В серых предшествующих утру сумерках, один за другим загорались огни. Это было привычное для Артура зрелище. Мир оживал. День набирал силы, перед тем, как вступить в полные права.
Номер четвертый тихо заржал в своем стойле, приветствуя жокея. Странное имя для лошади - "Номер Четвертый", подумалось Артуру. Видимо это было одно из проявлений эксцентричности ее хозяина. Артуру было невдомек, почему эксцентричность всегда прямо пропорциональна знаменитости.
Хозяином Четвертого был старый известный режиссер, стоящий четверть миллиарда долларов. Последнее время, он редко появлялся на публике, что не мешало ему снимать очередные шедевры. Говорили, будто лошади были его единственной страстью, исключая кино, конечно. Четвертый, был жемчужиной его коллекции. Говорили, также, что лошади режиссера всегда были первыми - Номер Четвертый, несмотря на свое имя, редко занимал иное место. Каким-то мистическим образом, конечно.
О Старом Режиссере, как для себя называл его Артур, ходили разные слухи. Можно даже сказать - легенды. Это был один из побочных эффектов его жанра - он снимал ужасы. Так что слухи о лошадях, по сути, были самыми безобидными. Что поделаешь - наглядный пример обратной стороны славы.
Номер четвертый снова заржал, настойчиво требуя внимания. Артур приблизился к стойлу, и погладил его по храпу.
- Хороший мальчик.
Лошадь не понимала его, однако отлично различала интонации. Он ездил на Четвертом уже два года, и понимал, что сказанное было правдой: мальчик действительно был хорош.
Между Артуром и конем, за это время установилась некая связь, они прекрасно понимали друг - друга. И, в чем Артур бы никогда не признался: в тайне он считал Номер Четвертый своей лошадью, полагая, что тот, пребывая в блаженном неведении, относительно частной собственности, разделяет его чувства.
Своего же, формального хозяина, он в глаза не видел. (Хотя тот и присутствовал на каждом забеге.) Артур ухмыльнулся, в какой то миг представив себе Старого Режиссера, мчащегося галопом на Четвертом. Его ухмылка, стала еще шире, по мере того, как фантазия дорисовывала мелкие детали - вот порыв ветра откидывает с макушки режиссера, зачесанные на бок, (в наивной надежде скрыть лысину) волосы. Мать Артура в шутку называла это "внутренний заем", он находил это очень удачным названием.
Номер Четвертый несколько раз ударил копытом о землю. Артур понял, тому натерпелось размяться. Это вошло у них в традицию - такие вот утренние прогулки перед забегом. Артур снял с гвоздя сбрую...
Выезжая, он сплюнул на землю, так - на удачу.
Толпа. Толпа, своего рода - стихийное бедствие. Она безумна и неуправляема. В отличие от вышколенных лошадей, приученных не уделять ей внимание, Артур всегда чувствовал напряжение, возникавшее глубоко внутри. Очень неудачная фобия для жокея, и
он прикладывал массу усилий, что бы скрыть ее. Потому как для жокея его класса эта фобия являлась неудачной вдвойне.
Он закрыл глаза и представил себе водную гладь, это всегда помогало. Этот раз не являлся исключением. Визуализировав ее в своем сознании настолько, что, казалось, протяни руку и почувствуешь влагу на пальцах, он ощутил, как внутри расслабляется некая стальная пружина. Представив и ее, он окончательно успокоился.
Номер Четвертый фыркнул. Вот уж кто действительно являлся стальной пружиной. Но распрямиться она резко, как выстрел, в момент между стартом и финишем.
Артур взглянул на трибуну, пестреющую разношерстной публикой. Вычислить Старого Режиссера было не сложно. Всегда на том же месте. Это были VIP места, забронированные для его персоны, и нескольких избранных особ. Что заставляло его с подобной неизменностью приходить на забеги Четвертого, было непонятно. Однако ипподром был одним из тех немногих мест, куда старик еще выбирался.
Интересно, какого это - подумал Артур - когда ты можешь позволить себе иметь такую лошадь, лучшую лошадь, и не разу не прокатиться на ней. Не почувствовать, как перекатываются под тобой стальные мышцы, не увидеть, как поднятая копытами пыль исполняет какой-то невообразимый танец в солнечном свете, как мир вокруг замирает и ты вдруг превращаешься в кентавра - древнее мифическое существо...
Артуру казалось, что это чем-то сродни извращению, когда человек, неспособный заняться сексом, любит наблюдать половой акт со стороны. Сродни подглядыванию...Вуалеризм - вот как это называлось.
Хотя, он не за что не согласился бы, скажи ему кто, что столь строгое суждение вызвано обычной мелкой завистью.
Электрические дверцы кабинок распахнулись, и лошади рванулись с места.
Следующие несколько секунд решали темп гонки, определяя текущего лидера. Конечно же, любая лошадь могла вырваться вперед, но ставшие в хвост в начале обычно имели меньше шансов.
Четвертый легко вырвался вперед, даже скорее не вырвался, а вышел. Играючи. Артур испытывал пьянящее чувство будущего триумфа. И Номер Четвертый редко разочаровывал его ожидания.
Следом, отставая на два корпуса, шел каурый жеребец. Звали его - Троянский.
Артур разделял чувство юмора его хозяина. Однако сейчас, жокею Троянского было не шуток. Его попытки догнать Четвертого были тщетными. Артур не видел его лица, но знал, что довольно скоро, выражение напряженной сосредоточенности на нем, смениться спокойным равнодушием. Он не раз ощущал это на собственной шкуре, ипподром, это место, где все решается быстро.
Однако, что-то пошло не так.
Каурый стал набирать скорость, сокращая начавшее было увеличиваться, расстояние. Удивление Артура сменилось раздражением. Если про Старого Режиссера ходили слухи, что он приколдовывает - пронеслось в голове Артура - хреновый с него колдун. Каурый шел почти в вровень.
Трибуны ревели, все лица слились воедино. Но Артур знал, что при желании сможет выделить как минимум одно...
И он принял решение. Потому что не мог поступить иначе. Потому что ипподром, это место, где все решается быстро.
Он стал прижимать Троянского к парапету, пытаясь не дать ему вырваться вперед. Тот дернулся вперед...
Если в жизни Артура и была ситуация, лучше определяющая словосочетание "неудачный маневр", то припомнить ее он не мог. Почувствовав как земля уходит из под ног мифического кентавра, он подумал было, что сейчас проснется. Подобно тому, как человек засыпая, падает в полусне - жокей в полусне, падает с лошади.
Но пробуждения не последовало. Вместо этого он почувствовал удар страшной силы, при столкновении с земней, услышал вздох толпы, а после громкий, омерзительно громкий хруст. "Что это так хрустнуло?" - успел подумать он, но тут темная тень закрыла солнце, и вообще все. Артур почувствовал на себе огромную тяжесть. Непомерную тяжесть. Но длилось это ощущение недолго - как и все прочие ощущения, оно просто перестало существовать.
Свет льется со всех сторон, отвратительно мягкий, и густой, словно его можно потрогать. Он слышит какие-то голоса. И пытаться что-то сказать, позвать на помощь. Почему столько боли? Ее так много, что источник неопределим. Кажется, что тело, некогда именуемое Артуром, превратилось в бесформенную массу. Какие-то осколки впились в язык. В ошметках сознания, мелькает подозрение, что некогда это были зубы.
Некогда....Как-то уж убийственно быстро все случилось. Только что этого не было.
Не было?
Мозг, онемевший от боли, отказывался давать ответ. Артур совершил еще одну попытку закричать. Наружу вырвался лишь тихий шепот, к тому же один из осколков провалился в горло. Неважно. Важно было только то, что голоса разом смолкли.
Он чувствует, легкое покалывание. Рука - констатирует мозг. - Укол.
Вслед за этим приходит облегчение. Не полное, боль все так же за пределами, той, что способен вынести человек.
Но этого облегчения хватает, что бы вернуть себе способность мыслить.
Почему врачи не усыпят его? Им известно слово наркоз?
"Потому что ты не в больнице." - приходит ответ с поверхности сознания. Он вращает глазами, при этом новые иглы боли впиваются в мозг. Да, конечно это же... ипподром. Свет искусственный. Уже ночь?
Ипподром, где все решается быстро - почему-то приходит ему в голову. Теперь он обращает внимание на то, что слышал с самого начала - а именно конское ржание.
Это Четвертый, - понимает он - и ему больно.
Что это все значит? Быть может галлюцинация, вызванная обезболивающим, которое, кстати, не обезболивает, а таинственным образом не дает ему уйти в блаженное забытье, потеряв сознание. Но что-то говорит ему, что он ошибается. Это не бред и не галлюцинация. Это ...
-" Он в сознании". - Доноситься до его ушей. - "Свет. Камера. Мотор".
Не может быть.
Или может?
Он слышит выстрел, и лошадиное ржание обрывается.
Как он мог пожертвовать Номером Четвертым? "Он сломал ногу. Ты же слышал, ему было больно..." - снова тот же безразличный тон его внутреннего я. - "И это твоя вина".
Бред. Полный бред.
Однако происходящее говорит об обратном. Где-то вдалеке снова раздается ржание. Еще одна лошадь? Задуматься над этим фактом Артур не успевает. Фигура в капюшоне попадает в его поле зрения, он узнает бормочущий странные слова, голос. Режиссер, конечно же, а кто бы это мог еще быть, Фидель Кастро?
В руке фигура сжимает длинный острый кинжал, с кривым лезвием.
Это шутка? Какой-то дурноватый ритуал? Если это очередное проявление эксцентричности, то тут он явно хватил лишку. Артур не хочет так умирать. Попытка встать вызывает лишь новый взрыв дикой боли. "Видимо, сломаны руки и ноги".
Он пытается приказать ненавистному голосу заткнуться, и с губ его срывается слабый стон.
Фигура нависает над ним совсем близко, и шепчет ему в ухо:
- Так погиб кентавр.
Ржание раздается совсем близко. Артур чувствует, как кинжал медленно входит ему в живот, вскрывая его. Влага - много влаги, вырывается наружу, и чьи-то руки опускаются в нее. Странное ощущение, когда кто-то касается твоих внутренностей. И все же боль уходит, спадает, как уровень ртути в термометре.
Свет тоже гаснет, постепенно, словно будто кто-то прикручивает ручку на керосиновой лампе.
Камера фиксирует фигуру в темном балахоне, опустившую руки в некое кровавое месиво. Когда фигура поднимает их вверх, демонстрируя камере, они уже сменили свой цвет на красный. Такая же фигура подводит лошадь. Лошадь крупным планом. Необычайной красоты белый племенной жеребец.
Фигура поднимает руки, и чертит на лбу у лошади какой-то символ, слегка напоминающий знак параграфа.
Символ крупным планом, контраст красного на идеально белом. Конец съемки.
Дэн никогда не выигрывал в лотерею. Так же, он никогда не считал себя везучим. Но каждому человеку должно было повести в жизни, хотя бы раз. Это была его собственная теория, которой он предпочитал не с кем не делиться. Потому что, как казалось Дэну, облеченная в оболочку слов, она будет звучать несколько наивно.
И вот его час настал.
Перед ним стояло самое прекрасное животное из тех, что он когда либо видел. Белоснежный скакун был идеален. Без преувеличения. Он до сих пор не мог понять, почему эта честь выпала именно ему.
Лошадь склонила голову, изучая его бархатным глазом.
- Привет, я Дэн. - Улыбаясь, сказал Дэн.
Интересно, как можно было додуматься назвать лошадь Номером Пятым?