Первый привал путешественники устроили в поле, вне стен какого-либо города, но через еще одни сутки вновь так поступить стало уже невозможно: требовалось пополнить запасы еды и сменить лошадей. К счастью, Райберт настоял на том, чтобы путники двигались по торговой дороге, на которой встречалось немало городишек разного размера. Все они кормились в первую очередь за счет тех, кто двигался из Межевых земель в столицу либо обратно. На первый взгляд могло даже показаться, что в этих городках больше постоялых дворов, чем обычных жилых домов.
Никто из путников не торопился: Джорди не горел желанием покончить с бродяжнической жизнью и вернуться в Мелуккадский дворец (но его миссия был закончена, у него не оставалось доводов против отправления назад даже перед самим собой), Райберт и Геселин и вовсе совершали увеселительное путешествие как итог медового месяца, Грейсон ехал вместе с Мидж, которая смутно понимала, чего ждет от столицы. Геселин намекнула, что было бы мило задержаться в городишке на сутки - хотя бы затем, чтобы проинспектировать местный базар. С ней согласились и остальные: крохотный базарчик не был прочим интересен, но путь до столицы предстоял еще долгий и утомительный.
Мидж и Геселин переоделись в платья, соответствующие эльзильской моде. Хоть Мидж все равно выглядела как айнианка - все уризенианки в ее возрасте имели перетянутую корсетом талию в тринадцать дюймов. Мидж могла похвастаться только вдвое большим объемом. Впрочем, для нее такое положение дел действительно могло быть предметом гордости: айниане превозносили силу и здоровье. Мидж снова начала себе нравиться. Но в тот момент, когда она разглядывала в зеркало, хорошо ли сидит изысканное желтое платье, одолженное у Геселин, девушка вдруг обратила внимание на свои волосы... Они были с ней всю жизнь, и по большей части - подобранные. Мидж нравились длинные рыжие локоны, но при ее образе жизни они то и дело мешались, лезли в глаза... В Бралентии длинные волосы носили только представители аристократии. Конечно, многие любители скачек и фехтования стриглись коротко, одно время даже были модны удивительно короткие стрижки - Мидж еще помнила тот бал, на котором она оказалась единственной дамой с локонами. Но вот обратную ситуацию: простолюдина или простолюдинку с длинными волосами - нельзя было вообразить.
Мидж медленно вынула ленту из косы, перебросила волосы на грудь. Ее всегда поражало сияние собственных локонов: она помнила их тускло-рыжими, с ржавым оттенком, какими они были до подросткового возраста, перед тем, как она надела послушническое покрывало. После, в семнадцать, она удивилась, откуда за годы учебы в монастыре в ее прядях мог зародиться огненно-рубиновый величественный отсвет. Но тут началась ее учеба у мастера МакБьои, и волосы убирались то в хвост, то в косу, то в пучок - подальше от лица и глаз. Почти семь лет Мидж не обращала внимания на прическу, перед балами оставляя ее в руках умелых служанок. А во время странствий по Межевым землям ей и вовсе было плевать на внешний вид.
И вот теперь волосы были последним, что выдавало в ней аристократку. Мидж пропустила локоны меж пальцев - мягкие, невесомые. Хорошо, что годы лишений не высосали из них силу и красоту. Конечно, было бы разумней обрезать их как можно короче, раз уж Мидж собралась посвятить последующие несколько лет, или сколько там понадобится до победы, боям. Но она не могла. Она взяла имя "Мидж", когда покинула родительский дом. Она думала, что не взяла в дорогу ничего из прошлого, ни частички графини Кэтлин Робартис, но она ошиблась. Вот она, частичка, что всегда была при ней - ее волосы. Теперь Мидж уже не была просто Мидж, она вновь стала и леди Кэтлин, соединив в себе обе ипостаси.
Не была она уже и юной девицей. Обычно айнианкам удавалось выглядеть вдвое моложе - во всяком случае, богатым. Мидж же претерпела достаточно испытаний, чтобы на ее лице отражался истинный возраст. Ни семнадцать, ни даже двадцать три ей бы никто не дал. Мидж подумала о том, что эльзильские девушки в ее лета рожают второго ребенка, бралентийские - вдвое умножают капитал, унаследованный от родителей. Она же пока не сделала ни того, ни другого. Взрослое лицо не казалось Мидж утратившим красоту, да таким оно и не было: она никогда не поражала мужское воображение, как Геселин, но вся ее миловидность, на которую расщедрилась природа, осталась с нею и поныне. Даже отчасти преумножилась: в глазах светились опыт и некоторая толика печали, которую некоторые юноши могли счесть интересной.
Нет, заметный возраст говорил Мидж не о том, что скоро у нее отыщется первый седой волос, а об ответственности. Которую она с детства готовилась принять на себя... Но вместо того, чтобы продолжить дело жизни родителей, собралась возбуждать воинственные порывы в родной стране. С детства мать говорила ей: приготовься стать наследницей. И еще: слава Древу, в тебе есть задатки лидера. Мидж, тогда еще "мисс Кэт", не очень-то верила словам матери, полагая, что ее переоценивают, да и теперь не стала верить в них больше. Но отныне ей было бы лучше оказаться неправой - если в ней скрыт какой-то талант лидера, самое ему время выйти наружу. Мидж взяла на себя тяжелую ношу спасительницы и революционерки отчасти из-за этих слов, от которых веяло больше долгом, чем тщеславием и почестями, отчасти же - по экзорцистской привычке спасать того, кого можешь спасти. И, не в последнюю очередь, в качестве искупления греха бездействия - тех болезненных случаев, когда она не помогла мучимым и несчастным.
Стыд мучил ее годами, напоминая о тех ситуациях, когда она бежала или пряталась, вместо того, чтобы вступиться за слабого.
Когда Грейсон вошел в их с женой комнату, Мидж все еще перебирала свои пряди. Минутное желание остричь их растаяло. Я оставлю их как память о том, что я леди, подумала она, и как напоминание, что я могу, умею и должна брать ответственность за свои поступки.
Свободное время, которым путники одарили себя, каждый употребил на то, что было ему приятнее. Райберт, ненавидящий дорожную тряску всей душой, отсыпался на постоялом дворе. Джорди упражнялся в искусстве владения саблей во дворе. Геселин возжелала отправиться на рынок, чтобы приобрести пару новомодных платьев - даже перейдя в айнианство, она сохранила страсть к эльзильской моде. Мидж вызвалась составить ей компанию, предполагая найти новый меч. Так как две женщины без сопровождения мужчины на территории Эльзила вызывали ненужное любопытство, а также могли подвергнуться опасности (Мидж могла постоять за себя и защитить подругу, но им ни к чему были стычки с горожанами), с ними за компанию пошел и Грейсон.
Базар не соответствовал представлениям Геселин о нем. Аристократка размечталась, что сейчас ей начнут предлагать наперебой лучшие шелка и ленты, но большинство лавок вовсе оказались закрыты, те же немногие, которые не покинули продавцы, не вызывали у Геселин доверия. За многими прилавками стояли грязные дети, ковырявшие в носу или ищущие блох по телу.
В Межевых Землях все было не так.
- Ох, я и забыла, что в Эльзиле это считается нормой, - сказала Геселин на ухо Мидж. Та неопределенно кивнула, думая о своем.
Бралентия, родина Мидж, имела свои недостатки, и самым главным была чудовищная разница между аристократией и плебсом, но каждый бралентиец знал, что если он будет хорошо работать, тем паче - торговать, он вырвется из нищеты. В Эльзиле эта схема не работала. Народ рождался бедняком и умирал бедняком, не имея и шанса изменить свою судьбу. Так очертил своим циркулем Уризен, говорили они, благоговея.
- Смотри, вон лавка оружейника! - Сказал Грейсон, указывая на приземистое строение с крышей. Мидж не удивилась бы, если б в каменных стенах домика в том же помещении обнаружилась кузница, но ее не было. Просто оружейник, видимо, так защищался от воров. И не спроста: на стенах и полках в лучшем виде были вытсавлены лучшие образчики сабель, прямых мечей, кинжалов и других, не менее занятных смертоносных вещиц.
Мидж понравилась одна сабля, похожая на ту, что была у нее в юности: легкая удобная рукоять, изящно сработаное лезвие. Девушка протянула руку, чтобы взять оружие, но ее остановил окрик продавца:
- А ну руки убери, шваль!
Эльзилец говорил без гнева, устало. Словно отгонял беззубую собаку. Мидж опешила от его слов и так и застыла с поднятой ладонью. К ней подошла Геселин, наклонилась к уху:
- Забыла сказать. Уризениане... не любят, когда женщины трогают оружие. После этого оно считается оскверненным и неподходящим для воина.
Это объясняло то страстное стремление Геселин приобрести меч при полном неумении с ним обращаться - это в свое время послужило причиной их знакомства с Мидж... при чем, довольно своеобразного.
- Я никогда не была на территории Эльзила. Это для меня новость.
Продавец моргнул, еще с секунду подержал взгляд на девушках, затем перевел его на Грейсона.
- Эй, полукровка, если хочешь что-нибудь купить, то...
- Я не хочу, - просто ответил Грейсон, - моя жена хочет.
- Мы не продаем мечи женщинам. Даже айнианкам.
В голосе продавца впервые послышалось некоторое подобие эмоций - насмешливое пренебрежение на последнем слове. Мидж набрала в грудь воздуха, чтобы метким словцом отвоевать себе право на покупку, но тут в магазин ворвался мальчишка лет двенадцати, который прокричал, обращаясь к хозяину лавки:
- Мастер, там уже началось! Идемте скорей!
- Мы закрываемся. - Голос продавца снова стал пресен, как умывальная вода. - Идите, давайте, идите.
Покупатели вышли, подгоняемые оружейником, на улицу. Геселин изумленно приподняла изящные брови, недоумевая, куда все так спешат: мимо нее торопились к центру рынка подростки и несколько взрослых. Ту старуху задержала стряпня, вот она вытирает руки о передник, а тот толстяк с разошедшимися на животе пуговицами, ждал последней наживы - видимо, торговал сластями или закусками. В мгновение ока все лавки оказались закрыты. И Грейсон, Мидж и Геселин ничего не оставалось иного, кроме как двинуться вместе с людским потоком к неизвестной цели.
Толпа была огромной. Сперва нельзя было даже рассмотреть, что стало причиной такого пристального внимания, но затем, прищурившись, троица путешественников начала различать очертания деревянного строения, слишком знакомого и невыносимо отвратительного. Помост для казни и публичных наказаний.
Геселин ойкнула, задышала тяжело, как перед обмороком, и предприняла попытку развернуться, но людская каша не позволила. Поток эльзильцев бурлил, и вскоре, повинуясь необоримой силе толпы, троица путников оказалась куда ближе к помосту, чем того им хотелось бы.
Тут и там слышались возгласы: "не толкайся!", "все, начинается!", "хоть бы не было так скучно, как в прошлый раз!", гул нарастал, и вдруг разом оборвался, словно захлопнулась крышка музыкальной шкатулки. На помост поднимались палач, помощник палача (между ними, повиснув на их локтях, болталась безвольная жертва в сером рубище) и жрец Уризена.
В полной тишине (вся толпа дышала, как единый организм, не произнося ни звука), палач размотал с пояса кнут и бережно погладил рукоять. Его помощник тем временем сорвал с преступницы рубище - и то, что в первую минуту зрители приняли за горб, оказалось сложенными за плечами крыльями. Цунцу! Помощник палача толкнул ее к столбу, покорную, измученную, и, схватив связанные запястья, привязал их к вбитому в столб крюку так, чтобы руки девушки задирались высоко над головой. Серое изорванное платье на бедняжке было человеческим: не было специальных выемок для крыльев, вместо спинки была просто разорванная ткань, и теперь палач раздвинул ошметки ткани в стороны, приготовляя кожу для наказания. Жрец Уризена достал бумагу и зычным голосом, неожиданным для иссохшего старика, зачитал:
- Девица Уэнда обвиняется в распутстве, соблазнении женатого мужчины, совокуплении вне брака и оскорбляющем мораль поведении. Властью, данной мне Высшим Уризеном, приговариваю сию девицу к наказанию плетьми в размере двухсот ударов.
- Двухсот? - Шепнула Геселин. - Она скончается раньше, чем палач дойдет до середины.
- Для такого количества ударов понадобится много часов наказания, - ответил Грейсон, - ее будут пороть ежедневно до конца недели. Если - да, ты права, милашка, она не умрет раньше.
Толпа снова загудела, когда помощник палача и жрец отступили в тот конец помоста, на котором их не смог бы даже случайно задеть кнут. Цунцу зажмурилась, но в остальном вела себя весьма стойко: не кричала и не дергалась, даже когда кожа на ее спине, ровно между крыльями, вспухла красной полосой после первого удара. За которым последовали еще и еще - впервые Уэнда вскрикнула на пятом.
Мидж почувствовала, как за ее плечом заметалась Геселин, но толпа зажала их слишком плотно: не сбежать. Хотя, конечно, крепкие руки полукровок - Мидж и Грейсона - при желании расчистили бы им путь.
"Бежать?"
Ты и так слишком часто бежала от подобных сцен, сказала себе Мидж. Хоть сегодня побудь храброй. Или смотри до конца, если в тебе нет смелости помешать этому, или поступи так, как должна поступать айнианка. Ты уже однажды прошла мимо беды - тогда тебя извиняла твоя беспомощность. Теперь ее нет.
Мидж зажмурилась на секунду, решаясь. И прежде, чем она открыла глаза, на ее щеку попала теплая капля. Не было нужды стирать ее и рассматривать след на руке, чтобы понять, что это не дождь.
- Довольно!
Толпа на площади разом замерла и заглохла, шокированная кощунственным выкриком. Даже Грейсон не сразу понял, что то прозвучал голос его жены. Раздвинув впереди стоящих эльзильцев локтями, Мидж подхватила подол, чтобы он не мешал ей идти, и начала подниматься по лестнице на помост. При одном взгляде на нее уже ни у кого не возникло сомнения, что перед ними айнианка - только эти распутницы так легко обнажают лодыжки! Уризенианка скорей рискнула бы запнуться о юбку, чем показать голую кожу ног. Мидж поняла, какое должна вызывать чувство у толпы (какой контраст с тем, что она чувствовала в Таррне!) и обратилась сразу же к палачу:
- Я знаю, что подобные провинности, - на последнем слове она едва заметно запнулась, - могут быть решены при помощи денежного откупа. Назначьте любую цену за эту женщину, и я уплачу ее.
В другой ситуации толпа растерзала бы Мидж: кощунница, распутница, вступившаяся за другую такую же блудницу. Но теперь зрители прощали ей до поры грехи - пока на нее было любопытно смотреть.
Палач назвал сумму, которую мог бы выплатить только аристократ, и нахально улыбнулся черными обломками зубов. В любом случае он остался бы в выигрыше - или разжился деньгами, или обеспечил толпе еще одно зрелище, еще одну жертву под плетьми.
Мидж легко уплатила бы эту сумму, располагай она своим графским капиталом. Но все ее деньги остались в Бралентии, в семейном особняке. Однако она вышла на помост не без плана.
- Что ж, за цунцу получишь такую сумму, какую сам сможешь выручить, - девушка запустила руку в сумочку на поясе и достала из нее... корону Айнара. Серебро, трудолюбиво отчищенное самой Мидж, и сияющие драгоценные камни недвусмысленно демонстрировали, что венец стоит целое состояние. Мидж предлагала такую плату, за которую можно было выручить полную телегу рабов - если они усядутся без малейшего просвета между плечами и спинами. Цунцу ценились дороже, чем люди, но не настолько, чтобы одна замученная девушка сравнялась в стоимости с дорогой короной. Но в глазах Мидж эта цунцу была бесценна. Как и любая другая - так ее воспитывали бабка и мать, обе - айнианки. Обе - с кровью этих удивительных крылатых существ в жилах.
- Что ж, принято.
Палач взял из руки Мидж корону и разрубил веревку, которой руки цунцу были примотаны к столбу. Но запястья ее, все еще перетиснутые веревкой, не разъединил. Цунцу плакала, не замечая, что заклятие, блокировавшее ее силу, разрушено, и она теперь может самостоятельно сбросить узы, терзающие ее руки. Мидж не сказала об этом ни слова - молча подошла к пленнице, накинула ей на плечи свою накидку, так, чтобы ткань прикрывала разорванную кнутом на спине кожу, а рукава держались на крыльях.
Грейсон взбежал на помост, разорвал путы на запястьях Уэнды, словно то были нитки, и перебросил одну ее руку себе через шею. Мидж сделала то же с другой стороны. Вниз они втроем спускались неловко, спотыкаясь, но толпа не глумилась над ними и не пыталась помешать. Народ безмолвствовал. Но их ненавидели, это читалась в каждом взоре, обращенном на чужаков.
У подножия лестницы, ведущей с помоста, стояла Геселин, зажав рукой рот. Глаза ее блестели от слез.
- Я сделаю снадобье для заживления ран, - невнятно проговорила она через дрожащие пальцы.
Толпа раздалась, когда Мидж, Грейсон и Уэнда двинулись прочь. Геселин шла за ними, замыкая. Трудно было представить, что эта хрупкая аристократка, неспособная выдержать, на первый взгляд, и щелчка, чтобы не свалиться на пол, не боится удара в спину. Но Геселин преодолела столько испытаний, что ее дух стал тверже, чем у закаленного в боях воина. В измученной Уэнде она видела отголосок своих прежних бед и всем сердцем сочувствовала цунцу.
Никто из всей группы не упрекнул Мидж в том, что она спасла Уэнду, равно как никто не возражал против того, чтобы цунцу присоединилась на время к их компании.
- Но теперь нам неизбежно придется покинуть город и заночевать за пределами города, - сказал лорд Райберт.
- Не знаю, как вы, ребята, а я и без того не привык к кроватям, - усмехнулся Грейсон, - как по мне, так все только к лучшему.