Зимин Александр Владимирович : другие произведения.

Отражение в разбитом зеркале

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Отражение в разбитом зеркале.
  
  
   1
  
  
  
  
   Он противился этой поездке, как только мог. Воспоминания его пугали. За двадцать лет жизни вдали от России, он наконец-то стал забывать, - забывать, когда был Денисом Летовым.
   Сейчас он - Ларский Денис Анатольевич. Гражданин Израиля. 61 год. Вдовец. Фамилия? Фамилия жены. Он мог не менять фамилию, но, женившись на молодой красивой еврейке в 1994 году, он старался вытянуть себя за волосы из болота, которое называлось - его жизнь. Ему хотелось сбросить с себя всё, что связывало, напоминало, или отдаленно поплевывало грязной тенью семьи Летовых, отчуждение от которой он почувствовал уже в детстве. Вообще-то, говорить о детстве, и даже думать, - вспоминать, как иногда это делают сентиментальные писатели, ему не позволяла ранимая совесть. Совесть, которая блокировала каждый всплеск вранья, - было неприятно говорить о жизни в семье Летовых. Он стыдливо молчал, когда разговоры закатывались в прошлое, потому что боялся проболтаться, открывая правду, но более всего боялся красивого тумана, который, почему-то, всегда застилает рассказы о близких людях. Мы всегда преувеличиваем их реальные достоинства, забывая о недостатках, которые, на самом деле, разбивают в прах красоту и благость придуманного образа....
   Эта неожиданная командировка в Москву всколыхнула из темных подвалов памяти уже "забытое", как резкий порыв ветра поднимает с земли всю грязь копившуюся годами. Грязь, поднимаясь и кружась, облепляет человека, забивая глаза, на которых невольно выступают слезы, перекрывает дыхание, не давая чистому воздуху свободно проходить в легкие, и человек, пытаясь вдохнуть, заглатывает эту мутную смесь глубже и глубже.
   Что-то подобное случилось с Ларским сразу, как только он понял, что отвертеться от поездки не удастся. Его босс, еще совсем молодой человек, некстати напомнил, что "в солидную фармацевтическую компанию" он попал по протекции отца его покойной жены, и, хотя, пока особых ляпов в работе господина Ларского не замечено, но: "...согласитесь, что вы - человек окончивший инженерно-строительный институт в СССР, как-то не особо вяжетесь с компанией занимающейся производством и продажей лекарственных препаратов".
   Ничего не оставалось, - он "принял предложение". Возвратившись домой, Ларский сразу прошел к холодильнику, и достал початую бутылку русской водки, наличие которой в доме было законом. Схватив первую попавшуюся под руку чашку, наполнил ее до края, "залпом" проглотил спиртное, и огляделся по сторонам, как будто чего-то искал.
   -- Что я ищу? - Неожиданно он задал вопрос самому себе вслух, и тут же ответил. - Наверное, "вчерашний день".
  
   Удерживая запотевшую бутылку, Ларский протянул руку, в которой была чашка, чтобы поставить ее на стол, но почти тут же услышал скрежет разбивающегося о пол фарфора. Он опустил голову, невидящим взглядом ощупал грязный кафель, который когда-то укладывал сам, и, переступив через цветные осколки, вышел в гостиную.
   Денис опустился в кресло, и тупо уставился на бутылку, с которой стекала бледная испарина. Он ощущал внутри себя неясное жжение, а во рту сладковатый привкус, который заставлял ворочать языком для выделения слюны, смывающей остатки водки. "Очень неприятно, когда волка задерживается во рту. Недаром, в России ее непременно закусывают", - ненужная мысль возникла сама собой.
   -- Россия! - Тихо пробурчал он. - Что я там забыл? Я не хочу смотреть на старые стены разваливающегося дома.
   В начале 90-х Россия представлялась, как огромное поле покрытое редкими клочками полуразвалившейся цивилизации, и расстояния от одного до другого были огромны. Между ними бродил шальной ветер, пригибая всё живое к мертвой земле.
   Уезжая в 95-м году из Москвы в Тель-Авив, Денис именно так представлял себе Россию. Себя же видел никому не нужным, бесполезным, и даже чужим.
   Всю жизнь до 91-го года, когда исполнилось 37 лет, он чего-то ждал, надеялся, но не верил.
   Денис Летов всегда производил впечатление независимого, самодостаточного, в то время, как наедине с собой, копаясь в смутных лабиринтах души, он ясно осознавал, что нуждается в поддержке. Для знакомых и даже посторонних он создавал впечатление успешного, крепко стоящего на ногах человека, которому должны завидовать, но, как ни странно, Денис понимал, что растрачивает энергию на усилия создания образа, от которого никто не становится счастливее. Чтобы быть самим собой, то есть человеком, которому тоже нужны люди способные помочь и поддержать, сил не оставалось.
   Таким откровениям он позволял всплывать в голове только когда оставался совсем один. Люди, окружающие и далекие, ему мешали тем, что с ними нужно считаться, правильно отвечать на их реакции, соглашаться с табу, впитавшиеся в каждую личность, подставлять другую щеку, когда ударяют по одной, и отвечать на их просьбы, а отказывать Денис не умел. Чувство вины, возникающее всегда при отказе соглашаться с мнением другого, его угнетало настолько, что было проще согласиться. Он всю жизнь мечтал убить эту черную черту характера, за которую презирал себя, но приходил другой, и все повторялось.
   Иногда это проявлялось по-другому. Желая о чём-то спросить незнакомого человека, Денис терялся, снова всплывало чувство вины за беспокойство вопрошаемого. В итоге - слова упирались в зубы, и вопрос оставался незаданным.
   Наверное, поэтому, он часто замыкался в свой, придуманный мир, не подпуская никого к его границам. Он создавал иллюзию, в которой было хорошо, - люди понятны, добры, и источают любовь. Любовь бескорыстную, не требующую взамен ничего, даже ответной любви, что, в конечном итоге, тут же наполняло его неприятной зависимостью.... И все разрушалось. Мир стройных иллюзий уже больше напоминал реальность, и мечты, гревшие недавно душу, покрывающие ее красивой пеленой, превращались в смрадный туман настоящего....
   Ларский сделал несколько глотков водки, и неохотно поставил бутылку на пол. Проведя ладонями по голове, он слегка приподнял короткий "бобрик" волос, и взъерошенные мысли забродили быстрее. Мысли бегали из угла в угол, обрывались и возникали, переплетались и раскручивались, - они не находили себе места, чувствуя, что чужды новому образу этого человека.
  
  
   Мысли об умершей в 95-м матери, о брате, который всегда был чужим, сталкивались друг с другом в голубых сумерках опьяненного мозга, и рассыпались, оставляя после себя горькое послевкусие.
   Ему "до боли" хотелось вспомнить что-то хорошее, "подсластить пилюлю" благостным образом из прошлого, но вихри, кружившие в голове, выбрасывали на поверхность только странные очертания неясных переживаний, необъяснимые желания, и полчище скелетов, вывалившихся наружу из тайников....
   Денис откинулся на удобную спинку кресла, затылок прикоснулась к подголовнику. Он закрыл глаза, и, кажется, перестал думать.
   Через минуту Ларский уже спал.
  
  
  
   2
  
   Наступил день отъезда, и Денису казалось, что он успокоился, или смирился с неизбежностью побывать на Родине. Уговаривая себя, Ларский нашел кучу аргументов для того, чтобы не тревожить душу волнением встречи с прошлым. Главным было то, что командировка продлится всего три дня, и за это время он физически не успеет отвлечься от делового настроя, посвятив себя ностальгическим воспоминаниям. Конечно же, это было очередное вранье, остужающее разгоряченное воображение, но такое вранье ласково ложилось на душу, запихивая поглубже неудобные мысли.
   Подчиняясь новому настроению, он собрал для путешествия только маленькую сумку. Ничего лишнего. Только необходимые вещи....
  
   Выйдя из дома, Ларский вскинул голову, и долго рассматривал прозрачное голубоватое небо без единого облачка. Яркость и насыщенность небесной выси заставила прищуриться. Он с удовольствием прикрыл ресницами глаза, пропуская нежный свет мелкими порциями, но неожиданно услышал позади утробный голос пожилой соседки. Денис обернулся, - женщина небольшого роста, оплывшая непомерными жировыми накоплениями, образующими где нужно и не нужно глубокие складки, на объемных колоннах ног, и выпирающими, как что-то инородное, животом и задницей, переваливаясь, подходила ближе и ближе. Это была Бейла Пастернак, которую все звали просто - Бэла. Бейла очень гордилась своей фамилией. Она уехала из Росси в 1972 году, ей было 40 лет, и говорят, что была она "чертовски хороша". Сейчас ей 83, - она стара, толста, и плохо пахнет, но уверенно врет, что является родственницей писателя Бориса Пастернака.
   -- ???? ?? ????? ?? ?? ?????? - Бэла спросила на иврите.
   У Бейлы Пастернак и Дениса Ларского как-то сразу завязалась такая игра - Бэла говорит с ним только на иврите (хотя еще неплохо общалась и на русском), а Денис отвечает по-русски (он, вообще, плохо говорил на местном языке, но для работы этого хватало).
   -- Куда собрался? - Он почувствовал, что сейчас женщина его раздражает, поэтому решил быстро закончить разговор, и ответил "в лоб". - В Москву!
  
   -- ??? - В испуге выдохнула обычное "вей" Бэла, закатив глаза, и, видимо, от неожиданности, заговорила по-русски. - Навсегда? Это опрометчиво с вашей стороны, Денчик. Там до сих пор борются с космополитами? Не думаю. Им не до того. Украина "на ушах". С Обамой полный раздрай. Хотя, русские всё могут. И зачем вам эта ностальгия? Зачем залезать в старые калоши, когда здесь ты ходишь в прекрасных мокасинах. Кто там у тебя есть? ???????
   Бэла игриво перешла на родной язык, и Ларский, который начинал "заводиться", понял, что, если не оборвет старую жидовку, потаенные страхи вернутся, и настроение опустится до нуля.
   -- У меня нет ?????? - "бедных родственников". - Уже со злостью выплюнул сложную для него фразу Денис, и, отвернувшись, закончил разговор. - Прощайте!
   Дорога до аэропорта Бен Гурион была недолгой, всего-то 14 км от города, и Денис, усаживаясь в такси, решил, что больше разговаривать ни с кем не будет, чтобы не раздражать утихшие волны негатива, слегка растревоженные Бэлой, но через пять минут уже злился на водителя. Молодой, смуглый, черноволосый таксист, посмотрев в глаза Денису, сразу заговорил на чистом русском языке.
   -- На отдых, или по делам? - Спросил он, обгоняя впереди идущую машину.
   -- Вы из России? - Как старый еврей, Ларский ответил вопросом на вопрос.
   -- Да, откинулся год назад. - Весело подтвердил шофер догадку Дениса.
   -- Откинулся? - Переспросил Ларский напряженно. - Неужели все так плохо? А, как вы догадались, что я русский? Кстати, вы - еврей?
   Из усталого мозга Дениса вываливались вопросы один за другим. Проклиная себя и водилу, он чувствовал непреодолимое желание узнать о Родине то, что, как казалось, соответствует действительности. Он забыл, что прошло 20 лет, как уехал, а с переворота 91-го - все 24 года, и Россия должна была куда-то двигаться, - или вперед, или назад, но Ларский отчетливо понял, что, в данную секунду, хочет, чтобы ТАМ все было плохо. ТАМ не может быть хорошо потому что ЗДЕСЬ плохо ему.
   Таксист еще раз внимательно посмотрел в глаза пассажира.
   -- У вас тревожные глаза. - Серьезно начал он. - Я видел много русских на чужбине в силу своей прежней профессии. Так вот, - они все смотрят точно так же..., ожидая подвоха. Русские не могут существовать вне России. Они могут проклинать Родину поносными словами, и одновременно гордиться ее достижениями в спорте, науке, наконец в космосе и искусстве.
   Ларский тревожно молчал, ожидая продолжения, - он никогда не говорил с "новыми русскими", а таксист представлялся именно таковым.
   Между тем, тот, видя, что Денис увлеченно слушает, продолжил:
   -- Я не еврей. Родился в Белоруссии, а жил в Омске. Жена - еврейка. - С грустью в голосе ответил он. - Интересуетесь, как там дела? Совсем плохо? Нет, так сказать нельзя. Кому-то хорошо, кому-то плохо. Как везде. Дело не в этом. ТАМ нет основы, твердыни что ли, на которой можно строить. Как будто возвели красивый на вид дом, а фундамент-то не надежен. Каждую минуту ждешь, что здание рухнет, и обломки придавят всех, ну, или почти всех, и страх заставляет воровать, брать взятки, откаты, а деньги переводить за границу, создавая "подушку безопасности", как говорил Путин. Правда, говорил он о другом.
  
  
  
   Богатые уже давно основные средства вложили в недвижимость Европы, Америки, или где-то еще, - только не в России. Те, кто обязаны верить в Россию по должности своей, на самом деле используют ее, как инструмент накопления средств для жизни за границей....
   -- Значит, все по-прежнему. - Прошептал Ларский, а в вслух добавил. - Россию, как родню, любить надо издалека.
   Таксист промолчал, видимо, подумав, что слова пассажира - это аксиома не требующая доказательств. Он мотнул головой, указывая вперед, и констатировал:
   -- Приехали.
   Аэропорт шумел на разные голоса, перерабатывая людской поток, который казался бесконечным. Будущие пассажиры перемещались хаотично, нервно подталкивая багаж, оглядываясь, и стреляя глазами по сторонам в надежде кого-то, или что-то увидеть.
   Толпа была разнородна, с большими и маленькими проплешинами, но - это была толпа, а Ларский, как истинный интроверт, толпы боялся, отчего сразу испытал ощущение заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир. Мир, который он не понимал, и не принимал, который дышал ненавистью, проникающей в мозг Дениса, вызывая агрессию.
   Через пять минут, забыв аргументы, успокаивающие его дома, Ларский ненавидел всё. Ненавидел самого себя; кресло, на котором сидел; стюардесс, их кукольные улыбки, и подчеркнутую вежливость; летчиков, проходивших мимо с таким видом, как будто им принадлежит весь мир.
   Да, он ненавидел всё, но в первую очередь то, как прожил жизнь, и чего достиг, к чему пришел, - к пустоте! К полному одиночеству!
  
  
   3
  
  
   Москва встретила серым небом, с которого влажной пылью сыпался июльский дождь. Пассажиры рейса, проходившие таможню, без энтузиазма доставали документы, и устало подтягивали свой багаж. Ларский, не обращая внимания на остальных прибывших, попытался себя взбодрить, - он активно рассматривал помещение, в котором оказался, и, невольно, отмечал, что аэропорт ничем не отличается от других воздушных вокзалов Европы. Неожиданно, - это ему понравилось. Сбрасывая тяжелый комок, приютившийся в разгоряченном мозге, он даже уловил настроение напоминающее гордость, которое заставило несколько свысока посмотреть на своих попутчиков. Это выглядело по-детски наивно, и, со стороны, казалось, наверное, забавным, но Денис этого не замечал. Он скользил загоревшимся взглядом по лицам соседей по очереди, пока глаза не наткнулись на меланхоличного пограничника с плоским лицом и зрачками совы.
   -- You speak Russian? Welcome. For what term of profit? Visit purpose? - Автоматически спросил тот.
  
  
   -- Говорите, пожалуйста, по-русски. - Небрежно бросил Ларский, желая показать, что с ним-то можно "по-простому", как со своим. - Прибыл на три дня, в командировку.
   Пограничник вскинул удивленный взгляд на Дениса, как будто впервые услышал русский язык, и углубился в изучение документов. После формальностей, у стража границы в глазах появилось легко уловимое чувство неудовлетворенности. Он смотрел на маленькую сумку Ларского, на его паспорт, и казалось, ищет зацепку к чему придраться. Видимо, ничего не найдя, долго изображал удивление, но потом, моргнув, отчего стал нестерпимо похож на ночную птицу, сказал:
   -- Добро пожаловать в Российскую Федерацию!
   Ларского покоробил такой прием, а это "добро пожаловать" больше напоминало: "на черта вы к нам приперлись"! Поэтому, пробурчав подобие "спасибо", он быстро прошел в зал....
   Долго выруливая по магистралям, и, дергаясь в пробках, Денис успел рассмотреть новую для него парадную сторону столицы. Порою он не узнавал родной город, - новые здания, помолодевшие фасады, яркие вывески магазинов с мировыми брендами, модно одетые молодые люди поглощенные своими накрученными гаджетами, разговоры по "мобильным" ВЕЗДЕ - на тротуаре, за витриной магазина, при переходе улицы, за рулем. И наконец - иномарки, иномарки, иномарки....
   Ларский вылетел из Тель-Авива с уверенностью, что не увезет из Москвы мало-мальски радостных воспоминаний, но сейчас он неожиданно почувствовал желание остановить машину, и медленно прогуляться по красивым улицам. Ему захотелось, как в детстве, рассматривать высокие витрины, вдыхать запахи города, и ни о чем не думать. Зачем забивать мозг ненужной информацией, когда жизнь впереди, - еще нет мутного осадка от жизни, прожитой за кого-то другого, и самое страшное, что может произойти - это получить двойку за контрольную по математике.
   -- Остановите здесь, пожалуйста. - Решительно попросил Денис. - Я пройдусь. Дождь, как будто, закончился.
   -- Но до гостиницы далеко! - Водитель немного растерялся. - Это только Садовое кольцо....
   -- Я знаю, где находится " Ленинградская"....
   -- Я обязан привезти вас в отель, и устроить....
   -- Считайте, что довезли, и устроили. Остановите вот тут. Здесь кажется можно....
   Ступив "по-настоящему" на родную землю, Ларский огляделся, и, наконец, до конца понял, что он в Москве. При ближайшем рассмотрении дома оказались до боли знакомы, хотя, внешне сильно помолодели, подсвечивая изнутри пластиковые глаза окон; устоявшиеся запахи навевали ненужные воспоминания, а русская речь, возникающая неожиданно то тут, то там, резала перепонки отвыкшего слухового аппарата.
   Люди проходили мимо, сосредоточенно всматриваясь куда-то внутрь себя, не обращая внимания на одинокого иностранца. Уже через метров сто своего неторопливого путешествия, Ларский почувствовал себя стеклянным призраком, которого никто не видит. Он вспомнил свою "советскую действительность", - тогда иностранцев, или, как говорили "фирмачей", узнавали за версту. Однажды, в конце 80-х, он случайно попал в гостиницу "Космос", где проживали преимущественно те самые "фирмачи", и до сих пор помнил ощущение погружения в другой мир. Мир, в котором обитали мужчины в "джинсе", небрежно курившие "Winston", и женщины, которые всем улыбались, показывая ровную белизну зубов. Всё это происходило под аккомпанемент, ласкавших душу, запахов американского табака и французского парфюма....
  
   Денис, абсолютно по-русски, перебежал на другую сторону улицы, и пошел вдоль огромного здания кирпичного цвета, которое на первом же перекрестке изогнулось, приглашая в Орликов переулок. Здесь было много машин, двигающихся осторожно медленно, - они нетерпеливо дергались, ожидая "зеленого", чтобы вырваться из узкого проезда на просторное Садовое кольцо.
   Будучи уверенными в цели путешествия, ноги сами несли Ларского в сторону Комсомольской площади, которую почти все называли (он это отлично помнил) - Каланчевкой, где, немного поодаль, находилась гостиница "Ленинградская", теперь - Хилтон Ленинградская. Еще дома (Денис поймал себя на мысли, что называет домом Израиль) он удивился такому выбору начальства, - отель был очень дорогой. Видимо, фирма решила таким образом напустить "пыли в глаза" потенциальным покупателям, придать солидности никчемному сотруднику, каковым считал себя Ларский....
   Он убавил шаг, и стал, с каким-то завистливым чувством, приглядываться к окружающему, - заглядывать в окна (насколько это было возможно), в лица редких прохожих, и даже в салоны автомобилей. Выискивая, таким образом, мелкие изъяны, Ларский наполнялся уверенностью, которая успокаивала, придавала сил, и укладывалась где-то внутри, как подтверждение его надежд на то, что Москва оставалась такой же, какой была в ЕГО жизни.
   Ларский прекрасно понимал, что такая забава ни к чему не приведет, - человеку требуется мгновенье, чтобы заметить что-то, порой часы, чтобы оценить увиденное, дни и недели, чтобы понять - нравиться ли тебе это, и много-много лет, чтобы это принять, или забыть. С неотвратимостью ночи накатывалось чувство, что он все помнит, и жизнь Дениса Летова никуда ни канула, а остается частью существования на земле, без которой нельзя двигаться дальше. И та Москва, которая предстала перед ним сегодня - это часть жизни из которой выросло новое, а потому, - всё надо принимать, как данность....
   Сделав такие выводы, практически, на ходу, он остановился. Покрутив головой, Денис увидел вывеску "Фри-флоу кафе". Немедленно захотелось, что-нибудь "пожевать", и обязательно проглотить чашку кофе. Он поднялся по лестнице, прилепившейся к стене здания, и вошел в просторный зал, но осмотревшись, понял, что все столики заняты. Уходить не хотелось, поэтому, порыскав глазами внимательней, он заметил одиноко сидящего мужчину поедающего что-то с тарелки, пригнувшись низко к столу. Быстро пробравшись ближе, Ларский из-за спины едока спросил:
   -- Простите, у вас не занято?
   Мужчина, одетый сверху в потертый джинсовый пиджак, поднял большую голову, на затылке которой просматривалась проплешина, окруженная длинными всклокоченными грязными волосами, и мутно посмотрел на Ларского оплывшими желтыми глазами. Помолчав, он достал откуда-то из-под стола свободную левую руку, почесал ею солидную бороду, прикрывающую половину лица, и кивнул. После чего, казалось, потерял всякий интерес к новому посетителю, продолжая жевать.
   Ларский, наконец-то, присел, остановивши взгляд на невольном сотрапезнике, - на вид, лет сорока, явно сильно выпивающий мужчина, с аппетитом поедал гамбургер, запивая кофе. Он ел заморский бутерброд, держа его одной рукой, опустив другую руку под стол, и для того, чтобы взять стаканчик с кофе, опускал надкусанный бургер на тарелку, освобождая, тем самым, руку для дальнейших действий.
   -- Здесь нет официантов. - Не глядя на Дениса, неожиданно сказал тот, и показал головой, где люди стояли с подносами, выбирая блюда. - Берите "картошку". Вкусно, и дешево.
   -- Спасибо за совет, но я не хочу картошку. - Немного раздраженно парировал Ларский.
  
  
  
   Мужчина вскинул брови, указывая воспаленными глазами на тарелку стоящую по его левую руку, и скривился, изображая непонимание. Ларский брезгливо проследил этот взгляд, и увидел два пирожных "картошка", спрятавшихся в аккуратных розочках из белой бумаги. Такое лакомство он обожал в детстве, когда его готовила мать, - это было то немногое, что она готовила вкусно. Денис поднялся....
   Через пять минут "картошка" и кофе стояли перед ним на столе, а сотрапезник, ухмыльнувшись полными губами, тайком закурил, показывая всем видом Ларскому, чтобы тот помалкивал.
   -- Здесь нельзя курить. - Тихо объяснил он. - Теперь негде курить нельзя. Сволочи. Запретить проще, чем установить кондиционер. У нас так - кругом. А, что думают по этому поводу иностранцы?
   Он прищурил глаз, и выпустил струйку дыма, приподняв уголок рта.
   -- Почему вы решили, что я иностранец? Я родился в Москве. - Свысока пробурчал Денис.
   -- Родились-то, может и в Москве, а вот последние лет двадцать живете где-то далече. - Уже улыбаясь, продолжал мужчина.
   -- Вы - физиономист?
   -- Я художник. Внешний вид многое объясняет.... Не в моем случае. - Он полез в карман, и достал визитку, которую протянул Ларскому.
   Денис взял карточку, и прочитал: "Архипов Валентин Викторович. Свободный художник и отчаянный малый. Телефон +7 925-791-41-20. Всегда на связи. Готов служить".
   -- Что это? - Недоуменно спросил Ларский привыкший к строго оформленным документам такого типа.
   -- Так веселее. В жизни так мало радостей. - Он раздавил сигаретный бычок докуренный до фильтра о тарелку. - Давайте я напишу ваш портрет. Светлый, яркий! Моя мастерская недалеко, - дом рядом с метро "Комсомольская". А? Беру я недорого....
   -- Дело в том, что я прямо с самолета. Даже не доехал до отеля. - Ларский "как бы" сопротивлялся предложению, но тут же подумал, а почему бы и нет. Ему страшно не хотелось в гостиницу. - И потом, это же длительный процесс....
   -- Ни боже мой! - Встрепенулся Архипов. - Я только начну, и кончу. Вы надолго к нам?
   -- На три дня.
   -- Отлично. Увезете светлое воспоминание, а так как в России светлого катастрофически мало, портрет будет большим пятном из этого малого.
   Художник на глазах преобразился, - пропала вялость и бесформенность фигуры, желтые глаза загорелись живым огнем, руки уже не висели, а пытались помочь словам, убедить Ларского согласиться.
   -- Хорошо. Я вам позвоню. Сегодня. Попозже. Вот моя визитка. Там по-английски, но, думаю, разберетесь. - Ларский встал, но Архипов поднял обе руки, и умоляюще произнес.
   -- Сейчас.... Сейчас же начнем.... Через пару часов вы будете свободны....
  
  
  
  
   4
  
   Дом художника, странного серо-зеленого цвета, расположился, действительно, рядом с метро "Комсомольская". Ларский ощупывал взглядом каждый клочок хорошо когда-то знакомого пространства, но нового не улавливал. Исключением было скопление множества машин, но к такому развитию событий Денис был готов. Он уже понял, что Москва захлебывается в пробках, стоит вдоль тротуаров, забила дворы и дворики, но на этом останавливаться не намерена. Количество авто увеличивается быстрее, чем реконструируют старые узкие проезжие части, и автомобильный вал наступает на пятки не только пешеходам.
   По территории, прилегающей к метро, передвигались озабоченные пассажиры электричек и поездов, а между ними юрко сновали бомжеватые субъекты с неумеренной жаждой в глазах. Милиция, или, как теперь говорили "полиция" (кстати, разницы Денис не заметил - такие же жуликоватые глазки, наглые жесты, и хамоватый говор) не обращала внимания на эти "отбросы общества", как их именовали при "советах". Некоторые из них собирались в стайки, и кучковались около дома, к которому подходили Ларский и Архипов, и когда те поравнялись с одной из таких групп, из нее выпрыгнула живописная личность, и направилась прямиком навстречу художнику.
   Архипов не замечал ничего вокруг, или делал вид, что не замечает, быстро направляясь к своему подъезду, но увидев перед собою бомжа, заулыбался. Тот же, устремив маленькие полупьяные глазки еле заметные на большом красноватом лице куда-то в область уха художника, схватил его за рукав пиджака, и поволок в сторону, бормоча и покашливая.
   После недолгой беседы Архипов вернулся к Ларскому, и тихонько спросил:
   -- Денис Анатольевич, вы не могли бы....
   -- Называйте меня просто - Денис.
   -- Угу. Так вот, вы не могли бы дать немного денег... взаймы. - Художник посмотрел на бомжа. - Болеет человек....
   Дениса удивила такая благотворительность, но, поколебавшись всего секунду, он достал портмоне.
   -- У меня только доллары, не успел поменять. - Оправдываясь не к месту, он протянул сотенную бумажку.
   Архипов обмяк, и, помахав рукой, показывая, что иностранец сошел с ума, спросил:
   -- А, другие купюры у вас есть. Так сказать, помельче?
   -- Только по доллару. В аэропорту дали сдачу. - Ларский пошелестел банкнотами, и достал три бумажки по одному доллару.
  
  
  
  
   -- Это то, что нужно! - Архипов взял деньги, скомкал их в кулаке, и в таком виде передал бомжу, который с уважением посмотрел на Дениса, а вернувшись к Ларскому, уже весело сказал. - Верну после реализации клада, сиречь, после написания портрета.
   Сильно пошарпанная железная дверь квартиры художника на втором этаже открыла темный зев помещения, из которого тяжелым комом вырвался спертый воздух, состоящий в основном из перегара, и запаха табака, покрывающего слабо уловимый оттенок масляных красок.
   Ларский невольно скривился, и немного попятился назад. Архипов уловил движение гостя, но не растерялся, и поставил всё на свои места, сказав:
   -- Это не перегар, а дух авантюризма.
   Денис хмыкнул, - ему понравилась шутка. И вообще, по необъяснимой для самого себя причине, он все больше доверял художнику. Портрет его не интересовал, а вот общение с чудаковатым типом занимало, и затягивало, хотя Архипов еще толком ничего и не сказал.
   Доверие с первых минут знакомства накатывало на Ларского часто. К сожалению, последствия такого отношения к незнакомым людям бывали, печальны, но это ничему не научило неисправимого романтика. Он желал верить в хорошее, как будто окружающее зло, навалившись непомерной тяжестью, уже сдавило горло, и надеяться можно только на чудо, которое придет, если сильно верить. Он убеждал себя, что хорошее должно проявиться, как фотобумага, помещенная в благоприятную среду, но не замечал, что, соприкасаясь со злом, впитывал его темные волны, и становился мутным, как немытое стекло. Была надежда, что такое окошко когда-нибудь вымоют, и душа очиститься, но, во-первых - прожитые годы ускоряли время, и надежда таяла быстрее, чем могла бы реализоваться, а во-вторых - средств очищения он не знал....
   -- Не обращайте внимания на интерьер. - Весело заметил Архипов, открывая дверь в комнату, а, увидев, что гость пытается снять обувь, решительно забормотал. - Ни, боже мой. Ни-ни. На тапочки для гостей я не скопил..., а ходить босиком по моей квартире не рекомендуется.
   Ларский натянул туфли обратно на ноги, и удивленно поднял голову, - из глубины квартиры доносились голоса.
   -- Может всё это не вовремя? - Спросил он, невольно напрягаясь.
   -- А, это? - Художник рассмеялся. - Это мои друзья. Они постоянно здесь тусуются. Философствуют..., пьют... чай под сладкую папироску, подсказывают, спорят.... Вы проходите....
   Не очень большая комната, уходившая направо вглубь, образуя своеобразную нишу, в которой стоял низкий круглый стол и подобие кушетки покрытой истертым ковром, была обставлена по "спартански". Одну стену занимала полуразвалившаяся стенка из какого-то знакомого Ларскому гарнитура советских времен; напротив стоял маленький диван-книжка, покрытый голубым пледом с множеством свалявшихся катышков. Стульев не было, точнее, был один, - напоминающий "венские" стулья, купленные когда-то на кухню Летовых. Этот "единственный" был придвинут к дивану, и, как понял Денис, исполнял роль тумбочки. Несмотря на скудность интерьера, в большой проем единственного окна были вставлены дорогие рамы из пластика, пожелтевшие от табака, с грязными разводами на стеклах.
   Из признаков, что здесь живет художник, Ларский углядел только квадраты и прямоугольники холстов, разбросанные по свободным уголкам. Все холсты были повернуты "лицом" к стенам, от чего гость
  
  
  
   остался в неведении, - были ли это законченные работы, или полотна ждали своего часа. Никаких мольбертов, кистей и красок....
   За столом сидели двое молодых людей и белобрысая девчонка. Все курили папиросы, пачка из-под которых сразу бросилась в глаза Ларскому - это был "Беломор". Стол, покрытый старой непривлекательной клеенкой, был заставлен чашками с чаем и без, - видимо, посуду здесь мыли редко.
   Один из молодых людей, бритый череп которого сиял, как будто был намазан маслом, повернул голову первым, и, не обратив внимания на незнакомца, стоящего рядом с хозяином, спросил:
   -- Валя, ты принес новую идею?
   -- Ребята, работаем! - Неожиданно возбужденно заявил Архипов. - Лена, быстро подбери холст 30 на 40..., среднее зерно.... Я мыть руки, и переодеваться.... У нас очень мало времени....
   Девушка неохотно поднялась, и Денис увидел, что вся компания сидит на "пнях", - распиленное на несколько частей бревно заменяло стулья. Посмотрев же на длинные ноги Лены, тесно упакованные в светло-голубые джинсы, он почувствовал что-то родное. Дело в том, что снизу джинсы были расклешены до немыслимых пределов, закрывая легкие туфельки, и, волочась по полу, поднимали пыль. Такие "штаны" он и сам носил в далеких семидесятых....
   -- Толян, - девушка повернула голову в сторону второго молодого человека, на голове которого сидел короткий бобрик, с выстриженной молнией на правом виске, и с усмешкой заметила, - этот "трудоголик" никак не может найти зону комфорта, которая у него лежит где-то между: "оставьте вы меня все в покое" и "а, почему так долго не звонит телефон".
   Толян молча кивнул, затянулся "беломоринкой", и, шумно выпустив дым изо рта, загасил папиросу, окунув ее кончик в свою чашку с чаем.
   Девушка прошла мимо Ларского (ее рост совпадал с его ростом, и значит, соответствовал 180 см), и, подойдя к плотной коричневой шторе, висевшей одиноко на стене, отодвинула ее в сторону, - открылась узкая двустворчатая дверь с резными наличниками. Лена потянула за красивые бронзовые ручки, но прежде чем войти в смежное помещение, обернулась, и спросила:
   -- Вас как величать?
   -- Денис.
   -- Присядьте, Денис. Валька будет долго мыться....
   -- Зачем? - Ларский всё больше удивлялся. - Ведь краски....
   -- У художника должны быть чистые руки. - Это уже сказал Толян. - Так говорит художник Архипов.... Хотите чайку?
   Ларский не успел ответить, - в комнату вошел Валентин, одетый в длинную синюю толстовку с множеством пятен разного калибра и цвета, и серые легкие брюки, которые оканчивались пластмассовыми вьетнамками на босых ногах.
   -- Никакого чая, - почти выкрикнул художник, и взял Ларского под руку, - пошли, пошли.
  
  
  
  
   Когда Денис наконец попал в мастерскую (что это именно мастерская он догадался сразу), то был поражен разительным отличием ее от комнаты, - было чисто; идеально вымытые окна бросали свет на готовый к работе мольберт; аккуратно разложенные тюбики краски, и живописно расставленные кисти, некоторые из которых покрытые маленькими чехлами, создавали естественный натюрморт. Здесь было два стула, и даже кресло на колесиках. На стене, которая лучше освещалась, висел портрет молодой девушки с заразительной улыбкой, - она подняла руки, удерживая над головой длинные русые волосы....
   Лена поставила на мольберт небольшой холст, и поинтересовалась:
   -- Пойдет?
   Архипов долго рассматривал чистое полотно, и наконец произнес:
   -- Как будто то, что нужно.... Всё! Мы заняты! Денис, садитесь туда.... Да, поставьте вы куда-нибудь сумку! Хотя, нет. Оставьте, как есть....
   Архипов нетерпеливо схватил палитру, выдавил краску из нескольких тюбиков, и, перемешав, начал быстро наносить ее мастихином на холст....
  
  
  
   5
  
  
   Как и обещал Архипов, сеанс задержал Ларского на два с небольшим часа. Прощаясь, они договорились об оплате и встрече перед отъездом "заказчика". Когда Денис стоял уже в прихожей, пожимая неожиданно уверенную ладонь художника, Толян открывал, непонятно откуда появившуюся, бутылку коньяка. Ларскому нестерпимо захотелось выпить, но просить странную компанию принять гостя, как собутыльника, не решился.
   Уже не замечая подъездных запахов и грязи, Денис вышел во двор, и быстро направился в сторону противоположную той, где находилась его гостиница.
   Пройдя мимо небольшой кучки бомжей, он резко остановился. "Кто, как не они знают, где можно выпить", - безумная мысль посетила мозг, одурманенный своим же поведением. Он повернулся, и решительно подошел к вонючему собранию. Видимо, его вид источал какое-то подобие агрессии, и резкие движения вызвали испуг у мутной публики, - бомжи ускоренно расходились в разные стороны. Денис пометался глазами, и увидел утреннего знакомца, которому одолжил деньги.
   -- Постойте..., господин..., э-э..., товарищ. - Ларский потерялся в выборе "обращения". - Вы должны меня помнить....
   "Глупейшая ситуация. Я умоляю бомжа сделать одолжение", - тут же оценил свое положение Ларский, но, все-таки, продолжил.
   -- Э-э, я был вместе с художником....
   -- Тоже мне - художник! - С неприязнью, низким голосом, наконец отозвался беглец, остановившись.
   -- Вы его хорошо знаете? - Денис запнулся, так как понял, что залезать в чужие тайны, у него намерения не было. - Впрочем - это не важно....
   -- Не важно? - Бомж сверкнул злыми глазами. - Мне бы класки, кисти.... Даже холстов не надо.... Есть же стены, куски калтона..., делевяшки....
   Оказалось, что странный тип отчаянно картавит, отчего его речь вызвала в душе Ларского отзвук детства, - он до пяти лет упорно говорил "л" вместо "р". Подавив теплую волну воспоминаний, неожиданно для себя, спросил:
   -- Наверное, в прошлом - вы тоже художник?
   Услышав вопрос, оборванец затих, и отвел взгляд воспаленных глаз.
   -- Как вы заметили, я не выговаливаю одну букву. - Начал он придавлено тихо, но тут же встрепенулся, и гордо заявил. - В моей жизни есть только - настоящее, будущее и пошлое. Так вот, художник Алхипов - это пошлое.
   Ларскому начал надоедать философствующий нищий, и он спросил прямо:
   -- Скажите мне лучше, где поблизости можно выпить коньяку..., или водки?
   После такого вопроса бомж зацвел, улыбаясь беззубым ртом. Он засунул ладони в карманы сального пиджака, который был одет на голое тело, поднял выбритый клочками подбородок, и прищурил один глаз, темнеющий сочным синяком.
   -- Вам нужен лестолан? - Наконец спросил он.
   -- Желательно. Ресторан, кафе....
   -- Поблизости только забегаловки. - Бомж пренебрежительно кивнул в сторону улицы. - Они не для солидных людей.... Да, и голечительного там не подают, - пицца, булгелы.... Одним словом - клошка калтошка..., но есть валиант....
   Денис уже начинал жалеть, что всё это затеял, но, как всегда, остановиться не мог. Чертовщина, сидевшая где-то в глубинах мозга, завладела сознанием окончательно, управляя поступками и желаниями, поэтому, сделав секундную паузу, заинтересованно спросил:
   -- Что за вариант?
   -- Меня зовут - Николай. - Неожиданно представился бомж, после чего, приняв вид заговорщика, зашептал. - Валиант такой. Вы отстегиваете бабло, а я плиталаню коньяк и закусь..., за что вы мне накатите соответственно....
   Предложение было нелепо, - Денис достаточно хорошо зарабатывал, чтобы "распивать в подворотне", тем более с бомжом, но он чувствовал, что именно нелепость такого "валианта" ему нравилась.
  
  
  
  
  
   Это была авантюра, которая сейчас очень удачно подходила к его настроению. Желание выпить отходило на второй план, растворяясь в смутных предчувствиях подвернувшегося развлечения.
   Ларский взглядом хозяина посмотрел на нового знакомого, и твердым голосом заявил:
   -- Вам нужно поменять доллары. - Он остановил движение руки, вскинув взгляд на довольное лицо Николая. - А, где... мы будем...?
   -- Есть живописное местечко, - ответил тот, широко улыбаясь, от чего его лицо приобрело вид сморщенного сухофрукта, - я пловожу....
   -- А, денег.... Сколько стоит коньяк?
   -- Это смотля какой. - Со знанием дела причмокнул бомж. - Холоший - тыщи две, очень холоший, в пледелах нашего миклолайона, тыщь пять - семь. Можно конечно купить рублей за 500, но галантии никакой....
   -- Хорошо. Купите "очень хороший", - Ларский в уме прикинул сумму, - и фруктов, закусить. Держите деньги....
   Николай недолго искал место для посиделок. Он привел Ларского во двор старого дома постройки 30-х годов прошлого века (такие дома Денис хорошо помнил), где под лапами огромного тополя спряталась небольшая облезлая скамейка.
   Дворик был действительно живописен. Полуразрушенные ворота, на которых проросли веточки какого-то дерева, пробив замшелые камни, впускали любого, кто хотел отдохнуть, и надышаться запахами ароматной зелени, покрывающей всё пространство этого "оазиса" среди громадного города. Деревья и кустарники оставляли место только для узких тропинок, и, когда Денис сел на скамейку, листва полностью закрыла его от посторонних глаз....
   Потянулось время ожидания, - самое медленное, а потому расточительное. Ларский понимал, что попросту теряет этот отрезок жизни, и дела, которые намечались, будут не выполнены. Русский человек, попадая в Россию из-за рубежа, где он долго жил, чувствует острую необходимость доказать кому-то, что он - русский. Доказать, что хваленая европейская (американская) демократия не изменила его ментальность, - он русский "до мозга костей". А, чем же можно это доказать проще всего, как не совершить что-то безумное, - в частности, напиться в компании бомжа.
   "Придуманная для самих себя свобода, подталкивает русского человека предъявлять всем сгустки ее проявления, самое яркое из которых - это пьянство "до чертиков" с последующим битьем лица своего собутыльника.
   Русские никогда не были свободны, то есть, никогда не подчинялись законам, регулирующим общество при любом режиме правления. В России всё решается сердцем, поэтому законы, придуманные умными и не очень умными головами, не работают.
   Свобода - это труд, а потому, если русскому предложить выбор между свободой и колбасой, он выберет - колбасу"....
   -- Да, выберет колбасу. - Сказал вслух Денис.
   Он не заметил, как перешептывание листвы, и безделье, навеяло такие мысли. Раньше подобного в голове не возникало, - он был далеко отсюда, и желания приехать не было, но, попав на родину, всё завертелось с новой силой.
   -- Где же Николай? - Денис повел глазами, выискивая в сплошной листве свободные промежутки.
   Мысли о том, что бомж его просто обманул, почему-то не возникало. Он достал из сумки зеркало, с которым обычно брился, и посмотрел в отражение. Зачем это проделал, Денис не понял, но спустя секунду, догадался, - хотел убедиться, что щетина "терпит". Ему очень не шла борода, делая его стариком, хотя кожа лица была еще подтянута, и морщины не портили "интерьер". Серые глаза под широкими бровями, почти прозрачные, покраснели от долгой дороги, и неожиданных приключений, а довольно крупный нос правильной формы расширял ноздри, втягивая чистый воздух. Короткая стрижка, уши, аккуратно прижатые к голове, - Ларский оценил свой вид на твердую "тройку"....
   -- Извиняйте! Заделжка вышла! - Из глубины листвы кустарника донесся картавый крик.
   Ломая мелкие ветки, Николай появился из густоты зелени, - одной рукой он нес большой пакет, другую, пальцами которой почтительно держал деньги, вытянул вперед.
   -- Сдача. - Объяснил он, видя недоумение Ларского, который, повторно взглянув на купюры, дрожащие в грязной ладони, аккуратно вытянул из них тысячу.
   -- Остальные - ваши. За работу.
   Обрадованный еще более, бродяга выложил на скамейку содержимое пакета, - бутылку с темным содержимым, фрукты, четыре пирожных "эклер", и два пластиковых стаканчика....
  
  
  
  
   6
  
  
   Он выпил немного, но эти - двести грамм, упав в полупустой желудок, видимо, сразу всосались в кровь, и Денис почувствовал, как голова наполняется необъяснимой радостью, а усталое тело приобретает неестественную легкость, от ощущения которой казалось, что сейчас возможно - всё! Ему захотелось совершать поступки, от которых получаешь удовольствие....
   Может быть по этой причине (распитие дорогого коньяка в компании оборванца удовольствием назвать было нельзя), а, быть может, попросту, пропало желание пить, но Ларский, закусив бананом, сказал:
   -- Достаточно. Эффект достигнут. Остальное можете взять себе.
  
  
  
  
   Бомж исчез без слов, растворившись в листве. Денис вытянул ноги, закинул голову, направив взгляд на серое, не похожее на летнее, небо, и огорчился, что не курит.
   -- Сейчас бы, наверное, было неплохо затянуться ароматным дымком. - Сказал самому себе, но тут же, встряхнув головой, закончил. - Нужно идти....
   Покидая двор, Ларский еще не представлял, куда направится. О гостинице думать не хотелось, и он медленно пошел по улице, название которой не помнил, в сторону Сокольников.
   Его мозг, окутанный тихой эйфорией, начал выдавать неприятные вопросы, ответить на которые Денис не мог, или не хотел: "Зачем были нужны эти выкрутасы с портретом и бомжом? Послезавтра ты уедешь, и мучительно будешь забывать всё это. Ты что-то доказал самому себе, или незнакомому дяде? А знаешь, всё это похоже на банальный страх перед прошлым, которое поджидает тебя здесь. Ты, как можешь, заглушаешь неотвязное желание прикоснуться к нему, и увериться, что было оно не таким мрачным, как рисуется в воспоминаниях, которых ты тоже боишься".
   Денис остановился, и посмотрел назад, - площадь трех вокзалов скрылась из вида, отодвигая дальше и дальше гостиницу, в которой он сейчас должен быть. Он всматривался в глубину улицы, как будто там лежало объяснение его поступкам, за которые ему стало стыдно. Так продолжалось не более минуты, которую Ларский сразу же забыл, предчувствуя новую волну желаний, проникающих в опьяненный мозг.
   Он решительно подошел к краю тротуара, и поднял руку. Машина остановилась почти сразу. Ларский назвал улицу и дом, где когда-то жила семья Летовых....
   Знакомые с детства улочки и переулки он не узнал. Казавшаяся в детстве широкой магистралью, улица на которой стоял их дом, превратилась в две узкие полосы движения с трамвайными путями посредине. Большие дома осели, обвесив себя безвкусной рекламой. Солидное, в "сталинском" стиле, здание метро съежилось, зажатое между автостоянкой и торговым центром, да и сама улица показалась короче, чем была, - такси быстро расправилось с нею, подкатив к нужному дому.
   Ларский стоял около "своего" подъезда, измеряя взглядом глубину большого двора, утопающего в листве старых лип и тополей, - картинка невероятным образом мягко ложилась на его память, проявляя старые образы. Он немного боялся посмотреть на окна второго этажа, где жили Летовы, - казалось, что за ним наблюдают все соседи, жившие рядом. Казалось, что они здесь! Сидят в своих коммуналках, и, за неимением развлечений, смотрят во двор, обсуждая знакомых и их семьи....
   Помогая побороть эту неприятную причуду своего воображения, он сильно сжал одной рукою ручку сумки, висевшей на плече, и посмотрел на "свои" окна. "Ничего особенного. Обычный, для сегодняшнего дня, пластик. Интересно, - кто там живет? - Мысли завертелись, обнажая обычный сумбур, возникающий в голове усталого человека. - Впрочем, зачем мне это? Нужно войти в подъезд, и посмотреть, как там внутри".
   Ему очень хотелось войти в подъезд, но железная дверь с кодовым замком охладила это желание. Потоптавшись рядом, Ларский для себя решил, что странный день, начавшийся неприветливой таможней, должен закончиться плавно, - без острых углов невероятных поступков, без всплеска эмоций, и, следовательно, без самоедства за эти поступки, эмоции, мысли....
   Он сделал шаг, чтобы уйти, но услышал за спиной железный скрежет, и обернулся. Дверь приоткрылась, но в темном проеме никого не было, и Денис, тут же забыв о своем решении ни во что не ввязываться, замер, ожидая продолжения. Через секунду всё разъяснилось, - из дома выходил мальчик лет восьми-девяти, тогда как Ларский, ожидая увидеть взрослого, направлял взгляд горизонтально, но не вниз, поэтому видел только пустоту над малышом.
   Юркий мальчишка проскочил под рукою Ларского, которой тот придержал дверь, и скрылся в глубине двора. Денис вошел в подъезд.
   В полумраке лестничной площадки, он заметил только новую шахту лифта, закрытую со всех сторон от постороннего глаза. Раньше это пространство было обтянуто сеткой, через которую можно было следить за передвижением кабины, чем часто развлекались ребята, жившие здесь.
   Денис поднялся на площадку, где находились почтовые ящики, - они стояли здесь и раньше. Стало светлее. До "его" квартиры оставался один пролет лестницы - двенадцать ступенек.
   Облокотившись на голубые железные ячейки для писем и газет, он тяжело вздохнул, как будто сердце дало сбой, и его срочно нужно утихомирить, подкачивая кислород. Ларский тяжело посмотрел на потертые ступеньки, успокоил дыхание, и решительно пошел вниз, оставляя позади все свои желания и мысли. Повторялось ощущение бегства от самого себя....
   Нажав на кнопку замка, и услышав характерное попискивание, он навалился всем телом на входную дверь. Поддавшись со второго раза, стальное чудовище лязгнуло петлями, и открыло проход.
   Как только Ларский оказался на улице, он ощутил резкое головокружение, как будто сквозь мозг прокатилась черная волна. На долю секунды свет погас, но тут же небо засияло разноцветными переливами, - в глазах зарябило, и Денис, чтобы как-то укрыться от этого безумия, прикрыл их рукой. Прокатился грохот напоминающий гром, и всё стихло. Когда Ларский убрал руки от глаз, то увидел, что небо, тонкого бирюзового цвета с одиноким облачком внутри, спокойно и рассудительно смотрит на мир. Он опустил взгляд, и почувствовал, что колючие мурашки пробежали по всему телу, а сердце остановило бег, стукнув последний раз. Через мгновение он понял, что не дышит, - рефлекторно задержав дыхание, он забыл выдохнуть, поэтому, напугавшись еще больше, выплюнул застрявший комок кислорода, перекрывающий горло. Тело тряхнуло изнутри, сердце ускоренно забилось, обгоняя себя, дыхание выровнялось, и он, более спокойно, осмотрелся.
   Как будто всё было на месте, - двор, забор вокруг него, деревья, трава..., но выглядело по-другому, не так, как десять минут назад, когда он входил в подъезд. Двор помолодел, забор подрос, а деревья, упрямо шелестевшие на фоне абсолютной тишины, опустились немного вниз, открывая куски помолодевшего небосвода.
   Узкий проезд, огибающий дом кольцом, освободился от дорогих иномарок, а прямо перед Денисом стояла "Волга - ГАЗ 21" белого цвета, которую он узнал сразу же, - это была первая машина брата, купленная им в 21 год.
   Людей на улице было не много, и Ларский лихорадочно всматривался в каждого, находя разительные отличия от москвичей XXI века. Лица, одежда, и даже обувь напоминали черно-белую фотографию 60-х годов, а строгий мужчина с папиросой в зубах, серым фартуком на груди, и кирзовых сапогах на крепких ногах, подметающий метлой из прутьев тротуар перед первым подъездом, вообще, казался пришельцем с "того света".
   Денис осторожно сделал несколько шагов, как будто боялся, что твердый асфальт может исчезнуть из-под ног, и подошел к "Волге". От машины поднимался знакомый запах бензина и масла. Он не помнил, как выглядел салон этого первенца из череды купленных впоследствии братом автомобилей, но остался в уверенности, что это "их" машина.
  
  
  
   Оставалось посмотреть вверх, на "свои" окна, и окончательно убедиться, что, видимо, сходит с ума. Он так и сделал, - да, тяжелые двойные деревянные рамы молча смотрели вниз, говоря о многом....
  
  
  
   7
  
  
   "Этого не может быть. Но, я не сплю. Мозг работает, тело передвигается в пространстве, и пространство не ускользает, как это часто бывает во сне, а обволакивает, затягивая заглянуть в глубину, в которой живет он - Денис Летов, - молодой, даже юный, еще не представляющий, какие зигзаги проделает жизнь. - Мысли наваливались гурьбой, окуная в туман непонимание и страх перед произошедшим переворотом в голове. - Здесь оставаться нельзя. Нужно что-то делать, иначе..., иначе сегодняшнее прошлое раздавит вчерашнее настоящее".
   Ларский направился во двор, надеясь, что сделает шаг или два, и мираж исчезнет, но он шел, а видение продолжало затягивать новыми подробностями. На массивных скамейках, расставленных по периметру двора, сидели молодые мамаши с "бабеттами" на головах, - они охраняли детские коляски, по-советски, корявых форм, неопределенного сероватого цвета. В песочницах играли дети с серьезными лицами, - одни делали "куличи" из песка, другие катали песок в кузове тяжелых железных игрушечных грузовиков. Перегоняя друг друга, они пытались, как можно больше перетащить песка из одной песочницы в другую. "Социалистическое соревнование", - еле слышно простонало в голове Дениса. Постепенно приходило осознание того, что произошло, - время, уходящее всегда вперед, не поддающееся обратному ходу, сбилось с пути, и резко прыгнуло назад, зацепившись за его память.
   Ларский остановился около пустой скамейки, и, не глядя, сел на её грубые деревянные рейки. Была необходима передышка, - слишком много событий и впечатлений от них навалилось на него, чтобы легко отделить одно от другого. Всё перемешалось, и голову распирало от усилия сосредоточиться.
   "Сейчас не хватает того коньяка, что я не допил. - Дурацкая мысль возникла неожиданно, как это бывает, когда мозг решает трудную задачу. - Какой коньяк? Нужно думать, как выбраться отсюда...".
   Мысль оборвалась, потому что старик, проходящий мимо, вдруг остановился, посмотрел на Дениса сквозь круглые очки в рыжей пластмассовой оправе, и молча сел на другой край скамейки. Ларский потерял кончик нити, за которую хотел зацепиться, решая свою проблему. Он мельком взглянул на старика, и, зачем-то, стал быстро листать страницы памяти, разыскивая там его лицо с темным блеском глаз, и аккуратной бородкой клинышком. Ничего не получилось, - или мужчина сильно изменился, или память дала сбой.
   -- Я раньше вас здесь не видел. - Услышал Денис тонкий голосок, напоминающий женский тенор. Старик пристально смотрел на Ларского. - Я, знаете ли, каждый день здесь отдыхаю. Живу в соседнем доме. Вы приезжий?
  
  
  
  
   "Так вот почему я его не помню, - он живет в другом доме", - решил для себя Денис, а вслух ответил:
   -- Приезжий.
   -- Выглядите, знаете ли, вы странно, даже необычно.
   -- В чем же проявляется эта необычность? - Ларский только сейчас понял, что для середины прошлого века выглядит действительно необычно, точнее - нестандартно.
   -- Больно ярко всё, - пиджак..., желтые ботинки "на босу ногу"..., и эти... "техасы". Говорят, они жутко дорогие! Рублей - двадцать?
   -- Мне их подарили. - Сказал Денис первое, что пришло в голову. Нужно было выкручиваться перед продвинутым дедом, успевшим откуда-то узнать о джинсах, которые мало кто видел в то время. - Не думаю, что так дорого.
   -- Ну - да, ну - да. - Простонал дед с натянутым лицом, но тут же отвернулся, направив взгляд на белую "Волгу", около которой появились три человека, - мужчина, женщина и подросток.
   Мужчина принялся вытирать тряпкой лобовое стекло автомобиля, а женщина, лет сорока пяти, с короткой стрижкой почти черных волос, в легком светлом платье с голубыми цветочками, доставала наставлениями подростка, который очень неохотно кивал головою в знак согласия.
   -- Летовы собрались проветриться. - Прокомментировал дед появление новых персонажей. - И откуда у людей такие деньги? Он - токарь на заводе, она - врач в поликлинике....
   Без откровений старика, которые пропустил мимо, Ларский сразу понял, что видит самого себя, моложавую мать, и ненавистного отчима. Дениса охватило странное чувство страха, что они его узнают. Он не удивлялся происходящему, его не сбивал с толку сам факт, что ожившая мать разговаривает с ним, резко помолодевшим. Он даже не думал о том, что подобная история, расскажи ее Ларский, привела бы его прямиком в сумасшедший дом.
   Он боялся одного, - снова оказаться под тяжелым прессом родственных отношений.
   Семья всегда стояла выше, подавляя его "я". Удерживала на коротком поводке, требуя почитания, которое выливалось в унижение "младшенького". Старший брат, добившейся больших достижений в спорте, смотрел на него, как посетитель кабака смотрит на полового, - пойди, принеси, сделай, а за это получишь чаевые или подарок.
   Брата никогда не интересовала чужая жизнь, чужая душа, даже, если этот "чужой" - родной человек. Он любил одного себя, благосклонно дозволяя окружающим любить..., нет, боготворить его персону.
   Чувство обожания "самоё себя" сидело прочно и глубоко, как черная доминанта в коре головного мозга, которая начисто подавляет проблески объективного отношения со всем миром и самим собой.
   Мать занималась собой и "любимым" (отец умер рано), а когда брат женился, то оказалось, что Денис всем мешает. Чувствуя это, он отчаянно искал выход, но зависимость от семьи не давала шансов. Когда исполнилось 18, очень хотелось разорвать всё, уйти, и жить самостоятельно, но он не смел, - слишком крепкие цепи держали, цепи духовной несвободы.
   Такая опека, а со стороны Дениса - патологическая зависимость, продолжалась до его женитьбы в 1994 году, когда, уже не слушая никого, он заявил, что уезжает из России. Страхи перед чужой жизнью в незнакомой стране меркли перед страхом прожить долгие годы за другого человека, человека, которого походя лепила мать и ее окружение....
   Проделав легкий экскурс по своей жизни, Ларский вернулся в настоящее (если бред происходящего с ним, можно было назвать - настоящим), и услышал, что старик продолжает говорить.
   -- ... а брат его на Олимпиаде золото выиграл. - Старик причмокнул, и продолжил с завистью. - Много же там платят.
   Старик задумался, видимо, подсчитывая сумму гонораров олимпийских чемпионов, и Денис спросил:
   -- Какой это Олимпиаде?
   -- Так в Гренобле. - Удивился вопросу дед.
   "Значит, на дворе 1968 год. - Сделал вывод Ларский. - А, что это дает? Ничего. Мне - 14 лет, матери - 46. Еще совсем молодая женщина, врач, а связалась с пролетарием, окончившим пять классов деревенской школы. Я же окончил восьмой класс, и на вечере в честь такого события впервые попробовал портвейн, а советский портвейн, состоящий наполовину из красителей, а наполовину непонятно из чего, представлял собой "убойную" силу, которая незамедлительно шарахнула по непривыкшему мозгу. Последствия были омерзительны, - меня "вывернуло" в садике за школой. Как ни странно, эта история не охладила желания повзрослеть, и, главное, утвердиться перед более взрослыми друзьями таким, обычным для того времени, способом. Крутые, как бы сказали сейчас, поступки и тогда вызывали уважение.... Сейчас? А, когда - это сейчас? В 2015-м, или в 1968-м" ....
   Ларский почувствовал, что чем глубже опускается в воспоминания, тем сильнее запутывается, - где реальность, которую, как можно скорее, нужно отсечь от видений, и где, те самые видения, разрушающие неустойчивое сознание....
   -- ...мать ихняя - терапевт в поликлинике, - тем временем, дед продолжал рассказывать Денису его собственную жизнь, - странная женщина. Коммунист, а верит в Бога! Думаю, я, что она думает, что верит, а на самом деле.... Молиться Богу, и верить в Бога - это абсолютно разные понятия....
   -- Вы, откуда же знаете, что она верит? - Спросил машинально Ларский, отчетливо представляя, как по утрам, выкурив обычную сигарету натощак, мать становится на колени, и что-то бормочет под нос, глядя на маленькую иконку, оставшуюся от бабушки. Намного позднее он узнал, что мать не имела ни малейшего представления о Евангелие, или других книгах, затрагивающие вопросы теологии, а проговаривала машинально, переписанные "от руки", молитвы.
   -- Э-э, молодой человек, - старик прищурился, и как-то криво улыбнулся, - кому же знать, как ни мне. Я, знаете ли, поп расстрига. Слышали такое понятие? Да, так вот, имели беседы, из которых понял я, что нет там Веры, скорее, желание доказать себе, и тем утвердиться, что живет правильно, по совести, а не по уставу КПСС.
   -- Однако, вы смелый человек. - Ларский впервые улыбнулся. - Говорить такое незнакомому....
   -- Бросьте! - Зло перебил дед, отвернувшись. - Если бы мне смелости....
  
  
  
  
   -- А, почему расстрига? Разуверились?
   -- Бог во мне. - Прошептал старик, как показалось Ларскому, очень гордо, и через паузу продолжил своим тенором. - Церковь скатилась до формы партийной организации. Свои секретари, их помощники, функционеры. Божьи законы сменили законы страха перед начальством.... Дальше будет только хуже.... Знаете ли, пойду я. Пора.
   Он легко поднялся, и, не прощаясь, бодрым шагом направился к выходу с площадки. Когда старик проходил мимо Летовых, мать и отчим уже сели в машину, а четырнадцатилетний Денис уходил в глубину двора, где скрылся за высокими кустами.
  
  
  
   8
  
  
   Забыв о старике, Ларский проводил взглядом Дениса Летова до момента, когда тот, слившись с зеленью, исчез из вида. Наступило время, когда нужно было решать, - что дальше? Ждать, и надеяться, что этот бред раствориться, и проявятся черты сегодняшнего настоящего, было тяжело, - бездеятельность угнетала, но, самое главное, вызывала водопад воспоминаний, материализующихся помимо его воли.
   Ларский встал, и медленно пошел в глубину двора, где исчез Денис, потому что вспомнил, что там стоял стол для пинг-понга, врытый ножками в землю, - молодые ребята собирались именно там. Ему захотелось посмотреть со стороны на детские забавы? Может быть, хотя, определенной цели не было.
   Неожиданно захотелось пить. Он остановился в растерянности, и шальная мысль проткнула мозг своей простотой и неотвратимостью: "Он сдохнет здесь от голода и жажды, - у него же нет советских денег, а продать нечего! Разве что - часы. Интересно, что будет, если предложить на продажу смартфон или планшет? Какая последует реакция? Люди, многие из которых не видели даже катушечного магнитофона, и не имеющие домашнего телефона, как воспримут скачок науки в конце XX века, начале XXI-го? Глупость! Они не поверят, и пошлют меня, как можно дальше - это в лучшем случае. В худшем - позовут милиционера.... Да, постараюсь продать часы".
   Он двинулся дальше, раздумывая, как лучше подступиться к советской молодежи 1968-го года. Удивительно, но Ларский чувствовал неопределенную легкость, - тело, как будто, действительно помолодело, забыв о мелких старческих болячках. Вот только - голова! Голова, наполнившись воздухом детства, отяжелела, перекатывая с места на место окаменевшие образы ушедших дней....
   Ларский остановился, когда увидел Дениску (так он обозначил для себя существо, отражающее его четырнадцать лет), сидящего на низеньком заборчике, наблюдая за игрой в настольный теннис. Двое ребят играли, кто-то стоял вокруг, остальные скопились у грубо сколоченных столов, на которых "резались" в домино ребята постарше.
  
  
  
   Ларский побоялся подходить ближе, и рассматривал каждого, вспоминая, как его зовут. Оказалось, он помнит имена этих призраков лучше, чем имена сегодняшних знакомых, - память опять производила над ним свои опыты.
   Посмотрев на группу доминошников, услышал:
   -- Рыба! Считай! - Кричал парень лет двадцати сидящему напротив игроку, который, почесав бритый затылок, плюнул под стол, и отреагировал неожиданно.
   Он встал, достал из кармана рубль, и, бросив помятую бумажку на столешницу, пробурчал:
   -- Гроза полей и огородов - Ефим, блядь.
   -- Олежек, играть надо уметь! - Огрызнулся Ефим, посмотрев на окружающих. - Ну, еще партейку? По рублику, а?
   Молодые люди замотали головами, отказываясь от заманчивого предложения выиграть рубль, а Ларский понял, что наступил подходящий момент, чтобы осуществить задуманное. Он вспомнил, что Ефим неофициальный лидер, вожак "стаи" подростков, в которую Дениску не принимали по какой-то неизвестной причине. Дениску дразнили - интеллигент. Сейчас Ларский догадывался, что ребята не сами придумали такое прозвище, - они повторяли сказанное взрослыми, которые недолюбливали семейство Летовых за видимую успешность, и достаток. Само слово "интеллигент", в их устах, несло заряд пренебрежения, недоверия, и некоторой отчужденности "суровых реалий жизни" ....
   Неожиданно в голову Дениса пришла забавная мысль, - предложить себя в качестве игрока, проиграть, и расплатиться какой-нибудь мелочью: пачкой жвачки, которая распихана по всем карманам, или шариковой ручкой, невиданной доселе этими пацанами. Таким образом, он привлечет внимание, а там уж и часы пойдут в ход.
   -- Можно мне? - Громко спросил Ларский, направив взгляд на Ефима.
   Ребячьи головы повернулись в его сторону, и замерли в удивлении. Видимо, до этого момента никто не замечал необычно одетого дядьку, а, увидев, наполнились недоверием, которое выражалось в кривых усмешках, и почесывании вихрастых голов. Ларский обратил внимание, что Дениска не повернулся, продолжая следить за пластмассовым теннисным шариком, когда он - Денис Анатольевич Ларский неудержимо хотел взглянуть в глаза Дениса Анатольевича Летова, чтобы увидеть там подтверждение своих детских обид, и страхов....
   Тем временем, Ефим, оценивающе скользнув по фигуре Ларского, предложил:
   -- По рублю на кон.
   -- Да, только я предлагаю натуральный обмен. - Немного таинственно отреагировал Денис. - Ставлю пачку жвачки!
   Ларский прекрасно помнил, сколько предлагали за жвачку, которую привозил из-за границы брат. Один рубль за 12 пластинок резинки? Это была смехотворная цена, поэтому Денис уверенно достал из кармана яркую упаковку жевательной резинки, и положил ее на стол.
   Все зрители подошли ближе, окружив стол, на котором красовалось заморское чудо. Даже игроки в пинг-понг, прервали матч, и, придерживая ракетки, присоединились к остальным любопытным. Дениска встал с заборчика, но близко подходить не стал. Ларский догадался, - ему не интересно, он уже видел, и пробовал "эту гадость", как говорили в те годы.
   -- Так что? - Спросил, наконец, Денис. - Вы согласны?
   Ефим молчал, машинально перемешивая костяшки домино. Ларский понял, что молодого человека что-то смущает, и, не зная, что именно, попытался взять инициативу в свои руки, - он положил на ладонь пачку резинки, которую поставил на кон, и провел рукою над столом, как фокусник, уверяющий зрителей, что здесь нет никакого подвоха.
   Как ни странно, но это подействовало. Ефим остановил пассы Дениса, щелкнув пальцами, и спросил:
   -- Я гляну?
   Ларский кивнул, предлагая ему взять заветную вещицу в руки. Аккуратно ухватив двумя пальцами пачку, парень осмотрел ее со всех сторон, и даже понюхал, после чего достал из кармана рубль, бросил его на стол, придавив сверху обласканной и обнюханной резинкой.
   "Хорошо, что на этой гадости нет русского текста. - Такая мысль пришла в голову Дениса, когда жвачка уже лежала на столе. - Иначе, как я бы это объяснил, - шпионскими происками, или ошибкой типографии"?
   Домино - игра с очень простыми правилами, но даже в ней нужно думать. А, как раз, думать, Ларскому мешало всё. Нелепость происходящего нарушала ход мыслей, поэтому Денис "отключил мозги", и машинально подставлял нужные костяшки.
   В данный момент он хотел одного, - закончить, как можно скорее, это невероятное шоу. Дети, пинг-понг, домино - всё это не реально, и порождено волнами безумия, прокатившимися в его голове, а, следовательно, или всё вернется "на круги своя", или одурманенный мозг окончательно сорвется, прекратив понимать происходящее.
   Ларский, усилием воли, смотрел на белые точки доминошных фишек, чтобы не перепутать, какая из них нужна сию секунду. Наверняка поэтому, уже через несколько минут стало понятно всем, кроме самого Дениса, что он играет удачливее, а потому близок к победе. И только когда в руках не осталось костяшек, кроме одной, которой он, с треском, хлопнул по столу, до Ларского дошло, что победа за ним!
   -- Фима, кажется, ты в жопе! - Наслаждаясь проигрышем друга, воскликнул Олежек.
   -- Как же так? - Бормотал Ефим, не обращая внимания на окружающих, которые, видимо, давно ждали этого момента, и теперь язвительно улыбались. - Да, признаю. Проиграл. Рубль ваш.
   -- Сделаем так. - Ларский уже принял решение. - Я беру рубль, а вам достается жвачка. Идет?
   Как показалось победителю, побежденный смутился, но ненадолго. Он обвел взглядом притихшую публику, уверенным жестом положил жвачку в карман брюк, и гордо хлопнул по карману ладонью. Ларского ничуть не удивило поведение Ефима, - подобным образом он и сам показывал свое превосходство, когда в детстве у него появлялась жвачка.
   В середине 60-х брат привозил из-за "бугра" достаточно много красивых вещей. На 100-150 долларов, которые выдавало государство, как суточные, в то время, приобреталась огромная сумка плюс чемодан и несколько пакетов заморских шмоток, в довесок к которым шла жевательная резинка. Дениске доставалась пара пачек жвачки, и старые ношеные вещи брата (которые, кстати, выглядели очень неплохо в сравнении с изделиями советской легкой промышленности) ....
   Видя удовольствие в глазах Ефима, Ларский понял, что "час пробил", - можно приступать к операции "всё на продажу".
   Когда молодой человек успокоился, он присел за стол, и, собирая черные костяшки домино в пластмассовую коробку, неотрывно, и, как показалось Денису, с благодарностью, смотрел на победителя. Ларскому было нетрудно догадаться, что, в данной ситуации, присутствующие, считали победителем своего негласного лидера, который отхватил "такой куш", а не странного мужика с повадками фраера.
   -- Ефим, вас, кажется, так зовут, - оставив свои наблюдения, сказал Денис, - можно поговорить тет-а-тет?
   -- Чего? - Ефим был явно не готов продолжать беседу в таком "штиле".
   Ларский понял, что переборщил, и быстро поправился:
   -- Нужно поговорить. Без свидетелей.
   -- А-а. Ну, отойдем.
   Ефим встал, приглашая взглядом, следовать за ним. Так как Ларский на отлично знал все уголки своего двора, то понял, что его ведут в небольшую беседку, где днем можно тайком покурить, а вечером, когда стемнеет, посидеть с девчонкой, не привлекая внимания посторонних. Руководили этим процессом ребята постарше, младшие безропотно подчинялись, и иногда платили мелкую дань, чтобы ускорить продвижение своей очереди.
   Окунувшись в рваную тень от резных стоек и темно-сизый, ударяющий по мозгам, сигаретный дым, в беседке прятались два подростка, вскочившие с лавочек, как только увидели незнакомца. Ефим успокаивающе махнул рукой, и оба сопляка продолжили курить, опустившись на лавку, а Ларский, присмотревшись, вспомнил, что одного из курильщиков зовут - Саша (кличка Сэм), а второго Борис (с необычной фамилией - Кобернако).
   -- Сэм, смолим быстро, и валим. - Тихо, но твердо произнес Ефим.
   -- Мы только начали, - неожиданно резко, заметил Сэм, - не бросать же. Еще, - больше целой.
   -- Твой "Дымок" только и годится, что мух да комаров гонять.
   -- Денежек нету. - Обиженно ответил Сэм, и затянулся поглубже.
   Ларский тут же вспомнил, что сигареты "Дымок", в маленькой синей пачке, стоили 7 копеек. Гадость - страшная, но безденежье заставляло курить, что подешевле.
   -- Давай, давай. - Повелительно заключил Ефим, усаживаясь. - Дело у нас!
   Почему-то, последние слова подействовали магически, - ребята затушили сигареты в "обгрызенной" жестяной банке, и быстро исчезли.
   -- Я внимательно слушаю. - Сказал Ефим, когда они остались одни, и Денис уселся, напротив.
   -- Не хочу задерживать, поэтому, сразу. - Волнуясь начал Ларский, снимая с запястья часы. - Предлагаю купить. Швейцарские.... - И, наверное, для убедительности добавил. - Сам покупал в Женеве.
   Ефим спокойно посмотрел на часы, и протянул руку.
   -- Я, гляну? - Равнодушно попросил он.
  
  
  
   Оказавшись в руках потенциального покупателя, часы были осмотрены со всех сторон, но никаких эмоций на лице, и в поведении молодого человека не вызвали. Наконец, он посмотрел на циферблат, и, с трудом, прочитал:
   -- Ролекс. Изготовлено в Швейцарии.
   Сбитый с толку поведением Ефима, Ларский невнятно забормотал:
   -- Без подделок. Время, секунды, дата..., - Денис резко умолк. До него докатилось, что на часах 2015 год, и он попытался схитрить. - Дату нужно установить....
   -- Зачем? Всё правильно. Июль, 1968, 17 число.
   "Значит часы тоже сошли с ума. Так даже лучше", - пронеслось в голове Ларского, который, немного успокоившись, попросил оценить вещицу.
   -- Ну, не знаю. - Молодой человек, кажется, впервые, с начала необычной беседы, задумался, но тут же, прищурив глаз, хитро спросил. - Вы, сколько хотите?
   -- 50 рублей. - Брякнул Ларский, вспомнив, что часы подарила жена, и стоили они 6500 долларов.
   Ефим провел ладонью по голове с аккуратной стрижкой - полубокс, и выдохнул:
   -- Нее, это много.
   До Ларского дошло, что часы нравятся этому представителю советской молодежи, и, жажда их приобрести, толкает его на торги, а торговаться Денис не умел, поэтому, спросил прямо:
   -- Какая ваша цена?
   -- 20 рублей.
   -- 30, и закончим на этом. Не вашим, не нашим.
   Ефим оторвал взгляд от циферблата, и посмотрел на хозяина дорогой игрушки, как бы, оценивая уже его.
   -- Идет! - Произнес, наконец, он, как будто решил трудную задачу. - Деньги вечером. Подгребайте сюда..., часикам к десяти....
  
  
  
   9
  
   Сумерки медленно сгущали воздух пропитанный ароматами прогретой за день листвы, и каких-то цветов, разросшихся дикими кустиками в разных уголках двора.
  
  
   Ларский посмотрел на часы, - было без пяти минут десять. Он стоял около беседки, в которой назначил встречу Ефим, и не хотел в нее входить. Денис ловил себя на мысли, что желаний не осталось, кроме одного, - бежать отсюда! Но, куда?
   Проведя день, блуждая по "своему" району, он успел купить и попробовать (если так можно выразиться) 200 грамм Докторской колбасы с белой булкой за 7 копеек; с удовольствием съел Эскимо; попил из автомата газировки, при этом, прихватив граненый стакан (жажда могла появиться в любой момент, а вот пластиковых стаканчиков в 68-м году в СССР не было; купить бутылку воды - это была еще более нереальная история).
   Ларский провел время, окунувшись в густой туман. Он чувствовал себя игрушкой обложенной ватой, которую упаковали в непробиваемую коробку, и выбраться из нее уже невозможно. Однако, рассматривая знакомые дома, заходя в магазины, и, даже, воруя стакан из блестящего чрева автомата с газировкой, он ощущал приливы необычайной нежности, которые будили в душе что-то доброе, светлое, непреодолимо родное....
   Он достал из кармана советские монеты, и посчитал, - на ладони лежали 35 копеек, оставшиеся от выигранного рубля.
   "Еще день можно прожить, а дальше?", - успел подумать Денис, когда услышал шаги. Приближались два человека, в которых он узнал Ефима и Олежека. Ларский, незаметным движением, снял с руки часы, и положил их в карман джинсов.
   -- Вы уже здесь. Это хорошо. - Вместо приветствия бросил на ходу Ефим, и зашел в беседку.
   Олежек остановился, держа руки в карманах. Улыбнувшись, он слегка поклонился, и процедил сквозь зубы:
   -- Здрасьте.
   Денис напрягся, - ему не понравились манеры этого молодца. Но Олежек, не обращая внимания на эмоции взрослого, как факир, достал из одного кармана бутылку вина, из другого стакан, и весело промычал:
   -- Хм, ужо....
   Из беседки, придавлено тихо, их позвал Ефим:
   -- Идите сюда.
   Ларский стоял, глядя, как быстро среагировал Олежек на зов друга, - тот почти побежал, и проскочив мимо Дениса, сел на лавку у входа, а, когда, пересилив себя, Денис все-таки вошел в беседку, развязный пацан уже открывал бутылку.
   -- Это, что? - Буркнул Ларский, глядя на спиртное.
   -- "Солнцедар"! - Смачно протянул Олежек, наливая вино в стакан.
   -- Знакомое пойло. - Вырвалось у Дениса, который, видимо от усталости, или от того, что плюнул на всё, перестал сдерживаться. - Чернила?
  
  
  
   -- Вам коньяк подавай? - Неприветливо зло спросил Ефим, но тут же ухмыльнулся, и продолжил более мягко. - Давайте, за успех безнадежного дела.
   Олежек протянул наполненный стакан Ларскому, который брезгливо поморщился, и достал свою посуду, уведенную из автомата с газировкой.
   -- У меня свой.
   Они распили бутылку, и Денис опьянел, - как в детстве, ему стало нехорошо. Отрыжка со вкусом мерзкого портвейна мешала говорить, и, в какой-то момент, он опустил голову, и отвернулся, что, как потом догадывался, спасло ему жизнь. Бутылка, наведенная сильной рукой Ефима, целила точно в затылок, но неожиданные движения пьяного Ларского сместили удар, и стеклянное оружие, скользнув по черепу, с хрустом ударило по правому уху.
   Денис упал, зарываясь лицом в вонючее дерьмо на деревянных досках. Последнее, что он чувствовал и слышал - это тяжесть, которая придавила к полу, ругательства, произносимые надрывным шепотом с запахами выпитой дряни, и неожиданный крик: "Лягавые! Всё! Валим!"....
   Ларский очнулся от толчков, которые исходили откуда-то снизу. Он лежал на спине, поэтому больше всего доставалось позвоночнику, который болел, местами сильно. Не открывая глаз, Денис попытался вспомнить подробности произошедшего, но голова, одурманенная дважды советским пойлом под звучным названием - "Солнцедар", не хотела думать, - боль в ухе переполняла пробудившийся мозг, который понимал только одно: он живой. Отдельные картинки, как цветные фото, все-таки мелькали где-то в глубине памяти, но зацепиться за эти невесомые образы было трудно.
   "Ефим, Олежек. Бутылкой по голове, Валим. Лягавые. - Ларский попытался сложить эти пазлы, и, вдруг, голову пронзило световым мечом, он все вспомнил. - Меня обокрали?".
   Открыв глаза, Денис смотрел вверх, не понимая, где находится, но разъяснилось все очень скоро. Его измученное тело, в который раз, подпрыгнуло, заскрипели тормоза автомобиля, и всё остановилось. Он покрутил головой, насколько позволяла боль, и увидел маленькие зарешеченные окошки, - стало понятно, что после того, как его вырубил Ефим, чудесным образом появилась милиция, которая, теперь, направляется в отделение, чтобы посадить "пьяного алкаша" в обезьянник.
   Ларский быстро себя ощупал. "Пиджака нет. Рубашка, почему-то, влажная. Черт! В пиджаке были документы и деньги. А, сумка? - Он приподнял голову. В этот момент машина стала разворачиваться, а развернувшись, медленно пятиться задом. - Приехали? Похоже, сумки тоже нет. Телефон и планшет! А, зачем они мне здесь?". Он опустил голову, почувствовав дикую усталость, - на одного человека выпало слишком много. Пожалуй, что за один день пришлось переживать и безумие, и мягкое прикосновение нежности детских лет, и неоправданную жестокость, и радость, и разочарование.
   Проскрипел замок, и задняя дверь каталажки на колесах открылась. Денис зажмурился, и замер в ожидании, но услышал странный разговор.
   -- Вишь, я говорил. Вырубили его окончательно. Тебе охота трупы таскать?
   -- Был живой....
   -- Был! Оно, может и счас не очень мертвый, но точняк помрет. Гляди, - вся башка в крови. Верняк - это Фимка с подельником бутылем.
   -- Ну, и чё делаем?
   -- Я ж не просто сюда приехал. Тут такой уютный дворик. Положим на скамейку, пока темно, и все дела. Никто ж не знает про него.
   -- Ааа, давай! - Ларский почувствовал какое-то движение, и догадался, что в салон поднялся один из говоривших. К лицу, видимо, наклонились, - пронесся острый запах перегара. - Согласен, на него столько бумаг оформлять, если у нас помрет. Давай - я за ноги, а ты хватай за руки.
   Манипуляции, проделываемые с искалеченным телом, оказались настолько болезненны, что заставили Дениса стиснуть зубы до хруста. Он решил прикидываться "без сознания" до конца, и ждать, когда "воронок" уедет. Буквально через секунду Ларский получил доказательство правоты выбранной тактики, потому что услышал:
   -- Ты хорошо всё прошустрил? - Спросил, держащий руки. - Может, что осталось?
   -- Нее. Всё. Пинжак, лопатник. - Уверенно ответил напарник, сдавливая сильнее и сильнее голени Дениса. - А, эти двое, кажись, сумку сперли, - один ей размахивал, когда бежал.
   -- А, что в лопатнике?
   -- Еще не видел.
   "Думаю, вы будете не рады, когда увидите, что в лопатнике. - Несмотря на боль, и все неудобства, язвительно подумал Ларский. Он представил вытянувшиеся физиономии ментов, когда те увидят доллары и паспорт гражданина Израиля, датированный 2015 годом. - А, Фима с Олежеком сломают головы, представляя, что такое смартфон и планшет, и с чем их едят".
   Его несли довольно быстро, но, в какой-то момент, споткнувшись, мент отпустил одну руку, и Денис с размаха шлепнулся на асфальт поврежденным ухом. Нестерпимая боль пронзила голову, и сознание упало в черную дыру, - он отключился.
   Возвращение "с того света" проходило уже под легкий шелест листвы, склонившейся над маленькой скамейкой, где лежал Ларский. На этот раз, он быстро пришел в себя, и огляделся. Странно, но дворик показался знакомым. Денис глубоко вдохнул ароматный воздух летней ночи, и ясно понял, что этим запахом дышал совсем недавно, буквально - сегодня.
   Он быстро сел, и закрутил головой, не обращая внимания на боль и легкое головокружение. Через минуту стало понятно, что находится он в том же дворе, где утром пил с бомжом коньяк.
   -- Долго же они катались. - Прошептал Денис, с трудом разлепляя губы. - Почти до Каланчевки доехали.
   Он ощупал голову, похлопал себя по груди, как бы проверяя, все ли на месте. Оказалось, что, на данный момент, болело только ухо, и, соответственно, голова с той же стороны. Последнее, что он сделал - это внимательно осмотрел джинсы. Убедившись, что не всё так плохо, он оперся кулаками о бедра, и почувствовал, что в одном из карманов что-то лежит.
   Просунув ладонь в узкий джинсовый карман, он достал свои часы. Удивившись и обрадовавшись находке, Денис подумал о таких странностях, - вещь, с которой всё началось, которая должна была быть продана, сохранилась, когда всё остальное безвозвратно потеряно.
   -- Ладно. Философствовать некогда и незачем. - Говоря тихонько вслух, Ларский разрабатывал лицевые мышцы, окаменевшие от бездеятельности, - последние несколько часов дались тяжело.
   Денис прошел знакомую арку, и направился, почему-то, в сторону трех вокзалов. Наверное, как он подумал, сработал эффект недавнего присутствия. Ему захотелось посмотреть на "утренние места", когда еще был 2015-й.
  
   10
  
  
   Площадь трех вокзалов, окунувшись в синюю пелену летней ночи, встретила тишиной, слабо подсвеченной отдельными фонарями. Ленинградский вокзал выбрасывал из окон на асфальт слабый свет, и от этого около метро и здания вокзала было веселей, - свет разгонял усталость прошедшего дня.
   Денис подошел к дверям метро. Он плохо понимал, чего хочет, и, потолкавшись в закрытую уже подземку, встал рядом. Наверное, его тянуло во двор своего детства, но, как изменение местоположения могло помочь, думать не хотелось.
   Ларский взглянул на дом, где утром художник Архипов писал его портрет, - знакомые окна на втором этаже светились желтыми огнями. "Значит, не спят", - вяло подумал Денис, и понял, что голову опять будоражит нелепая идея, - ему нестерпимо захотелось туда попасть. Почему и зачем - этих вопросов не возникало. Сегодня с утра, он совершал поступки без причин и цели, и эти изломы закончились страшным сном, в котором прибывает до сих пор, а, вдруг, сделав еще один зигзаг, сон оборвется, и наступит реальное утро? Что-то подобное промелькнуло где-то внутри его тела, не зацепив мозг, который, как он догадался, перестал управлять, окунаясь глубже и глубже в вязкое безумие....
   Дверь квартиры художника выглядела моложаво, - дерматиновая обивка еще отбрасывала задорные блики, а круглая ручка с мордой льва крепко сидела на основании. К сожалению - это огорчило Ларского. Он надеялся увидеть раздолбанную железную дверь Архипова, и закончить эту историю, но все продолжалось, поэтому, Денис поднял руку, чтобы позвонить.
   Не успев дотянуться до кнопки звонка, незваный гость услышал металлический скрежет открываемого замка, и отступил на шаг назад, испугавшись своих действий. Дверь резко отошла, и в проеме появился толстый человечек маленького роста. Нечистая белая майка, заправленная в синие тренировочные трико, подчеркивала приличный животик, колышущийся, как хорошее заливное; из лысой головы торчали несколько очень длинных волосков, а толстые губы на круглом лице выделялись тем, что лоснились, и что-то шептали. Человек смотрел вниз, поэтому крошечные глаза сходились на пуговке носа, как будто там сидела муха, отвлекающая хозяина от окружающего мира.
   -- Добрый вечер. - Неожиданно для себя, буркнул Ларский.
   Человечек поднял взгляд, и широко заулыбался, обнажая желтоватые зубы с несколькими металлическими коронками.
   -- Ты уже здесь? - Весело сказал хозяин. - Принес?
   -- Что? - Спросил гость, совершенно сбитый с толку.
   -- Ну, ладно-ладно. - Успокоил толстяк, взяв Дениса за рукав, чтобы втянуть внутрь квартиры. - Сейчас приедет Боб. У него всё есть. - И, видя, что гость не торопится заходить, приказал, - заходи уже!
   Хозяин еще раз потянул за рукав, и Ларский, глубоко вздохнув, вошел в прихожую. Запахи, нахлынувшие невидимой волной, были знакомы и понятны, - табачный дым густо перемешанный с перегаром напоминали утреннее происшествие, которое теперь казалось детской забавой.
   -- В комнату проходи, в комнату. - Подталкивал новый знакомый. - Портрет готов. Счас Люську позову.
  
   Знакомая комната выглядела свежее своего утреннего воплощения. Вместо корявых пней стояли стулья, беспорядочно окружающие небольшой круглый стол, на котором царил бардак, появляющийся обычно после длительных посиделок. Стенка, почти развалившаяся в квартире Архипова, сияла лаком, на котором, если приглядеться, различались сальные пятна, но, "в целом", была, "как новенькая". В нише стоял большой диван, обитый красной синтетической тканью. Даже деревянная рама окна выглядела моложе грязного пластика 2015 года.
   -- Люсь! - Громко позвал хозяин. - Твоя модель явилась!
   Из смежной комнаты вышла высокая брюнетка, которая держала в одной руке длинную кисть, а в другой скомканную тряпочку, - тряпочкой она постоянно вытирала кисть, несмотря на то, что та, на вид, была абсолютно чистой. Женщина, лет 25-ти, была настолько худа, что черное платье "в пол" висело на ней, цепляясь за острые выступы тела. Недлинные черные волосы, перехваченные серой лентой, бросали на узкое лицо с глубоко посаженными карими глазами синие блики. Под горбатым носом кривлялись узкие губы, меж которых торчала длинная папироса.
   -- Витя! Ну, что ты орешь! Соседи опять настучат участковому. - Громче, чем Витя, отозвалась она, но тут же посмотрела на Дениса, и удивленно добавила. - Вы? Мы же договорились на завтра. Хотя, пустяки! Портрет готов. Ему только подсохнуть.... А, что это с вами?
   Люся подошла ближе к гостю, и внимательно осмотрела раненое ухо, после чего попятилась немного назад, и оценивающе провела взглядом с головы до ног. Ларский смутился, - он не представлял, как нужно себя вести.
   -- Что с ухом? Вить, смотри - всё в крови. - Она дотронулась до больного места, и Денис вскрикнул. - Нужно всё обработать перекисью.... А, пиджак где? Я, сейчас.
   Не дожидаясь ответа, Люся вышла из комнаты, как догадался Денис - на кухню.
   -- Не боись! - Успокоил Виктор. - Люська же медсестра....
   Пока хозяйка обрабатывала рану, она молчала, но когда медицинские манипуляции закончились, повторила вопрос:
   -- И всё-таки, что случилось?
   -- Упал. - Глупо промычал Ларский.
   -- Ага, а пиджак ты снял перед тем, как упасть? - Спросил уже Виктор, который сидел все это время за столом, тихонько покуривая. - Зачем? Для того, чтобы мягче было падать?
   На этот раз Денис промолчал, помотав головой.
   -- Ладно! Не хотите говорить - не надо. - Люся села на стул рядом с Виктором, и перевела "стрелки" на него. - Где твой Боб?
   В этот момент ожил звонок в прихожей, и хозяин, подняв руку, провозгласил:
   -- Он никогда не обманывает....
  
  
  
  
   Боб, "в миру" - Борис, оказался родным братом Виктора, который отличался от хозяина тем, что у него на голове еще шумела густая шевелюра. В остальном, это была неплохая копия.
   Пока хозяева бурно встречали нового гостя, Ларский сидел в углу красного дивана, не зная, как быть, - толи продолжать комедию, толи встать и уйти. "Уходить-то мне некуда. Подожду утра", - наконец, решил Денис, и, более уверенно, подошел к столу.
   Стол, сервированный заново, ломился от коньяка, незамысловатых закусок, и яблок. Но главное, появились домашние заготовки в стеклянных банках, закрытые металлическими крышками со следами ржавчины и пыли. Ларский сел за стол, и придвинул к себе чистую тарелку. Рюмку ему подал Виктор....
   Денис скоро потерял счет времени, и не осознавал, как долго лилась коньячная река, но из пьяной болтовни узнал, что братья работают санитарами в морге 33-й больницы, а Люся (жена Виктора) работала там же медсестрой, но, бросив пять лет назад официальную трудовую деятельность, занялась живописью. За Виктора замуж, она вышла только потому, что ее записали в тунеядцы, и хотели выслать на 101-й километр, что интенсивно практиковалось в Советской Столице, а желания уезжать в деревню, как понимал Денис, у нее не было. Но, самое главное, что он узнал - это то, что все они АРХИПОВЫ.
   "Они, наверное, родители художника Архипова, - смутно прозвучало в тумане одурманенного мозга, - ну, и черт с ними. Я - модель. Пришел за портретом".
   Его действительно ни разу не назвали по имени, только - модель, модель. Поэтому, он не знал, как себя назвать, если спросят, но, когда иссяк последний источник с коньяком, Люся, закурив очередную папиросу, вдруг сказала, глядя на Ларского:
   -- Николай! В самый раз смотреть мою работу.
   "Николай, так Николай", - безоговорочно согласился "про себя" Денис.
   -- Идем. - Пафосно сказала Люся, ухватив сухими костяшками тонких пальцев запястье гостя.
   Вдвоем они прошли в соседнюю комнату, где, на мольберте, Ларский увидел собственный портрет, который показался чужим. Денис сморщился, не понимая причину отторжения, но, углубившись в детали, понял, что пиджак на полотне не его, и сумка, висящая на плече, не имеет ничего общего с дорогим кейсом, который унесли Ефим и Олежек. "Я же - Николай, и мне должно это нравиться", - заключил Денис, и сказал:
   -- Великолепно!
   -- Ну, вот и ладненько. Садитесь, и посмотрите внимательней, а я пойду, чтобы не мешать.
   Оставшись один, Ларский уже не смотрел на портрет. Он опустил голову, копаясь в своих мыслях, которые с трудом, но всплывали на поверхность. Желание найти ту искорку, мелькнувшую во время пьянки, было очень велико, и, наверное, поэтому, он вспомнил. "Единственное, что остается - это явиться в дом Летовых, и рассказать им всю историю этого дня, - в голове зашумело, и вторым голосом прозвучало, - трезвым, я бы не решился на это, а сейчас.... Надо ехать пока коньяк еще действует".
   Он быстро проскочил мимо спящих уже хозяев, открыл дверь, и побежал вниз....
  
  
  
  
   Выйдя на площадь, Ларский направился к жиденькой вереницы такси. Метро его не заинтересовало, так как последней мелочи он лишился вместе с пиджаком. Игнорировав очередь, Денис подошел к последней машине, и предложил за поездку свои часы. Переговоры длились недолго, - водитель, увидев красивую (и дорогую) вещь, почти сразу согласился.
   Денис сел в "Волгу", и зажмурился, - так захотелось, чтобы этот продукт советского автопрома, чудесным образом, превратился в красивую иномарку, которая везла его по Садовому кольцу, и он, потеряв голову, из нее вышел. Машина дернулась вперед, но ничего не изменилось, - Москва 1968-го года замелькала за окнами таксомотора....
   Поездка заняла немного времени. Они подъехали к нужному дому, когда часы Ларского показывали 05:52. Вручив водителю плату за проезд, Денис буквально вбежал в свой подъезд.
   Не замечая ничего вокруг, кроме старых ступенек под ногами, он поднялся на второй этаж, и остановился, как вбитый в пол, около квартиры Летовых. Денис не успел перевести дыхание, когда понял, что перед ним современная стальная дверь с суперсложными замками. Он повернул голову назад, - шахта лифта была закрыта непроницаемым коробом, и, чтобы убедиться, что это не очередной мираж, а реальная жизнь, Денис осторожно приложил руку к стенке современного сооружения. Ладонь почувствовала шершавый холод, и Ларский, отбросив всё, что сдерживало до сих пор, заплакал.
   Расслабленность длилась недолго. Ему стало жутко в этом подъезде, в этом доме, и он бросился вниз.
   Входная дверь, на этот раз, не задержала ни на секунду, и он стремительно вывалился на улицу....
   Последнее, что видел Ларский боковым зрением, это что-то большое, страшно черное, летящее на него из глубокой норы. Удар был не сильный, но этого хватило, чтобы, упав на асфальт, Денис Летов подумал: "А, где же пресловутый свет в конце тоннеля".
  
  
  
   Высокая девушка Лена ходила по квартире художника в японском цветном халатике на голое тело.
   -- Слушай, Архипов! Когда ты уже купишь телевизор. - Капризно спросила Лена, усаживаясь на диванчик. - Со скуки с ума сойдешь! Не знаешь, что в мире твориться.
   Художник, любующийся своим новым творением, портретом иностранца, как он его назвал для себя, прокричал из мастерской:
   -- Если тебе нужно послушать новости, включи мою старенькую "Спидолу"
   -- Это чудище? - Девушка с ужасом посмотрела на радиоприемник, стоящий на полке. - Он работает?
  
  
  
   -- Работает. - Архипов вошел в комнату, и взял радио в руки. - Надо только воткнуть в сеть. Я его переделал, чтобы фурычил без батареек.
   Он вставил провод, торчащий из задней стенке приемника, в розетку, нажал кнопку включения, и, когда "Спидола" заговорила, пообещал:
   -- Когда заграничный кекс принесет деньги за портрет, купим телевизор....
   Он не договорил, потому что диктор произнес: "Сегодня утром, на Востоке столицы был сбит автомобилем гражданин Израиля - Ларский Денис Анатольевич, который скончался до приезда "скорой". Как утверждает водитель джипа, наехавшего на иностранца, погибший сам бросился под машину...".
   -- Как я понимаю, - ехидно произнесла Лена, - телевизора мне не видать, - и добавила, - лучше бы не включали это старье.
   -- А, я всегда говорил, что прошлого лучше не касаться, особенно, если ты не определился, как к нему относишься....
  
  
  
   Александр Зимин. AZ
   07.12.2015 - 13.03.2016
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

22

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"