А.Д.Злобин

Рожденный в 1937

Содержание

Примечания

_Содержание_  _Выход_

Предисловие

Человек разумный подобен вселенной, способной померцать, воссиять или остаться неоткрытой, посылать свет и после краткого мига жизни. У каждого есть лицо, имя, родословная, имидж и тень от солнца, неповторимый духовный мир и судьба, в согласии или вопреки которой он являет миру свой талант в звездный час. Счастливцы оказываются понятыми, их идеи созвучны с ожиданиями современников. Оноре де Бальзак заметил, что для того, чтобы человек состоялся нужен Его Величество случай. Жизнь каждого из нас - случайность, наполненная множеством случайных событий. Они как смальта в мешке - безлики, но если мобилизовать знания и воображения - они упорядочиваются, создавая кластеры, фрагменты уникального полотна жизни. К сожалению на это не находится ни времени, ни воли, ни повода. Однажды остро приходит осознание - ЭТО НАДО СДЕЛАТЬ. ЭТО НУЖНО. Это нужно потому, что умные люди учатся на ошибках других, а самоуверенных методом собственных проб и ошибок.

Все основательное и рациональное в нашей жизни обязано консерватизму. Природный механизм жизни строится на циклах рождения - вызревания - старения и аннигиляции. Следовательно, новое, энергичное, агрессивно-разрушительное, вторгается в жизнь, разрушая добрые, консервативные накопления морального и материального благополучия. Отсюда проблема отцов и детей, динамизм моды, возникновение религий и философских идей. Удивыительное дело - история убеждает нас, что "раньше было лучше". Следовательно, наступит время, когда и наша нынешняя жизнь будет лучше той, которая наступит ... Это утешает слабо. Особенно не утешает тех, кто оказался непонят, чей талант невостребован. Сколько людей "не от мира сего" были объявлены в разное время и разных странах шизофрениками или сумасшедшими только потому, что явились не ко времени и не пришлись ко двору. Эти умники возбуждали общество новыми идеями, призыву к преобразованию жизни, начинавшемуся с разрушения. Платон и Кампанелла, Чаадаев и Сперанский, Нечаев и Ленин, Гитлер и Сталин одарили мир идеями, развитие которых пошло таким путем, что погубили их авторов. Есть что вспомнить и нам за последние 50 - 60 лет. Официальная история обновлялась с приходом нового правителя и мне представляется важным пригласить моего читателя пройтись по памятным событиям страны и собственной биографии, подивиться странности отдельных событий и неотвратимости сочетания их в наполненную любовью и страданиями, радостями и огорчениями нашу жизнь - собственную, жизнь коллектива, страны. Попытаться найти ответ на вопрос - почему России уготована такая подвижническая судьба - спасительницы мира.

Россия остановила монголо-татарское нашествие на Западную Европу, Россия заболела идеми коммунизма и стала катализатором мирового научно-технического прогресса, используемого для утверждения идей социализма, фашизма и демократии. Она удивила мир беспримерным экспериментом построения коммунизма в одной стране, созданием тоталитарной системы, мобилизовавшей ресурсы страны на победу над фашизмом, на овладение теорией и технологиями для создания атомного оружия, выхода в космос, на преобразование общества. К сожалению, и в который раз, пользу от этих достижений получили получили другие страны. И вот возникли отдельные случаи, породившие условия для разрушения колосса. Как-то просто воспринимали мы Римскую империю и ее крах, создание и крах колониальных держав в Х1Х веке, первую мировую войну. Великую Отечественную войну познали на собственной шкуре, хороршо помним Советскую власть и даже лягали ее, когда, вопреки воле большинства, в Беловежской пуще решилась судьба СССР.

Ныне свобода и демократия такие, что даже не знаешь куда деваться от происходящего. Для начала предали проклятию все, что было до обретенной свободы и стали пожирать гуманитарную помощь, разрушая сельское хозяйство и промышленность. Вскоре сытый мир понял наш аппетит и удивился, что жертвы тоталитаризма нагло воруют и посягают на их материальные и духовные ценности. Нас стали воспринимать как озлобленно-голодных, вооруженных и опасных для мировой цивилизации. У процветающих стран возникло искушение предписать как нам жить, пьянствовать и вымирать. Ведь и мы обалдели от реформ, породивших олигархов из вчера безвестных чиновников, завлабов и сидельцев "академий", т.е. воров в законе.

Партия коммунистов, рожденная в подполье, многое сохранила в управлении страной, но не считала важной отдельную судьбу, человеческую жизнь - что ее и погубило. Зато подпольный криминал в период реформ получил свободу действий. Люди без комплексов чести, совести, сострадания и социальной ответственности на волне вседозволенности и беззакония дорвались до власти и денег. Их менталитет и мораль разборки и заказные убийства считали обычным делом среди политиков и бизнесменов от индустрии до эстрады.

В период выборов любопытные могли создать обобщенный портрет по фото кандидатов - печать порока и духовной ущербности прослеживалась и углублялась при прочтении трудов речеписцев и публичных выступлений кандидатов. Говорил же Гегель, что каждый народ имеет достойное правительство. Ну фатально не везет России с Правительством. Что за злой рок нас преследует? Теперь и варягов не сумеем призвать - своих изрядно. Какое же предназначение уготовано моей Родине высшим разумом? Неужто быть спасительницей цивилизации пресыщенных стран?

Уходят люди моего поколения и каким же светом будет оно брезжить для потомков, ныне стыдящихся всего содеянного, Иванов без родства? Ведь победа над фашизмом, выход в космос и освоение атомной энергии иным уже не кажутся судьбоносными. Со временем будет казаться, что и не жили мы - существовали.

Я беру на себя смелость утверждать, что мы были молоды и уже потому счастливы; мы учились, чтобы реализовать свои замыслы. Одним это удалось, другим не повезло. Я счастлив, что пережил моменты всеобщего ликования в День Победы, что два часа шел к мавзолею, чтобы увидеть вернувшегося из космоса Юрия Гагарина, я был на целине и душой принял казенную идеологию передовиц.

Десять дней отделяют нас от Нового, 2000 года. Две тысячи лет назад родился богочеловек, давший жителям Земли вероучение, открывшее новую эру. И было слово...

Друзья мои, бумага сбережет идеи и мысли, которые освящали нашу жизнь. Желаю Вам доброго здоровья, благополучия и надежды на лучшее!

А.Д.Злобин
20 декабря 1999 года
г.Дубна

_Содержание_  _Выход_

1. Имя

Я появился на свет вечером 4 февраля 1937 года в селе Глухове, Дивеевского района, Горьковской, ныне Нижегородской области, в семье крестьянина колхоза имени Сталина. До этого события мой отец, Злобин Дмитрий Иванович, отделился, получил от своего отца добротный дом, надворные постройки, часть маслобойки, домашний скот и земельный надел. Я был третьим ребенком в семье. Первый ребенок из-за тряски комитетом бедноты и ночными обысками чекистами дома деда-НЭПмана и его большой семьи родился мертвым. Мама всю жизнь горевала по умершей дочке.

Брат Николай родился 27 ноября 1930 года. Именно по его настоянию отец вместо Никиты, как записано в святцах, согласился назвать меня Александром.

В колхозе грамотей отец нажил себе врагов, обличив их в расхищении общественного добра. Его, мастера маслодела, определили работать на лошади. Теперь он был "под колпаком" - травма лошади, набитая холка, любая оплошка могли истолковываться как вредительство. Другим тоже был хороший урок держать язык за зубами.

Отец заочно прошел обучение на бухгалтерских курсах и уехал, от греха подальше, работать в город Выксу. Мама, Раиса Васильевна, вела хозяйство, воспитывала нас с братом. Назревало коренное решение проблемы. Отец нашел покупателя на наш дом в Глухове и подыскал дом в Ардатове, где жило много его родственников. Родился он в семье смолокуров пососедству, в селе Гремячево.

Судьбе было угодно разрушить эту затею. Мама вспоминала после. Приехали покупатели. За столом велся неспешный торг и оговаривались условия сделки. Гости выставили магарыч - четверть водки, а уж хозяин не скупился на угощение. Осталось только подписать купчую. И тут... открывается дверь и входит Баранов. Он как крестный отец помогал моему отцу словом и делом, к его мнению прислушивались. Поняв суть происходящего он вдруг сказал: "Ну, Митя, ты уж слишком заломил цену. Как человек честный и искренний он обосновал свое высказывание. Гости стушевались и шабку в охапку. Сделка сорвалась.

- Василий Иванович! Ну кто тебя тянул за язык сказать такое?

- Да я и сам не пойму. Какой черт меня дернул это сказать.

Отец очень огорчился таким поворотом дел. А мама, вспоминая об этом, вздыхала ии говорила: "Видно - не судьба." Она споминала, что при принятии важного решения отец писал две записки. В одной писал - сделать, продать и т.д., во второй - не делать того, что в первой записке. Затем их тряс в пригоршне, клал за икону Казанской Божьей матери и тянул жребий. В этом случае жребий был иной.

5 октября 1937 года отца вызвали в сельсовет, увезли в райцентр Дивеево, где наскоро осудила чрезвычайная тройка НКВД. Это потом в пресселет через 60 прошли публикации о планах на аресты, на расстрельные списки. Репрессивная система, созданная в 1932 году, формировала трудовые армии для создания индустриальной мощи СССР, а судебные процессы и расстрелы убеждали граждан в бдительности и верности политического курса. Соратники Ленина не подписывали признаний под пытками, но раскалывались при доверительном разговоре. Мне это приходилось слышать в таком пересказе.

- Вы считаете себя истинным коммунистом-Ленинцем.

- Да, но меня оклеветали.

- Вы как преданы делу Ленина-Сталина?

- Предан, жизни не пожалею.

- Вы же знаете, что пятилетку мы не выполнили?

- ...Ну знаю

- а народу и всему миру говорим, что выполнили?

- ...

- Вы понимаете, что партия не может говорить неправду?

- ...

- Трудящимся и нашим врагам надо объяснить причины неудач.

- ...

- Все идет правильно, но дело портят вредители и шпионы. Вам понятен ход мысли? Нужны козлы отпущения. Вы поняли?

- Да ...

- А теперь Вы должны исполнить свое обязательство перед парптией. Отдать ради ее победы жизнь, если вы истинный коммунист.

Не знаю, было ли так, но при идеологическом фанатизме это возможно. Поэтому, когда ныне проворные граждане бегают из одной партии в другую, одну веру меняют на другкю ради сиюминутных барышей, нельзя забывать о примерах прошлого.

На запрос мамы за что же его осудили, отец писал, что такое и во сне не приснится: троцкист, польский и немецкий шпион и вредитель. Он отказался подписать приговор, но услужливый земляк сделал одолжение. Итак у зека Злобина Д.И. 58 Б статья с правом переписки. Из писем явствовало - он строит Беломорканал. Летом комары и мошка, голубика, черника и морошка, а зимой совсем голодно. Мать посылала посылки из того скудного достатка, что создавался ее умом и руками. В лепешки, помеченные крестом, она умудрялась запекать "трешницы", на которые в лагере можно было купить хлеба.

После суда отец стал врагом народа, семью исключили из колхоза имени Сталина, налоги установили вдвое больше, чем колхозникам. Помню, что надо было сдать 80 кг мяса и 50 яиц. Помощи от родичей ждать не приходилось.

На первом году жизни я честно отболел дифтерией и скарлатиной. Богомольная соседка, видя мои страдания, просила Бога взять мою безгрешную душу на покаяние - да не судьба! Как говорят англичане: "Рожденный быть повешенным - не утонет", так и я, окалемался. Иссохший, как мумия, от внутреннего недужного жара утром я как-то притих. Мама забеспокоилась и серрдцем почувствовала, что со мной что-то происходит. Единственной драгоценностью в доме было два десятка куриных яиц. Она сврила в русской печи яйцовсмятку, размяла на блюдечке и помазала мне губы. Случилось чудо. После долгого отрицания пищи я облизал губы и задвигал ими, что было правильно понято: "Еще!"

Этот процесс воскрешения, а я не ел уже дней пять, был омрачен тем, что брат Николай тонул на пруде и чудом был возвращен к жизни. Что надо было пережить матери, чтобы от умирающего младенца сломя голову бежать через село на Козлов пруд. Там в окружении толпы мужики откачивали Колю. Что она кричала в тот миг, когда из посеревших губ хлынула вода, когда шевельнулось сердце раз ... другой, дернулось веко. Это от ее крика и мольбы открылся его невидящий, с огромным зрачком, глаз. Она не помнила как они добрались домой, но была уверена, что это была воля Божья. И как бы жизнь не скручивала и не завязывала в узел, она как тот коммунист, считала, что это надо Богу - он в беде не оставит. Мне бы сохранить такую веру ...

Николай учился в школе, что была напротив, через дорогу. Я любил смотреть его учебники, когда он готовил уроки. Нравились мне рассматривать фотографии. В учебнике истории некоторые из них были перечеркнуты, а у военных были выколоты глаза. Брат и взрослые так и не мог мне объяснить зачем это сделали. Зато география была замечательна!

_Содержание_  _Выход_

2. Война

Война вошла в мое сознание ожиданием несчастья, постоянной тревоги и нескончаемыми гуртами скота, косяками лошадей и эвакуированными из - под Ржева, Москвы и Ленинграда. В ноябре-декабре 1941 года маму по мобилизации отправили строить оборонительные укрепления под Наро-Фоминск. Брат жил у тети Аксиньи в Глухове, а меня отвезли к бабушке в село Худошино. Жена врага народа не могла отказаться от мобилизации. Пешком, в 40-градусный мороз, женщины совершили пеший переход туда и обратно. По пути она заглянула к отцовой родне в Гремячеве, была сердечно принята и обласкана, о чем вспоминала как о выдающемся событии.

Мне не было и 4-х лет, когда с оказией, на санях, я был доставлен в село Худошино, в 7 км от Глухова, к деду Древнову Василию Ефимовичу и бабушке Насте, получившей в 1944 году орден Мать-Героиня.

Я слышал, что полыхает война и люди гибнут в боях, но что это такое и не представлял.Это ныне по телевизору наровят смерть подать широким экраном да в замедленной съемке. Тогда же считалось, что это страшно. Дед Василий был на первой мировой санитаром на передовой. Там он выносил солдат из-под огня и на смертей и кровь насмотрелся, а сам даже и царапин не получил. Уличное имя ему было Горелый. Когда ему было лет шесть, то пацанва решила развести во дворе костер. Его, самого младшего, послали принести горячих углей из русской печи. Слово старшего - закон. Он нагреб угненных угольев на шесток, потом смахнул в подол холщевой рубахи и побежал во двор. Угли жгли живот, а он от страха их прижимал сильнее. Упал возле перепуганных ребят. Когда появились взрослые живот обгорел так, что кишки еле держались. На телеге отвезли его в Большой Макателем. Там в больнице были искусники земские врачи. Живот зашили, вылечили. Дед был могутным мужиком. Мог взять под каждую руку по мешку с рожью и грузить на воз. Не зная чуры он и схлопотал грыжу, которую ему вырезали в 75 лет.

У деда был деревянный, зеленый сундучек. Как только он его открывал, я всегда из-за спины тщился увидеть его сокровища: разнгые ножи и ножички - это было его хобби, денежки разные, квитанции, книжечки-удостоверения, картинки на крышке и стенках. Дед обычно не пил, но за компанию - пожалуйста. Летом, на Троицу, Казанскую, Петров день он уходил за Сатис, на Гнилой конец к своим друзьям предаваться разврату (так говорила бабушка Настя) - выпивали, основательно и неспешно закусывали при душевной беседе и на травке зачинали играть в карты. Тайная страсть, душимая от праздника до праздника, овладевала этими 50 летними мужиками. Сколько азарта, страсти, чувства радости и отчаяния они испытывали от игры в девятку, подкидного дурака, петуха. Играли на деньги. Ставки начинали с копейки, а проигрывались в пух и прах. Надо было видеть сколь несчастен и ьеспомощен был дед пред очами бабки, сразу вычислявшей итог встреги. Дед был в такой момент - вопиющее раскаяние.

В эту военную зиму дед вечерами плел лапти, бабушка для нас пятерых готовила еду, да еще заботилась о корове, овцах и парасенке. Мне было любо наблюдать, как дед зачинал и выводил обводы лаптя. Тогда зимой все носили лапти. Я помогал ему чистить лыки, потом сподобился более ответственной работы и, наконец, дед стал меня учить плести лапти. Самостоятельная творческая работа - это замечательно. Когда мои дети часами смотрят "ящик" в согбенных позах, я вспоминаю тот азарт пацана, плетущего лапоть при свете керосиновой лампы. Бабушка, тетя Арина или тетя Катя иногда шили на машинке. Это тоже давало пищу для воображения. Я обнаружил, что при натяжении нить звучит! Это открытие требовало применения. Натянув на гвоздики нитки я создал нечто подобное балалайке, пел "Катюшу" и "Три танкиста" при льстящем одобрении взрослых. По селу пошел слушок о моих концертах. Появились восторженные слушатели. Помню первую в жизни конфету, которой меня угостили из подарка детям соседа-красноармейца - круглая, в шоколоде "Мокко", леденец с начинкой. Как ярки и сильны впечатления детства! Как бы это не зыбывать и предавать детям и внукам!

Новый,1942, год мы встречали с братом и мамой дома, в Глухове. На школьной елке я был с братом. Как самому маленькому мне предложили рассказать сказку. Водруженный на табурет у елки я поведал о соломинке, пузыре и лапте. С удивлением воспринял аплодисменты, яд успеха и легковесной славы.

В 1944 году я - первоклассник. Осенью собираем колоски в поле. Утром, перед уроками, зарядка при любой погоде, даже на морозе. Занятия по военной подготовке - два часа в неделю. Военрук учил нас действиям в строю, петь строевые песни. Наше воинство с воодушевлением пело "Три танкиста", "Варяг", "Катюшу". Надо сказать, что я сердцем принял требования военрука:

- не стонать,

- сам помирай - товарища выручай,

- забудь - "Я не могу".

Сознаться в собственной физической слабости, неумении, трусости - считалось тогда позором. Рассказ о подвиге Матросова заканчивался вопросом: "А ты бы мог броситься на амбразуру?". Ответ ожидался: "Да." Я и до сих пор считаю, что это утверждение я был обязан исполнить. Как просто и строго нас учили и воспитывали. Именно из-за этих убеждений, я не впишусь в рыночные реформы, и не коммунист и не чернитель прошлого. Эта метода была сильна в России, а теперь "граждане мира" считают Родиной то место, где сытно кормят. Неужто желудок превозможет разум и душу?

В жизни приходилось замерзать в чистом поле, тонуть в горных реках, липнуть к скалам без страховки, стоять под прицелом, стоять перед парткомом при обвинении в антисоветизме, отказываться от дружбы и любви, прыгать без подготовки с парашютом. Все это не только судьба, но нравственно-духовная основа не только национальная, но еще коммунистическая, воспринятая с младых ногтей. У добросовестных учеников были добросовестные учителя. Считалось, что жизнь за общее дело надлежит отдать без колебаний.

Зимой через Глухово волнами растекались эвакуированные из-под Москвы, Тулы, Ленинграда. О блокадном Ленинграде мама даже вспоминала в молитвах - там до войны жил брат отца, Василий.

В школе появился новый директор - капитан Северский. Крупный мужчина в черной флотской шинели, припадал на правую ногу. Мы боялись смотреть ему в лицо, изуродованное гримасой отчаяния и глазами, готовыми выкатится из глазниц. Говорили, что он отстреливался в горящем танке, сумел открыть и спастись через нижний люк перед взрывом. Вот так дущевное напряжение записывается на лица страдальцев.

Появился в селе Павлик. Родившийся в Глухове, он работал в Ленинграде каким-то начальником. В блокаде тронулся умом. Когда отправляли в эвакуацию, он требовал оставить, чтобы защищать город. Был он интеллигентом, говорил прекрасным языком. Стал пастухом. Когда взрослые интересовались как дела, он с болью в сердце отвечал: "Люба! Люба, черт возьми, изменяет. Твою мать!" Так великая трагедия страны, отозвалась трагедией ее граждан, а жизнь брала свое.

К нам на постой из сельсовета направляли разных людей: эвакуированных, командированных, трактористов. То был кладезь информации, народной мудрости и таланта. Направили к нам фронтовую пару: Фаю и ее раненного лейтенанта. Фае было лет 20. Ее жизненный опыт - война, но какая жажда жизни и вера! Разговор с мамой был таким.

- Фая, как же Вы жить-то собираетесь?

- У нас с товарищем (это про лейтенанта) ... есть обмундирование. Одну шинель постелем - другой укроемся.

- Ну а что есть то будете?

- Я была в сельсовете. Нам в колхозе дадут полмешка картошки и овощей, зерна. Уцелели в боях - а тут подлечимся. Проживем.

- Ну а ложки, чугунки?

- Ну уж Вы нам не откажите на первое время.

Лейтенант был слаб, болезненен, неразговорчив. Фая рассказывала ему о встречах с начальством, поднимала его дух, меняла и стирала бинты. Такая любовь и вера, наверное, сделали их счастливыми. Эти полудети, еще не разделяющие любовь и товарищество, прошли нейтральную полосу между жизнью и смертью, должны были начинать совершенно новую, пугающую многих жизнь.

_Содержание_  _Выход_

3. Любовь и смерть

Физрук Тихомиров запомнился ладной мальчишеской фигурой, в галифе и гимнастерке с орденом Боевого Красного Знамени, перехваченной офицерским ремнем. Однажды от двухэтажной школы, как затравленные зайцы, веером бежали нашкодившие пацаны. За ними гнался военный. Брат просветил: "Физрук Тихомиров. На постое у Гриненковых." Это через дом от нас.

Для меня он был человеком с войны. Я им восхищался, а его команды выполнял с охотой. Старшеклассники под его присмотром тренировались с макетами прицелов, ходили стрелять из "мелкашек" по мишеням в Рязанов сад, а более ловкие - охотились на галок и тренировались в церкви. Утром при любой погоде все школьники строились на улице перед школой, раздевались и делали 15-минутную зарядку в присутствии учителей. "Ужас!" - сказали бы мамы теперь, но тогда жили по законам военного времени. Между прочим о гриппе и ОРЗ тогда слыхом не слыхали.

Я должен о Тихомирове написать особо. После ранения у него открылась чахотка, но, прошедший пекло первых лет войны, он пытался мобилизовать силу воли и выздороветь. На селе он стал заметной фигурой, интересной для местных невест. Все его поступки и устремления вызывали жгучий интерес, были предметом женских пересудов. Возбуждение общественности спало, когда его любовь к Таньке Федосьиной, соседке, стала очевидной для всех. Они с братом рано осиротели. На ее плечи легли хозяйственные дела и заботы, а когда Петра взяли в армию, осталась одна-одинешинька в небольшом домике. Тихомиров, как сказочный принц, возник перед ней и свет померк - он для нее стал всем: мечтой, иконой, любовью счастьем и бедой. И что для нее молва, косые взгляды, пуританский суд. Она полюбила истово, безоглядно и навсегда, как любят натуры цельные и бесхитростные, неиспорченные порочными опытами.

Мудрая бабка Гриненкова заметила перемены в постояльце и радовалась за него. Она относилась к нему с состраданием, сочувствием его ранам и болезни, да и он привязался к ней по-сыновьи. Из разговоров взрослых я узнал о тайне Тихомирова, которую осмыслил и пережил много лет спустя.

Тихомиров внезапно уехал из Глухова. После длительного отсутствия он вернулся каким-то другим. Мама пошла к бабке Гриненковой за какой-то мелочью. Был душный август. Окна в доме раскрыты и мама услышала разговор. Сначала она хотела узнать кто это у Гриненковых, а потом не могла уйти - так ее взяло за душу услышанное.

...

- Воронеж не узнать. Вместо домов - развалины, по улицам не везде проедешь. У колонок - очереди за водой, очереди у магазинов. На улицах калеки. Иду как во сне - сердцем чувствую, а многое не узнаю. Пришел на нашу улицу, а там от домов, садов и деревьев щепки и мусор в воронках. Школа наша уцелела. Зашел. Встретил учительницу по литературе. Она на радостях разрыдалась. Бабушка! Поверь как страшно слышать о друзьях: "Убит. Убит. Пропал без вести. Расстрелян". Кто-то уцелел, кто-то воюет, мстит, кто-то изувечен. Вот так-то война разметала наш класс сразу после выпускного бала.

С Тоней у нас была любовь с 8 класса. Все знали об этом и нас даже не дразнили. Казалось, что мы не сможем жить один без другого, не видя друг друга хотя бы дня. И вот война. Все смешалось. Ребята нашего выпуска сразу были направлены в училище. Простились мы с Тоней. Поклялись помнить и ждать пока живы.

Я стал спрашивать от Тоне. Она в Воронеже. Живет с матерью и чахоточной сестрой у тетки - дом разбомбили. Я заскочил в магазин, на командирский аттестат получил кое-что из снеди, купил цветы ... К заветному дому летел на крыльях счастья. Тоня, моя Тоня, жива. Вот - вот я ее увижу!

-Я увидел ее неожиданно и не поверил глазам. Тоня в цветастой кофте и короткой, клетчатой юбке шла об руку с полковником. Она о чем-то говорила ему и, временами, смеялась заливисто, от души.

Бабушка! Меня словно громом поразило. Тоня и вдруг ... такое. Свет помутился. Как можно ..? Я готов был кинуться на полковника.

- Что ты! Бог с тобой. Разве так можно?

- Вот я, младший по званию, и не смог решиться, а что бы это изменило?

- И то ... Выпей-ка, милок, и закуси.

- Порвал и выбросил цветы и кругами, кругами хожу вокруг дома. Жду. Уж всяко думалось: "Убить подлую и себя порешить. Проклясть и уехать."

- Неуж поговорить то не хотел?

- Хотел и поговорил. Дождался-таки ее.

- Кинулась она ко мне на шею и разрыдалась. Прости, говорит, и целует меня, целует.

- Смотри-ка, негодница ...

- А я хочу оттолкнуть и не могу. У самого слезы, забыл уж когда плакал. Голова кругом, кругом ...

- Тоня, я все знаю. Как ты могла?

- Она ожесточилась так, побелела, аж задрожала.

- Как могла, говоришь? Да так вот. Оставили вы Воронеж немцам. Кто-нибудь подумал как-нам жить? Что есть-пить, где жить бездомным? Не идти же работать на немцев, а они хозяева. Сила! Мать - слепая, сестра - в чахотке. Я поилица и кормилица. Как я могла?

- Подалась бы к подпольщикам.

- Ребенок! Там только и ждали, чтобы помочь. Знала я и подпольщиков ... всяких.

- Ну а этот полковник, тыловая крыса?

- Зря ты так о нем, не знаючи.

- Они за нашими спинами отжирались и звезды хватали, сволочи!

- Так вот моих надо кормить и лечить, а что я могу? Кто поможет? Ведь все - для победы. Пойми! Если бы ни он - подохли бы. Прости. Что было - умерло. Мне, ведь, порой, жить не хочется, да надо.

- А наша клятва!?

- Забудь! Это из детства. Ты меня не простишь и счастья не вернешь. Война ...

- Охолони, милок. Вот ведь как повернула.

- Бабушка! Зачем жить! Почему я выжил в ленинградских болотах. Снизу вода, выше лед и снег. Лучше бы уж и меня вморазили в бруствер, чтобы закрыться от немцев. Зачем жить?

- На все Божья воля, сынок! Божья воля ... В писании сказано!

...

Когда Тихомиров поутру появился в Глухове, народ был в поле. Жатва. Тетка Варвара, в аккурат, везла обед жницам и очень дорожила этой новостью: "Тихомиров приехал!"

К жатве приступали часов в шесть, по холодку. Пучок ржи сжимался левой рукой, захватывался серпом, перегибался и подрезался. Пучки соединялись в тяжелы снопы, а из них ставили ставушки, непроницаемые для дождя. Работа монотонная, утомительная, внаклонку и тяжелая. Для жниц и косцов в ту пору организовывали усиленное питание. В жару делали передышку и опять за дело до 20 часов. Так работали не за страх, на совесть. Ради Победы! Только через полвека тружеников тыла стали почитать почти так же, как и фронтовиков. Да разве правда и справедливость могут быть всеобщими в бедной, измученной войной стране.

Женщины, с блестящими на солнце серпами на плечах, по призыву звеньевой собрались на отдых. Так уж устроен русский человек - найдется хорошая мысль, доброе слово и, глядишь, зачался разговор, даже если усталость валит с ног. В артели всегда есть повод для шуток-прибауток, душа этого требует. Женщины расположились в тенечке от ставушки, на снопах, а тут и тетка Варвара объявилась.

- Бабыньки! Чего я вам скажу! Тихомиров приехал. Танька, ты че, не поняла. Твой Тихо-ми ...

Танька - в лице ни кровинки. Встала, постояла и кинулась бежать в село.

Танька за восемнадцать лет познала горе сиротской жизни, тревогу за брата-артиллериста на войне и любовь. Она разгорелась неукротимо и застилала все вокруг. Все помыслы, все переживания и тревоги - только о нем. Он - свет в окошке, жизнь. И что пересуды, разумные советы и предостережения. Она была счастлива тем, что любила. Любимый, пропащий, вернулся. Они будут вместе.

Простоволосая, разгоряченная бегом, она влетела в избу Гриненковых. Кинулась к нему на грудь, изошла слезами и поцелуями.

- Любовь моя! Милый.

Два любящих человека, страдающих от любви разно, столкнулись. Это был зов судьбы роковой, с трагическим исходом...

Тихомиров стал жить у Таньки. Она летала на крыльях счастья, озабоченная чем бы ему угодить, сделать приятное...

- Таня, я же чахоточный, поберегись, не заразись.

- Милый мой! Чего мне боятся? Не мила мне жизнь без тебя.

Она даже специально пользовалась его посудой.

Как краток миг любви! Одним достаточно несколько дней, а другие умеют гореть святым ее огнем всю жизнь. Только жизнь нами не меряна и кто же знает, что будет завтра. Вот и Тихомиров с Танькой не скрывали своего счастья и радости. Их любовь стала как бы всеобщим богатством. Соседи кто чем мог делились с ними молоком, творожком, ягодами, медом. Танька забрюхатела и наливалась могучей природной силой и красотой, а Тихомиров сох и желтел - чахотка одолевала.

Умер Тихомиров в апреле 1945 года, в весеннюю распутицу. Мы, школьники, проводили его в последний путь вместе со взрослыми. Было скорбно, тоскливо и непонятно, что вот такой хороший человек от какой-то чахотки умер. С кладбища возвращались с моим другом Борисом Воробьевым через Рязанов сад. Дул сырой и холодный ветер, но временами являющееся солнце согревало и предвещало приближение весны. Нами владела грусть и тревога от приобщения к таинству смерти; требовалось сопереживание. Говорили искренне, по душам, о жизни и смерти, о победе, о том, что если бы Сталина не обманывали - мы давно бы победили и много лучше жили. Чужая беда всколыхнула наши детские души, вызвав святое чувство состадания и потребности в сердечности и дружбе, которая скрашивала нашу небогатую событиями сельскую жизнь.

Через неделю у Танькиной избы стояла черная крышка гроба и рядом крошечная, для ее умершей малютки.

Полвека спустя я вспоминаю эту историю, пытаясь понять:"Что жизнь?" и свет любви этих обреченных освещает мою память. Если бы и другие люди могли уловить этот свет - может быть приобщились бы к великому духовному наследию наших безвестных сограждан и стали чуточку добрее и счастливее.

_Содержание_  _Выход_

4. Мы победили!

9 мая 1945 года было холодным и пасмурным. Мы с братом спали на полу под ватным одеялом. В избу влетела мама: "Ребята, милые, вставайте! Анна Поемшина, только что сказала - мы победили." Сказала одним духом, не веря еще сказанному. Мы тоже оцепенели. У нас вот так серо, а мы победили! Как это надо понимать? Что делать? Что будет?

Ясно, надо бежать в школу. Надо ли говорить, что здесь царило состояние растерянности и радостного ликования. Казалось, что небо должно было разразиться радостным громом и осыпать нас цветами и чем-то подарочным. Вроде бы ничто не изменилось, все как вчера, вот только гордость за "наших", одолевших фашизм, распирала, была всеобщей. МЫ ПОБЕДИЛИ!

Учителя возглавили демонстрацию школы по липкой, глинистой дороге к сельсовету, на рыночную площадь. На только что сбитую трибуну поднялся председатель колхоза Федор Салин и сказал ожидаемые нами слова. Ораторы сменяли один другого. Не всем удавалось уйти от военных лозунгов: "Кровь за кровь", "Мы победим - победа будет за нами". Мы еще были во власти военных настроений. Казалось, что это мы одолели фашизм, а союзники только откупались тушенкой и студебекерами. Казалось, что дай Сталин приказ и вся Европа с ликованием примет наших солдат, встанет под наши знамена. МЫ ПОБЕДИЛИ! Пьянящий вкус победы входил в каждого из нас властно и прочно. Живые вкушали сладость сполна, раненные и увечные забывали о своих недугах и только дома, в семье, оплакивали павших и пропавших без вести. Это счастье - приобщиться к торжеству национального самосознания, Россия получила пожалуй, впервые в 1945 году и во второй раз - при запуске Гагарина в космос. Все от мала до велика были горды Россией и готовы были сделать все для ее величия. Это святые, бесценные мгновения нашей жизни, которые живут в душе, на подкорке и в позвоночнике каждого русского человека.

В Глухове появились демобилизованные. Подтянутые, аккуратные, с медалями, орденами, выбритые, надушенные, причесанные - победители были прекрасны. Они ходили по родным и знакомым, от застолья к застолью. От них хотели все знать и о войне, и о немцах, и о союзниках, и о том, как живут в Европе. Было непонятно зачем этой процветающей Германии надо было нападать на Россию? Что теперь делать с этими фашистами, принесшими столько бед?

Постепенно накал торжеств ослабевал, а жизнь требовала повседневных дел. Ремесло войны предстояло разменять на созидательный труд. Ох как это оказалось непросто! Сколько мужчин спилось, сколько преступлений прокатилось. Сколько горестных судеб разбилось. Помню расхожую мудрость той поры: "Война все спишет..."

Как-то незаметно для нас прошла война с Японией. Значительно позже мы осмыслили ее значение, мощь нашей армии, стратегический и политический опыт, жертвы в этой войне. Позднее, от ветеранов, узнали о марше через пустыню Гоби, по Малому и Большому Хингану, о вырезании наших батарей и госпиталей японскими диверсантами, о бомбежке своих. Измученные войной люди жаждали мира, созидательного труда, перемен. Ходили слухи, что Жуков потребовал от Сталина распустить колхозы и попал в опалу, что Америка создала страшное оружие и грозит нам уничтожением. Мы еще не знали, что в 25 километрах, в Сарове, уже начались работы по созданию первой в СССР атомной бомбы. Когда же в воскресный июньский день вдруг в полдень рухнула церковь, а потом через Глухово поперли грузовики с солдатами в Арзамас - порозило предчувствие новой беды. В газетах писали: "Началась война в Корее".

_Содержание_  _Выход_

5. Отчий дом

До окончания седьмого класса мое представление об окружающем мире ограничилось окрестностями Глухова и Худошина, где я бывал у бабушки и дедушки. Даже в Глухове мои знания простирались от базы МТС до рыночной площади с востока на запад и от Малого оврага до кладбища с севера на юга. Зато свой конец села знали основательно и в лицах. Сельский уклад жизни зиждался на традициях, по которым надо было знать всю свою родню, а следовательно, и родню соседей, так как все в седьмом колене были в родстве. История Глухова не связана с именами замечательных людей, а лет 150 назад здесь был дремучий лес, а на месте рыночной площади жили разбойники. Старожилы помнили проезд Николая Второго в Дивеево на поклон мощам Серафима Саровского. Царские слуги осыпали толпу верноподданных медными деньгами из мешков. Село было построено по плану. Улицы (порядки) проходили вдоль оврага, в котором четырмя плотинами были образованы глубокие пруды. Они украшали село, были местом купания детворы и взрослых, рыбной ловли и спасали при пожарах.

По воскресеньям на Глуховский базар собирался люд со всей округи. Шли пешком, ехали на лошадях, велосипедах, грузовиках и чего только здесь не было! Скотный ряд, дровяной, молочный, мелочевка и прочая, прочая. Здесь встречались старые знакомые, заводили деловые отношения, торговались и покупали. Благодаря рынку мама сводила концы с концами и мы не знали голоду. Были на рынке гадалки, прорицатели, субъекты с морскими свинками и птичками (Птичка гадает - сама билетик вынимает). Особенно шумным и обильным стал базар после войны. Помимо традиционного своего продукта появились трофейные костюмы, обувь, аккардеоны, губные гармошки, зажигалки и много инвалидов. Помню даже едущего по улице одноногого велосипедиста.

Наш просторный дом был недалеко от базара и у нас постоянно останавливались знакомые, знакомые знакомых и каких только разговоров я не наслушался! Каких только историй не случалось. Помнится, во дворе поставили два воза с мешками. Торговлю вела бригада из 4 человек. Старший был энергичен, много бегал, торговался, а был один из них такой простоватый, придурковатый вроде бы. Он присматривал за мешками, отгружал покупателям. Мама видела, как к нему приходили люди и расплачивались.

В конце дня команда собралась за столом и, выпивая, подводили итоги. Оказалось, что пропали три мешка. Кто? Все божились - не брали. Сторшой в бессильной ярости ругался и поносил неизвестного мародера. Придурок разделял негодование горячо и искренне.

- Ну народ! Ну жулье! Только отвернешься - вмиг охолдостят! Я покупаю папиросы. Деньги - в карман. Решил деткам петушков купить. Хвать за карман - пусто! Ну народ!

Мама потом говорила, что этот тип сговорился с мужиком, который по дешевке купил и уволок три мешка. Вот уж поистинне вор кричит: "Держи вора!"

Фасад нашего дома был обращен тремя окнами на Почтовую улицу с видом на шоссе, колхозную контору, колодец и двухэтажную школу. По высокому крыльцу, поднимаешься в сени, а потом - в коридор. Налево дверь в избу, направо - в чулан. Изба состояла из прихожей с большой русской печью и обеденным столом, над которым на божнице был образ Преподобного Серафима Саровского и лампада перед ним. Сразу с печи можно было попасть в маленькую комнатушку, а рядом с ней была ьольшая комната на три окна, с большим зеркалом в простенке. В красном углу на божнице икона Казанской Божьей Матери. Бабушка благославила маму этой иконой, когда она выходила замуж. За стеклом иконы были две толстые, витые свечи. Маме было сказано, что для укрепления положения в семье при обходе вокруг аналоя надо чуточку опережать мужа. Она стушевалась при этом, запнулась, свеча упала и сломалась. Это был плохой знак. Нечто подобное произошло при венчании Пушкина А.С. Очевидцы утверждали, что он аж побелел от переживания, а потом об этом не раз вспоминал. Так вот сломаная мамина свеча хранилась возле иконы. Теперь она помещена в стенке, среди книг в моей комнате, да только я не приучен к молитве...

Вот большая часть моего детства прошла в этом гнезде. У нас были разные постояльцы: трактористы, учителя, школьники, даже уполномоченный НКВД Чирков Борис Васильевич. Мама часто и уважительно вспоминала о нем. Он был молод, образован и общителен. К маме относился уважительно, хотя она и была женой врага народа. Как-то к нему приехала в гости мать. Женщины подружились. Однажды Борис Васильевич прибежал в свою комнату и стал искать какие-то бумаги и не мог найти. Он цепким взлядом чекиста пронзил мать и сказал: "Верни бумаги." Мама божилась, что никаких бумаг в глаза не видела.

- Все Вы такие. Я предупредил.

К счастью, бумаги нашлись, но классовая вражда была обозначена. Его мать потом извинялась - такая уж работа.

Со школьниками, старшеклассниками, было интереснее. Мама вспоминала, как охотно занимался с ними отец, или вел беседы. Годы спустя, они, при случае, заглядывали в наш дом, чтобы поговорить о жизни. Мне запомнился гость, который беседовал с мамой целый вечер. Обсуждался вопрос о женитьбе, о семье и родственниках. Я до сих под восхищаюсь этим человеком и горжусь своими родителями - их слово хотели услышать.

Жила у нас учительница немецкого языка. Потом вышла замуж за военрука, который переехал к ней. На моих глазах развивалась вся их любовь от ухаживания до совокупления. Если сказать, что занятие любовью происходило за тонкой стенкой, то я получал изрядную долю "секса по телефону". Такова уж наша жизнь по углам и общежитиям. Комнату в коммунальной квартире я получил только под 30 лет. Сейчас по телевизору желающие могут посмотреть порно любой крутости, не говоря о видео, а в селе это постигалось целомудренно среди животных и птиц, из разговоров взрослых. Насчет матерщины в ту пору было строже, чем ныне. Только отвязные типы сквернословили бессовестно, подростки в своем кругу, чтобы показать свою крутизну, зато фольклор не осуждал смагных, образных, частушек, пословиц и поговорок, припевок. Классикой считаю до сих пор "Семеновну" и "Боб со смыком". В.Даль считал матерщину "подлыми словами", но это часть нашей национальной культуры и есть талантливейшие виртуозы этого подлого слова. Я однажды был свидетелем вдохновенного монолога Олега Захаровича Грачева на тему о бабочках. Минут двадцать он артистично этими словами просвещал знакомого чеха о тонкости коллекционирования бабочек и подготовил его к консультации с профессором-энтомологом в Праге. На этом фоне все это нынешнее словоблудство-убожество. В каждом деле есть вершины мастерства и мастера, достигающие их, которыми не грешно восхищаться.

Русская печь в доме - это все: спальня, кухня, лечебница, плита, источник тепла и даже ... баня. Сколько зимних дней я встречал, лежа на кирпичах, дарующих тепло и глядя в потолок, где тусклый рассвет светотенями на сучках и щербинах создавал самые невероятные образы и целые картины. Нечто подобное испытываешь при рассмотрении летних облаков или скал, при сплаве по горным рекам - эфемерные образы при случайных сочетаниях света и тени. На печи формировался менталитет Ивана-Дурака и мощь Ильи Муромца. Не потому ли говорилось, что русские поэты рождались в деревне, а умирали в городе.

Колхозный пасечник Лука жил у нас на квартире. Он при вселении сказал: "Я человек спокойный, непьющий, но не люблю, чтобы обо мне где-либо говорили. Возможно, что ко мне будут приходить люди, даже ночью." Он был себе на уме. На фронте командир определил его в пулеметчики. "Максим" - штука тяжелая, для переноски люди нужны крепкие. Понятное дело, что пулеметчики были первейшей мишенью в обороне и наступлении. Благороразумный Лука совсем не желал быть пулеметчиком. А всего-то он сделал - при приближении командира дал над его головой длинную очередь. Такого дуралея при пулемете держать было сочтено опасно и он нашел место поспокойнее. Он взял меня в город помощником для доставки медогонки. Я впервые выезжал из села в город, а это событие!

Наша полуторка остановилась в селе Выездное у железнодорожного переезда. Впереди был мост через реку Тешу и по ее правому берегу рааскинулся Арзамас. На господствующей высоте вознесся монументальный собор, а раньше в городе было 40 церквей. Дух захватывало от всего увиденнго. Кроме того предстояло первое свидание с паровозом. Теоретически я к этому был готов как к первой брачной ночи, но волнение было великое. Товарный поезд на Шатки катил со стороны железнодорожного моста, выпуская султаны дыма. Вот он загрохотал буферами и чугунными колесами, ударил горячим летним воздухом, настоянным на разнотравьи и сдобренный машинным масло, зашипел паром. Все было как и ожидалось, но все же чем-то мощным и неукротимым. А впечатления одно ярче другого валились на мою голову. Чего стоил подъем по улице Кооперативной по булыжной мостовой. На этой улице тогда были сосредоточены основные улицы города - глаза разбегались от обилия витрин. Лука угостил меня, впервые в жизни я ел мороженое! Лоточница запрессовывала таблеточку между двумя вафельками и пожалйста! Я не понял назначения вафель, а когда просек это дело - пожалел о о выброшенных. Целый день прошел как в сказке, переполненной чудесными открытиями.

В августе началась уборочная страда. Я стал зарабатывть трудодни на оьработке зерна на току, подменяя маму. Эта работа считалась женской, но дочего же она монотонна и утомительна. Зерно рассыпали на просушку на солнце, потом ведрами засыпали в бункер веялок и сортировок. Ведро с зерном - это килограмм 12, поднималось метра на полтора и высыпалось в приемный бункер веялки или сортировки. В течении часа работали, как механизм: наполнить ведро - поднести метров на 10 - 15, поднять, высыпать, пройти на ток - засыпать. Через час наваливалась усталость. Переходили на вращение барабанов веялок и сортировок. Вначале казалось - любота. Заблуждение прохоило через полчаса. Тупая непрерывная работа на жаре требовала силы и сноровки. Обеденный перерыв воспринимался как возвращение к осмысленной жизни, а после работы было одно желание - дотащиться до дому, поесть и лечь.

Познал я труд сопровождающего при сдаче зерна. В кузов автомамашины загружалось 40 - 50 мешков с зерном. Двое сопровождающих должны были сгрузить мешки и высыпать. Один мешок, 50 килограмм забрасываешь вдвоем с одного качка на платформу кузова. Первый ряд укладывается без проблем. Затем приходиться брать мешок на плечи, ставить в кузов, а там напарник ставит его в нужное место. По мере убывания сил работа становится все более тяжелой, а мешки - непослушными. Зато после - час или два езды с ветерком. Только отойдешь - опять ломовая работа. Развязываешь мешок, берешь его либо на плечо, либо на спину так, чтобы сразу же высыпать в нужное место. Для это предстояло пронести каждый мешок метров на 15 - 20 по трапу с набором высоты 4 метра. Хочешь - делай бегом, хочешь - ползком, но эту отупляющую работать никто за тебя не сделает. Эта работа была на пределе сил. Ныне по нормам в таком возрасте предельный груз для подъема - 14,5 кг. И сколько в се же человеку дается! Выдюжил, не сломался, не надорвался, но понял, что так жить нельзя. Это был стимул для того, чтобы учиться, работать и жить в городе. И поэтому крестьянские дети были упорными в учебе и в поиске места под солнцем.

_Содержание_  _Выход_

6. В людях

1947 год выдался засушливым. Поля почернели. Мама молилась, чтобы Бог помог пережить надвигающийся голод. Брат Николай закончил 7 классов. Его одноклассники устремились в техникумы. Он внял совету - поехал в Горький сдавать документы в Техникум Советской Торговли. Вернулся подавленный - не приняли. Много позже я узнал, что у него отказались принимать документы, т.к. отец враг народа.

Было решено, что Николай будет жить у дедушки с бабушкой в Худошино и за 4 км будет ходить пешком в 8 класс в Большом Макателеме. Одно дело быть в гостях, другое дело жить и учится. На воскресенье он приезжал на лыжах в Глухово - это 7 км напрямую. Помню в феврале разыгралась страшная вьюга. Мама убедила брата переждать до завтра. Могучий циклон свирепствовал безудержно. После полудня Николай оделся, взял котомку с пожитками и встал на лыжи. Через 200 метров растворился в снежном месиве. Упало сердце: "Как-то он найдет в этой свистопляске пурги путь в Худошино?" Целую неделю мы жили верой и надеждой, ибо никакой телефонной связи не было.

Учеба в школе мне давалась легко. Мой дурной почерк - предмет огорчения для учителя, меня и мамы. Тут и старание нужно и характер сказывается. Я много читал. Стремительно глотал книги из сельской библиотеки и в школьной тоже все перечитал. Классный руководитель 5 класса, Надежда Александровна Федорова, жучила меня за использование религиозной лексики и за поверхностное прочтение книг. Она убедила маму ограничить мое чтение, но сосредоточиться, и пересказывать читаемое. Это был важный педагогический совет. Ныне в нашей школе подобное вряд ли встретишь.

Из-за желания быстрее узнать "чем дело кончится" многие детали в книге мною опускались, прелесть ритма, фабулы и красоты слова обеднялись. По математике были провалы по той же причине. Я и сам создавал себе трудности. Так по алгебре мне долго было непонятно, почему a + b = c. Я искал определенности a,b,c и, просто измучился, пока не проник в этот смысл, зато после с удовольствием решил все задачи в учебнике Ларичева. Это был замечательный период уверенного продвижения в знаниях и умении их применения. Народ в нашем классе был самый разный. Приходили пешком из соседних деревень:Пузы, Гавриловки, Волчихи. Были ребята переростки, второгодники, любители пошкодить и подраться. Моим другом и наперсником был Борис Воробьев. Вот уж с кем мы жили душа в душу! Сколько секретов, тайн и фантазий было ведомо только нам с ним. Перед уроками одно время проходили драки "по охоте". Кто-то из заводил предлагал подраться один на один, один против двух, один только с одной рукой. Однажды было сказано, что мы с Борисом отлыниваем от "патриотического" дела.

Да, отлынивали. Мне противно бить кого-то ни за что. Когда стали говорить, что я трушу Борис был уже готов к поединку. Все ждали, как это будет проходить. Пока я примерялся, как бы небольно ударить - Борис врезал мне в ухо. Процесс пошел. Зрители были удовлетворены нашей потасовкой.

После уроков мы гуляли с Борисом возле школы. Он вдруг начал заносится и дал понять, что побил меня. Тут же мы решили справедливости ради сразиться без зрителей. В короткой схватке мы не уступили друг другу, но после устыдились и решили никогда больше не драться. Я и до сих пор считаю единоборство делом чести, но бить слабого, бить толпой - это подлость.

После 8 класса Николай поступил в Арзамасский техникум механизации и автоматизации сельского хозяйства. Жил в общежитии. Мама раз в месяц с санками отправлялась за 40 километров в Арзамас - привозила ему харчишек и необходимое для жизни. Такой вояж занимал 3-4 дня. Я оставался один в доме. Было холодно, неуютно и голодно.

Помнится, на полке обнаружил я стаканчик с медом. Для утешения от неустроенности жизни я лизал этот мед помаленьку и он неотвратимо исчезал. К приезду мамы стаканчик опустел.

Мама устала и намерзлась в пути. Когда везла санки уже в Арзамасе - налетели ребятишки-воришки и пытались срезать с санок ее добро. Спасло то, что оно было привязано проволокой. Когда шла назад - все сьестное оставила Николаю. Дорога была тяжелая, мороз "дух занимал". На полпути она стала уставать, часто отдыхать, присаживаясь на санки. Нагнали попутчицы.

- Чего-то это ты, подруженька, то и дело приседаешь? Ай ноги не идут?

- Не идут. Сил нет. Нет ли у вас чего пожевать?

Дали мне горбушку хлеба, промороженную. Что - ты, сразу откуда силы взялись ...

Вот мама решила чайку попить и меня медом порадовать. Шасть, а меда нет.

- Ах ты бессовестный! Как это ты без спроса мог съесть? Хвать меня по шее.

Мне было ужасно стыдно. И я думал уж побила бы меня что-ли. Ну, гнев миновал, все обошлось. Ведь понять - это простить.

Я гордился своим братом. Он уже ездил на практику. Заработал деньги и привез маме. Потом получил направление в Семеновский район Горьковский области. Тогда электрификация велась полным ходом и он нес свет в деревню. Это был замечательный период - человек нашел свое место в жизни. Я решил пойти по его стопам, в техникум.

_Содержание_  _Выход_

7. Учеба в Арзамасе

Вступительные экзамены прошли успешно. Я решил свой вариант, удивляясь простоте задач, и помог соседям. На устном экзамене по математике соседка убедила меня обменятся билетами, потому как проценты не понимала. Я простодушно согласился, а после этого ужасно боялся, что за это выгонят с экзамена. По литературе предложили рассказать любое стихотворение Лер- монтова М.Ю. Нет чтобы "Парус" - покороче, так меня угораздило вспомнить "На смерть поэта". Оно столь длинное, что в конце начал путаться. Судьба и экзаменаторы были ко мне благосклонны и я стал студентом Арзамасского техникума механизации и электрификации скльского хозяйства.

В общежитии собралось прекрасное общество. В комнате нас было 11 человек. У самого состоятельного отец был начальником лагеря зэков в Сухо-Безводном, близнецы Костя и Вовка Грязновы - славные, добрые ребята, милейшие Валя Блохин и Саша Пчелинцев, хамоватый Женя Репринцев и тихоня Женя Жарков, ироничный Виктор Станков. Выдающейся личностью был Васька Корнев. Он был мал ростом, задирист, курил и виртуозно матерился. При отце и матери он схлестнулся с блатной компанией и прошел все этапы посвящения. Однажды во время дележа добычи он претендовал на долю "не по чину" и вожа- чок дал ему в ухо так, что порвалась барабанная перепонка. Так вот эту беду Васька употребил на благо - на пари при курении выпускал дым через ухо. Был он умен талантлив, одержим жаждой деятельности. В то время он был первейшим шкодником и прохиндеем, но по-товарищески был парень бесстрашный, надежный. Однажды утром Вовка Грязнов стал будить своего беспечного братца.

- Коська, вставай!

- Отстань. Дай доспать!

- Коська, а чего ты такие усы навел!

- Отстань. Нет у меня усов.

- А вот и есть!

- У тебя у самого усы! Ха-ха!

Однажды все были огорошены - Женьке Жаркову пришло письмо от Сталина! Оказывается, Женька поступал в речное училище, но не прошел медкомиссию и его отчислили. Он с горя написал письмо Сталину. И вот ответ. Конечно, не от Сталина, но со ссылкой на письмо был дан ответ по существу, уважительно. Были и такие знаки внимания к нашему брату, а Женька в наших глазах стал героем.

Общежитие наше было двухэтажное. В подвале располагалась кубовая. В углу ее был титан для подогрева кипятка, плита на дюжину конфорок и несколько столов. С 18 до 20 часов здесь было столпотворение - студенты готовили ужин. Обычно харчевались компаниями по 4-6 человек, готовили по очереди, либо все вместе. Стихийно создавались очереди на конфорки и народ постигал премудрости самоорганизации и сотрудничества. Старшекурсники любили вспоминать о крысе, сварившейся в титане, ну это для слабонервных. Удобства находились во дворе. В часы пик и зесь создавались очереди. Далее простирался длинный пруд, который упоминался Аркадием Гайдаром в книге "Школа".

Удивительная жизнь происходила в общежитии! У первокурсников выявлялись лидеры, создавались "котлы" (питающиеся у одного котла), возникали интересы к спортивным секциям и кружкам. Где-то играли в карты, кого-то допекали и обижали. В одной комнате жили два татарина с русскими. Один из них обрусел, ел свинину, а второй, сын муллы, был правоверным, за что и страдал. Однажды его разбудили с куском сала во рту: "Вот кто ест наше сало!" К счастью, безобразия казарм нынешней поры тогда не было.

Утром во всю прыть студенты неслись по улице Карла Маркса к дому 58 - трехэтажному краснокирпичному зданию. В 13 часов бежали в столовку. Жили на стипендию в 90 рублей. Буханка хлеба тогда стоила 3,9 рубля, килограмм сахара - 10 рублей. Обед обходился в 20 копеек, шикарный обед - 45 копеек. Завтрак и ужин готовили из из домашних харчей. Бедность уравнивала всех, снимая комплекс неполноценности.

Времени свободного не было и скучать не приходилось. В 16.00 общежитие заполнялось. Обитатели комнаты жили коммуной, придерживаясь принятого порядка. Радио включали по договоренности, свет в общежитии выключали в 24.00. Гости приходили без ограничений, но они сбивали режим нашей жизни. Это были ребята городские, любители потрепаться и гордившиеся своими блатными компаниями. Они не нашли у нас понимания и поддержки, так как мы были нацелены на успех. Выпущенные из колхоза мы имели счастливый шанс получить образование, специальность, работу с приличной зарплатой и вырваться из нищеты.

Вечером частенько вопил раструб репродуктора со стены, на койках кто-то сидел и занимался, за столами ужинали, травили байки и анекдоты, кто-то играл на мандолине. И как не странно, успевали делать задания по черчению, литературе, по всем предметам.

Я "заплыл" по математике. Опять формализация приемов ставила меня в тупик. К счастью, удалось вовремя "врубится". Как же важно убедить себя на веру принять аксиомы, а не искать логических связей! Экзамены за первый семестр сдал без троек. Ходил на секцию борьбы - не понравилось и тем более - в секции бокса.

В Арзамасе были родственники. Дядя Яша был контролером в театре. Я иногда заходил к ним в гости. С душевным смущением садился за стол, а уж наши люди были гостеприимны. Мне казалось неудобным быть гостем, который объедает добрых людей, но приглашение было искренним, а еда замечательной. Дядя Яша приглашал меня в театр и давал контрамарку. Так я приобщался к культуре.

К тете Аксинье в Арзамас 3 я ходил пешком - это минут 40 через березовую рощу. Для племянника Борьки я брал чего-то сладенького в гостинец, но по пути кое-что ополовинивал. Здесь отношения были роднее, проще. Дежурные вопросы о новостях из дома, об успехах и проблемах были основой общения, а с Борькой можно было поговорить, как с младшим.

В жизни мне часто приходилось пользоваться душевной добротой соотечественников , родственников или случайных людей. До сих пор не устаю удивляться и радоваться неистребимой доброте, сочувствию и сопереживанию, с которым готовы относится люди. Разве после этого можно иначе относится к ним, не следовать этому доброму обычаю. Действительно, общность беды объединяет людей, как это сказано у Ромэна Ролана.

После зимней сессии отправляюсь на две недели в Глухово. Старшекурсник Борис, односельчанин, сказал, что выйдем поутру пешком, через село Выездное, а там нас нагонят односельчане на лошадях. Я бросил в котомку бельишко, шарф, носки. Валенки, штанцы, рубашка, пиджачок, пальтецо - все было ветхо, маловато или коротковато, а шапка - одно название. Утром выскочили на улицу и бодро пошагали к мосту через Тешу. Мороз пришпандоривал. Было около 40 градусов . Встречные люди шли укутанные, заиндевелые. Мы согревались за счет быстрого темпа движения, но мороз настырно проникал во все щели и дырки. Через 25 километров, в деревне Ореховец, Борис предложил зайти погреться в чайную.

Это было изба с 5 столами и табуретами возле них, простуженная и пустая. Хозяйка в шубе сидела за прилавком, на котором были мороженая колбаса, консервы крабы, и водка. Борис предложил: "Согреемся". Я полностью на него полагался, как на старшего. Он взял 100 грамм колбасы и по 150 г. водки. Это была первая моя водка в жизни. Выпив ее залпом (как и Борис) , закусив колбасой и черным хлебом, Борис увлек меня на улицу - как бы не проехали односельчане на лошадях.

Алкоголь теплым потоком распространялся по телу, уходил к рукам и ногам. Я пытался застегнуть пуговицы пальто, но руки не слушались. Они стали коченеть и нижнюю пуговицу я даже не застегнул. Не завязал я и завязки на шапке под подбородком. Ее уши, как банановая кожура, топорщились, обнажая уши.

Мы шли по дороге к мосту через овраг. Далее дорогу замело и только одинокий санный след уходил за горизонт. Устойчивый ветерок, промороженный и вездесущий, продувал насквозь, от пяток до затылка, алкоголь туманил сознание. Мне было 14 лет, Борису 16. Он чувствовал, очевидно, то же самое опьянение и холод. Шерстяные варежки продувались, руки коченели. Я сунул их в карманы, но они не согревались. Всю волю я обратил на то, чтобы шагать след в след Бориса. Иногда я сбивался и наступал ему на ноги. Борис оборачивался ко мне и я скорее угадывал, чем понимал, что он говорит. Мир и мое сознание погружались в сумерки и стужу. Появились звезды вокруг луны. Мое состояние - тупая усталость и бесчувственность от холода.

Слева зачернели дома села Верякуши. До Глухова оставалось 7 км.

- Может заночуем в Верякушах - сказал Борис.

- Да - я только и мог выдохнуть.

На улице повстречали женщину. Услыхав мою фамилию она сказала: да я твою мать знаю. Мы даже родня. Заходите в наш дом. Я быстренько подойду.

Ступеньки крыльца, жесткие и скрипучие, вели в жилье, тепло и жизнь. В потемках коридора возник освещенный проем двери. С клубом мороза мы ввалились в избу. Мощная электролампа ослепительно сияла под потолком.

Непослушными пальцами с трудом расстегнул пальто, разделся, разулся. Тепло обволакивало тело, размораживало кожу, ткани и сосуды. Все было потусторонне нереальным. Волю зашкалило на стопоре: "Жить, действуя". Разогревшиеся губы могли двигаться, чтобы говорить какие-то слова.

Хозяйка сразу же отправила нас на русскую печь. Она, родимая, одарила теплом. Все тормоза сняты, сознание отключилось ...

Меня тряс Борис: "Вставай ужинать."

Сознание прокрутило: "Где я, почему здесь, что делать?" При этом я почувствовал, что со мной что-то неладное. Лицо горело нездоровым жаром, опухло, а уши просто раздуло.

На столе стояли щи, подаваемые на ужин из русской печи, и картошка в мундире с огурцами. Свирепое чувство голода взыграло страстно и неутолимо. Конфузясь я проглотил хлеб, навалился на картошку и огурцы. Хозяйка подкладывала - это уж авторская гордость: "Гость ел так, что за ушами трещало". Потом сказала мне: "А ты, парень, обморозился". Я это осознал и понял главное - живой. Наутро проснулся потемному и прислушался к себе: "Что все же со мной?" Лицо горело, из мочки ушей текло, а нос - просто бугор мяса. За завтраком мне было стыдно за свой вид. Любопытство присутствующих переросло в сочувствие.

На улице праздничная, торжественная тишина, картина чистоты и красоты - следствие пурги, радовали глаз. В Глухово повалил базарный люд - пешком, с санками, на лошадях. Я одел на себя все, что было в котомке, завязался шарфом, чтобы скрыть свой безобразный вид. До Глухова добежали шутя. Вот на границе снежного поля и голубеющего неба проступили крыши домов. Из труб дым столбом, а по мере приближения к ним стали различимы запахи блинов и еще чего-то вкусного, щекочущего ноздри.

Встречались односельчане, вот и родной дом. На привычном месте, в сенцах, открыл дверь на себя и ввалился в избу. Мама только что поставила чугун в русскую печь. Обернулась. Увидела меня. Еще не поняв всего запричитала и пулей вылетела на улицу.

Я чувствовал себя подавленно и виновато перед мамой. Она вернулась с гусиным салом и стала смазывать распухшие уши, нос, щеки и подбородок с приговорами и заклинаниями.

Я чистосердечно рассказал о том, что было. Она высказала свое мнение, которое отложилось "зарубкой на носу", на всю жизнь. А резюме: "Уши могут отпасть, нос укоротится и всегда будет мерзнуть, щеки могут быть в шрамах.

Жизнь в техникуме нормализовалась. Старшекурсники получали места в благоустроенном общежитии. Мы жили в комнате втроем. Старший из братьев Аристовых играл на гитаре. Когда я впервые увидел и услышал как он запросто играет "Гибель Титаника", "Светит месяц" - проникся восхищением и страстным желанием научится играть на гитаре. С неохотой мне было позволено общаться с инструментом. Я жадно приступил к самообучению, просто заболел гитарой. Вскоре научился извлекать звуки. Потом, при каждой возможности, пытался играть, аккомпанируя на слух. Покупка собственной гитары стала событием в моей жизни. Нотной грамоты я так и не одолел, но зато аккомпанировал с большим желанием и пел шлягеры, блатные и уличные песни.

Арзамас жил провинциальной жизнью. В кинотеатре "Искра" шли трофейные фильмы. "Тарзаном" мы просто переболели. Частенько ходили на наши военно-патриотические фильмы, но все же были покорены Лолитой Торез, исполнявшей заглавную роль в аргентинском фильме "Возраст любви". Ее песни были наивны и замечательны. Бурсачество, комсомольская идеология, христианство и атеизм причудливо соединялись в нашей жизни, обещая счастье и успех. При все неустроенности быта, бедности и аскетизме мы жили беспечно весело и оптимистично. Казалось, что мы кузнецы собственного счастья!

Танцевать учился с ребятами, чтобы быть при деле на вечерах. даже участвовал в художественной самодеятельности. О своей внешности и личностных достоинствах я был невысокого мнения, психологически усвоенный посыл "не высовывайся" стал комплексом неполноценности, который выжимал из себя до седых волос. Этот комплекс сына "врага народа" оставил не только клеймо в личном деле в отделе кадров, но и надломил душу. Это словами не описать для тех, кто с этим не сталкивался и дай бог!

Значительным событием в городе были демонстрации: 7 ноября, 1 мая, 9 мая, но до сих пор мне памятны шествия стихийных толп горожан на стадион "Спартак". Это надо было видеть, чтобы почти пол века спустя представить переполненный стадион. Мальчишки гнездятся на деревьях, мы лезем на забор, опасливо озираясь, чтобы не стащили милиционеры. Какие страсти на поле и трибунах! Помнится был фаворит. Он демонстрировал коронный прием - с разбегу выходил в стойку на руки и ногами бил по мячу ножницами.

Соревнования по легкой атлетике были любимы и массовы. Случались и казусы. Как-то при забеге на восемьсот метров среди мужчин один бегун без плавок выронил ... и летел к финишу под громкие возгласы болельщиков.

Рядом с общежитием городской парк. Вход был платным. На танцевальной веранде играл оркестр три раза в неделю. То был очаг культуры: дорожки выметены, скамеечки выбелены и везде - роскошные цветы. Студенты из общежития проникали в парк через забор, далее раздвигали доски в ограде веранды. Помню мы с Равилем Абубякеровым были обнаружены блюстителями порядка в момент проникновения на танцверанду. Нас заставили вылезти через эту же дыру. Равиль полез лицом вперед и, получивши удар ногой в зад, летел сухим листом. Я полез задом, а бить ногой в лицо тогда еще воздерживались.

Рядом с общежитием техникума начали строить коттеджи поселка энергетиков. Город оказался на трассе ЛЭП-500 Куйбышев-Москва, почти на середине, и создавалась служба эксплуатации энергомоста. Однажды лектор А.З.Гуревич призвал нас к вежливости и привел поучительный пример. Во время последнего гололеда его знакомый помог подняться и отвел в больницу поскользнувшегося незнакомца. Тот его поблагодарил. Оказалось, что это был человек из Москвы, большой человек из министерства. Пустячок, как говорится, а приятно и полезно. Будьте внимательны и предуп- редительны к людям во всех случаях жизни.

5 марта 1953 года стало эпохальным событием. Умер И.В.Сталин. Весь город жил ожиданием новостей. Толпы у репродукторов на улице, на рынке, в комнате только о том и велись разговоры. Казалось, что жизнь остановится, а враги немедля начнут войну против СССР. 8 марта, на третий день траура, по радио прозвучала первая песня. Я это запомнил особо: "Партия - наш рулевой". Московские интриги в борьбе за власть мы чувствовали по наплыву амнистированных уголовников. Город был переполнен слухами о бес- сысленных насилиях, убийствах и грабежах. Ночью люди боялись выходить на улицу. В июне пришла потясающая весть - арестован Л.П.Берия. Вскоре был скорый суд и расстрел. Выдающийся государственный деятель и злодей стал жертвой созданного и отлаженного им механизма уничтожения неугодных как идеологических врагов и шпионов. Было справедливо возмездие, но страшили как это осуществлялось.

Из ЛВТА вышел в 24:00, то-есть 18 октября. Холодает. Падают редкие снежинки. У моего велосипеда спускает заднее колесо. Веду его в поводу. Думая о странице 15 и далее. У ОРСа машины и в потемках колготится деловой народ. Все улицы темные - экономия. У "Лиги чемпионов" машины новых русских, сияет подъезд. Меня обгоняет темная машина и, когда она подъехала к "Мишутке" - детскому садику, раздался резкий взрыв возле автомобиля, стоящего напротив магазина "Напитки и удовольствия". Когда я поровнялся с ним, передние двери одновременно открылись. Выскочили два человека и кинулись к левому заднему колесу. Крикнули кому-то: "Машина поехала к ЧУМу?" - "Да!"- сказала идущая впереди меня девушка.

Пахло порохом. Подъехала белая машина "Жигули" и рванула к ЧУМу. Я подумал: "Вот нехватало попасть в заваруху в 00 часов 15 минут!" Иду домой по живущему ночной жизнью городу. Полночь. 01:14. Очень похоже на 1953 год.

На третьем курсе техникума, в апреле месяце, я проходил практику по электрическим сетям в Арзамасе. Мы меняли опоры возле больницы. В бригаде было трое. Бригадиром был старший по возрасту Генрих Головков, бывший моряк. Работа заключалась в том, чтобы на новую деревянную опору перевесить провода со старой. Поднимались на опору на монтажных когтях, рассчитанных на работу в валенках или иной великоразмерной обуви. Мои ботинки пришлось многократно привязывать к ним сыромятным ремнем. Страховка на столбе обеспечивалась монтерским поясом. Я приспособился к этой работе еще раньше и потому работе на высоте радовался. Мне было сказано спустится по старой опоре, а Генрих уже поднимался по новой. У основания опоры я стал отвязывать когти от ботинок. Вдруг потемнело в глазах. Я ткнулся носом в землю, но тут же вскочил и вижу передо мной в земле торчит монтажный ломик. Его используют монтеры для закрутки бандажей из проволоки, как лом или рычаг при сборке опор. Генриха с опоры как ветром сдуло.

- Тебе не больно? Что с тобой?

- Да ничего. Почти ничего.

- Постой-ка. У тебя кровь. На платок, зажми.

Оказалось, Генрих, имея ломик за монтерским поясом, стал перецеплять коготь с одной опоры на соседнюю. Поднатужился, сделал вдох и перевел ногу с когтем на старую опору. Ломик при этом выскользнул и острием на пару миллиметров задел кожу на моей голове. касательно. Судьбе было угодно выставить мне второй знак благосклонности. Я пошел в больницу. На рассеченную кожу наложили шов. Все этим и закончилось.

Наши разговоры стали другими. Мы анализировали ситуацию и пытались понять, как бы надлежало действовать. Однако, после драки кулаками не машут. Перед селом Выездное по дороге туда-обратно катались два велосипедиста с ружьями. Их поведение нас встревожило и мы решили обойти их по проселочной дороге. Она увела нас к каким-то канавам с водой. Между тем, один из велосипедистов пальнул из ружья для острастки. Это добавило нам прыти, хотя ограбленным терять было нечего. Оставшиеся деньги я спрятал под стельку в ботинок. Страху мы натерпелись, но все этим и кончилось.

Вечером в общежитие пришел Толя Кудаков с приблатненными друзьями. Он потребовал от Толи Семагина уступить тему, то есть поменяться. Этот прыщатый тип, сын интенданта, был туп настолько, что к четвертому курсу уже не понимал закон Ома. Набриолиненный, в полувоенном кителе и галифе, наглый и самоуверенный от связи со шпаной, он возмутил нас - общежитейцев. Было решено проучить дуропляса. Городские ребята в группе держали нейтралитет, а наши на перемене приперли "Кудака". Он начал хамить и тут ему врезали. Он пытался что-то вытащить из кармана - за это еще схлопотал и сразу же исчез из класса. Когда закончился последний урок, мы сговорились идти вместе. В коридоре стояли дружки "Кудака". Ко мне подошел их лидер и сказал, что это так для нас не пройдет, и началась легкая потасовка. Я ухватил парня, заблокировав руки, и прижал его к стенке, так что не мордобойствуя можно было поговорить. Стычка закончилась и мы вышли на улицу, а там "их" толпа человек пятьдесят. Мы должны были проходить сквозь строй. Я шел последним. Подскочил "Кудак" и завопил: "Что ты, падло, тянешь?!" Он замахнулся, но я ударил первым и после нескольких тычков в спину догнал своих. Видно "Кудака" дружки ценили невысоко и не хотели заводить свары.

Прошла тревожная неделя ожидания, но инцидент закончился. Началась весна. Дипломный проект приобрел завершенный вид. Мысли о предстоящей защите исовали предстоящее развитие событий. Я могу получить диплом с отличием и возможность поступить в Московский институт механизации иэлектрификации сельского хозяйства имени Молотова. Это еще 5 лет студенческой жизни на стипендию, зато в Москве. Я гол, как сокол. Самая дорогая вещь у меня - часы. Я привык к часам "Победа" - подарку мамы. Был велосипед, на котором ездил иногда в Худошино. Некоторые студенты женились на пороге новой жизни, был и и у меня сердечный интерес. Завершался период становления отроческой личности. Свой путь я выбрал - Москва.

_Содержание_  _Выход_

8. В Москву! В Москву!

Мои арзамасские сбережения даже в режиме жесточайшей экономии неотвратимо таяли. До института приходилось добираться на двух трамваях, и я стал отъявленным зайцем. Мои парусиновые туфли, подновляемиые зубной пастой, вдруг стали расползаться. К счастью, в этот момент брат Николай, служивший в армии, прислал мне перевод на 150 рублей. Это был королевский подарок!

В институте прошли консультации, собеседование и экзамен по математике. Все это требует мобилизации духовных и интеллектуальных ресурсов, да и нервов. И вот вывешены списки студентов первого курса факультета электрификации. Я отчужденно прочитал несклько раз свою фамилию. Принят!

Нам предписано отработать август месяц на строительстве лабораторного корпуса. На рытье траншеи для кабеля познакомился с новыми товарищами. Ох недаром говорят: "Старый друг - лучше новых двух". Кроме этого меня угнетало нахлебничество у Древновых, да и подготовка к предстоящему учебному году. 15 августа я иду к декану, Петру Федоровичу Скворцову, и прошу разрешить съездить домой за вещами. Он выслушал меня и задумался:

- Понимаешь ли, другие-то будут работать, а тебе - исключение. Мы ведь и так сделали исключение - ты же знаешь, какая у тебя автобиография? Так и быть - поезжай.

Удивительно, что жесткая тоталитарная система функционировала через людей, в общем-то, честных, совестливых, отзывчивых и добрых. Партийная дис- циплина и инструкция в штатных ситуациях требовали от них действий по предписанию, наступив на горло десяти заповедям Христа, действуя воедино со служивыми приказными людьми - охранниками, военными, педагогами и руководителями. Подневольных людей еще можно было понять и простить, а вот "партийных активистов переулка" и циничных карьеристов, упивающихся неограниченной властью, понять трудно, но их злодейство не может быть прощено и забыто. Есть НЕЧТО в природе и обществе, что нельзя забывать, в частности, великое злодейство ВКПб-КПСС перед народом России.

Студенческая жизнь начиналась на частной квартире в Фирсановке, станции на Октябрьской железной дороге и в Петровско-Разумовском, где были корпуса института. В доме 12 на Октябрьской улице мы жили вшестером. Народ был взрослей и интересней, чем в Арзамасе.

В 9:15 15 октября 1998 года сделал пробежку на 10 км до поста ГАИ у канала. После трехмесячного перерыва эту контрольную дистанцию пробежал за 52 минуты 40 секунд, причем до ГАИ бежал 27 мин. 20 сек., а обратно 25 мин. 20 сек. Туда бежал легко, обдумывал воспоминание о МИМЭСХе, а обратно поднажал. Результатом доволен. В тридцать лет назад я бегал 10 км за 41:42. Лучший результат в апреле 1998 года 49:56, а нормой теперь считаю 52 минуты. Так что биологически я почти молодой человек с плохими зубами и глуховатый.

Гена был мастер на всевозможные розыгрыши. Иногда они оказывались не такими уж безобидными. Однажды ко мне заглянул землячек, Николай Морозов. Он старший среди нас по возрасту, был парторгом, человеком номенклатуры. Положение обязывало его вести работу, как положено, быть при исполнении партийного поручения. С электрички заявился Гена. Оценив нашу вольную беседу и расслабленность он выпалил:

- Ну что, по радио еще ничего нового не сказали?

- ?

- О том что в Эфиопии землетрясение, о широкомасштабной помощи пострадавшим?

- А в чем дело?

- И вы ни-че-го не знаете?

- ?

- Так вот у наших друзей эфиопов несчастье - вся столица рассыпалась в пыль. Погибли люди, покалечены. Надо оказывать помощь 825 миллионов рублей. Откуда взять - с бедных студентов, как самых сознательных. Вот уже по группам подписные листы пустили.

- Сами знаете, какая международная обстановка. Помогать надо.

- Надо, но как, не сорок же процентов стипендии!

- Как сорок процентов?! Постой, постой, так ведь на хлеб уже не хватит!

- А так. Чтобы не было войны. Живы будем - не помрем!

- Ты чего-то путаешь. Может ЦК КПСС только рассматривает проект?

- Да пойми ты, что уже ведется сбор денег - кто сколько может, а потом усекут стипендию на сорок процентов.

Пропагандист и парторг проникся предстоящим безденежьем, стал роптать и материться.

- Вот так и живем идиотски. Только жизнь наладится - на-те, пожалуйста. Да я и так перебиваюсь на хлебе и чае. Каждый рубль приспосабливаешь на разные нужды, а тут - сорок процентов?! Головотяпство! Что делают! Что делают?!

- Добро бы было однократно, а то на картошку езжай, добровольную народную дружину - создавай, овощную базу - спасай.

Все дружно разводят пары негодования, подкидывая подробности.

- Что это за жизнь? - изрекает парторг. - Дерут как липку, и не моги пикнуть. Нет больше моего терпения. Завтра же иду в партком и кладу билет.

Дело зашло слишком далеко. Гена стал сбрасывать давление.

- Утро вечера мудренее, может еще все утрясется!

- Что, ты не знаешь как у нас принимается решение?

- Может быть найдут резервные деньги, а подписные листы объявят студенческой самодеятельностью.

- Гори оно все голубым огнем!

Розыгрыш раскручивали около часа. В итоге, для успокоения сказали Николаю, что пошутили, но коллегу понесло.

- Ничего себе, шутка, сорок процентов стипендии. Это же - подохнешь! Уходя, он продолжал исторгать искреннее негодование и осуждение проис- ходящего.

Утром следующего дня мы сообща утешали Николая, и убедили не ходить в партком. Устами Василия Ивановича подобные ситуации надлежить решать просто: "Плюнь и забудь!"

_Содержание_  _Выход_

9. В Фирсановке

Василий Булгаков был из курских. Он гордился своей Родиной и знаменитыми однофамильцами. В спорах был непререкаем. От своих взглядов никогда не отступал. После второго курса он уговорил меня съездить к его старикам в деревню. Это оказалось на Курской дуге, возле Прохоровки. Был 1956 год. Он проинструктировал меня как ехать в поезде зайцем в паре. Теперь автостопщики такие поездки называют вольными путешествиями и запросто катаются по белу свету.

На железнодорожной станции Змиевка Василий приискал земляка наподводе. Это был его учитель физики. Он возгордился успехами своего ученика и по этому случаю угостил нас по местному обычаю.

Я впервые оказался в местах, порушенных войной и жадно впитывал все, что было для меня новым. Следы разорения от минувшей войны прослеживалось повсеместно: в руинах, в убогих постройках и повседневной жизни. Я ранее слышал, что есть деревни без электричества, без бани - мылись в русских печах, но не видел изб с земляными полами, как здесь.

Василий рассказал, что в их деревне насмерть стояли власовцы. Бой за деревню был кровопролитный. С матом и проклятьями он переходил в рукопашные схватки. Не остывшие от боя солдаты собрали пленных власовцев. На допросах никто из них фамилии не называл - у всех у них были родственники, для которых они предпочли остаться без вести пропавшими, зато свое мнение о советской власти они высказывали, как последнее предсмертное слово. Их жизнь оборвалась у ближайшего уцелевшего плетня.

Учиться в Москве было интересно. Здесь проходили замечательные вечера, концерты, ходили мы и в театры. Народ был из Подмосковья, с Украины, Кавказа и Средней Азии. По социальному составу - крестьянские дети, интеллигенты, рабочий класс. По анкетным данным МИМЭСХ был чуть ли не единственным местом учебы для многих студентов - для родственников врагов народа, неблагонадежных по национальным или социальным критериям; иные считали, что здесь проще учиться.

Каждая студенческая группа имела своих неформальных лидеров, комсомольскую, партийную, да еще профсоюзную организацию, и НЕЧТО, что пестовала, берегла, чем гордилась. У нас яркой личностью был Валя Робей, из семьи московских артистов. Вместе с Мареком Росельсоном и Левкой Аренсом они были просветителями и проводниками культуры. Я благоговел перед Левкой, способным без устали "лабать" на "фо-но" и петь все, что душе угодно. Надо сказать, что в эти годы джаз был в запрете, а в моду уже входил "рок на костях" - запись музыки андерграунд вел на рентгеновских снимках. Рок любили слушать, но и танцевать. На вечерах идеологическая полиция в лице партийно-комсомольских автивистов пресекало это безнравственное буржуазное разложение. Наши лицедеи умудрялись исполнять рок на сцене под видом критики и деградации буржуазной культуры. Наши идеологи бдительно стояли на страже железного занавеса в науке, культуре и просвещении.

Со Славкой Хоменко мы имели духовное родство. Он родился и жил с родителями в Магадане. В Москве имел комнату в коммуналке, на улице Чехова, в подвале, рядом с нынешнем Ленкомом. Во время демонстрации в его бункере можно было отогреться и почаевничать. Славка был правильного воспитания, совестливый и застенчивый. Его отец шоферил на Калымской трассе и спас как-то от голодной смерти зека. В 1957 году тот объявился в Москве - генерал, при наградах, реабилитированный бывший министр авиастроения. На Славкиной свадьбе он был почетным гостем. К сожалению, поговорить с ним не удалось. После окончания МИМЭСХ Славка работал на брянщине - электрифицировал села. Вот уж где он прошел жизненный университет! Зато вернувшись в Москву привез невесту, сделавшей его жизнь счастливой.

Вадим Солистро отличался динамичностью и ярким индивидуализмом. В общежитии, на Лиственничной алее, он питался один, в отличие от нашей коммуны. Однажды Аркаша Юдин зовет нас на кухню, обещая необычное. Там, скособочившись, на медленном огне капала на конфорку кастрюлечка Вадима алюминиевыми слезами.

Славка Прокофьев из Барвихи снабжал нас информацией о жизни Н.С.Хрущева, его окружения и гостей, как это просачивалось из правительственной резиденции. Так мы кое-что узнавали из "жизни особ, приближенных к императору" из уст очевидца. Родители купили Славе красный "Москвич". Счастливый, он зовет нас прокатится по Дмитровскому шоссе. Нам это в диковинку. Сели 5 человек. Слава лихо заруливал и набирал скорость. Вдруг на автобусной остановке его занесло на встречную полосу движения. Наш "Москвич" свершил немыслимый пируэт и благополучно вернулся на свою полосу движения. Остановились, Славка вытер пот со лба: "Вот - черт!" Он был славным малым, рос в благополучной семье. Был счастлив любовью славной девицы. Охотно рассказывал о ней. Первый в нашей компании женился.

_Содержание_  _Выход_

10. От сумы да от тюрьмы...

Саша Солянкин - увлеченный, влюбленный в жизнь человек. Его отец, боевой комбат, имел множество наград. К ним, в Абрамцево, я с удовольствием ездил готовится к экзаменам. На досуге мы с интересом изучали старые газеты и документы, имеющие отношение к его бате. Для человека, живущего вне семьи, это был оазис доброжелательности, покоя, уверенности и надежности. Здесь жили просто, дружно и сытно, без излишеств. Я восторгался маленьким прудом на их лесном участке, возможностью ловить рыбу на удочку. Когда же попался угорь - все были поражены. Как это угораздило его, бедолагу, попасть в это удаленное от рек место!

В студенческую бытность мы катались здесь на лыжах и встречали праздники. И чего только не встречается в жизни! Саше довелось стать жертвой навета. Он узнал тюремные порядки, но выстоял и спас свое доброе имя. Есть страшное испытание - посягательство на честь и достоинство человека. Дело ведется так, что любознательность бестактна, а борьба за человека возможна при полноте необходимой информации. Получилось так, что я оказался в стороне от борьбы за его реабилитацию. Это было в 1961-64 годах, но рад, что на новом витке новой жизни мы были с ним близки, в доверительных отношениях..

Все начиналось хрестоматийно. Молодые специалисты едут на теплоходе по Волге, в командировку. Мир полон приключений и друзей. Шумное застолье в молодежной компании. Песни, шутки, разные вольности. Идиллия закончилась возбуждением дела за групповое изнасилование некой особы.

Геббельс утверждал, что чем чудовищнее ложь, тем в нее легче поверить. Версия следователя была принята судом и молодых спецов упекли на 7 лет в тюрьму. Для близких это было ударом гроба средь яного неба, несчастьем и позором. Жена Саши была на сносях. Не вынеся позора она сдела аборт и подала заявление на развод. Как говорят несчастье одно не приходит.

Саша задался целью добиться правды. Она заключалась в том, что насилие было и его совершил сынок высокопоставленного чиновника. Когда дело началось на пострадавшую оказали давление и получили нужные для следствия показания. Далее дело шили по отработанному сценарию бериевского периода.

Апелляция осталась безуспешной. Начальник лагеря при встрече предупредил: "Не рыпайся! Будешь вести себя тихо - выйдешь досрочно. Будешь права качать - будет хуже."

Отец поднял на ноги своих однополчан, Саша продолжал искать правды. Его перевели в камеру с уголовником. Отношения между ними сложились дружеские. Саша прошел ликбез по этике уголовного мира, прошел обучение азартных игр, уголовного кодекса, технике общения в камерах и с волей, узнал кодекс вора в законе.

Усилия правозащитников стали влиять на жизнь в тюрьме. Сашу расконвоировали и он работал на воле. Запомнился ему главный инженер завода, которого посадили за аварию с человеческими жертвами. В ту пору действовало правило: "Если на производстве погибал человек, то должно быть наказано трое ..."

Изучение жизни из-за колючей проволоки обогащало открытиями источников радости и счастья, о которых не подозревали люди, не ведающие неволи. Перед глазами проходили судьбы людей, уродуемые черствым бюрократизмом, равнодушием, злобой или корыстью. Сколько людей, попавших в тюрьму по недоразумению, опускались в криминальную среду и становились убежденными ворами в законе. Сколько раз казалось - выпороть бы этих хулиганов и дуроплясов да отпустить домой себе и другим в назидание.

Вспоминались двое подростков из деревенской глухомани. Ребят осудили "за недонесение". Есть такая статья, по которой очевидец преступления обязан донести в органы. Кто же знает законы на таком уровне? Ребят обвинили в том, что они были очевидцами убийства и не донесли. В тюрьме их простодушная душа переполнилась любовью к братанам и вскоре они стали по духу и образу жизни теми урками, которыми пугают добропорядочных граждан.

Правда восторжествовала. Суд прекратил дело за отсутствием состава преступления, начальник лагеря был осужден среди прочих. Какие же потрясения испытывают люди в критические состояния души! Когда он получил сообщение: "Завтра на выход с вещами - свобода!" - казалось вот она, справедливость! Свобода. В камере стал приводить в порядок свой "сидор" и мысли. Были они они одна тяжелее другой, одна черне другой и жгли, как кислота, душу ... Свобода? А как жить на свободе, когда нет светлого прошлого. Человек из тюрьмы ... Бывает всякое, но нет же дыма без огня ... Любовь, которой он жил и гордился - нет ее. Куда не кинь - везде отчуждение, настороженность и недоверие. Ивот черная волна мути всплывает из отстойников души, засит свет божий, подавляет веру и надежды. Зачем свобода? Зачем завтра? Не проще ли ВСЕ ЗАКОНЧИТЬ СЕГОДНЯ. Психологи установили, что суицид совершается при плохой погоде и сумерках или ночью. То ли властелин тьмы обретает силы в такое время, то ли истощается запас жизненных сил. Он не помнил происходящего, как приспособил бечевкудля петли и набросил на шею. В этот момент вошел сокамерник и вынул его из петли. Саша вернулся в Москву. Сын в Афганистане, возврата в семью нет, а каждому встречному не будешь раскрывать душу. Нашел работу. Женился. Как же тяжело было становиться свободным человеком, но Фортуна не оставляла его, как близкие и друзья. На работе сложились добрые отношения в коллективе. Появилась дочка, Юлечка.

Однажды, в ноябре Саша возвращался после работы, по разнарядке, на овощной базе. В полутемном проходном дворе подошел к нему человек.

- Здорово, Сашка!

- А в чем дело?

- Я Витька! Ты что, сокамерников не помнишь?

- Витька! Я ж тебя не узнал!

- Ну старик, я о тебе наслышен. Рад за тебя. Говорят женился, ребенка осчастливел, в начальство выбился.

- Ну а ты как?

- На воле и вор в законе. Я то к тебе по делу. Должок бы надо вернуть.

- Должок? Ты это о чем?

- А вот о чем. Смотри - расписка. Рука твоя, подпись твоя. Здесь записано: "Обязуюсь вернуть долг ... по первому требованию." Вот тебе и первое требование - через две недели.

Саша позвонил мне по телефону и сказал, что надо бы встретиться в Москве. Есть срочное дело. Я знал, что он по пустякам беспокоить не станет.

Год назад он с коллегами поехал в командировку в Уфу. Получилось так, что ему пришлось поселиться одному в другой гостинице. Входит в номер. Батюшки - Витька-уголовник. Вот так встреча. Воспоминания. Появилась водка, кореша Витьки. Начался пир воспоминаний.

Наутро Саша обалдело озирал комнату - следы пьяного разгула. Рядом - женщина. Бррр ! Собирается. Витька говорит: "Ну, старик, ты дал вчера прикурить! Только, брат, в карты продулся ..!"

Исповедался он передо мной.

Мне надо срочно погасить долг. Не имеет значения, что я не хотел играть, что они напоили меня каким-то зельем. Они имеют мою расписку и если я не заплачу - могут убить. Ко мне уже подходили оборванцы: "Должок! Гони должок!" Жене я сказать не могу - мне уже показали фото из гостиницы и обещают обнародовать.

Мы срочно созвонились с нашими друзьями. Деньги, немалые, собрали. Обсудили варианты на случай шантажа. Саша считал, что надо отдать и на этом все должно кончиться. Это событие так повлияло на Сашу, что он сломался, запил. Семья бедствовала. Галя мужественно спасала Сашу и семью.

После работы он работал грузчиком на овощной базе. Зарабатывал деньги, приносил еду с собой. Судьбе было угодно укрепить его дух, волю, Галя помогла пройти курс лечения от алкоголизма. В новых условиях он удачно нашел применение своим знаниям и, позже, в семью пришел достаток и спокойствие.

Галя как-то укоряла меня за то, что мы не посвятили ее в историю о долге, да простила. Она же понимает, что ближних надо щадить, ограждать от возможных неприятностей. И посетовала.

Ну уж все, вроде, сделано. Выкарабкывается Саша, надо удержать от общения с пьющими, нужно общение. Своим подругам говорю: "Давайте встретимся, только без алкоголя. Соглашаются. Приходим в гости. Появляется хозяин дома - появляется бутылка. Ну не умеем мы без этого!"

С большой радостью я заглядываю в этот дом в Москве. Сколько мудрости и мужество проявили Саша и Галя в борьбе за свою семью, за свое счастье. Я радуюсь тому, что они ходят в бассейн, что Юлечка заканчивает ВУЗ, что они посмотрели мир: Египет, Венецию, Таиланд, Рим.

Шестидесятилетие Саши отметили в Абрамцево широко и сердечно в дни августовского кризиса 1998 года. Ресурс физического и духовного здоровья, доброжелательность, работоспособность, преданность идеалам юности - как это все он в себе сохранил!

Что это - судьба или особое предназначение человека?

_Содержание_  _Выход_

11. Встреча - судьба

На втором курсе в нашей группе появился Володя Корнетов. Есть натуры, располагающие к себе открытостью, благожелательностью, готовностью к сотрудничеству и сопереживанию. Рационализм, здравый смысл, убеждение, культура общая и внутренняя, излучение добра - вот что ему присуще. Сколько счастливых дней было в МИМЭСХе, в Ворошиловских военных лагерях на Волге, на целине, в МЭИ, в туристских походах по Абакану, Витиму и Чуе. Это он убедил меня испытать судьбу, продолжить учебу после 4-го курса МИМЭСХа в Московском энергетическом институте на факультете электронной техники, куда были собраны лучшие студенты МЭИ и московских ВУЗов. Сверхзадача была столь внушительна, что могла быть достижима только в такой товарищеской связке. Это стало событием в поворотном этапе моей жизни. Я гостевал иногда у него дома, где происходили занимательные беседы с его матушкой, с его отцом и братом.Неожиданно для себя и домочадцев брат Саша стал музыкантом и домрой в составе оркестра русских народных инструментов объехал всю вселенную - Европу, Америку от Аргентины до Канады, Австралию, Азиатские страны. Меня интересовала жизнь русских эмигрантов, природа русского духа. Можно ли после этого понять сколь желанны были наши встречи с разговорами до полуночи?

В институте на кафедре военной подготовки нас готовили специалистами по автотракторной службе. Лектор, полковник, Анохин был призван в армию со студенческой скамьи в 1941 году, прошел всю войну от звонка до звонка. В душе он так и остался интеллигентным гражданским человеком, но его метод обучения я ценю до сих пор. Например, как понимать приказ? Главное понять замысел старшего начальника, а потом решить проблемы:

1 - люди

2 - технико-материальное обеспечение

3 - оргтехнические мероприятия

Стратегия и тактика, бой в обороне и в наступлении, связь и взаимодействие, динамика потерь и пополнение - опыт непреходящий, как в условиях войны, так и мира. Инструктора-водители учили студентов вождению автомобилей. Среди них были такие холерики-матерщинники, что некоторые студенты с тоской шли на очередное занятие. Один из моих друзей остро переживал, как "умные" волосы покидают дурную голову. Он считал, что это была его тайная душевная тревога. И вот, когда в очередной раз он нарушил правила дорожного движения инструктор заорал на него: "Вылезай, ... плешивый!"

Парень переживал, что он ошибся, что его обматерили, но то, что его тайну открыли и оскорбили - было потрясением.

Военные сборы для студентов в Ворошиловских лагерях на Волге открыли целый мир неведомой жизни. Утром подъем, построение и кросс. Физзарядка на пляже. Выслушивание приказа об утопшем рядовом Хамрило - и в воду. После - казарма, туалет и строем, с песней, по пыльной дороге в столовую. Это зрелище до сих пор воспринимается эпохальным - чувствуешь обнуление единицы индивидуальности до корпускулы массы. При принятии решения командир действует с обезличенным отделением, взводом и батальоном, а при решении частной боевой задачи, и то не всегда, учитывает индивидуальные способности исполнителей.

Взводный и ротный за месяц должны были приобщить нас к армейским порядкам, к менталитету офицера, научить решать конкретные задачи, так, "чтобы служба не казалась медом". Устав, формализация отношений, человеческие пороки и слабости, студенческие вольности и юмор, бурлящая молодость - все это стало нашей новой жизнью.

Удивительное чувство недосыпа и желание чего-нибудь съесть сопутствовали нашим ратным трудам. Минуты досуга занимались анекдотами, байками и солдатскими вожделениями о женщинах.

Отцы-командиры были озадачены тем, чтобы взвод на смотру перед полковником Морозовым прошел браво и с песней патриотического содержания. Во время тренировок было замечено, что они с интересом внимают и нашим светским песням - ух, какая самодеятельность пошла! С легкой руки Валентина Робея, нашего запевалы, мы выдали такой репертуар:

Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, на базар,
Аты-баты, что купили,
Аты-баты, самовар.

..........................

Соловей, соловей, пташечка ...

..........................

По улице шагает веселое звено -
И в шапку собирает себе на эскимо.
Собрали рубль двадцать -
Купили эскимо,
Кому досталось палочка,
Кому и ничего!

..........................

У крокодила Яши болела чешуя,
Об этом в зоопарке не знали ничего ...

..........................

Скушно, ребята, женщинов нету,
Фай-дули, фай-дули, фай!
Я улечу на другую планету
Фай-дули, фай-дули, фай!

Из полусотни песен, которые были на слуху, по обстоятельствам что-то соответствовало моменту. Всплыли песни белой эмиграции, например, "От Москвы до Шэнси" и даже романсы. Были и казусы. Нас охотно приобщили для проведения политзанятий с личным составом. Народ пытал нас, а что там в Москве? действительно, что "и примкнувший к ним Шепилов" хотели отстранить Хрущева Н.С. от власти. Один из наших студентов рассказал все, что слышал и знал. Потом его вызвали "куда надо", поинтересовались, откуда это он знает, предупредили его и всех студентов.

Однажды наш батальон с песней попылил в столовую. Вдруг возле штаба студент выбегает из колонны, припадает к дереву и справляет малую нужду. Что тут началось! Бедолаге потом предъявили обвинение:

1 - нарушение строя

2 - нарушение дисциплины

3 - оскорбление командования, публичным писанием перед штабом

4 - и вообще ... мать, что включало все неучтенные аргументы

Конечно же итог - три наряда на кухню вне очереди.

Энн Биттер, эстонец, по нынешним понятиям был диссидентом. Он хорошо танцевал. Любил рок и танцевал самозабвенно, за что его не раз выводили из зала. Он не только не понимал наших комсомольских заповедей, но и по каждому случаю "возникал". Однажды мне по обязанностям члена комсомольского бюро факультета пришлось поговорить с ним по душам. Я вдруг сам услышал закупоренные во мне мысли, вопросы и чувства. Разве можно было переубедить человека, живущего по своей правде? Разговор прошел по другому руслу - неужто ему приятны конфликты и неприятности, жизнь это компромисс, и т.д. Я считаю, что это личное дело, какой ширины брюки носить, как танцевать, но не мог согласиться с его высказываниями: "Я буду убирать туалет в общежити, если буду пользоваться им один, имея ключ." Конечно, красиво жить не запретишь, но это невозможно обеспечить. Так вот у Энна на сборах вопрос "почему" часто звучал.

- "Почему - я?" И получал наряд вне очереди на кухню.

- "Почему - я?" И получал наряд в караул.

Мы сочувственно шутили: "Энн нас кормит и охраняет."

Я уверен, что молодой человек должен хоть сколько-то прослужить в армии, чтобы понять менталитет военного человека и знать на что тратятся деньги. На занятии по ориентированию в паре со Славой Лобовым я был старшим. В 12 часов мы встретились с другими парами на лужайке. Начался перекур и солдатский треп. Как некурящий я возлег на пушистый зеленый мох и отрубился ... Меня трясет за плечо испуганный Слава. "Вставай! Протри глаза и беги за мной! Комроты хочет послать искать тебя. Скажи, что заблудился!" Я все еще не могу придти в себя от сладких сновидений, но шкурой чувствую беду.

Командир выслушал мой доклад, пронзил взглядом: "Говори правду, повинную голову меч не сечет." Я признался: "Заснул". Вечером капитан Дерюгин собрал наше отделение у костра и сказал: "Курсант Злобин во время занятий уснул, это грубейшее нарушение. Вот товарищи комсомольцы, надо вынести решение по этому факту!" Закончилось тем, что проступок осудили, а поскольку виновник был отличником боевой службы и политучебы - решили не награждать его грамотой по окончанию сборов. Все были удовлетворены таким решением. Наступили стрельбы из пистолета и автомата. При групповой стрельбе капитан кричал: "Поразивший свою мишень - бей по мишени своего соседа!" Сосед же засадил вместо мишени в какое-то ведро. И смех, и грех.

На курсантов готовили характеристики для аттестации на офицерское звание. Прошел слушок, что кто-то погорел. В вычислении сходились на мне. Что и говорить - не по себе было, но мой грех был прощен, а вот за политику коллеге - не простили.

После сборов жизнь показалась прекрасной и замечательной. После зимней сессии мне дали путевку на турбазу "Торбеево озеро". Мы разместились в довольно ветхом двухэтажном доме. Было скромненько, сытно и весело. Лыжный поход в Сергиев Посад был что надо! Можно было и себя показать и других посмотреть. Присутствие девушек поощряло на подвиги.

Лавра всплывала голубыми куполами с золотыми звездами и узорчатами стенами, как мираж. Это было великолепно и непередаваемо красиво. Казалось невероятно само явление на свет этого чуда, а более того воинствующие безбожники не уничтожили эти символы веры. Так эмоционально, так волнующе я не воспринимал душой и сердцем национальных святынь. Это более сильно чем в Дивееве, Арзамасе или в Москве. Святое место!

Безмерно счастливые вернулись на турбазу. По традиции - компот, приветствия и традиционные прибамбасы. Нам намекнули, что директор турбазы пописывает стихи. Мы попросили его прочитать что-нибудь для души. Он сначала смутился, а потом прочитал три стихотворения - мы почтительно молчали. Далее он увлекся и шпарил по тетради, а мы с тоской оценивали ее толщину. Сегодня я поражаюсь тому событию, собравшему все, что меня волнует до сих пор - туризм и литературу. Это был первый шаг, неосознанный и случайный, к страстному увлечению туризмом.

В 1957 году Москва принимала гостей Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Проводилась большая подготовительная работа. Нас привлекали к строительству гостиниц ВДНХ: "Ярославская", "Заря" и "Колос". Столица прихорашивалась. Однажды появился возбужденный Валя Робей: "Ребята, я сегодня просто опупел - по радио после последних известий передали джазовую музыку - фокстрот!" Раскручивалась могучая пропагандистская машина и служба КГБ. Вспоминается спецвыпуск "100 вопросов обо всем".

Вопрос: почему в СССР нет ночных клубов?

Ответ: все граждане СССР заняты созидательным трудом и им некогда ходить в ночные клубы.

Вопрос к известной киноактрисе: "Можете ли вы сняться в роли секс-бомбы?"

Ответ: "Моя мечта создать реальный образ современницы. Если же ради искусства, раскрытия образа потребуется сниматься в интимных сценах, я к этому готова."

Перед фестивалем пошел слушок, что студентов московских вузов отправят на целину на уборку урожая. Действительно, было объявлено собрание и нас призвали поддержать почин - спасти урожай на целине.

На одном из перегонов я пристроился к нашим парням на тормозной площадке. При солнышке и жаре в приятной компании здесь было приятно, но в сумерках стало резко холодать. На скорости в 60 км/час я чувствовал себя в ковбоечке как в аэродинамической трубе - околевал от холода. Видя мое жалкое состояние ребята одолжили телогрейку. Жизнь обрела радостные тона и оттенки. Так я получил еще один поучительный урок - учись предвидеть, как в шахматах, на несколько шагов вперед.

В Профинтерне нас расфасовали по грузовикам и степь пала под скаты автомашин. Жара, бесконечная проселочная дорога, и куда ни глянь - пшеница. Ехали часа 3. На берегу речки Буруктал стояли армейские палатки нашего стана. Надо отдать должное - организация по переброске размещению студентов и была проведена четко.

Купание в речке - великое счастье на целине, да еще после утомительных переездов. Настроение было праздничное. Я был полон счастья - это же надо такое увидеть и быть участником "битвы за урожай". Газетные штампы без иронии соответствовали увиденному. Нас разбили на экипажи, трактор ДТ-54 со штурвальным и копнильщиков или самоходный комбайн "Сталинец-4". Мой комбайнер-целинник из Белоруссии сделал последние регулировки на новеньком комбайне. Выезд в поле восприняли как праздник, но жизнь внесла свои коррективы. Вот бункер полон, а самосвала нет. Вот он подошел и на ходу стали выгружать зерно. И тут происходит поломка. В первые два дня все халтурно затянутые на заводе гайки, что держались на краске - посыпались, начались простои. При простое дело стоит и невольно чувствуешь себя виноватым и клянешь тех победителей в соцсоревновании, которые "гайку на две нитки не дотянули".

При утренней августовской прохладе нас отвозили в поле к комбайнам, при звездах мы возвращались либо на комбайнах либо на тракторах. В чернильной тьме наш транспорт шел на стан по каким-то неведомом ориентирам, покуда не возникало зарево от электрических фонарей.

Однажды мы убирали просо. Под вечер самосвал не появился. Комбайнер сказал, что надо бы остаться при комбайне. Я вызвался охотно. Что-то мистическое, от Николая Рериха, улавливалось от ночного неба и черноты земли. Мерцающий, зеленоватый свет звезд, может давно ставших пылью, нес земле какое-то сообщение. А его не воспринимали. Метеорные дожди возникали, буйствовали, и то же не ради иллюминации. Казалось, что все небо, космос наполнено скрытым смыслом, каккой-то своей особой жизнью.

К нам наведовались комиссии из ЦК ВЛКСМ. Интересовались проблемами, жалобами. Все записывали, а потом хвалили студентов-педагогов, которые вывесили лозунг "Не пищать!" Визиты-наскоки мы не любили, а работали на износ. При движении по загонке, это выделенный для уборки участок, был период, когда ветер гнал мякину и полову на копнильщика и штурвального. Все это сыпалось за ворот, лезло в глаза, уши, рот, при жаре и поте люди задыхались. Помню были случаи, когда носом шла кровь. Задерешь голову, а стараешься жатку вести над землей - не останавливать же комбайн. Так на деле личное подчинялось общему делу.

Хозяева степей, сурки жировали на пшенице. Пушистые, песчаного цвета зверьки, величиной с огромную кошку, рыли сложную систему ходов, насыпая курганы до десяти метров в диаметре. Они имели обыкновение стоять на задних лапах, пересвистываясь по-соседски.

Эти безобидные существа с прекрасным мехом и жирным мясом вызывали у нас охотничий азарт. В нашем распоряжении были только ловчие петли. Их настораживали у входа в нору и некоторые из зверьков становились нашей добычей. Пробовали использовать мясо, но трудно было освободится от предвзятости, так же как и при потреблении конины. Сурки жили колониями. Их курганы создавали помехи для комбайновой уборки урожая и назревала необходимость сокращать их поголовье.

Рассказывали, что один водитель водовозки вознамерился выжить сурка из норы. Он вылил всю цистерну в нору, но ее хозяин так и не показался. Можно представить себе досаду и огорчение этого водителя.

На целине был сухой закон, но любители огненной воды ездили на машинах и тракторах буквально за сотни километров. На центральной усадьбе совхоза довелось видеть разбор аморального поступка двух студентов. В состоянии подпития их потянуло на подвиги. В сентябре начались занятия и они решили осчастливить школьников своими знаниями. Зашли в пятый класс и сказавши, что их не так учат, стали приобщать детей к высшей математике. Учительница выбежала из класса и позвала на помощь директора. Он появился в классе и закричал: "Дети прыгайте в окошки!" Появился милиционер, и нетрезвых просветителей увели куда надо. И вот герои, небритые, опустившиеся, несчастные от сознания своей вины, в рваных соломенных шляпах, принародно выслушивали обвинения. Они чувствовали, наверное, то же самое, что Чернышевский во время казни.

Ребята-целинники, выпускники Казанского ПТУ были взрослыми детьми. Они с колышка начинали бригадный стан, перенесли суровые дни зимы, подготовили технику и семена. Были у них свои радости и сердечные тайны, маленькие трагедии. Пропагандитское комсомольское братство здесь было нормой жизни, как и дух передовиц. К нам прибыло подкрепление, ленинградские водители. В основном это были таксисты. Они-то и развернули карточные игры. Началось нечто страшное. Пацаны-целинники после тяжелого рабочего дня садились за карты и почти до утра просиживали с этими жлобами. Утром с красными глазами, наскоро глотая еду, они садились за рычаги управления своих машин. Разумеется игра велась на деньги, а проигрывали целинники.

Целинная эпопея завершалась праздничным ужином на центральной усадьбе. Представьте себе эпохальное зрелище: на центральную усадьбу со всех сторон по дорогам и по степи устремились автомашины, тракторы, на которых гроздьями висели студенты. Был митинг, награждение грамотами и знаками, после чего вся эта масса устремилась в столовую. Часа два понадобилось, чтобы попасть в очередной заход за столы. Конечно, роптали на организацию, но радость завершения и предстоящего отъезда была явью. Наш труд оплатили деньгами и зерном. Мама получила по моей квитанции восемьдесят килограмм пшеницы и была очень рада моей первой зарплате.

Мы уезжали оставляя гигантские бурты пшеницы на токах. Считалось, что они покроются коркой из проросшего зерна и благополучно перезимуют. Вот так героические порывы людей пересекались со стратегическими просчетом и волевым попранием теории и практики сельскохозяйственного производства в России и за рубежом. Потом и урожаи стали падать, и пыльные бури начались, но люди начали обустраиваться всерьез и надолго. Стали возникать сады!

Хрущевская оттепель подготовила изменения в идеологии хозяйственной деятельности и в экономическом положении страны. Общественная мысль была нацелена на достижении суперцелей. Возникали НИИ ракетно-технического профиля, назревал прогресс в технологии, развивалась химия, нащупывались конструктивного сотрудничества с развитыми странами. Только мы не можем без перегибов. Припомним чем стоила кукурузная эпопея, доведенная до абсурда. Известно, что старательный дурак - хуже врага, но порой казалось, что ох не дураки пускают под откос ценные начинания ...

В 1956 году был образован Объединенный институт ядерных исследований. Синхрофазотрон был самый мощный в мире. В СССР запустили первый спутник Земли, запустили Юрия Гагарина в космос, создавали ракетно-ядерный щит, строили гиганты индустрии, ГЭС на Волге и на Сибирских реках. КПСС возвестила миру - советский народ будет в 1980 году жить при коммунизме. Верилось что будет лучше, но а коммунизм к 1980 году - это обещание для легковерных, которых было немало. Очевидно, технический прогресс требовал реформ в экономике и специалистов по новой технике. ЦК КПСС принял решение о расширенной подготовке кадров для нужд ракетно-космической промышленности, для создания производства полупроводниковых приборов и средств вычислительной техники. Это коснулось и студентов МИМЭСХа.

В 1959 году мы году мы проходили военные сборы в городе Острогожске в Воронежской области. Лето выдалось жаркое. Мне довелось испытывать плавающий артиллеристский тягач. Умельцы нарастили борта среднему артиллерийскому тягачу, выхлопную трубу и погнали его в озеро. Он, как амфибия, заползал в воду, всплывал. Траки гусениц становились движетелями, и десятитонная машина плыла по воде. Надо заметить, что идея подводного танка была реализована во время войны при форсирования Днепра, а проверяемая идея могла сгодится и в будущем. Теперь мы стажировались на командирских должностях, но дублеры всегда не очень-то нужны. У нас было свободное время.

Стояла великая сушь.Обыватели Острогожска жили в тревоге - каждую ночь полыхали пожары. В этом усматривали чье-то злодейство. Было введено дежурство на улицах, а некоторые хозяева бдели ночами. Для любителей любовных похождений наступили тяжелые времена.

Однажды нас подняли по тревоге. На окнах казармы метались отблески ближнего пожара. Дан приказ бежать к складу ГСМ, то есть в сторону зарева.

Наскоро одевшись и натянув сапоги, рота с громким топотом устремилась к складу ГСМ, графически проступавшем на фоне бушующего пламени. В голове мысль: если горит ГСМ - начнутся рваться резервуары. С голыми руками там делать нечего. Оказалось, что горит дом в пятистах метрах от склада. У колючей проволоки - солдаты и офицеры. Чей-то голос в темноте: "Вот так же было и в Германии в 1947 году. Рядом с нашей частью - пожар. Мы кинулись тушить, глянь - а у нас горит нефтебаза!" Между тем на пожаре появились люди с ведрами. Прикатили две пожарных машины, но шлангов до ближайшего пруда не хватало. Ночной пожар страшен. Слепит огонь, слепит тьма, пламя мерцает, усиливая состояние тревоги. Совершенно не видишь, куда вступаешь. В свистящем пламени рухнула крыша дома. Опасность распространение пожара на воинскую часть стала ничтожной и добровольцам разрешили принять участие в тушении пожара. Я растаскивал горящие бревна, таскал воду из пруда ведрами и лил на горящие бревна. Когда огонь обессилил, я получил доступ к брандспойту. Это уже другое дело! Увлекшись, я провалился в сортир и пришлось срочно отмываться. На рассвете пришел в казарму, постирал обмундирование и отошел ко сну. Ребята принесли мне завтрак. Я отоспался, но в голове отложилось - ведь никто не поинтересовался моим отсутствием на службе. Значит я не особенно-то и нужен. После обеда мы стали задерживаться в казарме. Развалившись на койках народ предавался воспоминаниях о далекой гражданской жизни, обсуждению спортивных новостей и писем.

Однажды при таком расслаблении обсуждался вопрос об отъезде нашего товарища на соревнования по борьбе. Я разделся и завалился читать книжку на койку второго яруса. Проснулся от громкого приказного голоса. Майор в сопровождении низшего чина, готовясь к зиме, составлял заявку на ремонт помещений. Набрел на наше гнездышко и обалдел от вопиющего нарушения устава. Узнав, что перед ним стажеры, он просто взбеленился.

- Вам страна доверила службу. А вы?.. Раз-вле-ка-етесь!.. Да, вернувшись домой, будете требовать отдыха, путевки к морю!

Для него, видимо, эта тема была больной и потому он говорил гневно и пространно.

Обнаружив меня, взором вопросил:

- А это - кто?

- Курсант.

Я соскочил на пол и в трусах вытянулся по стойке смирно. Когда красноречие майора иссякло, он записал наши фамилии, приказал найти и доложить командиру части о нашем прогрешении. Понурые мы пошли на покаянку. В приемной подождали, пока женщина излагал жалобу на соседа-офицера, коза которого сожрала ее капусту. Наше прогрешение было типичным, и командир решил, что мы должны доложить о своем поступке непосредственно своим начальникам, а уж они вынесут взыскание. Объяснение с командиром роты завершилось для меня устным внушением.

На тактических учениях отрабатывалась задача по переброске техники и живой силы в район боевых действий. Двигались ночью по пыльным лесным дорогам, пользуясь приборами ночного видения. Мы задыхались в бронетранспортерах от духоты и всепроникающей пыли. Военная стажировка и служба в Советской Армии для меня закончилась. С воинского учета я снят по возрасту в звании старшего лейтенанта.

В Москве Володя Корнетов рассказал, что МЭИ, МАИ и МВТУ объявили прием студентов на старшие курсы на новые специальности. "Давай, попробуем перейти в МЭИ!" Предложение поражало новизной и авантюризмом. Но после военных лагерей - не пугало. Пошли на собеседование в МЭИ. Приятные молодые люди рассказали о новой кафедре Полупроводниковых приборов, переведенной из МФТИ, ответили на наши вопросы. Сказали, что экзамены можно сдать в любое время. Мы решили испытать удачу немедленно. Удивительно, но все выкладки по расчету колебательного контура получились, вопросы были понятными - и экзамен состоялся. О результатах нам пообещали сообщить в течении месяца, а пока уезжали на практику в Лысково, на Волгу. Там пролетел дивный август в семье Алика Радовицкого и в обществе местной молодежи. Жизнь обещала массу возможностей. Нас ждали подвиги и победы. Приехав домой, к маме, на станцию Сатис под Саровом, я получил телеграмму: "Нас зачислили на 4-й курс МЭИ. Приезжай. Корнетов." Три дня на раздумье. Решено, учусь в МЭИ. Занятия начинаются в сентябре, а в МИМЭСХе с октября. За месяц надо определиться. Ну чем я рискую?

Костяк группы ЭТ-10-56 составляли сильнейшие студенты электро-энергетического факультета МЭИ и пять "варягов": Корнетов Володя, Мостовой Валентин, Никитина Валентина, Оборотов Александр и я. Каждую перемену мы обменивались впечатлениями.

- Ты чего-нибудь понимаешь? - это по статфизике, где все строилось на системах трехекратных интегральных уравнений, о которых мы ранее и не подозревали.

- Почему мнимость присутствует в уравнениях и диаграммах устойчивости автоматических систем?

На очередную лекцию шли как на похороны. Две недели создавался хрупкий слой знаний, образных и абстрактных представлений, без систематически созданной у МЭИшников базы знаний. Наши наставники в деканате МЭИ ободряли: "Войдете в курс новых дисциплин - потом сдадите экзамены по шести разделам ( физика, математика, автоматическое управление ...). В октябре мы продолжили учебу в МЭИ. Нас заверили, что будет письмо и нас отпустят из МИМЭСХа без помех. Если будут проблемы, отчислят из-за непосещения. В ноябре поехали за документами. Друзья охотно интересовались нашими делами. У них-то все шло к защите дипломных проектов. Декан П.Ф.Скворцов отечески встретил нас с Володей. Мы упавшими голосами объяснили цель появления. Он прошелся по больному месту.

- Вы ведь уже выпускники, диплом - дело техники, а там, в МЭИ, столько неясного, столько придется нагонять. Не сорветесь?

- Петр Федорович, мы же не меняем шило на мыло. Это же честь факультету, что мы уходим в престижный ВУЗ и на новую специальность.

- Я понимаю, но как вы могли оставить институт, который вывел вас в люди? Вы, надежда курса? Эх!..

_Содержание_  _Выход_

12. Жребий брошен

В субботы на воскресенья в общежитие объявлялись туристы и среди них я нашел друзей. Именно в таких походах на Клязьму, на Истру укреплялась жизненная сила, оптимизм и воля, так необходимые во время учебы. Среди туристов было душевно и весело, ценились любые способности и готовность делать добро ближнему. Туристское братство не имело аналогов в других видах спорта. Я был принят как равный.

Помню в октябре, в брезентовой палатке ночевало человек шесть. Во сне, в поисках свежего воздуха, выполз из этого "общежития". Утром проснулся - голова на улице, и вся заиндевела.

Однажды ночью проснулся от сдавленного вопля.

- Помогите, помогите!

Оказалось, что человек во сне, пытаясь согреться, натянул свитер на голову, а согревшись стал вылезать наружу, но головой попал в рукав. Дышать было трудно. Ему снился туннель, где он задыхался. Тут-то и раздался вопль!

После зимней сессии мы уходим в лыжный поход по Подмосковью. В общежитии мне позвонил незнакомец. Назвался Геной Лукьяньчиковым.

- Говорят, ты играешь на гитаре?

- Ну как - играю, бряцаю для себя.

- Ну хоть умеешь держать гитару в руках?

- Держу.

- Этого достаточно, потому, что поют все, и тебя слушать никто не будет. Важно, чтобы гитара была!

Именно Генка стал душой нашей туристской компании. Она не была замкнутой, и поэтому постоянно появлялись новые интересные люди.

В 1961 году под руководством Володи Корнетова я участвовал в первом водном походе высшей категории сложности - сплавлялся на деревянном плоту по реке Абакану на Алтае.

В Московском клубе туристов нас отфутболили как несмышленышей. Тогда Володя сделал макет плота один к ста и с ним заявился на маршрутно-квалификационную комиссию. На этот раз состоялся деловой разговор, и нас выпустили с напутствием: "Конечно, вы нахалы и авантюристы, но обучаемы".

Три недели в тайге Горной Шории и на реке Абакан в безлюдьи - это проходило на пределе физических сил, учитывая отсутствие опыта и скудность снаряжения. Мы не умели ловить рыбу, которой было пропасть под плотом, охота была безуспешной, не было грибов и ягод. Наступала жуткая голодовка. При виде населенного пункта Усть-Матур мы радовались до умопомрачения. Героические поступки совершаются в безнадежных ситуациях, следствием голотяпства одних или глупостью других любдей. Наш завхоз, Таня Позднева, перед походом говорила: "Ребята, Владька (это ее муж) такой прожорливый, что мы готовы на питание больше денег внести. Дело было не в деньгах, а в нашей грузоподьемности. 75 километров от Таштагола до Абакана с 50 килограммовыми рюкзаками - это предел. У перевального озера, идеально круглого, заболел Ян Рацек, славный чех. Нас втроем оставили на три дня с напутствием: если сможете - экономьте на перевале. Если отпустит - итти к "ародрому Лаптева", если будет плохо - эвакуировать в Таштагол. Я пытался охотиться. Жуткое чувство испытываешь, когда идешь по туннелю медвежьей тропы в могучих зарослях на еланях. Медведь может выйти нос к носу, а то и сцапать сзади. И в таком настроении я блуканул так, что стал спускаться с перевального плато в каньон. Был в ковбойке, с двустволкой, двумя жаканами и пятью патронами на рябчиков. Момент истины - я увидел ручей, ниспадающий не в том, куда надо направлении, заставил меня остановиться, воззриться на солнце, найти господствующую вершину, убедиться, что солнце сдвинулось по часовой стрелке. Когда стал возвращаться и привязываться к ориентирам - увидел глухаря. На черной голове малино отливал гребешок и брови. Он захлопал крыльями и упал в траву метрах в 30. Я рванулся было в преследование, но отказался. Я не имею права заблудиться - надо идти к палатке.

Мы соединились с основной группой на берегу Абакана. Вечером вода могучим потоком, масляно отливая , проходила через горные теснины. В лагере были первые лесины для стапеля и четыря дня мы затратили, чтобы завалить и вытащить на стапель 10 метровые бревна до 60 сантиметров в диаметре. Некоторые лесины при падении ломались и труд пильщиков шел насмарку. Каждое бревно тащили метров на 100-200 к стапелю. Эта работа всех нас по прожорливости сделала Владиками, да только насыщаться было нечем.

Перед Усть-Матуром Таня готовила смесь номер четыре. Ее секрет она открыла в Москве: в котел на 12 человек засупалось две кружки плодовоз-ягодного киселя, две кружки муки, банка тушонки (500 грамм) соль, все что можно было найти в тайге - ягоды, грибы, кедровки. Получив сухарь Жора Борзенко говаривал: " То ли съел - то ли потерял". Почти литр этой баланды вливался в желудок и уже через пол часа жидкость можно было сливать. На плоту пришлось корму обозвать клозетом.

При недостатке опыта вождения махины с 12 душами экипажа любые перекаты воспринимались как сербезные препятствия, а уж страшный Карбонак ожидали как суд Божий. Накапливался опыт, но убывали силы и мощнее становилась река. Помниться, идем между "домушками" - камнями, едва высту- пающими над водой. Таня говорит: "Жора, гребани, ведь сядем".

- Не могу. Нет сил.

Когда на повороте открылись дома Усть-Матура весь экипаж издал дикий вопль надежды и веры. Вот она экзистенция! Разум выключен. Жизнь поддерживает только внгетационная система организма. Вот где смыкаются духовное и биологические начала человека. Надо ли говорить какие у нас были лица? Лагерь разбили перед поселком, а на закупки отправили Поздневых и Володю Попова, воспитанного в профессорской семье. Рафинированный интиллигент он мужественно переносил непривычные для него испытания.

В магазине была очередь. При виде наших, изможденных и оголодавших, им предлдожили закупить все что надо. Таня вела себя, как в пещере Аладина, это хлеб - а можно 25 буханок, это песок, это тушенка, это сухое молоко, это рис, это ... Таежники понимающе наблюдали за этой процедурой. Вот в рюкзаки уложен хлеб. И тут Володя говорит: " Таня, мне очень стыдно, но можно я поем хлеба?"

- Володя, бери и ешь!

И Володя разодрал буханку пахучего хлеба и непомня себя зарылся в этот разлом, поглащая кусками, не жуя.

Еще издали Таня взывала к нам:

- Ребятушки я вас сейчас кормить буду, у нас есть все, все.

Мы ей верили как мессии и выполняли все ее указания при готовке еды. Молока было разведено впрок и мы заглатывали чудо-хлеб, запивая молоком. Казалось, насытиться невозможно. И все же, когда открылся доступ к молочной рисовой каше - желудок давал знать о заполнении. Гречку с тушонкой ели через силу, но от крутого , сладкого чая удержаться было невозможно. И вот мы пресытились и расслабились. Каждый из нас был биореактором для переваривания пищи. Наступило полнейшее подавление мысли, даже дышать и говорить стало тяжело. Мне предстояло утреннее дежурство. Я заполз в палатку и занял места у кола, поперек, и четверо ложились вдоль. Наутро на мне лежало 8 ног и никаких жутких снов и кошмаров. Какие все же возможности у молодого, здорового, организма. По теории голодания такое обжорство смерти подобно, а наша практика это переживала вполне сносно.

Попав в населенку, забывшие жизнь сытого, белого человека мы познали новую страницу жизни, наполненную ожиданием счастья, успехов и героических подвигов. Мы узнали цену себе, команде, и сердечным, человеческим отношениям. Не познавшим это не с чем сравнить глубину горя и взлет радости! До сих пор сочувствую Жоре. В поезде мы ели рыбу и косточка застряла у него в горле. И вот в Москве у начинается опухоль. Врачи не сразу обнаружили косточку, а бедному Жоре пришлось неделю голодать на бульонах.

Возвращаясь к этому периоду жизни, я еще раз убеждаюсь, что ресурс разумно расходуемого времени - ценность невосполнимая. Я радуюсь, что в ту пору так многое давалось и обреталось. Комсомольские собрания, дежурства в добровольно-народной дружине, лектории в ДК МЭИ, концерты Майи Кристаллинской, Эдиты Пьехи, политические обзоры Алякринского, театр, вечеринки, работа в студенческом конструкторском бюро. Все это требовало душевных сил, ментальной активности, организации, а жить-то приходилось на стипендию. Такой образ жизни, шкала духовных материальных ценностей подготавливали довольствоваться малым в материальных запросах, проще переживать бытовую неустроенность, а ныне переживать накатившую нищету.

Первого апреля 1960 года состоялось собрание желающих работать в студенческом конструкторском бюро, которое было создано под руководством кандидата технических наук Юрия Кушелева. Он внешне напоминал Юрия Визбора, сочетал в себе живость ума, неистребимый юмор и ироничность. Юра обладал счастливым даром о сложном говорить ясно и вразумительно. Его вступительная речь была посвящена тому, чем можно заниматься в СКБ. Высказывались идеи одна фантастичнее другой. Казалось, не разыгрывает ли он нас. Мне запомнился этюд о создании робота-экзаменатора, способного формализовать процесс контроля знаний и навыков обучающихся. В процессе разговора возникали чертежи блок-схем обсуждаемых алгоритмов. С технической точки зрения было ясно, можно все сделать, а вот как это будет использоваться, если произойдет технический сбой, если произойдет умышленная порча, или забивание помехами, как обеспечить надежность этой системы? Предстояло защитить ее от списывания, подсказов, подсказок по радио и других помех. Идея роботов с телеуправлением была более привлекательной. Предлагалось разрабатывать систему наведения ракет, технологические разработки для производства полупроводниковых приборов, разрабатывать всевозможные счетчики, регистры памяти, и т.д. Я вошел в группу по созданию устройства для отбора ферритовых колец для блоков памяти ЭВМ. Действующий макет был создан по принципу иглы швейной машины.

Надо было знать Юру, чтобы представлять его воодушевление, с каким он взялся за создание СКБ! На какой-то момент полет фантазии воспарял над привычным уровнем мышления. Через некоторое время мы переносили и рас- ставляли столы в большой аудитории, потом двери обили железом и появились кодовые замки. На вопрос, зачем все это делается, Отто Державин, замести- тель Кушелева сказал: "Чтоб сквозняков не было. Впрочем, спроси-ка у Юры". Юра с серьезным видом сказал: "Чтобы умные люди не видели дурацких занятий".

Атмосфера творчества воцарилась в этой аудитории. Творческие группы работали над своими темами, проходили обсуждения технических решений, принимались планы, утверждались сметы расходов. Свободное время мы с удовольствием использовали для конструирования, пайки и наладки схем. Возле чайного стола обыкновенно собирались для общения. Вот уж где был разгул юмора, розыгрышей и выяснения кто самый-самый! Толя Буденный, сын знаменитого маршала, был душой компании. Каких только идей он не высказывал! Я помню, как он с серьезным видом сидел за столом и ударял по телефону, пытаясь вызвать абонента без вращения телефонного диска. Так он опробовал идею цифрового набора в телефоне.

Среди студентов охотно проходили всевозможные пари. Однажды за чаем речь зашла о халве. Припомнили, что некоторые на спор съедали килограмм. Отто спросил:

- С водой или без?

- А какая разница?

- И за какое время?

- А это важно?

- Да я килограмм с водой за час съем!

- А какую, арахисовую, или тахинную?

Ударили по рукам, если Отто за час съест килограмм тахинной халвы, мы ее оплачиваем. Если нет - он нас угощает. Халва и чай на столе, включаем таймер. Отто методично, беседуя, поглощает псевдошоколад. Он достиг и преодолел рубеж в 800 грамм. Без оптимизма, но и без отвращения проглотил остатки и запил. Успех возвысил его в наших глазах. Мы гордились его способностью трезво оценивать свои возможности, ведь другие срезались на восьмистах граммах. Толя Буденный спросил:

- Небось на всю жизнь наелся? Больше и на дух не потерпишь?

- Отчего, через недельку все станет на круги своя.

Однажды по делам СКБ нас сняли с лекции. Объявлен аврал. Кушелев загадочно улыбается и необычайно взволнован. Ребята, пришло изделие, надо его затащить. Изделие - это деревянный ящик длиной три с половиной метра. Нас было восемь человек, двое на подхвате. Затащили. Закрыли двери. Вскрыли - ракета. Юра сказал:

- Ее надо научить летать.

В этом корпусе, в подвале в 1941 году базировался партизанский отряд, в котором была Зоя Космодемьянская. Владимир Егорович Сосульников рассказывал, что их ребята ходили по ночам, ввязывались в ночные бои с рукопашной схваткой. Из дела обычно приносили трофейное оружие для изучения и овладения. В ноябре, когда стояли жуткие холода, сняли минометный расчет и, в качестве трофея, притащили миномет-малютку. Утром решили посмотреть. Под минометом лужа. Решили узнать в чем дело. Оказалось - в стволе мина. Во время боя ствол раскалялся. Туда попал снег, растаял и замерз. Мину со ствола немцы опустили, а взрывное устройство не сработало. Вот ее в миномете и притащили в подвал. Выводы тогда сделали немедленно.

Главный корпус МЭИ был построен после войны, когда директором была жена Молотова В.М. Потом ее посадили в тюрьму, как и жену Всесоюзного старосты М.И.Калинина. Вдовствующий И.В.Сталин круто обходился со своими соратниками, создавая холостяцкую компанию.

В общежитии на Энергетической улице, в корпусе 10, мы жили вчетвертом, а потом втроем - Николай Клинтух, Миша Блинов и я. Однажды нам подселили второкурсника из Баковки. Чадолюбивые родители исхлопотали для сыночка место в общежитии на время сессии. Парень был славный, но попал под наше влияние. Наша комната была штабквартирой группы и после экзаменов в ней собиралось человек 18, да еще Вадим Цепелев и Сережа Блохин. Радость общения кончалось в полночь, так что наш молодой друг схлопотал переэкзаменовку, но в каникулы честно рассчитался с долгами.

На фоне всеобщего благополучия я срезался на экзамене по кристаллографии. Курс профессора Петрова я не любил из-за его манеры преподавания. К экзамену я вроде бы подготовился и до самого ответа не сомневался в своих знаниях. И когда я начал отвечать, целостное представление распалось, и я заплыл. Ранее такой случай был у меня и в МИМЭСХе у профессора Кульмана по неорганической химии: хотел сдать экзамен досрочно, а срезался. Тогда я пересдал экзамен на отлично. В этот раз я отправился к декану М.М.Гуторову. Он с удивлением прочитал мое заявление и молча подписал направление на пересдачу. На повторном экзамене вытаскиваю тот же билет - номер четырнадцать. Рука экзаменатора заполняла зачетную книжку чтобы поставить четверку.

- Вот же повезло! Опять тот же самый билет!

- Тогда - тройку!

Тут уж я взвился. Так как у меня троек в зачетке не было, поставили четыре.

Учеба в МЭИ и жизнь в Москве проходили интересно и активно. После четвертого курса нам "простили" долги по разделам, которые мы должны были сдавать. Кроме этого мы с Володей убедились, что нам ни к чему проходить подготовку по военной кафедре МЭИ ( аэродромное обслуживание самолетов), а лучше поработать в СКБ.

Дипломною практику я проходил в НИИ-35 в лаборатории Н.Горюнов. Не- многословный, официально-корректный, въедливо-фильтрующий специальную литературу, он и до сих пор является для меня примером высококлассного специалиста и руководителя. Подчиненные его обожали, даже, любили. Руководителем моего проекта был Костя Доколин, юный кандидат наук, почетный директор МЭИ-фильма. Мне предстояло изучать мультистабильное состояние туннельного диода. Идею взяли из американской статьи. Теоретическое обоснование явления было туманным. Уравнение восьмой степени повергали меня в уныние - никто не мог помочь в их решении. Зато экспериментальные данные впечатляли. Стенд был обеспечен современными приборами, а со склада мне выдавали все, что необходимо. К назначенному сроку дипломный проект был написан, насыщен графиками, фотографиями и сдан на рецензию. Предстояла защита и прощание с институтом.

Диплом обмывали четвертого февраля 1962 года, в день моего рождения и двадцатипятилетия. Собралась Абаканская группа, наша ЭТ-10-56. Сколько было песен, какие тосты! Я уже тогда пробовал писать стихи, но только для себя. Написанное в то время, как и многое другое потерялось в кочевой жизни.

В мае 1961 года происходило распределение молодых специалистов. Накануне, на субботу-воскресенье, наша компания отправилось на Истринское водохранилище. Вакхическое веселье в обществе симпатичных девушек, катание на лодках, игрища-развлечения. Это было погружением в мир счастья и умиротворение жизнерадостных людей. Запланированная электричка была отменена. Мы, опаздывая, с пылу, с жару, попали на "рассовывание по почтовым ящикам" - на распределение. Меня представили Гаврилову из Дубны.

Оказалось, что подобное собеседование было проведено и с Клинтухом Николаем, но Коля сказал, что не намерен ходить "в свинцовых трусиках", и предпочел турбинный завод в Калуге. Я принял приглашение из Дубны и вот, после обмывания диплома, двадцатипятилетний студент и молодой специалист получает направление на работу в Старомонетном переулке Москвы.

По атласу изучил местонахождение Дубны и 8 марта 1962 года качу в Дубну с Савеловского вокзала в купированном вагоне. С общительной попутчицей увлеклись так, что не заметили как миновали Яхрому и Дмитров. Попутчица предложила заглянуть мне в Дубне в Дом культуры.

В город входил, как в храм. День был рабочий. В 14 часов только отдельные велосипедисты, как тени проносились по улицам. На домах, газонах и тротуарах лежал элегантный, пушистый, подмороженный снег. Временами проблескивало солнце, чтобы высветить холодного свечения сине-зеленые радужные искры. Желтые птенцы-дома, сосны и редкие прохожие - и никаких машин. А какой воздух! Райское место. Вот в таком состоянии я предстал в отделе кадров перед Терехиным Николаем Павловичем, потом перед Сизовой Ниной Александровной. Она стала куда-то звонить. Пришел озабоченный человек из ЛНФ. Сказал, что электронщики, конечно, нужны, но им нужен специалист по приводам. Мне это не показалось интересным. Тогда Нина Александровна позвонила в ЛЯР. Александр Федорович Линев располагал радушием и чем-то напоминал Кушелева. Я стал лаборантом ЛЯР с высшим образованием и окладом в 90 рублей.

Николай Александрович Михушкин подписал направление в общежитие, на Моховую 6. Вечером появились три обитателя, которые озадачили меня дремучем примитивизмом. Это ложка дегтя была так некстати - испортила праздник души. Наутро на работу. Все внове. Встретился с людьми. Лев Челноков, Володя Субботин, Александр Сухов. Лев показал рабочее место, помог обустроится, дал паяльник (только сначала перемотай), огромное впечатление произвела на меня экскурсия на ускоритель ионов и по каньонам ЛЯРа. Впечатления переполняли через край, но людей по душе еще не встретил. В течение трех месяцев на уикенд уезжал к друзьям в Москву - катались на лыжах, отмечали праздники, играли свадьбы.

Вскоре мне дали место в общежитии на Жолио-Кюри 13, в комнату 13, а работал в помещении 213 и уверовался, 13 - счастливое число. Здесь я нашел желанных единомышленников - Женю Андреева, Василия Тропина, Николая Пятова и многих славных, замечательных друзей.

Месяца через два мне позвонила секретарь Флерова Г.Н. и сообщила, что директор назначил мне встречу на 14:00. Я терялся в догадках. О Георгии Николаевиче я наслушался легенд. К чему бы это я ему понадобился? Лев Челноков сказал:

По нынешнем понятиям кабинет Г.Н. был скромен. Он пригласил к столу и сказал, что хотел бы познакомится со мной, молодым специалистом. Это успокоило. В процессе беседы он рассказал об основных направлениях лаборатории, давая понять перспективы для участия в интересующих меня направлениях. Его интересовало где я родился, жил и учился, мои увлечения; какие интересы и планы на будущее. В это время я занимался создания измерителя интенсивности пучка и оформлял первое мое рацпредложение. Я ограничился скупым сообщением о работах, которые велись в отделе Линева. Во время беседы были затронуты вопросы об общежитии и зарплате.

Георгий Николаевич работал в Сарове и ему, очевидно, было интересно познакомиться со мной, жителем этих мест. Надо заметить, что через мое Глухово по шоссе в Саров уже в 1945 году шло много техники, интенсивно гоняли военные грузовики. Строительство велось стройбатовцами и заключенными, в обстановке суперсекретности. В зоне бабахали взрывы, такие, что за 25 км стекла звенели в окнах. Методом народной стройки прокладывалась железнодорожная ветка от станции Шатки. Я помню как по мобилизационной разнарядке из колхоза направляли на эту стройку мужчин и женщин, конные повозки. Вокруг зоны был создан заповедник с жестким режимом охраны. Из окрестных сел молодежь вербовали на работу. Народ охотно покидал колхозы, отправляясь в Саровскую обитель на чистую, высокооплачиваемую работу. Летом 1946 года была юбилейная дата Серафима Саровского. Весь июль через Глухово от Арзамаса шли толпы верующих для приложения к святыни. Конечно же это было головной болью у чекистов. Были случаи, когда верующих просили принести святой водицы и землицы, по которым техническая разведка получала сведения о радиационном загрязнении.

Энтузиазм народа был велик, и казалось, что светлое будущее обеспечено. Однако поговаривали, что на местном кладбище похоронено много научных светил, а многие жаловались на недомогание и болезнь. В 80-х годах последствия пионерского периода работ по атомному проекту дал о себе знать. Стали умирать водители, рабочие, все те, работы которых проходило в условиях радиационной опасности.

Вокруг Сарова в прекрасных широколистных лесах и борах был создан заповедник со строгим режимом посещения. Жителям Сарова не разрешалось уезжать на родину даже на похороны, а въезд вообще был заказан. И все же возникали казусы. В округе был известен юродивый бомж Саша Межевой. Он бродяжничал от села до села. Бесхитростный и добродушный, заходил в дома, где получал миску щей и кусок хлеба, да доброе слово. Он весь был увешан всякого рода веревками, веревочками и шнурками. Это было его хобби и достопримечательностью. Однажды разнеслась весть: Межевой задержан в Сарове. Оказывается в Кременках, это село перед Саровом, он забрался в грузовик, угнездился и уснул, пока солдаты бегали в чайную. Проснулся уже на "объекте". Соскочил с машины, и вскоре попал на глаза чекистам. Надо думать, какой переполох был, и что произошло с системой контроля. Окрестности Сарова основательно охранялись. Курганы с радиолокационными антеннами и ракеты ПВО стали привычным долнением пейзажа святых мест.

Для изготовления бомбы потребовалось провести геологические поиски урановых руд. Мне рассказывали, альпинистов из Москвы срочно собрали и командировали в Сибирь на спецзадание - помочь геологам в поисках руды в труднодоступных горах. Отряд получил добротное импортное снаряжение, довольствие по нормам военного времени и приступил к работе. Геологи выводили в район проявления урановых руд, а альпинисты проходили скальные маршруты, собирая образцы. Месторождение промышленных залежей руд были изучены, оценены и в таежной глухомани стал закладываться горнообогатительный комбинат. Альпинистам пора бы в Москву, а начальство тянет время. Стали писать письма по инстанциям. Закончится это тем, что начальник объекта объявил: "По условиям секретности никто не может уехать из закрытого района, и потому предлагается написать заявления о приеме на работу в комбинат." Через месяц многие написали заявление, со строптивыми вели "душевные" беседы, а потом запугивали. Намекали на возможность попасть в лагерь. Нашла коса на камень. Народ с военным опытом, грамотный и ученый, через пару месяцев добился своего - вырвались в Москву. Надо сказать, что ни Г.Н.Флеров, ни М.Г.Мещеряков на эту тему не распространялись ...

Через месяц после памятной встречи с Флеровым по приказу ОИЯИ я стал инженером с окладом в 120 рублей, а потом был командирован в ЛТФ в группу разработчиков многоканального регистратора.

Все складывалось как нельзя лучше: интересная тема, сложившийся коллектив из бывшего КБ Дворецкого: Лариса Шевченко, Светлана Кадыкова, руководитель Олег Воробьев, китаянка Цзянь Цинь. В то время наша промышлен- ность выпускала несовершенные многоканальные ламповые анализаторы. Нам предстояло создать полупроводниковый на 1024 канала.

Новизна впечатлений рассеялась, повседневность обыденности приземлили настроение до общего уровня трудовых буден, разбавленных праздниками. С легкой руки Николая Скобелева в июле 1962 года я прошел на байдарке реку Медведицу от Верхней Троицы до Шатрищ . Флотилия во главе с Петрухиным В.И., при участии Владимира Флягина, Джиля Понтекорво, Владлена Иванова, Евгения Андреева, Юрия Ломакина, Антона Володько и сотрудников из ГДР попала в непогоду. Дождь, штормовой ветер и мощнейшие грозовые разряды над головой. Так состоялось мое первое байдарочное крещение. Поход получился спортивным, компания оказалась приятной и интересной. Все установки Петрухина были выполнены и мы, в аккурат, успели на катер в Шатрищах.

Вскоре я познакомился с компанией Тропина Василия Ивановича. Здесь была другая аура общения, было сердечнее и приятнее. Инна Кухтина, Николай Пятов, Майя Аникина, Рита и Слава Фурман, Джиль Понтекорво, Валя Цыганкова, Леня Заставенко, Слава и Неля Шириковы, Алла и Гарий Ефимовы, часто уходили в походы, вместе отмечали праздники и надолго сохранили добрые отношения. Здесь было веселее, много пели. Осенью 1962 года я предложил провести слет туристов в Коровинском заливе с ночным ориентированием - как это было в МЭИ. Моим помощником был Евгений Андреев. Собралось человек 50. Половина участников - школьники, из школы N8 под руководством Аркадия Любимцева. Карты были дрянные, по соображениям секретности той поры, и потому КП были привязаны не очень точно. Эта неточность компенсировалась подсветкой разметки КП. Все испытали радость от их поиска и находки. Контрольные время было просрочено, и народ прибегал в лагерь часов до трех ночи. Я с ужасом допускал возможность травм на маршруте или иных несчастных случаев, чего и до сих пор боюсь на слетах. Наутро проводили соревнование на полосе препятствий. Вечером у костра смотр самодеятельности - так создавались традиции 78-и слетов туристов Дубны. На слет пригласили инструктора Областного клуба туристов Бориса Ивановича Шабалина. Боевой офицер, инвалид на одной ноге, преподал урок дисциплины, когда я пытался призвать народ равняться на флаг. Он взял управление на себя. Без комплексов командовал, как положено. Народ это оценил и с удовольствием прочувствовал монолитность рядов и уважение к флагу. Вот уж подлинно: команду нельзя отдавать шепотом. Были грамоты, протоколы и победители. Аркадий Любимцев стал чемпионом слета, а его команда - победительницей. Игорь Гончаров потом поместил заметку о слете в газете "За коммунизм" и, право, было приятно прочитать похвальное слово в свой адрес. На слете познакомился с туристами ЛВЭ: Мартыновым А.С., Снятковым В.И., Алмазовым В.А. Успешное начало окрыляло, я предложил начать счет слетов и бюро турсекции ОИЯИ это одобрило. Как говорит Александр Сапожников, Злобин придумал праздник, на котором собирает массу людей, которые с удовольствием бегут ночью в лес, в болото, к комарам, варят кашу и занимаются вроде, малоприятным делом. Оказывается, это людям приятно, нужно и доставляет удовольствие. Действительно, на вкус и цвет - товарищей нет, а вот на потехи здоровых и симпатичных людей - откликаются многие.

Сколько помню себя - всегда чем-то был занят, читал, был в гостях, или принимал гостей, ходил в ДК в кино или на танцы, хотя танцор был аховый, бегал на лыжах под неусыпным оком Виктора Ивановича Зайцева, общественного тренера. Он гонял нас немилосердно, а мне говорил:

- Ты кончай этот туризм!

_Содержание_  _Выход_

13. Поход по Витиму

В июле 1962 года мы отправились на Витим через Читу и поселок Романовка. Только что угомонился циклон, сопровождавшимся наводнением. Дорога шла по водораздельным хребтам, а в долинах привычные к таким событиям водители двигались по своим ориентирам. В Романовке по случаю паводка на Витиме был подготовлен караван карбазов (деревянных барж), которые буксировала по течению самоходная баржа.

После всевозможных проволочек отданы швартовы, Витим нес караван со скоростью 3 м/сек, надводные камни создавали белые шлейфы бурунов.

Мы с любопытством присматривались к реке, прибрежной тайге, изучали карту предстоящего сплава. Мы были уверены в профессионализме речников до той поры, пока их обращение к трюму, полного алкоголем, не стало регулярным. В разговоре с капитаном я сказал, что выпивши по такому фарватеру идти, наверное, опасно.

- Э, милый! Вот если не выпьешь - страшно.

Места казались пустынными, безлюдными. Иногда впадали речки с буро-грязной водой - там драгами добывали золото. Приближение к поселкам обозначал москитный флот. Алчущие намеревались причалить к каравану и заполучить алкоголь немедленно. В суровых местах живут суровые люди. Многие отсидели сроки и жили на поселении без права выезда. Говорили нам и про лепрозорий, место, где жили прокаженные.

В намеченной точке мы высадились и оказались угощением для местных комаров и мошки. Это тебе не подмосковные, звенящие кровососы - летающие хоботы и челюсти. Для деревянного плота делали став из 12 бревен длиной 10-11 метров и диаметром в комле до 50 см. Надо подходящие сушины найти, завалить аккуратно, вытащить на стапель и собрать став плота. Вес его мог быть до 5 тонн. На жаре изнываешь от жары и пота, руки заняты. Безнаказанный комар деловито втыкает хобот, присаживаясь, а мошка отрывает микрокусочки кожи, создавая кровоточащие язвы. Когда раздвигаешь кусты в лицо кидается туча кровососов. Лицо жжет от укусов, физиономия распухает. Геологи уверяли, что самое страшное мошка по первому снегу. Чувствуя обреченность она спешит кусать лезет в сапоги, за ворот, в нос, рот, уши. Бывали случаи, говорят, что люди не выносили такой пытки, стрелялись. Это уж слишком для русского человека.

Технологию строительства плота мы постигли на Абакане и дело двигалось споро. Лесины к стапелю выволакивали на катках - ох и тяжко было - с помощью веревок. Бревна размечали, раскатывая вагами, затем помещали на стрелы стапеля, т.е. бревна, выступающие с крутого берега. Готовый плот "роняли" на воду. Бывали случаи, когда горе-туристы построенный плот не могли стащить в воду.

Плот строился без единого гвоздя: в пропилы "ласточкин хвост" вставляли ронжины (поперечные брусья) и расклинивали с помощью деревянной кувалды.

Одно бревно весило до двух тонн. Сухой плот имел запас плавучести примерно 300 кг на человека. Через две недели, намокая, она падала до 120 кг.

На ставе плота помещались подгребицы, на которые водружали греби, длиной соизмеримые с длиной плота. Таким веслом, хорошо сбалансированным, работали 3-4 человека.

Вести такой плот по горной реке - особое искусство, требующее понимания динамики потока и знания технических возможностей плота.

На Черемоше я однажды видел плотогонов в деле. Это был один из последних сплавов плотов по реке на Карпатах. Население об этом знало и ожидало предстоящее зрелище.

В водохранилище прикопили воды, плоты-ставы тросами связали в сигару метров 400 длиной и метров 30 шириной. На двух подгребицах впереди плота встали бокараши - гребцы-плотогоны. Открылись шиверы водохранилища, вода вспучилась, устремилась в долину, увлекая плот. Достигнув скорости потока он, подобно санкам на горе, стал набирать собственную скорость.

То, что мы видели, напоминало движение поезда. Возник отдаленный грохот, из-за поворота выкатили бокараши, в шапках, ярко одетые. Они частыми гребками заправили голову плота по струе. Вся эта махина в 1000 кубов втискивалась в узкое русло реки и летела со скоростью 20 км в час. Задний став кидало на поворотах так, что бревна разбивались в щепы. Раньше берега оборудовали ряжевыми стенками, чтобы не разрушать берега и не портить древесины.

Одиночные плоты имеют другие характеристики, но техника сплава такая же. На каменистых порогах и перекатах требуется выдерживать сложную траекторию движения. В случае ошибки махина налетает на камень. Образуется дифферент на борт или корму. Река набрасывается на став плота, притапливает, срывая все и всех с плота. Начинался аврал.

В порогах плот врубается в стоячие валы, пробивая их словно таран. Тут надо работать с гребью и держаться. Случалось, что передняя гребь ударялась в невидимые с плота камни и сбрасывала гребцов в воду.

Спортивный сплав на деревянных плотах, ныне уже забытый, требует знаний, ловкости и физической силы. Управление плотом за счет тонкого чувства распределения скоростей воды в русле реки. Каждое сомнительное место разведывается. Цена ошибки - авария, потеря рюкзаков, плота, а то и людей.

Мы намеревались доплыть до Бодайбо, но оказалось, что Витим в межгорных котловинах подобен Волге и плот почти не двигался. Было место 40 Енисеев, где на десятки километров острова и протоки с заломами и завалами.

Шли весь световой день. На корме оборудовали очаг и приспособились жарить оладьи, т.к. хлеб и сухари кончились. В один прекрасный момент плот влетает в порог. Аврал! Дежурный при очаге накрыт волной, но телом своим прижал провизию и спас кухню.

По всему выходило, что нам надо было сходить с маршрута. Приближался поселок геологов Аректикан. Общение с местным населением всегда интересно. Здесь располагались партия геологов и аборигены. Местный умелец выращивал под полиэтиленовой пленкой огурцы и продавал по 20 руб/кг. По тем временам это дороже красной икры. С "материком" связь была самолетами. Макушка ближайшей сопки была срезана бульдозерами. Там развевался "колдун" - полосатый черно-белый конус-флюгер, в стороне метеостанция, домики для навигационной аппаратуры и персонала, изба-ожидания для пассажиров и грунтовая взлетно-посадочная полоса.

Мы передали новым хозяевам наш плот и устремились в аэропорт. Погода стояла ясная. Было обещано два борта из Бодайбо. В такие моменты чувствуешь двойственное состояние души: еще в тайге, но уже среди населения. Таежный уклад уже не годится, а новый, суетный и неустроенный, убог и безобразен.

Наш завхоз Таня Поздеева, не переносила авиаперелетов, ее укачивало. Ее муж Володя позаботился о леденцах, а Володя Корнетов провел сеанс психотерапии перед самой посадкой.

В АН-2 загрузили гору рюкзаков, подсели к транзитным пассажирам и в добрый путь!

Они потом живописали происходящее в чреве АН-2. Героями полета стали члены некой семьи. Пробежки в туалет начал папа. Потом он разрешился тошнотой прямо в салоне. Специфический душок провоцирует солидарное, массовое действо. И точно - присоединилась мамочка, а потом и детки. При таком раскладе Таня обложенная леденцами-сосачками, чувствовала себя, как рыба на песке. Из самолета ее выносили, как пострадавшую. Минут 20 она отрешенно лежала на рюкзаках, но вскоре могла поведать нам свои впечатления о полете.

Тоскливое чувство отставшего от стаи испытываешь в минуты расставания с туристской группой при отлете. Через 20 минут пришел второй борт - пустой грузовой самолет АН-2. По инструкции пассажиров брать было нельзя, но разрешалось присутствие двух сопровождающих. Нас, в аккурат, двое. Взмываем в небо. Любота! Весь мир на ладони. Река, сопки, тайга, горные кряжи всплывают под самое брюхо самолета. Видим АН-2 на котором летят наши ребята. То их, то наш самолет проваливается в воздушные ямы. Впечатление непередаваемое. Поем от восторга. Это и лучшее средство от воздушной болтанки.

24.10.98 в 11-00 встреча у Черемисиной Е.Н. в Университете "Дубна" по поводу сотрудничества с РМАТ и ВНТО. Очередная встреча назначена на 11-00. Бакаев Сергей Иванович в больнице готовится к операции. Навестили его с Сережей и Настей. По дороге говорил с Сережей о жизненной проблеме взрослых.

Начался режим жесткой экономии: скудный завтрак в столовке, хлеб и чай в общежитии. Худо от этого не было, но надолго запомнилось неистребимое чувство неутоленного голода. Но с какой радостью я полностью вернул долг. Памятуя об этом я не отказывал коллегам в посильных одолжениях, хотя что-то не возвращалось. Сейчас это выходит из нашего обихода. Задерживают зарплату, пенсию, среди рыночного изобилия живут люди с неутоленным чувством голода.

_Содержание_  _Выход_

14. Альплагерь и Сухуми

В 1963 году мне предложили профсоюзную путевку в Джайлык на Кавказ. Впервые предстояло лететь на реактивном самолете ТУ-104, гордости Аэрофлота. Тогда еще не знали про угон самолетов, терроризм. Посадка происходила как на железнодорожном вокзале, а пассажиров кормили обедом и бутербродами с красной икрой. Бывалый альпинист, инструктор, Алексей Кузнецов, явился на посадку с опозданием и обнаружил, что его кресло у окна заняла женщина. Он совершенно определенно вознамерился занять только свое место, указанное в билете. А дама оказалась с характером. Накал объяснений подогревался общественным мнением. Стюардесса напрасно взывала к рыцарству и гуманности. Алексей требовал порядка и справедливости. Тягач уже выводил лайнер на взлетную полосу, а горячий спор продолжался. Исчерпав все доводы Алексей кинулся к задраенной двери, выкрикивая: - Остановите! Остановите самолет! Я не полечу в таком бедламе!

Пассажиры забеспокоились - из-за этого ведь можно опоздать. Закончилось тем, что Алексея удалось убедить занять свободное место рядом. Это разрядило обстановку. Конфликт угас. В тишине салона прозвучала информация, после нее подали стандартный обед с курицей, бутербродом с красной икрой, соком и водой.

В Минводах автобусом нас доставили в Баксанское ущелье через город Тырнауз, а дальше - Докторский перевал и подъем в альплагерь Джайлык. Народу было человек 50. Толпа распалась на группы. Лихие алпьинисты, как застоявшиеся кони, взвинтили темп так, что толпа растянулась. Как оказалось потом, среди нас были дамы, которым вручили горящие путевки, убеждая, что самый лучший отдых и загар в горах.

Военная дисциплина, зарядка, купание в ледяной воде, тренировки - все это мне было по душе. Но уж очень прослеживалось кастовость инструкторов и разрядников. Если бы у меня не было опыта туристских походов, я бы этого не заметил. Это отдавало тем, что и дедовщина в армии, только поделикатней. Каждый альпинист проходит путь от новичка до какого-то уровня и на каждом этапе соответствует негласно установленному статусу. Для людей тщеславных это стимул в наборе мастерских баллов, значков и баллов. Тренировки на склонах, на снегу и льду, восхождение на перевалы, все это этапы накопления альпинистского опыта. При восхождении на перевальный взлет Тютю-Баши нас застала пурга. По навешенным веревкам проходили отделения новичков. Было холодно, тяжело, красиво и жутковато, но вот это поточное прохождение и движение след вслед были мне не по душе. Я пытался себя заставить увидеть за что любят горы. И ... не мог понять, ибо уже полюбил динамику сплава по горной реке. Каждому - свое! Любовь первая бывает и фатальной, как перст судьбы.

Однажды в столовой один из новичков поставил поднос на стул, подошел к парню, несшему поднос, и ударил ему в лицо. Из носа хлынула кровь. Переполох. После обеда разбираем ЧП. Драчун влез перед этим парнем вне очереди. По этому поводу позади стоящий парень сказал:

- Ну, евреи всегда так норовят.

Пострадавшего осудили за такое высказывание, а драчуна обвинили в том, что:

- лез без очереди

- бил расчетливо, когда человек не мог защититься, подло

- при ЧП такая реакция на слово может обернутся трагедией

В альплагере меня привлекли к участию в самодеятельности. Когда пытались склонить к выходу на сцену, я хотел увильнуть, ссылаясь на полное отсутствие талантов.

- А тебе и делать ничего не надо ...

- ?

- Объясняется номер: Александр Злобин исполнит "Аппасионату" на органе ...

- ?

- Ты выходишь. Раскланиваешься, оборачиваешься и спрашиваешь у ведущего "А где же орган?"

Смена в Джайлыке кончалась, а у нас оставалось еще восемь дней отпуска. Нашлось человек 10, желающих пробиться через перевал Донгуз - Орун к морю. Мои друзья Гена и Слава горячо взялись готовиться к переходу. На восхождениях экономили на консервах, кое что прикопили. Виктор, обладатель брезентовой палатки, убеждал, что он ранее ходил через Донгуз и может провести группу. После вручения значков "Альпинист СССР" Игорь Иссинский, инструктор по туризму из Дубны, сказал мне:

- Я слышал, вы собираетесь идти через Донгуз. Так вот, в этом году перевал может быть закрыт. Если вы пойдете на свой страх и риск - можете пропасть. Ужасно не то, что вы пропадете из-за своей глупости - последует наказание невинных людей. Я тебя прошу, как самого опытного в группе, будь благоразумным, не ходите. Если уж очень хочется - оцените силы. Не рискуйте, жизнь одна.

Я пообещал быть благоразумным.

Виктор не узнавал местность. Разметка возникала реже и реже. Снег набухал водой, ноги промокли, но мы шли. Налетел снежный вихрь из упавшего облака. Мы встали, накрылись палаткой и переждали. Пошли вперед. На душе было неспокойно. Я помнил слова Иссинского, мне становилось ясно, не пройдем. Надо было найти приемлемый вариант для отступления. Очередной шквал вьюги. Накрылись палаткой. Предложил ребятам сыграть в карты, в подкидного дурака, и если через двенадцати партий не разъяснится - вернуться назад. Вьюга кончилась на десятой партии.

В Армавире мы оказались втроем, простившись с нашими альпинистами. Поезда на юг следовали по расписанию с 22 часов. У нас была пропасть времени и большое желание чего-нибудь перекусить. Гена вспомнил про столовую для железнодорожников. И вот мы уже там. Мы единственные посетители. На раздаче женщина участливо смотрели на Гену и Славу. С носа и щек у них сходили лохмотья кожи, обожженные горным солнцем и морозами. Сердобольность обернулась усилением порций фантастически дешевых блюд. За неспешной едой в удобной обстановке мы сделали разбор наших действий в поезде и разработали план поездки в Сочи с наименьшими расходами. По инструкции Гены мы должны появиться у последнего вагона в последнюю минуту, выставив Славу вперед. Скажем что спустились с гор, надо зализать раны и попросить содействия, так как денег на билеты нет.

План оказался верным. Проводник не ожидал такого подката, а мы уже подсаживали друг друга в тамбур. Наскоро кинув рюкзаки на верхнюю полку, обсудили в тамбуре варианты развития событий. Когда проводник разносил чай, мы уже по свойски сидели среди пассажиров, готовые принять чай. Легализация в обществе проходила таким образом. Слава, застенчивый скромник с жутко облезлым лицом, представлялся горным орлом, только что вышедшем из дела в горах, что вызывало естественное сострадание и любопытство. Мы с Геной живописуем его и наши приключения. Нас просто нельзя было не уважать при такой рекламе.

Перед массовым исходом пассажиров в Туапсе разразилась южная гроза, щедрая на громы и молнии. Гул прибоя, море в сполохе молний, обилие приключений и ожидание новых обещало жизнь кипучую и замечательную.

В окне мелькнуло море в солнечном сиянии, пальмы, кипарисы и массы несуразного для такого райского места. Гена, полный энтузиазма, просветил: "Подъезжаем к Сухуми. Я решил, что выходить из поезда в Сочи из поезда ночью - плохо." Мы одобрили его решение и стали собираться на выход.

О Сухуми! Глянцево-открыточные знойные виды, магазины-магазинчики, кофейни и ресторации, шумный базар и набережная. Мы устремились к морю, к пляжу. Было солнечно, но холодно и пустынно. Встречные бабули предлагали нам снять угол или квартиру. Мы отвечали: "Потом". Заглянули в кафе на пляже. Народу было изрядно, дородные грузины пили коньяк и обильно закусывали. Нам этот сервис был не по карману, и для начала мы решили искупаться.

Свежий северный ветер трепал пляжные зонтики, подхватывал старые газеты, мусор и все это гнал по обширному безлюдному пляжу. Внезапное похолодание и шторма на море согнали отдыхающий люд с пляжей. Пока Слава канителился, переодеваясь, в кабине, мы с Геной, побуждая себя радостными воплями, с разбегу бросились в волну. Занырнули и поплыли в море. Вода была солона и обжигающе холодна. Воли и оптимизма хватило минут на десять.

Праздно гуляющие в плащах и пальто пялили на нас глазами и сострадали. Наш друг и кредитор Слава, как журавль ходил по мелководью, высоко поднимая ногу. Он осторожно переставлял ее через набегающую волну, выискивая красивые камушки. Наши зазывания заплыть на глубину были безуспешны. Задавшись целью совершить ритуальное купание, мы с Геной ухватили Славу, поволокли к воде и бросили его в набегавшую волну. Тут-то и выяснилось, что наш друг не умеет плавать.

Это же надо! Испытать столько мучений и приключений, чтобы познать такое разочарование и горе на морском берегу! Через полчаса эйфория с водою морскою улеглась. Неукротимо гусиная кожа покрыла наши бледные тела, пришлось одеться и отправится на поиски дешевой пищи, вина и приключений. Встреча с морем была обмыта бутылочкой букета Абхазии и чебуреками. Подобно герою О.Бальзака, кузену Понсу, мы испытали наслаждение от обилия пищи и вина в желудках. Сухуми подарил нам встречу с обезьянами, блуждание в аллеях дендропарка и по тихим улочкам, которые все вели к набережной или рынку. Наши помыслы и ноги вели именно туда, где обилие фотографов, торговых точек и праздно гуляющих под пальмами парка было фантастично и обворожительно. Мы не могли миновать базар, не поучаствовать в азартном торге при покупке снеди. Здесь столкнулись с неистребимой традицией рынка и колоритом восточного базара: непередаваемым гвалтом, запахами, обилием товара и разноликой колоритной толпой.

Даже при самых скромных затратах город расхищал наши финансовые ресурсы. Прозорливый Гена предложил два варианта действий из Сухуми надо выезжать в Сочи либо электричкой, либо на корабле. То и другое требовало хотя бы символических денег.

- Спасибо. Мы со Славой шагнули на борт и тут же тенью возник Гена. Мы сразу прошли в народ, кучковавшийся на корме. Гена дал установку: "Впереди будет ночь, надо познакомиться, чтобы получить крышу над головой". Полные лучших намерений мы стали наводить мосты общения. Народ из Пицунды были в Сухуми на увлекательной экскурсии. В отличие от нас они не были оптимистичны, а пребывали в скорбном настроении. Из разговора выяснилось, что все ожидали предстоящей качки и молили всевышнего о благополучном переходе. Слабодушные ластились к бортам. В этих условиях общение развивалось неважно. Такой народ расположен к общению с Богом, Вечностью, а не к суетности и флирту.

Пока же Фортуна споспешествовала нам, и я впервые поплыву по бурному морю.

Вахтенный убрал трап, фелюга содрогалась от работы мотора, и, при гробовой тишине пассажиров, отвалила от причала. Солнце бликовало на волнах, нарядная набережная отдалялась. Мы шли к сухумскому маяку. Справа остался фонарик - ресторан "Диаскури", построенный на руинах греческой крепости. Панорама набережной и город растворялись в морской дымке. В створе маяка качка стала ощутимой. Нос фелюги всходил на волну, задирался в небо, потом накренялся вниз и скользил в пучину волн. Внутренности сухопутного человека, неприученного к резкой смене ускорений, испытывали дискомфорт и это-то известно нам как морская качка. Легкие беспомощно хватали воздух, а желудок, казалось, то опускался, то всплывал где-то во внутренностях. Впрочем, каждый человек переносит качку по своему, но самое страшное это коллективная реакция на качку. Поскольку туристы психологически были готовы к предстоящим страданиям, то вскоре все и началось. Народ менялся в лице, закатывая глаза, слабодушные шелестели полиэтиленовыми пакетами, в ожидании самого неприятного. Обстановка была безрадостная, упадническая, наполненная скорбными предчувствиями. Это было не по мне. Я пошел на встречу опасности - на нос фелюги. Здесь размах колебаний был куда мощнее. После нескольких бросков и взлетов я уловил частоту колебаний и приспособился дышать: при взлете вдох, с полными легкими падение, в яме выдох и при восхождение на волну - вдох. Эффект был поразительный! Когда цикл такого дыхания стал автоматическим мир стал другим! Во первых я понял, что разум помогает преодолевать воздействие природы. Во вторых, мое самочувствие стало стабильным, а качка вверх-вниз стала восприниматься, как качание на качелях. При этом обострился интерес к происходящему. Стоя на самом носу я наблюдал, как фелюга скользит по волне в пучину моря, зарывается в воду, так что волны перехлестывают палубу и потом, медленно всплывая, поднимается по волне до самого гребня. При этом обзор то ограничивался глубиной впадиной между волнами, то открывался вид с господствующей высоты. Исчезло чувство тревоги и страха, даже при виде мятущихся валов с косматыми завитками.

На корме царило уныние и безнадежность. Гена пытался опекать пышнотелую девицу, проникнувшись к ней христианским состраданием. Люди уже устали стыдиться своей слабости. Некоторые еще погружали лица в пластиковые мешки, но атмосфера была заражена кисловатым, тошнотворным запахом блевотины. Слава пользовался всеобщим состраданием. Бедняга прилип к борту и выбрасывал из себя к морю все, что мог выделить его опустошенный желудок. Надо было срочно поднять настроение у людей и, в первую очередь, моих друзей. Я рассказал, как здорово на носу, когда улавливаешь ритм качки, и как иначе воспринимаешь буйство стихии. Я укорял Славу за то, что он отдал морю чебуреки и красное вино, а главное, веру в счастливое будущее. Похоже, что он был в прострации, и я отступился. Зато Гена нашел в себе силы последовать за мной на корму и вскоре научился дышать и получать удовольствие от качки. Вот теперь все было прекрасно, мы были в состоянии эйфории, громко пели, вспоминали разные истории, анекдоты и жили в мире эмоций.

В какой-то момент ко мне подошел вахтенный и сказал, что надо бы расплатится. В анекдоте эта неотвратимость бытия формулируется "А-а ... началось!". Этот славный малый явно рассчитывал на большее, чем я мог откупиться. Отдав приготовленное я для пущей аргументации вывернул оба кармана брюк. Пусто. Можно было бы и закончить на этом живописании приключений на море, если бы не высадка в Пицунде, на причал турбазы.

Могучие волны накатывали на скальный берег, вскипали на обломках скал и в пыль разбивались о береговые утесы. Волноломы накрывались зелеными горами воды. Причал был вынесен в море метров на пятьдесят. В тихую погоду это было идилличное местечко для рыбалки и прыжков в воду, теперь же эта тропочка среди пенно-зеленой воды то открывалась, то погружалась в пучину. Именно здесь я натерпелся животных страхов!

Я понял разумом, что надо делать, но чувство опасности породило подлый страх, который сковал волю, руки-ноги. Противное чувство страха - это не только скверно, это опасно для жизни. Презирая себя, по обезьяньи, на четвереньках, чтобы не свалится с причала, я засеменил к берегу. На земле ноги отказывались двигаться по плоскости, но вскоре "нетвердой походкой матроса" мы достигли каптерки дежурного по турбазе. Страдалец Слава - наша визитная карточка - выдвинут на ударную позицию. Дежурный с уважением отнесся к нашему альпинистскому прошлому и после некоторых формальностей мы за смешную цену получили талоны на смешную еду и на проживание в смешном жилье. Зато море ... рядом.

_Содержание_  _Выход_

15. Турбаза в Пицунде

Ныне реликтовые сосны, пережившие последнее ледниковое пришествие, потеснили отели-небоскребы из стекла и бетона. Заповедное, любовно оберегаемое место, доступное плановым туристам и "дикарям", принесено в жертву индустрии туризма. Позднейшие межнациональные конфликты распугали туристов и эта обетованная земля оказалась невостребованной, на горе местных жителей. В 1964 году здесь, у моря, была турбаза на 600 человек. На обширной территории профсоюзной турбазы возле нескольких капитальных корпусов летом возникали палаточные кварталы. На центральной авеню, к радости обитателей, были не только киоски Союзпечати, но и торговая точка с широким ассортиментом местных вин.

Убогий сервис турбазы соответствовал убогим запросам туристов. Вожделенная мечта северян - море, было рядом и плескалось круглосуточно. Временами глашатай возвещал о наборе желающих на автомобильную экскурсию в Мацесту или к водопадам в горы.

Событиями в жизни отдыхающих были завтрак, обед и ужин, лечение солнечных ожогов и последствий неразборчивой любви, подобно пламени пожара возникающей на танцах.

Мы обретались в палатке, на окраине турбазы, среди колючих зарослей. Утром после пробежки и купания в море отправлялись в столовую. После альплагеря местная пшенная каша, салат из помидор и стакан грузинского чая вызывали чувство недоумения и грусти. Подобное чувство не покидало нас в обед и ужин. Отдыхающие по путевкам смирились с такими порядками, а мы за веселый нрав восполняли низкое качество изрядными добавками. Благодаря этому не ходили после столовой в кафе для достижения сытости.

Солнце, воздух и вода и скалы у моря доставляли истинное удовольствие нашей компании. В разговоре со случайными попутчиками и соседями мы узнавали много интересного и поучительного.

К дружинникам приходит грузин и с порога требует навести порядок.

- Что это у вас творится? Нельзя появиться - тут же обкрадут!

- В чем дело?

- Обокрали меня. Увели деньги, документы - все, что было в пиджаке.

- Расскажите все как было.

- Познакомился на танцах с девушкой.

- Как зовут, фамилия?

- Послушай! Какая фамилия! Какое имя! Блондинка она!

- Как это произошло?

- Пошли мы в кустики. Ну сам понимаешь... Снимает она трусики.

- Ну и ...

- Послушай, говорит, мне холодно и на минутку надо отойти. Я ей на голые плечи пиджак хоп. Сижу, жду... Цхе! Потом дошло! Обманула, как ишака. Ушла с моим пиджаком, деньгами и документами. Куда вы смотрите? Где ваши хваленые собаки? Дайте понюхать вот эти трусы. Ищите!

Покорившись судьбе мы дождались очередного поезда и угробили все наши сбережения на плацкарту до Тулы и батон. Наше настроение упало от голода, чувства разобщенности и от соседей, которые жизнерадостно пичкали друг-друга едой. Это была веселая дурашливая компания и не не возникало желания приобщаться к их убогому, сытному, обществу. Не было нашего горного орла Гены, атрибуты героических альпинистов смыло морской водой и загладило ветром. Мы скорбно вживались в роль отдыхающих, промотавшихся на знойном юге. Честно пережили процесс раскаяния и приготовились к вступлению в жизнь нормального советского человека.

На Казанском вокзале помогли женщине с ребенком подтащить чемоданы и даже провели через турникет, потратив последние пятаки, а домой к Славе ехали по Ленинскому проспекту зайцами.

Дорогие мои, способны ли Вы вспомнить, как встречают дома после долгой разлуки? В тот день это было так. Слава выскакивает из лифта и кидается к двери. Давит звонок. Распахивается дверь.

- Сыночек!!

- Мама! Объятия со слезами на глазах.

Проявление таких нежностей мне непривычны. Я конфузливо потупился, но Слава представил меня, как своего друга. Мы сидим за столом, а мамочка изнемогая от счастья говорит, говорит и готовит что-то умопомрачительно пахнущее и шипящее. И вот на подносе ЭТО возникло и приземлилось на столе. Господи! Да прибудет воля твоя! Тарелки и тарелочки, вазы и розеточки, плошки и сковородки! И все это сделано добрыми мамиными руками, освещено блеском ее глаз, очищенных святой счастливой слезой. Все это шипело и ина торжественном параде спосбностей и возможностей водопадом извергалось на стол, чтобы воссиять и исчезнуть! La finita!

Салаты разные по-домашнему, кумжа с маслом сливочным, бутерброды с паштетом, с икрой, наваристые щи, разная зелень, коньячок! От увиденного можно было спятить. Какие нравственные муки должны были мы испытать, чтобы политесно прикасаться к этому. Не могли же мы показать свой хронический голод, вот только глаза хищнически впились в поданные деликатесы. Появились эскалопы со свежей картошкой, котлеты и кофе с мороженым. Все поглощалось без остатка, но чувство сытости не приходило.

_Содержание_  _Выход_

16. Спортивно-трудовой лагерь на реке Дубне

Через день предстояло уезжать. К 9.00 собрались 18 человек с рюкзаками и рюкзачками, сидорами и солдатскими вещмешками. Настроение бодрое, задиристое, щенячье. Каждый хочет быть услышан и потому норовит орать погромче. Людмила Иосифовна осчастливила нас запасами провианта и хозяйственной утварью: два эмалированных ведра, клеенка, два картонных ящика с крупами и макаронами, тушенка, сгущенка, чай, сахар, половник. Брезентовые палатки и спальные мешки взяли в прокате, пилу и топор принесли ребята. Жребий брошен!

Автобус ЛАЗ доставил нас в Юркино, а потом по ухабам проселка к берегу реки Сестры. За это время публика успела изойти воплями и песнями. Песни они знали блатные и матерные, а вот петь хором не умели и потому автобус излучал белый шум на всю округу. Разгрузка автобуса прошла быстро и без потерь. Я отметил, что позывов к мародерству не проявлено. Предстояло переправиться через реку. Если я поплыву за лодкой - публика без присмотра не пойми что сделает. Послать кого-либо из ребят, а вдруг утонет.

- Поднимите руку кто лучше всех плавает.

- Самые сильные пловцы подойдите ко мне.

Мне удалось конкурсный отбор возложить на самих ребят и сильнейших послать в деревню. Быстро сказка сказывается. Посланцы вернулись на лодке, но без весел- гребли досками.

- Вам разрешили взять лодку?

- Спрашивать не у кого. Никого нет.

- Лодка, небось, была под замком?

- А то...

- Где ключ взяли?

- Открыли гвоздем.

Лагерь разбили на крутом песчаном берегу, продуваемый ветрами. Постановка палаток вызвала радостный переполох, но пришлось учить походным премудростям методом проб и ошибок.

Новизна происходящего восхищала ребят. По сути это были рано состарившиеся дети - они знали и испытали то, что в нормальной жизни приходит в зрелом возрасте. К сожалению, опыта жизни в полевых условиях, навыков в приготовлении пищи, в ведении хозяйства и в работе у них не было. Я избрал форму отношения с ними - старший товарищ. Никаких окриков, разносов, брюзжания. Задания и поручения - только индивидуально или на построении, разборы взаимоотношений, поучительные рассказы и песни - у костра вечером. Надо заметить, что во время приема пищи можно говорить о важных делах, как в большой семье. Одно сказать, а сколь сложно приучить ребят слушать говорящего!

Менталитет советского человека в ту пору воспитывался на: - неуважении частной собственности, а не уважали и общественную, коллективную и кооперативную. Добро не берегли и не приумножали.

- отрицании чувства хозяина, возникающего на основе частной собственности, заботы о хозяйстве, его процветании и благоустройстве.

- на охаивании традиций, дореволюционного образа жизни.

- воинственном атеизме, агрессивном неприятии веры, религии.

Мои подопечные не получили желанной родительской любви и внимания, пережили чувство озлобленности на мир, всех и вся. Слушать других, внимать советам и предложениям они не умели. Вот почему так важно было заложить основы, организации, порядка и дисциплины. Начали с того, что сделали ступеньки на спуске к воде, приспособили доску для прыжков в воду, оборудовали место для хранения продуктов.

Питание в полевых условиях организовать хлопотно. В данном случае приходилось учить на личном примере, показывать, объяснять как развести костер для сушки имущества, приготовления пищи, для освещения и подачи сигналов. Предстояло научить ребят, что для варки еды надо довести воду до кипения, положить продукты по норме, специи по вкусу и варить определенное время.

Утром ко мне заявилась депутация - 3 бабули, и выдали ультиматум - нету спасу от этого хулиганья. Убирайтесь! Эта мысль была изложена в партии на три голоса, с красочными иллюстрациями и причитаниями, с перечислением пакостей и невозвратимых потерь. Вот перечень только важных моментов:

- гуляки орали до рассвета, нарушая сон хлеборобов и домашней живности.

- затоптали грядки с огурцами, сломали изгородь.

- из колодца вытащили кринки с молоком и выпили.

Перехватив инициативу я перешел в активную оборону.

- Все, что вы сказали справедливо, я переговорю с ребятами, но не обещаю что все деревне будет по-прежнему.

- ?

- Поясню почему. Да будет вам известно, что это шалуны и хулиганы по которым тюрьма плачет. Проводится последняя попытка дать ребятам путевку в жизнь - поработать в этом лагере. Я здесь - в силу комсомольской дисциплины, своих интересов совершенно не имею.

- Господи! Это золотая рота что-ли?

- Если хотите, да. Если их настроить на противостояние и вражду - будет плохо. Они ведь могут спалить всю деревню.

- Бабульки стали креститься и шептаться.

За ужином я сообщил о своем намерении поспать на сеновале. Рассказал, как это было в детстве. Укорил ребят за самовольство. Рассказал случаи, когда люди гибли от пожара в квартире, в автомашине и на сеновале. Желали спать на сеновале все, но порешили, что дежурная тройка стережет лагерь, а с остальными я там.

Так в нашу жизнь вошла "Тысяча и одна ночь". Нужно было удачно начать и потом поддерживать доброе начало. К счастью, процесс стал управляемым, хотя все зависело от Бога и Его Величества - Случая. Беседы, рассказы по кругу, каждого, выявили занятных рассказчиков. Рейтинг некоторых интеллектуалов существенно изменился.

В городе распространялись слухи, что в лагере интересно. Через три недели к нами прибыли добровольцы, а по истечении месяца, горком комсомола продлил работу лагеря на новом месте - в селе Стариково. Пополнение посвятили в наш образ жизни.

Дежурные должны были приготовлять еду к 8 часам. Подъем, зарядка, купание, завтрак, 4 часа работы на поле, обед, спортивные игры, купание, хозяйственные дела, ужин, костер, отбой. Я знал, что разнообразные занятия, работа и игры, способные привести к эмоциональному насыщению и физической усталости, создают условия для глубокого сна. Было занятно почувствовать, что вдруг отключаешься во время разговора на сеновале на полуслове. Очнешься от вопроса: "И что же дальше?" А ребята тоже погружались в сон в ходе беседы.

Саша Туманов вернулся в лагерь после увольнения в Дубну. Вернулся он не в лучшем настроении. На утро ребята встали на свои рядки свеклы и стали мотыжить. Дежурный сделал ему замечание - делает пропуски. Саша огрызнулся, но замечание учел. В конце работы дежурный опять указал ему на брак в работе. Между ними началась перепалка. Я направился к месту "толковища". Спорщики медленно сближались. Саша набычившись, тащил по борозде, волоком, тяпку. Дежурный открыт складной нож.

Надо было разрядить ситуацию. Я свистнул во всю мощь. Они остановились. Я успел подскочить и развести ребят. В их среде кулак и нож были аргументами при конфликте. Инцидент быт предметом разбирательства. Встал вопрос об отчислении из лагеря, но большинство проголосовало за "Предупредить".

Время от времени ребята просились в город, в увольнение. "Муха", ученик шестого класса, внук генерала КГБ, озорник и хулиган, запросился домой. Под честное слово он был отпущен на субботу и воскресенье. В лагерь надлежало вернуться засветло до 20:00 часов. Мы заканчивали полевые работы в деревне Устье-Стрелки и предстоял переезд в Стариково для переработки зерна на току. Воскресный ужин обещал быть торжественным завершением этапа работы и получения зарплаты. С уст трудящихся не сходило слово "Банкет". Это было моей головной болью. Мысленно я уже прикинул, что если бы меня судить по букве закона, а не по совести, то лет на 70 можно было бы упечь. А тут еще банкет назревает.

В 20:00 "Муха" не появился. Поскольку хлопот с праздничным столом было предостаточно, то это легко перенесли. В 22:00 стало темнеть, а его еще не было. Я потребовал объяснений от тройки, в которой он был и обвинил их в неспособности выполнять "честное слово". Сказал, что если до 23:00 он не придет - сядем к столу, а ночью я пойду в милицию. Вот уж звезды высыпали и месяц завис в синеве, а уныние воцарилось в лагере. В 22:50 на противоположном берегу раздались какие-то звуки.

- Это "Муха!"

- Му - ха! Му-ха!

Я потребовал объяснения. Оказалась, что мамочке некогда было заниматься с сыночком. После помывки и переодевания он славно погулял с друзьями. На следующий день мама дала ему четвертной и направила в лагерь. "Муха" с друзьями купили бутылку коньяку и деликатесов. Когда он проспался, то вспомнил, что надо было быть в лагере. И вот началась эпопея продвижения к реке Сестре. Временами он отключался, временами полз.

Момент был подходящий, чтобы убедить, что пить алкоголь в их возрасте нельзя. В то же время, воздал должное за соблюдение обещания и волю. Все остро пережили эту историю, радовались счастливому исходу и, наконец, обратились к столу. Веселье развивалось по полной программе - все были дома!

В Усть-Стрелку, в наш лагерь, заглядывали редактор газеты "За коммунизм", Ю.А.Туманов, заведующая детской комнаты милиции и Е.Журавлева. Интерес к организации и жизни лагеря был искренен, но это не отражалось улучшением нашего быта и материального обеспечения. Конференция в Дубне прошла, можно было бы и возвращать нашу орду, но не тут-то было.

Из горкома пришло указание развернуть лагерь еще на две недели в селе Стариково. Настроение ребят было бодрое и все приняли это предложение. В Старикове разбили палатки возле церкви, под липами, где когда-то было кладбище. Здесь жизнь была разнообразнее - по вечерам ребятки ходили на танцы. Начались дожди. Жизнь стала более суровой, а работа более тяжелой. После завтрака ребята обрабатывали зерно, провеивали и затаривали в мешки. Это монотонная и тяжелая работа изрядно изматывала. Она была мне знакома, когда в седьмом классе я подменял на току мою мать. Заполнив ведро зерном, его надо подтащить к веялке, поднять выше головы, высыпать зерно - и так непрерывно в течение часа. Потом передышка на 15 минут и еще час крутишь привод вентилятора для продувки потока зерна. И так весь день.

Я ребятам много рассказывал о работе на целине и связывал физическую подготовку с возможностью выполнять полезную работу. Поэтому умение работать у нас в лагере считалась важным, ну а уж сильных ребят уважают всегда. Тут уж вступал и личный пример. При переноске мешков ребята работали по двое, а я носил мешки один - это право взрослого.

Костя Коротков - моя головная боль. Парень острого ума, но развращен порочностью реальной жизни. Это потом, через несколько лет в суде он скажет: "Мой отец, начальник ГАИ города, мне в жизни не был примером". Для меня до сих пор удивительно, как складываются судьбы людей. Костя так и не сошел с кривой дорожки в тюрьму, а его брат - уважаемый человек.

Я собрал всех, объяснил ситуацию и наши действия на случай, если появятся погромщики. Ребята были напуганы и беспрекословно выполнили все мои требования. Когда появился Костя, от него потребовали объяснения. Ложь и трусость были изобличены, а его поведение осуждено. Я поставил вопрос об исключение его из лагеря за предательство, трусость и нарушение дисциплины. Большинством голосов решение было принято. Костя появился в лагере на второй день. Он, оказывается в Дубну так и не пошел. Спал в стогах, питался тем, что попадалось под руку.

- Простите меня, я все понял, больше так делать не буду. Не могу я придти в Дубну и сказать, что меня выгнали из лагеря.

Наступил момент окончания лагерной жизни. В бухгалтерии получены деньги, розданы по ведомости, первые трудовые. Ребята обещали мне, что они дома предъявят эти деньги родителям, как первую получку в жизни. Возвращаемся в Дубну.

До сих пор со смешанным чувством восхищения и жути вспоминаю эту эпопею в июле-августе 1963 года. Восхищаюсь потому, что была уникальная ситуация общения и воспитания подростков, познавших пороки жизни, утративших представление о моральных ценностях. Каждый из них был по своему талант и личность, а такие командами не управляются. Жуть воспоминания от осознания везучести - никто не утонул, не травмировался не сгорел, не изувечился, не болел, не украл. Юридически никто не отвечал не перед кем. Было решение горкома комсомола о лагере. Все остальное - по телефонным звонкам. Это потом на основе этого лагеря комитет комсомола ОИЯИ развернул спортивно-трудовой лагерь в Старикове на 120 человек. Там было два повара, начальник, бригадиры, завхоз, автомашина с водителем, медработник и склад продуктов. В такой лагерь я приглашал в школах лучших ребят, и это уже был другой по возможностям лагерь. В нем работали Белл Д.Н., Шкунденков В.Н., Крылов Н.., Неустроева Н.Н., супруги Патюковы, Юденков А.Г. и другие. К сожалению в последующие годы дух самоуправления лагеря был заменен властью свыше, а вместо добровольности ребят направляли по обязаловке. Так закончилось рождение, развитие и угасание спортивно-трудового лагеря в Дубне. Сегодня об этом вспоминают только посвященные и бывшие участники.

_Содержание_  _Выход_

17. Комитет комсомола ОИЯИ

На отчетно-выборной конференции ОИЯИ Борис Загер сложил свои полномочия, а меня избрали секретарем комитета комсомола. Он сказал, что освещенная лыжная трасса, оборудованная при моем энтузиазме и напоре является памятником при жизни. Работа в спортивно-трудовом лагере тоже получила высокую оценку.

Сначала я пытался продолжать работу в лаборатории, но вскоре понял, надо всерьез заниматься только одним делом. Одно дело вести комсомольскую работу на общественных началах, другое - профессионально. Обычно на должность секретаря комитета комсомола выдвигали члена партии, а здесь произошел сбой - возник беспартийный. Мой статус был весьма неопределенный: можно отрабатывать только директивы свыше, что считалось нормой, либо вникать в проблемы комсомольцев, института, города и самому ставить задачи. При этом сказавшим "а" надо было готовым дойти до "я", увязать все организационные, технические, материальные, финансовые, а, порой, идеологические вопросы. Инициативные прожекты не входили в обязательные обязанности секретаря и решались благодаря пробойности автора. Секретарь комитета комсомола был вхож к административному директору Сергиенко В.Н., директору ОИЯИ Д.И.Блохинцеву, секретарям партбюро и руководителям городских организаций. Моими предшественниками были Омельяненко В.Н. и Загер Б.А., то есть я был третьим секретарем. За год работы председателем спортивной комиссии комитета комсомола я усвоил стиль работы комитета, познакомился с комсомольским активом. Его состав был сильным: Онищенко Л.М., Шкунденков В.Н., Жуков А.В., Фенин Ю.А., Погодаев Г.Н., Пряничников В.И., Готвянский Николай, Степанова Наташа, Николаева Ира, Невский Александр, Невская Неля, Игорь Срыль, Туманов Ю.А.

_Содержание_  _Выход_

Примечания

A. Трактористы

С 1946 года у нас на постое была бригада трактористов из соседнего села Конново. В феврале-марте месяце они вахтовым методом готовили тракторы, комбайны и прочую технику к предстоящей посевной и уборочной страде в машино-тракторной станции (МТС). Эта деревенская аристократия являла собой народ занимательнейший, артельный и технически грамотный. Все пятеро прошли войну и длинными зимними вечерами, когда лампочка под потолком-то лопалась от перекала, то едва теплилась, а то и совсем гасла, и тогда зажигали семилинейную керосиновую лампу, шумно и весело ужинали и залезали на печь - место хватало всем. Бригадир Федор, переживший блокаду Ленинграда, с аскетическим, страдальческим лицом, проводил планерку. Обсуждали сделанное, предстоящую задачу на день и некоторые технические вопросы. В это время я, обычно, готовил уроки за обеденным столом, но мои уши, как антенны радара, выгибались в сторону печи. В десять лет я почитывал их книжки по устройству тракторов, двигателей, с общими видами и разрезами. Мой интерес поощрялся пояснениями и одобрениями, так что я зримо представлял коленвал, клапаны, магнето, коренные подшипники, муфту сцепления, свечи, но вот заливку подшипников баббитом не представлял как шайбы Гровера и цепи Галля. Это надо было хоть раз увидеть. Иногда Федор проводил ликбез для непонятливых. Устройство магнето и выставление угла опережения зажигания бригадир знал как надо делать, а объяснить почему именно так - не брался. Зато брат Николай эту премудрость разжевывал, как говорил бригадир, грамотно. Были трактористы мастерами на все руки: слесари, токари, расточники, шлифовальщики, сварщики, но одни были асами, другие - по необходимости. Эти разговоры были занимательны для меня, но более интересное было потом - разговор за жизнь, воспоминания о войне. Для меня это было "мыльной оперой" по нынешним понятиям, сказкой "Тысяча и одна ночь", и энциклопедией Великой Отечественной Войны. Это было замечательно еще и потому, что всяк говорил от души, искренностью отвечая искренности, исповедью на исповедь, что можно было позволить только в кругу своих людей, которые не стукнут куда надо. В те времена "за язык" народ попадал в тюрьмы, хоть, казалось, что народ-то свойский. На Руси, да, оказывается, и в демократических странах, включая США, стукачеством одни занимаются из любви к искусству, а иные - за деньги. К чести постояльцев надо сказать, что разговор велся на живом, русском языке и уж когда его возможностей не хватало - то уж и матерок был сочным и значащим. Из песни слова не выкинешь!

По уговору каждый рассказывал по очереди о чем-то интересном из свей жизни или о том, чему был участником или свидетелем. Старшему было лет сорок, младшему - лет 20. Только Федор был настоящим красноармейцем, а остальные прошли лагеря военнопленных и штрафные роты, поэтому представления рассказчиков о жизни и смерти, о наших и немцах были самые разные. Рассказывалось такое, о чем и сегодня рассказывать боязно, но и молчать нельзя, грешно. На фоне рассказов чернорабочих войны особенно выразительно звучали рассказы офицера, который был назначен военным комендантом на железнодорожной станции на стыке трех государств: России, Венгрии и Румынии. За прохиндейство и мародерство он попал под трибунал, а за примерный труд вскорости попал под амнистию.

Федор шоферил на Ленинградском фронте, пережил блокаду, ездил по "Дороге жизни" через Ладожское озеро. Мужик он был правдивый, степенный и все сказанное им воспринималось без сумления и прикрас. О блокаде у него осталось неистребимое чувство неутоленного голода. Не верилось, что может наступить время, когда можно выйти из-за стола сытым и на нем останется кусок хлеба. Нам-то на передовой полагался калорийный паек, уж гражданским и иждивенцам - беда дело. После того, как немцы в августе 1941 года разбомбили Бадаевские склады, где были стратегические запасы питания Питера, и после окружения города паек урезали. Народ слабел, а уж зимой начался форменный мор. Идет, к примеру, впереди тебя человек, еле ноги переставляет, и вдруг падает. Подходишь - умер. Умирали семьями в квартирах от холода, голода, бомбежек и обстрелов. К смерти на войне привыкаешь, привыкали к ней и ленинградцы. Сильные духом люди крепились, слабые - сходили с ума, были случаи людоедства. Не поверите - в это время увеличили число ЗАГСов и не потому, что свадьбы играли, а потому, что приказано было ежедневно списывать с довольствия умерших.

Это ужасно, когда испытываешь неотступное чувство голода, думаешь только о еде. Худеешь, слабеешь, потом начинаешь пухнуть и в голове какое-то затмение, становишься полоумным что ли.

Ленинградцы выстрадали блокаду, оплатили ее дорогой ценой - ежесекундно погибал один человек. Когда на Пискаревском кладбище было заключительное шествие победителей походов по местам боевой и трудовой славы советского народа и все действие происходило под щелчки метронома - мороз по коже. Как это можно допустить, вообще, среди людей и в конкретной стране, в частности. Тик-так - и гаснет свеча жизни. Кому она принадлежала - неизвестно. Не все ли равно старику или младенцу, портному или ученому, солдату или девочке. Когда мы веселые и отмобилизованные вливались в улицы города питерцы вышли на улицы. Я по лицам пытался понять их чувства и настроения. По прошествии 20 лет после Победы в зеркале толпы они, казалось, пытались высмотреть лица, напоминавшие тех, не доживших до Победы. Они были строги, доброжелательны и, как бы, согревали теплом доброго, заботливого города. Возглавлял праздничный Оргкомитет маршал Конев, который высоко ценил свой вклад в победу советского народа. Ветеранский корпус героев Великой Отечественной войны, журналисты и кинооператоры, комсомольские функционеры и партийная организация города сделали блестящий праздник, обращенный к памяти жертв войны. На четырех теплоходах гостей отправили по Неве на Ладогу. Мосты разводились днем и на это зрелище всякий спешил взглянуть. Мы были в Кронштате, а вечером было великое ликование на всех четырех кораблях. На флагманском судне "Россия" развлекался оргкомитет. Бравые мальчики стояли при входе в ресторан, дабы кто-то из простых смертных не проник в общество бессмертных, где веселье шло по классическому сценарию: хорошая компания, хорошая кухня и выпивка. Делегация Московской области из 27 человек имела высокий статус. Космонавт Быковский встретил комсомольца из Подлипок, с которым вместе работали, и - "мальчик со мной" - провел гостя в святая святых. Там было шумно, весело и пьяно. Сергей Павлов, секретарь ЦК ВЛКСМ, был хозяином положения. По его знаку сменялись напитки и угощения, возникала музыка или исполнялись песни и пляски. И когда он от избытка чувств вмазал хрустальную рюмку в зеркало - все поддержали это начинание. О этот стиль шика за чужой счет и вседозволенности! Как он живуч! Знающие люди могут припомнить нечто похожее и в блокаду.

Наблюдая пуск фонтанов в Петергофе, потрясающий салют из 24 залпов над прямоугольным водным зеркалом Мариинки, мы заряжались чувством общения с историей Питера, России и гордости за нашу Родину. Пусть это была показуха, приправленная идеологией, но это потрясающе здорово! Это был праздник души и его не омрачали истории, натуралистично рассказанные трактористом Федором. Жаль, конечно, что на этом торжестве жизни на первых ролях выступали кадровые политработники, а такие герои, как Маринеску, были за кадром. Умный и отважный, он проходил там, где взрывались другие, он берег свою "Щуку" и экипаж, не позволял, чтобы штабные тащили еду со стола подводников, чего ему не прощали. И все же закон превыше всего, выше его - любовь, выше ее - милосердие, выше него - прощение. Рассказывали, что в Финляндии он очаровал хозяйку отеля. Стремительность и натиск и она от него без ума. Вакханалия страстей. Докладывают - пришел на свидание ее жених. Она сказала, что его не примет. Через некоторое время докладывают - порученец к Маринеску. Она говорит ему:

- Ради тебя я прогнала своего жениха. Так прогони ради меня этого человека.

- Только ради тебя.

Был великий скандал и многие жаждали крови, но война еще нуждалась в героях. После чистки "где надо" он пошел на задание и топил немецкие транспорты. Зато после войны он был списан на берег, запил, был в тюрьме и на закате жизни узнал благородную любовь женщины, восхищенной его героизмом. После смерти он стал Героем Советского Союза. В Лиепае ему поставили памятник на средства моряков, но массивную доску с надписями вскоре сорвали мародеры, промышлявшие металлоломом. Что-то теперь с памятником личному врагу Адольфа Гитлера?

Кого и чего только не возили фронтовые шоферы! Сколько раз приходилось действовать в одиночку, на свой страх и риск. Сколько историй веселых и грустных, с печальным и летальным исходом, было рассказано Федором. Эта профессия требует от человека общительности, быстрой реакции на происходящее и цепкой памяти ибо, раз проехав, шофер помнит дорогу.

Как-то мама занедужила. Температура 39 градусов, головокружение и головная боль. Лекарства той поры - аспирин и кальцекс. Обычно мама допоздна готовила еду на предстоящий день - надо принести 4 ведра воды из колодца, начистить картошки на 7 человек, приготовить пойло и корм для скотины, принести дров. Ох и трудно жилось в ту пору на селе, только на праздники можно было позволить себе расслабление и к этому готовились обстоятельно. По вечерам, когда трактористы засыпали на печи, она чистила ведро картошки, я ей помогал. Вот чистит она картофелину чистит, потом движения замедляются, одолевает дрема... Нож падает. Она вздрагивает: "Господи помилуй!" Тогда она говорила: "А ты расскажи мне, что ты сегодня читал". Вот за разговором дело и спорилось.

Когда мама заболела Федор вызвался готовить еду. На чистку картошки навались всей бригадой, носили воду, готовили дрова и дело шло. Трактористы с особым, ревностным, чувством сравнивали творения виртуозов кухни. Разговоры крутились вокруг этой темы. Поводов для шуток было предостаточно. И все же случился казус. Когда вечером Федор наливал источающие запах разваренного мяса щи, черпак зацепил со дна что-то большое. Федор уже начал рекламировать большой кусок говядины, но оказалось, что это отымалка - тряпка, которой хозяйка ухватывает чугунки, сковороды и всякую кухонную утварь. Надо было видеть его мимику в этот момент. Рекламный характер сообщения мгновенно сник, он воровато зыркнул через плечо. За столом было спокойно. Он откинул злополучную тряпку и угостил своих товарищей чем Бог послал. Потом на печи весь вечер только и судачили об этом эпизоде: два человека видели манипуляции бригадира, но и бровью не повели - мало ли как поведет себя брезгливый человек!

Самому молодому в бригаде, Виктору, было года 23. Он был среднего роста, крепкого атлетического телосложения, немногословен и всегда ел как-то азартно, с хрустом перекусывая разваренные кости. Образование у него было весьма среднее. Его воспоминания о школе сводились к проделкам не всегда безобидным. Директор школы пообещал как-то найти на них управу, а они решили его проучить. Происходило это так. Летом в полночь взрослые спят после тяжелой работы, а молодежь гуляет. Сначала собираются на призыв гармониста на танцы и пляски с частушками. Тут уж фантазия била ключом, а эротические изыски для толпы облекались в форму частушек или шлягеров. Когда луна ныряла в облака, или после полуночи, парочки исчезали, не прощаясь, а шкодливые ребятишки искали себе развлечений. Вот они решили подшутить над директором. На окне воткнули булавку, через ее ушко пропустили нитку и привязали к ней палочку. Если за нитку резко дернуть, то палочка стукнет в стекло, а это - сигнал ночной тревоги. Вот ребятки дернули три раза - три удара. Хозяин смотрит в окно - никого нет. Поудивлялся и лег спать. Минут через 20 они опять - тук-тук. Директор уже метнулся к окну - никого. Можно представить себе беспокойство человека, которому нарушили сон. На следующий день мучители опять готовили операцию. После первого стука тень директора метнулась к окну, и по нитке устремилась к засаде. Этот вариант проказниками не предусматривался и они кинулись бежать врассыпную. Еле унесли ноги.

Молчаливый, себе на уме, Витька, погружаясь в омут переживаний военной поры, преображался. Подспудные обиды на своих и чужих, унижения и оскорбления, сознание собственной правоты и святости исполняемого долга делали его страшным карателем, несущим возмездие на головы пришедших к нам с мечом. Как Фортуна лишена возможности видеть лица осуждаемых, так и Виктор в своей правоте не хотел видеть детей, женщин, раненых и несчастных. Перед его правдой все были равны - враги. Плачь побежденный! Он открыл душу и глаза на суть войны - побеждает сильнейший и поступает с поверженным врагом по собственным понятиям о совести и справедливости. И это переходит с одной войны к другой, от корейской - к вьетнамской, от афганской - к чеченской, эфиопской и ангольской. Мир разделяется на наших и не наших, у каждой стороны есть свои убеждения в справедливости, совести, чести и мести. Нужны годы, чтобы дети воюющих поднялись выше схватки, отказались смотреть друг на друга через прицел, согласились с уважением относиться к захоронениям бывших врагов. И если бы политикам и взрослым было дано последовать мудрости кота Леопольда из сказки: "Зачем ссориться, если все равно придется мириться! Ребята! Давайте жить дружно!" - многое решалось бы за столом переговоров.

Павел запомнился мне человеком тихим, скромным настолько, что когда проявляли интерес к его персоне он тушевался и конфузился. Роста он был невеликого, под 160 см, зато кряжистый, плечистый. Лысина, огромная, как Тихий океан на глобусе, опускалась к развесистым ушам и соседствовала с кудрявой шевелюрой. Лицо его было столь типично для славянина, что он воспринимался как один из многих подобных в толпе. А вот глаза у него были замечательные: под редкими рыжеватыми бровями они синели двумя озерцами печали. Казалось, что они, однажды, переполнились слезами скорби и страдания да так и не излились. Помните, как бандит Радуев в Буденновске кричал плачущей заложнице: "Не плачь, а то убью!". Вот после таких издевательств на лицах людей и в глазах страдальцев застывало НЕКОЕ НЕРАЗРУШАЕМОЕ, ЗНАКОВОЕ ВЫРАЖЕНИЕ. Голос у Павла был плавный, с хрипотцой, и просвистом из-за отсутствия многих зубов. Нрава он кроткого, про таких говорят: "Мухи не обидит - праведник!", в обращении деликатно-вежливый, как приучали в семьях староверов. Он был неробкого десятка и это зиждалось на неколебимой вере, убеждениях, не подлежащих логике и анализу. Есть русские, которые любят и верят искренне, беззаветно потому, что иначе, вполсилы, вполчувства - не могут. Это не от промыва мозгов, от приказа или влияния комиссаров. Это здорово описал Лесков в повести "Левша". Так вот по теперешнему моему разумению этот мужик был по духовной сути выразителем русского национального характера. Староверы пуще глаза берегли религиозные книги, служившие целым поколениям в роду источниками грамоты для детей, Священным Писанием, читаемым по завещанным предками правилам в будни и праздники. Благодаря этому живущие в глухомани староверы говорили по книжному, кондовым, русским, языком.

В рассказах Павла о довоенной жизни было много познавательного, мудрого, воспринятого из опыта прародителей. Были этюды о жизни пчел, окультуренных (на пасеках) и диких, обитающих в дуплах. Древние славяне занимались бортничеством и деревья, в дуплах которых жили пчелы, ценились, как богатство зверем, птицей, рыбой и мехом. Запомнилось из услышанного, как защищали диких пчел от сластен-медведей. Любопытно, что нечто подобное происходило с Виннипухом в детской сказке. Медведь по запаху и полету пчел горазд "вычислить" место нахождения меда. После обнаружения кладезя с медом ничто не остановит его от воровства и разбоя. Зная повадки медведя бортники успешно применяли надежную защиту. Она срабатывала, когда косолапый подбирался к дуплу. Само-собой, пчелы жалили мародера - он это переносил терпеливо, но когда ему мешали продвигаться ветки или сучья - он их обламывал или откидывал в сторону. Защитой от медведя служило увесистое бревно, которое подвешивали на веревке так, чтобы оно мешало ему продвигаться к дуплу по кратчайшему расстоянию. Мишка отталкивал бревно прочь, а оно ударяло его. Чем сильнее медведь злился и отталкивал бревно, тем больнее оно его било. Заканчивалось это тем, что после ошеломляющего удара по голове или по лапам разбойник слетал на землю. Бывалые люди баяли, что медведь после этого охал, как человек, и недужил, даже страдал "медвежьей болезнью".

Когда кулаков выселяли в тайгу они и без оружия охотились даже на медведей. Храбрецы перенимали старые приемы охотников-медвежатников. Одни ходили на зверя с ножом и с лубком. Лубок - кора, снятая с молодой липы. Ее наматывали на левую руку и, с ножом в правой руке, выходили навстречу зверю. Медведь атакует человека, когда его поднимают из берлоги, стоя на задних лапах. При сближении наступал момент, когда охотник делал выпад в сторону медведя и в ревущую пасть втыкал, аж в глотку, руку, обернутую лубком, а ножом бил в сердце. Лубок защищал руку от зубов, а от кулака в глотке зверь задыхался. Удар ножом в сердце итожил схватку.

Хаживали на медведя и с шапкой. Удалец-охотник выходил на зверя, поднимал его на задние лапы и сближался. В какой-то миг охотник срывал шапку с головы и бросал в морду медведю. Готовый к обороне и атаке, он, инстинктивно, хватал шапку передними лапами. Охотник, ухватив нож двумя руками, в падении вонзал нож в медведя и распластывал ему брюхо так, что вываливались внутренности.

Вот теперь и думаешь как Черномырдин охотился или нынешние нувориши. Если ружье - обязательно двухстволка, а лучше автомат, да еще егерь с рогатиной, да телохранители с арсеналом и выпивкой. Это не охота - потеха убийц, осуждаемая уже во многих странах. Убить медведя в единоборстве на Руси всегда считалось почетным - в этом проявлялись ловкость, смелость, сила и удаль. Медвежатниками даже в роду не все становились, а хлеборобам это было непривычно. Они одолевали медведей и хитростью - ловили медведей петлями, как сурков, например. На медвежьей тропе ставили петлю и закрепляли трос или проволоку за толстое дерево. Хозяин тайги входил петлю одной или двумя лапами и, задев петлю, рвался вперед и затягивал ее еще сильнее, пока не задыхался. Случалось, что он выворачивал деревья, к которым крепилась петля или петля рвалась. Тогда придумали шарнирный крепеж петли к дереву, так что трос не перекручивался и не рвался, а вот дерево подрубали так, чтобы медведь мог его сломать и, как якорь, тащить сквозь чащобу до смертного часа.

Делали и так - наклоняли березу и на вершине помещали мясо или иную приманку. Наклоняли над первой березой вторую. К ней крепили петлю так, чтобы медведь при подходе к приманке заступил в петлю и дернулся. Вторая береза распрямлялась и затягивала смертельную петлю. Рассказывал Павел и о том, как лоси переплывают реку, как проваливаются в болоте и как их оттуда вытаскиваю люди. Главное в этих рассказах - понимание поведения диких животных и человеческое отношение к ним: без нужды - не убивать, в беде - помогать, когда надо и тому время - охотиться, убивать столько, сколько требуется - не более.

Был случай, когда Павел испытал животный страх. Заспорили подростки кто из них самый смелый. Чтобы это доказать он вызвался в летнюю ночь пойти на кладбище и принести горсть земли со свежей могилы. Назвался груздем - полезай в кузов. Вот ватага парней отправилась к старой кузнице в самую полночь, когда нечистая сила охальничает. Дальше ему предстояло идти одному - его возвращения будут ждать. Смелости ему было не занимать, а все же жутковато.

Вот и сельское кладбище. Перелезает канаву, идет к свежей могиле. Над ней время от времени-то ли светляки, то ли еще что вспыхивает. Что бы это такое? Ведь чего только не говорили. Вот уж и могила и над ней как бы языки пламени. Шаг вперед - огонь отдалился на шаг. Еще шаг вперед - огонь отошел на шаг. Жуть! Шаг назад - огонь на шаг приблизился. И тут все тормоза, подавляющие страх, сорвались и он в беспамятстве, напрямую, через могилы, падая и налетая на надгробья, рванулся к канаве. Не помня себя бежал к кузнице. Видом своим он перепугал своих товарищей и они вместе помчались к ближайшим домам. С той поры в волосах появилась седина, да и волосы пучками выпадали. Позже нашел он умного человека, который все разобъяснил. Оказывается, при разложении трупа образуются соединения белого фосфора в газообразной форме. Восходящие воздушные потоки выносят их из могилы и они, окисляясь, образуют холодное свечение. Ночь была теплая, безветренная. Когда он делал шаг вперед или назад, то происходило возмущение воздуха и он перемещался. Вместе с ним перемещалось это холодное пламя...

Когда в армии перед строем приказали выйти плотникам и строителям - он сделал шаг вперед и стал сапером, да недолго пришлось повоевать. Под Харьковом, будь оно неладно, попали в окружение, а потом - плен. Ох и натерпелся он и хватил лиха! С Украины попал в Польшу, потом в Германию и везде проволока, собаки, тачка и кайло, автоматчики, баланда, клетушки в бараках, плацы и копы. Голод, изнурительный труд, медленная смерть одних и смерть на колючей проволоке отчаявшихся. То ли Божественное провидение споспешествовало ему, то ли могучее здоровье и молодость - он держался и помогал другим. Он четыре раза бежал из плена и четыре раза его ловили. Каждый раз побои, чернота бесчувствия и бессознанки. И происходили чудеса. После второго побега его так обработали, что все тело распухло и его отволокли в мертвецкую. Врач, добрая душа, списал его в расход, наградив другой фамилией. По теплу, м\'очи нет, как ему стало тошно, как потянуло на свободу. Решил бежать в одиночку - так легче скрыться, да и грешно людей на рискованное дело подбивать. Все примечал, запоминал - ждал удобный момент. Когда конвоир отлучился покурить, Павел заполз под бревна и затаился. Построили пленных - его нет. Тревога! Срочно всех погнали в лагерь и объявили поиск. Он три дня никуда не уходил, да голод не тетка. Пошел к железной дороге. По пути таился от каждой встречи. Ел-то, что попадало под руку. Вот и станция, тут-то его попутали. Допросили - он уже объяснялся по немецки, позвонили в лагерь. Приехал тот самый конвойный, от которого он сбежал. Принял он Павла под расписку и повел.

А вот Ленька Осоргин - совсем другого полета птица - балагур, весельчак и жизнелюб, что тебе Теркин. Все, о чем он рассказывал, наполнялось светом, добродущием и добрым лукавством неунывающего человека. Такой тип русского человека был описан в воспоминаниях графа Оболенского. Когда его упекли большевики в Бутырку, его здоровье было изрядно подорвано, но представилась возможность подлечиться у тюремного врача. При очередной встрече врач сказал: "Вот, батенька, таблетки. Принимайте по две штуки утром, в обед и вечером в течение трех дней. Я более для Вас ничего сделать не могу - завтра меня расстреляют". Вот так, без истерики, воплей, в заботе о таких же несчастных, человек готов встретить смерть, спокойно и достойно.

До войны в жизни Леньки ничего примечательного не было. Среди сверстников он почитался за отчаянную удаль. Это уж фамильная черта характера. Помнится дед его пришел хоть из плена, но с Георгиевским крестом. Хватил он лиха, хоть и был хват. Как-то сошлись по пьяному делу в драке деревня на деревню. Соседи прихватили его одного и готовы были отделать кольями, да не получилось. Фронтовик вырвал из рук нападающего парня кол, огрел его с плеча на плечо. Решительно кинулся на толпу, раздавая удары налево и направо. Нападавшие были скучены, да и поражены его отчайностью. Герой прорвался через толпу, кинулся к речке и поплыл. Желающих преследовать его не было, все конфузливо обсуждали происшедшее. Кто-то сказал, что такой один разгонял дюжину австрияк на фронте. Так что Ленька воспитывался на примерах своего героического деда.

В деревне ребятишек приучали к труду с измальства: малыши присматривали за цыплятами, гусятами и прочей живностью. Старшие помогали в огороде, пасли скот, заготавливали сено, гоняли лошадей в ночное, возили снопы и мешки на телеге. Ленька учился в школе легко и получал удовольствие от общения с друзьями больше, чем от уроков учителей. Это оборочивалось шалостями и хулиганством. Конечно же чтил истину: "Не за то вора бьют, что ворует, а за то, что попадается!". Пришло время, когда днем работал на лошади, а вечером на звук гармошки приходил на мост, где присходило весельице: пляски, частушки, шутки-прибаутки и кадриль с молодецкой выходкой и притопыванием. Для девчат он стал много интереснее, когда, после окончания курсов, на колесном тракторе ХТЗ промчался по улице. От девок отбою не было, да только он присох к Анке, а другие - только для разных штучек-дрючек. Все нарушилось 22 июня 1941: "... Киев бомбили, нам объявили, что началася война". Пришла повестка в армию. Святое дело! Парни с гармошкой прошлись с песнями по деревне, по традиции в каждом доме что-то давали рекрутам: яйцы, шмат сала, меда, яблок. Потом парни крупно загуляли дня на два. Конечно, девчата к ним так и льнут. Анка крепится, а глаза то на мокром месте. Когда изошли песнями и пьяным загулом забрались они к ней в опочивальню, в погреб, где летом спят. Уж как ее Ленька не целовал-фаловал, а Анька так его и не уважила. Очень Ленька рассердился и порастратился в чувствах, да ушел домой с настоявшимся ...

Анька тоже настрадалась, в душе ее тревога - а ну-ка убьют ее миленка? И следующим вечером все у них разрешилось счастливо и по согласию, стыдливо и страстно, неумело, но с чувством. И еще целые сутки мир для них не существовал - так они впали в любовь. Анька проводила Леньку, как родного: она целовала и плакала, и висла у него на шее, ему даже было неловко перед матерью - такие телячьи нежности. Все смешалось - разлука, боль дурных предчувствий и тревоги, надежда на любовь и встречу. Война - судьба для каждого и всего народа, такого разного.

Война начиналась со стука колес, теплушек, скороспешной подготовки и бомбежек, по мере приближения к фронту. В августе немцы уверовали в блицкриг и готовились к тому, чтобы занять Москву и установить монумент Победы. С присущей им основательностью и пунктуальностью уже полировали красные гранитные блоки. Эти трофеи после войны использовали для облицовки цоколей нескольких зданий, построенных на улице Горького, ныне Тверской. Преимущество немцев в воздухе, парашютисты, диверсанты, пятая колонна, танковые рейды - так немцы наседали и жали, что спасу не было. Только закрепишься в обороне, бой, потери. Немцы вроде и отступили - приказ оставить рубеж, нас обошли. Первый бой, боевое крещение, Леньке не забыть. Было это где-то под Тулой. Оборудовали позиции в лесу. Он вырыл окоп возле сосны, благо можно было использовать мощные корни дерева. Землячек, месяц не выходивший из боев, наставлял как получше закрепиться, как стрелять и действовать, если дело дойдет до рукопашной или ежели попрут танки.

День ото дня наши войска откатывались под самые стены Москвы. Немцы хвастались, что скоро будут обстреливать Москву из дальнобойных орудий. Из Москвы эвакуировали Правительство, многие заводы, музеи и учебные заведения, но Сталин был в Kремле. Над городом висели аэростаты воздушного заграждения. Немцы прорывались к столице и бомбили, даже повредили здание Большого театра. Метро и важные городские объекты были заминированы, что держалось в глубочайшей тайне от москвичей. К этой работе привлекали самых надежных партийцев.

После знойного лета наступила холодная осень. Ротный сообщил, предстоит выполнение спецзадания. Погрузились в машины и с ветерком помчали по асфальту Подмосковья. Морозец пришпандоривал и бойцы сбивались потеснее в кучу, без удержу курили и травили байки. Приехали в Москву, в Сокольники. Здесь их разместили в каком-то павильоне, сводили в баню, постригли, а главное, дали зимнее обмундирование: полушубки, шапки-ушанки, рукавицы, валенки. Наутро началась строевая подготовка. Потом сообщили - будет парад на Красной площади.

Это отступление я воспроизвожу по рассказу кинооператора Панова, который снимал это событие.

Утро 7 ноября 1941 года выдалось пасмурным. Падал снег, налет немецких самолетов был маловероятен, но тем не менее, участники парада шли с заряженными автоматами, готовые отразить возможный парашютный десант. Отдохнувшие и откормленные бойцы прошлись перед трибуной мавзолея, напутствуемые Верховным Главнокомандующим.

Запись этой речи вождя получилась только с третьей попытки, но никто из операторов из-за этого не пострадал - важная политическая акция прошла удачно и произвела глубокое впечатление на умы советских людей и политиков.

Конечно же, Ленька живописал происходящее в лицах и красках, в жестах и мимике, в ядреных словесных образах - это же историческое событие, еноть!

Война раскручивается по своим правилам: сила - успех - наступательный порыв - ПОБЕДА!

Радость победителя Ленька познал при форсировании Днепра.

Борис имел биографию, непохожую на его товарищей. После десятилетки его направили в военное училище, а в дело попал летом 1942 года.

Рассказы трактористов были искренны, расцвечены шутками, поговорками художественной матерщиной и были жестокой правдой о войне. Жестокость фашистов была описана в газетах и книгах, показана в фильмах, а ответная жестокость по закону войны вроде бы и не проявлялась.

Всякий раз, когда отмечают военные праздники и юбилеи и записные ораторы маются, чего бы это такое сказать с учетом политического момента, я вспоминаю этих трактористов и многих им подобных, которых так и не нашли награды.

Войну затевают политики и генералы, которые отсиживаются в бетонных бункерах, а пушечным мясом выставляют законопослушных граждан. Правители пытаются создать законы для ведения войны, а прошедшие сквозь огонь, жестокость, мучения и насилие эти законы нарушают. Если война допускает уничтожение противника физически и духовно - это же массовое насилие, возведенное на уровень государственной политики.

Полвека прошло с окончания войны, даже ветераны примирились и встречаются с бывшими врагами, и не надо ворошить ужасное прошлое. На войне солдаты выполняли приказ так, как их учили, а уж отсебятина возникала от озлобленности, страха, глупости, или кровной мести. Как бы людям подняться выше мести, как бы не впутаться в войну из амбиций или глупости политиков. Однако, каждый народ имеет достойное правительство, как отмечал Гегель.

_Содержание_  _Выход_

B. Глоссарий

Алмазов Валерий, Андреев Евгений;
Блинов Михаил, Блохин Сергей, Блохинцев Д.И., Борзенко Жора, Булгаков Василий;
Володько Антон;
Головуов Герман, Гуторов М.М.;
Докудовский Гена;
Ефимов Гарий, Ефимова Алла;
Жуков Анатолий;
Загер Борис;
Кадыкова Светлана, Клинтух Николай, Корнетов Владимир, Кульман А., Кухтина Инна;
Линев А.Ф., Любимцев Аркадий;
Мартынов Алексей, Морозов Николай;
Невская Неля, Невский Александр;
Онищенко Леонид;
Петрухин Валентин, Погодаев Геннадий, Позднев Владик, Позднева Татьяна, Понтекорво Джиль, Попов Владимир, Прокофьев Слава;
Робей Валентин;
Сергиенко В.Н., Синицына Людмила, Скворцов П.Ф., Скобелев Николай, Скрыль Игорь, Снятков Владимир, Солистро Вадим, Солянкин Александр;
Тропин Василий, Туманов Юрий;
Флеров Г.Н.;
Челноков Лев;
Шкунденков Владимир;
Юденков Анатолий, Юдин Аркадий;

_Содержание_  _Выход_

C. Краткие сведения об авторе

Злобин Александр Дмитриевич родился 4 февраля 1937 года в с.Глухово, Дивеевского района, Нижегородской области. Учился в Арзамасе в техникуме механизации и электрификации сельского хозяйства, затем в Москве - в МИМЭСХе и МЭИ. Живет и работает в г.Дубне, Московской области.

_Содержание_  _Выход_