Луна командует потоками творенья. Но тело женщины командует не меньше.
Джеймс Хэвок, "Лихорадка белого мяса"
Спустя несколько дней, когда Лавчайлд вернули в камеру после очередного обследования, она вдруг обнаружила, что вместо колодок и смирительной рубашки ее ждут легкое хлопковое платье и настоящая кровать. С одеялом. Но девушку это не обрадовало: изменения означали только то, что теперь пленнице будет доставаться повышенная доза успокоительного. Никто не станет ей доверять - пока не доведет до полного одурения, когда даже ходить она не сможет. Лавчайлд закрыла лицо руками и рухнула на кровать. Прямо у нее над ухом раздался смешок, и девушка тотчас распахнула глаза, объятая ужасом - ей показалось, что над ней навис Бен. Но нет, его даже не было в камере. Или звук его смеха почудился ей, или донесся из устройства связи, которое, однако же, не было на виду. Возможно, его вмонтировали в кровать. Но Лавчайлд было плевать на это... если Бен не вздумает болтать с ней по ночам.
Нужно ли ей с ним переспать? Лавчайлд дрожала от одной мысли об этом. Он пугал ее уже не просто как идеальный мужчина - свои невротические страхи девушка давно уже научилась преодолевать ради дела, но... Бен был противен ей из-за его природы, извращенной, подчиняющейся непонятным ей законам логики. От одной мысли, что он может овладеть ею, по всему телу Лавчайлд бежали мурашки. И то были не признаки дрожи наслаждения... Подобно героине Мопассана, легко вступая в связи ради удовольствия и денег, Лавчайлд не могла представить, как отдается врагу.
Лучше умереть, повторяла она про себя, лучше умереть.
Но Судьба нередко решает все по-своему, не позволяя людям даже заикнуться о том, что они для себя бы желали. Как говорится, хочешь насмешить Бога - поведай ему о своих планах.
Еще раньше, чем Лавчайлд решила, что если ее побег будет зависить только от секса с охранником, то с вечным заточением (или скорой смертью) стоит примириться - и хоть раз, черт побери, выдержать испытание с расправленными плечами! - ситуация изменилась. С утра, перед обследованием, как обычно, ее повели в душевую. И, снова, по своему обыкновению, девушка после водных процедур подошла к запотевшему зеркалу, ожидая, когда оно сможет отразить ее.
Пар понемногу рассеивался, и вот Лавчайлд уже видела свои глаза, влажные губы, мокрые волосы, облепивышие плечи, шею... Девушка улыбнулась. Нет, конечно, корни отрасли и форма бровей уже не изысканна, но она все-таки еще была хороша. Чертовски хороша. По ее просьбе ей начали давать именно те продукты, которые она просила (а Ребекка схитрила и назвала в том числе лакомства, которые давно хотела попробовать). Лавчайлд подняла руки, покрутилась перед зеркалом, приподняла груди, как если бы они были в лифчике, и снова улыбнулась, еще более довольно, чем раньше. Красавица. Она выжала волосы и перебросила их сначала на одно плечо, затем на другое. И подумала, что тут, взаперти, совсем истосковалась без мужского внимания. Как неосмотрительно она раньше не ценила своих поклонников, легко отвергала их - и если бы во имя целомудрия! А здесь... был только Бен. Худший вариант из всех возможных. Однако, Лавчайлд вновь благоухала - и сходила с ума. Ей нужно было куда-нибудь выплеснуть накопившуюся энергию. Она провела руками по своему телу, стирая последние капли, не успевшие просохнуть, и лаская кожу, оперлась одной рукой о бортик раковины, а вторую положила на лобок. И тут на ее ладони легли теплые - почти горячие грубые руки. Кроме Бена, они не могли принадлежать больше никому.
- Не растрачивай впустую, - шепнул он ей на ухо, и прежде чем расслабленная после душа Лавчайлд собралась с мыслями, легко перехватил ее за бедро, приподнимая и открывая себе путь.
- Нет, - успела шепнуть девушка, но Бен уже легко проскользнул внутрь, не встречая соспротивления от жаждущего распаленного тела. Лавчайлд дернулась, и рука Бена стиснула ее горло, мужчина прижал пленницу к себе, почти обездвижив. Не хуже, чем смирительной рубашкой.
- Мне больно!
Он не ответил.
Бывала в ней и такая мощь, но давно, так что она успела забыть. Лавчайлд не смотрела в зеркало. Сперва ей было противно и она пыталась представлять Гарри, но Бен совсем на него не походил. И спустя какое-то время девушка задрожала уже от осознания, что ею пользуется именно ее надзиратель - извращенец с дикими глазами колдуна. Ощущение предельного унижения превратилось в странное, дикое удовольствие, Лавчайлд начала выгибаться, насколько ей это позволяли крепкие объятья Бена, и тихо постанывать. Она хотела, чтобы он убил ее в момент наивысшего наслаждения - ей было так странно приятно, но после должно было стать стыдно и плохо. Девушка не ошиблась, но то, что происходило с ней у зеркала, было нечеловечески хорошо.
Когда девушку ненадолго вернули в камеру, она сразу же рухнула на кровать и проспала несколько часов. Ее не стали будить, видимо, миз Брук, Аманда и Мишель почувствовали, что начинают медленно, но верно двигаться к намеченной цели: анализы пленницы были все лучше и лучше.
Через какое-то время Лавчайлд встала и отошла в угол, к судну. На трусиках обнаружилась кровь - уже подсохшая. И с неприятным, резким запахом, какой оставляют раны, но не менструация. И вообще - для месчных было слишком рано...
Ребекка так испугалась, что чуть было не села прямо на пол голой задницей, забыв натянуть белье. Но она вовремя уперлась рукой в стену, с трудом поднялась на отнявшихся от ужаса ногах и привела в порядок одежду. Юбку она оправила раз двадцать, не меньше, не зная, как еще успокоиться. Сердцебиение громом клокотало в горле.
Она всегда пользовалась одновременно и оральными контрацептивами, и презервативами, чтобы избежать всех возможных неприятностей, но с Беном... Сколько она уже не пила таблетки? Каков риск?.. Лавчайлд заломила руки и уселась на кровать. Ее могла спасти только Мишель - все-таки ей тоже приходилось как-то ограждать себя от риска обзавестись маленьким Беном. Сомнительное удовольствие, подумала Ребекка и негромко рассмеялась.
Мишель она дождалась, когда та явилась препроводить пленницу в лабораторию. Но они никуда не пошли: Лавчайлд с ходу, не тратя время на приветствие, сказала, что ей нужна "таблетка завтрашнего дня". И Мишель замерла. Несколько секунд кривила рот, будто не зная, вытолкнуть за губы рвущиеся слова или напротив, проглотить их и постараться не подавиться. Затем спросила:
- Так значит... Бен?
Лавчайлд кивнула. По лицу Мишель метнулись тени, порожденные сотней гримас, сменявших друг друга: гнев, зависть, презрение, война, проклятие, смерть.
- Если ты думаешь, что такое издевательство будет мне на пользу, то ошибаешься. Через несколько недель, может быть, даже дней, мой запах исчезнет. Он же призван только манить самцов, а если организм поймет, что это больше не нужно, он успокоится, - прорычала Ребекка, - не глупи же. Сделай так, чтобы мы обе остались в выигрыше.
Женщина порылась в сумке и бросила пленнице таблетку. Она ударила Лавчайлд над бровью, отскочила на пол и покатилась, собирая грязь. Мишель захлопнула дверь и, судя по частому цоканью каблуков, побежала. Лавчайлд подняла таблетку, обтерла о рукав платья и разжевала.
На следующий день у Лавчайлд взяли образцы менструальной крови. И все. На несколько дней ее оставили в покое. Таким образом Лавчайлд получила как раз столько времени, чтобы подумать о побеге и прикинуть возможные варианты. Она выпросила себе болеутоляющего и получила его в достатке - несколько пачек. Их передал Бен - ни одна из девушек за неделю так и не появилась в палате пленницы. Ни чтобы взять у нее анализ, ни чтобы просто проверить состояние... ни, тем более, чтобы поболтать. Но в этом не было ничего странного. В конце концов, они только делали вид, что пригласили к себе в гости подружку, с которой можно посидеть на кухне... пока не захочется обозвать ее шлюхой и получить оскорбления в ответ.
Зато Лавчайлд разговаривала с Беном. Он не закрывал железную дверь, после того, как девушка пожаловалась на духоту, оставил только решетку и сам беспрерывно стоял у нее, на случай, если стрясется что-то непредвиденное.
Ребекка чувствовала, что за стенами ее тюрьмы идет дождь. Не слышала, даже не ощущала запаха, но по немного изменившейся атмосфере воздуха понимала это... Кто-то открыл дверь: ненадолго, на пару секунд, погнав воздух в глубь помещения. И донеся его до Лавчайлд. Она вздохнула - жадно и глубоко, словно оказалась на берегу моря. На краткий миг ей именно так и показалось.
- Эй, Бен. Боишься, что я ведьма? Просочусь меж прутьев текучей водой и сбегу?
Пленница подошла к двери. Здесь действительно было получше, хоть воздух и был наполнен вонью, сопровождавшей везде миз Брук, Мишель и Аманду, аромат мокрой земли растворился, если вовсе не почудился Ребекке. Но в камере было значительно тяжелее: от запахов крови и собственных феромонов Лавчайлд приходила в неистовство. Ни Бен, ни ее пленительницы не знали и не предполагали, что именно во время менструации Ребекка не в себе больше, чем когда-либо.
- Знаешь, я хожу в церковь каждое воскресенье, - призналась Ребекка, - я примерная баптистка... казалось бы. На самом деле, ничто так не будит во мне желание, как проповедь о праведной жизни.
Охранник молчал, выжидающе глядя на пленницу. Он не понимал, отчего она стала так разговорчива.
- Я не сбегу, - девушка хлопнула ладонью по прутьям, - я же не такая худышка, как Аманда. А жаль. Стройные бедра и длинные ноги ныне ценятся больше, чем округлости.
Бен фыркнул.
- Не знаю... Но думаю, это не так.
Ребекка ждала, что он скажет еще... И Бен действительно заговорил. Он немногим меньше получаса бессвязно излагал свои мысли, извращенные, злые, жестокие. Лавчайлд наслаждалась. По ее телу волнами шли отголоски менструальной боли, а она хотела прижаться губами к губам Бена, вдохнуть его неприятный кроваво-лекарственный запах, как у стоматологического кабинета.
"Я буду наказывать себя им, - с восторгом думала Лавчайлд, - это будет мое искупление."
Наконец, молодой человек замолчал и взглянул на собеседницу. Судя по всему, он надеялся увидеть в ее глазах ужас и теперь был разочарован.
- Ты ведь из тех мужчин, кого нечасто убеждают в их неправоте? - Лавчайлд презрительно улыбнулась, глядя исподлобья, - ты мыслишь, как эта категория старомодных самцов. Которые считают, что любовь - удел женщин и признак глупости. А они гордо несут знамя самодовольного признания себя похотливыми приматами.
- Я поражен, Бекки. Ты веришь в любовь? - с усмешкой спросил Бен. Ребекка прижалась лицом к решетке, так что смогла выходнуть прямо в ухо молодому человеку:
- Верила бы, если б за мной пришел один человек... Но он не пришел. Так что - уже нет, - она отстранилась, - и для проститутки это лучший выбор, который она может сделать за свою жизнь.
Лавчайлд со странной лаской провела ладонью по железному пруту - Бен стремительно вскинул руку, сжал ладонь девушки, до боли, до быстрого онемения. Он ждал увидеть в глазах пленницы хоть что-нибудь, что бы доставило ему удовольствие.
- Твой лучший выбор - иной.
Его пальцы медленно разжались.
- Очень может быть. На самом деле я люблю боль, - Лавчайлд улыбнулась. По краю губ, там, где иные девушки рисуют себе полоску карандашом, у Ребекки проходила тонкая естественная темная линия, - плохую боль. Не ту, что во время грубого секса, а... вынимаемая из плоти пуля. Вправляемое плечо.
Мужчина озадаченно склонил голову набок. Лавчайлд усмехнулась и отошла от решетки. Вернулась к кровати, легла на нее лицом к стене и затихла. Бен, должно быть, подумал, что девушка заснула. Но она прободрствовала всю ночь. Ее похитители не учли одного: Лавчайлд была из трущоб. Она провела там все свое детство и большую часть юности. Она научилась трем вещам: ждать, терпеть и бороться. Эта женщина не просто была готова дорого продать свою жизнь. Нет, навредить недругам перед смертью - последнее дело! Лавчайлд собиралась выбраться.
- Зачем ты сюда пришел?
- Мне нужна Ребекка.
Квинн даже не сразу понял, что Гарольд Янг говорит о Лавчайлд.
- Ах она... я не знаю, где она. Ты видел сам, она взмахнула подолом - и фьюить! Растаяла в воздухе. Знаешь, с ней это часто бывает, особенно в плане махания подолом и всем таким прочим... - Квинн насыпал на папиросную бумагу табака, собираясь скрутить себе папиросу, но Янг схватил его за пиджак, выдергивая из кресла. Табак просыпался на пол.
- Сволочь... Добился-таки своего. Должность тебе отдам, наследство, все, что хочешь, отпишу на твое имя, только скажи, где она.
Квинн победно улыбнулся.
- Отпиши, будь добр, брат, отпиши. А Лавчайлд... ищи ее, - он указал рукой куда-то за окно, - я могу сообщить тебе довольно немногое. Готов заплатить столь высокую цену, как заявил?
Янг стиснул зубы так, что челюсть заныла. И Квинн с удивлением понял, что его брат уже давно вовсе не тот хлюпик и нытик, каким был в школе... когда Квинн сбежал из семьи.