-Горка, завтра мне надо в степь, за сеном. Поедешь подсобить.
- Пап, возьми Женьку. Рука болит.
- Дурак ты Георгий. Кто тебя просил в драку лезть? - Поедешь! От Женьки толку нет.
Поутру встали рано. Прошедшим днём таяло и дороги внутри посёлка раскисли. Ночью подморозило, да и в степи ещё лежал снег, поэтому лошадь была запряжена в сани. За селом стало меньше трясти. Лошадке стало полегче. После зимы весь скот бывает слабым, впрочем, как и люди.
Гора пытался задремать - ночью спал плохо, снилась какая-то дрянь.
Яков Андреевич Жилин управлял лошадью и был погружен в свои думы. Вроде все с отправкой Георгия в Армию решил, но на сердце всё равно было тревожно. А что может случиться?- задавал он сам себе вопрос. К военкому на дом ходил. Он обещал в первый же весенний призыв отправить сына. С начальником милиции тоже всё обсудил. Разговор при этом был неприятный. Не хотелось, Андреевичу вспоминать, но всё-таки копаясь в памяти хотел убедить себя в том, что начальник не обманет.
- Андреевич, ты в милиции с 27-го? - спросил он
- Да, с 27-го, - ответил и тяжело вздохнул Яков.
- А я с 37-го. Яков Андреевич, это я к тому, что и ты меня знаешь, и я тебя! Как говорится, не один пуд соли вместе съели. Как же так? Почему? Когда твой Горка устраивал драки со своими сверстниками - это одно. Никто не жаловался, заявлений не писал - сходило с рук. Хотя предупреждал я его не один раз. Ты вспомни: твоего старшего Анатолия тоже ведь убили в драке начавшейся как обычная вроде бы потасовка, но потом переросшей в поножовщину.
Некстати полковник милиции напомнил о Толе - у Андреевича сжалось сердце.
- Марат Калиевич, я всё знаю. Всё понимаю. Я виноват - научил на свою голову драться Горку. Но не думал, что он так втянется в это дело. ...Ты мне помогал. Помню. Ценю. Помоги ещё раз... Я с военкомом договорился. Сделай так, чтобы он успел в Армию уйти.
- Как в Армию - ему же нет восемнадцати?
- В июне стукнет. Я с военкомом договорился.
- Вот сука военком. Вляпается - ордена не помогут!
- Марат Калиевич это я тебе по секрету. Мзду военкому не давал. Не имею привычки, да и не из чего... Он чисто по-человечески обещал помочь.
- Вот видишь Андреевич, - продолжал начальник - все тебя уважают в посёлке, а твой сын...Как он мог руку поднять на человека годящегося ему в отцы? На фронтовика?- сам знаешь, как это дело можно раскрутить - таких статей можно навешать. В стране траур, у всех советских людей такое горе. А Жилины в это время фронтовикам-односельчанам морды бьют...
- Калиевич, ты же знаешь, Грач - сволочь!
- Сволочь - понятие не классовое - за это к стенке не ставят. У него награды боевые, а у тебя что? Я знаю всю твою историю. Верю тебе. Но грудь твоя, в отличие от этого бандеровца, как и совесть чиста.
Опять о медальках! - сказал про себя и сжался Яков Андреевич. Но сейчас лучше помолчать.
Начальник говорил долго. Временами переходил с русского на казахский. Андреевич хоть и говорил плохо, но казахский язык понимал сносно. Все претензии Марата сводились к поведению Георгия: он частенько оказывался инициатором уличных драк.
Эмоциональную речь начальника с тяжёлым сердцем Андреевич выслушал. Возразить было нечего - полковник был прав.
-Ладно, Яша, иди! - начал закругляться он - Но всё-таки постарайся с Грачом уладить. Знаю, что он гордый, принципиальный. И жена его к тому же тварь ещё та. Но ты попробуй помириться. Заберёт он заявление - мы тоже будем без претензий. В противном случае долго такая ситуация не продлится. Армия действительно для твоего сына шанс на спасение. Неизвестно как ещё в стране всё повернётся.
-Балбеса своего пошлю.... А возможно и вместе пойдём на поклон,- сказал Яков вставая.
Уходя, у порога обернулся:
- Марат Калиевич, сена осталось меньше, чем на неделю, надо в степь ехать, пока дороги нормальные...
-Послезавтра, в понедельник, с утра и поезжай. Но не забудь - начальник повернул голову на огромный портрет в траурной рамке, висящий за его спиной - в 12 часов по Москве...
- Да, конечно..., - понимающе закивал Жилин.
...Георгий к Грачу идти отказался. Яков спорить не стал. Ничего,- подумал он, - пойдёт как миленький. Надо просто переждать пару дней - и он успокоится, и я, а самое главное Грач возможно смягчится.
...Впереди замаячила скирда. Прошлой осенью соседний совхоз заготовил сена много. Казалось, что хватит не на один сезон. Но вот пришла весна и от нескольких самых близлежащих скирд разбросанных по большой степи, осталась одна. Если и она закончится до конца зимнего сезона, - подумал Андреевич, - придётся туго. Другие скирды в три раза дальше.
- Сено конечно слежалось, дёргать будет тяжеловато, - сказал Яков. Горка открыл глаза, но слов отца из-за встречного ветра не разобрал
Начали грузить. Молчали. Каждый думал о своём. Горке приходилось напрягаться. Подавал со скирды, при этом боялся сломать вилы - запасных не было. Андреевич раскладывал на санях. Работали слаженно, понимая друг друга без слов. Рука болела, но Горка виду не подавал. Отец вряд ли выразит сочувствие, скорее в очередной раз обматерит.
- Бедная лошадь, - подумал Георгий - опять отец нагрузит больше положенного. Но ничего не поделаешь. Никто за него эту работу не сделает. В общей сложности двадцать два года, изо дня в день отец обслуживал милицейских лошадей. В этом году кажется их количество увеличили до двух десятков. А куда ещё отцу податься с четырьмя классами образования? Слава Богу знает массу, расстояния и деньги считать умеет. Что ещё ему для жизни надо? Временами Георгий задерживал взгляд на отце - восхищался его недюжинной силой. Бывало, что из-за нехватки лошадей он сам впрягался в повозку. Косил и возил за 5 километров камыш для отопительного сезона. Отец был сутул, с длинными большими руками, среднего роста. Пятый десяток лет, но на лицо - глубокий старик. Война, плен, вечная нужда, наложили свой отпечаток. Когда в 46-м вернулся домой, ему не было и сорока, но уже тогда он был полностью седой.
Отец отставил вилы, достал из кармана...часы. Часы?!
-Пап, откуда у тебя часы? - не удержался Георгий.
-Взял у друга! - тихо, почти сам себе ответил Яков Андреевич.
Горка, хотел спросить: зачем ? - но потом вспомнил - сегодня похороны. Впрочем, об этом он и не забывал. Такое не забудешь, просто думы о своём так постоянно давили на мозг, что всенародное горе как-то немного отодвинулось на задний план. С 5-го марта был объявлен траур. Люди вели себя по-разному. Многие плакали. Бабы, и даже мужики. Все боялись неизвестности. Что же с нами теперь будет - на кого он нас оставил? - причитали старухи.
Горка узнав о смерти Вождя тоже испугался. Впервые будущее для него стало неопределённым. Но мужественный вид отца - постепенно вернули молодого человека в более-менее стабильное состояние. Хотя тревога полностью не исчезла.
...Андреевич плюнул в ладонь - затушил папиросу и выбросил её.
- Ещё полчаса!- сказал Георгию. И оба снова принялись за работу. Теперь уже отец чаще вытаскивал часы - боялся пропустить момент. Наконец он с силой воткнул вилы в сено
-Всё. Время! - сказал как можно громче, глядя на сына.
Георгий продолжал копошиться: хотел ещё пару навильников сбросить.
Яков на сына рявкнул матом. Георгий вздрогнул. Отбросил вилы. Быстро съехал со скирды. Встал смирно рядом с отцом. Яков Андреевич снял шапку. Седые волосы торчали в разные стороны и были мокрые от пота. Отец метнул взгляд на сына - сын понял, тоже снял шапку. Склонили головы. Отец уставился на часы. Георгий заметил - было почти два часа местного, исподлобья окинул взглядом горизонт. Ровная, местами открывшаяся от снега степь: ни домов, ни людей, ни скота. Ничего. Казалось, что на всей Земле из живого - он, отец и старая милицейская кляча. Ветер дул порывами. От этого сено в скирде посвистывало.
Свою жизнь Яков Андреевич не отделял от жизни страны и естественно от жизни Вождя. И вот теперь Его не стало. Настал момент подвести итоги. Как он жил все эти годы? Как будет жить дальше? Иногда проскальзывало в мозгу - а могла ли его жизнь сложиться иначе? А как иначе? Без Сталина что ли? А это уже крамольная мысль, об этом не то чтобы вслух, даже думать опасно. Нет, нельзя эту тему развивать - словно жирную точку поставил в белом листе бумаги Яков Андреевич.
...В 17-м, когда ему стукнуло десять лет - семья осиротела. Отец пропал без вести. Мать после тяжёлой болезни умерла. Яшка был самым младшим в многодетной семье Жилиных. Братья были намного старше, у всех семьи - для Яши места в них не нашлось. Выбор жизненного пути был невелик - подался в батраки. В основном нанимался ухаживать за скотом: коровы, лошади, верблюды... Труд любил, обладал природной физической силой уже в малом возрасте. Хозяева ценили его за исполнительность и аккуратность. Яков был сыт, обут и одет. Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Яков Жилин менял хозяев и углублялся всё дальше, в степи, кочуя из одной казачьей станицы в другую. Каким-то образом политические катаклизмы обошли его стороной. Ни красных, ни белых не видел. В 20-летним возрасте встретил девушку из зажиточной семьи. Будущая тёща видеть голодранца в своей семье не пожелала, попросту выгнала жениха с невестой из дома "на вольные хлеба". Яков взял свою Марию и переехал в очередной раз - лишь бы подальше от новой родни. Поступил в милицию, делать то же самое, что он до этого делал - ухаживать за лошадьми. Поселились в казённой мазанке, на треть вросшей в землю. Мария тоже пошла работать. Появлялись дети. В 28-м Женя, в 32-м Толя, в 35-м Горка, в 37-м Татьяна. Юлечка родилась в 1938, но долго не прожила. Годы были очень трудными. Особенно запомнились 32-й и33-й годы. В 33 стало совсем невмоготу. Отпросился с работы и отправился пешком за 100 с лишним километров до ближайшей железнодорожной станции. По слухам там жила старшая сестра Марии. Вроде работала она на каком-то продовольственном складе. Передвигался ночами, днём прятался. В степи было очень опасно. Жизнь человеческая мало чего стоила. Нашёл родственницу. Особой радости от непрошенного гостя она не испытала - своих забот хватало, но перед расставанием всё-таки сжалилась: дала полмешка муки. Обратный путь был ещё более опасен, за муку могли б убить, не задумываясь.
Растягивали запас муки как могли. Семья выжила. В 41-м ещё одна беда. Некоторые работники милиции пошли добровольцами. Якова призвали летом 1942-го. Сразу на Сталинградский фронт. На пятерых дали один миномёт и одну винтовку - назвали это всё миномётным расчётом. Снаряды и патроны быстро закончились. Попали в окружение. Застрелиться было нечем. Да собственно об этом в тот момент никто и не думал. Мысли о семье заставляли Якова искать шанс на спасение. Потом долгие годы плена. Там тоже пришлось работать. После войны некоторое время находился в зоне контролируемой французами. Они заставляли прислуживать какому-то фермеру. А фермер был жмот - толком не кормил. . Яков доил коров. После дойки, раскладывая сено, улучив момент, когда никто не видел, отсасывал из вымени не сцеженное до конца им самим молоко - посуды под рукой не было. Потом пришли американцы. Агитировали не возвращаться в Союз. Ради чего выжил?!- пусть будет, что будет - без семьи жить не смогу, - думал Яков, хотя некоторые товарищи поступили иначе. Яков Жилин давно перестал осуждать людей. Библейская заповедь "не суди" - была выстрадана самой жизнью.
Родина встретила "ласково" - прямым ходом в карагандинские шахты. Год тяжёлой работы. Одно радовало - не лагерь. Жил вольно. Даже успел сойтись с женщиной. По возвращению, иногда в пьяном бреду, вслух произносил её имя. Мария пыталась поначалу ставить ему измену в упрёк:
- Кобель окаянный. Говорила мне мама: не выходи за голаха*!
Яков по-трезвому отмалчивался, а по-пьянке бывало, что и гонял Марию. Скрипел зубами:
- Поганый у тебя язык, Машка!
Осенью 1946 года, за хорошую работу на шахте Яков Жилин получил отпуск. В своём посёлке сразу явился в милицию. Бессменный начальник Марат Калиев, тогда ещё майор милиции, встретил хорошо. Расспросил всё подробно. Разговаривали долго. Сказал на прощание:
- Отдыхай пока, Яша!
К концу отпуска Яков снова зашёл отметиться. Начальник был весел:
-Курдас*, с тебя магарыч. Звонил в область, а оттуда в свою очередь связались с Карагандой. Везде согласны, затребовали лишь характеристику на тебя и прочие бумаги. Пакет уже отправили. Оставляем тебя. Приступай к работе.
Комок к горлу подкатил - еле сдержал себя тогда Андреевич, чтобы не расплакаться. Он просто устал. От войны, от плена, от скитаний, от нужды. Хотелось просто работать и жить. Быть с семьёй, радоваться жене, детям, воздуху, небу... В общем - свободе. А ещё лошадям - он по ним тоже соскучился.
Потекла своим чередом послевоенная жизнь. К концу 40-х почти обо всех односельчанах были статистические данные: кто уцелел, кто погиб, кто пропал без вести. Но семьи продолжали ждать своих кормильцев. Надеялись...
В 1952-м в семью Андреевича пришла беда. В драке убили среднего сына Толика. Убийца - бывший уголовник, пытался ухаживать за красавицей Татьяной - единственной дочерью Якова. Анатолию это не понравилось. Хотел оградить свою несовершеннолетнюю сестрёнку от назойливых притязаний бандита. Дело закончилось трагически.
А за два года до этого произошло ещё одно событие. Конечно же, для Якова не такое страшное по сравнению с гибелью сына, но всё же внёсшее в его жизнь некий элемент тревоги. В посёлок вернулся Василий Грач. Его солдатскую гимнастёрку украшали медали. Рассказывал односельчанам, что хотел остаться на родине предков, в Украине, но не смог, потянуло туда, где прожил большую часть жизни.
Грача в посёлке не любили, поэтому к его рассказам относились с подозрением. Некоторые говорили, что он воевал на стороне бандеровцев, кто-то говорил, что Грач после войны сидел в тюрьме.
Вскоре Яков случайно повстречался с ним. Васька был навеселе:
- Приказ Љ270 Верховного Главнокомандующего помнишь?- сказал он даже не здороваясь с Яковом.
Перед Жилиным стоял плюгавенький человечек. Соплёй можно перешибить, - подумал Яков, - а жёлчи в себе носит больше своего веса. Сколько же лет не виделись, - Андреевич посмотрел ему в глаза - десять? Или больше? Да и собственно не важно - кто он мне: друг? брат? сват?
Грач прищурив один глаз, смотрел на Якова снизу вверх и гонял папиросу языком из одного угла рта в другой.
-Здороваться прежде надо! - сказал Андреевич, развернулся и пошёл прочь. Понял, что добром, так неприветливо начавшаяся встреча не закончится. Набить морду очередной сволочи повстречавшейся ему на пути было незатруднительно. Сколько раз ему это приходилось делать. Но Андреевич лез в драку очень редко. Только когда ему реально угрожали.
В данном случае Яков понял, куда клонил Грач. Он хотел попросту унизить Жилина. Обвинить предателем, добровольно сдавшимся в плен. Ну что ж, - подумал Яков, - Мало ли в жизни меня унижали?! Вытерплю, не убудет. Посадят ведь, запросто. Хватит видеть мир через решётки и колючие проволоки. Насмотрелся.
Андреевич после этого случая стал избегать Грача. Но посёлок небольшой, не спрячешься. И при каждой встрече Грач, особенно если бывал пьян, не упускал возможности поиздеваться над Яковом.
Как-то в выходной день, вечером Андреевич сидел на скамейке около дома, курил. В конце переулка заметил Грача. Он был не один. Яков хотел встать и уйти, но понял, что троица подвыпивших мужиков его заметила. Вроде бы даже окликнули. Всё равно будут в окна стучать, вызовут, - подумал он и решил остаться. Достал ещё штуку "Севера" - закурил снова.
Подошли. Стрельнули папирос. Грач завёл свою старую пластинку: предатель! Двое спутников поддакивали. Видимо Грач их хорошо угостил, - подумал Яков.
Обстановка накалилась. Яков понял, дело идёт к драке. Но двое собутыльников, к счастью утащили Грача от греха подальше. Знали Якова много лет - доведут - всем не поздоровится.
Жилин пошёл к другу - напился. Пришёл домой - его трясло. Дома был один Георгий. Впервые за много лет Яков стал рассказывать сыну о войне, о годах плена. Сын молча, с большим интересом слушал невесёлый рассказ отца.
- Они меня замучили, - сказал Яков к концу долгой беседы, жадно затягиваясь папиросным дымом- но я не предатель. Утеп Султанов,- ты его знаешь сынок, - был со мной в миномётном расчёте. Вместе в плен попали. Жив он и поныне - пусть у него обо мне спросят! Из Германии немало со мною людей в Советский Союз вернулось -интересно очень - пусть у них спросят! Сам я об этом по многу раз на допросах рассказывал. Последний раз начальнику милиции. Ему уже так, в личной беседе. Больше рассказывать и доказывать ничего не хочу. Чувствую, что люди смотрят на меня и видят приказ 270. Попросту не верят!
- Да, человек должен отвечать за дела свои. Если я и был в чём-то виноват, то за всё ответил сполна. Доля моя незавидная. Больше всего в жизни меня убивает несправедливость! - Яков глубоко вздохнул и пошёл пошатываясь спать.
Георгий верил отцу безоговорочно. Не было на его памяти ни одного поступка отца, за который ему было бы стыдно.
А обидчиков Горка готов был растерзать. При случае любому из них врежу, - думал он - особенно Грачу.
...6-го марта 1953 года, в пятницу вечером, семья Жилиных разбрелась - кто куда. Ни у кого не было желания разговаривать. Атмосфера траура была гнетущей. Казалось, что негде было от неё спрятаться. В поселке было так тихо, что стоял лёгкий звон в ушах. Георгий ходил по двору, наслаждался морозным воздухом, в котором чувствовалось дыхание надвигающейся весны. Отец вышел за ворота, покурить. Через некоторое время Георгий услышал разговор. Узнал: Грач! - метнулся к саманному забору. Присел, затаив дыхание, прислушался.
- Яшка, а ты в атаку ходил? "За Родину! За Сталина!"- кричал? - услышал Горка отчётливо пьяный голос Грача.
- Не довелось, Не успел... - ответил Яков Андреевич.
-У-у. Не успел он. Ну хоть при виде фрицев обосраться получилось? А вот мы сегодня собрались, фронтовики настоящие, - продолжал пьяным голосом ненавистный Грач, - Помянули Великого Сталина. Ну а ты конечно Яшка, вражина , рад, что Верховный умер. Но запомни: приказ Љ227 из истории не выкинешь. Как слова из песни. Вешал небось людей в лагере?
Дальше слушать Горка не стал. Он почувствовал, как его глаза налились кровью. Дёрнул со всей силы калитку, сделанную из каких-то гнилых дощечек - она отлетела в сторону и рассыпалась. Два шага было достаточно, чтобы оказаться в зоне досягаемости до морды Грача.
- Получай, паскуда! - прошипел Георгий вкладывая в удар всю свою силу. Никогда никого с такой злобой не бил. Грач с каким то подлётом упал. Взвыл диким голосом. Горка набросился на него. Успел нанести ещё несколько ударов лежачему. Сзади его схватил отец, стал оттаскивать, Горка смог ещё и пнуть Грача. Откуда ни возьмись, сбежались соседи. Грач очухался - был весь в крови. Прибежала его родня - сыпали проклятиями и угрозами в адрес всей семьи Жилиных. Кто-то успел сообщить в милицию. От злобы и невозможности действовать Горка впал в какое-то непонятное заторможенное состояние. Пришёл в себя только в камере. Правая рука была поранена - болела. Наутро 7-го марта его привели в кабинет начальника милиции. Следом за Горкой зашёл отец. Для Жилиных состоялся неприятный разговор. Дальнейшую перспективу для Георгия главный милиционер района предсказал безрадостную. Но всё же держать в камере не стал.
- Иди Жилин пока домой. А мы с твоим отцом ещё побеседуем,- сказал он.
Вечером этого же дня Георгий должен был крутить кино, но в связи с трауром все мероприятия отменили.
Горка после школы работал на кинопередвижке. Ездил в тёплый сезон по совхозам и чабанским точкам на верблюде, а ещё в течение всего года по субботам ставил кино в сельском клубе. Отец потребовал никуда из дома не отлучаться:
- Опять во что-нибудь вляпаешься. Сиди дома...
...Яков почувствовал озноб. Глянул на часы. Минуты молчания затянулись много больше положенного. Нахлобучил шапку. Георгий смотрел куда-то вдаль и тоже был отвлечён от реальности...
- Давай быстро перекусим и надо спешить - дорога длинная, - сказал Яков.
Возвращались пешком. Отец вёл за поводья лошадь. Горка плёлся сзади с казённым милицейским ружьём на плече.
Темнело. Стало холодать. Как бы снег не пошёл, - забеспокоился Горка,- степь коварна своей непредсказуемостью. Погода здесь обманчива даже в апреле, когда обычно наступает тепло. Степь оживает. Люди переходят на летнюю одежду. Но не дай Бог человеку несведущему обмануться, поверить погоде и пуститься в дальнюю дорогу без тёплой одежды. Есть у казахов то ли легенда, то ли правдивая история: отправились пятеро казахов по степи в гости. Стояла солнечная, почти летняя погода. Они шли пешком. Внезапно похолодало, поднялся сильный ветер, пошёл снег. Все пятеро, заблудившись, не дойдя совсем немного до места назначения, погибли. Когда это было, никто толком и не знает. Но с тех пор вторая декада апреля называется "Бес конак", что по-русски означает "пять гостей".
Горка чувствовал сильную усталость. Впереди показались огни родного посёлка. Успеть бы добраться до 12-ти, - подумал он. В полночь отключали электричество.
На подходе к посёлку отец сказал:
- Отдай ружьё и иди вдоль реки домой. Постарайся ни с кем не встречаться. Я в конюшню. Надеюсь, сторож дал лошадям сена. Распрягу и приду домой. Выгружать будем завтра.
Горка добрался до дома, растопил кизами* печь. Керосина в лампе не было - убрал кусок жести служившей заслонкой очага - всё теплее и светлее. Мать и сестра спали.
Как бы ни был уставшим, Горка решил дождаться отца и серьёзно с ним поговорить
Саманная изба Жилиных состояла из двух изолированных половинок. Одна из половинок была с глиняным полом старой постройки и использовалась в прошлом как чулан. Когда Горка повзрослел и стал работать, решил обжить помещение - благо в чулане была печь. Горке нравилась эта жилищная независимость - в свою комнатку он приводил друзей. Девки тоже не были исключением. Во второй, более обжитой и по-своему облагороженной половине жили: мать, отец и сестра Татьяна. Брат Евгений был женат и жил отдельно.
Вскоре отец пришёл и Горка пригласил его на разговор.
Папа, а вот если бы ты сам ударил Грача, пошёл бы извиняться? - спросил Георгий
Яков хотел сразу отрезать: "Нет", но потом задумался. Молчал несколько минут. Перебирал все варианты и последствия. Понял, к чему клонит сын. Но всё же честно ответил:
- Нет!
- А зачем же меня посылаешь? Зачем сам хочешь идти со мной?
- Понимаешь, сынок, я не хочу, чтобы ты начал свою жизнь с тюрьмы. Ты о ней только со слов знаешь, но поверь мне - это страшно. Тебе в Армию надо. Уверен, через два года будешь по-другому смотреть на жизнь.
- Шабры*, маме набрехали, что ты к военкому ходил?
- Возможно заберут тебя в солдаты этой весной. Только ты никому об этом не трепись.
- Отец, очень прошу тебя, - Георгию глотнул побольше воздуха, в голосе появилась некоторая дрожь, - не злись, не ругайся, выслушай и попытайся меня понять. Если ты с военкомом решил - я не против. Заберут, с удовольствием пойду служить. Этой весной или как положено в свой срок осенью - неважно. А к Грачу не пойду. Делайте со мной, что хотите: ты, судьи, прокуроры...Не пойду!
Пожалуй впервые в жизни сын был столь категоричен и перечил отцу. И впервые в жизни Яков не стукнул по столу, не заругался, не схватился за ремень, не ударил...С трудом выдавил из себя:
- Нелегко понять и согласиться. Ну... раз уж ты так решил. Пусть так и будет. Хотя вот эта беготня к военкому и начальнику милиции, упрашивания всякие - не по моему характеру. А к Грачу как идти я и вовсе не знал. ...Буду только молить Бога, чтобы тебя не посадили. Посадят - всю жизнь буду себя винить.
- Тебе не в чем себя винить!
- Э-э, сынок, вот будут у тебя свои дети, тогда и поймешь, что к чему.
Было далеко за полночь, но оба собеседника были взволнованы, спать не хотелось.
- Горка, надо бы помянуть...В сарае, за горой кизов стоит поллитровка, от Марии спрятал - принеси.
В первый раз отец сам налил сыну:
- Грех конечно, но ты уже и без меня научился. Об одном, прошу: не увлекайся. Вот Женька...Сноха жаловалась. А ведь даже после Армии к рюмке не притрагивался. Паразит - сопьётся ведь.
- Брат... мастер!
Старший сын Якова действительно был Мастер. Закончил ФЗО, отслужил в Армии женился. Освоил кузнечное и токарное дело, знал сварку, плотничал и столярничал. Прекрасно разбирался в автомобилях. Брался за любое ремесло, и всё у него здорово получалось. Естественно было много нуждающихся в его услугах. За работу наливают.
Горка держал стакан в руках. Вроде и повод серьёзный, да стеснялся выпить в первый раз при отце
- Пап, ты меня прости, - у Горки заблестели глаза, - я столько хлопот тебе доставил.
- Это ты про Грача что ли? Да ну его...
- Да нет, я вообще. Надеюсь, что уйду служить. Даже если не уйду...Потом, выйду ведь ... Я поеду учиться. Я выучусь. Я человеком стану. Тебе не будет стыдно за меня.
Говорили долго. Было далеко за полночь.
-Поспать уже наверное не получится, - сказал отец, - надо хотя бы полежать, день был трудным. Да и ... последние дни.
Яков пошёл к себе. Лёг. Стал думать о сыне. Шалопай Горка с детства. 3 года ему было, когда он попал под буксируемую по улице сенокосилку. Восемь ран на теле. Яков пришёл с работы и хотел выпороть сына - в гневе не контролировал себя. Мария в спешке завернула сына в какую-то тряпку и убежала в больницу. Да, хулиганил часто. Самое безобидное из приключений: то гусь его пощипает, то собака укусит... А когда ему исполнилось четырнадцать, как-то пришли соседи с жалобой:
-Ваш Горка избил нашего...
-А сколько лет вашему ?
-Семнадцать.
- О-о, здоровый лоб... Моего тоже, бывает бьют. Раз так избили, что ни сидеть ни лежать. Но я никуда не хожу с жалобами. Некогда - работаю. Идите люди добрые с миром, - как смог вежливо сказал Яков.
Про себя конечно же послал их куда подальше, а Горку в очередной раз высек:
-Сделай так, чтобы с жалобами ко мне не ходили.
Драться Георгий не прекратил, но больше претензий такого рода действительно не было.
Яков понимал, что Горка его копия. Такого же среднего роста. Сухощав, жилист. На лицо красавец. Притягивающая улыбка. Хоть и младший в семье, но Яков всегда Горку брал с собой, когда необходима была помощь. За сеном или на рыбалку. Толик был не такой, Царствие небесное. И Женька тоже. Они могли спасовать перед трудностями, в отличие от Горки - этот будет бороться до последнего, без нытья и соплей. Как говорят военные: с таким можно в разведку. Видимо Женька пошёл в мать, в её породу.
А вообще Горка добрый, животных любит,- продолжал думать о сыне Яков. Слабых не обижает. А подраться - это у него от обострённого чувства справедливости. Сволочей типа Васьки Грача ненавидит, вот и лезет в драку. Но ничего. Человек из него получится. А то, что за отца родного вступился - гордиться надо. Дай Бог каждому такого сына.
Усталость и выпитый стакан водки все-таки сморили Якова на сон под самое утро.
Горка вскочил с кровати. Было прохладно. Видимо маловато протопил,- подумал он. Сколько же он спал? Снов не видел. В теле чувствовалась ломота от вчерашней работы, рука болела, но уже меньше. Горка ощутил какую-то лёгкость и приподнятость в настроении. Выглянул в окно. Выпал снег, закрыв всю грязь и кочки. Жаль, - вздохнул Горка, - долго не пролежит, растает, весна как-никак. Ему так хотелось, чтобы никто не ходил по снегу, не пачкал снежный ковёр. Он хотел долго-долго любоваться этой белой картиной нарисованной природой. Эх, мне бы бумаги, - посетовал он, - я бы написал много стихов. А то приходится на полях газетных клочков.
Горка уже давно увлекался сочинительством. Переделывал известные песни. Иногда получалась откровенная нецензурщина, или вообще такое, за что могли посадить. Творения такого рода он не записывал, да и в памяти старался не держать. Но было и стоящее, только его - Георгия Жилина творчество . Конечно же, из-за недостатка хорошего образования - в большинстве своем, с точки зрения теории стихосложения и грамматики - корявое.
Никому никогда свои стишки Горка не показывал. Глядя на снег вспомнил:
В минуты грусти и тоски
Прочтите мои мысли
Прошли осенние дожди
и улетели листья
Пришла холодная зима
Накрыла снегом Землю
И стала белой чернота
А я в обман не верю
Придёт весна, растает снег
И с гор сбежит вода
Природа обретёт свой цвет
И обнажится чернота.
Георгий никогда не видел гор, разве что в фильмах. О горах вероятно потребовал замысел стиха, или просто само собой получилось. Да собственно это и не важно. А вообще Горка любил свои родные степи. В любое время года. Всегда. Как-то он написал четверостишие, но понял, что оно должно быть частью, другого более объёмного творения. Забросил его, не смог додумать, довести до логического конца. Ничего на ум не приходило. Надо бы поднатужиться и сотворить. Зашептал:
Степь...Ощущение пространства и свободы
Потоки воздуха и света и тепла
Там невозможно выбрать место для засады
Как на ладони жизнь у каждого видна
Эх, - шлёпнул по лбу себя Горка, - закончу! Ей Богу закончу. Напишу что-нибудь красивое.
Стал мурлыкать себе под нос какую-то весёлую мелодию.
Что-то новое чувствовалось в наступающем дне. Георгий Жилин ещё не мог объяснить своего предчувствия, но ему казалось, что жизнь изменится. Какой конкретно станет: лучшей или худшей он сказать не мог. Но в одном точно был уверен: она будет другой! Совсем другой.
P.S. События реальные. Имена героев рассказа изменены.
Курдас - в переводе с казахского означает - ровесник
Голах - слово использовавшееся в некоторых казачьих станицах. Однокоренное со словами: голый, голодранец. Смысл аналогичный.
Шабры - соседи
Кизы - кизяк, спрессованный кирпичиками и подсушенный навоз. Используется как топливо.
Курт - сушёный катышек, величиной с конфетку из сушёного солёного творога.