Как осторожно вошла в мое сердце твоя золотая стрела,
Звенят бубенчики, колокольчики, колокола,
Небо искрится, полыхают костры,
В сердце томится ослепительный взрыв...
Flёur - "Сияние"
Геселин проснулась на следующий день полной сил. Потянулась, чувствуя, как сладко, полузабыто ноет тело. У Джорди, Мидж и Грейсона были свои утомительные упражнения, у нее - свои. И помогал ей в том розовощекий милый вдовец Филипп. "Вот за что я люблю айнианство, - думала лже-аристократка, - прежде, чем лечь с тобой в постель, мужчина спросит, что ты подразумеваешь этим, а после не передумает, не вообразит, что отныне ты его собственность." Она невольно вспомнила свое прошлое, тяжелые годы на позиции содержанки, и погрустнела. Эти мысли всегда приходили к ней невовремя. Словно специально, чтобы она не забывала, что не живет на кроне Древа.
Геселин позвонила, чтобы вызвать служанку.
- Я бы никогда не попросила помочь мне одеться, если б могла сделать это сама, - виноватым голосом сказала она. Геселин не могла не видеть на месте этой девочки себя.
Но служанка не чувствовала себя оскорбленной. Еще бы - она получала достойное жалованье, на которое вполне могла купить себе в городе хоть хорошего коня, хоть корову. Она с улыбкой подошла к Геселин и принялась застегивать крючки у нее на спине.
- Что бы Вы хотели поделать после завтрака, госпожа?
Геселин поймала взгляд девочки в зеркало.
- Нет, не называй меня так, я не аристократка на самом деле. Я такая же простая женщина, как и ты. Зови меня Геселин, без титулов.
- В Таррне можно быть кем угодно, - с улыбкой ответила служанка, прилаживая воротник к блузке Геселин.
О, Святое Древо, подумала лже-принцесса, едва не закусывая палец, место просто сказочное, но только так оно и способно действовать - крохотное идеальное сообщество, спрятанное за высоким забором. Вся земля, да даже большая страна так не сможет.
- Я подумала, что после завтрака желала бы взглянуть на библиотеку вашего лорда, - сказала Геселин. Ее руки уверенно уперлись в узкую талию, - ведь у него есть библиотека?
- Разумеется, миледи, и преобширная.
Взгляды лже-аристократки и служанки встретились. Геселин намеренно сдвинула брови в наигранном неудовольствии.
- Извиняюсь. Геселин.
После завтрака служанка проводила Геселин в библиотеку лорда Райберта, хотя сам он именовал эту комнату "залом искусств". Помимо огромных стеллажей с увесистыми томами, в комнате стояли статуи, несколько картин украшали свободную стену над письменным столом. У окна стоял мольберт с закрытым тряпицей холстом.
- Это картины нашего лорда, - пояснила служанка, - он очень образованный. У него был личный учитель. Вот он, на полотне справа. А сам лорд - в центре.
Наверняка, учитель - репрессированный алхимик или маг из Эльзила, подумала Геселин.
- Оставьте меня, милочка, будьте добры. Я хочу почитать в тишине.
Служанка присела в коротком реверансе и вышла. Геселин подумала: вот что непривычно в манерах этих горничных и лакеев. Они источают уважение, но не пресмыкаются. Словно младшие сестры и братья, помогающие из любви к тебе как к родственнику. Не совсем, конечно, так все и было, но близко к тому.
Девушка подошла к мольберту, размышляя обо всем этом, и откинула ткань с незаконченной картины. Там была изображена лужайка, полная веселых розовощеких детей с кроликами и щенками в руках. Идиллическая, может быть, даже слащавая картина, но умилительная. И обличающая в художнике человека несколько наивного, однако талантливого и умеющего видеть прекрасное. Геселин закрыла мольберт, улыбаясь, и перевела взгляд на письменный стол. Конечно, не очень хорошо было так трогать чужие вещи, но она не могла удержаться. Какие-то записи... черновик книги? Манифест? Стихи? Геселин подняла одну из страниц, исписанную сверху донизу изящным "петлястым" почерком.
"Уризениане называют айниан непозволительно жестокими за то, что те в некоторые праздники приносят Высшим жертвы в виде черного петуха или курицы. Тогда как сами уризениане убивают себя и единоверцев своих: мужчины их живут исключительно ради войны, призванной установить господство их религии, и даже ремеслом никто из них не занимается всю жизнь. Женщины же, без исключения, рожают одного ребенка за другим, и состояние их здоровья при том совершенно не учитывается. Уризенианам вменяется воевать, пока они не погибнут, уризенианкам - рожать, пока это не убьет их. Всякая магия, включая лечебную, под запретом, не считая ремесленного зачарования сетей и цепей, используемых в охоте на иноверцев. Уризениане умирают от множества болезней, которые легко излечиваются простейшей магией, также запрещено изгнание демонов, и все несчастья, что проистекают из этих запретов, воспринимаются как кара Уризена. Так значит ли это, что Высший их требует человеческих жертв?
Я наблюдал во многих городах Эльзила кару за связь до брака, даже если она была совершена по обоюдному согласию: женщину и ее ребенка забивали до смерти камнями, палками, цепями или кнутами. Многие женщины, дабы не подвергнуться бесчеловечному наказанию, скрывали последствия своей любви, убивая ребенка: так как магия и травяные отвары определенного свойства в Эльзиле запрещены, бедняжки вынуждены делать это уже после рождения своих детей."
Геселин отпрянула, словно со страницы на нее пыхнули языки пламени. А ведь лорд прав, подумала она, уризениане только и делают, что вопят о том, что они - само прощение и миролюбие, однако день за днем уничтожают айниан и друг друга. Она перевернула страницу, прочла на обороте:
"Гигиена в Эльзиле не получила никакого распространения, признанная духовенством, как разнузданность и выдумки язычников. Немногие из аристократов, которые все же принимают ванны, делают это в длинных рубахах, дабы соблюсти пристойность ритуала. Отчего, разумеется, эффективность процедуры значительно снижается...
Женщинам аристократического происхождения вменяется в обязанность производить над собой мучительнейшие эксперименты, к примеру, сжимая свою талию до сорока, тридцати сантиметров жесткими корсетами, тогда как от обязанности рожать детей почти ежегодно они не освобождены. Со временем внутренние органы их деформируются, что приводит к многочисленным болезням и повышению смертности родами, и без того высокой..."
А он умен, подумала Геселин. И при том ее резанул по сердцу последний пассаж лорда - про стянутые корсетом талии. Она сама с детства носила их, и теперь, когда самой сильной ее мечтой стало снятие проклятие (чтобы можно было родить ребенка), она вдруг испугалась, что не сможет этого сделать...
"Нет, нет, я же не в Эльзиле. Айниане помогут мне магией."
Геселин подняла глаза на портрет лорда, благодарная внутри от мысли, что какой-то мужчина на свете, внезапно, понимает, что неестественная красота, предписываемая уризенианством, губительна для женского здоровья. Взгляд ее затуманился от слез, и юноша на картине показался ей красивей, чем был изображен на самом деле. Но еще его красила и ее признательность, ее восхищение. Девушка чувствовала, как внутри нее совершается какое-то чудо, что-то растет из ее сердца... Но она не могла так сразу разобраться, что именно то было - влюбленность в лорда Райберта или мысль, что ей не место среди уризенианок. В любом случае, пока что она могла как-то продвинуться только в одной области из этих двух.
Хлопнув дверью библиотеки, Геселин отправилась на поиски Рорасы и, заодно, местного святилища.
Рораса и Мидж вновь гуляли по святилищу. Мидж изумлялась его необычному строению.
- Айне, Айфе, Лаурин и Галар, известные тебе Высшие, обрамляют Древо, как в современных святилищах Древо окружено забором, - вещала Рораса, поводя рукой вокруг, - но вот там, дальше - Милукра, Высшая-волчица. Уризениане не любят ее, под их влиянием ее образ в Бралентии сейчас слит с образом Айфе, королевы ночи.
Жрица стояла, глядя в глубь рощи, но не приближаясь к статуе Милукры. Мидж прищурилась, силясь рассмотреть мраморное изваяние меж зеленых ветвей и стволов плодовых деревьев.
- Как четвертьцунцу, ты понимаешь, как уризениане относятся ко всем полукровкам. А Милукра была керкеси - полуволк. Сейчас уже нет тех волков, чтобы могли принимать облик человека и вступать в брак с людьми. Милукра была одной из них - когда-то она ступала по земле, как мы с тобой. Однажды она бесследно исчезла - считается, что так она вошла в пантеон Высших.
- Милукра была последней из своего рода?
- Нет. Она еще долго защищала свой народ, - Рораса перестала смотреть в чащу, и Мидж тоже. Взгляды женщин встретились, - пока ее не забыли. Если Высшим не приносят жертв, их куда сложней призвать.
Мидж молчала, напряженно думая. Она чувствовала, что в этих словах заключена какая-то истина. Призвать, призвать - то, что делается на празднествах, Высших приглашают принять участие в танцах и трапезе, незримо или через тело достойной того жрицы. Эту практику уризениане ненавидели еще больше, чем магию и экзорцизм. Но ведь неспроста?... Мидж чувствовала, что еще немного, и она найдет ту ниточку, котоаря позволит ей сделать какое-то важное открытие, однако ей мешали навязанные в монастыре уризенианские суеверия. Она не могла так просто решить, хорошо то, о чем она услышала, или плохо.
И тут их с Рорасой прервал звук приближающихся шагов.
Обе женщины напряглись, но то оказалась Геселин.
Лже-аристократка продралась сквозь втеви деревьев и предстала, сияя, перед подругой и жрицей, раскрасневшаяся. Мидж сразу поняла, что что-то произошло. И не что-то плохое.
- Я хочу принять айнианство, - сказала Геселин, - то есть, я имею в виду, официально. Доселе я посещала святилища, не имея на то действительного права...
- Это пустая формальность, - Рораса улыбнулась и приобняла девушку, - мы с радостью...
Ее перебила Мидж. В ее глазах, стиснутых губах читалась смертельная решимость.
- Айне примет тебя, можешь не сомневаться. Она не отрекается от жаждущих Ее милости. Не знай я, что ты еще не прошла ритуал посвящения, решила бы, что ты айнианка от рождения, так ты рассуждаешь.
Геселин не знала, что ответить. Она растрогалась, и у нее по щекам потекли слезы умиления. Эта чувствительная картина могла бы длиться вечно, и Геселин того страстно желала, но женщин вновь прервал шум. На сей раз - хлопающих крыльев.
На вишню невдалеке села ворона, покрутила головой. Все три девушки разом обратили взоры на нее. Мидж - оттого, что всегда замечала птиц, Геселин же - от раздражения, что приятный ей момент оказался разрушен. Но лишь одна Рораса заметила на лапке у вороны клочок бумаги, свернутый в трубочку. Жрица подняла руку, и птица бесстрашно села ей на запястье. Рораса отцепила послание, встряхнула рукой:
- Лети!
Ворона взмахнула крыльями и упорхнула. А жрица развернула письмо. Ей оптребовалось меньше минуты, чтобы прочесть его. Сделав это, Рораса смяла бумагу в кулаке и выпрямилась. Что-то пугающее было в ее неестественно-напряженной спине, застывших ненадолго глазах, обращенных на какие-то картины, мечущиеся перед ее взором.
- Что-то не так?
Голос Мидж вывел жрицу из оцепенения. Рораса потерла лоб, вмиг ставший холодным.
- Вести от нашего осведомителя из Гэппла.
- Что такое, нас ищут? - испугалась Геселин.
- Нет, они не знают, что вы здесь. Если вообще знают, кто вы такие. Вам повезло, - Рораса приложила руку к груди, несколько раз тяжело вздохнула, успокаиваясь, - вам нужно срочно уезжать. Из Гэппла на Таррн двжется целая армия уризениан. Они намерены сравнять наш город с землей.
Геселин охнула, закрыла рот ладошкой. Мидж же только плотнее стиснула зубы, хоть на деле и испугалась больше Геселин: экзорцистка почувствовала сперва холод, объявший ее шею и голову, а потом резкий жар. Но уже через секунду ее мысли помчались, будто галопирующая лошадь, с каждом мгновением набирая обороты.
- Они могут сломать стену.
- Город плохо укреплен, пусть так. Но мы выстояли уже не раз, милостью Айне.
Казалось, Рораса оскорблена таким предположением.
- Я побывала в плену у уризениан, - жестко сказала Мидж, глядя на Рорасу исподлобья. Она злилась не на жрицу, и та это понимала, но под тенью от деревьев лицо экзорцистки выглядело решительным и угрожающим, - я и Грейсон. У них есть зачарованные цепи, которые смогли удержать полулинорма. Значит, будут и зачарованные доспехи. Таррну не выстоять.
- Что же ты предлагаешь?
Рораса сложила руки под своей крупной грудью. Мидж потерла подбородок.
- Мне нужно подумать. Общий сбор через два... пусть три часа. Если у меня не будет плана, будем думать сообща.
Она развернулась и заспешила назад, к месту временного пристанища. Геселин и Рораса остались вдвоем в святилище.
- Ох, неужели будет война... - неверяще покачала головой лже-аристократка.
- Будет бой. А война длится уже столетия.
- И до сих пор не был найден компромисс?
Рораса покачала головой, горько улыбаясь.
- Ты веришь, что уризениане добры, потому что они говорят о себе так. Но вспомни, многие ли из настоящих, правоверных уризениан отнеслись к тебе хорошо? Я скажу тебе, в чем разница между ними и айнианами. Айниане хотят жить так, как считают нужным. Уризениане хотят, чтобы все жили так, как они считают нужным, а несогласные - умерли.
Геселин кивнула. Рораса была права. И на лице лже-аристократки появилось суровое выражение, похожее на то, какое было минуту назад у Мидж.