Комаров Иван : другие произведения.

Восемь и две десятые

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В двух словах: Ирония, сатира прошедших полутора лет вместе с максимализмом и розовыми очками меня наивного. А вот если детально, то сия повесть, давайте называть это так, была написана мной аж не позднее 5-ого Мая 2015 года. На секундочку, "Чая" тогда ещё и не планировалось! Так вот, "Восемь и две десятые" были не чем иным, как повестью. Повестью любовной и, возможно, возвышенной. Проблема, и одновременно счастливое стечение жизненный обстоятельств, состояла в том, что распечатав, я утерял не только интерес к тексту повести, но и сам текст. И вот прошло полтора года. Что изменилось? Ох, да чуть ли не всё. И именно теперь я случайно наткнулся на текст "8,2". Перечитал? Нет, не в моих правилах. Я вспомнил. И вот сейчас я с уверенностью скажу - не ищите здесь предпосылок "Чая", их здесь нет. Здесь вальс сатиры и иронии.
   Восемь и две десятые.
  
  Глава 1.
  
   Мерное и даже мирное покачивание палубы ласкало взгляд и душу. Над парусником пролетали чайки, светило яркое, но не ослепляющее солнце. На носу корабля стояли двое. Он и она.
  - Кэти, - сказал он, взглянув на неё так, как глядят лишь профессиональные актёры мелодрам, - Кэти, но почему?
  - Прости, прости, но мы не можем быть вместе, я тебя не люблю.
  - Прошу, - взял он её за руку, - прошу, не покидай меня! А как же наши мечты о тихом домике в лесу, о детях и внуках? Как же всё то, что было межу нами?
  - Прости, - она отвела глаза, - но это были твои мечты.
  - Неужели ты так бессердечна? Ты ничего ко мне не чувствуешь? Всё это было игрой для тебя?
  - Нет, нет, я очень тебя люблю, но не могу быть с тобой, Карл, потом ты поймёшь, - слеза покатилась по её нежной щеке, - потом ты всё поймёшь, но сейчас просто дай мне уйти.
   Он убрал руку, которую держал на талии девушки и та, словно птица из клетки, вырвалась, взлетела и, будто вспомнив о чём-то остановилась, опустила голову и тихо ушла, оставляя несчастного влюблённого на носу парусника. Парень отвернулся, лишь спина да затылок его были видны. Плечи его поникли, голова опустилась, всем своим видом демонстрировал он боль и тоску. Заиграла трагическая музыка. Ещё с минуту стоял он так, брошенный и одинокий на носу корабля, а потом экран сменился чернотой, по которой плавно, подстать музыке и моменту, потекли снизу вверх титры.
   Женя вздохнула. Грустный был фильм, очень грустный и очень чувственный. В зале зажегся свет, титры уже не текли по экрану, но лишь ползли, атмосфера боли и страдания немного развеивалась, вытесняемая праздностью и будничностью жизни. Что дальше? Дальше она выйдет из кинотеатра и пойдёт по вечерним, быстрый взгляд на часы, нет, уже ночным улицам, города домой, ляжет спать, а завтра её вновь разбудит будильник. И не будет в стрёкоте его ни романтики, ни чувств, ни эмоций. И вновь она соберёт сумку и пойдёт на учёбу, как вчера, позавчера, неделю, месяц или год назад.
   Что будет ждать её там? Грубые парни, думающие лишь о сексе, стервозные подруги, учителя. "Как жаль, - подумала Женя, - что нет в мире романтики, лишь похоть и праздность".
   Выйдя из зала, она направилась к лифтам. В три ночи торговый центр был почти полностью отключён и спал, как могучий кит, отдыхающий от тяжёлого дня. Не было здесь ни продавцов, ни покупателей. Лишь пустые помещения и тишина, тишина, тишина. "Интересно, есть ли здесь эхо", - подумала она и тут же крикнула:
  - Эгегей!
   Эха не было. Дзынькнул звонок лифта, раскрылись двери. Тихая музыка, игравшая обычно днём, сейчас не звучала, и все пять этажей ехала Женя в тишине, боясь даже дышать, ведь призраки, наверняка населявшие этот торговый центр, могли услышать её. Но призраков не было. А страх, пришедший в лифте исчез, как только она покинула его.
   Нижний этаж отличался от верхнего только наличием в самом дальнем углу его охранника. Но даже он тихо спал, будто был частью огромного этого организма.
   Двери послушно раскрылись и Женя оказалась под звёздами. В городе редко видны звёзды, но в эту ночь они не просто были видны. Они сияли, как бриллианты на платье Кэти в самом начале фильма, на танцах. Небо завораживало, манило, казалось, стоит лишь чуть-чуть поднять повыше руки, и ты сможешь коснуться этих небесных драгоценностей.
   Женя встала на мысочки, протянула вверх руки, но небо было всё столь же недосягаемо близко. Так странно и совершенно не грустно. В детстве, когда Женя была ещё маленькой-маленькой, дедушка часто сажа её к себе на плечи и рассказывал ей о звёздах и планетах. Тогда Жене очень сильно хотелось туда, в ночное небо, к весёлым огонькам. Она тянула к ним свои ручки, но даже с дедушкиных плечей невозможно было дотянуться хотя бы до одного из огоньков. Тогда дедушка говорил, что когда Женя вырастет, то обязательно дотянется до них, выберет самую-самую и заберёт себе. Печаль сразу сменялась счастьем и обрадованная девочка принималась выбирать самую-самую, а дедушка улыбался и строго оценивал каждую новую кандидатку.
   Два год назад дедушка умер. Сын его, Женин папа, так и не смог пережить тяжелую утрату. Но, вспоминая отца, девочка никогда не испытывала ни боли, ни грусти. Казалось, что он и не умирал, а лишь вновь задерживается в одной из своих нескончаемых командировок.
   Подул холодный ветерок. Закутавшись поглубже в шарф, девочка пошла в сторону дома. Фонари слабо разгоняли тьму ночи, но яркие звёзды хорошо освещали дорогу. Не было ни машин, ни людей. Лишь она одна шла сейчас по пустой улице, закутанная в шарф и грустные мысли.
   Вдруг слуха её коснулось что-то необычное. Она остановилась и подняла глаза. Шагах в двадцати, в одном из жилых домов была одна из дешёвых, но вкусных забегаловок того типа, где можно и бургер перехватить и супом пообедать. Из неё на ночной тротуар лился свет. Дверь была открыта, а в проходе стоял человек. Вернее, это была фигура. Фигура махала рукой Жене и явно звала. Девушка махнула рукой в ответ и, подняв голову из шарфа, пошла на свет, будто мотылёк.
  
  
  Глава 2.
  
   Внутри было тепло и ярко. Десятки ламп освещали закусочную. Фигура, махавшая ей, уже перестала быть просто фигурой. Человек, стоявший теперь за стойкой продавца, был лет пятидесяти. Лицо его, старое, но ещё не старческое чем-то отличалось от других, виденных ранее. Морщины не портили, но добавляли колорита, а глаза ещё теплились тем последним, умирающим огоньком, что обладает невероятно успокаивающим действием. Нельзя было назвать его старичком или дедушкой, но и просто мужчиной он давно перестал быть. С натяжкой, людей его возраста и внешности можно было называть стариками, но не был он стар так, как стары остальные "старики".
  - Здравствуйте, - улыбнулся он.
  - Здравствуйте, - завороженно повторила девушка.
   Голос его был из тех редких голосов, что обволакивают слушателя, затягивают, завораживают. Такие голоса можно слушать вечно!
  - Уже поздно, - он кивнул на настенные часы, - будете что-нибудь?
  - Я... буду, а можно?
  - Конечно, я же предлагаю, - подтвердил старик.
  - Тогдааа, - протянула она, - я буду картошку! Точно совершенно её. И вон тот аппетитный бургер. И, если уж я села есть в столь поздний час, то я возьму и пирожок, хрен с ней, с фигурой.
  - Отлично, садись, - заулыбался старик, обнажая не очень белые и не совсем ровные, но явно свои зубы, - скоро всё будет готово.
   Женя выбрала столик поближе к стеклянным дверям и вновь погрузилась в грустные мысли о героях фильма, с которыми судьба поступила столь своенравно. Интересно, согласилась бы она заплатить болью за те минуты счастья и эйфории, что испытывали влюблённые. Наверное, да. Ведь в глубине души каждый надеется, что уж с ним-то конец будет другим, что судьба будет к нему благосклоннее, чем к тысячам других таких же самонадеянных влюблённых идиотов и идиоток.
   Из раздумий её вывел запах жаренной во фритюре картошки и тихий, манящий голос старика:
  - А вот и ужин.
   Он поставил на стол синий поднос с картошкой, от одного вида которой у Жени сразу потекли слюни, заказанным бургером, который, как и все бургеры, оказался вовсе не таким ярким, аппетитным и ароматным, как на картинке, но это временно. Девочка была абсолютно уверена, что стоит ей откусить кусочек и остановиться уже не удастся. Бургеры, они такие. Пирожок лежал на самом краю подноса, ничем не отличающийся от своего собрата на картинке, по которой заказывала его Женя.
  - Спасибо, - только и успела произнести она, загребая пальцами тонкие ломтики картошки.
   Старик кивнул понимающе и отошел к стойке. Пока Женя ела, он что-то протирал там, но, как только с картошкой было покончено, он вернулся:
  - Ты не против? - кивнул он на стул напротив.
  - Нет, - пожала она плечами, - садись.
   Это самое "садись" далось ей ох как нелегко, но всем видом своим хотела она продемонстрировать свою взрослость, а потому разговор "на ты" был в её интересах. Старик с лёгкостью понял, что девушка, сидевшая перед ним вовсе даже девочка, но виду не подал, сел и продолжил:
  - Откуда ты идёшь? Слишком уж поздно для вечерних прогулок и слишком рано для утренних. Хоть город у нас и спокойный, но всякое случалось под его фонарями.
  - Всякое, - согласилась Женя, - но я не боюсь. Всего бояться как-то слишком бесперспективно.
  - Ого, - ухмыльнулся старик, - высказывание определённо можно отнести пусть не к самым оригинальным, но к весьма любопытным. Не слышал раньше такой трактовки.
   Женя обиделась. Она шла к себе домой, в гости не напрашивалась. Он её пригласил, накормил, разговорил, а теперь ещё и слова её критикует. Нет, ну не наглость ли?
   Старик, поняв по насупленному виду что что-то не так, но не поняв причину недовольства, извинился, встал, собираясь уходить, до девушка его остановила:
  - Постой, мы же не договорили.
   Старик послушно сел на место, повернулся к девушке и взглянул в её глаза. В них не было ничего.
  - Где ты живёшь? - вдруг спросила она совершенно равнодушным голосом.
  - Être Parisien ne signifie pas d'être né à Paris . Cela signifie - pour y être né de nouveau! Et si vous venez à rire - échouer. Oui , je habite en Russie, mais l'âme que je ai donné à Paris!(1), - разразился он бурной тирадой.
  - Pardonnez-moi. Французский никогда не был мной понимаем. Прости, если обидела, - притупилась она, - переведи мне, что ты сказал.
   Уж очень не хотелось ссориться ей со стариком этим, было в нём что-то такое. Именно такое, именно то.
  - А, - отмахнулся он, - не бери в голову.
  - Как же могу я не брать это в голову, - изумилась она, - ведь я обидела тебя.
  - Вовсе нет, - возразил он, нисколько.
  - Точно? - лукаво улыбнулась она, - а то смотри, второй раз извиняться не стану.
  - Гордячка, - бросил он усмехаясь.
  - Сноб, - вскинула она свой остренький, ещё детский подбородочек.
  - Это как же это я так вдруг снобом оказался? Вот уж кем-кем, а...
   Но Женя его перебила:
  - На французском ты что-то кричал о Париже, а все французы снобы.
  - А ты значит у нас всё отвергаешь, нигилистка? - ухмыльнулся он, подначивая собеседницу. И не прогадал.
  - Какая я тебе нудистка?! - вспыхнула она, - старый извращенец!
   Стрик засмеялся. И смех этот, заливистый и искренний взбесил девушку. Нет, ну это же верх наглости! Оскорбил, а теперь смеётся! Вот тебе и старик. А она-то думала он добрый, позвал в тепло, накормил. Так нет же.
  - Баба Яга ты, в дедовской шкуре, ворона в павлиньих перьях, хам! - вспылила она, - да ты, ты, ты всё ещё ржешь!
  - А по лицу старика уже катились слёзы, давно он так не смеялся.
   Друзья часто рассказывали ему, что нынешняя молодёжь полна глупости и темноты, но он никогда не верил их рассказам. Думал, что это всё бредни старых маразматиков, но нет. Теперь сам он стал старым и выжившим из ума дедом! И мысль эта вызвала новый приступ хохота.
   Девушка уже багровела, когда старик отсмеявшись вытер рукавом слёзы, хихикнул в последний раз, кашлянул и, скрестив пальцы, вновь взглянул в глаза собеседницы. И вновь были они пусты и безмятежны, лишь лицо гневалось, и дрожали губы.
  - Ну прости меня, - накрыл он своей ладонью её маленькие пальчики.
  - Да, конечно, зря я разозлилась, вспылила, - она потупилась, что-то в голосе старика, в его взгляде и прикосновении успокоили её, и она продолжила, вновь взглянув в глаза старику, - а всё же, что ты сказал тогда, на французском?
  Что я казал?- повторил он, - понимаешь, давно, когда мне было как тебе, лет двадцать, я был в Париже. Тогда побывать в Париже, да и вообще за границей, было невероятным везением. Я очень гордился этой поездкой. Знаешь, Франция - невероятное место! Comme ils le disent: Voir Paris et mourir! (2) Это действительно так! Невероятный город, неописуемая страна, восхитительные люди! И тогда я понял. Моя родина - Франция. Вернувшись в Россию я рассказывал друзьям, но понимания, понимания я не находил. Лишь смех и презрение...
   Женя слушала, а в мыслях её рисовался Париж, чудесный и прекрасный, суровая граница СССР и лица друзей, не понимающих страсти к Франции. Он говорил, а она внимала каждому его слову, будто завороженная этой манящей силой его голоса.
   Старик говорил не о природе или волшебстве. Он только рассказывал свою историю. Не было в этом ничего чарующего или завораживающего, но Женя смотрела ему в глаза, ловила ушами каждое слово, а пальцы её сами собой переплетались с пальцами старика, но тот не замечал, погруженный в воспоминания.
   Но вот он замолчал, опустил глаза вниз и только тут обнаружил, что не его ладонь накрывает девичью кисть, но уже её тонкие пальчики сжимают его. И он отдёрнуть руку.
  
  Глава 3.
  
   Лишь ранним утром добралась Женя домой. Всю дорогу голову её занимал лишь этот старик. Тогда, около получаса назад, он выгнал её. Но она не злилась. Эта случайная встреча, этот разговор, этот голос. Пожалуй, они навсегда останутся в её памяти. Но нет. Не только в памяти. Сегодня же днём она вернётся к нему! Вернётся и скажет! Но что? Что она любит его? Неет, это смешно! Ей всего пятнадцать. Всего? Или уже? Кто ставит эти рамки возрастов, что преграждают путь сердцам! Да, пусть ей пятнадцать, но ей не только пятнадцать, ей уже пятнадцать! Но это потом, а сейчас нужно вернуться домой, заболтать маму, которая точно будет ругаться из-за столь позднего, что уже раннего прихода, а потом спать, спать, спать!
   Вот и родной дом. Ещё не старый, хороший семнадцати этажный дом был родным для Жени. Воон в том парке слева она первый раз пошла, на той алее она училась кататься на роликах и велосипеде. Ещё несколько шагов, и девушка уже в подъезде. Здесь её впервые поцеловал парень. Она уже не помнила тот поцелуй, но хорошо помнила ту встречу, того парня. Принцем он не был, особой красотой не отличался, но как-то он её раскрутил на отношения. Какой же глупой она была тогда. Отношения эти не продлились дольше трёх месяцев, но уже на втором они поцеловались впервые. Потом они часто целовались, но делали это украдкой, стесняясь других.
   Женя пресекла подъезд, нажала на кнопку вызова лифта. Двери послушно раскрылись, пропуская девушку в глубины лифта, а затем вновь соединились, и кабина начала подниматься. С лифтом отношения не были столь интимными, сколь были они с подъездом или парком. Лифт лишь доставлял её вверх-вниз и вниз-вверх все её пятнадцать лет жизни.
   И вот квартира. Тихо скрипнула дверь, звякнула щеколда, на которую заперла её молодая хозяйка. Теперь скинуть куртку, разуться. Сделав пару шагов, она заглянула в мамину комнату. Тихо играл телевизор, мама, утомлённая ожиданием дочери, мирно спала с пультом в руке. Выключать телевизор Женя не стала, закрыла дверь и тихо прошла на кухню. Есть не хотелось, ужин у старика ещё питал её силами, но не пила она очень давно. Тогда, удивлённая его предложением, заставшим её врасплох, она даже не думала о воде. Взяла первое, что пришло в голову.
   Нащупав рукой выключатель, она включила свет. Маленькая настольная лампочка уютным светом разгоняла темноту кухни. За закрытыми шторами первые лучи солнца уже освещали город. Девушка глотнула воды из бутылки и открыла окно. Свежий, утренне-ночной воздух наполнял грудь, отрывал от земли, превращал тело её из тяжелого и утомлённого в лёгкое, окрылённое!
  Кто сказал ей, что закаты красивее рассветов? Чушь! Какая дикая и невозможная чепуха! Нет ничего легче и прекраснее рассветов. Жене хотелось воспарить, оторвавшись от кафельного пола кухни, взломав плоть, расправить крылья, скрывающиеся в плену её бренного тело, и лететь, лететь, лететь! Но спать хотелось больше. Она закрыла окно.
   Выключив лампу, она наконец дошла до своей комнаты и, уже не боясь разбудить мать, плюхнулась на кровать. Потом, вздохнув, встала и разделась. Вряд ли мама обрадуется, обнаружив её после ночной прогулки спящей в уличной одежде. Когда с одеждой было покончено, Женя вновь растянулась в мягкой постельке. Сон навалится мгновенно.
  
   Всё утро она честно и беспробудно спала. Лишь когда стрелки часов приблизились к двенадцати, она, потянувшись, встала с кровати. Мамы дома не было. На кухонном столе стояла тарелка с уже остывшей манной кашей, апельсиновый сок, открытый пакет с которым стоял тут же. На холодильнике, удерживаемая рыбкой-магнитиком висела записка. В ней мама своим ровным почерком наставляла: "Будь дома, когда я вернусь, закрой кровать и приготовь обед. Буду не поздно." Это последнее "буду не поздно" было отличительной чертой мамы. Она всегда так говорила, даже если знала, что задержится на работе до полуночи. А маленькая Женя всегда ждала её. Она накрывалась с головой одеялом и долго, поджав под себя ноги, смотрела ночами телевизор. А потом приходила мама. И если ей удавалось застать девочку ещё полусонной, то она грела молоко, и они вместе смотрели мультики, записанные на диски.
   Эх, как давно это было. Жаль, что годы эти уже не вернуть, но редко уже, как ей казалось, взрослая Женя вспоминала это. Сейчас всё больше её занимали косметика и парни нежели уют и воспоминания из детства.
  Но косметикой мама пользоваться не давала, парни же очень охотно знакомились с ней. А в парнях, которым нравилась она, было столь много разнообразных минусов, что быть он могли лишь друзьями. Но в старике том что-то было. Нет, но почему он прогнал её? Размышления её прервал шум проворачиваемого в замочной скважине ключа. Мама вернулась домой.
  
  
  Глава 4.
  
   Разговор с мамой девушке оптимизма не добавил. Да и кого может порадовать разговор, начавшийся фразой собеседника: "Так, молодая леди, идите сюда!" Раздраженная, она весь день просидела дома. Сидеть дома, запертой в комнате, было не то чтобы не интересно, интернет скрашивал жизнь, но скучно.
   Друзья, надоевшие ей ещё давно, скуки не разгоняли, но скорее нагоняли тоску. Музыка приелась и душу не грела. Что было делать? Оставался побег, но с десятого этажа не очень убежишь, учитывая, что дверь всего одна. Вобщем, день прополз медленно и лениво. Наверное, нет в мире человека, который не ненавидел бы такие дни. Но он кончился.
   Ранним пятничным утром Женя вновь оказалась на свободе. Солнце радовало своим теплом и светом. Воздух был свеж, но не так прекрасен, как вчера на рассвете. Легкой походкой девушка направилась, как считала её мама, к подруге, но вовсе не туда несли её ноги. Чуть ли не летела она по дороге в сторону кинотеатра, туда, где находилась та самая закусочная. Нет, она не хотела есть, но она хотела взглянуть на старого знакомого!
   Прохожих было не много, всё же ещё утро. Вечером на улицах этих будет не протолкнуться. В последний рабочий день недели работа у большинства кончится раньше обычного и они, поддавшись жгучему желанию сбежать из офисов и кабинетов, потекут по этим улицам. Но сейчас людей ещё мало.
   И вот перед ней та самая закусочная. Несколько человек сидят в ней за столиками, а за прилавком, как и тогда стоит он. Лицо его, уже не просто занятное, но красивое чем-то обеспокоено. Женя вздохнула. Сейчас он увидит её, но что она ему скажет? Что просит прощения? Что хочет просто поесть? Да, пожалуй, так будет правильно. Девушка взялась за ручку двери и потянула её на себя. Из помещения пахнуло запахом еды, и сразу захотелось есть.
  - Аааа, моя молодая знакомая, проходи-походи, - как ни в чём не бывало произнёс он, поднимая взгляд на вошедшую девушку.
   Жене сразу стало легко и комфортно. Он простил её.
  - Привет, - махнула она рукой,- как ты?
  - Я? - деланно удивился он, - лучше всех! А ты?
  - Я тоже, с мамой вчера поругалась, - опустила она глаза, впрочем, лишь на секунду, - но уже всё хорошо. Можно мне картошку?
  - Конечно-конечно, - заулыбался он, но...
  - Но? - неподдельно заинтересовалась она.
  - Но ты должна мне ещё за прошлый ужин.
   "Вот сволочь" - подумала про себя девушка, но виду не подала и кивнула:
  - Сколько?
   Расплатившись за еду, она прошла к столику, за которым сидела вчера и принялась за картошку. Старик никакого внимания на неё не обращал, но и не старался избегать её взглядом. Просто работал. Но не за тем пришла сюда Женя. Не интересовала её картошка эта. Хоть и была на вкусной, но не чем не отличалась от любой другой картошки сети этих закусочных. Ей нужен был подходящий момент. И момент этот настал.
   Какой-то щупленький мужчина, забирая поднос со стойки, споткнулся и уронил его. Тонкие ломтики жаренной картошки разлетелись в разные стороны будто осенние листья, смачно плюхнулся на пол бургер! Женя встала. Легкой, танцующей походкой, прошла она от своего столика к мужчине и взяла его за руку:
  - Не волнуйтесь, сейчас мы всё приберём.
   Тут подоспел и старик. Втроём под слегка заинтересованные взгляды посетителей убрали они рассыпанные ломтики. Девушка угадала момент правильно. Спина у старика была больной и наклоняться ему было тяжело. Один он бы и за час не справился.
  - Спасибо, - благодарно кивнул он, когда с уборкой было покончено, а неуклюжий мужчина, получив новую порцию, сел за один из столиков.
  - Это было не трудно, - улыбнулась она, - с моей-то энергией.
   Лёгкий флирт никогда не бывает лишним. Главное, чтобы не счёл он эту легкомысленную фразу оскорблением. Но он не счёл.
  - Помнится, мы так и не познакомились, - протянул он руку, - Андрей.
  - Евгения, - заискивающе подмигнула она, - для Вас, Андре, просто Евгения.
  - Андреее... - протянул он, - а что, звучит. И как-то по-французски.
  - Ну ещё бы, - девушка во всю улыбалась, - тебе ведь нравится Франция.
  - Франция... - вновь протянул он, слегка опуская веки, - эх, знала бы ты, как красива она...
  - А я значит не красива?
  - Ты? - старик задумался.
   Да, знакомая его выглядело более чем красиво. Но сколько ей лет? Выглядит на двадцать - двадцать один, не более. А ему? Ему уже шестьдесят. Он ей не в отцы, в деды годиться! А она... Тут он взглянул на девушку. Она смотрела на него, хлопала своими длинными ресницами и явно была недовольна долгим молчанием старика. Он вздохнул, будь что будет.
  - Ты красива, но это не значит, что... - он вновь задумался.
  - Что ты меня хочешь?
   Старик покраснел. Девушка сказала это столь буднично, будто время спросила или попросила воды. Невероятно! Но почему стыдно ему, а не ей? Он взял её за руку и кивнул:
  - Да, я намного старше тебя, ты хорошая, но ничего не получится, понимаешь, у нас слишком большая разница в возрасте, ты молодая девушка, а я... эх, я старик.
  - Не говори так! Да, ты не молод, но ты не старик, ты мужчина! - она лукавила, - И это очень сексуально.
   Она попыталась поцеловать его, приподнявшись на мысочках, но старик вовремя подставил щёку, и поцелуй, призванный закончить беседу только всё усложнил. В дверях появился новый посетитель
  
  
  Глава 5.
  
   Посетитель был сух и строг. Весь вид его говорит о порядке, строгости, рационализме. И сам он был частью некого, построенного им же, механизма. Начищенные туфли, строгие серые брюки и черный, как вороной конь, бушлат, добавлявший не только стиля, но и жизни в сухую его фигуру. Лицо отличалось от одежды лишь носом, который, будто ложка мёда в бочке дёгтя, был каким-то живым, округлым.
   Мужчина прошел к стойке. Придирчиво осмотрел стойку и лишь тогда вынул из карманов и опустил на неё свои руки. На запястье блеснули не очень дорогие, но, как показалось Жене, очень строгие часы.
  - Механика, - сказал мужчина, проследив взгляд девушки. А потом обратился уже к деду. - Иван Сергеевич, добрый вечер. Сделайте мне кофе.
   Сказано это было таким тоном, будто обращался он не к живому человеку, но беседовал сам с собой. Старик спешно шагнул к кофемашине.
   А Женя стояла просто таки ошарашенная услышанным. Иван Сергеевич? Но он же сказал, что он Андей. Он соврал. А о чём ещё врал он ей? Он не любит Францию? Он... но что вообще он говорил? Девушка не могла вспомнить ничего, он же ничего не рассказывал! Злость хлынула по её крови.
  - Ты, ты мне врал, - ткнула она пальцем в спину старика.
  - Нет, - буркнул он через плечо так, чтобы посетитель не услышал, - потом.
   Но заведённую девушку остановить двумя брошенными через плечо словами было уже нельзя. Хотя, конечно можно, но не словами "нет" и "потом" точно совершенно не этими словами. И не брошенными через плечо, но прошептанные на ухо нежно и успокаивающе.
   Андрей или же Иван Сергеевич наконец поставил мужчине чашку кофе. Тот отхлебнул и, взглянув в ненавидяще-обескураженные глаза Жени сказал:
  - Милая барышня, выдохните уже, голова будет кружиться.
   Девушка, действительно набравшая в грудь воздуха для уничежающей тирады, с шумом выдохула, поперхнувшись этими словами. Старик, потупившись, смотрел в пол.
  - Да вы хоть знаете, - начала Женя, - вы хоть знаете, знаете, что сделал он? Он же врал! Врал, и кому? Мне! Понимаете, я же...
  - Понимаю, - прервал он её, - но все мы лжем ради наших любимых, подумайте об этом, кстати, сколько, вы говорите, вам лет? - он улыбнулся. - Но в ваши дела я лезть не смею. Иван Сергеевич, спасибо за кофе, а за арендой я приду на следующей неделе, скажите спасибо этой очаровательной даме.
   Он поклонился и вышел через стеклянные двери. Порыв ветра колыхнул полы его бушлата, открывая взглядам остававшихся в закусочной ярко-алый ремень.
  - Кто это был? - спросила слегка выбитая из колеи Женя.
  - Арендодатель, - столь же офигевшим голосом ответил старик. Никогда не давали ему отсрочек, - а действительно. Сколько тебе?
  - А как тебя зовут?
  - Иван Сергеевич, - вздохнул тот, - но это же банально. И ты не ответила.
  - Вовсе нет, - замотала головой девушка, - нисколько не банально. А сколько дашь?
  - Нууу... - задумался он, - я слаб в определении возраста, не хотелось бы тебя обидеть.
  - Ты не обидишь.
  - Обижу.
  - Нет.
  - А вдруг?
  - Эх, ты непрошибаем, - улыбнулась она, - девятнадцать.
  - Нуу, я так я и думал, - улыбнулся он.
   Конечно, выглядела Женя на все двадцать, но не была уверена, вдруг опытный взгляд разглядит в ней её истинный возраст. Вот арендатор сразу всё понял.
  - А можно я буду называть тебя Ваней? - заискивающе взглянула она.
   Старик помялся, как показалось девушке, чисто для приличия и согласился:
  - Можно.
  
  
  Эпилог.
  
   За окном шёл дождь. Мелкие капли его барабанили в стеклянное окно квартиры Ивана Сергеевича. Он потянулся и встал. Постель его теперь была пуста и холодна. Ещё ночью была она горяча от жара двух разгорячённых любовью тел. Но где теперь она, эта загадочная девочка. Старик прошел в комнату, переоборудованную в кабинет-библиотеку. Сел за стол, взял в слегка дрожащие пальцы ручку:
  
  Девушки, но не женщины. Грустное.
  
  Где грань между милым и другом?
  Кого мы так, а кто нам дорог?
  Кого подвергнем смертным мукам,
  Кому в постель откинем полог?
  
  Кому доверимся со страстью,
  И кто нам будет греть постель?
  Кто овладеет этой властью
  Над жгучей слабостью твоей?
  
  Кому ты дашь себя навеки?
  И с кем ты будешь горяча?
  И кто закроет тебе веки,
  Когда тебя умрёт искра?
  
   Рука его замерла на бумаге, превратив аккуратную точку знака вопроса в пятнышко чернил. В дверь позвонили. Он вздохнул.
  
  (1)Быть парижанином не означает родиться в Париже. Это означает - родиться там заново! (А. Гитри. Французский актёр, писатель, режиссёр и продюссер.) А если вы пришли посмеяться - проваливайте. Да, я живу в России, но душой я отдан Парижу! (франц.)
   (2)Увидеть Париж и умереть (франц.)
  
  
  5 мая 2015 г., 19:44
  Ваш автор :)
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"