Катя поправила занавеску и осторожно прикрыла металлическую дверь. Ключ мягко провернулся, раздался знакомый щелчок. Вот, теперь точно обратного пути нет. Как же тяжело уходить утром на работу из тишины и покоя любимого дома, особенно, когда все домашние нежатся в своих постельках!
Ну, не беда! Утро встретило прохладой. Раскаленный за день асфальт ночью остыл, поэтому почти ничто не мешало наслаждаться свежим воздухом. Кроме разве что вездесущей пыли. Дождя давно не было, поэтому она присутствовала везде и всюду, окутывала предметы и людей, как мягкой шалью. Только по утрам чуть прибитая росой на траве и поливальными машинами на дороге, отдавала свои владения в чужую власть. И то ненадолго. Стоит только появиться солнцу и немного прогреться воздуху, так она снова вступает в свои права.
Легко сбежав по ступеням вниз, Катя быстрым шагом направилась к автобусной остановке. Обычно до места работы она добиралась с пересадкой. Но сегодня ей почему-то не спалась. Всю ночь провертелась в какой-то полудреме, а как забрезжило утро, так вообще сна ни в одном глазу. Поэтому она решила немного прогуляться. Если не спешить - за полчаса можно будет добраться до кольца развязки. А прибавить шагу - так вообще всего за двадцать минут. Сегодня времени было предостаточно, вот она и не спешила. Может даже получится вздремнуть потом в автобусе, если удачно сесть. А нет - тоже не проблема. За три года маршрут был давно изучен до мелочей. К сожалению, он отнимал много времени. Но Катя привыкла. Нет, не правильно. Она смирилась с неизбежностью. Все крупные складские комплексы и офисы к ним вынесены за границы города либо находятся на его окраинах. Вот и приходится сотрудникам подолгу к ним добираться. А если нет в данный момент другого выбора, то лучший способ занять это время - использовать его! Как? Самый простой: музыка или книга. Электронная она будет или по старинке бумажная - не важно. Главное, ты проваливаешься в другой яркий мир и забываешь на время о своем с его серой суетой и пустотой. Так и время летит незаметно, да и жизней прожить успеваешь несколько. С музыкой на душе приятно как-то. И что не маловажно - проще. Чтобы книгу начать читать в первую очередь нужно свою пятую точку опоры пристроить, что в час пик не всегда представляется возможным. А вот наушники всегда в твоем распоряжении. Только замечтавшись, нужно остановку свою не проехать. Или не довести стоящего рядом такого же пассажира, как и ты до истерики. Ведь ему выйти надо, а ты душой не здесь сейчас, поэтому и бренным телом не владеешь и пропустить его не можешь. Подобным эффектом обладает и другой способ времяпровождения в транспорте. Созерцание и анализ. Правда для этого тоже необходимое условие есть. Возможность вообще что-либо видеть. Иной раз так плотно набивается транспорт, что не просто к окну внешнего мира вокруг доступа нет, так и вообще лиц стоящих рядом не разобрать. Такие поездки очень "сближают" горожан. Особенно после обмена пуговицами, ручками от сумок и прочими безделицами, вроде пинков и толчков локтями. В таких условиях даже внутреннее созерцание не работает - соседи отвлекают. Зато анализ вполне возможен. Даже скажем так - жизненно необходим. А еще - реакция. Не увернешься вовремя от тычка - пеняй на себя! Или еще лучше, прослушаешь утреннюю лекцию не с той ноги вставшего сегодня пассажира или водителя - вообще жить не хочется. Вот и приходится светлые стороны всего происходящего искать, иначе никак.
А как поспокойнее поездка выдается, Катя обычно свое время размышлениями занимала. В суете дня иной раз как следует не обдумать происходящее. Это и бытовых вопросов касается и более сложных душевных. Вот и сейчас, быстрым шагом пересекая до боли знакомые родные улицы, в голове все вертелся вопрос: "Почему все так?". Ведь вроде бы ничего страшного и непоправимого в жизни не случилось, просто чувствуешь себя не на своем месте. А грусть иной раз так накатит, будто волной накроет, что стоит многих усилий не захлебнуться в ней.
Так, все, хватит! Вон утро-то, какое ясное! Днем жара нестерпимая, аж асфальт плавиться. И не только он. А сейчас легкий ветерок нежной прохладой обволакивает. И небо голубое-голубое, без единого облачка! Что еще для счастья надо!
Катя подставила лицо утреннему солнцу, глубоко вдохнула, и постаралась выкинуть из головы все неприятные мысли. И тут увидела высоко над крышами домов бледный диск ... луны. "Не может быть!" - вертелось в голове. А еще говорят, что Солнце и Луна не встречаются никогда... Вот же она - ночная красавица! Только прозрачная почти, еле видна. Край оборванный один - ведь не полнолуние сегодня. А так точно она. Облака такими круглыми не бывают. Катя не могла глаз от Луны в утреннем небе отвести. Как такое объяснить? И как-то вдруг так спокойно на душе стало, невесомо. Будто и не было беспокойной ночи.
С маршруткой повезло. Почти пустая пришла. Катя удобно разместилась у окна. Но сколько не выглядывала - луну больше не видела. Через пару остановок в мерно покачивающем транспорте, она прикрыла глаза и провалилась в сладкую дрему.
"Не успел, опять!" - раздраженно пронеслось в голове. Только что ярко горящий зеленый глаз светофора осторожно моргнул и потух. На смену ему, словно с издевкой, медленно зажегся желтый свет. И лениво уступил место красному. Жутко хотелось выместить свое раздражение на ком-то или хотя бы на чем-то. С самого утра все не задалось... И теперь вот... все светофоры по дороге собрал. Пальцы крепко сжали руль. Резко очерченные костяшки побелели. Он ослабил хватку и выглянул в окно. Совсем рядом в потоке машин в ожидании стоял большой белый микроавтобус "форд". Странно, но взгляд сразу же зацепился за его окно. За ним, удобно устроившись, спала девушка. Ее лицо показалось таким знакомым и родным... Где же мог ее видеть? Не важно... Пусть себе спит. Или нет, важно? Что-то мешало отвести взгляд. И пусть пыльное стекло размыло черты, ощущение ценности момента не проходило.
Сзади послышался раздраженный сигнал. Утро. Все спешат. Зеленый снова занял свое законное место. За долю секунды машина сорвалась с места. Только в толчее на дороге белый форд вырвался далеко вперед. "Не догнать!" - ухнуло где-то внутри. "А зачем?" - проскрипело и стихло. "Нужно!" - не унималось что-то. И чувство глубокой потери переполнило все существо.
Катя резко открыла глаза. Сердце подпрыгивало в груди и громко стучало, будто рвалось наружу. Она так четко видела себя по ту сторону стекла! Глаза, губы, нос, волосы - она, без сомнений. Как в зеркале. И маршрутка и светофор. Она очень хорошо рассмотрела все вокруг. Всего несколько минут назад она точно была на этом самом повороте! За несколько лет она хорошо изучила дорогу. Судорожно вытягивая шею, она пыталась в потоке машин вокруг рассмотреть того, чьими глазами только что видела себя. Но все безрезультатно! Только чувства. И руки на руле. Длинные, сильные пальцы, с вытянутой овальной ногтевой пластинкой. Явно не женские. Такие близкие и далекие одновременно! Очень знакомые. Но где она могла их видеть? Катя покрутила свои. Сжала, разжала пальцы, потерла костяшки на правой руке. Ощущение, что только что она крепко сжимала кожаный руль автомобиля не проходило.
*****************
Запах гари гнал их маленький отряд все быстрее. Острое чувство, что случилось что-то непоправимое, преследовало Ярослава весь вчерашний день. Ночью он почти не спал. Ему мерещились крики, стоны и мольбы. Еще вчера вечером старому Миловану чудился запах дыма. И только утром ветер, сквозь едкую морось, донес этот противный запах горелого леса. Батюшка Огонь щедр и милостив, когда бьются его языки в печном чреве или у костра замерзшего и проголодавшегося путника. Но если выпустить его на свободу, он вырастает до огромных размеров и без сожалений поглощает все вокруг. И ох как нелегко его остановить! Потому и стараются его люди умилостивить, за заточение просят прощения, приносят дары благодарственные каждый раз как прибегают к его помощи. И добра, им сделанного, не забывают. Справедлив, батюшка, что есть, то есть. Только злые духи в человечьем обличие не гнушаются злить его, на людей кару небесную насылают.
Вот и теперь стряслось что-то. Сами поселяне не решились бы лес жечь в такое время. Лето знойным обещало быть. Дождя давно не было. Окромя сегодняшней утреней мороси, что слезами сейчас по лицу перекатывается и обещает продолжение. Ярослав боролся с тревогой, что могучими щупальцами опутывала его душу. Он хорошо помнил, как прошлый раз оказался в этих местах. И сейчас все в нем плакало вместе с небом по тому мальчишке, что кулем безвольным болтался на плече похитителя. Так никому и не удалось выяснить, что тогда произошло. Кто они были, чего хотели? Но ощущение тогдашней беспомощности навсегда, наверное, останется самым страшным из того, что пережил княжич за свою пока еще недолгую жизнь.
Может, все ж, воспоминания грустные тревогу сеют? А впереди его ждут гостеприимные Добронрава и Тихомир. И младшая сестренка Ратмира броситься с радостным приветствием к нему на шею. А он обнимет эту нескладную малютку, потреплет за волосы, пальчиком погрозит. Зачем, мол, братца обижаешь? Извелся весь уже. Ну, может, не малютка, теперь уж, раз замуж собралась. Да все равно ведь сестрой названной стала. Так что не отвертится теперь от братского наставления... Вот Ратмир обрадуется, как с Хазарского княжества возвратится, что сестрица его в княжьем тереме живет, али в избе собственной, коли уж мужниной женой стала, да хозяйством обзавелась. Самую лучшую светлицу велит он для дорогих гостей выделить по первой. А там видно будет, куда пристроить родню желанную. Авось поутихнет у братца тоска-печаль, что в глазах так часто светится.
Только, чем ближе селище Журавлей, тем запах гари сильнее. И уговоры уж собственные на Ярослава перестали действовать. Гонит он уставшего в пути жеребца, что есть мочи. Вот-вот упадет безвинная животина. А лес вокруг паленый стал. Стволы могучих сосен обугленные, языками пламени облизанные. Черные с серым дорожки на их поверхности посверкивают буроватыми отблесками придушенного дождем огня. Вот уж и околицу видать. То, что от нее осталось... Замерло тревожно сердце в груди. Натянул Ярослав поводья что есть сил. Скакун как вкопанный стал. Весь мокрый от напряжения, да от мороси не прекращающейся. Дрожит конь, дрожит княжич. "Не успел...", - эхом проноситься в голове, - "Прости брат, не успел совсем чуть-чуть!".
Спешился Ярослав. Бредет к тыну на негнущихся ногах. Тишина вокруг. Толстые головешки от частокола дымятся еще. Знать совсем недавно беда приключилась. Может уцелел кто? Может чудо случилось? Оберегла Матушка Сыра Земля деток своих... Дара... Что сказать Ратмиру по возвращению?
За грустными мыслями не заметил Ярослав сразу преграды впереди, нежданно выросшей. Коня за удила вел. Тот как дернется в сторону со всей мочи. Чуть руку не выдернул из плеча. Удержал его княжич еле-еле. Благо ратники поспели вовремя. Воевода вперед встал, как щитом - грудью от неприятностей закрыл. Ярослав коня усмирил, товарищам передал. А ну, что так напугало его?
В нескольких шагах от маленького отряда стоял жуткий зверь. Ростом - с теленка, наверное. Рыжая шерсть взлохмачена, клыки огромные. Весь в саже и копоти. А под ногами у него котомка. Рычит зверь, как охраняет чего. В глазах ярость застыла, решимость смертная. Ярослав ступил вперед. Зверь нахохлился, глазищами вращает. Только не страшно княжичу от чего-то. Будто старого знакомого встретил. И зверь его изучает. Клыки не прячет, но взгляд затеплился. Глаза умные, словно человечьи стали. Сотоварищи за плечи Ярослава схватили, оттащить в сторону пытаются. А он вырвался и вперед пошел. Зверь попятился, хвостом завилял. Признал, что ли? С чего бы? Опустил голову, отряхнулся. Потом взглянул на княжича с тоской безумной и в лес побежал. И только скрыться успел, как вой раздался душераздирающий. Будто пес хозяина своего хоронит. Или не пес...
А котомка обгоревшая так и осталась лежать на земле под ногами у Ярослава. Поднял он ее, высыпал содержимое. Первым пряслице девичье покатилось. Простое, глиняное. Остановилось, покрутилось на месте и рассыпалось. Удивился Ярослав. На вид прочное было. Видать, не прясть больше красной девице, в чьих руках оно грелось при свете очага тихими зимними вечерами. А из котомки уж другой оберег девичий со звоном выпал: височные семилопастные кольца на кожаном шнурке. И среди них бусина бирюзовая на тонкой нити, что жениху положена, как обещание свадьбы скорой. Только взял он в руки нить - теплом и светом бусина наполнилась. Не дареная она, но хозяина своего уже ведала. Девичьими грезами наполнена или слезами ее, как знать... А кружевные кольца боязно княжичу брать. За шнурок потянул - звякнули. Знакомо так. И смех почудился. И взгляд грустный. Вгляделся в узоры - и сердце екнуло. Как живая пред ним его луноликая дева. И пес ее, мохнатый, что к ногам жался. Уж больно он на того зверя грозного походит, если сажу да пепел смахнуть. Машет, головой, не верит себе Ярослав. Показалось... Сгинь, видение! Не может такого быть! Только рука в котомке еще что-то нащупала. Вытащил княжич на белый свет деревянную фигурку медведя. И покатились слезы по щекам его. Сам, своими руками, резал он ее для Дарушки совсем, казалось, недавно. И все как на места встало сразу. Вот только почему смолчал Ратмир, про то, что сестра его и есть та дева, что от волков оберегла и во снах являлась? Ведь догадался, наверняка. Не видение она, живая... была...
*****************
Мокрый, грязный пес возник как ниоткуда. Добронрава вздрогнула и попятилась.
- Чур, меня! Напугал, окаянный! Ну что с тобой делать? Ходишь тут как тень, людей добрых пугаешь...
- Не сердись, матушка! - засмеялась Дара. - Мир по моей просьбе домой бегал. Видишь, какой чумазый вернулся? Ну ничего, мы его сейчас отмоем и высушим, - глаза девушки блеснули весельем в предчувствии маленькой битвы с другом - уж очень он не любил купаться.
Пес опустил голову смиренно и заскулил. Дара удивилась. Обычно на ее слова о купании Мир сразу припускал наутек. Его потом как минимум полдня было не найти. А сейчас даже не попытался скрыться.
- Что, напроказничал чего? Не нашел мою котомку? Сгорела? - пыталась выяснить Дара. Она протянула руку и потрепала его по слипшимся от сажи вихрам. - Ну не беда, другую наживем...
Добронрава во все глаза наблюдала за этой парочкой. Дочка всегда так общалась с этой зверюгой, как с равным себе. Будто не с безмолвной псиной, а с человеком беседу ведет. А тот ей еще и отвечает. Чудно так. Но она понимает его. А сейчас молчит. Это даже мать почувствовала. Дара забеспокоилась. Подсела ближе. За ухо рыжего схватила, не сильно, прижала чуть-чуть.
- Ну что случилось? Обиделся на меня?
Пес глаза опустил, не смотрит. А потом вообще улегся. Морду на лапы уложил, поскуливает.
- Не буду купать, сейчас, ладно. Дождь на улице противный. Не дуйся! Пойди отряхнись, хоть, как следует. Видишь, на тебя все косо посматривают, грязнуля ты моя, нечесаная! - пыталась шутить девушка, трепля зверя за холку. Но Добронрава чувствовала тревогу в ее голосе. Увидела, как трясутся руки у девушки. Мокрый пепел клоками летал на меловой пол. Грязные пятна остались от массивных лап.
- Брось его гладить, дочка! А то саму купаться отправлю немедленно! Глядь, сама уж как чудище лесное чумазая! - защебетала матушка.
Но Дара ее будто и не слышит. Не оторвать ее от лохматого зверя.
- Что с тобой, Мир мой? Глянь на меня!
Псина не слушается. Чудно. Такого не видела еще Добронрава.
- Глянь, говорю! - сердится девушка.
Не шевельнулась лохматая громадина. Затихла.
- Да брось ты ее мучить, дочка! - настаивает матушка.
- Что-то случилось, родимая. Я чувствую. Мир странно себя ведет. Не пойму пока. Тревожно мне. Пустая я, не определю, сил не хватает. Черно все. А он таит что-то, что я должна знать, - шепчет Дара, но рук от пса не отымает. Схватила его за щеки, трясет.
- Не пугай меня. Посмотри, говорю!
Нехотя, как будто из последних сил поднялись веки. Дара обняла лохматую голову, притянула к себе ближе. И заглянула ему в глаза.
На мгновение Добронраве показалось, что перед ней нет ее дочери и лохматой собаки, подле которой она сидит. Их контуры слились и размазались. Добрая женщина тряхнула головой и видение пропало. Тонкая напряженная нить протянулась по всей пещерке, где они укрылись. "Еще мгновение", - подумалось ей, - "и все..."...
- Мама, мама, там люди! - послышался крик. Все встрепенулись и оглянулись на маленького дозорного. Лисенок прошмыгнул внутрь и хлопал растерянно глазками, привыкая к темноте.
- Какие люди? - приподнялся старейшина. - Говори яснее! Вернулись вороги?
- Нет, тятенька. Другие. Они покружили вокруг пепелища и уехали восвояси.
- Вот невидаль, - послышался с угла женский хриплый голос с издевкой. - То нет никого, то гость за гостем жалуют. Чего от этих ждать-то, Дарушка?
И снова внимание обращено к ее дочери. Добронрава глянула на нее и обомлела. Девчушка белая вся, как стены вокруг. Руками за псину свою цепляется, пытается встать. Матушка кинулась к ней на помощь. Та благодарно ее приняла.
- Ничего-ничего. Хорошо со мной все, родимая. Не тревожьтесь. Ушла беда большая. Остальное все не так важно, - шепчет, чуть слышно.
Выпрямилась, глядит на Лисенка внимательно, улыбается, спрашивает:
- Много людей видел, озорник?
- Не а, раза по три по столько, - и ладошку грязную протягивает.
- А старшой у них как выглядел?
- Молодой совсем, светловолосый, как ты. И шрам у него на щеке, небольшой, прям вот здесь, - сорванец на себе показывает.
- Почем знаешь, что старшой, коли молодой совсем?
- Одежа на нем дорогая, ненашенская. И остальные к нему с уважением.
- А еще кого, может знакомого с ним не приметил?
- Не, не приметил. Они быстро уехали. По дворам походили, посовещались и коней повернули. Я еще посидел в сторонке, думал, может возвертаютя. Но нет, насовсем видать.
- Ты не видел, ничего они с собой из наших вещей не взяли?
- Как не видеть, видел. У твоей собаки котомку какую-то отобрали. Старшой ее когда разглядывал, я думал, расплачется. А когда мохнатый завыл в кустах, тогда вообще застыл, как соляной столб. Чего так людей пугать? Я и то растерялся...
Дара укоризненно взглянула на лохматого друга.
- Сделанного не воротишь, - прошептала девушка. - Ну что ж, так значит так должно быть. Беды для нас те люди не несут, матушка. Гости с добром были. От князя к нам весточка, от Мирушки. Сам княжич Ярослав пожаловал.
В пещерке послышался вздох облегчения. Зашевелились кругом, загомонили.
- Только думают они теперь, что погибли мы все или полоненные. Как мыслите, успеем догнать, объяснить?
- Не, - протянул Лисенок. - Они ж конные!
- Да и что с того? - послышалось со стороны. - Кому нужно, найдут. Подумаешь, князь горевать об нас вздумает что ль...Авось, и подати собирать не придут теперича. Все за благо.
- Князь то, может, и не будет. Только в доме его сын мой живет..., - начал было Тихомир.
Добронрава всплеснула руками, запричитала. Да только делать нечего, как на волю Богов светлых положиться. Пеший за конным не угонится.
- Я попробую! - вызвался Богдан. - Только моя Звездочка на том берегу привязана. Еще время потеряю, конечно. Но все же...До ночи догоню...
- Что ты, сыночка! - взмолилась Любава. - Вороги еще близко. Как один в лесу будешь? С княжичем дружина обученная, а ты в одиночку. Не пущу, так и знай!
- Мама, зачем ты так! Я скоро обернусь!
- И не думай..., - не унималась его мать.
Богдан решительным шагом направился к выходу. Добронрава хотела было кинуться ему в след, да не успела. Дара перехватила добровольца. Схватила его за запястье, улыбнулась робко.
- Спасибо! Век не забуду твоей храбрости. Только не твой это путь...
- Почему? - удивился Богдан. А сам глаз отвести от девушки не может. Хрупкая ладошка огнем обжигает. Сердце трепещет в груди.
- Не твой, и все тут. Останься! Уже не поспеть все равно...
- Я попробую! - не унимается Богдан.
Добронрава забыла обо всем, любуется на молодых. Так трогательно сын кузнеца на ее дочку смотрит. Да и Дара глаз не отводит. Только лицо белое как мел осталось. Губы дрожат.
- Поздно, - шепчет девушка.
- Уж не за меня ль забеспокоилась? - вскинул бровь молодец.
- Нет, - отрезала она и слегка покачнулась. - Не в том дело. Пустая затея. Другому путь предназначен. И не тотчас. Ты здесь надобный.
- Опять предчувствие? - шепнул Богдан. - Если тебе необходим - останусь, только скажи. Все для тебя сделаю.
- Может и так... - Дара опять покачнулась. - Устала я очень, простите...
Она сделала шаг вправо, но руку не успела отпустить, когда начала оседать. Богдан поймал ее в объятия. Добронрава ахнула и бросилась к дочери. Пес зарычал, ощетинился.
- Все хорошо, родные мои, - еле слышно шептала девушка, - Не волнуйтесь! Я сейчас отдохну немного, и все пройдет...
Матушка с тревогой взглянула на Дару. Дрожат ресницы, в глазах слезы застыли. Протянула девушка руку и потрепала сына кузнеца по загривку, как давеча пса своего:
- Богдан, не уходи сейчас от матери, прошу! Не оставляй семью свою, слышишь...Никогда...
И затихла.
Солнце было уже высоко в небе. Облака плыли пушистые, кучерявые. Ветерок игриво шелестел березовой листвой. Мир наслаждался всем вокруг: пением птиц, журчанием ручья за тем кустом, жужжанием стрекоз.
Особенно его радовало, что Ей стало лучше. И Она больше не сердится на него. Ведь если бы он был аккуратнее, тот, со шрамом, не отобрал бы ее вещи. Она очень расстроилась, что он не выполнил ее просьбу. Нет, не так. Она расстроилась, что когда он выполнял ее поручение, об этом узнал тот, со шрамом. Он помнил, как Она показывала его. Потому-то он и отдал ему ее вещи. Откуда Мир мог знать, что тот подумает. И завыл он от расстройства, что не справился с заданием. Да и вообще, грустно было в тот день, очень. Дождь этот противный, дым кругом, разрушено все. А как понял, что натворил, боялся ей на глаза показываться. Но все равно пришел с повинной. Будь что будет. А Она еще больше расстроилась... Ну, натворил дел, понял уже, понял...
Тогда в пещере было что-то странное с ним. В тот момент, когда Она в глаза ему посмотрела, он перестал существовать. Потом очнулся и взглянул на себя Ее глазами, будто они местами поменялись. А следом провалился вдруг куда-то и снова перед ним тот, кто котомку забрал. Взлохмаченный, тревожный, грустный. Вот он выезжает из опаленного леса из полосы тумана из мороси и дыма. Спрыгивает с лошади, подходит к тому, что осталось от ограды. Шепчет что-то. Все как было, сызнова увидел. И тоску знакомого незнакомца опять почувствовал, как свою. Почему Ее вещи оставил? Будто сказал кто: "Брось здесь!". И противиться мочи нет. "Так надо!" - звучит. "Он должен это знать!" - как эхо вдали. И опять темнота пещеры. Глубокие бездонные колодца Ее глаз. Мутные, уставшие.
Сейчас не такие. Сейчас в них солнце. Оно светит и греет. Мир жмется к ней, нежится в тепле. Она долго думала. А потом решила. Он почувствовал это. И сразу успокоилась. Повеселела. Теперь Она опять улыбается, смеется. Мир так рад этому! Он так хочет выразить Ей свои чувства. Как маленький он бегает вокруг нее, виляет хвостом, повизгивает.
А рядом стучат топоры. Пахнет свежесрубленным деревом. У людей много работы. Они спешат построить жилье взамен сгоревшего. Мир очень хочет им помочь. Но как? Вот и Она чувствует это. И рассказывает все время о том, как у них дома ставят. Да так, чтобы "ладными" были, тогда в них Ладо живет: согласие, любовь и благополучие.
К выбору строительного материала всегда подходили с особой трепетностью: одни деревья считаются обережными, пригодными для строительства, другие - приносящими неудачу. Лучшими для строительства и дарящими здоровье для обитателей считаются хвойные деревья, смола которых служит дополнительной защитой от влаги. Деды Журавлей рубили свои дома из лиственницы, а кровлю мастерили из ели. Но с тех пор много воды утекло. Да и не росли они на новом месте. Потому заменила их душистая сосна. Никогда для строительства своего дома Журавли не использовали осину, считая ее деревом нечистым или деревья из священной рощи и с кладбища. Большим грехом считается срубить молодое дерево - ребенка и старое - мудреца. Если при рубке дерево упало на север (на полночь) или при падении зависло в кронах других деревьев, считают, что духи это дерево не отдают, поэтому его оставляют в лесу. Опасными считаются деревья с дуплом или наростами, с причудливой формы стволом. Про то старики говорили, что внутри них непременно обитает злой дух. А Она смеется над этим и говорит, что ничего страшного нет. Просто особенное и необычное всегда пугает, потому как не знают люди, чего от него ждать. Вот и мы с Ней, как стволы с причудливой формой, затесались среди обычных привычных деревьев.
Порой Она грустила. Подходила к срубленному дереву, поглаживала его раны. Каждое живое существо имеет право на жизнь. И могучие лесные красавцы не исключение. Журавли знали об этом, поэтому у души дерева просили прощения, приносили ей угощение, дары. Вернувшись из леса, непременно постились и тщательно мылись в бане, чтобы смыть грех и чтобы души деревьев не нашли обидчиков.
Обработка строительного материала тоже была целой наукой. Она мало об этом знала и часто батюшку спрашивала. Он улыбнется, погладит дочку по голове и сказывает. Так Мир узнал, что обычно, не сейчас, к сожалению, для строительства не использовался свежесрубленный лес. Бревна, очищенные от коры и сучьев, должны сначала вылежаться, как следует просохнуть, избавиться от древесных духов. И только спустя какое-то время люди принимались "рубить дом". Именно "рубить", а не "строить". Обработка дерева топором как священное действо. Если дерево связано с духами, то чем же, как не орудием богов, можно обрабатывать дерево? Топор - воплощение золотой секиры Перуна - могучего бога, бога-воителя и бога-труженика. Журавли особо чтили его.
Еще одним дедовским знанием делился Тихомир с нами. Важно не только из чего построен дом, но и где стоит. Места есть сильные и гиблые. На последних возводить жильё нельзя. К таким относят кладбища, места рядом со святилищами и там где раньше проходила дорога - считалось, что в таком месте в доме не задержится счастье и богатство. Сильное же место богато подземными ключами, деревья да кустарники на нём растут ровные да высокие. Расположение дома так же важно. Оно должно быть в согласии со сторонами света и с пядями человека, а значит, дом изначально сладен со своим хозяином, строится исключительно под него и его семью. А еще при рубке дома, под его фундамент ложился заклад -обереги с магическими символами и заговорами, которые должны привлекать, притягивать в дом Жило. Мирка видел как это делали. Эти штуки странно пахли. Очень хотелось чихать. Она говорила, что такие же обереги и знаки кладутся или чертятся на полу под верхним покрытием, закладываются в углы, под плинтуса и под косяки дверей и окон. Позже он их увидит, когда стены возведут. И сам дом устраивается по определённому принципу. Он делится на три части, как мир. Нижняя - это фундамент и подпол или погреб - Навь, прошлое, основа. Средняя - жилая - Явь, то место, где проходит жизнь домочадцев. А чердак и крыша - небесный свод, Правь - обитель высших Сил.
А главное место в доме - Очаг, он как Жизнь. Дом без очага вовсе не дом. Любой огонь, у которого греешься и на котором еду готовишь, дом в храм превращает. С очагом обращаться нужно с пониманием, по всем правилам: содержать в чистоте, как содержишь в чистоте свое тело, каждый день протирать. Если печь хорошо попросить, она и дом сохранит от всякой нечисти, и болезнь прогонит. В печи можно печаль свою сжечь, любую беду прогнать. А еще огню печному можно дурные сны рассказывать, предчувствия нехорошие. Печь - почти как Бог, всемогуща! Прабог живет в мире, называемом Навь, там живут Навьи - Души Предков, и туда после смерти уйдем и мы. Оттуда же в мир приходят новые Души. Печь как Мать-Земля. У неё молят о будущих детях и перепекают недоношенных и больных. В ней дикий огонь превращается в ручной и служит людям. Да и женское лоно устроено по образу той печи, внутри которой Сварог поместил огонь Животворящий. Вкладываешь в неё сырое, а получаешь готовое, с Духом и Душою. Печь из смерти в жизнь переводит, из минувшего в будущее.
Мир слушает, лениво потягивается, зевает. Хорошо то как! И свежим варевом пахнет из соседних кустов. А то, что печи нет пока - не беда. На костре похлебка уж очень вкусной у матушки выходит! Аромат с лесным духом перемешивается, солнечными лучами или светом звезд приправляется, от того смотря, когда варится. Пойти заглянуть в котелок, что ли? Нет, полежу еще чуть... Мало ли, что завтра будет. Ох, неспроста Она вздыхает и задумчиво вдаль глядит. Чувствует Мир, что снова жизнь скоро измениться. Пока как, неведомо. Да только одно он точно знает, как бы Сестры нити Судьбы не переплетали, да не закручивали, его путь рядом с Ней вьется и никак иначе.
*****************
Мерный стук весел и всплеск воды не отвлекал от грустных мыслей, даже наоборот, усиливал их. Тоска душила, выкручивала наизнанку внутренности. Ратмир смотрел по сторонам, но ничего не видел вокруг. Не заметил, как лес по сторонам отступил, как стали проглядывать проплешины степи. Впереди в излучине уже показались высоченные стены Белой Крепости. Еще чуть-чуть и ладья причалит. Послы сойдут на берег. И все силы нужно будет бросить на достижение поставленной князем важной цели. Да только не было их у Ратмира. Совсем. Он думал, что чем дальше он будет от дома, тем проще все будет казаться. Но расстояние не давало облегчения, скорее наоборот. Невидимая нить, связывающая с Дарой, натягивалась все сильнее и сильнее, причиняя невыносимую боль. Он раньше почти не ощущал ее. Сны, воспоминания, легкая тревога и надежа на встречу. Обязательную встречу. Так, чтобы больше не расставаться. Как в детстве. Как будто они единое, неразделимое целое одного. Когда даже мысли и те на двоих. А теперь все по-другому. Так, как не должно было быть. Так не могло быть. Но есть. Ратмир одновременно очень хотел и безумно боялся, что нить не выдержит расстояния и порвется. Он не понимал, как жить без нее, но с ней было очень больно и обидно. Забыть, стереть из памяти, вырвать с корнем из сердца, из души. Но где-то глубоко внутри жила маленькая Надежда. Она как пугливый котенок, дрожащий, голодный, напуганный до смерти, забилась в самый дальний угол и ждала, когда можно будет выбраться на свет божий. Он пытался не замечать ее, загородить всяким хламом, заглушить посторонним шумом. Только комочек все равно напоминал о себе: дрожал, карябал крошечной когтистой лапкой и тоненько всхлипывал в своем убежище. И чем дальше Воробышек находился теперь, тем большей пустотой наполнялась душа. Ее срочно нужно было заполнить. Чем-нибудь. И порвать нить. Насовсем. Так будет лучше. Так будет меньше болеть. Может быть, расстояние поможет... Чтобы не слышать, не чувствовать, не думать. О ней.
Ратмир перегнулся за край ладьи. Ему хотелось дотянуться до воды, зачерпнуть пригоршню, омыть лицо прохладной живительной влагой и стереть без следа с души печаль. Взгляд скользнул по сверкающей поверхности, зацепился за нити изумрудных водорослей и погрузился глубже, в темноту. Стало так спокойно вдруг и радостно. А потом он увидел ее. Мавка? Не может быть...чудно! Длинные светлые волосы переплелись с пушистыми зелеными нитями. Алые губы, синь воды в глазах, тонкая линия бровей. Она смотрела тепло и весело. И не понятно было, солнечные блики на воде или свет от ее улыбки. А еще казалась смутно знакомой и такой родной. Ратмир не слышал ее голоса, но чувствовал, что она что-то пытается сказать. Тянет к нему руки, будто зовет, и обнять пытается. Наваждение? Он не мог отвести взгляда. Тонкие кисти взметнулись как крылья лебедушки и ... пропали.
- Ратмир! - тянет за рубаху дядька Нелюдим. - Ты чего удумал? Разве ж можно так за борт свешиваться? Еле успел подхватить? Ты чего там увидал, дурень?
- Дядь, мавка там, гляди!
- Где? Где? - привлеченные суетой ватажники уж рядом совсем, через плечо заглядывают, суетятся. Как услыхали?
- Вон там, смотрите, левее за кормой была, - показывает Ратмир. А самому боязно: почудилось али нет...
- Где? Не вижу...
- Где смотреть-то, точнее покажи!
- Развертай ладью, мавку хочу увидать...
- Чего раньше молчал, когда еще таку Невидаль встретишь?...
Как дети малые ратники сгрудились у края, весла побросали. Гудят, пальцами вдаль показывают.
- Гляди правее, она плещется, поди! - кричит Стоян. Роста он богатырского, ему далеко видать. Ручищами машет. Все кругом пригибаются. Ратмир к нему кинулся. Да только без толку, не протолкнуться.
- Не, не тама! Здеся смотри! - громыхает с другой стороны рыжебородый Тишило. - Вона космы видать из воды. Их тут много, что ль?
Добры молодцы на другой борт бросились. А дядька Нелюдим побагровел весь, кулаки сжал, пыхтит. Не выдержал, как гаркнет:
- А ну стоять! Как козлы молодые скачите! Нечисть увидать хотят... Так она ж нас ко дну и затянет. Ладью качаете, весла кинули. Так уж и крепость видна, а доплыть не сумеем! Чего творите? Совсем разум потеряли? Бабу не видели они...
Притихли молодцы, застыдились. Да не все.
- Баба бабе рознь, - не унимается Тишило. - Не серчай Нелюдим, уж больно охота на девку речную поглядеть. Некоторые молвят, что красоты невиданной. Не врут, а Ратмир?
- Чего разошлись? Врут - не врут. Какая разница? Привиделось ему. Солнцем голову напекло. Так вам дщерь Нави и показалась, ага, ждите! Беды не оберетесь с духами водяными в игры играть, - не уступал Нелюдим.
- Не нам глянулась - Ратмиру. Может он ей тоже по нраву пришелся? Гребень у тебя не просила власы свои зеленые чесать? - засмеялся Крив.
- Что красы невиданной - не врут, - отвечает Ратмир. - Ежели, конечно, не привиделась. Да и волосы у нее светлые, совсем как у тебя, Крив.
- Ну, то точно не мавка! - потянул Стоян. - Мне бабка сказывала, что у них лик страшный, как у утопленниц. И волосы совсем как тина. Она одну такую на лесном озере видела. Тогда еще в девках была. По ягоды с подружкой ходила. Чуть жива вернулась. Могла там навсегда остаться в их обличии.
- А кто ж тогда? - удивился Ратмир.
- Мало ли, какой дух тебе померещится! Чего людей добрых смущать? - загомонил Нелюдим. Да как отвесит подзатыльник. - Ох, выпороть тебя б, несмотря на то, что вон какой вымахал. Чего стоишь? А ну за дело! Весло в руки и хватит о всяких глупостях думать! Ух, расскажу князю-батюшке, он тебя жалеть не станет. Какой посол из тебя? Как дите малолетнее. Чему только тебя учили? Доехать не успели еще, а он уж такое творит...
Опустил голову Ратмир. Щеки да уши горят. Верно дядька Нелюдим молвит. Не о том думы, не о том. Да и перед дружиной неловко. Только лик в воде ясно помнится. И от улыбки той солнечной на душе тепло.
Перечить не стал. Авось и правда полегчает. Взялся за весло. Затянул с дружиной песню задушевную. Так за работой и не заметил, как добрались, наконец, до крепостных стен хазарских. Спасибо дядьке Нелюдиму за мудрый совет и за оплеуху. Не зря князь посольство под его началом снарядил. Не раз уже он выручал в трудных делах.