Аннотация: Все карты раскрыты. Оля с ясностью понимает, что счастье её осталось в Петрограде. Но как теперь спастись?
Глава одиннадцатая. Доброго пути!
Проснувшись затемно, Оля не могла заставить себя встать. Она долго лежала под одеялом, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Живот жгло и тянуло, болела шея, скула слева пылала, а все тело ныло, словно она упала с лошади. Как она покажется доктору?
"А может наоборот, пожаловаться Хендриксону, заявить на Андрея и остаться здесь навсегда? Но он мой муж, мы в чужой стране, да ещё и не совсем легально. Только расстрою Алана, да и всё. Нет. Ему нельзя ничего говорить. Ни про вчерашнее, ни про... Документы! Теперь я точно знаю, почему документы Жанны были у Андрея. Он убил, а потом пошёл к Жанниной тетке, чтобы компрометирующие его бумаги забрать! Вот кто был тот мальчик, приходивший за кисетом! Какой же ужас, в самом деле! А мы-то думали тётя Паша помешалась! И все эти пять лет он был с нами, не скрывался, и никто ничего не знал. Я ему так верила! Ах, Саша, Сашенька! Простишь ли ты меня?! А ведь всё могло быть иначе!" - и она снова разрыдалась, сожалея о том, как позволила себе думать о любимом.
Но одна мысль заставила моментально высушить слезы: "Да-да! Именно документы! Надо их передать отцу. И непременно все рассказать, что я знаю! Может они позволят отцу примирится с Александром, и тот поможет всё уладить. Хотя бы так вернуть Саше то, что вероломно испортил этот злой мальчишка!.. Который час, интересно?"
Оля подскочила и посмотрела в окно. Солнце копошилось за горизонтом.
Часов у неё не было, но по звукам снизу (скрипнули половицы на кухне, хлопнула дверца буфета, поблямкал умывальник, бухнула входная дверь) Оля поняла, что Андрей куда-то вышел. Как можно скорее она спустилась вниз, проскользнула на кухню. Сердце отзывалось в каждой пульсирующей вене по её телу.
В первую попавшуюся миску она ссыпала обрывки найденных писем, нашла муку и налила в стакан теплой ещё воды из чана на плите.
Решительности сейчас ей было не занимать, но чем проворнее она старалась действовать, тем больше совершала лишних движений: переставляла мешающие предметы с места на место, пытаясь перехватить нужное и взять три предмета в руки одновременно.
Наконец она сообразила, поставила пакет с мукой в миску с бумажками, и поспешила к себе в комнату, по пути заметив, что в столовой прибрано после вчерашнего, а ходики показывали почти девять.
Оля прикинула, что доктор обычно приходил к ним во время обхода. Около часа. И если из-за отъезда мужчины не сговорились по-другому, то у неё есть шанс успеть подготовить письмо и склеить документы.
Разложив на тетрадных листах таинственные бумажки, Оля, собираясь с силами посмотрела в окно. Солнце уже выбралось из озера и, запутавшись в колтуне березовых ветвей, висело низко. Шаря лучами по столу с Олиной работой, оно будто хотело спросить о чем-то или что-то подсказать.
В отличие от ночной головоломки накануне, сейчас дело спорилось. Сами собой искомые кусочки лезли под руку. Волнение, хоть и заставляло мелко дрожать Олины руки и ноги, но помогло сосредоточится на задаче. А может просто солнечный свет хорошо освещал стол.
Слабый мучной раствор загустел, и хоть был темнее и зернистее крахмального клейстера, по липкости ему не уступал.
От уголка к уголку стала собираться картинка письма. И через час получилось что-то похожее на промокший и грязный носовой платок с прорехой внутри.
Ещё через полчаса Оля таким же образом восстановила второй документ из более плотной вощеной бумаги меньшего размера. Это был тот самый выездной паспорт, выданный на имя Жанны Лонд с красивой закорючкой её личной подписи и гербовой печатью.
Когда высох "носовой платок", Оля поняла, что это письмо, адресованное какой-то Марте Полонской. Трудно было разобрать, но несколько фраз читалось чётко:
"Еду через неделю после выпус... (дальше не понятно) судьбу Оли с Сашей устрою, и меня в Петрограде больше уж ничто не будет держать"
"Увязался за мной капризный мальчиш... (снова не разобрать) Перов угрожает расправой! "
"Утешьте Андрея, как Вы это делали раньше, может злости в нем будет меньше"
И подпись: "Твоя верная подруга, Жанночка Л."
Здесь же оказалась и третья бумага, точнее записка, собрать которую из четырех обрывков не составило труда.
Почерком Андрея на ней было написано:
"Жанна, если не согласишься, я убью тебя!" - и больше ничего.
"Но разве этого не достаточно?! Это ведь улика!" - чувствуя себя Шерлоком с берегов Британии, Оля воодушевленно приступила сочинять письмо отцу.
"Дорогой папа!
Пишу Вам, а не маме, потому что не хочу её волновать. Я знаю, что Вы на меня уже не злитесь, потому что тревожитесь. А если и злитесь, то после того, что я Вам открою, точно перестанете.
Я обнаружила страшную вещь, но если подумать, то все произошедшее встает на свои места.
Прикладываю три документа, хранившихся у Андрея. Он хотел их уничтожить, но по стечению обстоятельств я их нашла и как смогла восстановила.
Папа! Андрей оказался очень! Очень плохой человек! Но обо всем по порядку!
Тут паспорт Жанны Лонд - оказывается Вызнакомы лучше, чем я думала, но поверьте, это тоже уже не важно.
Последнее письмо Жанны своей подруге Марте Полонской. Там неразборчиво, но возможно Вы сможете его прочитать. Хотя того, что легко читается мне было достаточно, чтобы сделать выводы.
Еще тут приложена записка, адресованная Жанне. Она точно написана рукой Андрея, я в этом уверена! Это его почерк.
Более того, папа, он мне сам признался! Это ужасно!
За меня вы не беспокойтесь, я в безопасности. Он меня любит и ничего мне не сделает. Это он тоже сам сказал.
Но я его, конечно, оставлю, как только доберемся до дяди Ивена. Возьму развод, чего бы мне это не стоило! Я не смогу с ним поддерживать отношения после такого!
Папа, прошу Вас, помиритесь с Сашей Точилиным, покажите ему переданные мной письма. Передавайте от меня привет и скажите, я помню о нем и сожалею, что не верила.
Попросите его помочь в Вашем деле. Он может! Ему точно известно, что на Вас доносы Андрей писал, он меня еще год назад предупреждал.
И знайте, Александр для меня полностью оправдан! Я все ещё люблю его, папа! Я сделаю всё, чтобы быть с ним рядом, даже если не получу от Вас благословение.
Ваша любящая дочь, Ольга"
Отложив карандаш, Оля почувствовала облегчение. Андрей все, ещё не вернулся, и она, запечатав письма в конверт, решила спуститься на разведку.
Чувствуя себя настоящим сыщиком, ей страсть как хотелось покопаться в его чемодане.
Вещи в кабинете отца он не оставлял, чемоданы и его саквояж хранились в закутке у входа, в бывшей комнате прислуги.
Ходики натикали половину первого.
Оля крадучись, как будто ее мог кто-то увидеть проскочила из столовой ко входу. И только она взялась за стальную дугу ручки, как рядом раздался настойчивый стук в наружную дверь.
Оля вздрогнула и резко отдёрнула руку, словно ее застукали.
- Олка! Это Алан! Открывай! - глухо раздавалось с улицы.
Но дверь не была заперта, Оля просто толкнула ее. Вошел доктор, и она кинулись ему на шею и заревела.
- Куколка! Девочка моя! Что с тобой?!
- Это так ужа-а-с..! Так ужасно, Ала..! - повторяла она те слова, которые ей хотелось сказать сейчас отцу, - Он жуткий чело...! - захлебываясь, сказала она. Пыталась набрать воздуха для следующей фразы, но тот с ревом выходил, и на окончания слов его хватало.
- Кто? Что случилось? - доктор отцепил дочь друга, как напуганного ребенка, и заглянул ей в глаза, - что с твоими глазами? Что у тебя на щеке?
Оля тут же успокоилось, ей совсем не хотелось рассказывать о вчерашнем. Ей было стыдно и гадко: "Разве можно о таком говорить мужчине? Тем более другу? Пусть даже он доктор и знает меня с рождения"
- Это я ночью лампу погасила и на лестнице оступилась, - с легкостью соврала Оля, соображая, как вообще ей рассказать о письмах Хендриксону.
Пока доктор сокрушался о неудобстве электрического освещения и о том, что керосиновый фонарь здесь надежнее, Оля прошла в столовую, Алан следовал за ней.
- Доктор Хендриксон, - остановила Оля причитания старика, - мне надо Вас просить об очень важной вещи.
Оля прошла дальше, к лестнице, быстро поднялась к себе и вернулась с конвертом.
В это время Алан нахмурился, выпрямился как-то очень по-офицерски, заложил руки за спину и чуть склонил голову в ожидании новостей.
- Вот, - она передала ему конверт, - У меня есть бумаги, которые необходимо передать обратно в Петроград, моему отцу. Там очень важная информация, касающаяся мужа. И он не должен ничего знать!
- И все же, ты мне больше ничего не хочешь рассказать?
"Расскажи ему! Расскажи хоть кому-то! Кто-то должен знать!" - шептал голос в её голове.
- У Андрея на руках кровь! - не удержалась от трагизма Оля.
Пожав плечами, Алан подытожил:
- Эти войны не оставили в стороне никого. Что ж сделаешь? Знал я самых порядочных и честных финнов, они оказались самыми жесткими лахтарями... Страшное время...
- Вы не понимаете! Ему было пятнадцать! И он убил мою подругу! - прикрикнула на доктора Оля за безучастность, глаза её были заполнены слезами.
- Это до Керенского что ли было?
- Да-да! Это ещё в шестнадцатом! И он всё скрывал. Так долго! Он умышленно, понимаете, умышленно, - на Олю напало возбуждение. Она размахивала руками, переставляла с места на место стул, дергала скатерть на столе, - Он задумал и совершил, и обвинили другого. А ещё на папу доносы писал.Из-за него, помните, я рассказывала? Обыски, фабрика, запрет на выезд?..
- Твой Андрюша? Такой славный малый! Вчера тихонько так сидел. В бюро ни тени злости, когда они решили твой дом на Карстилаярви забрать. Сама скромность!
- Вот и в этом врал!Мне он вчера совсем другое рассказывал... Но не в этом дело! Если бы я только могла, я бы сбежала от него! Он такой странный. Ненавижу его усы!
Оля затряслась всем телом, сжала кулаки и с трудом сдерживалась, чтобы не выпалить про изнасилование.
Алан пристально посмотрел на неё, взял за подбородок и повернул к себе её покрасневшее от злости лицо:
- Это не очень хорошо, что он столько скрывает, и его юношеские поступки говорят о нём дурное. Ты уверена, что этот синяк от лестницы.
Оля ничего не ответила, резко дернула головой и отошла в тень комнаты.
- Еще лет десять назад, я таких мужей скручивал в бараний рог и отвозил на совет. Разводов не давали, но сам лично я проверял, что в семье происходит...
Он отошёл к окну, минуту они стояли в тишине, слушая, как тикает время. Затем он убрал письмо во внутренний карман плаща, глянул на свои часы и сверился с циферблатом ходиков на стене. Те отставали на полчаса. Он подошёл и снял их. И пока подводил стрелки и заводил, деловито сказал:
- Так! Поезд, кажется, у вас в одиннадцать. Значит Уехать вам придётся часов восемь, не раньше. Сейчас ещё два. Я мигом в Виипури, беру коляску и вернусь за тобой, часам к пяти. Пускай он катится, куда хочет, я тебя не отпущу... Лучше даже не коляску, а таксо... - уточнил он чуть тише, и продолжил, ободряюще глядя на Олю, - У нас поживешь! Мама будет только рада. Как-нибудь устроимся!
Такое положение вещей Олю устраивало больше. Возможность остаться в городе детства, пусть даже без родителей, но с Аланом и его мамой, вызывала какое-то детское упокоение, ощущение надежности: "Хендриксон обо мне позаботится. Буду Папе письма слать. Потом спишусь с Александром, пусть решает, он ко мне или я к нему" - думала она, уже все решив наперед.
И провожая доктора в город, на пороге Оля задумчиво решала, надо ли из этого отсюда что-то взять из утвари к Алану. Ведь этот дом уже забрали.
В животе заурчало. Она вспомнила, что в буфете ещё есть копчёные сосиски, а она с утра ничего не ела.
Разожгла плиту, поставила чугунную сковороду, высыпала в неё все остатки из свертка, который привез в первый день Хендриксон.
Пока обед разогревался, Оля успела сбегать в свою комнату собрать несессер, прибрать постель и спустить вещи вниз. Уже чувствуя, как запах копченостей заполнил кухню и поднялся к ней на второй этаж, она успела переодеться в дорожное платье и теплое белье.
Окончательно спустившись вниз, она с ужасом поняла, что часть сосисок испорчено, аппетитный аромат сменился запахом гари, но сейчас её это не смущало. На часах уже было половина четвёртого.
Выбрав что-то боле-менее съедобное, она у горячей плиты насладилась вкусом свиного мяса. В Петрограде уже несколько лет они ели лишь рыбу, курицу и еще что-то, сложно распознаваемое, наверное, это была собачатина.
Зачерпнув кружкой теплой воды из чана, Оля запила острый обед и ощутила, что переела. Ещё через пару минут она пожалела, что так накинулась на эти сосиски.
Их запах стал ей противен, она поспешила вынести сковороду на улицу, и не сходя с крыльца, скинула горелые остатки в снег. Немного встряхнув тяжеленную посудину двумя руками, она и саму сковородку бросила следом. Та обидчиво зашипела, и в снегу образовалась темная прогалина.
Ручка двери после сковороды показалась Оле нестерпимо холодной. Да и в доме изрядно выстыло, плита не помогала. Оля надела ненавистное бурое пальто с рукавами из рыжей лисицы и рефлекторно пригладила их.
Её все равно знобило, она чувствовала, что ноги ледяные. Только она забралась на диван и замотала ступни пледом, как услышала за поворотом фырчание автомобиля.
"Алан!"
Она вскочила обратно в войлочные туфли, добежала до чемоданов и вместе с ними потащилась в сени переобуваться.
Открыв входную дверь, она увидела пробирающегося по нечищенному снегу Андрея.
В лицо дунул сырой холодный ветер, проскользнул под расстёгнутый воротник и сковал дыхание.
- Оленька, дорогая, ты уже собралась? Обожди минуточку, я свои торбы вытащу...
Оля захлопнула перед ним дверь и отошла к горячей плите. Прижавшись животом и руками к теплому дымоходу, она закрыла глаза. Ей было не согреться, а горячий кирпич только сильнее давал почувствовать холод внутри неё. Внутри этой темноты закрытых глаз.
Оля слышала, как Андрей хлопнул дверцей чулана, затем с шумом оттащил Олины чемоданы, и она с ужасом ждала, что вот сейчас он придет за ней.
"Я никуда не пойду! Он меня не отцепит от этой печки. Через час придет доктор, и я уеду с ним"
- Оля, нам так повезло! Смог выменять наши билеты на другой поезд, он не будет останавливаться до Хельсинки и оттуда до границы. Очень удобно! Экономим почти четыре часа. Но билеты во второй класс, к сожалению. Ну ничего! Зато не стоя в трамвае, правда же?!
- Я никуда с тобой не поеду, - тихо прочеканила Оля.
Андрей подошел к ней ближе, взял за руку и посмотрел в глаза.
- Оленька, такое как вчера больше не повторится, - он поцеловал ей руку,- я был пьян... - аккуратно сдвинул светлую прядь волос с темного пятна на щеке, и попытался поцеловать туда.
Оля отшатнулась и проговорила громче:
- Я никуда с тобой не поеду!
Андрей подошел, вновь взял за руку:
- Ты моя жена. И сделаешь все, что я тебе скажу, - он сдавил костяшки её пальцев так, что болезненный спазм пронзил от них все тело, и повинуясь боли оно само изогнулось, - сейчас ты садишься в машину и сидишь там паинькой, иначе я сверну тебе шею, - он подхватил теряющую равновесие жену и помог пройти к дверям, - где твои валеночки? Одень сразу, а то в снегу ботинки промочишь...
Олю стало мутить и даже свежий воздух не помог. Спустившись по крыльцу, она увидела выброшенные сосиски со сковородкой и её вырвало.
- Господи! Ты чего это! - вскрикнул Андрей, отскочив, - не вздумай блевать в машине! Или чего хуже, в поезде!
Оля хотела сесть прямо тут в снег. Сейчас на неё навалилась такая слабость, и в пальто вдруг стало нестерпимо жарко. Андрей снова подхватил её и прислонил к столбику крыльца.
Пока Оля боролась с туманом в голове и решала, как ей задержаться на час, Андрей закрыл дом на два оборота и оставил ключ в замке.
- Мы так договорились с инспектором, - пояснил он на вопросительный взгляд.
Он вел её до машины. В тяжелых валенках Оля с трудом переставляла ноги.
- Ну быстрее же! Нам ещё ехать полчаса! - он подталкивал и тащил, пытавшуюся упираться жену, - тебе не стыдно, на глазах у шофёра такие выкрутасы устраивать?
Олю одолела болезненная икота.
Открыв ей дверь в салон, Андрей участливо спросил:
- Дорогая, тебе больше ничего не надо? - а водителю пояснил, - Приболела, бедняжка. Столько нервов перед дорогой!
Он усадил её рядом с саквояжем, аккуратно снял с валенки, стряхнул снег и поставил рядом.
Сам сел спереди, с водителем.
Машина, пробуксовав в мокром свежем снегу, дернула с места.
В маленьком стекле брезентовой спины автомобиля от Оли удалялся её дом. Пряничный домик её детства.
Повалил снег, и крупные хлопья закрывали от Оли её родной город. Лепёхи слипшихся снежинок образовали белую стену вокруг таксо.
В машине было сыро, пахло кислым. Протертые сиденья, укрытые дерюгой не спасали от холода и ухабов. От тряски разнылся живот, голова, будто чужая, озиралась на непослушное Олино тело и нереальную картину происходящего.
На подъезде к темному своду вокзала, Оля даже застонала, так чувствительна для неё оказалась брусчатка.
- Ты чего? Опять тошнит? - спросил Андрей, - уже приехали.Подожди минутку, я тебе помогу выйти.
Он заботливо открыл дверь, подал руку. И всё то время, пока шофёр передавал чемоданы и другие пожитки носильщику, Андрей приноравливаясь, вытаскивал Олю из машины.
Наконец он не выдержал и прошипел ей на ухо:
- Думаешь, я не понимаю, чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы я тебя тут бросил! А ты побежишь с прискоком к своему доктору, да? - он больно сдавил её руку под локтем, - вылезай, стерва, а то при всех получишь оплеуху на другую щёку, - а громче добавил, - Бедняжка! Сейчас в кафетерий зайдем, тепленького попьешь, полегчает...
На самом деле Оле было уже все равно, она хотела просто скрутиться калачиком где-нибудь в теплом месте, чтобы её не трогали. Образ Алана стал таким же далеким и призрачным, как и все остальные хорошие люди в её жизни. Были ли они? Или приснились?
У вокзала было шумно, сквозь пелену снега, слышались неразборчивая болтовня, скрип, стук, скрежет металла о метал, надрывные вопли паровоза.
Проходя по центральному залу, Андрей не завернул к стойке буфета, а провел жену мимо, и усадив её на скамейку в самом темном углу, сказал:
- Не вздумай прятаться от меня!
Оля и не думала, она была рада, что вокруг стало теплее. Её все равно знобило, но она уже стала привыкать к этому, лишь бы не трясло.
- Можно мне попить? - робко попросила она.
- Сейчас некогда, дорогая, возьмём в вагоне, - ответил Андрей, удаляясь в сторону смотрителя.
Оля сидела с закрытыми глазами, обняв свой несессер. Любая мысль вызывала у неё боль, и смирившись, она старалась ни о чём не думать. Слушала гулкие шаги пассажиров, свист носильщиков, перекатывание тяжелой тележки по плитам вокзала. В закутке буфета шипела кофеварка, финский язык сливался со шведским в одну певучую колыбельную...
Неизвестно через сколько вернулся Андрей.
- Спишь? А ночью что будешь делать? - он взял свой саквояж и Олин несессер, - давай-давай, поднимайся. Уже на перроне смотритель свистел, не слышала, что ли?
- Я никуда с тобой не поеду, - пролепетала Оля, но Андрей держал её за руку и у неё не было ни сил, ни желания сопротивляться. Глаза сами собой закрывались.
С трудом перешагнув пропасть между перроном и площадкой тамбура, Оля прижалась к распахнутой внутрь двери.
- Проходи вперед! Не задерживай! - скомандовал ей Андрей. За ними уже столпилась целая очередь.
Купе было более, чем скромное. Но главное здесь были кровати и было тепло.
Как только Оля подошла к своей койке, она тут же отключилась.
Сознание вернулось к ней вместе со звоном вокзального колокола. Тут же она почувствовала, что поезд тронулся. Тяжело проворачивая маховики, он натужно скрежетал и дергал вагоны.
Мимо рядов купе пробежал вожатый повторяя на разных языках, в том числе и на русском: "Приготовьте билеты, документы, визы..."
- Ну что, очухалась? Я уж хотел врача искать, - сказал Андрей, натирая сонные глаза, сняв очки.
- Душно! Здесь очень душно!
- На тебя не угодишь! То холодно, то пить, то душно... У тебя такое часто? Это нервное, что ли? Так успокойся! Я тебя не трону... Хм... Пока... - он ехидно ухмыльнулся, вернув очки на сморщенный нос.
Оля старалась не смотреть на него. Его вид вызывал у неё гадкое ощущение, близкие к рвотным позывам. Она решила уйти в тамбур. Там должно быть свежее и нет таких близких бурых усов со слюнявыми губами.
Как только она встала, он спросил, куда, и пошел следом.
За дверями вагона действительно было чуть свежее, но уже накурено.
Неожиданно вокруг все загрохотало, будто они оказались в медном котле, поезд медленно скользил над темными водами Салакалахти, а слева в окне, за заливом, подмигивал огнями Виипури-Выборг. Такой новый и такой древний!