Весной в электричке.

Ехал как-то раз инженер Котиков на работу в электричке. Обычное дело. В метро давка, а в электричке свободно. Хочешь - журнальчик почитай, а хочешь - подремли. Утро было теплое, солнечное, и настроение у Котикова - приподнятое. Посидел он у окошка, поглядел на улицу, а потом встал и начал прохаживаться по вагону. Ходил-ходил, и окажись тут у него в руках хозяйственная сеточка. Взмахнет он этой сеточкой - и подлетит, взмахнет - и еще выше. Воспарил аж под самый потолок, полетал немного и опустился. Ощущение - блеск. Петь хочется.
Вдруг смотрит - в уголке компания. Двое мужчин. Видимо, кавказцы. И женщина с ребенком. А женщина очень красивая, высокая и совершенно голая. Кавказцы хмурятся, вроде чем-то недовольны. Женщина явно им не родственница, а как бы в плену. Подходит к ней Котиков и говорит: "Хочешь полетать со мной?" Женщина встает, и оказывается, что Котиков ей по плечи. Груди у нее маленькие, тугие, бедра широкие, ноги стройные. Мадонна, да и только. Молодая мадонна, каких Котиков в музеях видал. Поцеловал он ее сначала в одну грудь, потом - в другую, взял за руку и взмахнул сеточкой. Летают они по вагону, наслаждаются, а кавказцы все больше хмурятся. Представил себе Котиков, каково ей будет, когда она к ним вернется, и говорит: "Давай убежим от них и будем летать по небу". "Давай", - отвечает она.
Опустились они на пол и побежали в соседний вагон. Кавказцы - в погоню. Видит Котиков - несдобровать, и кричит: "Беги вперед, я их задержу". Ну, а как их задержишь? Трудно. Котиков, конечно, ловкий: где дверью перед носом хлопнет, где пассажиров подставит. В общем, немного задержал. И дунул во весь опор - догонять свою подругу. Пробегает один вагон, другой, третий и видит - свернулась она калачиком в уголке и спит. "Надо ведь", - думает Котиков, - я стараюсь, жизнью ради нее, можно сказать, рискую, а она спит как ни в чем не бывало". Разбудил он свою женщину, открыл окно, взмахнул сеточкой, и на перегоне между "Курской" и "Каланчевской" взлетели они в голубое московское небо.
***
Порог жизни.

Вышло так, что жена химика Весёлкина оказалась в больнице, а сам он с тестем и тещей сидел с трехкомнатной квартире и не знал чем заняться. На душе было тоскливо. Весёлкин включил старый черно-белый телевизор и стал смотреть передачу. Только отвлекся он от своих невеселых мыслей, как пропал звук, и исказилось изображение. Весёлкин подошел к аппарату и с изумлением обнаружил, что с поверхности кинескопа стекают яркие огненные капли. Капли падали на деревянную полированную подставку, поджигали лак, а потом и само дерево. Весёлкин не догадался сразу отключить телевизор. Вместо этого он нагнулся к подставке, стараясь потушить очаги огня первым попавшимся под руку предметом.
Работая, Весёлкин не заметил, как вдохнул в себя несколько огненных брызг. А в результате, примерно через минуту, он почувствовал такую слабость, что напрочь потерял интерес к телевизору и на ватных ногах побрел в кухню. Там почти инстинктивно подхватил табуретку и сел около раковины. В тот же момент из его горла вырвался широкий темно-красный поток крови. Сознание Весёлкина замутилось.
Едва придя в себя, он понял, что случилось непоправимое: химический состав горящего экрана попал внутрь и разрушил легочную ткань. Весёлкин догадался, что это - конец, и всё-таки закричал: "Игорь Петрович! Вызовите мне "скорую"! Мне плохо!" Тесть ответил из комнаты неразборчиво, но по интонации можно было определить, что он собирается что-то предпринять.
Сколько крови выплеснулось, Весёлкин оценить не мог, зато после приступа ему стало чуть легче. Тело было очень слабым - еле-еле сидело, - но в голове прояснилось. Сидя на табуретке, он слышал, как тесть советуется с тещей, что делать. "Какого чёрта", - молча возмутился Весёлкин, - я же умираю..." Эта мысль захватила его. "Всё равно когда-нибудь придется, но почему так нелепо?" - горько размышлял он. Он ясно видел, что умереть придется сейчас, что "скорую" ему не дождаться. Да приезжай она хоть через пять минут, что они сделают с внутренним кровоизлиянием?.. Весёлкин вдруг отчетливо понял то, что многим, особенно людям его возраста и здоровья, просто не приходит в голову. Он понял, что смерть, несмотря на неизбежность, может быть качественно разной. Он понял, что умирает худшей из разновидностей смертей: прожив тусклую жизнь, не оставив детей, не написав книг и не посадив деревьев. Пустота стремительно наполняла его душу, вытесняя страх и крохи надежды...
Второй приступ оказался мощнее: кровь била через раскрытый рот в раковину, как из поливального шланга.
Тело Весёлкина еще мучилось в судорогах, когда сам он, закрыв глаза, уже несмело шагнул за порог жизни.