Мне грустно сегодня вечером. Да, мне очень грустно сегодня вечером. Когда я
вошел сюда, я поскользнулся в крови, это дурной знак, и я слышал, я уверен,
что я слышал взмахи крыльев в воздухе, взмахи как бы гигантских крыльев. Я
не знаю, что это значит... Мне грустно сегодня вечером. Поэтому танцуй для меня.
Оскар Уайльд, "Саломея"
Грейсон прокрался в святилище, будто вор - таясь и смущаясь. Он намеренно выбрал позднее время, чтобы ни с кем не столкнуться, однако когда полулинорм вышел на полянку, он увидел, что кое-кто пришел туда раньше него. То была Мидж, и он заметил мерцание ее бело-салатового платья еще на подходе к святилищу, но принял его за отблеск мрамора статуи в лунных лучах. Мидж танцевала, вспоминая ритуальные движения - не сразу, и, оттого, ее пляска выходила плавной, деликатной, хоть и не утратила присущей айнианам страсти. Грейсон не видел ритуала в честь победы, и потому то, что сейчас предстало его глазам, было для полулинорма внове. Но недолго ему удалось наслаждаться грацией девушки: Мидж заметила, что меж деревьев странно сгустились тени, и, вздрогнув, замерла, тяжело дыша. Не сразу в облаке тьмы различила она черты своего верного телохранителя.
- Что ты здесь делаешь? - спросил он, выступая под лунный свет.
- Намереваюсь смыть свои грехи.
Мидж взялась рукой за тонкий стан яблони, крутнулась вокруг него игриво, спиной вперед, и, в конце концов, прижалась лопатками. Грейсон смотрел на ее лицо: спокойное, доброжелательное, ни капли напряжения.
- В последние несколько дней мы почти не виделись. Ты все занята с ранеными. Или тренируешься. Или пропадаешь где-то с Рорасой.
Грейсон замолчал, ожидая, что Мидж оправдается. Но она не имела никакой охоты отвечать на его лукавые подначки. Стояла, смотрела на луну в раме из древесных крон. Наконец, Грейсону надоело молчание, и он вновь заговорил:
- Я пришел помолиться... Но я не умею. Ты мне не поможешь?
В темных глазах Мидж блеснула игривость. Если бы ты хотел помощи, подумала она, явился бы днем. Но что ты делаешь тут теперь - не представляю.
Однако она все же отлепилась от дерева, взяла Грейсона за руку и повела к статуе Галара.
- Попробуй воздать хвалу ему...
Грейсон неловко опустился на колени, вжидающе глядя на девушку снизу вверх. Его смуглые руки в подвернутых выше локтей рукавах терялись в тени. Мидж присела на корточки, взяла его грубые, шершавые ладони в свои, сложила должным для ритуала образом, и, управляя своей рукой, помогла коснуться лба и сердца.
- Вот так.
- Что я должен говорить?
- Что хочешь. В этом весь смысл. Скажи то, что нашепчет сердце.
Договорив это, Мидж встала и обогнула статую Галара, направляясь к бассейну для омовений. Небольшая круглая чаша, вырытая в земле, была доверху наполнена водой. С двух сторон в нее можно было зайти, спустясь по ступенькам, но Мидж выбрала иной, пологий край, с которого вода бежала рукавом, теряясь в гуще рощи. Где-то там она уходила под землю, говорила Рораса, чтобы вынырнуть еще дальше, там, откуда таррнцы брали воду для приготовления пищи.
Мидж сбросила платье. Грейсон четко дал ей понять, что отказался от ее тела - и ее нагота не была потому приглашением. Но айнианки обнажаются легко, особенно в ритуальных случаях. Полулинорм это знал. А она знала, что он смотрит на нее, просто повинуясь алчной мужской природе - или той нахальной привычке, которую принято считать врожденной чертой.
Девушка вошла в бассейн для омовения по бедра. Живот ее из-за не до конца минувших месячных еще оставался слегка округлым, беззащитным над краем. Такие животы всегда бывают у дев, что не знают меча, долгих переходов верхом...
Преломленный обилием листьев свет луны падал на Мидж так, что Грейсону был как следует виден лишь ее силуэт, стоящий вполоборота. Девушка походила в этот миг на резной барельеф на стене уризенианского храма. Волна плеснула на нее, замочив набедренную повязку, и Мидж охнула. Из-за менструации она становилась более чувствительной, чем обычно.
Грейсону хотелось стукнуть себя в грудь, сказать: я один, один среди всех мужчин тебя понимаю, я один хочу тебя не для себя, а для нас, я один - полулинорм - знаю, как чувствуют полуживотные, какие инстинкты ведут линормов и цунцу.
Но он ничего не сказал. Боялся, что подумал неверно, ошибся, и она, услышав, поднимет его на смех. Мидж повернулась, намереваясь покинуть бассейн для омовений, и Грейсон вскочил, смущенный. Она не могла не знать, что он видел ее, но мужчину это внезапно обеспокоило: он не понял, намеренно ли Мидж показала ему свое тело или нет? Уповала ли она на то, что он увлечен молитвой, или намеренно завлекала?
О, Святое Древо (он употреблял эти слова, не вкладывая в них смысла, только как привычную фигуру речи), айнианки слишком отличаются от уризенианок, чтобы их можно было понять. Грейсон поднялся и бесшумно растворился меж деревьев. Он оставил Мидж одну, и тут на нее снова упало все бремя ее вины.
Девушка выступила на землю из бассейна, не нашла Грейсона у статуи Галара и немного опечалилась тем.
"Он не зажег свечи - нехорошо."
Мидж намеревалась взять огня от ближайшей статуи, и направилась к Высшей-волчице, но когда нагнулась, протягивая руку за свечой, внезапно ощутила, как все ее тело охватил холод нездешнего ветра.
"На тебе длань Моя."
Голос прозвучал прямо в голове Мидж, она упала на колени, воздела руки к статуе Милукры. Я схожу с ума, причитала четвертьцунцу, но голос Высшей звучал в ней рокотом рвущихся в пропасть камней, заглушая ее внутренний голос. Похоже ли то было на безумие? Мидж корчилась в мягкой грязи, словно от щекотки по всему телу - странное ощущение, от которого хотелось и рыдать, и смеяться... и увильнуть.
Мидж вернулась в отведенную ей комнату лишь под утро, уставшая так, будто проскакала на Ясене всю ночь. Или, напротив, сама служила кому-то конем, как заколдованные злыми колдунами и ведьмами герои из уризенианских сказок. Да, уризенианский эпос изобилует образами вредоносных чародеев - как ни забавно, думала Мидж, но единственный по-настоящему любящий творить зло маг, встреченный ею за всю жизнь, оказался уризенианином. Уже покинув Бралентию, скитаясь по Межевым землям, девушка встречала и собратьев по ремеслу, вольных экзорцистов, и алхимиков, и просто людей с даром волшебства, и многие из них рассказывали ей свои истории за кружкой эля. Не все они были идеальны, многие бурно провели юность... Однако каждый рано или поздно осознал, какую ответственность на него налагают уникальные способности.
Для Айнара его магия была только одной из множества игрушек.
Он вообще не думал об ответственности - в отличие от Мидж. Она вдруг с иссушающей сердце ясностью осознала, что отныне то, что мучило ее последние два дня, станет ее единственной судьбой. Имела ли она право решать судьбу уризениан? Она повела себя как полководец, заявила себя на будущее - но на самом деле на ее месте должна была быть Рораса или лорд Райберт, хозяин Таррна. Мидж присвоила себе чужие полномочия - не из корыстного умысла... она всего лишь запуталась. Но это запустило цепь событий - что катились, как камни с горы.
Быть может, уже было поздно отступать.
Вокруг все было так же, как всегда, как всю неполную неделю, что Мидж с товарищами были в Таррне, даже хуже, но экзорцистка ощущала в себе непонятное волнение, вовсе не походящее на лихорадочную мощь распирающей внутренности магии. Она чувствовала себя хорошо, как никогда прежде. Мидж привыкла, что ее вожделение подобно приливу - подчиняется луне. Но на сей раз все было иначе.
Едва зарождавшаяся нежность к Грейсону вдруг переметнулась на Джорди, как порой огонь перескакивает с крыши одного дома на другой, оставляя позади лишь пепел и голые стены. Мидж готова была отдаться мелуккадцу с отчаяньем вдовы, ласкающей собачку взамен почившего мужа. Если б представилась возможность...
Утром Джорди пригласил Мидж прогуляться по роще возле святилища. Обогнув место ритуальных омовений, молодые люди углубились в чащу, успокоенные мыслью, что некому подслушать или застать их вместе. Мидж одновременно желала бы избавиться от мучивших ее угрызений совести, словно вбивавших в грудь гвоздь при каждом ее вздохе, но при том и не позволяла себе забыть о свершенном. А Джорди, казалось, не видел в том, что она сотворила, никакого греха.
Они шли рука об руку, Мидж свивала венок из первых летних цветов.
- Уж три дня прошло, а я все никак не могу забыть ту девочку, что разорвали эти ублюдки... - задрожавшие пальцы сломали стебелек. - Но то, что я сделала... Не стала ли я такой же, как они?
- Ты экзорцистка поневоле, - Джорди покачал головой со снисходительной улыбкой, - твое проклятие будет однажды снято, проклятие Грейсона - тоже, вы разойдетесь своими путями, и тогда все вернется на круги своя. Ты должна будешь снова защищать себя. Научись бестрепетно убивать, Кэт.
- Смерть достаточно увидеть один раз. И она неминуемо ожесточит тебя.
Оба считали, что это не лучший разговор для теплого утра... когда вы остались наедине под пологом пахнущей поздней весной рощи. Но Мидж не могла говорить ни о чем другом. И тогда нить разговора перехватил ее спутник - с грацией и уверенностью аристократа.
- Знаешь, когда-то я любил одну женщину... - Джорди ненадолго замолчал, оглаживая подбородок.
Мидж ждала, когда он продолжит.
- Она была красива, красивее всех, кого мне в том возрасте удавалось увидеть. Я просил отца, чтобы он разрешил мне посвататься к ней. Однако отец запретил мне даже думать о той леди. Она мне не ровня, сказал он. И обещал подыскать невесту под стать нашему роду... Я не мог забыть ту даму несколько лет, даже сбежав вслед за братом, скитаясь по Межевым землям и познавая науку любви в объятиях отчаянных уризенианок и всех веселых айнианок, которым приглянулось мое лицо или разворот плеч. Но образ той дамы еще долго теплился в сердце. Сам не знаю, как ты смогла вытеснить ее из моей груди, Кэт.
Мидж смущалась, когда он называл ее так. Будто Джорди касался ее там, где недозволено - хотя как раз дать ему потрогать пару мест Мидж была бы рада.
- Ты думаешь, что любил ее?
- А как иначе?
- Иногда нам просто кажется, что мы любим, а на самом деле нет. Просто мы случайно делаем те действия, что принято приписывать любви.
Джорди нахмурил брови - задумался. Он пытался подвести разговор к совсем иному выводу, что сделала Мидж.
- Может быть, ты и права. В Мелуккаде я был слишком неискушен. Что ты хочешь от страны, где еще пару сотен лет назад мужчины и женщины были обязаны ходить по разным сторонам улицы из соображений нравственности!
Вот отчего тебе так нравится айнианство, подумала Мидж, вот почему тебя тянет ко мне! Но ее вожделения это открытие не остудило. Однако следующие слова Мидж обращала скорее к Айнару, чем к его брату.
- Все мы влюбяемся в выдуманный образ. Двойное искажение: человек надевает маску в кругу себе подобных, а мы на основе нее творим себе кумира. Настоящая же личность далека от нас настолько, что и словами не описать.
Джорди молчал, потупившись.
- Вот, что такое любовь - двойной обман. Тебя обманывают, а ты обманываешь сам себя еще пуще и, что любопытно, возвращаешь долг притворства, играя какую-то свою роль. Главное, не навоображать хотя бы себе, что твоя маска - действительно твое лицо. Мы всегда сильнее и слабее одновременно, чем хотим казаться.
Маска. Мидж вдруг вспомнила, что нечто важное, требующее ее немедленного внимания, о чем она думала лишь долей сознания, было напрасно забыто, и нахмурилась, вспоминая. Это не укрылось от внимания Джорди. Ну, это уж никуда не годится, подумал он.
- Кэт, взбодрись, - он вдруг вырвал у нее из рук доплетенный венок и помахал им в воздухе, - ну-ка отними!
И легко помчался в чащу на длинных легких ногах. Мидж подхватила подол и со смехом бросилась за ним. Весенний воздух, пикантная игра и флирт привлекательного мужчины вновь ненадолго заставили забыть ее обо всем.
Молодые люди бежали несколько минут - пока не поняли, что чаща редеет. Дальше мчаться не имело смысла, и Джорди великодушно вернул Мидж венок, чтобы остаться с ней под защитой зеленых ветвей от взглядов ненужных наблюдателей.
Мидж прижалась спиной к ближайшему дереву, Джорди навис над ней, упершись в крепкий шероховатый ствол ладонью.
- Знаешь, как в старину женились айниане? - облизывая обветренные губы, спросила девушка.
Джорди покачал головой. И тогда она набросила ему на голову венок, спустила руки ниже, на ленту, перетягивающую волосы мужчины в хвост, распустила их и зарылась пальцами в теплую нежную черноту.
- Вот так. Венок, чарка вина, распитая на двоих, прыжок через меч или метлу - и готово.
Он поцеловал ее, долго и отчаянно. Руки их обоих метнулись друг к другу, вцепились в ткань, принялись искать голую плоть везде, где только можно. Джорди прервал поцелуй, чтобы отдышаться.
- Я помню, что тебе не понравилось, когда я сравнил тебя с принцессой из сказки. И, думаю, я не сделаю этого больше никогда, - Джорди опустился на колени, взялся за подол Мидж, немного приподнимая его, - я хочу сказать, не все принцы любят несчастных скромниц из бабкиных историй. Это глупо и непрактично.
К чему это было сказано? Мидж изумленно дернула головой, так что стукнулась затылком от ствол дерева. Это было почти не больно, и все же буквальная встряска вернула девушку к реальности. От ее игривого настроения не осталось и следа.
- Не нужно. Не сейчас. Оставь. Мы слишком заигрались. Вернемся в особняк, у нас еще работы непочатый край.
Мидж подняла плечо, выставляя его перед собой, как заслон. Джорди не мог решить, как отреагировать на ее отказ - разозлиться? Снова приняться утешать? Отчего она так переживает из-за смерти... врагов? Каждый из них не стоил и ногтя на ее мизинце.
- Знаешь, мне кажется... Я откусила больше, чем могу проглотить. Я действительно просто женщина, я не Высшая, чтобы решать проблемы одним махом.
- Но ты же отчего-то это сделала? Не из тщеславия же? Иначе я мог бы заподозрить, что твое самолюбование безгранично, а это не так.
Вот чертова баба, в раздражении подумал Джорди, большое ли дело! Она даже не убила никого собственноручно, так к чему эти бесконечные терзания?
- Ну, сказать по правде, мне приятно, с какой благодарностью на меня смотрят таррнцы, но, также признаюсь, оно того явно не стоило. Почему я вообще все это заварила? Я цунцу, я экзорцистка. так учила меня бабушка, как всех цунцу - будь доброй. Мне плохо оттого, что я приказала их всех убить.
- Но так было надо. Можно быть мягкой в мире, но в войне приходится стать огнем пожирающим, - Джорди встал с корточек. На его распущенных волосах еще оставался венок, - я догадываюсь, что ты относишься ко мне настороженно. Я похож на Айнара - я его брат, что еще хуже. Я рос с ним. А однажды коснувшись зла, уже не можешь вытравить его из себя.
Он посмотрел на нее, она - на него. Их взгляды зацепились друг за друга, как крючки корсета.
- Ты не зла от природы. Но тебе нужно научиться быть жестокой. Уризениане любят сказки о слабых податливых женщинах, чтобы управлять ими, но я предпочел бы себе сильную жену. Чтобы, если я умру, она смогла управлять Мелуккадом не хуже, чем мог бы я сам.
Мидж сглотнула и промолчала. Ее сознание отметило сразу два послания из речи Джорди: он вроде как предлагает ей выйти за него замуж. И он, вроде как, королевская особа.
- Да, я считаю необходимым признаться, Кэт. Я - принц Шорас, наследник Мелуккадского престола, - он с улыбкой склонил голову, - именно потому я ищу Уайлена... то есть, Айнара. Он украл мои королевские регалии. Ты знаешь, какие порядки в Мелуккаде. Одни формальности. Без королевского алмаза, который свистнул мой брат, я не имею права взойти на престол.
Мидж с трудом переваривала полученную информацию.
- Но ты уверен, что он его не продал?
- Он не так глуп. Если наш отец умрет, Уайлен сможет вернуться и занять трон.
- Страшно представить, во что превратится страна под его руководством.
- Под его пятой, скажу точнее, - Джорди поежился, уставясь в землю, - впрочем, я не жалею, что прошел этот длинный путь. Я узнал многое о жизни простого народа. Я познакомился с тобой.
Мидж отвернулась, краснее. Неловкость накатила на нее, словно волна.
- Я хочу утвердить айнианство в качестве государственной религии в Мелуккаде. На первых порах это приведет к беспорядкам, но в конечном итоге, я получу сильную страну, способную конкурировать с Эльзилом на равных правах. Можно будет заключить альянс с Бралентией...
Принц почесал подбородок, размышляя. Он весь ушел в себя, начал чертить что-то носком туфли на земле, прикидывая план действий, если его замысел удастся.
Мидж скользнула вдоль ствола дерева мимо Джорди, намереваясь вернуться в особняк. Между ними, определенно, было взаимное притяжение, но обстоятельсва ре заполагали к дальнейшим заигрыванием. К тому же, в свете открывшихся новых сведений...
"Мне нужно подумать."
- Я только хотел сказать - не вини себя за то, что приходится уничтожать зло злом, а не добром. Другим вариантом было бы только погибнуть. Уризенианство - это плесень. Оставь хоть одного, и борьба станет вечной.
Мидж кивнула и поспешила отойти. Она не была согласна с Джорди, но понимала, что он прав. И ночью, в своей комнате, она вбивала в себя это знание, хватаясь за виски, царапая грудь в беззвучном рыдании. Джорди прав, прав, если они хотят победить уризениан, они должны стать жестоки. Такова жизнь.
Высшие жестоки не меньше - и в то же время, их зовут Благими. Но эта двойственность мучила Мидж. Она хотела быть хорошей, но терялась от того, что не понимала, как. И действительно ли это ей нужно: или то уризенианская наука о смирении, призванная помочь власть имеющей верхушке делать из мужчин пушечное мясо, из женщин - покорных несушек?
- О, Айне, Всеблагая, как можно так существовать, - вопрошала она, молясь в октрытое окно, спрашивая одновременно и о том, что делать ей со своей жестокостью, и о лживых заветах уризениан, которые выкрикивают они, убивая.