Винный дух отлетал, и голова неотвратимо трезвела. Впрочем, для того, чтобы замутить воду, не думать о том, о чём совсем не следовало думать, у неё было ещё два безотказных средства. Ненависть. И любовь. Причём первое нераздельно следовало за вторым: стоило Фран только вспомнить о мёртвых руках Учителя, остывающих на её волосах - в душе поднималась такая буря, такое смятение чувств, что у незваного пришельца не оставалось никакой возможности выведать её маленький секрет. Ей и самой было не до него - волшебные линзы её ума приходили в движение и собирали луч небывалой разрушительной силы, в котором ярко сверкала только одна фигура. Юный лев, златогривый царь пустыни.
Тот, что сейчас был у неё на прицеле.
Всё так пугающе похоже - и непохоже - на то видение в монастыре. Как репетиция, как черновой набросок. Только теперь Фран точно известно, почему она ненавидит Роксахора. И за её спиной нет Принца. Когда-нибудь, встретив его наяву, Фран узнает о любви что-то ещё, очень важное. Тот первый урок она усвоила. Но вот что интересно: если благоговейное почтение и бесконечная сердечная признательность старому еретику превращают её в одержимое убийством орудие, что будет, когда она встретит свою настоящую страсть? Или не страстью измеряется подлинность любви? Обычно Фран гнала от себя подобные мысли, - они порождали в душе хаос и раздор, и вместе с ними приходила сила - неуправляемая, неистовая - и весьма сомнительно, что благая. Но сейчас...
Самое время подумать о любви, да. Ощущения говорили Фран, что пожелай она прислушаться к нечаянному гостю, её представления об этом предмете никогда не будут прежними. И в этом, вероятно, Энтреа более искушён. Но нет - пусть это и жизненно важный вопрос, отвратительно думать о том, чтоб иметь хоть какое-то дело с насильником в собственной голове. Может, он ей и брат - но не товарищ. И даже уже не важно, кто из них Змей - Роксахор заплатит свой долг - и весь Восток вздохнёт свободно.
С удивлением и страхом Фран заметила, что ненависть стёрла в её сознании границу, где заканчивалась её воля - и начиналось что-то ещё. Но это "что-то" не чинило ей препятствий. Напротив, головокружительный арсенал сверхчеловеческих возможностей с готовностью открылся её внутреннему взору. И не требовалось время для того, чтобы освоить эти силы. Всё происходило само. Волшебное зрение приблизило образ врага. Варварский лук всем своим искусно собранным из частей животной плоти естеством словно вспоминал уверенные движения прежнего владельца и согласовывал с ними её неловкие пальцы. И в её власти было подстегнуть возможности оружия, пустить стрелу с такой силой, так далеко и точно, что и не снилось лучникам Пустыни. Против света, против законов природы. Отправить железную птицу прямо во влажное и горячее гнездо из мяса было так же легко, как коснуться рукой шероховатого камня стены - и намного, намного желанней. Оставалось дождаться, высмотреть брешь в доспешной защите, чтобы ударить сразу и наверняка - насмерть, наповал.
Фран вдруг вспомнила, как разбирала в монастыре записи Роксахора на полях и закладках книг. Он ведь тогда нравился ей. И Учителю - нравился тоже. Как мог он так ошибиться?
Сет напряжённо, со всё возрастающей интенсивностью, думал. Кровь будоражила готовность действовать, ввязаться в бой. Какие-то мгновения отделяли от выбора, от решения, которое определит судьбы тысяч и тысяч людей - а он всё ещё не находил надёжных ориентиров. Мера ответственности могла обескуражить любого. Но сильной стороной еретика была способность глубокой сосредоточенности на выбранном деле. Ум, приученный к строгой дисциплине, распознавал и отсеивал помехи. А ещё пристально вглядывался в пестроту ощущений в поисках системы и порядка. В поисках знака.
Человека легко заморочить, легко обмануть. Но в простых вещах и событиях мироздание всегда готово открыть нам истину - и порой повторяет намёки снова и снова.
Внезапно Сет заметил, что одно неосознанное впечатление отвлекает и раздражает его. Еретику не понравились слова одноглазого бородача, объединившего его и Фран, приписавшего им некую общность - и даже не из-за бесцеремонно додуманного характера этой общности. Самое неприятное - бородач был не первым. Капля за каплей падали в одну точку, требуя прислушаться наконец, обратить на что-то внимание.
Что, если правы все трое - одноглазый, призрак воронёнка, музыкант, - и Сет со змеёнышем действительно в чём-то похожи? Что может быть у них общего? Ещё недавно Сет не смог бы ответить на этот вопрос. Но сейчас, если допустить истинность свидетельства музыканта - а искренность ещё не гарантия истинности, но говорит, несомненно, в пользу, - то ответ до странности очевиден.
Сет ни на миг не поверил, когда услышал о том, что Фран любила старика. Но если сделать усилие и принять это утверждение за чистую, хоть и абсурдную правду, вся пирамида умозаключений незамедлительно обрушится - и потребуется возводить её заново.
Возможно, Фран и впрямь неповинна в смерти Учителя. Это не значит, что ей не придётся быть Змеем, - но говорит о том, что объявиться в башне она могла, ведомая не одним лишь адским промыслом, но и понятными человеческими чувствами. Каким-то невообразимым чудом старому еретику удалось достучаться до сердца, предназначенного носить в себе только тьму.
Что за силой владел Отец Великой Ереси, что за власть имел над людьми?
Он мёртв, но преданность его учеников навсегда останется с ними, свяжет вместе незримыми узами. Неужели исчадие мрака способно на некое подобие личной преданности ушедшему святому?
Что же творится в её голове?
Сет догадывался, что с момента, когда он заглядывал в сознание Фран, всё должно было сильно измениться. Не без его вмешательства. Но не только - вся расстановка сил решительно преобразилась. Всё указывало на то, что действия девушки не произвольны, а точно рассчитаны направлявшей её чужеродной призрачной сущностью, - вероятно, извергнутой той чёрной потусторонней бездной, которую еретику удалось распознать, но не пришлось запечатать. И всё же, там было что-то ещё. Вроде последней не сдавшейся башни в захваченном городе. То, что молило о помощи из глубины неспокойного разноцветного взгляда. То, что чтило память Учителя.
К нему-то и надлежало обратиться. Убедить. Вызвать к действию часть личности, что успела соприкоснуться с просветлённой человечностью Учителя - и сама того не ведая, способна противостоять любому бесовскому наваждению, любой сокрушительной магии.
И ещё одна мысль заслуживала внимания. Если Фран привела сюда месть - значит, и впрямь Роксахор посмел нанести обиду своему старому наставнику. Припоминая звериный нрав юного варвара, Сет не видел в таком повороте событий ничего уж совсем невозможного. Единственное - требовалась весомая причина заставить варвара забыть о благодарности. Если тот и бывал необуздан, то давно, в далёком детстве.
Прозревая роль Роксахора в сражениях Последних Дней, Учитель чтил интересы маленького дикаря и заботился о его благополучии. Правда, после смерти отца, тот редко появлялся в стенах монастыря, увлечённый новыми заботами, новыми ослепительными планами - и наставник взирал на них благосклонно. Но что-то же встало между ними?
В первый раз за всё время у еретика появилось смутное желание выслушать девчонку.
И тут же настал срок немедленно её остановить.
Со стороны казалось, что Фран едва подалась вперёд - а между тем, всё её тело звенело напряжением и внимание обострилось до предела. Каким-то краем сознания она замечала вредоносную возню у подножия башни, еретика, который неслышно приблизился и застыл за кромкой свода ниши, но сейчас это было не важно. Пристально всматриваясь вдаль, она жадно впитывала каждую черту, каждую подробность облика своего врага.
Роксахор был прекрасен - он словно искрился переполнявшей его энергией, необыкновенной силой, направленной в будущее, творящей великую судьбу. На всех вокруг лежал этот царственный отблеск. Кроме всадника, закутанного в чёрную одежду - тот выглядел тенью, фоном для золотого юноши на золотом жеребце.
Фран заметила, что удары сердца будто бы стали реже, и словно замедлилось происходящее вокруг. Посреди разговора с колдуном, Роксахор, склонившись в седле, потрепал, погладил шею коня, весело бросив животному несколько слов - кольчужная горловина при этом развернулась, раскрылась навстречу холодному ненавидящему взору Фран, - и, смеясь, повернул голову к собеседнику. Тонкая бармица, стекающая с золочёного шлема на плечи, больше не защищала молодую смуглую шею. Девичьи руки с нечеловеческой силой натянули крепкую тетиву.
Но за несколько тактов сердца до мига, когда с тетивы сорвалась стрела, случилось непредвиденное.
- Он ведь знал, - внезапно заговорил Сет - негромко, весомо, камнем роняя каждое слово - и ещё до того, как в сознание Фран проник смысл этих слов, она по одному лишь особому тону уже понимала, о ком идёт речь, - он всегда это знал - про ученика, который погубит учителя. Он сам, нарочно, вырастил его таким. Кто не остановится, кто доведёт Пустыню до Меды. Чтобы сразится со Змеем. Чтобы исполнилось лучшее из пророчеств. В остальных - ад и смерть.
И еретик был прав. Что-то похожее Фран слышала в монастыре - а потом не то, чтобы забыла - не успевала подумать об этом. Ей трудно давалось думать в последнее время.
Сет почти не видел её лица - угол левого глаза и штрих ресниц, - и где-то там, совсем неуловимо, что-то дрогнуло и изменилось.
Стрела из варварского лука вонзилась в атласную шею царского жеребца. Взметнулся веер, фонтан алой крови, окатив Роксахора и оказавшихся рядом. Животное упало на колени и медленно завалилось набок. Последнее, что показало волшебное зрение Фран - из-под низкого капюшона, не замечая поднявшейся суеты, неотрывно смотрел в её сторону чёрный колдун.
Надрывный отчаянный вопль огласил башню. Тони разрядил в белый свет самострел и выскочил на узкий каменный карниз, соединяющий бойницы верхнего ряда. В одном безумном рывке он допрыгнул до Сета и рухнул с ним вниз, вцепившись смертельной хваткой - как охотничий пёс, бесстрашно повисший на шкуре огромного кабана.
Фран, обессилев, привалилась к стене.
Некоторое время одноглазый задумчиво наблюдал катившийся прямо на него клубок дерущихся тел. Потом подскочил ближе и коротким ударом в ухо отшвырнул Тони в сторону. Потом повернулся к еретику.
- Но зачем? Адский ад, я не верил, что это возможно - но зачем ты ей помешал?
Сет облизал разбитые губы.
- Так надо. Долго объяснять, действительно надо. Прости.
- Чего там, не говори. Проклятье! Думаешь, что уже не во что не веришь, но перед самым приходом безносой вдруг понимаешь - всё-таки ждал, что лично к тебе явится посланец богов и объяснит - зачем это было. Считаешь, что ваши - в курсе? Еретики видят поле большой игры, а мы только лишние камни, что сметаются в сторону первыми?
Сет посмотрел с уважением.
- Ты смелый человек, не боишься правды. Хочешь увидеть посланца богов? Он там, за окном, горюет по лучшему другу. Тень за его плечом - бессмертный. Только они не настроены ничего объяснять. Они пришли сюда не за этим.
Дальнейшее будто слиплось в тягучий дурной сон. Словно внезапно иссякла способность людей совершать осмысленные поступки.
Воздух густел от дыма. Оглушённая, растерянная Фран спустилась вниз и теперь сидела на полу рядом с Тони. Робко отведя с его некрасивого лица спутанные волосы, жалостливо погладила по щеке.
Почти утративший человеческий облик одноглазый, злобно и презрительно оскалившись, раздавал последние стрелы врагам под самыми стенами башни, перемещаясь между бойницами нижнего ряда.
Сет сделал то, чего не должен был делать - мысленно обратился к призраку воронёнка с вопросом - что тот теперь скажет. И дерзкий знакомый живой голос сразу же отозвался в его голове: "А ничего. Того раза тебе пока хватит. Только знаешь - отошёл бы ты дальше к восточной стене".
Внезапно всем телом вздрогнул Тони, резко взвился, и, не успев как следует очнуться, снова ринулся на еретика. Тот отступил на два шага назад - а дальше падал, подкошенный, сбитый с ног раздавшимся взрывом. Снесло обращённую к городу стену башни. Сына строителя подбросило вверх, - на мгновенье мелькнуло белое, безумное, незрячее лицо - прежде чем кануло в развёрстую пасть жаркой тучи огня и праха.
Сет по-кошачьи вывернулся в падении и приземлился на четвереньки. Обернувшись, метнулся к застывшей на месте девчонке, вокруг которой выгнулась осыпающаяся кромка провала и, ухватив за плечо, рванул на себя. Освободившийся выступ каменного пола, отколовшись, обрушился вниз.
Послышался надсадный кашель кривого, а потом на удивление спокойный голос:
- А лаза-то больше нет. То и хорошо, что следов не найдут. Только бы парни успели уйти.
Сдавленно пискнула Фран, прижатая к груди еретика. Только тогда Сет заметил, что снова держит её в руках - почти как в ту ночь, когда лишь вмешательство потусторонних сил предотвратило расправу. Медленно, нехотя, он ослабил захват и отпустил непонятное существо, в котором лишь этим безумным днём разглядел какие-то человеческие черты.
Сквозь оседающую пыль били лучи закатного солнца. Как-то сразу стало понятно, что день уже клонится к вечеру, и оборона воротной башни, должно быть, закончится вместе с ним.
Последние защитники заворожено наблюдали, как из дымки проступают очертания Таомеры. Даже двое, которые были здесь чужаками, видели - никогда ещё город не был таким красивым. Серую штукатурку, маской покрывшую лицо бородача, пересекла извилистая красная полоса - кровила пустая глазница. Но по другой щеке тоже спускалась тёмная дорожка влаги.
Ополченец подошёл к краю и заглянул вниз. Пробормотал:
- Вот это всё - крошево, битый камень - пусть будет пухом тебе, наследник.
И тут же отскочил, едва не задетый стрелой.
Каменная кладка больше не защищала от обстрела, подходить к провалу было опасно.
Снизу доносились отрывистые команды. Вскоре стало понятно - приставные лестницы варварам всё-таки пригодились. Одноглазый растерянно смотрел, как над краем провала, словно рога, поднимаются их верхушки. Потом швырнул ставший бесполезным самострел, подобрал выломанную взрывом балку и, взревев, стал отбрасывать их назад. Но помогало это ненадолго.
Сет взял секиру, оставленную музыкантом. Первая показавшаяся над краем голова полетела вниз, но и Сет поймал плечом стрелу. Варварские лучники, похоже, не опасались задеть своих товарищей, взбирающихся по лестницам. Кому-то требовалось как можно скорее приблизить конец затянувшегося сопротивления.
Фран, недолго думая, снова взялась за лук. Теперь её не тревожили сомнения - она защищала свою жизнь, которая тоже чего-то стоила. Но и волшебные способности не просыпались. Впрочем, колчан опустел слишком быстро - или ей только так казалось: наливающееся краснотой закатное солнце уже зацепилось за потемневшие крыши города.
Расплавленное медное сияние лишило нападавших лиц, превратив в одинаковые ощетинившиеся железом смертоносные тени. Их число неотвратимо прибывало.
Фран подняла чей-то клинок, и теперь, не особо понимая, что с ним делать, стояла за спинами сражающихся мужчин. Еретик что-то крикнул на языке Пустыни. Отмахиваясь от врагов своей огромной дубиной, изумлённо прорычал одноглазый:
- Смотри-ка, мы нужны им живыми, - и упал, накрытый нахлынувшей тёмной волной.
И вскоре эта же волна ударила, захлестнула Фран, обдав лошадиным, дымным, звериным духом, звуком чужих голосов и звоном металла.
Теряя сознание - одно или сразу оба - Фран довелось заглянуть в промелькнувший перед её глазами случайный зазор между слоем грубой реальности и пустотой небытия. В пробившем космический мрак золотистом луче вели свой танец дивные создания. Призывно извивались унизанные браслетами девы в прозрачных покрывалах, самозабвенно закрывши глаза, на пухлых губах, одна на всех - жестокая и нежная улыбка.