Холодный ветер рябил лужи, сыпал мелкий дождь. Пустынные улицы, ненужные огни в витринах закрытых магазинов. Рождество. Семейный праздник. Чак поднял воротник куртки, спасаясь от ветра, засунул руки в карманы, зажав пальцами изнутри прорези. Сволочи, перчатки так и не вернули. Правда, они и не для тепла, но без них совсем хреново. А купить... деньги надо беречь. Чёрт его знает, этого Трейси, когда приедет. И ботинки эти... только и добра, что не промокают.
Конечно, глупо было даже надеяться, что вот так, блуждая по как вымершему городу он наткнётся на Трейси, но дома было уж совсем невыносимо. И одиноко. С квартирой ему, в принципе, повезло. Отдельная комната с входом через кухню, он может держать в комнате электроплитку, пользоваться утром и вечером раковиной в кухне для умывания и часть оплаты работой по дому. И квартал не цветной, так что... так что всё хорошо, но погано. Опять молчи, улыбайся, держи глаза книзу и делай, что велят.
Чак сплюнул, ловко потопив плевком плавающую в луже обёртку от сигаретной пачки. Чёрт, курить хочется, а всё закрыто, празднуют, сволочи. Он знал, что сам себя этим обманывает. Получив три тысячи "комитетских", он сам себя жёстко посадил на экономию. Чтоб денег на подольше хватило. Никакой выпивки, баб, никаких баб, сигарета в день и не больше. И уж, конечно, без массажа. И с жратвой не шиковать. И так пришлось купить себе две смены белья, ещё одну рубашку, две пары носков, бритвенный прибор... хорошо ещё, что на рождественские распродажи успел, по дешёвке удалось прибарахлиться. Но после госпиталя сесть на рабское кофе с хлебом и самодельную кашу оказалось тяжело. Ложку, миску и кружку тоже пришлось купить: ему разрешили пользоваться плиткой, но не посудой. А мыло с полотенцем, а нитки с иголкой... мелочь всё, дешёвка, но сотни как не бывало. Он уже даже подумывал сходить на старую квартиру и вытребовать с хозяйки - суки черномазой - свои вещи, но не рискнул. Чёрт их знает, что там теперь, если пойдёт на стычку, то ему накостыляют, и тогда придётся бежать из Колумбии - битым жить нельзя, а его сейчас и шакалы затопчут. Да и где тогда Трейси искать?
Незаметно для себя он забрёл в Цветной квартал, к блестевшей свежей покраской церкви, откуда доносилось не очень стройное, но громкое пение. Беляцкого бога благодарят, вот идиоты, что народиться соизволил белякам на радость. И чего стараются? Чёрного всё равно в рай не пустят, чёрному в аду место, а чтоб ему там попривычней было, так ад и на земле устроили. Будь они все прокляты.
Дверь прикрыта, но на улице уж слишком паршиво, и Чак решил всё-таки войти.
В церкви было светло и тепло, даже жарко, и многолюдно. Все самозабвенно пели и на Чака внимания не обратили. Он протолкался к стене и уже оттуда, прикрыв спину, огляделся. Просто так, на всякий случай.
Слайдеров он выглядел почти сразу. Ишь, вырядились поганцы. Во всём новом, старший аж в галстуке, под беляков подстраиваются, морды холёные. Ладно, проглотим-переступим. Даже удачно получилось: на выходе в таком месте легче подойти и заговорить.
Что там болтал поп и что пели завороженно глядевшие на него люди, Чак не слушал. Всё это он знал и знал, что любые белые придумки всегда цветному во вред. Ну вот, так оно есть! Пели-голосили до хрипоты, а теперь гони денежки. Чёрт, и смыться сейчас - это Слайдеров упустить. И когда перед ним остановилась молоденькая мулатка - совсем девчонка - в новеньком топорщащемся платье из белой дешёвой материи с подносом в руках, Чак нехотя достал из кармана кредитку и бросил её в кучу бумажек.
- Бог да благословит тебя, брат, - улыбнулась мулатка.
Собрали деньги, ещё попели, ещё чего-то беляк потрепал, ещё спели... Когда-нибудь это кончится? Хотя... в тепле, сверху не льёт, можно и потерпеть. А терпеть и ждать он умеет. Выучили.
Наконец служба закончилась. Все шумно вставали, кто пробивался к выходу, кто проталкивался к священнику, разговоры, смех... Чак, сохраняя на лице приличествующее обстановке выражение, зорко следил за Слайдерами. Так... старший о чём-то говорит со священником, а двое... ждут у дверей? Поймать их, что ли, сейчас? Ладно... Нет, старшего беляк отпустил, идёт к ним... Пора.
В общей толпе Чак пошёл к выходу, , стараясь, чтобы между ним и Слайдерами было человек пять, не больше, но и не меньше трёх.
На улице было ветрено, сыпал мелкий дождь пополам с ледяной крупой. Женщины поправляли шали и платки, кутая головы и плечи. Мужчины надевали шапки, застёгивали старые куртки и новенькие плащи. Чак вытащил из-под воротника тонкий вшитый капюшон, накинул на голову и в несколько шагов догнал идущих в ряд Слайдеров.
- Привет, - поздоровался он, как можно, дружелюбнее. - Весёлого Рождества вам.
Так же, с отчуждённой вежливостью, с ним поздоровались и Метьюз с Найджелом. Чак прикусил изнутри губу. Ах, поганцы, строят из себя... на лёгком трёпе как с Битым не проскочишь. Тому он поставил выпивку и сэндвич с мясом, так Битый час перед ним выворачивался, и спрашивать не пришлось, сам всё выложил. Здесь так не получится, и Чак пошёл напролом.
- Хозяин ваш, как его, Бредли, что ли, здесь?
Лица Слайдеров невозмутимо вежливы, и только в голосе Роберта еле заметная насмешка.
- Свободе год уже, а ты всё о хозяевах толкуешь.
Чак сжал спрятанные в карманах куртки кулаки.
- Не цепляйся к словам, Роб, не стоит, - сказал он, так же только намечая угрозу. - Я спросил о Бредли. Он здесь?
- А мы откуда знаем? - пожал плечами Метьюз.
А Найджел улыбнулся.
- Он нам не отчитывается, - его улыбка стала шире и насмешливей. - Как и мы ему.
Роберт удовлетворённо кивнул и тронул пальцами край своей шляпы. Чак ничего не мог ни сделать, ни сказать. С ним прощались вежливо, но бесповоротно. А затевать драку он не мог и не хотел: против троих непросто, против спальников, из которых один наверняка просроченный, - ещё хуже, а уж ему-то... Ему оставалось столь же вежливо попрощаться и пойти в другую сторону.
Отойдя на несколько шагов, Чак вполголоса выругался. Вот поганцы, ну, нет им другого имени. Убудет у них, что Бредли ему заложат? Да и не заклад это, не подставка, всего-то и спросил... Хотя... Их тоже можно понять, с Бредли связываться опасно...
...Битый шумно отхлёбывает из стакана, задумчиво рыгает и продолжает:
- Жить можно. Крыша только нужна хорошая, а так-то...
Он понимающе хмыкает в ответ, но Битый в поощрении и не нуждается.
- Кто крышей обзавёлся, тому сам чёрт не брат, вон этот, Бельмастый, отстёгивает кому надо и на полицию плюёт, спиртным без лицензии торгует. Во, что такое крыша! Да ты кого ни возьми. А без крыши... - Битый замысловато ругается.
- Крыша нужна, чтоб от полиции прикрыться, - рассудительно говорит подсевший к ним мулат с перебитым носом. - А ежели у тебя дело законное...
Битый с удовольствием ржёт и сразу стервенеет.
- А ну вали отсюда, халявщик, ишь на чужую выпивку пасть разевает...!
Мулат послушно исчезает, а Битый пренебрежительно плюёт ему вслед.
- Дурак! Законно-о-о! Да беляки на любой закон наложат и этим же тебя придавят, ежели без крыши, - и, заговорщицки понизив голос: - Вот слушай сюда. Есть тут такие, братцы-красавцы, мялка у них, ну, массажное заведение, слышал небось? - он осторожно кивает. - Живут сволочи... лучше иного беляка, всюду им, понимаешь, почёт и уважение, денег навалом, а щипнуть их ни один не рискнёт. А почему? Кры-ша! За ними, - и совсем тихо: - такой, Бредли. Тот чуть карманом шевельнёт, так всё его будет. А в подручных у него тип один, тоже беляк, но стрелок, говорят, у мухи на лету яйца отстреливает. Ему чуть поперёк - и жить не будешь. Кто ему хоть слово пикнул, того уж больше никто не видел. Понял, нет?
Он кивает. Чего уж тут не понять...
... Чак вздохнул. Битый трепал долго, натрепал много, и больше с Битым никаких дел иметь нельзя. Начнут Битому язык укорачивать, так и тех, кто рядом, прихватят. Так что... в Колумбии Бредли наездами, птица высокого полёта, так что говорить надо с Трейси. А он лопухнулся тогда, дал себе волю, и вот... если Трейси беляков за слово отстреливает, то что за ту оплеуху устроит... Чак передёрнул плечами, как от озноба. Но и другого варианта, как ни крути, нет.
Рождество в госпитале праздновали широко. В столовой возвышалась увешанная игрушками - самодельными и покупными - ёлка, под ёлкой лежали и прямо на ветках висели кульки и пакетики с подарками. И все подписанные. Ищешь свой и снимаешь. Тихий "святой", как объяснила парням тётя Паша, вечер и отпраздновали тихо: степенно поужинали, кто хотел, пошёл в госпитальную "русскую" церковь, а вот с утра и началось веселье. Конечно, работа работой, и кому выпало дежурить, тому выпало, но плановых операций нет, процедуры - только "жизненно необходимые", а массаж к таким не относится. Два дня парни отчищали, отмывали и надраивали всё, до чего смогли дотянуться, и теперь гуляли, как никогда в жизни. Многие пошли в город: людей посмотреть и себя показать. А что, почему и нет, "ёлочные" деньги все получили, ну, и потратили, конечно, так что есть чем похвастаться.
Андрей тоже собирался в город и уже оделся на выход, но всё же решил сначала забежать в пару палат. Он, как и остальные, часто дежурил в реанимации, у тяжёлых, и со многими у него сохранялись, ну... ну, скажем так, сердечные отношения, хотя лежали эти "ранбольные" уже в обычных палатах. Сейчас таких было двое. И хотя все раненые получили ещё вчера кулёчки с рождественскими подарками, Андрей сделал ещё два от себя, сам склеил, надписал, раскрасил. Кулёчки маленькие: по три конфеты и мандаринке в каждом, но на большее у него денег нет. Он ещё за пуловер не расплатился, а купил непромокаемую куртку с капюшоном, блестящую, с цветными молниями, и книги купил, да и остальным тоже подарки делал, так что... ладно. Тётя Паша им всё повторяла, что дорог не подарок, а любовь.
В госпитальных коридорах просторно и чуть заметно пахнет хвоей. Почти во всех палатах маленькие ёлочки, а для ходячих в игровом зале - большая. Народу немного: на Рождество остались только те, кому никак не встать, и у них почти у всех посетители. Но это местные, а ему на этаж к раненым. Халата он не надел: он ведь сегодня тоже... посетитель.
- Здравствуйте, с Рождеством вас.
Седой мужчина отложил книгу и приподнялся на локте.
- Здравствуй, Андрей, и тебя с Рождеством. Ты что без халата сегодня?
- А я к вам так, - Андрей широко улыбнулся, не зная, как точно назвать себя.
- В гости, значит, - пришли ему на помощь. - Ну, спасибо садись. Раз так, то гостем и будешь.
Андрей сел на стул у кровати и протянул свой кулёк.
- Вот. От меня вам с Рождеством.
- Спасибо, - седой взял кулёк. - А у меня и отдарка нет, хотя...
- Нет-нет, - замотал Андрей головой.
- Нет уж, - улыбался седой. - Давай уж, как положено.
Он взял с тумбочки казённый кулёк, открыл и протянул Андрею.
- Бери что хочешь.
Андрей взял маленькую карамельку в золотой обёртке, и седой, удовлетворённо кивнув, убрал кулёк на прежнее место. Встретившись глазами с Андреем, улыбнулся:
- Бриться ещё не могу, а с остальным справляюсь.
В его голосе прозвучала хвастливая нотка. Вместо правой руки у седого культя, кончавшаяся двумя выростами-пальцами, сделанными ему врачами, а левой руки нет по самое плечо. И обе ноги выше колен ампутированы, и... И Андрей знает, что там ещё много чего было. И седым мужчина стал уже здесь, а так-то он ещё молодой.
- Как снаружи, Андрей?
- То льёт, то моросит.
- Не зима, а паскудство. Чёрт-те что, чтоб на Рождество и снега не было.
Андрей согласился. Снег и ему нравился. Они поговорили о погоде, ещё о пустяках, и Андрей попрощался.
В коридоре он довольно улыбнулся. Ну вот, а то яду просил, жить не хотел... А если ещё и родные найдутся, так будет совсем хорошо. А теперь надо к Колюне зайти. Того только-только из реанимации перевели. Но не в общую, а в интенсивную терапию.
Сокращая дорогу, Андрей пошёл через этаж, где лежали "местные". И он уже подходил к лестнице, когда его окликнули по-английски.
- Эй, парень, - и совсем неожиданное: - Красавчик!
Андрей остановился и медленно, полуобернувшись, посмотрел через плечо.
- Не узнаёшь?
Белый, высокий, на костылях, в госпитальной пижаме... Но... Но он знает этого беляка... Да, знает. Страшным усилием Андрей подавил поднимающуюся к горлу холодную волну страха и кивнул.
- Да. Узнал.
- Я тоже тебя узнал, ещё вчера, - улыбался белый. - Зайди.
И, не ожидая его согласия, повернул к маленькой одноместной палате-боксу. Помедлив, Андрей пошёл за ним.
В палате белый сел на кровать, а Андрей остался стоять у двери.
- Я рад, что ты выжил, - белый улыбается искренне, в его голосе нет ни насмешки, ни злобы, и смотрит он, явно и тоже искренне любуясь Андреем. - Я как увидел тебя, сначала даже не поверил. Думаю, быть не может, а потом пригляделс и узнал. Ты давно здесь?
- С февраля, - разжал губы Андрей и почувствовал облегчение: он уже дважды смог обойтись без положенного обращения "сэр".
- О! - удивился и даже будто восхитился белый. - Да чего ты у двери, подойди.
И похлопал ладонью по кровати рядом с собой. Как когда-то. Андрей судорожно сглотнул и заставил себя не подчиниться. Вслепую за спиной нашарил ручку двери и вышел из бокса.
И перевёл дыхание только возле палаты, где лежал Колюня. Николай Авдеев, подорвавшийся на мине сапёр, чудом доживший до госпиталя и буквально собранный по кусочкам Аристовым и остальными хирургами. Андрей несколько раз вдохнул и выдохнул, вытер рукавом лицо и заставил себя забыть того беляка, своего последнего хозяина, что купил его на торгах и держал у себя до зимы, и отдал той банде, откупился им, спасая свою жизнь. Андрей ещё раз вытер лицо, уже ладонью и открыл дверь палаты.
- Здравствуй, Колюня, с Рождеством тебя.
- Андрей? - по подушке катнулась наглухо забинтованная с щелью для рта круглая голова. - Здравствуй, и тебя с Рождеством.
Андрей подошёл и сел рядом, подставив своё колено под щупающую воздух ладонь. Тоже забинтованную в культю, с узкой полоской голой кожи у запястья. А дальше опять бинты, до плеча, а там, у основания шеи, ещё полоска тела. Колюня запястьем провёл по колену Андрея.
- Ты не в халате, что ли?
- Нет, в джинсах, - улыбнулся Андрей. - Я не работаю сегодня. Праздник же.
- Ага, понял.
- Вот, это тебе подарок от меня.
Андрей вложил кулёк в ладонь Колюни и осторожно, мягкими прикосновениями, помог открыть и ощупать конфеты и мандаринку. Мандаринку Колюня поднёс к лицу, вдохнул её запах и негромко засмеялся.
- Пахнет как хорошо. Спасибо, Андрей.
- Очистить тебе?
- Давай. И напополам.
Андрей взял у Колюни мандаринку, очистил её, раскладывая корки на его груди, чтобы Колюня чувствовал запах.
- Жухать не вздумай, - грозно сказал Колюня. - Одну мне, одну себе. Понял?
- Понял, - кивнул Андрей. - А если...
- А они всегда чётные,- хитро улыбнулся Колюня.
Они съели мандаринку. Андрей честно и очень старательно чмокал, изображая еду. Но когда мандаринка закончилась, Колюня усмехнулся:
- А и здоровенная же, больше апельсина. На двадцать долек, что ли?
- Я не считал, - рассмеялся Андрей.
- Жухала ты, - покорно вздохнул Колюня. - Жучила. Ты корки мне на тумбочку положи, ладно? И... и можно попросить тебя?
- Можно, конечно. Чего сделать?
- Т ы в город пойдёшь когда... - медленно начал Колюня.
Андрей ждал просьбы чего-нибудь принести и уже решил, что займёт и купит, но просьба оказалась настолько неожиданной, что он растерялся. И даже подумал, что не так понял.
- Ты же на танцы пойдёшь, святки же сейчас, - медленно говорил Колюня. - Так ты один танец за меня спляши, ладно? Ну, будто это я. Мне-то... мне, видно, не плясать больше. Так ты за меня. Выгляди девчонку получше и пригласи. Ладно? Сделаешь?
- Д-да, - не очень уверенно пообещал Андрей.
Бледные губы Колюни дрогнули в улыбке.
- Сколько тебе лет, Андрей?
- Восемнадцать полных.
- Молодой ты ещё, тебе непонятно, конечно, ладно, забудь.
- Нет, - твёрдо ответил Андрей. - Сделаю.
- Спасибо, - серьёзно поблагодарил Колюня. - Как там, льёт?
- Иногда моросит, - улыбнулся Андрей.
И пошёл опять разговор о снеге, что на святках и без снега... паскудство одно.
- Я завтра зайду, - встал Андрей.
- Заходи, поболтаем, - улыбнулся ему Колюня. - Счастливо отпраздновать.
- Спасибо. И тебе счастливо.
В коридоре Андрей перестал улыбаться и устало побрёл по коридору. Обещать-то он обещал, а вот как выполнять будет? Он же... он же ещё ни разу не ходил на танцы, даже близко не совался. Куда ему, спальнику, да ещё и джи. А опознают его, так ведь затопчут, по полу размажут. И остальные парни - он знает - так же. Что же делать? Колюню обмануть... подлость это, после такого сам ведь жить не захочешь, не сможешь, а идти страшно.
Он прошёл на служебную лестницу, спустил вниз и надел куртку уже не внакидку, а в рукава. Ладно. Танцы всё равно вечером, а сейчас он просто пойдёт погуляет. Алик должен его у ворот ждать. В одиночку они в город всё-таки не ходят. Мало ли что...
Алик ждал его у проходной, оживлённо болтая с дежурившим там солдатом, помогая себе при нехватке слов мимикой и жестикуляцией. И оба с удовольствием хохотали. Когда Андрей подошёл к ним, дежурный вытер выступившие от смеха слёзы и махнул им рукой.
- Идите, ребята, веселитесь. Рождество как никак.
- Ага, спасибо, - улыбнулся Андрей.
Когда они отошли от госпитальных ворот, Алик негромко спросил по-английски:
- Случилось чего?
- А что? - так же по-английски ответил Андрей. - Заметно?
- Не очень, но есть.
Андрей ответил не сразу.
- Везёт мне... то на одного... бывшего наткнусь, то на другого.
Алик понимающе кивнул.
- Хреново. Мне пока везёт.
- То-то и оно. На Хэллоуин я чуть не сорвался. Его раненого привезли, - Андрей говорил короткими, рваными фразами, будто плевал. - И сейчас опять. Нельзя мне срываться. А сердце горит, - последнюю фразу он сказал по-русски.
Алик молча кивал. А что тут скажешь? Все они жили с этим страхом: встретить своего хозяина. Даже если не дал клятвы, то всё равно... и главное - дотянуть до отъезда, в России это невозможно, там они никого встретить не могут. Главное - дотянуть, дождаться.
Андрей искоса посмотрел на Алика. Улыбнулся.
- Ничего, - сказал он по-русски.
И Алик тут же кивнул:
- Ничего.
Сырой ветер толкал их в спины, будто подгонял. Улицы были пустынны и сумрачны. Только в окнах горели огни рождественских ёлок.
В город ушли многие, но не все. Крис остался. Помогая наряжать ёлку, развешивать и раскладывать подарки, он так и не решился повесить свой заботливо склеенный и раскрашенный пакетик. Для Люси. Если... если бы ему удалось остаться одному у ёлки, он бы ещё рискнул, а при всех... И сегодня, когда вечером все соберутся в столовой, будут праздновать Рождество, Люся не найдёт его подарка. Вот тогда, представив себе, как она перебирает впустую колючие ветви, он и решил. Сегодня вечером он и сделает это. Сдохнет, а сделает. Крис лежал на кровати, одетый, поверх одеяла, только ботинки скинул. Вчера, в Сочельник, он сел так, что мог видеть Люсю. Что-то ел вместе со всеми, пил, даже говорил, но ничего не помнит, а она... она ни разу не посмотрела на него. Крис вздохнул. По оконному стеклу текут струйки. Не зима, а слякоть - так, кажется, по-русски? Да, правильно, слякоть. Все русские говорят, что зима здесь ненастоящая, гнилая, скорей бы уехать. И он согласен. Скорей бы. Здесь его ничего не держит. Чтобы не вздрагивать от прозвучавшего за спиной окрика, чтобы не бояться собственного лица и тела, чтобы по городу ходить, как по госпиталю - подняв голову и глядя в глаза встречным. А сейчас... Раненых стало меньше, больше местных, и сразу стало тяжелее. Раненые, никто, ни один, ни разу не назвал его цветным, словом на его прошлое не намекнул, не заметил, что он... а эти сволочи, беляки, сразу...Нет, думать о них - только душу травить. Скорей бы уехать. Там он пойдёт в школу для взрослых, будет работать и учиться, и после, получив, как его, а, да, аттестат, пойдёт учиться дальше, на врача. Чтобы работать рядом с Юрием Анатольевичем, доктором Юрой.
На столе нарядный пакетик. Брошка-цветочек. Ларри тогда ему подарил. Золотые руки у мужика. Как он там, в имении? Знал бы адрес, написал бы, поздравил с Рождеством. Ларри беспокоился о сыне, да, Марке. Редкое имя, никогда раньше не слышал такого. И всё Ларри повторял, что всего два дня они были вместе, что вдруг Марк забудет его. Глупо аж до смешного. Как же можно такое забыть? Если бы ему кто сказал, что вот его... отец, или мать, он бы разве забыл? Да ни в жизнь! Но он - спальник. А у спальника даже этого нет. Джо с Джимом молодцы, братьями себя назвали, и те, Слайдеры. И ещё. Те двое, что едва из "чёрного тумана" встали, ушли из госпиталяя, даже имён своих не сказали. Только что они - братья. И ушли. Один хромал ещё, только-только ему гипс сняли, да, точно, щиколотка у него была разбита, разрыв связок, и второй его поддерживал. В обнимку ушли. А сам он не ушёл. Когда он решил остаться? Нет, что с ним такое, он понял гораздо позже. А тогда... да, он просто боялся остаться один. Как в том, накрытом бомбёжкой Паласе, где его засыпало в подвале, раненого, как он ещё кровью не истёк, не задохнулся... и там, в темноте, боясь шевельнуться, потому что сразу натыкался на острия и осколки, и вокруг шуршало и осыпалось... Сколько он там пролежал? Смену? Две? Больше! Наверняка больше, гореть же он там начал, его и нашли... по крику.
Крис облизал губы. Он и сейчас помнит, ощущает металл горлышка фляги на губах, вкус той воды. И помнит, как лежал и ждал выстрела. И, не дождавшись, закричал:
- Убейте, не мучайте! За что?!
Его корчило и выгибало в болевых судорогах, и любое прикосновение было болью, а его держали, зажимали руки, трогали раны, он боли туманилось в глазах, и он не различал лиц. Кто-то над ним сказал по-английски:
- Это спальник.
И он закричал:
- Да, да, спальник, убейте, сволочи, будьте вы прокляты!
Пытался сопротивляться, лишь бы добили. А его завернули во что-то жёсткое - плащ-палатку наверное - положили в кузов и привезли сюда. И всё потом было. И прошло, и жизнь наладилась. Если, конечно, не думать о... о Люсе. Конечно, он всё понимает. Люсе он не нужен. Что бы ни говорил доктор Ваня, но она - белая, а он - цветной, метис, раб, спальник. Перегоревший спальник никому не нужен. Он - вещь, его сделали, как любую вещь, для определённой цели. А вещь сломалась. Её можно приспособить для чего-то другого, а можно и выкинуть. Но сама по себе она уже не нужна. И место ей на свалке. В Овраге.
Крис почувствовал, как по щекам поползли слёзы, и рывком сел. Вытер ладонями лицо. Ладно. Надо дотянуть до вечера, и вечером, на праздничном ужине, когда все будут веселиться, он сделает задуманное. А дальше будь что будет. Жить без Люси он не может. И так, как сейчас - тоже. А пока... пока надо чем-то заняться, а то совсем свихнёшься.
Он ещё раз потёр лицо ладонями, обулся и подошёл к столу. Учебники, тетради, взятая в библиотеке книга, купленный в городе журнал. Да, этим он и голову забьёт, и польза будет. Крис решительно сел за стол и открыл учебник английского. Здесь у него даже хуже, чем с русским. Ну вот, страница тридцать семь, упражнение номер шесть. Крис придвинул черновую тетрадь, тщательно написал заголовок и стал сосредоточенно читать.
И напряжённое отчаяние постепенно отпускало его. Шум в коридоре так же далёк и неважен, как шум ветра за окном.
Упражнение пришлось переписывать дважды: в первый раз насажал ошибок, а во второй получилось грязно. И за русский он взялся уже совсем спокойно. И снова упражнение. Вставить пропущенные буквы и запятые...
- Мэрри Кристмас, Кир, - всунулся в дверь Дональд.
- И тебе того же, - вежливо ответил по-английски Крис, не поднимая головы.
Дональд подошёл к столу и насмешливо хмыкнул.
- Нашёл, чем в Рождество заниматься. Давай лучше в город смотаемся.
Читать по-русски, слушая английскую речь, Крис ещё не мог. Он отложил учебник, небрежно накрыв им подарочный пакетик, и снизу вверх посмотрел на Дональда.
- Думаешь, в городе веселее?
Дональд пожал плечами.
- Ну... ну всё-таки... Рождество же, а ты сидишь... как в камере.
Крис усмехнулся.
- Дурак или притворяешься? Если тебе заняться нечем...
Дональд ногой подвинул к себе стул и сел.
- Говорят, уже летом госпиталь свернут.
- Ну...
- Ну, так место себе искать надо.
- Я нашёл, - улыбнулся Крис.
- А я нет, - вздохнул Дональд. - И уезжать страшно, и оставаться... не с чем. Не нужны мы никому, Кир. Ни здесь, ни там.
- Я сам себе нужен, - нехотя ответил Крис.
Ответил просто так, лишь бы последнее слово не оказалось за Дональдом. Дональд уважительно посмотрел на него.
- Разве что так. Это ты здоров, конечно. Так... так в город не пойдёшь?
Крис мотнул головой.
- Позанимаюсь лучше.
Дональд задумчиво кивнул.
- Что ж... - и усмехнулся. - Каждый с ума по-своему сходит.
- Вали отсюда, - предложил Крис достаточно беззлобно, но твёрдо.
И Дональд ушёл.
Когда за ним закрылась дверь, Крис снова взял учебник. Но глаза бездумно скользили по строчкам... Никому не нужны... никому не нужны... никому... да плевать ему на всех, он Люсе не нужен. И вот с этим ему ничего не поделать...
В комнате стемнело, и Крис встал включить свет и задёрнуть занавески. Неужели уже вечер? Скоро начнут готовиться. Да, вон уже по-другому зашумели.
- Кир, - без стука заглянул Эд. - В душ пойдёшь? Помнёмся заодно.
- Бодрящим?
- Ну да.
- Иду, - Крис подошёл к столу и стал собирать учебники.
Вот и всё. Совсем незаметно день прошёл. И наступает вечер. Праздничный рождественский вечер, когда все будут в столовой, кроме дежурных в палатах, и он сделает то, что решил сделать. А там - будь что будет.
Из города возвращались уходившие погулять, выбирались из постелей отсыпавшиеся по старой привычке и дежурившие прошлой ночью, коридор заполнялся гулом голосов и смехом.
Крис быстро собрал банный мешок, вышел и запер дверь. Да, сейчас в душе будет не протолкнуться. Все повалили. Ну ничего. Как их Тётя Паша учила? В тесноте, да не в обиде...
До Рождества снег, конечно, не долежал. А Санта-Клаус ездит в санях на оленях. Даже картинку такую в городе купили и на кухне повесили.
- Пап, - Марк горестно смотрел в залитое дождевой водой окно, - как же Санта-Клаус до нас доберётся? Развезло же всё.
- Санта-Клаус везде проедет, - улыбнулся Ларри. У него не простые сани.
Марк с надеждой смотрел на отца.
- Пап, а не пора идти?
- Сейчас я закончу, и пойдём.
Марк вздохнул. Дядя Стеф тоже говорил, что Санта-Клаус приедет, что ему дождь не помеха, а Роб говорит, что без снега на санях не ездят. А... а вот кто знает! Марк спрыгнул с кровати, на которой сидел, ожидая, пока отец закончит шитьё, и стал одеваться.
- Пап, я... я быстро, ладно?
Ларри кивнул, и Марк выбежал из их выгородки.
Уже смеркалось, и Марк изо всех сил побежал к конюшне. Он так боялся опоздать, не застать, ведь лошади рано засыпают, что не смотрел ни под ноги, ни посторонам, ни даже, куда бежит. И с разбегу врезался в выходившего из конюшни Фредди. От неожиданности Фредди покачнулся, чуть не уронив шляпу.
- Марк?!
- Поняв, что же он натворил, Марк застыл в полном отчаянии.
- В чём дело? - следом за Фредди из конюшни вышел Джонатан. - Что случилось, Марк?
- Я... я... прошу прощения, сэр... я не хотел, масса... - задыхаясь, лепетал Марк.
- Та, - кивнул Фредди. - Это понятно. Так что случилось?
- Я... только спросить, масса, - наконец справился с прыгающими губами Марк.
- Так спрашивай, - улыбнулся Джонатан.
- А... а грузовик у Санта-Клауса есть? - замирающим голосом спросил Марк и быстро добавил: - Прошу прощения за дерзость, сэр.
Джонатан и Фредди переглянулись, и Фредди пожал плечами.
- А зачем ему грузовик, Марк?
- Ну, ведь без снега он в санях не приедет. Сэр, ведь нет снега, как же он приедет? И ещё подарки привезёт?
Фредди медленно глубоко вдохнул и выдохнул, удерживая смех. Джонатан как раз закуривает, заслонив лицо сложенными ладонями, а Марк смотрит еа них с такой надеждой...
- Есть у него грузовик, Марк, - очень серьёзно ответил Фредди. - Не беспокойся, приедет.
- Ага, - радостно улыбнулся Марк и попятился. - Спасибочки, масса, благодарю вас, сэр, прошу прощения, что обеспокоил, спасибочки, - сыпал он усвоенными с питомника и услышанными от отца благодарностями.
Когда он стремглав умчался к бараку, Джонатан перестал зажимать себе рот и захохотал.
- Ну, голова! - смеялся и Фредди. - Ну, сообразил!
Джонатан продышался и кивнул.
- Если б ты сказал, что грузовика у Санта-Клауса нет...
- Он бы попросил меня его привезти, - закончил за него Фредди и очень серьёзно, даже с обидой добавил: - Охота мне сейчас за баранку садиться! Обойдётся старик своим транспортом, - и не выдержав тона, заржал.
Марк влетел в барак и побежал к Робу. Перед торжественным обедом все разошлись по выгородкам привести себя в порядок и чтоб не мешать Мамми в хлопотах по кухне. Вообще-то все взрослые поодиночке сбегали на кухню, но на чуть-чуть, зайдут и выйдут, а Мамми как выгнала всех с ленча, так и не выходит.
Марк рванул дощатую дверь и закричал с порога.
- Роб! У него грузовик!
- У кого?! - сразу выбежал к нему в одной рубашке Роб.
- У Санта-Клауса, вот! Он и без снега приедет!
Роб радостно взвизгнул, но тут из их выгородки вышел Роланд и сгрёб Роба в охапку.
- Ты чего без штанов бегаешь?! А ну, марш на кровать!
Выглянул на шум и Ларри.
- Марк, в чём дело? Иди домой.
- Пап...! - обернулся к нему Марк.
- Иди домой, Марк, - повторил Ларри.
А когда Марк вошёл и стал снимать курточку, укоризненно покачал головой.
- Зачем ты так шумишь, Марк? И что это за история с грузовиком?
- Папа, у него есть грузовик, он приедет!
- Кто, Марк?
- Санта-Клаус! Масса Фредди сказали, что есть.
- Сэр Фредди сказал, - поправил его Ларри и удивлённо посмотрел на сына. - Так ты ходил к Сэру Фредди?
- Да, - Марк наконец справился с сапожками и поставил их к стене. - Пап, я потом их оботру.
- Нет. Когда засохнет, это будет сложнее.
Марк кивнул и взял тряпку. Ларри помог ему обтереть сапожки и не запачкаться. Потом Марк сел опять на свою кровать и стал рассказывать, как он ходил к сэру Фредди и тот ему сказал, что у Санта-Клауса есть грузовик и он обязательно приедет.
- Ты говорил вежливо? - строгим голосом, но улыбаясь, спросил Ларри.
- Ага, - кивнул Марк и тут же сам поправился. - Да, я всё сказал и поблагодарил.
- Тогда хорошо. А теперь, - Ларри улыбнулся. - Теперь давай переодеваться.
- И ботинки?! - выдохнул Марк.
- И ботинки, - кивнул Ларри. - Кто же за рождественским столом в сапогах сидит?
Марк торопливо потянул с себя чистую, но всё же обычную тёмную рабскую рубашку. Ларри помог ему переодеться. Белая рубашка на пуговках, на груди карманы с клапанами, брюки, настоящие, с застёжкой как у джинсов, с отглаженными в стрелку штанинами, длинные носки, блестящие ботинки на шнурках...
Уже одетый Марк стоял у двери, чтобы не мешать переодеваться отцу, а сесть он не решался, чтобы не помять ненароком новенькую рубашку. И под его восхищённым взглядом Ларри надел такую же ослепительно белую рубашку, брюки, носки, чёрные блестящие ботинки. Ларри тщательно оправил манжеты и воротник рубашки, улыбнулся сыну.
- Ну, пошли, Марк. Пора.
Марк открыл дверь, и они вышли в коридор почти одновременно с остальными. Без обычной толкотни и шума чинно прошли в отмытую до блеска, ярко освещённую, заполненную небывалыми запахами кухню.
Стол был сдвинут с обычного места, потому что у стены стояла большая - с Сэмми ростом - ёлка. Ёлка сверкала и переливалась, она была в игрушках, шарах и звёздах, пакетиках и кульках, а под ней лежали пакеты, коробки и коробочки. А на столе стояли тарелки! И чашки! Никаких мисок и кружек, всё как у белых. И люди все такие нарядные. Роланд, Сэмми и все мальчики в джинсах и ярких ковбойках, Стеф, как и Ларри, в белой рубашке и хороших брюках, и даже... даже галстук на шее! Молли в ярко-розовом с оборочками платье, а у Дилли платье зелёное в красную клетку и платок на голове такой же, и завязан по-особому, как у городских, это её Мамми научила, а у Мамми платье и платок синие-синие, яркие, а поверх платья белый фартук и тоже с оборочкой. И все без сапог, в ботинках и туфлях, и...
- Ну, весёлого Рождества всем! - дрогнувшим голосом сказал Стеф.
- А... а Санта-Клаус уже приехал? - растерянно спросил Том.
- А сейчас он где? - сразу поддержал его Джерри.
- Дальше поехал, - улыбнулся Стеф. - Ему всю страну объехать надо.
Малыши понимающе закивали. Ещё несколько секунд благоговейного созерцания, и Стеф сказал:
- Ну, посмотрим, что Санта-Клаус привёз.
Мамми грозным взглядом остановила рванувшихся вперёд Тома и Джерри.
Все пакеты и коробки завязаны красивыми лентами, скреплёнными бумажными сердечками с красиво написанными именами. Стеф и Ларри громко читали имена и пожелания весёлого Рождества и раздавали подарки. Смех, аханья, взвизги...
Стеф сразу заколол галстук полученной в подарок заколкой с выгравированной монограммой и, улыбаясь, кивнул Ларри.
- Спасибо.
- Весёлого Рождества, - улыбнулся в ответ Ларри.
Молли воткнула в волосы нарядный с блестящими камушками заколку-гребень. Стеф помог Ларри завязать на шее нарядный, переливающийся красным галстук. И Марк получил в подарок, правда, не галстук, бело-красный шнурок с кистями, и ему тоже тут же повязали как галстук. Очень нарядно! Билли и Роб тоже получили шнурки, а Том и Джерри - ярко-красные шейные платки, настоящие ковбойские, и азбуки - большие нарядные книжки с картинками. Дилли накинула на плечи большую ярко-жёлтую шаль в красных и зелёных птицах и с бахромой, а Сэмми, сосредоточенно сопя, тут же вдевал в джинсы новенький пахнущий кожей пояс. А ещё куски дорогого мыла, у Мамми как... как роза, вот! И стопки носовых платков, клетчатых для мужчин и с цветочками для женщин. И красивые рождественские картинки, чтобы повесить в выгородке на стену. А у Мамми тоже платок на плечи, только красный с цветами. А у Молли браслет-змейка с красными глазками. И у Роланда новый пояс, а у Ларри блокнот с ручкой, и у Стефа такой, и Мамми... книга? Ну да, поваренная, ух, и поедим теперь...!