Аннотация: Грелочная "погремушка". Упражнение в стилистике. Нехай здесь висит ;)
Голос
--
По свиным внутренностям, значит.
Распластанная свинья валялась на земляном полу. Кровь впиталась в землю, но мухи уже начали кружиться. Герарда подташнивало.
--
А почему по свиным?
--
Ты совсем дурак, рифмоплет, или прикидываешься? Мор-то у нас на свиней! По чему ж еще гадать?
Рыжий Патрик, не слишком гостеприимный хозяин Герарда, на убитую свинью смотрел равнодушно. Сам резал свиней не раз. Патрик и его гость затесались в толпу, окружившую свиную тушу. В глубине сарая, у туши стояли деревенский староста, крепкий мужик лет сорока в белой подпояске и новеньких кожаных сапогах, и Ведун. Лица Ведуна Герард рассмотреть не мог из-за длинных, спутанных волос кудесника, прядями падающих на лоб и просторный тряпичный балахон. А вокруг теснилась почти вся деревня. И братья Патрика: старший с женой и дочкой, второй тоже с молодой женой. Герард пел на их свадьбе, и в песнях сравнивал невесту с полной луной и розой из королевского сада, хотя больше всего она напоминала рыжую вязанку соломы. Была здесь даже деревнская кликуша, черноволосая замарашка в грязном балахоне под стать Ведунову. Та жалась у двери, видно, боялась крови. Однако, не уходила. Только нареченная Патрика не пришла, хоть рыжий жених и тянул ее к сараю .
В происходящем Патрика прежде всего интересовал результат: у него самого в хозяйстве пали три свиньи. Герарду был интересен процесс. Часто ли доводится увидеть того, о ком поешь баллады на городских площадях, а недоверчивые горожане только плечами пожимают и скупятся кинуть лишний медяк. В городах в Ведунов не верят. В деревнях не то. В деревнях народ ближе к природе, размышлял Герард. А что, есть в этом своя логика. Падеж свиней - зовут Ведуна и гадают на свиных внутренносях. Был бы мор на людей, гадали бы, наверное, на человеческих.
Кем бы не был Ведун, брезгливостью он не отличался. Высунув из-под балахона длинную темную кисть, он схватил свиную кишку и потянул к лицу. Принюхался. Народ подался вперед. Герард представил, чем пахнет кровянистая масса, и с трудом подавил желание зажать нос.
--
Чужак, - прокаркал Ведун.
Голос у него был хриплый, сорванный. Менестрель усмехнулся. Еще одна байка оказалась ложью. Таким голоском Песни Повеления петь - уши завянут. И только. Герард был скептиком. Это помогало в его деле. Все знакомые ему менестрели не верили ни в бога, ни в черта, ни в озерную деву. Чем меньше веришь, тем романтичней получались заказанные богатыми купцами баллады. Герард не задавался вопросом, почему да отчего оно так.
Вот и сейчас - староста насторожился, так и уставился в безгубую ведунову пасть, ждет откровения. Пара молодух в толпе вообще побелела, как мел. Герард поспешил пристроиться поближе к одной из них, на случай, если молодка решит грохнуться в обморок. Ведун между тем вещал:
--
Уберите чужака - и свиньи перестанут дохнуть.
Герард ощутил, как в затылок повеяло холодком. Он обернулся. Толпа позади него раздалась, и менестрель обнаружил, что стоит в центре круга. Все собравшиеся в сарае мотрели на него, Герарда, и от их взглядов певца пробрала дрожь.
--
А то!
Визгливый голосок принадлежал одной из молодок - той самой, к которой Герард собирался прислониться. Белизна сошла с ее лица, щеки горели кирпичным румянцем, а указующий перст уставился прямо в грудь Герарда.
--
На прошлой седьмице свиньи дохнуть начали. Патриков-то боровок первым и издох, как раз об тот вечер, когда он к себе голодранца этого пустил. У, окаянный, глазищами-то как зыркает, рот мне заткнуть хочет...
Ее вопли заглушил хор возмущенных голосов. Чьи-то руки схватили певца, кому-то он дал в зубы, кто-то дал в зубы ему, потом увесистый кулак обрушился на Герардов затылок. В глазах потемнело. На секунду он потерял сознание, а когда очнулся, понял, что лежит на полу. По меньшей мере четыре пары ног охаживали его по ребрам. На одной паре красовались новехонькие кожаные сапоги.
--
Стойте!
Кричал Патрик. Сам не маленький, он позвал на помощь двух своих братьев, и сейчас они расталкивали толпу, как ныряльщик в пруду расталкивает листья кувшинок. Красный, задыхающийся, Патрик отшвырнул старосту и встал над Герардом, руки в боки, наших не тронь. Герард прикрыл глаза. А ведь он смеялся над этим парнем. И невесту его, Липку, пару раз пытался затащить на сеновал. Больно уж красивой показалась девка для деревенского простака. Легкая, светлокожая, не то что кирпично-румяные, мясистые девахи с соседних дворов. Ан - оказалась недотрогой. За песенки на свадьбе старшего брата Патрик его приютил, накормил, сейчас вот против своих же попер... Сволочь ты все же, дорогой мой миннезингер, подумал Герард. Неблагодарная сволочь.
--
Стойте! - выдохнул Патрик - Вы ж его забьете сейчас. А надо колдуна на площади сжечь, да над трупом скотины больной, тогда-то заклятье и спадет.
Герард засмеялся бы, но очень болели отбитые ребра.
Староста расправил бороду, привел в порядок помятую в потасовке рубашку и обернулся к Ведуну.
Раскрасневшаяся ее физиономия вынырнула из-за мужских спин.
--
А ведь Ведун - тож чужак. Чужанин, почище горлодера.
Белые и красные, кто с разбитой губой, кто с синим пятном под глазом лица обратились к Ведуну. И тут раздался пронзительный вопль. Это кричала, билась на земле забытая всеми кликушка.
***
Сквозь щели в дощатых стенах сарая просачивалось закатное солнце. Герард лежал на спине. Запах падали, струящийся от свиной туши, давно перестал его донимать. Рядом сидел Ведун. Руки ему связали пенькой, чтобы не кудесничал, ноги оставили свободными. Герарда вообще не связывали, потому что в горячке его так отходили ногами, что он едва мог пошевелиться.
Герард облизал распухшие губы, повернул голову, сплюнул на пол кровь.
--
Кто тебя за язык тянул? Ты, Ведун, мудрец хренов. Меня подставить хотел? Чем я тебе помешал? Ладно, ничего. Завтра вместе на костре попляшем.
--
Я сказал правду. Я никогда не лгу.
Даже сейчас Герард отметил, какой неприятный у колдуна голос. Воронье карканье, а не голос.
--
Так ты, значит, видящий? Волшебник? - Герард постарался вложить в свои слова как можно больше сарказма. - Что ж ты тут сидишь? Давай, пой свою чертову песню. Чтобы у сарая крышу снесло. И староста повесился. Или дома по деревне в пляс пустились.
Ведун молчал.
--
Не можешь? Ну, так я и знал. Жулик ты, а не маг. И все твое колдовство - жульничество сплошное. Оно бы ничего, мне плевать, я и сам соврать не дурак. Только я вру купецким женам или их мужьям, а не деревенским тупицам. И из-за моего вранья еще никого не сжигали.
Ведун молчал. Герард, кряхтя, повернулся на бок и подполз к щели. Сквозь щель видна была площадь. Сейчас там складывали огромный костер. Вся деревня сносила вязанки дров - Герард углядел ту самую голосистую молодку и ее подругу, их мужей, и многих из тех, кто гулял на свадьбе и угощал его, Герарда, светлым пивом. Менестрель порадовался, что Липки среди них не было. Девушка тогда сильно обиделась и посмеялась над его ухаживаниями, но видеть ее среди складывающих костер Герарду почему-то не хотелось.
А вот кликуша на площади была. Вчера менестрель еще успел увидеть, как вопящую девку прижимают к земле и суют ей в рот кожаный ремень, чтобы язык не прокусила. А она вырывается, бьется в их руках и вцепляется в полу его, Герардова, плаща.
Герард подумал тогда, что сумасшедшую сожгут с ними за компанию. Но кликушку, похоже, здесь любили. Вот и сейчас: на четвереньках ползала она вокруг костра и вытаскивала полешки, щепки из аккуратно уложенных вязанок. Отбрасывала их в сторону. Ей не мешали. Патрик и староста, распоряжающиеся укладкой, стаскивали все обратно и только пнули безумную пару раз для острастки. Герард вспомнил, что и со свадьбы девку никто не гнал. Кидали ей куски пирога, наливали меду в плошку - как собаке, которую следует держать в сторгости, но иногда можно и побаловать. Только Липка тянула ее за стол, но рыжий Липкин ухажер снова прогнал беднягу к порогу. Менестрель позавидовал безумной. Вот кто взошел бы на костер без дрожи в коленях. Насчет себя певец был совсем не уверен. Их с Ведуном решили сжечь на рассвете, чтобы встающее солнышко выжгло скверну. Завтра утром посмотришь, чего ты стоишь, Герард Шнеербах. Хорошо бы было сочинить какую-нибудь паскудную дразнилку, да и спеть деревенским на прощание. Да вот в голову ничего не шло...
--
Я бы мог спеть Песню Призыва.
Герард обернулся, как ужаленный. Ведун откинул волосы со лба. В красном закатном свете узкое лицо его, с темными пятнами глаз и щелью рта, казалось посмертной маской. Менестреля передернуло.
--
Я бы мог спеть Песню, но я не могу петь. А вот ты можешь.
***
--
Это случилось двадцать лет назад. Тогда только окончилась война с нордлингами, и по лесам вольно бродили шайки мародеров. Ты не можешь этого помнить, ты был тогда слишком мал. А я был молод и глуп, и считал себя неуязвимым для вашего оружия. Поэтому, когда староста - не этот, а тот, что был до него - кинулся мне в ноги, умоляя спасти деревню, я согласился. И я спас их. Не погиб ни один из тех, кого я взял под защиту, а из нордлигов не ушел никто. Но...
Тут Ведун раздвинул складки балахона на горле, обнажая тощую шею - и шрам на горле. Старый, рваный шрам.
--
...она выходила меня. Я не слишком-то люблю ваше племя, да и люди не любят таких, как я. Но ей я был не противен. А потом я ушел. Двадцать лет я искал лекарство, я надеялся вернуть себе голос. Лишь недавно я понял, что это невозможно. И вернулся сюда.
Герард забыл про свои напасти. Перед ним сидела живая тема для баллады. Неважно, что он не слищком-то верил словам колдуна. Трудно поверить приглушенному сипу удавленника, но положенное на музыку, это могло бы стать лучшей из его, Герардовых, песен. Если бы не завтрашний костер... Свистящий шепот Ведуна вернул его к действительности.
--
Мой ребенок. Я не знал о ней. Та женщина благополучно вышла замуж, родила других детей. А эта не похожа на них. В ней сильна наша кровь. Но вы, люди, слишком хрупки. Ваши души и тела сминаются под грузом того, что вы зовете магией.
Герарда как ужалило. Он оглянулся. Площадь опустела. Сквозь щель видна была лишь огромная груда дров, расхаживающий у сарая Патрик, да оборванная кликушка. Та все еще не оставляла попыток разгрести кучу, хоть сил ее хватало сейчас разве что на самые мелкие полешки. Души и тела сминаются под грузом магии, души и тела...
--
Если бы у меня были мои прежние силы, я помог бы ей. А так она может сотворить зло, не сознавая того. Может пожелать недоброго, и желание ее сбудется, ведь в ней моя кровь. Будет мор, суховей, неурожай или болезни. А вот остановить беду она не сумеет. У нее нет власти над собой. Но если ты позовешь ее, она придет.
Герард сглотнул. Вспомнил перекошенное лицо кликуши, огромные черные глазищи. С детства он панически боялся сумасшедших, но умереть на костре было страшнее.
--
Что я должен сделать?
--
Спеть. Всего-то навсего спеть то, что я тебе скажу.
***
Это оказалось совсем непросто. Если бы не профессиональная память Герарда, вряд ли он смог бы так быстро запомнить слова, три строфы на незнакомом наречии. И Ведун не помогал. Выше, ниже, говорил Ведун, но в сипении его менестрель не мог различить мелодии. Герард пел шепотом. Раз, и другой, и третий. Казалось, ему придется повторять напев бесконечно, но после двадцатой попытки Ведун качнул головой и сказал: "Похоже. А лучше у тебя не выйдет".
И тогда Герард запел во весь голос. Хорошо, что заклятье оказалось коротким. Когда менестрель допевал последнюю строфу, в сарай ворвался Патрик и ударил его ногой в лицо. С удивлением Герард обнаружил, что и у Патрика были кожаные сапоги, к тому же с железными набойками. Бережливый хозяин не обул их даже на братнину свадьбу.
Оставалось ждать. Менестрель лежал на полу, слушал, как стучит в висках кровь, видел, как за стенами сарая темнеет, и только рыжий свет факела сочится сквозь щели. Ведун сидел в углу. Дышал колдун беззвучно, и порой Герарду казалось, что в сарае никого нет, что товарищ его испарился, а, может, и не было его никогда. Осталась только ночь, завтрашний костер, и он, Герард Шнеербах. Он заперт в сарае, но где-то бродят его песни, и сумасшедшая дочь колдуна разгребет поленья к утру. Надо думать о хорошем, решил Герард, тогда ожидание будет не так мучительно. Он перебрал в памяти деревенские лица, бесстрастное лицо колдуна, безумную маску кликуши. И решил думать о Липке.
Кажется, Герард задремал. По крайней мере, он пропустил глухое мычание и стук упавшего тела снаружи. Не услышал он, как распахнулась дверь. А когда открыл глаза, на пороге стояла девушка. В первый момент он узнал искаженные черты кликуши и подался назад, но тут сонная марь рассеялась. И он увидел Липку. Лицо ее было спокойным, а плечи укрывало светящееся, белое. Одеяние показалось Герарду волшебной мантией озерной девы, но то была просто ночная рубашка.
--
Ты?
Герард задохнулся. Обернулся к колдуну. Тот вставал с пола, стряхивая с запястий обрывки пеньковой веревки.
--
Моя дочь, - кажется, Ведун улыбнулся.
Подошел к девушке, обнял ее за плечи. Та положила голову ему на плечо.
--
Она спит сейчас, - сказал Ведун. - Только во сне она знает о своей силе, только во сне помнит, что ей не место здесь. Наверное, и полюбила тебя она во сне, ведь в жизни ты просто сладкоголосый прощелыга. Но мы сумеем разбудить ее. Твой голос и мои песни. Если ты, конечно, не убоишься жены - ведуньи.
Не было сомнений, сейчас колдун улыбался. Герард мотнул головой, прогоняя морок. Девушка была настоящей.
--
Нам пора идти, пока ее жених не проснулся. Знал бы он, кого хотел ввести в свой дом...
--
А свиньи? Мор?
Ведун усмехнулся.
--
Тебя она хотела проклясть, певец. Тебя. Хотела, да не смогла - ты ей понравился. Только даже несказанное проклятье Ведуна должно на кого-то пасть.
Менестрель опасливо взглянул на девушку. Колдунья и дочь колдуна... Да, повезло Патрику, что свадьба не состоится. Но если прав Ведун - и ему, Герарду - рифмоплету, повезло.