Черт меня дёрнул написать эту статью. Даже не статью, а весьма инфантильное письмо, которое заканчивалось вопросом вроде "что же, граждане, делать, если учеба осточертела. Не лучше ли "пойти искать по свету"?". В редакции почему-то так не посчитали, и письмо напечатали. Наверное, их к тому моменту, как сейчас модно говорить, "достали" подобными памфлетами.
Кажется, тогда это была самая популярная газета с огромным тиражом. Читала ее вся страна. Еще та, большая страна.
В общем, стоя у киоска с пятью экземплярами своего творчества, я чувствовал, что мои мысли становятся достоянием миллионов.  
По сути, в письме я размазывал сопли, оплакивая несостоявшиеся надежды и прося население разрешить мне бросить свою учебу к чертовой матери. Правда, походя,  была задета довольно общая проблема: "а нужно ли вообще, делать то, что не хочется, и не будет ли это во вред и себе, и другим?"  И еще какие-то умные слова о выборе. Короче, народ завёлся. В редакцию полетели отклики. Сначала сотни, потом тысячи. Когда счет перевалил за три, редакторша позвонила и пожаловалась, что письма тащат мешками, и разбирать их уже рук не хватает.
Я приехал после института и принялся за чтение. Так и пошло: утром я слушал лекции, а вечером разбирал свою почту. Писали все. Молодые и старые, наивные и умудренные опытом. Писали студенты, служащие, военные, рабочие, колхозники, домохозяйки, пенсионеры. Растерявшиеся мне сочувствовали, сильные протягивали руку помощи, убежденные ругали на чем свет стоит и настаивали на немедленном исправлении. Через неделю голова моя трещала от пожеланий, советов и многочисленных историй по преодолению трудностей.  В итоге я отобрал десяток писем от тех, кто хотел что-то услышать лично от меня и там же, в редакции, надиктовал ответы. Но были еще два письма, которые я тихонько уволок домой, чтобы вчитаться как следует.
Одно было от студента из Баку, покорившее меня верой в торжество социалистического будущего. Позже он прислал мне фотографию, и я увидел открытое молодое лицо, нос с горбинкой, усики... То, что он писал мне, можно было смело помещать в любую тогдашнюю передовицу, и я как-то поддался его несокрушимой вере и стал отвечать ему примерно в том же духе. Из нашей переписки выходило, что все идет хорошо, а будет - еще лучше. "Любовь, комсомол и весна!" Виват!
Другое письмо было от девушки, ожидающей любви. Разумеется, в письме не то что прямых указаний, но и намеков не было, но почувствовал я это определенно. И ответил, конечно, потому что и самому этой самой любви недоставало.
Интересно, между прочим, а есть ли люди, у которых любви навалом, и больше уже не хочется? Но это к слову.
Пошли письма. Два-три в неделю. Появилась симпатия. Потом, влюбленность, и, наконец, страсть.  Пульс мой неизменно повышался, когда я подходил к почтовому ящику. Я предвкушал ласковое обращение, описание чувств, бережное прощание, обещавшее новые встречи. Влюбленность, как это часто бывает, дала мне новые силы. Я стал лучше учиться, с удовольствием ходил на занятия и неплохо сдал зимнюю сессию. О том, чтобы бросить институт, я уже  не помышлял. У меня был свой остров счастья, с вершины которого остальной мир смотрелся, как в сиреневом тумане. Я аккуратно складывал письма, написанные типичным женским почерком, круглым и ровным. В некоторых я находил засушенные цветы.
Все шло хорошо. Наша страсть разгоралась и грозила преодолеть разделявшее нас пространство. В конце весны от нее пришло письмо с рисунком. Это был автопортрет, выполненный простым карандашом. До сих пор он хранится в моем архиве. Совсем маленький, с ладонь. Оказалось, что она хорошо рисует. Настолько хорошо, что я не мог оторвать взгляда от ее больших глаз, изумительного по своим пропорциям лица и волнистых, спадающих на плечи, волос. Она напомнила мне Златовласку из детского диафильма.
Больше ждать я не мог. Мне нужно было увидеть ее, говорить с ней, трогать ее руками. Я купил билет и отправился в маленький городок на юге. Был май, и в Москве только-только появились зеленые листочки.  По городу гулял свежий весенний ветер. Он приятно перебирал мои волосы, когда я поднимался по трапу в самолет. Едва ли не в первый раз я оказался тогда в Ту-154. Я сидел близко к пилотской кабине и, помню, меня поразила тишина, с какой самолет набирал высоту. В общем, я был взволнован.
Она встречала меня в аэропорту большого города. Я спустился на поле, и ко мне подошла какая-то женщина. "Здравствуй!" - сказала она. И тут я понял, что это - другая, не та,  письма которой я перечитывал десятки раз, не та, с которой я мысленно разговаривал полгода, не та, портрет которой я вставил в свое портмоне.
Узнавание чужого произошло мгновенно. Мы не могли любить друг друга, не могли быть вместе...
Потом мы ехали в электричке, шли по вечерним улицам теплого приморского городка и расстались возле гостиницы. Обескураженный, я крепко проспал всю ночь.
На следующий день она зашла за мной, чтобы вместе отправиться на свадьбу к подруге. Подруга нашла суженого в двух часах езды, в сером, неуютном городе, покрытом угольной пылью. Пока мы тряслись в разбитом автобусе, я понемногу познакомился с ее друзьями. Это были приятные, веселые девушки и парни, просто смотрящие на жизнь и отпускавшие на наш счет игривые замечания. Поселили нас в какой-то общаге, напоили чаем и устроили в отдельной комнате. В этой комнате было три кровати и лампочка под потолком. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и легли спать. Я старался лежать очень тихо, чтобы не потревожить ее. В комнате было душно и пахло побелкой.
Утром за завтраком вся компания устроилась за одним столом. Публика веселилась от души, вспоминая приключения вчерашнего вечера с водкой и перепутанными кроватями. Девушки с интересом поглядывали на нее, как бы спрашивая "Ну как?".  Парни, не стесняясь, подмигивали мне, а один не выдержал, и подошел. "Как она? Путём?". "Все в порядке", - уклончиво ответил я.  Ответ был принят, как подтверждение ожидаемого, и народ успокоился.
Свадьба была бестолковой и шумной. В столовой того же общежития. Через полчаса после старта о женихе и невесте позабыли и занялись своими делами.
Когда дело дошло до танцев, я достал несколько своих кассет и устроил что-то вроде дискотеки. Публика была в восторге. Все плясали, как сумасшедшие. Она с кем-то танцевала. Я с кем-то танцевал. Потом с кем-то целовался под лестницей...
Она проводила меня до самолета, и я улетел.
Мы еще написали несколько писем, еще встретились как-то на вокзале. Я ехал в Пицунду с приятелем, и она специально приехала в большой город, чтобы двадцать минут постоять со мной на перроне. Через год или два кто-то сообщил мне, что она вышла замуж, и у нее родился сын. А может - дочь. Не помню.
Одному Богу известно, какие силы заставляют притягивать одну женщину и отвести руку другой.