Аннотация: Юмористический рассказ на тему одарённости и тог, куда её девать.
Талант в землю не зароешь, даже если этого очень захочется. Вот я, например, с детства был хорошим художником. Бывало, возьмешь в руки кисть, краски, альбомный лист, кусок чугунной трубы, на тот случай если твои художества кому-нибудь не понравятся, и начинаешь рисовать. Первым моим шедевром, говорят, был портрет нашего соседа по квартире. Правда, я сам об этом ничего не помню, так как свидетелей и вещественных доказательств не осталось, Поскольку, увидев портрет, сосед вскоре скончался, а мать мою работу в тот же день сожгла. Но по приглушенным разговорам родителей я понял, что впечатление от моего произведения осталось огромное. Мама даже заикаться начала, должно быть от радости за мои успехи, а отец ушел в запой, видимо обмывая мой творческий дебют. Вдохновленный удачным началом, я взялся за портрет нашего дворника. Дворник в тот день был в очень хорошем настроении, чуть-чуть выбрит и даже слегка трезв, что позволило мне, в те редкие секунды, когда он занимал вертикальное положение, запечатлеть его аристократическую рожу. А по окончании рабочего дня я протянул ему свой труд... Потом, уже после того, как мы вернулись из реанимации, отец сказал, что нельзя вот так сразу показывать незнакомому пожилому человеку свои картины, потому что это не очень вежливо и порой очень даже не гуманно. Тогда я ничего не понял, но решил сделать небольшой творческий перерыв. Это, почему-то, привело в неописуемый восторг моих родителей. Папа сказал, что приятно иметь дело с человеком, который умеет вовремя остановиться, а мама вдобавок предложила купить мне какой-нибудь подарок. Только когда я указал на альбом и краски, мама, вдруг, от чего-то упала в обморок, а папа процедил сквозь зубы что-то страшно длинное и совершенно непонятное.
Чуть позже я приехал в деревню к своей бабушке, где продолжил совершенствование своего таланта. На красивой зеленой лужайке я стал рисовать портреты сельских коров, и здесь же произвел свою первую выставку, желая понять, оценят ли эти травоядные высоту изобразительного искусства. Уже намного позже я узнал, что местная прокуратура долго интересовалась, почему это у всех коров молоко разом скисло, у племенного быка слегка рога покосились, а немая доярка Глаша, вдруг бегло, но испуганно заговорила. Причем на все расспросы она отвечала, что видала ТАКО-О-ОЕ!.. Отчего ей вновь хочется стать немой, а также слепой. Я же, как подобает истинному гению, сделал вид, что ничего не знаю, о происхождении этих шедевров, и не предъявил законного авторского права на свои картины.
Через несколько лет, учась в школе, я решил отточить свое мастерство, нарисовав директора в каком-нибудь необычном для него виде. Сперва, меня посетила мысль изобразить его в костюме Деда Мороза с теннисной ракеткой в руках, стоящего на горных лыжах и обнимающего Снегурочку. Но так как с ракеткой и лыжами он был похож то на дурака, то на нашего президента, а в Снегурочке смутно проглядывались черты его секретарши Лены, в картину я решил внести некоторые изменения. Вместо костюма Деда Мороза теперь на нем были голубые боксерские трусы, в правой руке - сотовый телефон, в левой - Снегурочка, на ногах лыжи. Так директор выглядел значительно умнее, но все же чего-то не хватало. Долго подумав на эту тему, я сделал последние изменения: трусы убрал, лыжи оставил, Снегурочку заменил на десятиклассницу Анечку Смирнову, а готовую картину повесил в школьном вестибюле. Потом же в течении следующего часа я понял, что такое конвейер. Превой на мое творчество взглянула школьная уборщица тетя Дуся, она поправила очки, нервно хихикнула и села в ведро с водой, покачиваясь как сумасшедшая из стороны в сторону. Потом появилась учительница геометрии, посмотрела на картину, на уборщицу, еще более нервно хихикнула и села рядом. Далее сюда подошли и составили им компанию: учителя физики, химии, истории, астрономии, математики, черчения, физкультуры, а также мать какого-то двоечника, пришедшая к директору, сам двоечник, три девочки из седьмого класса, пять из восьмого, ученики десятого "А" в полном составе, наш завуч и две подопытные мыши, отключившиеся прямо в клетках. Последним к месту событий подошел директор. Он с некоторым удивлением воззрился на порядочную толпу, находящуюся в полубессознательном состоянии рядом с какой-то картинкой. Посмотрев на саму картину, он сначала проговорил что-то о "спаривающихся бегемотах", потом, прочитав внизу надпись "Портрет", сказал: "Как таких уродов Земля терпит?" И, наконец, присмотревшись повнимательнее, покачнулся, по-совиному ухнул и грохнулся без чувств на пол. На этот раз слава нашла героя. И в кабинете директора я узнал очень много нового о живописи вообще, обо всех художниках вместе взятых и обо мне в частности. Мне инкриминировали нанесение физического вреда уборщице, которую два дня отпаивали валерьянкой, сведение с ума учителя физики, который теперь, как молитву, каждые пять минут повторяет законы Ньютона и нанесение морального вреда учительнице геометрии, у которой из прямолинейных фигур отныне хорошо получается только волнистая линия. Одним словом, школу я закончил досрочно, почти на два года.
После долгих поисков работы, один мой друг предложил мне обратиться в нашу церковь. Он объяснил мне, что там идет реставрация, поэтому художников берут любых, даже таких талантливых как я. Могу поклясться, когда я вошел внутрь, то сразу понял, что здесь смогу развернуться по-настоящему. Правда, батюшка сразу почувствовал что-то не то. Он долго меня спрашивал, с чистым ли сердцем пришел я в этот храм и нет ли у меня вариантов поработать в каком-нибудь другом месте. Я честно ответил, что от заказов у меня отбою нет, но я желаю быть полезным великому делу веры, поэтому и пришел сюда. Тогда батюшка предложил мне на худой конец исповедаться перед началом работы, рассказать о грязных помыслах, которые меня обуревают. Я уверил его, что меня ничто не обуревает, кроме жажды деятельности, после чего мой собеседник сильно побледнел, трижды перекрестился и со словами "прости меня Господи", отправился за красками.
Молодой инок объяснил мне мою задачу. От меня требовалось нарисовать апостола Петра, Богородицу и одну сценку из Ветхого Завета, а именно Всемирный Потоп.
"И запомни, - сурово сказал инок, - ты должен нарисовать это так, чтобы человек, входя в церковь, благоговейно перекрестился".
Я уверенно пообещал, что люди будут креститься не только входя в церковь, но и еще минут двадцать после того, как из нее выйдут. После чего взялся за дело. Первым моим экспериментом стало изображение апостола Петра. Я начал с его глаз и через час с ними справился. Но, то ли взгляд у них был сильно жестокий, то ли я смотрел не под тем углом, короче говоря, в глазах апостола читалось не столько будущее райское блаженство, сколько неотвратимость адского наказания, со всеми вытекающими... Поэтому, чтобы смягчить данный взгляд, я пририсовал Петру симпатичную улыбку, получив совершенно неожиданный результат. Теперь, мало тог, что апостол гневно смотрел вдаль на мучения грешников, он еще при этом как-то нездорово улыбался, что придавало его лицу какое-то садистское выражение. Переделывать Петра я не стал, поскольку времени было в обрез, но зато решил воплотить все идеалы человеческой любви в образе Богоматери.
Вопреки каноническим представлениям, я изобразил ее с красивыми кудрявыми волосами, в желто-синем платье, с ярко-красными губами, обворожительно манящей улыбкой и хитровато прищуренными глазами. Правда потом все люди видевшие эту Богоматерь дружно заявили, что она больше похожа на Вавилонскую Блудницу, а ее лицо соответствует только одной заповеди "возлюби ближнего своего", причем за очень хорошие деньги. Но исправлять я уже ничего не стал. Тем более, что оставалось еще добить Всемирный Потоп.
Конструкция ковчега, в котором Ной спасал перепуганных и слегка страшноватых зверушек, напоминала многократно увеличенный плавающий гроб. То, что тут каждой твари по паре, можно было сказать и не читая Священного Писания. Невероятное количество крупных рогатых, пернатых и парнокопытных монстров длинным эшелоном тянулось от входа церкви до алтаря. И хотя церковный сторож после просмотра моей картинной галереи мгновенно поседел, инок, направлявший меня на путь истинный, стал дико материться, вспоминая из христианской тематики лишь "помилуй меня грешного" и "аминь", а некоторые монахи сказали, что эти картины им больше напоминают о шабашах ведьм и чертей средневековья, мне все же понравилось. Однако, за час до начала службы в среде монахов началась оживленная дискуссия о том, готова ли паства вот так, ни за что, ни про что получить вот ЭТО! Ведь не все же идут в церковь грехи замаливать, есть среди прихожан и порядочные люди, которые, по идее, не должны бы попасть в одно место с персонажами подобных картин. На это отец-настоятель заявил, что "подобных" картин он, во-первых, не встречал, а во-вторых, времени исправлять что-либо уже нет. Тогда эти завистники предложили хотя бы завесить лик Петра. Для данного мероприятия рассматривалось три варианта. Агитационный плакат "А ты записался в добровольцы?", киноафиша к фильму "Чужие" или постер с обнаженной Бритни Спирс. Но все предложения потерпели фиаско, потому, что, например, дяденька с плаката "А ты записался в добровольцы?" будет показывать пальцем на выход из храма Божия, "чужие" станут блеклым продолжением той армии существ, которые спасались на Ноевом ковчеге во время Потопа, а Бритни Спирс рядом с моей Богоматерью смотрелась как-то неуверенно и, можно даже сказать, скромно.
Когда в церкви появились первые верующие, меня поблизости не было. К счастью. Но суть происшедшего я знаю. После первого же богослужения, на котором присутствовало не менее трехсот человек, в то время как одна половина верующих, удивленно глядя по сторонам, спрашивала: "А это чего?", вторая - почему-то решила, что мусульманская религия намного человечней и быстро покинула помещение. Причет и та, и другая часть паствы, как я и обещал, безудержно крестилась, приговаривая "Свят, свят". Вскоре отец-настоятель, во время проповеди затравленно оглядывавшийся по сторонам, исчез и больше его никто, никогда и нигде не видел. А вслед за этим все уважающие себя родители стали запугивать маленьких детей, говоря : "Будешь плохо себя вести, в церковь отведу". Потом чуть попозже около нее начали слышаться жуткий хохот и истерически-перепуганные крики священнослужителей, а в городе поползли слухи, о светящихся на могильных плитах неоновых надписях рекламного содержания и о мрачных приведениях, летающих над кельями монахов и ехидно интересующихся: "Ну что, отпоем кого-нибудь?" А еще позже вместо прежних прихожан здесь стали появляться какие-то странные субъекты до боли похожие на сатанистов, увлеченно утверждающие, что сам Отец Тьмы не нарисовал бы Страшного Суда лучше. У меня было желание вернуться и объяснить им, что я вообще-то не Страшный Суд рисовал, но почему-то передумал.
Наверное, дело в том, что я оставил живопись...
Теперь я занимаюсь скульптурой. Потому что дело это для меня новое, пока еще неизведанное. Правда, в этой области у меня есть уже один реальный конкурент.