|
Павел Романович Чёрный отмечал день рождения.
Этот день Павел никогда не любил - его угораздило родиться в два часа ночи двадцать второго декабря.
День и так был самым коротким в году, а близость всеобще празднуемого Нового года дополнительно портила настроение с самого детства.
Детство давно закончилось: сегодняшний день рождения значился по счёту тридцать вторым.
И отмечал его Павел в скверном настроении и полном одиночестве. Дома.
Одиночеством Павел был обязан неудачному браку - ответственность за брак он взял на себя, подписал заявление о разводе, собрал собственные вещи и ушёл.
А домом - удачному стечению обстоятельств: студия продавалась относительно недорого и как нельзя кстати.
В новой квартире традиционно полагалось делать ремонт, и Павел его сделал: накупил эмали и выкрасил все поверхности, поддававшиеся покраске, в белый цвет.
Вопросом, почему именно так, Павел не задавался: если прочих смертных в сложных случаях вывозила кривая, то Павла - вдохновение. Вот так на него в этот раз снизошло.
Красить паркет он, правда, посчитал кощунством и для жилой части студии купил большой мохнатый белый же прямоугольник, в магазине почему-то именовавшийся ковром.
Ковёр пока что служил по совместительству ещё кроватью, креслом и стулом - на мебель не хватило ни времени, ни денег.
Поэтому Павел Романович Чёрный сидел на ковре за деревянным столиком для ноутбука, отмечал тридцать второй день рождения собственноручно зажаренным сомом под "Шардоне" и, рассматривая сквозь бокал огонёк свечи, уже слегка хмельно подсчитывал, хватит ли ему на шампанское к Новому году: ремонт был трудом затратным; а работа, приносящая доход, закончилась ещё в сентябре. Вместе с вдохновением: идея отделки квартиры оказалась последним его всплеском.
Затем оно ушло, оставив Павла маяться непреходящей глухой тоской и неуклонно нараставшим раздражением, в отсутствие хоть какого-нибудь занятия, привычных средств к существованию, приемлемого способа их раздобыть и, главное - творческого куража.
Без денег Павел жить умел, без вдохновения - нет.
Блики свечей вдруг разбавились внешним светом: в широченном - во всю стену - оконном переплёте показалась приподнявшая чадру облаков зимняя Луна.
Павел поставил на пол опустевший бокал и посмотрел на ночное светило.
Луна была полной. Холодной. Бледной.
Банальной. До отвращения.
Павел испытал почти непреодолимое желание выйти в окно и врезать Луне в челюсть.
Оторвал взгляд от неба и перевёл на бутылку.
Бутылка была пуста.
С одной стороны - что такое бутылка вина. С другой - вся бутылка на него одного. Возвращаясь к предыдущей стороне - но под сома же.
Нет. Всё-таки, он - пьян, и если не хочет в самом деле пойти выяснять отношения через окно, нужно ложиться спать.
И без шампанского можно обойтись - даже на Новый год. А вот ролеты надо завтра купить и повесить.
*
Человек просыпался.
Ему не особенно хотелось просыпаться. Но спать тоже не хотелось. И он проснулся.
Открыл глаза.
Взгляд упёрся в белый потолок.
Человек повернул голову направо - справа была ровная белая стена.
И слева тоже оказалась ровная белая стена всплошную.
И пол выглядел буквальным отражением потолка.
Человек сел и осмотрелся.
Он был наг и сидел на полу довольно большого, равномерно освещённого - при полном отсутствии хотя бы одного явного источника света - белого куба.
- Хм. И где это я?
Вопрос остался без ответа, зато появился следующий:
- А кто - я?
Вопрос повис рядом с предыдущим.
- Хм.
Положение ... забавляло.
Человек встал и осмотрел себя, насколько смог.
Пришёл к выводу, что он - человек, взрослый, молодой и мужчина; отметил, что последний вывод доставил лёгкое удовольствие.
А больше о себе он ничего не помнил.
Именно "не помнил", а не "не знал" - потому что множество других сведений вспоминалось. Он имел представления о пространстве, форме, времени, температуре, цвете, звуке, разнообразии живых существ, их физиологии и ещё множестве всяких тем.
Кроме себя самого.
Он ещё раз осмотрелся.
Белый цвет, чистый лист...
Ладно. Поглядим.
Человек подошёл к стене и прошёлся от неё к противоположной. Потолкал поочерёдно обе - стены оказались безусловным препятствием, но ни твёрдым, ни мягким, ни жёстким, ни упругим, ни холодным, ни тёплым, вообще - никаким. Они были.
Человек, любопытства ради, опёрся о третью стену ступнёй - ногу вниз почему-то не тянуло. Он попытался подпрыгнуть и пнуть эту стену пяткой - и неожиданно встал. На стену. Или не на стену - низ отчётливо ощущался под ступнями, а не в той стороне, куда теперь была обращена его спина.
Человек прошёлся до конца стены. Перешёл на потолок. Спустился по четвёртой стене на пол. И низ всякий раз определялся одинаково. Под ногами.
Занятно.
И ничего не понятно.
Шесть ровных белых поверхностей с ним внутри.
Ничего больше. Ни единой щели.
То есть выхода из этого помещения, очевидно, нет.
Хотя вход, очевидно, был - как-то же он сюда попал.
Хм.
И что обычно он делает, когда попадает в безвыходное положение?
А неизвестно.
Пока.
Память молчит, но можно спросить тело. Потому что у него есть тело, и оно живо: дышит и сердце бьётся.
Тело, эй, тело. А ну, вспоминай: что ты делаешь, когда непонятно, что делать?
Дальше он не думал. Не сомневался. Не решал. Просто делал то, что хотелось.
Тело вышло к центру той поверхности, которая в данную минуту была полом.
В очередной раз осмотрелось.
Выбрало из одинаковых четырёх углов один, неизвестно чем, но приглянувшийся. Удобно устроилось на стыке трёх плоскостей. И уставилось на белую стену.
Стена удивительно напоминала экран.
Свет вокруг начал медленно гаснуть - человек забеспокоился: темнота означала опасность. Свет немедленно вернулся.
Хм.
Со второй попытки свет всё же почти погас, оставив ярким только белый прямоугольник напротив.
На экране замелькали фигуры, загудели синие и красные мечи. Причём показывали не фильм целиком, а какие-то очень избранные и ничем не связанные сцены.
Человек смотрел на экран со смесью недоумения и насмешки и, наконец, рассмеялся:
- Ну что за детский сад.
"Если бы ты знал могущество тёмной стороны", - произнесли на экране.
- Чепуха. Нет у силы никакой тёмной стороны. И светлой нет. Есть сила. И то, как её применяют.
"Всякому городу нрав и права;
Всяка имеет свой ум голова;
Всякому сердцу своя есть любовь,
Всякому горлу свой есть вкус каков."1
Ещё Сковорода2 сказал. Мыслитель, между прочим.
Солнцем залиты, сияют вершины -
тёмны в озёрах пещерных глубины.
Розе рассвета один будет рад,
дорог другому в цвет мака - закат.
Белые крылья для света и дня,
чёрные с ночью и тьмой говорят,
что кому ближе - решит всякий сам:
равно взирают на всех небеса,
- дальше медленно всплывало в уме. Хм. Это не Сковорода, конечно. Но хотя по форме - издевательство, по сути - верно.
Пока он вылавливал в памяти строки неизвестного автора, экран на стене напротив залило водой, в ней тёмным высоким облаком заскользил одинокий пловец.
Человек в углу поморщился:
- Да сожрёт она её, сожрёт. Голодная.
Да и кто может тягаться с акулой в её стихии. Там она - абсолютная сила.
Синее море на экране сменилось зелёным: по дну шагали бравые коммандос, сверху шуршало нечто невидимое и убийственное.
- А вот не помню, чего ему от них надо было. Не нравились они ему.
Молниеносный хищник - вообще, инопланетянин. Иначе видит, слышит, воспринимает. Превосходит людей буквально во всём.
На экран вернулись мечи - правда, на этот раз стальные - вперемешку с молниями: "Остаться должен только один!"
На этом киносеанс завершился.
Но человек сидел и молча смотрел на белую стену.
Остаться должен один.
Как крыса.
Так делают - ловят кучу крыс и бросают в железную бочку. Подыхать с голоду. В конце концов, челюсти побеждают - остаётся одна. Сильнейшая. Каннибал. Дальше её выпускают - уничтожать остальных крыс в округе.
Вот тебе и сила - во всей её тёмной стороне.
"We've come to be the rulers of you all"3 , - вдруг выдала память.
Тьфу.
Его тоже поймали.
Сунули в эту коробку.
Из мрака жизни - в свет небытия,
из солнечного света - в мрак могилы:
в душе - потёмки, разум обессилел
искать свой жизни смысл и в пепле тлена
нашёл в конце концов укрытие навек.
Хм.
А впечатляет.
Нет.
Впечатляет, да, но как-то рано ему ещё. В саван, белый.
Пока что ему тепло, светло и мухи не кусают.
Нет, правда. Он жив. Ему ни холодно, ни жарко; он одинаково легко перемещается по всем поверхностям в любых направлениях и не испытывает ни усталости, ни голода, ни жажды. Совершенно свободно и с удовольствием дышит, хотя ни малейшего движения воздуха не ощущается - то есть воздух не уходит и не поступает, и, значит, кислород в этой герметичной коробке должен был давно закончиться.
Лабиринт головоломок, яркий мрак и тёмный свет.
Именно. И он - мышь подопытная. Сейчас эти rulers4 стену поднимут и выгонят - to fight for survival5 .
А когда найдёшь ответ -
дверь заветную откроешь -
снова в сумраке утонешь. Ведь конца у знанья нет.
Дверь сначала найти надо.
Ладно. Поглядим.
Человек вытянул руку, поводил вдоль пола, потом стены. И усмехнулся.
Ни на полу, ни на стене не было тени. Ни намёка. Ни единого. Этот свет, который он видит, но которому неоткуда взяться, не даёт тени.
А это значит, что белая коробка, скорее всего - не настоящая. Её, скорее всего, вообще - нет. Это иллюзия.
И кино показывали не ему. Вернее, ему, но он сам. Он у себя спросил - и себе ответил.
Да, тёмной стороны у силы нет. И светлой - нет, да. Но это не мешает быть самой силе, как таковой.
"My power is in my own hand"6 , - снова сообщила память.
Чепуха. Мягкий слабый человек победил совершенные орудия убийства, потому что думал.
И тогда охотник стал добычей. Разумная мышь - сила!
С иллюзией можно бороться либо другой иллюзией, либо реальностью.
Он сюда как попал? Проснулся. Значит, теперь нужно проснуться обратно. В реальность. Вернуться домой.
Человек лёг на пол, закрыл глаза и расслабился. И задышал ровно - и глубоко. Почти задремал.
И вдруг почувствовал запах кофе.
Зёрна кофе. Поджарившиеся как раз до той степени, что их нужно немедленно ссыпать со сковороды. Мм-ммм...
Так быть или не быть - в кофейной гуще захлебнуться,
во тьме прозреть, на воздухе чистейшем задохнуться...,
багровый меч - что факел средь теней;
чем слово - лабиринтом, нитью стало?
молчание - бикфордов шнур к запалу;
отныне выход там, где след прошёл
Он вдруг отчётливо увидел белых близнецов перед кальяном.
и сизой дымкой стелется, как шёлк...
*
Телефон где-то позади орал благим матом, жужжал и, кажется, даже прыгал по паркету.
Павел, не открывая глаз, нашарил трезвонивший аппарат, встряхнул и поднёс к уху:
- Слушаю.
- Чёрный! Где тебя черти носят? Я вторые сутки дозвониться не могу!
Ещё не до конца проснувшийся Павел сосредоточился на голосе и, наконец, сообразил: звонил старый приятель, коллега, партнёр, кореш и тому подобное, именем, по иронии судьбы, Ваня Беленький.
- Какие сутки? Ты о чём?
- Ты что, пьяный с утра?
- Трезв, как стёклышко. Я сплю, между прочим.
- В двенадцатом часу? Чёрный, ты в своём уме? Где ты вчера был?
- А ты что - прокурор? - Павел отнял телефон от уха и посмотрел на экран. Телефон сообщал, что у него - двадцать четвёртое декабря. Павел точно помнил, что у него вчера было - двадцать второе.
- Вань, не шуми. Ну, завис. Всё, уже на месте. Что надо?
- Ты. Бери такси, ноги в руки и дуй на студию. Вторую неделю отбор идёт.
- Если он идёт вторую неделю, почему я об этом узнаю сейчас?
- Был бы на месте вчера - узнал бы вчера. До вчера всё было закрыто.
- Что за чепуха?
- Чёрный, молчи и слушай. До вчера пробовали "своих". Не напробовали. Поэтому со вчера смотрят всех. Давай, я жду.
Павел снова посмотрел на экран телефона. С двадцать четвёртым декабря. И пожал плечами.
Съездить надо, Ваня прав, но для этого нужно проснуться.
Павел приготовил турку; смолол кофе, на всякий случай - две порции; вдохнул привычный утренний аромат ... и вспомнил, куда девалось двадцать третье декабря.
Невелика его вина:
он жизни терпкого вина
напился пьян, полез в бутылку...
А осуждён - не видеть дна.
Кстати, стихи, даже плохие, в его голову не приходили давно. Относительно. Ну, где-то так, с начала ремонта.
Павел осмотрелся.
Не коробка. Но белый цвет, в одном из вариантов, символизирует отсутствие материальной реальности.
Вот она и развоплотилась. Хм. Теперь, стараниями Вани, назад воплощается.
Ладно. Поглядим.
Такси Павел пользовался в случаях исключительно неотложных; в остальных его везде, куда не могло доставить метро, доставлял старый добрый электросамокат. И сейчас не подвёл, благо снег в последний раз падал где-то в середине ноября, а дед Мороз по гостям будет ходить, похоже, с собственным холодильником.
Ваня на студии встретил, провёл, поставил перед нужной дверью - толпы желающих попасть за неё почему-то не наблюдалось - и сказал:
- Иди.
- А ты был?
- Был. Не мой типаж, - и Ваня открыл двери.
В комнатке, повторяя линии стен, стояли два стола и два занятых стула. Ничего больше.
Участвовать в сцене допроса Павел не собирался, поэтому вытащил из рюкзака всученную по дороге ушлым рекламщиком газету, постелил на пол и уселся, подобрав одну ногу и обхватив за колено другую. Странный кастинг какой-то - ни анкеты, ни текста, ни камеры.
- Говорят, у вас работа есть.
- Говорят, что кур доят, - отозвался субъект, сидевший под окном сбоку.
- Зависит от того, кто зовётся курой.
По лицу человека, смотревшего на Павла прямо, мелькнула тень:
- Вы знаете, что снимаем?
- Нет.
- А что вы в таком случае собирались делать?
- Я актёр.
Человек напротив ухмыльнулся.
- Жанр - мистика. О человеке, который вынужден однозначно выбирать между светом и тьмой.
Павел припомнил вчерашний день и хмыкнул:
- А белая комната там будет?
- Белая комната? - человек напротив очевидно заинтересовался. - Возможно... А расскажите мне что-нибудь от лица этого человека.
Какой замечательный день вчера был...
Павел перевёл взгляд за окно - небо там изображала плотная серая пелена.
Ладно. Поглядим.
В моём сердце - полынь. Мои мысли - как дым.
И взгляд ангела стал безнадежно седым.
Он снова вспомнил так кстати подвернувшихся вчера близнецов.
Только демон мой трезв, несмотря на кальян.
Ох, МакЛеод, МакЛеод...
Зато я - бесконечно от времени пьян.
- "Осмыслил я: всё - ложно, но по законам - непреложно"7, - подал реплику субъект сбоку.
Но Павла уже понесло:
- Не истина в законе. Но закон стал истиной, словами изречён, что извратили мысль, навеянную чувством, растаявшим, как лёд. Искусство казаться - больше, чем искусство быть, и нечто - остаётся вечно жить, хотя ничто не может быть безмерно. Не "да", но "может быть" - наверно.
Сидевшие за столами переглянулись:
- Оставьте номер телефона. Мы сообщим вам результат.
Павел встал. Поклонился, не скрывая насмешки. Забрал газету, положил на стол визитку. И вышел.
Ваня, понятно, куда-то убежал, но, в принципе, делать на студии больше нечего.
Дома, правда, тоже.
Для счастья нужно так немного...
Вот солнце золотит восток.
Легка с попутчиком дорога.
Павел почти доехал домой, когда телефон снова завопил - на этот раз из сумки.
- Слушаю.
- Павел Романович? Доброго дня. Вас беспокоит Сберегательный банк. У вас завтра срок депозита истекает. Мы хотели бы знать, как вы намерены распорядиться вкладом.
Депозит? Какой ещё депозит... Но даже если и есть, тащить сию минуту деньги в дом нет смысла.
- Я не могу сказать сейчас, буду ли я открывать новый, но забирать деньги не буду точно.
- Очень хорошо, именно это мы и хотели уточнить. Благодарю за уделённое время. Всего хорошего.
Странные вещи в последнее время происходят. То день пропал. То деньги появились. А они точно - появились?
Но распознав на экране ноутбука страницу "Клиент-банк" память немедленно выдала ключи от входа. Депозит был. Оформленный год назад, когда о грядущем разводе Павел и не подозревал. А за разводом - забыл. Немаленький. С капитализацией процентов и выплатой в конце срока. Процентов хватит на шампанское, ролеты, коммуналку и месяца три прожить. В конце концов, не возьмут на роль - кассиром в магазин на полставки устроится, подумаешь.
А на сегодняшний ужин у него ещё вчерашний - позавчерашний? - сом есть.
Вечер повторял предыдущий. Вино, правда, закончилось, но можно минералкой заменить. В пузырьках свечи тоже выглядят неплохо.
Телефон за спиной взорвался разбитым и осыпавшемся стеклом.
Павел вздрогнул; хотя нарочно в средствах связи настраивал звуки так, чтобы их сложно было пропустить. Viber требовал адрес электронной почты и явиться завтра к одиннадцати с заполненной анкетой и выученным тем, что по почте придёт.
Хм. Уже что-то.
Вставать к выключателю было лень, поэтому присланное Павел читал при свечах. Мизансцена показалась удачной. В целом текст забавлял - герой был невозможно пафосным и относился к своим чёрно-белым метаниям всерьёз. Но место для интерпретации оставалось. Если ещё и импровизировать дадут - можно будет сыграть совсем интересно.
Свечи слегка поблекли - в оконном переплёте показалась холодная зимняя Луна. Луной кто-то слегка подзакусил. Но белая комната приняла внешний свет - и засветилась собственным.
А вот не станет он перекрашивать. Так останется. Что-то в этом есть.
В фильме, кстати, партнёрша должна быть - куда же такому герою, да без женщины. Интересно, кто играет.
Павел усмехнулся: он свою ещё роль не получил, а уже о чужих думает.
Ладно. Поглядим.
Свеча догорит - и пламя прольётся,
а солнечный луч с рассветом вернётся.
Луна, что ни ночь - иная немножко.
|