Не о бабах, но то же о вечном... В России нет, наверное, таких, кто не восседал хоть раз на деревянной дучке в деревенском персональном гальюне. Городской житель, обремененный всеми удобствами человеческой цивилизации, никогда не поймет того трепетного отношения к невзрачному на вид сооружению. Особенно когда, например ночью, до него нужно добежать. А до добежать дотерпеть до возникновения состояния неконтролируемого сброса. А добежав,- рассупониться не разлив содержимого, развязывая некстати затянувшийся узел на подштаниках. А жопа то чует, жопа то ждет постанывая, ей то уже конкретно невтерпеж. Создается ощущение, что жопа живет своей отдельной, в страданиях, жизнью. И сам процесс приобретает определенный интерес именно на деревенской дучке, имея неоспоримый плюс перед городским ленивым просиживанием, - надо обязательно прицелиться! в яйцеобразное жерло, при том одновременно с двух стволов! И после всего этого, когда процесс пошел, можно увидеть лицо самого счастливого человека на свете, потому что он, в суматохе, забыл накинуть крючок на петлю. К чему все это предисловие? В далекой и незабвенной Чухмурдии (она же Чеченская республика), во всех полевых лагерях подразделений ставились именно такие деревенские варианты отхожих мест. У военных же как, либо много либо мало, среднего варианта нет. Поэтому, если имелся поблизости экскаватор, то яма вырывалась лет на 50 вперед, можно сказать с эхом. Не дай Бог что ни будь уронить в эту бездну, водолазы не достанут. А если экскаватора нет, то не больше окопа. Солдата то на большее копать не учили. Одна офицерская группа СпН, постоянно мотающаяся по этим подразделениям, от которых по ночам уходила в тот или иной район искать "робингудов", помимо боевого, имела большой сральный опыт. В смысле количества и разнообразия посещенных отхожих мест. Каждый офицер мог уже издалека, на глазок, определить статус и ранг гальюна-аборигена, то есть стоял, стоит и стоять будет, или его опять перенесли из за наполненности собственного "брюха". И офицер уже заранее определялся,- лучше доверить пистолет и секретную карту товарищу , или уж рискнуть, а там если что то и уронишь, то поковыряться и достать. Как то раз забросила судьба эту группу в один из горных районов, на базу одной N-ской части. Прилетели ночью, этой же ночью и ушли в район. "Гуляли" дней пять. Замечено, что у разведчиков геморроя нет, в следствии постоянной работы сфинктера на сжим -разжим. Как говорится "реальные пацаны всегда на измене". И жратвы, кроме "сникерсов" и воды, нет никакой. В общем претерпевали легкое "гадливое" воздержание... Но все в этом мире заканчивается, и у группы наступил счастливый момент возвращения на базу. Вернулись ночью. О! Невероятное блаженство наступает, когда в теплой землянке, под треск дровишек в печурке, ты скидываешь рюкзак и снимаешь с себя разгрузку и одежку, которые не снимал все эти суровые дни. Вслед за этим скидываются ботинки и можно лечь на нары и вытянуться в полный рост. Сразу тебя окутывает дурман-сон, ты начинаешь проваливаться в дремотную негу. Но тут! Вдруг проявляет себя жопа! Которая видать не совсем понимала что происходит, и пребывала в легком недоумении. Ее то не предупредили, что все!, что бояться не надо! Жопа, можно сказать, готова взорваться от негодования и возмущения. И тогда наступает момент перемещения от землянки до "дучки" описанный выше. Бежишь как олень, не разбирая дороги. А вот сама "дучка" имела некую особенность, с которой офицеры группы нигде еще не сталкивались. Как говорится,- "век живи, век учись!". Первым на "дучку" сорвался Саня Гриф (позывной такой то ли из за птички, то ли из за Саниного носа). На лбу он закрепил фонарь, святящийся красным маскировочным светом. Фонарь то его и спас. Когда Саня ворвался в гальюн, он сразу увидел в свете фонаря, плескающиеся на уровне жерла каллоидные массы. В красном свете эти самые массы выглядели по дьявольски неестественно. Менять дислокацию было уже поздно, посему Саня принял решение провести "бомбометание" по факту. Рассупониваясь, Саня лихорадочно прикидывал, как ему сделать так, чтоб и качественно "отметать" и при этом не замараться. Офицер в СпН, в основной массе, по образованию инженер. Вот и Саня у нас был инженером. Правда по эксплуатации колесно-гусеничной техники. К гальюнам, естественно никакого отношения это образование не имело, но все таки инженерный склад ума...В общем за этот очень короткий промежуток времени, родилась у Сани в голове схема. В начале он думал провести "бомбометание" из положения "почти стоя". Но проведя в уме расчет соотношения высоты своего роста, веса первой "бомбы" и отсутствия опыта в прыжках в воду, отказался от этой мысли. Он понял, что для обеспечения наименьшей зоны поражения всплеском, ему ничего не остается как выполнять "бомбометание" из положения глубокого приседа. При этом в момент отделения каждой "горошины" придется резко приподниматься с прогибом вперед. Для выполнения этого акробатического элемента Саня приметил две штакетины, входящие в конструкцию дверного проема. Да уж! Скорость принятия решения- космонавт позавидует. Когда все было готово, Саня мысленно дал себе команду,- "вперед!" и начал "работать". Он отделял, резко поднимался хватаясь за штакетины, и прогибался запрокинув назад голову, чтоб не замараться всплеском и заодно не повредить свой нос о поперечину дверного проема. Если бы Цискаридзе видел этот "балет", то место Сане в "Щелкунчике" было бы обеспечено 100 %. Но свидетелями сего действа были люди к балету, к сожалению, никакого отношения не имевшие. Два других офицера, с нетерпением ожидавшие своей очереди, притоптывая, нервно покуривали. Не разговаривали. Не хотелось. Когда Саня, там внутри, с матерком, покряхтывая, устраивался на насест, все было нормально и привычно. Но как только Саня, там внутри, начал выделывать свои па, офицеры замерли и переглянулись в немом вопросе. Внезапно, на их глазах, ветхая конструкция гальюна начала трястись и шататься во все стороны, как при землетрясении. Внутри метались красные отблески (Саня не выключил фонарь). И все это на фоне полной луны и под Санино, с пуповинным надрывом "Иииих, бляяя!"... Саня мятежно клал. -"Саня, у тебя там все нормально??" -"За***сь всее!",- утробно прорычал Санек. Своим вопросом офицеры застали Саню в самый напряженный момент. Водолазы назвали бы это состояние,- "резкое изменение давления относительно окружающей среды"... Саня самозабвенно "работал". Как и положено настоящему мужчине, в Сане было где то кг 100. На третьем рывке мужчина оторвал одну из штакетин. По инерции его по кругу занесло на боковую стенку. На удивление Саня ее не проломил. Но великая центробежная сила, плюс дородный Санин вес, сделали свое гадкое дело. Деревянная конструкция гальюна, вместе с Саней, медленно оторвалась от фундамента и начала заваливаться как раз в сторону оторопевших офицеров. Гальюн с треском и Саниными матами хлопнулся об землю. Все бы ничего, но гальюн стоял на достаточно крутом пригорке (видать строили по принципу,-"хорошо сижу, далеко гляжу" ), поэтому он не просто хлопнулся, а покатился постепенно разваливаясь. В лунном свете хорошо были видны, мелькающие среди досок, отдельные белые части Саниного тела, штаны то были спущены. На треск, мат и хохот выбежали другие офицеры группы. Когда все кончилось, подсчитали потери. Саня оказался без единой царапины, но все равно малость замаранным . Самым тяжелым "раненым" оказался Леха Злой (один из тех двух офицеров). От смеха его взяла конкретная икота. Доктор его отпаивал, а он все ржал вперемежку с икотой и приговаривал,- "вот бляяя, Гриф..... просрался! Я...аж ...сам ...перехотел". На утро, аборигены строго спросили офицеров группы, мол, что это вы за ночь сделали с вверенным вам гальюном . На что те, не особо задумываясь, ответили, что вверенный им гальюн расхерачила молния. Аборигены молча переглянулись и ничего не ответив, развернувшись ушли. В ту лунную ночь не то что грозы или грома не было, дождем не пахло.