- Нет мне до тебя дела, уходи - сказал мальчик, глядя на луну, и Сэт замер в нерешительности. Он проделывал это десятки раз, доведя движения до автоматизма, считая, что ни мольбы, ни слезы, ни в силах его остановить. И вот сейчас он застыл, пораженный этим неожиданным хладнокровием, словно ударом грома посреди января.
Мальчик продолжал смотреть на луну, и глаза его были холодны словно кубики льда в мамином "Мартини".
Неважно сколько она пила, и чьей была матерью. Сэт являл собой множество судеб, миллионы миров, которые порой еще в детстве мешали ему спать, и оставляли на утро, в память о себе, мокрые, желтые пятна на простынях.
Сэт невольно отпрянул. Глаза его широко распахнулись. Ни разу за его практику, чьи-то воспоминания не тревожили его. Не брали верх над Миссией.
Этих событий не было.
-Никогда не было.- Пошептал он.
Сюда Сэт пришел относительно недавно - двадцать, тридцать лет назад. Работы здесь хватало. По большому счету, ее хватало везде. Этот мир гнил изнутри. Поэтому Сэт не задумываясь, порой прибегал к крайним мерам. Карать не всегда приходилось самих грешников. Можно было превратить их жизнь в ад, не трогая их самих и пальцем.
Смерть родных и близких, всегда, куда страшнее собственной, какими бы муками та не сопровождалась. Сэт знал это наверняка. И тем ужаснее она была для наказуемого, чем внезапней и бесполезней выглядела со стороны. Самое же удивительное, заключалось в том, что каждый, просто считал своим долгом, после, возвести руки к небу, вопрошая - " За что?!!" С губ Сэта сорвался смешок.
Мальчик не обернулся. Он продолжал смотреть на Луну, так, словно видел ее впервые.
А что если так оно и было? - понеслось в голове у Сэта. Мальчишка удивлял его своим хладнокровием. Да что там, удивлял, следует смотреть правде в глаза - настораживал.
Глаза.
Что- то было в его глазах. ( Или же наоборот, чего-то не было...)
Сэт попытался в очередной раз проверить кровные связи мальчишки. От него на много поколений назад, пахло смертями. Мафия? Его отец был членом банды? Однако дальше Сэт спотыкался, словно бы вступив на бегу в выбоину, скрытую густой травой.
Ладно, не важно. Этого хватало. С лихвой хватало.
И все же Сэт не решался. Что-то было не так. Что-то, определенно было не так, с этим мальчиком. И это было очевидно, как и то, что ночь приходит вслед за днем.
От внезапно пришедшего озарения сердце Сэта забилось чаще.
Может ли быть такое? Что если это - новый посланник, новый исполнитель. Неужели он сам был списан. Неужели где-то проявил слабость? Никогда. Сэт тряхнул головой, словно отгоняя это минутное затмение.
Ни разу за эти годы он не оплошал.
Вначале, когда он пришел сюда, все газеты страны кричали о нем первыми заголовками. Местные писаки изощрялись, давая ему различные прозвища: " Второй Чикатило", или же еще более абсурдное " Мясник". Он удивлялся их невежеству. Никогда не имевший дела с мясом, или же еще какими, либо составными бренного человеческого тела, он был вершителем судеб. Перстом Немезиды, если вам угодно. ( Слегка отдавало пафосом, конечно, но именно так оно и было.) Неужели все они были так слепы, что бы не видеть этого? Впрочем, это ему не было важно. Он просто выполнял свое предназначение.
Один, правда, раз было, увлекшись, он вырезал жертве глаза. После, Сэта несколько тревожило незнакомое доселе чувство вины.
Более он не позволял себе подобного.
Пора было действовать. Пальцы нащупали рукоять армейского ножа. Однако Сэт, неподвластный ранее ни сомнению, ни замешательству, не мог двинуться с места.
Было что-то чарующее в этой маленькой, одинокой фигурке, так бесстрашно балансирующей на краю, между жизнью и смертью.
И даже Сэт, проживший тысячи жизней, не мог не залюбоваться этим бесстрашием, граничащим с безумием.
Что-то подобное ему доводилось видеть лишь раз. Но это было очень, очень давно. Того парня звали Александр...
Мальчик шевельнулся. От неожиданности Сэт вздрогнул, (и, о ужас, чуть не вскрикнул). Это ощущение оказалось удивительно (НЕТ!!!) знакомым. Совсем как когда-то, в детстве, когда старшая сестра запирала его в темной кладовке, а сама уходила с подругами, бывало что и на всю ночь. А он сжимался калачиком, сорвав голос, умоляя выпустить его, представлял себя частью этой темноты. Но менее страшно от этого не становилось. Говорят, можно привыкнуть ко всему, так вот, это ложь. И, возможно самый распространенный самообман на свете.
- Нет!- завопил Сэт.
Ничего этого конечно не было. Никогда.
Он чувствовал, как ледяные пальцы ужаса впились в его мозг. Не было, не было, небылонебылоне...
Это слово сплошным потоком неслось в его голове, вытесняя все остальные мысли. Недопустимо.
Пора было кончать с мальчишкой.
Давно пора было.
Он сжал в руке нож. И тут мальчик обернулся...(Да, Сэт испытал шок, просто животный, ничем неприкрытый ужас. Но удивления, совсем не было.)
Глаза мальчика не просто отсутствовали, их заменяла пустота. Какая-то живая, вязкая пустота, не с чем не сравнимая, и почему-то до боли знакомая. По детски пухлые губы расходились, то ли в ухмылке, то ли в оскале, обнажая ряд тонких, острых как бритва зубов.
- Брось,- сказало существо.
Он с ужасом отметил, что голос совсем не изменился. Обычный детский голосок.
Нож сам собой выпал из внезапно ослабевших пальцев Дмитрия. Казалось, они больше не слушали его. Предали, после стольких лет верной службы. Ноги подогнулись, он упал на колени.
Хотелось, было закричать, но изо рта вырвалось что-то вроде жалобного поскуливания. Он сталкивался с такой реакцией у своих жертв. Его это нисколько не трогало. Могло даже вызвать улыбку. Теперь же, было не до смеха.
Дима почувствовал, как по ногам потекло что- то теплое.
Маньяк, столько лет державший в страхе целую страну, банально обосцался.
Жизнь промелькнула перед его глазами.
Жизнь - не жизни. Пьяная мать, лежащая в отключке, на диване, с дотлевающей меж пальцев сигаретой, которую нужно было успеть затушить, иначе она, увидев на утро ожоги на пальцах, изобьет его.
Однако сделать это требовалось, крайне аккуратно. Ведь если она вдруг проснется, можно было получить трепки прямо сейчас, не отходя от кассы.
Сестра, ее бесчисленные дружки. Их издевательства, и побои.
То, как он в шестом классе влюбился в подружку сестры, некую Аню Волкову с большими карими глазами, и как зачастую бывает, прилагающимися к ним черными усиками, над верхней губой. ( Сейчас-то она наверняка их вывела, но тогда они являли собой неотъемлемую часть ее прекрасного лика) Как вернувшись со школы, он застал сестру, и ее компанию за покуриванием травки, и, о ужас, чтением его дневника, с подробным описанием, на три с половиной четверти детских, фантазий. Как же они смеялись, а громче всех, хохотала, конечно же, злополучная Аня Волкова.
И, пожалуй, настало самое время себе признаться, что позже, в общении с женщинами, он панически боялся их смеха. Не только в свою сторону, вообще смеха.
Пронеслись в памяти так же, четыре года проведенные в стенах псих. лечебницы.
(Те воспоминания были смазаны, будто бы старый фотоснимок, с неправильно выставленной диафрагмой.) Диагноз, неотвратимый, как самое неотвратимое - маниакально-депрессивный психоз.
Какие-то люди, делившие с ним палату. Которые в действительности были больны, и нуждались в лечении.
Лучше всего он запомнил запах. Этот отвратительный запах. Въедающийся глубоко под кожу. Ни чем не выводимый. Даже если просидеть несколько часов под душем, он вымывался только частично. И люди чувствовали это. Они узнавали этот запах, словно он был какой-нибудь сраной визитной карточкой.
Да, узнавали, и старались избегать. Это было невыносимо.
Остальное время фактически не вспоминалось - это было время Сэта.
Черные дыры обволакивали его. Бездонные, как сама вселенная.
Он почти не почувствовал, как острые зубы вгрызлись ему в горло и что-то, (вовсе не важно, что) бьющей струей хлынуло на плече, заливая рубашку.
Последнее, о чем подумал Дмитрий, покидая этот мир - его ошибка не была фатальной, он подошел близко, очень близко - почти коснулся рукой чего-то...
Вот он грозный и печальный рок
Вот он перст Нимизиды.
P.S.Где-то в другом месте, в другом времени, в темной кладовке, уснул мальчик.