Вот и к Евдокии недавно зашёл неожиданный и неизвестный гость, как некогда к поэту Ивану Бездомному зашёл странный посетитель в его больничную палату. Неизвестным посетителем Евдокии была женщина преклонных лет, одетая в длинный широкий плащ с капюшоном. Евдокия сразу поняла, что гостья - женщина немолодая, хотя капюшон был надвинут так, что скрывал лицо. Голос незнакомки показался Евдокии глуховат, в фигуре угадывалась согбенность, то, что никак не свойственно молодой фигуре, а сплошь и рядом присуще старому человеку. Гостья не могла похвалиться прямой спиной и молодой бодрой походкой.
Сначала, после укола, который медсестра Марина сделала перед сном, Евдокия немного вздремнула, но это было короткое забытьё, короткая передышка в больничных буднях. Заснуть она как следует не могла, и закрыв глаза думала о чём-то, сейчас она и не могла даже вспомнить о чём, так всякие картинки всплывали и тут же гасли перед глазами. Потом, открыв глаза, она долго смотрела на стальную, почти круглую луну в окне, на тёмные тучи, то и дело закрывающие ночное светило и плывущие довольно быстро куда-то на другую сторону планеты.
Гостья присела на край кровати и внимательно посмотрела на больную: "Ты, кажется, очень хотела, чтобы я появилась здесь?"
Евдокия пыталась вспомнить, кто эта женщина, и хотела ли она её появления, но никак не могла припомнить ничего, что бы ей подсказало, кто же эта незнакомка.
Она прошептала сухими губами: "Кто Вы?"
"Я - твоя память. Два дня, как тебя перевели из реанимационного отделения, вытащили из забытья, можно сказать из могилы. И ты эти два дня пытаешься вспомнить, что же с тобой было, не так ли? Я пришла к тебе на помощь" - незнакомка говорила тихо, чуть слышно. Евдокия подумала, что она боится нарушить больничный покой, тем более ночью, поэтому и говорит так тихо.
И тут Евдокия стала вспоминать недавние события. Где-то издалека, из тумана, стали появляться образы, сначала размытые, а потом всё ближе и яснее. Вот она едет куда-то на своём Гольфе, торопится очень, совершенно ничего не соображает, пересекает две сплошные полосы, чтобы повернуть направо. Одна мысль в голове - только бы успеть, успеть... куда она ехала? Евдокия посмотрела на гостью. Та сидела и внимательно разглядывала Евдокию.
"Ну что, вспомнила? Видишь, как я тебе помогаю?"
"А куда же я так торопилась?" - Евдокия беспомощно посмотрела в окно, на луну, как будто она могла ей помочь вспомнить все недавние события.
"Как чувствует себя Ирина Ивановна?" - серьёзно спросила гостья.
В голове Евдокии отозвалось: "Ирина Ивановна... кто это? Очень знакомое имя. Ах, так это же моя мама. Мама? Мама... я ведь к ней торопилась... был звонок что ей плохо... у неё больное сердце... Да, да, я всё бросила, убегая с работы, крикнула коллеге на ходу что-то... и дальше машина... сплошные полосы, поворот, и удар... Больше не помню ничего".
"Мама, мама... как она?" - она с надеждой взглянула на гостью.
"Этого я не знаю. Я ведь только твоя память. Ну, вот и хорошо, что ты кое-что вспомнила. Теперь пора прощаться".
Гостья встала и поправила капюшон, который упал назад и почти открыл её лицо, но при бледном свете луны оно выглядело как серое пятно, и невозможно было как следует различить черты незнакомки.
"Пожалуйста, придите ещё, я ничего больше не помню, только тот день... а больше ничего..." - Евдокия пыталась удержать гостью за полу плаща, но сил у неё было сейчас так мало, что ничего не получилось.
"Хорошо, я приду к тебе завтра в это же время, жди меня" - и гостья странным образом начала уменьшаться в размерах и улетела облачком в открытую форточку.
Евдокия вновь задремала. Во сне она летела куда-то над шоссе, где то и дело пробегали машины, тени от них ложились на асфальт неровными пятнами и тут же пропадали вместе с бегущими авто.
На следующий день при обходе больных палатный врач, пожилой и очень серьёзный, как и надлежит быть врачам, спросил у Евдокии: "Ну, как Ваши дела? Вспоминаете что-то?"
"Пока нет, Максим Сергеевич! Стойкая амнезия" - быстро доложила врачу дежурная медсестра.
Евдокия тихо спросила: "Вы не знаете, как там моя мама? У неё больное сердце".
Врач укоризненно посмотрел на медсестру: "А вы говорите амнезия... стойкая... вот, начинает вспоминать... дальше процесс должен пойти быстрее. Очень хорошо" - он встал с кровати Евдокии - мы обязательно узнаем и сообщим Вам о маме. Поручите Марине это дело" - сказал он уже сестре и вышел из палаты.
"Мы узнаем, не волнуйтесь" - уходя, сказала и медсестра.
После очередного укола, который ей был сделан спустя минуту, Евдокия наконец-то уснула.
Вечером Евдокии сообщила Марина, молоденькая медсестра, что кризис у её мамы миновал, что мама дома, и дочка Евдокии Маша присматривает за ней.
"Дочка?" - удивлённо спросила Евдокия.
"Да, Ваша дочка Маша. Может быть завтра ей разрешит врач Вас навестить. Она просится, но пока было нельзя" - ответила Марина, поправила простыню, выбившуюся из-под матраса, поправила одеяло и ушла, занятая своими рабочими мыслями.
Евдокия не могла вспомнить никакой дочери. Разве у неё есть дочь? Что-то Марина перепутала. Они вечно тут всё путают. Вот недавно был скандал, что поставили капельницу не той больной. Хорошо, что быстро выяснилось, а то неизвестно, чем бы это всё закончилось.
Евдокия опять провалилась в дремоту, а потом, проснувшись, долго думала, как там мама и когда она сможет её увидеть. Вчера вспомнила аварию и очень ругала себя за суету и спешку, которые привели её сюда, в больницу. Теперь неизвестно, сколько она тут пролежит.
Но вот наступила ночь, темень поселилась за окном, и опять луна смотрела в окно и освещала палату. Как и в прошлую ночь, в форточке появилось серое облачко, и тут же на полу выросла фигура незнакомки в капюшоне. Сегодня Евдокии показалось, что плащ был светлее, чем вчера. Или может только показалось, может это виновата была луна, которая осветила плащ. И даже незнакомка сегодня показалась Евдокии не такой старой и усталой.
"Здравствуй! Я пришла, как ты просила" - она, как и в предыдущую ночь, села на край кровати и откинула назад капюшон. Но в полумраке Евдокии также, как и вчера, не было видно черт лица, только более светлое, по сравнению с окружающим пространством, пятно.
"Что тебе сказал врач?" - спросила тихо гостья.
"Он говорил о какой-то дочери..." - Евдокия разговаривала с гостьей доверительно, будто не вторую ночь её видела, а очень давно была с ней знакома, и очень хорошо знакома.
"О Машеньке? Такая смешная родилась - маленькое личико, на котором одни глазищи, и худенькие ножки - крючочки. Папа Вася, как ты называла мужа, всё целовал эти ножки..." - говорила почти шёпотом незнакомка.
Евдокия вдруг сразу отчётливо услышала крик новорождённой Машеньки, её единственной дочки, потом ясно увидела день выписки из роддома, и Васю, который был горд за это милое сердцу дитя. Да, Машенька вспомнилась вся и вся жизнь дочки пронеслась в голове: учёба Маши в школе, а потом в институте, неудачный брак с однокурсником и развод через год. Как Евдокия переживала и как Маша её успокаивала: "Ну, ничего, мама, ну не повезло, с кем не бывает... ну их мужиков. Таких, как наш папа мало. Но может и мне повезёт?" - уже с улыбкой, хоть и грустной, говорила Маша Евдокии и заглядывала ей в глаза.
"Но кто же был папой? Господи, как это можно не помнить, кто её папа. И кто я сама? Все называют тут меня Евдокией... Какое-то устаревшее имя. Я не помню, чтобы меня так звали. А как меня зовут? Не помню..." - так думала Евдокия и смотрела на гостью.
Но гостья уже встала с кровати и опять стала, как и вчера ночью, уменьшаться в размерах, становиться облачком.
"Придите, пожалуйста, завтра я очень прошу..." - успела крикнуть ей Евдокия.
Облачко улетело в форточку, а Евдокия заснула, крепко заснула, без снов, и на лице у неё было спокойное выражение.
На следующий день, когда проходил очередной обход, и врач спросил Евдокию, как у неё дела, она сказала: "Хорошо. А когда Вы разрешите дочке прийти ко мне?" Врач улыбнулся и сказал: "Прекрасно! Я вижу Вы быстро восстанавливаетесь, чему я очень рад. Значит, лечение наше правильное. Скажите, как зовут Вашу дочку и сколько ей лет?"
"Маша её зовут, и ей 24 года" - вспомнила только сейчас, вот в эту самую минуту Евдокия и посмотрела на доктора, пытаясь узнать, правильно ли она сказала, не перепутала ли чего.
"Молодец! Всё верно. А раз всё верно, то и пусть завтра придёт".
"Спасибо, доктор" - сказала Евдокия и устало закрыла глаза. Всё время хотелось спать. Вероятно, сказывались бессонные ночи после перевода её из реанимации в палату.
Вечером Евдокия вдруг сообразила, что если закрыть форточку, то память не сможет уйти и останется с ней. Пусть будет душно, она потерпит. И она спросила у медсестры, можно ли ей вставать.
"Только в туалет. А если будет трудно, то нажмите кнопку, я приду и помогу Вам. Судно под кроватью". Марина сделала вечерний укол и ушла, пожелав больной спокойного сна.
Евдокия закрыла глаза и стала ждать, когда к ней вернётся память. Память ей была необходима. Как было плохо, пусто жить ничего не помня, совсем ничего. Она была будто в невесомости в закрытой комнате. Она была совершенно без эмоций, и даже слабо чувствовала вкус еды и запахи, и звуки. Всё было приглушённо и нереально.
Как только она начала вспоминать свою жизнь, дочку, маму, сразу же у неё появились мысли, как жить дальше, что делать теперь в этой непростой жизненной ситуации, в которую она попала по своей вине. Несмотря на тяжесть положения, ей стало легче. Нельзя жить без памяти. Это делает жизнь искусственной, будто не реальной, кукольной.
Немного погодя, Евдокия почувствовала, что кто-то сел к ней на кровать. Она открыла глаза и увидела свою незнакомку.
Евдокия вспомнила про форточку и медленно встала с кровати. Ей было трудно, она очень ослабла и перед глазами всё поплыло, но она, держась за стену, дошла всё же до окна и закрыла форточку. Потом медленно добрела до кровати и осторожно легла. Головокружение прекратилось.
"Я очень рада, что Вы пришли... Вы мне очень нужны..."
"Я всегда рада тебе, Дуняша, угодить" - ответила ей тихо гостья.
"Как красиво звучит - Дуняша" - подумала Евдокия, и тут же у неё в голове всплыло, что именно так её кто-то звал, но кто? Ах, да, мама всегда так говорила - Дуняша. Евдокия любила, когда её так называли. У неё редкое имя, очень даже красивое. Её часто звали Дуней или Дусей, что не очень ей нравилось. Дуняша - лучше.
А кто её звал Дуней? Какой-то очень знакомый мужской голос. Но он, этот голос слышится ей очень издалека, как будто из-под земли, глухо и неотчётливо.
"Кто может говорить из-под земли? Кто-то умер, может? Да, год назад умер её муж Василий, папа Вася, как она его называла. Да, он так её ласково называл Дуня! Но ей не нравилось так, лучше всё же Дуняша И она сердилась на него, а он смеялся и дразнил её снова и снова".
Евдокия вспомнила, как хорошо и дружно они жили с Василием. И когда он умирал от проклятой неизлечимой болезни, Евдокия плакала и сказала, что без него она жить не хочет, без него она жить не сможет. А он ей прошептал сухими безжизненными губами, чтобы она жила, непременно жила и долго, ради Маши. А он всегда буде рядом, будет её ангелом-хранителем.
"Я так рада, что смогла помочь тебе. Но мне пора" - память собиралась улетать, но, посмотрев на окно, вопросительно взглянула на Евдокию.
"Оставайся со мной. Навсегда. Я буду бережно с тобой обращаться. Я боюсь, что ты улетишь, и я опять всё забуду. Пожалуйста!" - просила Евдокия.
И память, превратившись в невидимое облачко, осталась. Она разлеглась облачком на подушке и затихла.
На следующий день Маша, пришедшая навестить маму, разрыдалась: "А мне сказали, что у тебя амнезия после аварии и что ты никогда уже ничего не вспомнишь!"
"Мне очень повезло дочка, я вспомнила, всё вспомнила. И жизнь нашу, и бабушку твою, и папу твоего, и тебя, и ангела, который спас меня после аварии. Это он взял меня на руки и перенёс в машину скорой помощи. Только не помню, как же его звали, этого ангела".
"Может, Вася?" - сквозь слёзы спросила Маша.
"Скорей всего, Вася!" - Евдокия впервые после аварии улыбнулась и обняла дочку.