытой редким кустарником и мхом, площадке между деревьями. Осень-кудесница расписала холмы перед ними яркими красками.
Старик стоял высокий и прямой, глядя на горизонт. Он чего-то ждал. Внешне спокойный, но чувствовалась его тревога и внутреннее напряжение.
- Теперь смотри! - очень тихо проговорил Старик.
Началось все, как в прошлый раз, с едва заметного ветерка, который все усиливался. Стоя на склоне, Пашка видел, как порывы клонили верхушки деревьев. Чтобы не сдуло, он, закрыв руками глаза, и едва видя что-то перед собой, упал на землю и отполз от края, прижавшись к камням. "Старик знал! Знал, что это начнется сегодня!" Высокие мощные стволы стали с треском раскачиваться, летела земля и ветки.
- Сюда!Сюда! - Он закричал и выглянул из-за камней, боясь, не сдуло ли старика.
А тот стоял, не шевелясь, на том же месте, по-прежнему держа в одной руке свою палку, только теперь другой опираясь на толстый ствол дерева. Стоял и смотрел. Только кожа его показались сейчас Пашке белее обычного, почти прозрачная.
Он не колдовал, он просто смотрел. В почтенном молчании перед силой, способной так тревожить лес.
Очень медленно мальчик покинул свое укрытие и пополз на животе назад к обрыву. Поднял голову и посмотрел вниз.
Все было в движении. Ветер с силой трепал и гнул в разные стороны стволы могучих деревьев, вырывал с корнем молодую поросль, с грохотом сыпались камни, двигался лес, двигалось существо, древнее, как сама земля. Лес был им, а оно было лесом. Тяжелое тело, большая голова с широким лбом, это был и зверь, и не зверь, гигантский монстр из преданий и легенд, которые рассказывались долгими зимними вечерами, возвращался на зимнюю спячку в берлогу, покрытый черной шерстью, шерстью и лесом, лесом и камнями. И где-то там на его спине едва заметная проплешина, домов почти не различить.