Геселин пришла в святилище, чтобы тоже поучаствовать в вечерней службе, наравне с настоящими айнианами. В гуще деревьев, у большого дуба, символизирующего само Святое Древо, находилось обширное пространство для таких обрядов, как этот. Яблони и груши стояли вокруг, как ограда - и потому святилище не нуждалось в стенах, как бралентийские храмы. Все служения, на которых Геселин была до того, проводились по уризенианскому образцу, и теперь она с изумлением наблюдала нечто совершенно новое.
Рораса руководила вечерней службой. Она встала на посеребренную табуреточку и взяла в одну руку вязанку сухих трав, в другую - кувшин с какой-то жидкостью. Вода там была, вино или что другое, Геселин не знала. Но смотрела во все глаза. Она очаровалась айнинаством. Оно сулило ей все, чего она столько желала. Лже-принцесса затаила дыхание, когда из-за ствола Древа начала выходить процессия девушек в легких полупрозрачных юбках и повязанных на груди платках. Они сияли, будто ангелы... В середине шла и Мидж, не отставая от товарок.
Рораса подняла кувшин, и заиграла ритмичная музыка - много барабанного боя, и сверху него, как крем на пирожном - голос Рорасы. Жрица пела на древнебралентийском, и Геселин ее не понимала. Но, по крайней мере, она могла смотреть на танцовщиц. Мидж немного выбивалась из общей картины (она давно не практиковалась в ритуальных танцах, к тому же, подзабыла некоторые движения), ей приходилось оглядываться, чтобы двигаться в такт с другими девушками. Но в целом, ритуал был очень красивым. Не то что унылые песнопения уризениан! Когда приходилось стоять часами в душном храме, держа в руках толстенный том песнопений или осклизлую дурно пахнущую свечу...
Геселин не понимала, что значат ритуальные движения: четыре шага влево, два покачивания бедром, воздетые руки, затем - разворот, три раза подбросить колено, и снова - покачать бедрами из стороны в сторону, с легким невысоким прыжком крутнуться вокруг своей оси... Плясуньи, казалось, не замечали ничего, кроме друг друга, да звучащей песни жрицы.
Девушки выстроились в кольцо вокруг костра и продолжили танец. Музыка изменилась. Из веселой она стала напряженной, патетической. К барабанам и трещоткам добавились струнные. Девушки начали новый танец - все, кроме Мидж.
Рораса замолчала, но музыка не стихла.
Младшие жрицы остановились. Мидж кружилась, вставала на носочки, припадала к земле, глаза ее были закрыты... Она двигалась в такт музыке, но совершенно не так, как предписывал ритуал. Внезапно Мидж вытянулась в струнку, вскинув руки к небу, и рухнула на колени. Рораса мигом спрыгнула со своей табуреточки, сунула регалии ближайшим жрицам, и подбежала к Мидж.
- Что такое? - Мидж открыла глаза и не понимала, что происходит.
Ужас на лице Рорасы сменился радостью.
- Тебя коснулась Высшая. Я подозревала, что так будет.
На том ритуал завершился.
Мидж не помнила, что делала, когда была одержима. Но знание, что ее снова коснулась одна из Высших, теперь уже ощутимей, чем сутки назад, придало ей сил и изгнало из сердца всю печаль. Геселин помогла подруге переодеться в тени за грушами из ритуальной одежды в праздничную: длинное зеленое платье с разрезами выше колен, в котором она сама не раз принимала гостей. Одежда аристократки с каждым днем становилась Мидж все более очевидно мала, и вот уже и это платье не желало сидеть, как следует: из-за мышц спины шнуровка не сходилась у экзорцистки на груди, так что это даже выглядело на грани с неприличием.
- Что ж, Милукра на статуе тоже - полуголая, - рассмеялась Мидж.
Геселин только с улыбкой покачала головой. Она сняла свой корсет и надела его на подругу, распустив сзади - талия аристократки, по эльзильской моде, была едва тридцати двух сантиметров, тогда как Мидж имела даже на боках, вдоль пояся, заметные мышцы.
- Вот так, прикроем, - Геселин несильно затянула шнуровку корсета, чтобы Мидж могла немного расслабить спину, и без того уставшую за день в доспехе.
Грейсон пропустил вечернюю службу. Он не был айнианцем, хоть и к уризенианству не испытывал тяги - он верил в свой меч, в сытый желудок и полный кошелек, а больше ни во что. Быть может, знай он культуру линормов, та пришлась ему по вкусу, но его отец, очевидно, был уже мертв - как и большая часть подобных ему существ, что славятся похищением прекрасных дев. Однако религия-религией, а пропустить веселье в планы Грейсона никак не входило.
Когда он вошел на площадку для ритуалов, то в глаза ему бросилась стоящая неподалеку от костра изящная девушка, хлопками показывающая музыкантам ритм. Волосы ее рыжели, как пламя. Грейсон не сразу узнал в ней Мидж - как только она надевала платье, а не свою мешковатую походную одежду, то совершенно менялась.
Вот рыжая тень метнулась к Геселин, стоящей за костром - огонь подсвечивал лицо брюнетки, розовя ее щеки, как солнечные лучи, проходящие сквозь тонкий лепесток цветка. Девушки зашептались, улыбаясь. Жемчужные зубы сияли во тьме. Грейсон не слышал их разговора, но догадался, что Мидж спросила подругу, не знает ли она слов песни.
Рядом с полулинормом неслышно выросла темная тень. В голый бицепс ткнулся холод кубка.
- Возьми, друг.
В мраке, за кругом света от костра, Джорди был похож на Айнара больше, чем когда-либо прежде.
Грейсон взял вино и отхлебнул. Хорошее. Трепкое, с пряными специями. Как раз для такой ночи - ночи победы, ночи смертей. Самое то, что нужно для забытья.
- Удивительный народ эти айниане, - задумчиво сказал Тигр, - днем они бесстрашно идут в атаку, теряют близких, а ночью пьют и танцуют.
- Конечно, - отозвался Джорди, - они как звери. Живут сердцем. Я прежде думал, что это дурно, но сейчас смотрю и не могу вспомнить, с чего я так решил.
Оркестр заиграл, заглушая ночных птиц и стрекот насекомых. Над ритуальной площадкой поплыл сладкий голос Геселин, выводя старинную балладу:
На меня ползли туманы
Заколдованного дня,
Чародейства и обманы
Выходили на меня,
Мне безликие грозили,
Мне полуденная мгла
Из дорожной серой пыли
Вихри зыбкие вила.*
Мидж изящным прыжком влетела на границу света, отбрасываемого костром, воздела над головой руки, задорно вскрикнула, хлопнула в ладоши два раза, и закружилась в танце. Подол взлетал, серьги звенели, оглушая ее саму, волосы парили крыльями за спиной. Мидж разом стряхнула с себя тяготы дня, пьяная от травяной настойки Рорасы, что успела хлебнуть перед танцем, от непривычного ритуала, от памяти о прикосновении Высшей - она не чувствовала боли ни в натертых доспехом плечах, ни в стянутом спазмами чреве, ни в сердце, растрепыхавшемся за день, как умирающая птица.
Она танцевала, думая только о музыке, забывшись - даже не вспомнив, что эта песня была модна в то время, когда она любила Айнара.
- Согласись, она хороша, - шепнул Джорди Грейсону, скосив рот в сторону и прикрыв его ладонью, - такая попка! Можно кружку эля поставить.
Полулинорм не отозвался, следя за плясуньей.
Но таинственное слово
Начертал я на земле, -
Обаянья духа злого
Робко замерли во мгле.
Вез меча вошел я смело
В ту заклятую страну,
Где так долго жизнь коснела
И покорствовала сну.
Руки Мидж двигались, то как волны, набегающие на берег, то как мощные крылья настоящей цунцу, то как осторожные лапы рыси...
Грейсон и Джорди следили за ней - не единственные. Но они и не представляли, что их "пичужка" может быть такой пластичной, изящной.
Но кто еще пристально смотрел на плясунью, так это Рораса. И она в первую очередь отнюдь не восхищалась танцем. Кто же ты такая, думала она, пришлая девочка, готовая излечить одержимых, повести в бой целый город? Откуда ты взялась, доверчивая экзорцистка, с пламенной любовью к Высшим в сердце? И кто сегодня осенил тебя своим прикосновением - Айне, Айфе или Милукра?
Жрица только уверилась в своем решении отослать гостью к жрице Шилес, своей наставнице. Уж та поймет, что из этой рыжеволосой крошки можно вылепить.
Вражья сила разливала
Там повсюду страх и тьму, -
Там царевна почивала,
Сидя с прялкой в терему,
Замерла у дивной пряхи
С нитью тонкою рука;
Ветер стих на буйном взмахе,
Ставнем двинувши слегка.
Слова Геселин звенели у Мидж в голове. Нет, не строки из песни, а то, что она сказала у бочки. Геселин не присутствовала на допросе пленного и не знала, что Мидж вряд ли была в настроении флиртовать на тот момент... Но прошло без малого четыре часа, и вдруг цунцу почувствовала, что ее подруга права. Айниане вокруг разбредались по парам. Они всегда славили секс, в отличе от уризениан, и Мидж только по какой-то глупости на долгие годы отказалась от того же, что они. Но жар пляски, настойки и костра сделал свое дело - девушка осмелела. Она решилась.
Мидж закружилась, превратившись в один сплошной сполох красок - ало-зеленых, сверкающих. Споткнулась и чуть не упала - не в костер, рядом, но ее все равно подхватили сильные руки. Мидж подняла тяжелую голову, с изумлением обнаружив себя в объятьях Грейсона. Геселин допевала песню, и Мидж попыталась высвободиться, чтобы еще станцевать, но Тигр прижал ее к себе.
- Ты уже достаточно пьяна. Пойдем, не хочу, чтобы ты наступила в костер.
Я вошел в ее светлицу,
Победитель темных сил,
И красавицу девицу
Поцелуем разбудил.
Очи светлые открыла
И зарделась вдруг она,
И рукой перехватила
Легкий взмах веретена...
Она думала, что он отведет ее в комнату, но нет. Грейсон усадил Мидж на бревно и дал в руки спелую грушу. Они еще посидели, пока не перестал играть оркестр. Геселин какое-то время крутилась подле, но вскоре исчезла. К тому времени экзорцистка полулежала на бревне, уставшая. Праздник закончился. Как только рассветет, таррнцы встанут для нового дня, полного горя и забот.
Грейсон придерживал Мидж за талию, помогая ей подняться по лестнице. Девушка едва перестала пьяно хихикать.
- Вот это мне нравится, - пробормотал Грейсон, возможно, в большей степени для себя самого, - айниане действительно умеют веселиться! Знал бы я это раньше, давно сменил бы веру.
Он распахнул ногой дверь в комнату Мидж и подвел ее к кровати.
- Вот и все. Спокойной ночи, пигалица. Ты удивительно показала себя в бою, я не ожидал этого.
Мужчина развернулся, собираясь уйти, но девушка поймала его за запястье, потянула к себе.
- Грейсон!
Он взглянул на нее с недоумением - намного менее пьяный, чем она.
- Ты прав, айнианки смелее, чем уризенианки. Наша жизнь проще. А эти люди... они напомнили мне, какой была религия Святого Древа, когда наш народ только заселил Бралентию...
Грейсон поднял брови, недоумевая, к чему этот невнятный шепот, но тут Мидж взялась за корсет, рванула в стороны - о, сила цунцу! - ткань лопнула, косточки выгнулись, шнуровка разорвалась по ниткам... Обнаженная розовая грудь - уверенная, крепкая, почти идеальной полусферической формы подставилась под струю лунного луча... Грейсон охнул, как от боли - будь Мидж не так пьяна, она бы заметила, как он вздрогнул, часто моргая.
- Будь со мной, - она притянула его, приоткрыла рот, ловя дыхание, и Грейсон подался навстречу губами, втягивая ее запах, но поцелуя не случилось: он нырнул носом под ухо девушке, скользнул ниже, зарываясь лицом в ее грудь, носом, ртом поглощая ее вкус, пробуя языком, обонянием. И когда Мидж расслабилась, выгнула шею, трепеща от полузабытого ощущения кожи к коже, вдруг резко отпрянул.
- Ты не контролируешь себя. Завтра ты можешь об этом пожалеть, - Грейсон провел большим пальцем по щеке напарницы, сдул прядь волос со лба, и вышел из комнаты.
Мидж слышала, как защелкнулся замок. Этот звук немного отрезвил ее: взвизгнув, она бросилась к двери, в бессильной ярости двинула кулаком по дереву, но не настолько сильно, чтобы проделать дыру или оставить вмятину: гнев гневом, а ломать бесплатно предоставленное жилище было ни к чему. Девушка покачала головой, сорвала с себя испорченный корсет, и подошла к кровати. Встала у нее, раздумывая: а ведь Грейсон прав. Не он, так Джорди - она в эту ночь обезумела, она бы легла с любым. Будь она такой, как в юности, она не пожалела бы, айнианки не считают секс грязным или порочным, это лишь для уризенианок соитие - всегда ошибка. Но Айнар изменил ее. И, может быть, Мидж немного разделила мнение чопорных жриц Тэль. Может быть, впредь она начала бы жалеть о связях с мужчинами - недаром, должно быть, она несколько лет даже не хотела близости?
Измученная прошедшим днем и ночными мыслями, девушка рухнула на кровать, не снимая юбки и обуви, и прямо так и заснула.