Аннотация: 16 век, Франция, королевские замки и королевские дети.
Зорова Галина
"МОИ ГЛАЗА"
Мальчик родился здоровый и сильный. Четвёртый сын Генриха II Валуа и Екатерины Медичи.
Анн де Монморанси, коннетабль, то есть главнокомандующий французской королевской армии сообщал: "Прошлой ночью королева родила прекрасного сына, который, как и его мать, благодарение Богу, в добром здравии". Радостная новость, особенно для коннетабля, который верно служил уже второму королю и не собирался останавливаться на достигнутом.
Важная новость, ведь к сожалению старшие братья и сёстры маленького принца, которого крестили Александром, не слишком удались.
Восьмилетний увалень Франсуа страдал мигренями, отитами, а также невралгией. У шестилетней хорошенькой Елизаветы бывали истерики и обмороки. Четырёхлетнюю Клод коверкал и мучил рахит - да-да, эта болезнь в те времена не разбирала бедняков и сильных мира сего. Недавно умер крохотный, но уже измученный Луи, а Карл Максимилиан в свои четырнадцать месяцев успел напугать мать и кормилицу попеременно то болезненной слабостью, то истошными криками и непонятными капризами. Никто ещё не знал, что только нынешний новорожденный, которого пока звали Александром и титуловали герцогом Анжуйским, и его младшая сестричка Маргарита будут нормальными и здоровыми детьми. Увы, скорее всего во всём виновато проклятое дедовское "наследство", болезнь, которая убила отца Екатерины Медичи вскоре после её рождения.
Но тогда никто об этом не думал, ведь королева выполняла своё главное предназначение: рожала детей и, что особенно важно, сыновей.
Некрасивая, нелюбимая ни мужем, ни придворными, ещё принцессой Екатерина надеялась только на одного защитника - своего свёкра короля Франциска I. Была умной, образованной и смелой молодой женщиной, не боялась сопровождать короля на охоте верхом не на специальном дамском стульчике-седле, а в обычном, сидя боком и показывая единственное, что у неё было красивым: ноги. Именно опека Франциска в какой-то степени защищала её от неприязни мужа и козней придворных. А ещё страх, после того, как неожиданно умер старший брат Генриха, дофин: все шептались за её спиной, что никто лучше не разбирается в ядах, чем клан Медичи.
Но от фаворитки Генриха, улыбающейся и лицемерной Дианы де Пуатье, могла защитить Екатерину только притворная покорность и уступчивость.
Когда же Франциск умер, жена, лишенная любви и королева без всякого значения всю жажду власти, все надежды возлагала на детей. Не отпускала их от себя. Только время от времени они видели посещения пожилой, но ещё красивой фаворитки, которая с фальшивой доброжелательностью вмешивалась в их воспитание. Екатерина улыбалась в ответ, но когда та уходила, не стеснялась шипеть при детях:
- Ш-ш-шлюх-х-ха... Клянусь Девой, я оболью её рожу купоросом!
Увы, скоро Елизавету и Клод выдали замуж и со свитами и куклами отправили заплаканных девочек в Испанию и Лотарингию. Потом по совету соперницы король поселил старшего сына, Франсуа, отдельно в резиденции Сен-Жермен-эн-Лэ.
Остальные дети пока оставались с Екатериной. Относилась к ним по-разному. Маргарита вспоминала, что они с Карлом боялись при матери даже слово сказать, настолько она была с ними строга и сурова, а крохотный братец Франсуа был совсем заброшен.
Неужели страдал и Александр? О нет, он был баловнем матери! Называла его "орлёнок" и "мои глазки", восхищалась здоровьем, красотой и сообразительностью сынишки, не стеснялась играть и шутить с ним. И всё же у толстощёкого малыша были не по-детски серьёзные и внимательные глаза.
Глаза Екатерины и её же характер. Проницательный, сдержанный и храбрый.
* * *
Валуа не любили столицу. И было за что.
Рабле, рассказывая о приключениях Гаргантюа в Париже, замечает: "Жители Парижа, как вы знаете, настолько склонны к бунту, что иностранцы изумляются долготерпению французских королей, которые, видя затруднения, происходящие от этого изо дня в день, не прибегают для обуздания парижан к мерам правосудия". Кроме того, тогдашний Париж был грязным и настолько переполненным людьми, что нынешний показался бы настоящим раем. Из-за тесноты и дороговизны, дома тянулись вверх, а верхние этажи были заметно шире, чем нижние. Они почти смыкались над улицами и переулками, на мостовые редко падали не то что лучи солнца, а хотя бы какой-то свет. Да и мостили далеко не все улицы, чаще всего колёса экипажей, ноги животных и людей месили и разбрызгивали грязь, густо замешанную на навозе и нечистотах. Немногочисленные мосты тоже плотно застраивались, не только торговыми лавками и магазинами, но и жилыми домами. Невероятно, но из-за этого многие парижане никогда не видели Сену, протекавшую через Париж, даже если не раз проходили над ней по мостам. Возможно и к лучшему, ведь настоящая канализация была далёким будущим. Частые эпидемии уносили тысячи жизней, частые бунты и столкновения заканчивались кровавыми жертвами.
Королевская резиденция - Лувр тоже не вызывал особых восторгов: тесный, мрачный, сырой, буквально стиснутый окружающими зданиями.
- Я перестрою его и расширю по моде Ренессанса, сделаю величественной резиденцией, защищённой от города рвами, площадями, садами, - говорил король. - Работа затянется на годы? Но ведь у меня есть замки над Луарой и Сеной, как этот например. И разве не почтут за честь принимать меня, как гостя, в поместьях вельмож и богатых чиновников, если я захочу немного прогуляться. Там много простора, рек, лесов, свежего воздуха.
С последним, правда, быстро начинались проблемы. И не удивительно. Важно описывая перед придворными роскошь и красоты будущего Лувра, король не мудрствуя лукаво и на глазах придворных подошёл к большому камину и присел там, спустив штаны.
Да-да-да, в роскошных резиденциях полностью отсутствовали помещения и оборудование для отправления естественных надобностей (всё это нынешний герцог Анжуйский с приятным удивлением увидит только за пределами Франции, в частности, в Польше). Так что если Людовик XIV пользовался стульчаком в узком кругу допущенных к этому священному действу лиц, то его предки во время роскошного пира или значительной беседы обходились камином. Придворные тоже не стеснялись, правда, из деликатности выходили в коридоры и на лестницы. Понятно, что скоро замок или дворец начинал вонять так, что самые выносливые не выдерживали. А так как к тому времени опустошали все кладовые и винные погреба, выбивали всю стоящую внимания дичь в округе и удостаивали чести быть обесчещенной последнюю красивую простолюдинку, то двор грузился в кареты и повозки и перебирался в другое место, чтобы начать заново существование пышное и жестокое, суетливое и утомительное.
Но пока до этого было ещё далеко, Генрих II вернулся за стол и улыбнулся даме своего сердца Диане Пуатье. А она сказала:
- Государь, я так соскучилась по вашим милым детям. По Франсуа, по Александру...
Хитрюга знала, что хотя король был равнодушен к жене, однако гордился сыновьями - доказательством своей мужественности и наследниками. Но Генрих неожиданно поморщился:
- Она одевает мальчишек в девчачьи платьица! Правда, сейчас очень тепло, и врачи не советуют в такую погоду надевать им штаны. Ладно, ещё подрастут, как старший, и тогда я не позволю делать из них неженок! Не позволю держать их взаперти и дрессировать, словно собачек!
Диана кивала, внешне соглашалась и переводила разговор на другое. Отняла у королевы дофина - верно, но этот поступок был полностью политическим, необходимым для контроля над наследником, для сближения с ним. Пребывая в милости у Франциска I, будучи фавориткой и дамой сердца Генриха II, Диана устраивала своё будущее при возможном будущем короле Франциске II. Но разумная женщина понимала, что даже дофину - не говоря уже о других детях - лучше воспитываться подальше от королевского двора.
Обычаи Валуа и их окружения уже несколько десятков лет были более чем свободными, но свобода эта была дикая и грубая: жестокие развлечения, оргии, кончавшиеся иногда кровопролитием, садизм и презрение к женщинам, и не только простолюдинкам. Вся Франция распевала балладу о торжественном въезде короля в Блуа: впереди свиты ехали на быках потаскухи, а разгорячённые дворяне изображали из себя пикадоров.
Нет, принцам и принцессам лучше находиться вдалеке от двора.
* * *
Мир жестоких и прямолинейных Валуа Екатерина Медичи постепенно и осторожно изменяла с помощью итальянской расчётливости, изящества, но, вместе с тем, и лицемерия, хотя при жизни Генриха II королева и её младшие дети не часто, как сейчас говорят, пересекались с двором короля.
Чаще всего находился в Фонтенбло, Блуа и Амбуазе. Екатерина больше всего любила резиденцию в Блуа: архитектура и украшения помещений напоминали ей родные края, в этих просторных залах и окрестных лесах провела лучшие свои дни во Франции, возле любящего её и культуру Ренессанса тестя Франциска I. Замок в Амбуазе внешне был куда менее приятным и нарядным - на взгорье, окружённый высокими холодными стенами, в главные помещения конные и пешие добирались только через единственную башню с винтовой лестницей. Недаром сюда приезжали, когда в стране было неспокойно. Но за мрачными стенами скрывался просторный и удобный городок, в котором находилась официальная резиденция королевы и базилика, в которой был похоронен, между прочим Леонардо да Винчи, живший во Франции по приглашению короля Франциска I три своих последних года в личном замке Кло-Люсе и получивший официальное звание первого королевского художника, архитектора и инженера и крупную ренту. Он умер в тот год, когда Екатерина Медичи появилась на свет. А жаль, встреча и общение этих двух индивидуальностей были бы интересными.
Итак, между этими тремя замками и путешествовал двор королевы Екатерины, двор женский и итальянский. Она приглашала к себе в придворные дамы самых красивых девушек не только Франции, Италии, но и Фландрии, Шотландии. Учила их нравиться кавалерам из окружения короля, учила незаметно управлять благородными и знатными мужчинами и сама влияла на королевский двор с помощью своих дам, которых полунасмешливо-полусердито называли "летучим эскадроном".
Этот двор и воспитывал младших братьев и сестёр дофина, суровая матушка была для них наивысшим авторитетом, а красивые изящные дамы - няньками и мамками.
Когда королева всё же уезжала, то требовала, чтобы ей не только сообщали устно и письменно о детях, но и присылали их портреты, пусть даже наброски, сделанные наспех и карандашом, чтобы могла сориентироваться в состоянии их здоровья.
А что же маленький Александр, герцог Анжуйский? Его, как и остальное семейство, усадили за книжки. В те времена учёба королевских детей начиналась рано, требовали от них многое. Многие крохи бойко лепетали по-латыни и по-гречески. К сожалению, обучение заключалось, чаще всего, в зубрёжке, в механическом заучивании, в учёбе напоказ. И всё же письмо, которое шестилетний королевич продиктовал на этом языке и адресатом которого был болезненный дофин Франсуа, кажется вполне самостоятельным, хотя, без сомнения, отредактировано секретарём (да-да, у малыша был личный секретарь, как же без него?).
"Монсиньор, я очень расстроен, что Вы так долго больны. Я хотел бы чем-то вам помочь и быть возле Вас, чтобы Вас развлечь. Монсиньор, я учусь всегда хорошо, чтобы Вам служить, когда вырасту. Надеюсь также на вашу доброту и ласку. Молюсь, чтобы вы быстро вылечились. С почтением ваш всегда послушный брат..." И собственноручная подпись большими печатными буквами: "Александр Французский".
Он и его сестра Маргарита учились охотно, их старший брат Карл без особого энтузиазма и всё же учился. Большая заслуга в этом была их преподавателя Амио, которого назначил король, но выбрала сама королева Екатерина, и в прямом смысле и в фигуральном не спускавшая с детей глаз.
Жак Амио, сын мясника из Мелюна, после Наваррского колледжа ставший домашним наставником, а потом профессором университета в Бурже, был великолепным эллинистом и переводчиком произведений, насыщенных греческой радостью жизни и её усладам. Назначенный сначала аббатом, а потом епископов в Оксере, по видимости был пылким католиком. На самом деле всего лишь не терпел унылых и закостенелых протестантов, потому что поровну любил мужество и удовольствия.
Чувства эти вместе с большими знаниями и культурой пытался передать своим ученикам. Предложил им "Жизнеописания" Плутарха. Для Александра это было настоящим потрясением. В книге, кстати, нашёл рассказ о жизни и подвигах своего прославленного тёзки. Королева, со своей стороны, дала любимцу для чтения рыцарский роман "Персефорест", который соединял историю Александра Македонского с сюжетом о короле Артуре. Буря заносит покорителя Индии к берегам Британии, он делает её провинцией своей империи, а правителем - своего рыцаря Персефореста. Якобы именно Македонский и Персефорест устраивают первые рыцарские турниры, создают рыцарский орден и привозят в Британию Святой Грааль.
Маленький герцог Анжуйский, которого одевали в девчачьи платьица и которого баловали больше всех в семье, вдруг почувствовал себя настоящим Александром и старался быть им, даже когда стал Анри и Генрихом.