За полчаса мы с Ксюшей ухитрились переругаться в пух и прах. Это для нас вообще нонсенс.
Она пыталась заплести мои волосы, а я наотрез отказывалась. В итоге, нашли компромисс. Я надеваю подаренные ею золотые сережки и объемную подвеску - милого ангелочка, с расправленными крыльями из белого золота и с маленькими глазами-изумрудами, а она оставляет мои волосы в покое и позволяет мне просто распустить их.
Со странно отрешенным выражением смотрю на свое отражение в большом зеркале с тяжелой резной оправой.
Казалось бы, что могло измениться в вампире? Оказывается, многое. Чтобы ни происходило вокруг, как бы оптимистично я ни была настроена, как бы ни была склонна скрывать свои чувства, лицо, его словно бы незнакомые черты говорят сами за себя.
Взгляд - тяжелый, мрачный. Даже радужка кажется более темной, чем есть на самом деле, хотя освещение в комнате достаточно яркое. Кожа привычно бледная, но сегодня это делает лицо каким-то усталым, пустым, выдавая темные круги под глазами. Вообще, я выгляжу так, словно мне не восемнадцать лет исполняется, а все сто восемьдесят. Так выглядят старики, многое повидавшие от своей жизни, одинокие, не избалованные судьбой.
Только теперь я понимаю, как жила этот год и почему это так пугает Габриела и Фила.
Я часто не сплю ночами, либо сплю, но снятся в основном какие-то непонятные кошмары. Я могла ни разу за весь день не поесть - и даже не заметить этого, пока Лилиан или Ксюша не накормят меня насильно. Я почти не возражала никому, что для меня-обычной совершенно не приемлемо.
Кроме того, есть еще музыка, стихи и рисунки... Не очень хорошо помню их содержание, но в мрачности не сомневаюсь. Впрочем, не помню я, как выясняется, многого. Жила словно в полусне. Не удивительно, что мне все время казалось, будто я вот-вот сойду с ума.
Что ж... Теперь я не дам этому повториться. Сделаю что угодно, лишь бы вернуть себя к жизни. Хватит. Пора начать по-настоящему новую жизнь. День рождения - очень символично.
Радуясь, что за два дня достигла такого существенно прогресса - впервые за прошедший год адекватно оценила свое состояние и самостоятельно приняла решение, - я отворачиваюсь наконец от зеркала, убираю кольцо, подаренное Феликсом в шкатулку, а вместо него на цепочку надеваю очаровательный кулон - подарок сестры. Кроме того, привычно пристраиваю на безымянном пальце другое обручальное кольцо, не особенно меня радующее, но необходимое. Сгоняю с лица мрачное выражение, убеждая себя с сей секунды забыть свои переживания, граничащие с глупостью. Еще раз осматриваю свое отражение, крутясь у зеркала.
Не так уж и плохо. На самом деле, даже хорошо. Ну, по крайней мере, для счастливой именинницы - вполне правдоподобно. У глаз микроскопические морщинки от обаятельной улыбки, сами глаза сверкают совершенно искренним любопытством, в теле - должная доля легкости, в движениях - нетерпения.
Улыбка, пожалуй, чуть натянута, но вскоре и это изменится. Сегодня не тот день, когда я буду грустить. Уверена. У Габриела, особенно при поддержке Фила и Ксюши, нечего не может быть обыкновенным. Уж очень много у них общих черт - пристрастие к театральности, убежденность в том, что я ребенок, редкая ярчайшая фантазия, ну, и любовь ко мне (хотя тут Габриела можно, наверное, исключить - слишком неоднозначны у нас с ним отношения).
Удивительно, как ухитрились сдружиться Габриел и Фил, в степени родства которых я так и не смогла разобраться. Мне-то казалось, Филипп вообще ненавидит Морелей, а дядю (так они упростили свои взаимоотношения) - вдвойне. Выяснилось - нет, нисколько. Просто Фил был слишком взвинчен, раздражен ситуацией, складывающейся вокруг меня и Ксюши. Так что теперь все просто замечательно. Семейная идиллия. Что касается Габриела - в отношении него я ошибаюсь на каждом шагу. Стоит мне подумать о чем-то, как он незамедлительно опровергает мою мысль. Так, едва я предположила, что для него нет ничего святого, как он ясно дал понять: семья - самое дорогое, что у него есть. Он отлично относится к Филу; как и все мы, обожает Еву; уважает Ксюшу, выросшую у него на глазах и на свое счастье не успевшую сделаться, подобно мне, его марионеткой; оберегает единственного родного человека - Лилиан.
Не скажу, что он в ней души не чает, иначе бы я не могла так нагло вести себя с ней. Однако в том, что касается безопасности сестры, Габриел, кажется, едва ли не параноик. Он не оставит в покое человека, негативно отозвавшегося о Лилиан. И не оставит в живых того, кто откровенно выражает недовольство его политикой. Вот как раз таких людей я и должна выявлять... Отвратительно, знаю. Но соглашаясь на эту работу, я не знала, на что именно иду. А теперь, войдя в семью Морелей, зная множество их тайн, я уже не смогу уйти. То есть могу, конечно, но врядли буду жить лучше людей, преследуемых Габриелом.
Встряхиваю головой, отгоняя совершенно неуместные мысли. Отчасти это объясняется тем, что теперь, видимо, я буду побаиваться удаляться от реальности. Ну, а все, что должно сейчас волновать меня, - это предстоящий праздник и сюрпризы.
Не обращая внимание на то, что выхожу из комнаты почти на сорок минут раньше, чем обещала, беру сумочку, тонкий плащ (на улице к вечеру похолодало, и погода стала намного больше походить на весеннюю, чем прежде), плотно закрываю комнату, зная, впрочем, что здесь это не имеет смысла (чужой не проникнет, потому что во дворце отличная охрана, а Габриел и Лилиан, если захотят зайти, разрешения в любом случае спрашивать не станут), и, наконец, спускаюсь в холл.
Ругая себя за утреннюю невежливость, здороваюсь с двумя дежурными, одетыми в привычно черно-серую одежду, у парадной двери. На лице непроизвольно появляется искренняя улыбка при виде добродушных, но от этого не менее внимательных охранников.
Тот, что повыше, с курчавыми рыжими волосами, Дайон, растягивает губы в ответной улыбке.
- С Днем рождения, госпожа Ларионова, - он говорит с приятным французским акцентом.
- Спасибо. Только какая же я "госпожа", Дайон? - я искренне смеюсь.
- Привыкаю к звучанию вашего имени, - он улыбается еще шире. - Вам не нравится?
- Нет, - спокойно, но уверенно говорю я. Однако, зная, что Морели посчитают фамильярностью, если меня будут звать просто по имени, предлагаю другой вариант: - Зовите меня Софьей Александровной.
Он морщит нос, пытаясь запомнить.
- Слишком... невозможно, - в конце-концов говорит Дайон.
- Слишком сложно, - поправляю я. - Тогда просто - Софья. Как раньше. Если что-что изменится - непременно сообщу.
- Говорят, скоро свадьба, - голос подает другой француз, он чуть пониже Дайона, но волосы у него такие же огненно-рыжие. Они близкие родственники.
- Земля слухами полнится, Константин, - я улыбаюсь, однако настроение начинает портиться. - В вашей работе слухи не могут иметь место.
Еще раз одаряю обеих улыбкой и, накинув на плечи плащ, выхожу на парадную лестницу. Отсюда открывается прекрасный вид на долину Академии и Сансет-Даун, но он не идет ни в какое сравнение с тем, что можно увидеть из нашего с Габриелом укрытия. Каждое утро Габриел берет мою скрипку, альбом, фотоаппарат и идет в это замечательное место. Чуть позже, относительно выспавшись, я следую за Морелем.
Вот и сейчас мне хочется забыть обо всех официальных торжествах и просто забраться в наше укрытие, полежать на зеленеющей траве, на теплеющей земле, насладиться тишиной, нарушаемой лишь приятными звуками природы - нечастым пением птиц, жужжанием насекомых, легким шелестом листьев над головой... Но нет, я только плотнее укутываюсь в плащ, спасаясь от ночного холода, и, спустившись по неприметной боковой лестнице, попадаю в широкий каменный туннель, освещенный простейшими фонарями.
Даже здесь стоит охрана. Но уже далеко не такая приветливая, как в самом дворце. Здесь - это суровые вампиры, по одному стоящие через каждые сто метров. Они не разговаривают ни между собой, ни со мной.
В туннеле сыро и зябко, хотя все же не так холодно, как наверху. Однако я все же надеваю капюшон. Стоит мне это сделать, как ближайший же охранник уже у самого выхода, не увидев моего лица, преграждает мне путь.
Вернее, охранница. Это молодая девушка, едва ли старше меня, с невероятно светлыми волосами и почти белой кожей. Похожая на привидение, она очень странно смотрится в черных брюках и серой свободной рубашке - форме охранника. Ее темно карие глаза пристально смотрят в мои.
От такого сходства с вампиром, убившим мою маму и Феликса, меня передергивает. Правда, сходство если и говорит о безусловном родстве, то совершенно не означает, что это родство близкое. Они могут быть даже не знакомы с тем вампиром, девушка может и не знать о его существовании.
К тому же девушка кажется мне знакомой, не ее черты, а именно она сама. И видела я ее, кажется, не сегодня, так вчера.
Приходится взять себя в руки и вежливо поздороваться.
- Добрый вечер.
Приветствие она игнорирует.
- Кто вы?
Интересно, сколько еще раз мне придется сегодня объяснять кому-то как меня называть...
- Ларионова Софья.
Обычно в пределах Сансет-Дауна, дворца Морелей, Академии и школы при ней, мое имя является пропуском. Так уж повелось. Однако, девушка, похоже, новичок
- И почему я должна пропустить вас в здание Академии? - брови у нее изгибаются светлыми дугами.
- Наверное, потому же, почему меня пропустили предыдущие четырнадцать охранников, - снисходительно улыбаюсь я.
Девушка, явно не уверенная в том, что не зря преградила мне путь, все же старается держаться строго и официально. Она встряхивает короткими белокурыми волосами и достает из кармана брюк блокнот. Быстро пролистывает несколько страниц, исписанных мелким косым почерком. На этот раз брови у нее взлетают под самую челку.
- Прощу прощения, - она отступает в сторону, пропуская меня к небольшой металлической двери.
Я почти скрываюсь за дверью, когда любопытство побеждает.
Возвращаюсь.
- Как вас зовут?
- Это не имеет значения, - девушка вздергивает подбородок.
- Если я спрашиваю - значит имеет, - стараюсь не выдать своего раздражения.
Она, кажется, тоже раздражена.
- Аминта Аппель
Необычное имя. Звучное.
- Спасибо, - на этот раз я действительно ухожу.
Иду по непривычно опустевшей Академии, не имея ни малейшего представления чем буду заниматься оставшееся время.
Ноги сами приносят меня к залу, где еще утром проходил необычный урок танцев.
Удивительно, но в зале совсем не тихо. Доносятся приглушенные голоса, кажущиеся мне невероятно знакомыми. Но привлекает не это... Из-за дверей доносится странный звук, вполне узнаваемый - так новички играют на ударных установках.
Не удерживаюсь и проскальзываю в зал.
Мгновенно остолбеневаю.
Первое, что вижу - еще одного Аппеля, сидящего за ударной установкой. Он тоже замер, так и не донеся одну палочку до барабана. Следующая здравая мысль: здесь есть Фил, и стоит он прямо напротив меня. Но упасть в обморок от счастья я готова совсем по другой причине.
На другом конце зала, на подоконике расположились три молодых человека. Я даже знаю, как их зовут. Высокого, русоволосого - Макс Эберт. Он немец. Превосходно играет на синтезаторе, чудесно поет. Чуть ниже него, с волосами темно-русого цвета и замечательными синими, точно ночное небо, глазами - это Кирилл, бас-гитарист. Про таких говорят - талант от Бога. Ну, и третий - это Захария. Честно говоря, я так и не удосужилась узнать его происхождение, но смуглая кожа вкупе с темно-каштановыми волосами выглядят крайне обаятельно. Захария - тоже гитарист. Естественно, тоже от Бога. Все они, кроме Макса, в это году окончат институт (Макс окончил его еще в том году).
И все они - члены довольно известной в определенных кругах музыкальной группы The Rebels. Что примечательно, до весны того года, пока не начались экзамены, и я состояла в этой группе как вокалистка, автор песен и музыки. До запоя в группе ударником был Леша. Потом мы взяли одного знакомого, а еще чуть позже я ушла.
А теперь они тут!
Едва не снеся Фила, я срываюсь с места и буквально врезаюсь в Макса - он, на свое несчастье, стоял ближе всех ко мне.
От изумления и счастья не могу сказать ни слова. В конце концов просто делаю оборот вокруг себя, резко выдыхаю и просто говорю:
- Фил, я тебя обожаю.
Чувствую, что Филипп стоит позади меня.
- Я очень рад, Телепуз, но ты бы поздоровалась, что ли, если уж прервала репетицию, - он посмеивается.
Даже не обижаюсь на прозвище, только киваю и покорно здороваюсь с ребятами.
Мы долго разговариваем, обмениваемся новостями. Каждый из них ухитряется подарить мне по небольшому презенту, хотя само появление старых друзей и так - огромный подарок. Но когда Макс говорит следующую фразу, я окончательно теряю дар речи.
- Ну, поскольку экзамены у тебя давно закончились, предлагаем вернуться в нашу компанию.
Я знаю, что это невозможно, потому что репетиции требуют слишком много свободного личного времени - непозволительной для меня роскоши. Но я бесконечно счастлива просто потому, что еще остались люди, которым я действительно нужна. Быть может, мы не самые лучшие друзья, но это как раз то, что мне сейчас нужно - относительно близкие люди, с которыми я могу с чистой совестью не быть предельно откровенной. Мне нужно любимое занятие, атмосфера бурной деятельности. Мне всегда нравилось время, когда мы создавали новую песню, когда из бесформенной массы текста и бессвязных обрывков мелодий на свет появлялось цельное произведение.
Мне этого не хватает...
Краем уха слышу, как еще один, новый член группы вновь принимается повторять свою партию. Без промедления узнаю одну из наших песен. Видимо, я все-таки оставила свой отпечаток на их музыке...
Но играет от неровно, резко, словно бы нервничая.
В конце концов не выдерживаю и подхожу к юноше. Ему лет пятнадцать, не больше. Но глаза совсем не такие, как у Аминты, - приятно серо-голубые, неплохо сочетающиеся со светлыми волосами и бледной кожей.
- Я Соня...
- Я знаю, - обрывает он меня.
У меня изгибается одна бровь.
- В смысле, я знаю, что это из-за тебя такой переполох. Да и в группе о тебе чуть ли не легенды ходят.
Изгибаю вторую бровь.
- Отлично. Тебя-то как зовут?
- Николас. Можно просто - Ник.
- Аппель? - интересуюсь я.
- Он самый, - парень вздыхает. - Я так чувствую, с моей сестричкой ты уже повидалась?
Интересно, сколько еще раз я удивлюсь сегодня?
Ник не воспринимается мной как полноценный вампир... Но он, определенно, не человек.
- Я завершаю превращение, - поясняет он.
Киваю. Это объясняет мое замешательство.
- Что-то хотела? Нет - отойди и не мешай учить.
Я смотрю, с сестрой они одного дерева яблоки.
- Хотела. Хотела помочь тебе.
- Не нужно мне помогать, - огрызается он. - Ты не ударница.
- Ну, если в группе обо мне едва ли не легенды ходят, то должен знать, что я действительно могу помочь. Это я создавала музыку к этой песне, и это мой брат долгое время был ударником...
- Знаю, - он снова перебивает меня. - Хочешь помочь - так и быть прислушаюсь.
Что-то я не слышу в его голосе энтузиазма...
Тем не менее говорю:
- Во-первых, без голосового сопровождения, либо какого-нибудь инструмента сыграть, на мой взгляд, сложнее. Во-вторых, от того, что сейчас ты терзаешь барабаны и собственные нервы, твое выступление лучше не будет, скорее, наоборот. Поэтому предлагаю следующее. Ты играешь, я пою. Потом оставшееся время ты отдыхаешь и успокаиваешься.
Не дав даже договорить, Николас протягивает мне листок со списком песен на сегодня. С удовольствием отмечаю, что здесь собрано множество произведений Muse и многое-многое другое, что так люблю я. Причем люблю не только слушать, - многое из этого пела наша группа, когда я еще была ее членом. Однако в списке не находится ни одной песни The Rebels.
У меня вновь взлетают брови.
- Куда делись песни мятежников? - надо же, это прозвище нашей группе дали несколько лет назад, а я еще помню его вкус и звучание.
- Не обижайся, - доносится до меня голос Захарии. Молодой человек мгновенно оказывается возле нас. - Просто твои песни мы не стали переделывать, надеясь, что ты еще вернешься. Есть другие песни, их писали с миру по нитке, но все-таки они есть. И, если решишь вновь к нам присоединиться, ты их услышишь и сможешь доработать - это у тебя получается лучше, чем у любого из нас. Просто сегодня хотели порадовать твои уши твоими любимыми песнями, - он смеется и взъерошивает мои волосы.
Господи, меня и тут до сих пор за ребенка считают?! Да мне в конце концов восемнадцать лет! Допустим, Фил - это исключение, ему вообще все прощается. Но чтоб и мятежники вели себя так же!.. Да только никуда от этого не деться... Я младше их лет на пять, не удивительно, что они часто не воспринимают меня всерьез. Как среди них держится Матвей? Впрочем, с ним и его сестрой, видимо, другая история... Они не я. Ершистые, необщительные, горделивые. Я, может быть, тоже не ангел (особенно с точки зрения Лилиан), но не до такой же степени.
- Так собираемся репетировать или языком работать? - довольно грубо интересуется Ник, когда Захария вновь присоединяется к остальной компании.
- Я-то в любом случае языком работать буду, - отвечаю я; и откуда во мне столько терпения? Разговаривай так со мной кто-либо другой - давно бы спустила на землю.
Песню из списка выбираем первую попавшуюся - Undisclosed Desires1.
Петь начинаю почти осторожно, боясь, что за год потеряла навык, однако уже к концу первого куплета понимаю - нет, не потеряла, даже наоборот. Возможность ежедневно петь, аккомпонимируя себе на рояле - огромный плюс. Еще не маловажно и то, что у меня неплохой учитель. Габриел, взявшись за мое обучение, невольно стал наставником в любых моих начинаниях. Что бы я ни делала, он непременно помогает. За сотни лет у него отточился вкус, улучшились слух и зрение, и он замечает намного больше деталей, чем я. Как бы ни убеждал меня Филипп в том, что я талантлива, а без опыта - никуда. В моем случае опыт - это Габриел.
Однако, не успеваем мы доиграть песню (оказывается, Ник играет намного лучше, чем мне показалось изначально), как двери в зал открываются и в помещение крохотным торнадо влетает Ева, а за ней появляется и непривычно тихая Ксюша; она замирает в проходе, прислонившись плечом к косяку.
Ева, не замечая никого вокруг себя, подбегает прямо к Филу, и тот подхватывает ее на руки. Они о чем-то шепчутся. Фил хмурится, явно пытаясь убедить в чем-то младшую сестренку, упорно мотающую головой.
Перевожу взгляд на собственную сестру. Теряю дар речи, когда понимаю, что она вот-вот расплачется.
Срываюсь с места, едва не снеся микрофон, у которого стояла. Из-за спины доносится недовольный вздох Николаса, но я не обращаю на него внимания. Не обращаю внимания и на оторопевших Захарию и Кирилла. Впрочем, как и на Фила, только сейчас заметившего, что Ксюша впервые на моей памяти никак не может справиться с чувствами. Он делает шаг к ней навстречу, но Ева начинает хлопать его ладошкой по крепкому плечу, а я в это время наконец достигаю другого конца зала и, не успев вовремя остановиться, хватаю сестру за предплечье и увлекаю в подсобку прямо напротив входа в зал.
- Ты замерзла? - спрашивает она меня глухим ломким голосом.
Только теперь обращаю внимание, что так и не сняла плащ.
- Нет, не замерзла, просто...
Не успеваю договорить, потому что Ксюша, не выдержав, прислоняется к стене и закрывает лицо руками. Даже в темноте я вижу, как по ее щекам одна за другой скатываются слезинки. Несколько раз на сглатывает и пытается заговорить, но ее вновь и вновь душат слезы, и мне не остается ничего другого, кроме как обняв ее, ждать, пока она более или менее успокоится.
Что у них успело произойти? Ева и Ксюша всегда так хорошо ладили, и вдруг такое...
- Так что случилось-то? Ты еще утром сияла от счастья...
- Да ничего не случилось! - она заглядывает мне в глаза. - Просто я никудышная сестра и мачеха! Я совершенно не понимаю, что происходит в твоей жизни, не знаю чем ты занимаешься и что ты любишь!.. Не могу справиться с маленьким, обожающим меня ребенком!.. И...
- Тпру, - я слегка отстраняюсь, с облегчением вздыхая. Все совсем не так страшно, как я боялась. - Насчет меня: в моей жизни ты разбираешься лучше меня самой. Я спотыкаюсь на каждом шагу, а ты находишь нужные слова, чтобы поднимать меня раз за разом. Я путаюсь, а ты всегда можешь помочь найти правильный выход. Ты замечательная сестра, Ксюша. Ну, а насчет Стурницких... Ты не заметила, у них упрямость - черта семейная. Думаешь, Ева - счастливое исключение? Конечно, нет. Другое дело, что она любит тебя, и уважает. Насколько я понимаю, для нее с самого рождения не существовало никого, кроме тебя и Фила, верно? Она отца-то не видела месяцами и не помнит, скорее всего.
- Любит и уважает... Пошутила, да? - на губах Ксюши играет грустная улыбка. - Знаешь, что она мне сказала, когда мы шли сюда? Я попросила ее идти аккуратнее, чтобы не испачкать платье... Ответ: "Ты мне не мама, не командуй".
Чувствую, что она вновь дрожит и готова снова расплакаться.
Легконько встряхиваю впечатлительную сестру.
- Послушай, она ребенок, она не всегда понимает весь смысл своих слов...
- Я понимаю, - Ксюша перебивает меня. - Просто это прозвучало так... обвиняюще...
Неожиданно дверь в подсобку приоткрывается и входит Фил. В ночном полумраке он выглядит удивительно собранным, непривычно виноватым и... каким-то совсем взрослым. Не знакомый мне двадцатидвухлетний Филипп Стурницкий. Таким он бывает исключительно рядом с Ксюшей, и то не всегда. Аналогично тому, каким со мной был Феликс.
Отпускаю Ксюшу и быстро выхожу в коридор. Идти в зал не хочется - даже если не посыплются вопросы, любопытных взглядов не избежать. Войду потом, когда начнется праздник и помещение будет до отказа заполнено студентами и учениками.
Сбавляю шаг, а вскоре и вовсе останавливаюсь. Из-за поворота до сих пор слышны голоса Ксюши и Фила.
Устраиваюсь на широком подоконнике, закрываю глаза и прислушиваюсь. Наплевать, что это аморально. Я хочу знать, насколько правильно их решение сознательно строить отношения.
- ...Пойми ты, она и по отношению ко мне говорила аналогичное! - громким шепотом восклицает Фил. Интересно, догадывается Ксюша, что он лжет? - Это во-первых, и формально она права. Совсем иное дело, что формально быть может как угодно, а вот ростим ее мы с тобой. И мать ей заменила ты, а не нянечка с улицы! И во-вторых, я объяснил ей, что она не права. Ева готова извиниться.
В целом то же, что говорила я.
- В чем она не права? - голос у Ксюши бесцветный, пустой. Сердце сжимается, когда она говорит. - В том, что я вам чужая? Но ведь так оно и есть...
- Не мели ерунды! - Фил, кажется, едва сдерживается. Я ему такую нервотрепку никогда не устраивала. Вроде бы...
- Глупость. Зачем только я убедила тебя?..
Следует долгая пауза, и я начинаю переживать, когда Филипп наконец окончательно взрывается.
- Да куда ты пошла, Ларионова, черт тебя побери?! Стой!
- Ну, стою.
- Еще не хватало, чтоб и ты на год в депрессию провалилась - за компанию! У вас это семейное? Или как?
- Видимо, так.
Слышатся частые шаги в сторону моего укрытия. Затем резко прекращаются, и Ксюша вскрикивает. Напрягаюсь всем телом, чтобы не дать себе побежать на разведку.
- Ты совсем спятил?! - с облегчением замечаю в ее нежном мелодичном голосе улыбку.
- Допустим, так.
Он что-то шепчет, и Ксения хихикает.
Открываю глаза, соскальзываю с подоконника, как можно тише прокрадываюсь к лестнице и на носочках поднимаюсь наверх. На душе легко. Я рада за них. Рада, что Ксюша так или иначе обрела семью. Рада, что Фил понял, что так долго гонялся не за той. Не знаю почему, но я уверена, что все у них будет хорошо.
Захожу в кабинет Габриела и незамедлительно натыкаюсь на его хмурого хозяина. Но сегодня он меня не пугает. В связи некоторым решением, принятым мной сегодня днем, я поддаюсь своим чувствам, не задумываясь о последствиях, - подхожу к Морелю и легко целую его. Знаю, по большому счету ничего не изменится. Просто я, наконец, перестану терзаться совестью, находясь рядом с Морелем и вздрагивать от каждого его движения в мою сторону. К чему обманывать саму себя? Кроме того, больше не придется никому врать... По крайней мере, не в таком количестве.
Я снимаю наконец плащ и вешаю его на стул.
Он явно шокирован моим поведением, прямо противоположным тому, которое было еще утром. Одна бровь изгибается изящной дугой, другая наоборот, опускается вниз. Губы растягиваются в победной улыбке.
Мне б такое выразительное лицо...
- Не принимай на свой счет, - предупреждаю я, упираясь указательным пальцем в его грудь. - Просто я не хочу всю свою жизнь мучаться и угрызаться совестью из-за вынужденного брака с тобой.
- Да-да, конечно, - на его лице появляется абсолютно невинное выражение. Одна рука обвивает меня за талию. Я не выворачиваюсь.
- Только потому, что у меня нет другого выхода, - говорю строго, едва ли не по слогам, но меня выдают расползающиеся в улыбке губы. Как, оказывается, просто быть счастливой даже рядом с человеком, который чуть не свел с ума. Просто взять - и откинуть все глупые переживания. Почему я должна жить прошлым? Почему бы не увлечься кем-то здесь, в настоящем? Особенно если этот кто-то по большому счету такой же, как я. Габриел не так плох, как многим кажется. Он верит, что поступает правильно, и с этим ничего не поделать.
- Я верю, - Габриел улыбается, в его смеющихся глазах я не могу разобрать истинное чувство, но по-моему, он рад не меньше меня.
- Так, во сколько начнется праздник? - я стараюсь перевести разговор в другое русло. - До скольки?
- Примерно с десяти, и до утра - завтра начинаются выходные, и студентам можно будет выспаться днем.
Мягко выворачиваюсь из рук Мореля.
- Между прочим, мне уже несколько часов как восемнадцать лет, а подарок я получила только от Фила, и то случайно! - пытаюсь выглядеть как можно более возмущенной, хотя знаю, что сейчас сияю от счастья за себя, сестру и друга как никогда прежде.
- От меня подарок ты получишь только тогда, когда напразднуешься и захочешь домой, - улыбка Габриела становится загадочной, а удивительные глаза прожигают меня насквозь. - Впрочем, один подарок от меня ты получишь прямо сейчас. Кажется, тебе хотелось бы вновь стать членом одной музыкальной группы...
Я округляю глаза, не веря своим ушам. Он разрешает мне вернуться в группу! И наплевать, какие будут условия!
Не дав ему сказать больше ни единого слова, я вновь обнимаю его.
- Спасибо... Спасибо, я даже надеяться не могла, что ты позволишь... - прижимаюсь лицом к его шее.
- Ну, ты хотела разграничить реальную жизнь и работу, так? По-моему, это неплохой способ.
Я не могу выразить словами, как сильно я благодарна ему. Появляется какое-то странное чувство, не совсем такое, как утром, во время танца, но очень-очень похожее. Я не понимаю, что именно хочу сделать, но крепкого объятия мне, определенно, не хватает.
Робко запускаю пальцы в мягкие волосы Габриела. Руки почему-то начинают дрожать.
Габриел довольно хмыкает, его руки смыкаются за моей спиной. Одна ладонь скользит вверх, к лопаткам, другая - все ниже и ниже, разгоняя по позвоночнику приятные мурашки. Дрожу почти как утром, но тогда спина была закрыта хотя бы совсем тоненьким слоем ткани... Так что от утренней решительности не осталось и следа.
Тихонько смеюсь.
- Сколько раз делала это на публике, а сейчас не могу... Парадокс.
- Что, Соня, жизнь за пределами иллюзии оказалась сложнее? - не без сарказма интересуется Габриел. - Как же ты со своим женихом жила?
Убеждаю себя не обижаться. Только отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза.
- Ты не понимаешь, Гейб. Это как жизнь с нуля. Как будто не было ничего до этого дня. Даже не так. Как будто еще несколько часов назад меня не существовало, можешь представить? И вещи кажутся другими, и на людей словно бы по-новому смотрю.
- Я, поверь, заметил, - Габриел усмехается, поглаживая меня по волосам.
Я выскальзываю из его рук. Внизу слышатся голоса, стук каблуков, смех и прочие звуки, свидетельствующие о том, что праздник начинается. Для студентов мой День рождения - просто хороший способ весело провести время, ненадолго избавиться от строгой школьной формы и одежды, свойственной для Сансет-Дауна, и потанцевать - словом, как следует отдохнуть. Думаю, народу соберется много.
Уже у дверей Габриел останавливает меня. В руках у него несколько фотографий. Невольно напрягаюсь.
- Ксения просила передать тебе. Я собирался сделать это раньше, но решил не отвлекать тебя от твоих дел.
Дрожащей рукой беру снимки.
Ну конечно, ничего другого, кроме как утреннего танго, Ксюша сфотографировать не могла! И зачем только я заразила ее пристрастием к фотографии? У нее ведь еще полгода назад не было даже фотоаппарата!
Тем не менее знаю, что буду хранить эти фоторгафии как зеницу ока, впрочем, как и те, которые были сделаны вчера. В конце концов именно вчерашние фотографии перевернули все мое восприятие окружающего меня мира. Именно им я обязана своим нынешним состоянием нормального живого восемнадцатилетнего человека.